Вход в систему

Что такое OpenID?

По новым чертежам [Светлана Васильевна Кекова] (fb2) читать онлайн

- По новым чертежам (а.с. Стихи, поэмы) 143 Кб, 5с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Светлана Васильевна Кекова

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Светлана Кекова ПО НОВЫМ ЧЕРТЕЖАМ

У Татарского вала

1
Кто уходит из дома без меча и шелома,
чьи одежды — как белые хлопья?
Поднимайте знамёна против стен Вавилона,
заостряйте незримые копья!
Что-то воинов мало у Татарского вала,
и забыты они, и убиты.
Их нетленные кости спят на нищем погосте,
виноградной лозою увиты.
Как же мать их блудни’ца не смогла повиниться,
что сыновьих не слышала стонов?
Не любовь, не свободу — помутневшую воду
из разбитых пила водоёмов.
Мокнет дерева крона, чует падаль ворона,
солнце скрылось давно за горами…
Поднимайте знамёна против стен Вавилона
и готовьтесь к невидимой брани!
Время движется, время — словно тяжкое бремя
давит грудь и поникшие плечи.
Но за страшным порогом всё, что создано Богом,
станет местом невидимой встречи.
2
Пока ещё во временной гробнице
лежит твоё поверженное тело,
любуется свободная душа
летучей красотой цветного луга,
шатром небес, излучиной реки,
движеньем рыб в её глубинах тёмных…
Следит душа за стаей вольных птиц;
её влечёт орла полёт державный,
волнуют крики чаек, плеск волны,
песок зернистый и сухой ковыль,
которым зарастает вал Татарский.
Что ты, душа моя, ещё увидишь,
в то время, как уснёт немая плоть?
Быть может, тех, кто умерли, живыми
увидишь ты? И будешь говорить
с любимыми, невидимые слёзы
невидимым стирая рукавом?
3
Поздней осени лист неожиданно входит в пике,
и душа говорит на невнятном своём языке, —
так лепечет дитя, что вверху, в дождевых облаках,
пролетает Архангел с оливковой ветвью в руках,
так бормочет ручей, спотыкаясь о спины камней,
что во время грозы будет небо ещё зеленей,
и прозрачней, чем слово, озёрная будет вода,
и печальней, чем Ангел, последнего ждущий Суда,
будешь ты, человек, собирающий лиственный хлам,
созидающий заново духа разрушенный храм…
4
Лик омыли мы, сердце очистили,
грудь открыли навстречу беде,
чтоб сияли нездешние истины
в нашем сердце, как звёзды в воде.
Сколько мы понапрасну растратили
и, не зная значенья утрат,
за семью мы искали печатями
непонятный, неведомый клад.
Лишь нежданная милость прощения
снимет с сердца проклятия груз —
так прими, словно знак очищения,
чудный звон налагаемых уз.
5
Уже не шелестит песок в стеклянной колбе,
не молится звезда, как мёртвый о живом,
мы плачем на земле, в юдоли зла и скорби,
стирая капли слёз прозрачным рукавом.
Как источает свет луна в небесной тверди,
пока лежит в земле прозябшее зерно?
Зачем одел Господь нас в это тело смерти
и дал нам в пищу хлеб и красное вино?
Но целый мир молчит преступно иль беспечно
на голубых холмах и в устьях тихих рек…
Нам всё дано, мой друг, сейчас, и здесь, и вечно,
но дивный дар принять не хочет человек…
Не держит душу плоть — ах, только б сил хватило
понять, что вновь Господь последний миг дробит
на тысячу частей — и движутся светила
по новым чертежам расчисленных орбит.
6
Ещё нам далеко до Рождества,
хотя повсюду — ёлки, ёлки, ёлки…
Разрушенной империи задворки
украсил снег, как белая листва.
Жизнь раскололась, как пустой сосуд,
и на снегу лежит осколков груда.
Грядёт не Новый Год, а Страшный Суд,
и всё же мы надеемся на чудо —
на то, что с нами встретится Господь
как с сыновьями, а не с должниками,
и земляную, злую нашу плоть
пересоздаст любовными руками.
7
Распростёр над миром объятья огня костёр.
Мы встречаем ночь под созвездьем семи сестёр.
А одна сестра не смыкала всю ночь очей,
собирала тихо золу из семи печей —
и уже доносится отзвук семи громов,
на простор выносится соль из семи домов,
и слепые молнии землю огнём кропят,
и в святом безмолвии дети в кроватках спят.
8
Когда приходит время нам разомкнуть объятья,
святая Катерина приходит в белом платье.
В лесу пустом и голом мороз побил рябину,
смеясь, встречают дети святую Катерину.
Осины молча стынут, берёз белеют свечи,
и белый снег накинут, как шаль, на чьи-то плечи.
Пока любовь играет на дудочке старинной,
согреты наши души святою Катериной.
И мы с тобою видим — одни на свете целом,
как вновь парит над нами незримый ангел в белом,
как дорогую пряжу на белые рубахи
прядут в туманном небе невидимые пряхи,
как еле слышно тает свеча из стеарина…
святая Катерина, святая Катерина…
9
Чёрный ворон летит с вороницею,
огибая святые обители,
а в лесу над холодной криницею
голосят их слепые родители.
Если воля вручается вольному,
а врагу не прощается кровному,
как же звону звучать колокольному,
как же пению литься церковному?
В чёрном небе, усыпанном звёздами,
и в колодезных срубах бревенчатых,
и в деревьях, вороньими гнёздами
словно чёрной короной увенчанных,
до сих пор тишина монастырская
отзывается горько да солоно…
Не бессильна ли рать богатырская
против сытого чёрного ворона?
Всё, что плохо лежало, — попрятали,
всё, что чудом не продали, — пропили.
Чёрный ворон летит с воронятами
над глухими болотными топями,
над крестьянскими избами бедными,
над резными ларями купечества,
а ещё — над дубовыми, медными,
золотыми крестами Отечества…

* * *

1
Всё колеблется, тает и гаснет —
стол и стул, занавеска, окно…
Нынче хмуро, но завтра проя’снит,
ты не бойся, что будет темно.
Стала жизнь веселей и короче,
чистой правдой прикинулась ложь,
по ворсистому пологу ночи
пробегает последняя дрожь.
И в трагическом сумраке комнат
слышен скрежет тоски городской:
— Чьей рукою он будет отдёрнут —
пыльный занавес жизни людской?
Смотрит зеркало знаком вопроса,
рот комода презрительно сжат,
по разбитой дороге колёса
громыхают, гремят, дребезжат.
Два коротких, как вздохи, поклонца
перед пыльным квадратом окна…
Там — уже появляется солнце,
здесь — ещё не исчезла луна.
2
Испачкан кровью ключик медный,
щебечут птицы вдалеке,
и снова лёд зелёно-бледный
растёт бесшумно на реке.
А лист бумаги без помарок,
без чувства страха и вины —
как наспех купленный подарок
для опостылевшей жены.
3
Уже ломает щука хвост
в реке о битый лёд,
и солнце, как Великий пост,
над головой встаёт.
Тяжёлый крест — его зенит,
и тяжко колокол звенит.
Пока не пробил час Суда
и мир Господь не сжёг,
пока ещё на города
с небес идёт снежок,
покуда не зазорно нам
толпиться у дверей,
пока ещё, как прежде, в храм
зовёт святой Андрей —
покайся, блудная душа,
в ладонях бледный лёд кроша,
слезами грех омой…
По переулку не спеша
шёл человек домой.
4
Да, я боюсь своей души —
как дух для тела чужд!
Сидеть, точить карандаши
среди житейских нужд
и рисовать в тетради ноль,
приняв в расчёт любовь и боль,
добро и зло, и сон, и явь,
сор жизни, мир иной…
И слышать голос: «Всё оставь,
не плачь, иди за Мной!».
5
Свет неяркий, день короткий,
разговоры на бегу:
«Видишь ты рисунок чёткий
зимних веток на снегу?».
«Прост, как поезда гудок,
ледяной узор на стёклах,
тает, тает, как ледок,
жизнь твоя в ладонях тёплых».
«Бог весть как свой путь верша
и внутри какого тела,
ты зачем, моя душа,
к этой жизни прикипела?..»
6
Клещи, гвозди, молоток,
вёдра, детские игрушки…
Молока отпив глоток
из забытой кем-то кружки,
смотришь — силишься понять,
вспомнить: что это за вещи —
кружка, зеркало, кровать,
молоток, стамеска, клещи,
гвозди, зеркало, комод,
стёкла, пыльные бутылки,
ломтик груши «бергамот»
и пластмассовые вилки.
Старый плащ затёрт до дыр…
Скажешь ты, дойдя до кромки:
— Боже, Боже! Сломан мир,
нас страшат его обломки…
7
Изогнувшийся подковой
месяц в небе — как ожог.
Сеет мелкий, бестолковый,
русский ласковый снежок.
Льнёт к устам, ладони греет,
землю белит не спеша…
Снег пойдёт — и присмиреет
неспокойная душа.
Ведь она за тьмой белесой,
за чредою горных гряд
и за снежною завесой
разглядит небесный град.
8
В облаке месяц — как турок в чалме.
Зреет пшеница на дальнем холме.
Лунного света напившись, зерно
стало уже тяжело и черно.
Скоро ли ангел с младенческим лбом
срежет колосья тяжёлым серпом?
Мельник глухой, помолившись сперва,
будет следить, как скрипят жернова.
Чёрная сыпаться будет мука,
а над холмом поплывут облака,
но не придётся, наверное, мне
ночью ходить по колючей стерне…
9
Над грешною землёй застынут облака,
чирикнет воробей и слабо скрипнет дверца…
Огонь, железо, соль, пшеничная мука,
три розы на столе и плач в глубинах сердца.
Но Кто нас призовёт и Кто утешит нас?
Сияет и манит воздушная дорога.
«Достаточно взглянуть на воробьиный глаз, —
сказал старик Вольтер, — чтобы увидеть Бога».
Достаточно понять, что над простым зерном
витает в облаках горячий запах хлебный —
и вот нездешний гость в проёме стал дверном,
как свет из облаков, как новый день целебный…
10
Если б мы взошли на холмы печали,
мы опять увидеть с тобой могли бы,
как в воде, кипящей семью ключами,
шевелят семью плавниками рыбы.
Стали сны длиннее, а дни короче,
а трава осока — острее бритвы,
и немые звери в мечети ночи
на коленях молча творят молитвы.
Как блестит в кринице вода святая!
Завернулся тополь в листву, как в тогу…
Помнишь, мы на Угольный холм в Китае
под покровом ночи нашли дорогу?
Но у них, китайцев, свои законы
и свои драконы в отрогах горных,
и они по-своему бьют поклоны
и встречают солнце в одеждах чёрных.
Ты себе прибавишь хоть локоть в росте?
или, может, каменной станешь глыбой?
Лучше вспомни, как дорогого Гостя
угостил апостол печёной рыбой…
Саратов

Оглавление

  • У Татарского вала
  • * * *