Глашатай бога войны [Дмитрий Харитонов] (fb2) читать онлайн

Тансар Любимов, Дмитрий Харитонов Глашатай бога войны

Глава 1

Пролог

Ицкоатль умер четыре дня назад.

Он знал это по урокам у старого жреца и по тому жару, который обжигал его тело.

После двух гор, которые угрожают раздавить путника, идущего в царство мёртвых, на пятый день посмертия он попал в первую из восьми пустынь, и теперь беспощадное солнце поливало его палящим зноем, и так нестерпимо хотелось пить…

Что ж, по крайней мере, он больше не мог умереть от жажды. Найти бы ещё в себе силы, чтобы подняться с раскалённого песка и продолжить путь через девять кругов Миктлана…

В котором он, воин, находиться не мог и не должен был. Однако оказался, и это могло означать лишь одно — он чем-то сильно прогневал богов, если рай воинов, Тонатиу’ичан, закрыл перед ним свои двери…

За пустыней должен быть горный пик. Первый из восьми. Ему придётся карабкаться по каменным склонам, занесённым снегом и покрытым льдом, цепенея от холода и сдирая до костей кожу и мясо с рук и ног, но это его тоже не убьёт.

Зато он вволю напьётся снегом, который будет хватать почерневшими от холода губами, прижимать к нёбу языком и глотать, глотать, глотать благословенные капли талой воды…

А если его смерть в бою была хоть сколько-нибудь достойной — ему встретится паук, или сова, или летучая мышь — один из спутников Миктлантекутли, Владыки мёртвых. И назовёт ему имя воина, который сумел нанести смертельный удар Ицкоатлю, Обсидиановому Змею, который так долго был непобедимым.

Ему.

Он пройдёт восемь пустынь и взберётся на восемь гор, прежде чем достигнет цели последнего пути, и на его костях не останется плоти, и сами кости сотрутся в прах, но ничто не изменит самой его сути, его духа, рождённого, чтобы стать воином, закалённого в чужой крови.

Только имя его убийцы утолит жажду его духа…

Глава 1

Поток воды, обрушившийся на изнемогающее тело, заставил Ицкоатля сесть и ошалело затрясти головой. Ослепительное солнце хлынуло в глаза, вынудив болезненно сощуриться, но он уже видел…

Да, почти всё было верно: соломинки раскалёнными иголками впивались в кожу снизу, солнечные лучи — сверху, но никакого отношения к адским пустыням Миктлана это не имело. Вокруг высились деревья и стены зданий. И уж во всяком случае среди песков посмертия не могло быть раскидистого дерева, под которым он лежал на заботливо подстеленной циновке. Ни человека в раскраске и ожерельях жреца Тлашкала, который с весьма живым интересом наблюдал за его возвращением в сознание.

Живые люди толпились поодаль, разглядывая его и бросая взгляды на воина, который с важным видом расхаживал перед ними, что-то рассказывая. Ицкоатль не мог его понять — слишком далеко.

— Ты ли Ицкоатль? — гортанно спросил его жрец. — Ты ли воин Мешико, до сих пор никем не побеждённый?

Всё ещё слишком потрясённый, он непроизвольно кивнул в знак согласия. В голове словно ударили в большой барабан — так она заболела.

Жрец повернулся к толпе и поднял руки, призывая к тишине. Воин не заметил этого жеста и продолжал говорить, пока его не прервали.

— Свершилось! — возгласил жрец. — Камаштли отдал в руки Золина непобедимого Ицкоатля!

Воин повернулся к нему, напустив на себя ещё более важный вид, и ударил себя кулаком в грудь.

Ицкоатль чуть не рассмеялся в голос. Золин? Перепёлка победила Обсидианового Змея? Да скорее небо упадёт на землю!

Ничего выдающегося не было в том, кого объявили победившим его. Ни силы, ни стати. Ицкоатль обшарил его украшения и татуировки жадным взглядом — ничего, что могло бы говорить о выдающихся подвигах. Как же ему удалось?

Он попытался вспомнить хоть что-нибудь о том, что было до пустынь Миктлана, пригрезившихся ему в обморочном видении. Это усилие только разожгло головную боль, но не принесло ясности.

Ицкоатль помнил свой лагерь. Они остановились на берегу небольшой реки, прежде чем двинуться дальше, к одному из непокорённых племён. Им были нужны пленные для жертвоприношения. Он отошёл умыться… Последним, что Ицкоатль помнил, была вода, ласково омывающая его бёдра. А потом — ничего.

Крокодил что ли его утащил, а этот выскочка отбил добычу у него?

Ицкоатль ощутил прилив злости. Он мог бы сейчас уже наслаждаться раем воинов. А оказался в позорном плену, взятый без боя!

В том, что боя не было, он не сомневался: рука уже нащупала большую шишку на темени. Память услужливо подбросила склонившуюся над водой ветвь дерева. Вот как перепёлка заклевала змею. Дубинкой сверху, с ветки. Оглушённого, его унесла река, а этот Золин потом выловил ниже по течению бесчувственное тело. И предъявил как боевой трофей.

Если и существовало что-то в этом мире, что народ Тлашкала ненавидел больше, чем мешикатль, Ицкоатлю это было неизвестно. Ничего хорошего плен ему не сулил. Жертвоприношение — пусть. Это по крайней мере почётная смерть. Но ему предстояло увидеть, как обсидиановый нож рассечёт его грудь, и руки жреца покажут ему его собственное сердце, озарённое лучами солнца.

Что ж, все пути однажды кончаются. И важным становится не то, как ты жил, а как ты умер.

Страха на его лице они не увидят, мольбы о пощаде не услышат. А когда он умрёт, его встретят не сталкивающиеся горы, но цветы Тонатиу’ичана.

И он улыбнулся.

Жрец одобрительно покивал.

— Я должен спросить тебя, Ицкоатль, какую смерть ты предпочтёшь, — снова заговорил он. — Мы можем принести тебя в жертву на рассвете, когда Солнце поднимается над землёй, и твоя кровь послужит ему. Или же ты можешь сразиться у подножия храма с лучшими нашими воинами.

Голова продолжала болеть, но Ицкоатль рассмеялся. Какой прекрасный выбор предложил ему этот жрец! Какая смерть могла быть более почётной для него, чем с оружием в руках, воздавая почести своему богу? Они могли посвятить его кому пожелают, но Ицкоатль знал, для кого прольёт свою кровь — а до неё кровь своих врагов.

— Я выбираю поединок!

— Достойный выбор, — жрец склонил голову. — Мы дадим тебе священный напиток, он уймёт твою боль. В том, что твоё сердце не знает страха, я и так не сомневаюсь…

— Но я хочу, чтобы Золин первым вышел против меня, — потребовал Ицкоатль. — Если он один раз меня победил, когда я был на свободе и здоров, тем более он сможет победить меня теперь, когда я ослаб и буду привязан за ногу к жертвенному камню.

Перепёлка оглянулся на его голос, услышав своё имя.

— Ицкоатль, отданный в наши руки Камаштли, выбрал жертвоприношение поединком! — провозгласил жрец. — И первым с ним сразится его победитель, Золин!

Даже Ицкоатлю было видно, как посерело лицо воина под узорами на коже. Но ему некуда было деваться — особенно теперь, после его похвальбы перед своими соплеменниками.

Хитростью он взять смог. А сможет ли в честном бою?

Священный напиток если и не избавил Ицкоатля от головной боли полностью, то по крайней мере оставил от неё лишь смутный отголосок. Это пришлось как нельзя кстати, когда утром он поднялся на ноги с циновки, и мир не закружился у него перед глазами.

Оповещённые гонцами тлашкальтеки стекались к пирамиде, у основания которой должны были состояться ритуальные поединки, и он шёл по живому коридору, гордо подняв голову. Среди чужих лиц несколько раз мелькнули знакомые: кто-то потрудился сообщить в Теночтитлан, что их непобедимый воин захвачен в плен и будет принесён в жертву. Но они тут же терялись в толпе, и всё-таки у него стало теплее на сердце.

Среди тех, кто пришёл попрощаться с ним, был его старый учитель.

Будет кому рассказать его семье, как умер Обсидиановый Змей.

А Перепёлка споёт перед смертью о том, как Ицкоатль попал в плен.

Из его жертвоприношения устроили грандиозный праздник, и он внутренне усмехнулся тому, какие почести воздают ему враги.

Никто не охранял его, и сопровождали только двое тлашкальтеков, показывая дорогу к храму. Хотя Ицкоатль бы не заблудился и без них. Сложно не найти пути к огромной пирамиде, возвышающейся над городом. Хотя в Теночтитлане храмы были больше, но он решил не быть слишком придирчивым. В конце концов, мешико оставили тлашкальтекам не так много возможностей торговать, где им было взять средства на более величественное сооружение?

У жертвенного камня его уже ждали жрец и с ним два десятка воинов, которые захотели помочь Ицкоатлю отправиться в Тонатиу’ичан. Он решил, что будет благосклонен к ним и не будет их убивать. В конце концов, исход боя был предрешён, его задача была умереть доблестно, а не забрать с собой как можно больше врагов, лишив воинов Теночтитлана возможности вступить с ними в бой и принести их сердца в дар Солнцу.

Он будет благосклонен ко всем. Кроме одного.

Прежде, чем его привязали к камню, Ицкоатль поднял руку, и жрец кивнул, разрешая ему говорить.

— Пусть кто-нибудь из воинов очертит круг, — сказал Ицкоатль, — и если моя нога ступит за эту черту, пусть я буду считаться побеждённым.

Это было против правил, но он хотел знать, окажутся ли тлашкальтеки такими же благосклонными к нему. Они знали, что он не побежит и не поднимет оружие на безоружных. Но обычай требовал, чтобы приносимый в жертву пленник мог свободно двигаться, однако не мог убежать.

— Слово Обсидианового Змея крепче любой привязи, — ответил жрец. — Но обычаи одинаковы для всех.

Ему не оставили свободу, но дали ещё одно оружие. Которого у его врагов не будет.

Согласно обычаю, настоящего меча Ицкоатлю не дали. Он получил макуауитль — деревянный меч, однако вместо пластинок обсидиана в него были вставлены птичьи перья. Но он очень хорошо знал, что веса деревянной основы более чем достаточно, чтобы расколоть череп или сломать кости рук и ног. Надо только знать, как ударить.

Ицкоатль знал. Его старый учитель хорошо научил его.

Первым против него вышел Золин. Ицкоатль видел, что он трусит, но его обнадёживало, что Обсидиановый Змей всё ещё болен, а священный напиток туманит его сознание. Перепёлка не знал, что он был способен выпить куда больше октли и не опьянеть. Был, конечно, предел и у его способности сохранять трезвость ума и силу тела, но одна чашка октли и близко этого предела не достигала.

С громким криком, подбадривая самого себя, он кинулся на Ицкоатля, размахивая мечом и прикрываясь маленьким круглым щитом. Ицкоатль дал ему подбежать поближе, присел на корточки, пропуская над собой меч, обхватил Золина за колени и рывком опрокинул на спину. Тот рухнул, как поваленное дерево, и сильно ударился затылком. Не так сильно, как он ударил Ицкоатля, но достаточно, чтобы его сознание помутилось.

Спустя мгновение Обсидиановый Змей уже сидел на нём, обхватывая верёвкой, которую привязали к его ноге, шею проигравшего.

— Расскажи всем, как ты меня победил! — потребовал Ицкоатль, когда взгляд Золина стал осмысленным. — И говори правду, не то я тебя задушу!

Перепёлка снова стал серым.

Не было ничего зазорного в том, чтобы одолеть врага хитростью, нанести удар из засады. Но и героического не было ничего. Ицкоатль не сомневался, что Золин поведал своим соплеменникам историю, достойную битвы богов, чтобы стать героем в их глазах, и теперь рассказать, как всё было на самом деле, означало покрыть себя несмываемым позором.

Но ему некуда было деваться. Золин медлил, и Обсидиановый Змей натянул верёвку. Перепёлка начал хрипеть и задыхаться, попытался ударить его щитом, который всё ещё был надет на его руку, но Ицкоатль легко уклонился от удара и сильнее сжал его горло.

— Я скажу! — прохрипел Золин. — Скажу!

Толпа подалась к ним, боясь упустить хоть слово. Все хотели узнать, как всё было на самом деле.

— Говори, — Ицкоатль ослабил нажим, чтобы дать ему вдохнуть воздуха.

— Я лежал на ветке дерева над рекой, — начал Перепёлка. — Хотел поймать рыбу. И тут пришли мешикатль и встали лагерем на берегу. Я затаился и увидел, как Ицкоатль подходит, чтобы умыться в реке. Я подождал, пока он подойдёт ближе, ударил его дубинкой по голове и вместе с ним уплыл по воде подальше. А потом принёс его тело в Тлашкалу и сказал, что победил его в честном бою.

У толпы вырвался слитный вздох. Слушатели передавали рассказ Золина дальше, тем, кто стоял далеко и не мог расслышать его слова. Начали раздаваться негодующие возгласы:

— А как же с твоими словами, что ты дрался как пума целый день и одолел Обсидианового Змея?!

— Ты лжец!

— Недостойный сын достойного отца и позор достойной матери!

— Теперь убей меня, — попросил Золин, — и избавь от позора.

Ицкоатль убрал верёвку, снял с его руки щит, забрал его меч и выпрямился.

— Иди и живи со своим позором. Оставляю тебе возможность умереть в бою, как подобает воину.

Толпа одобрительно загудела. Он был для них врагом. Но — достойным врагом.

— Слишком просто — сражаться с вами по одному, — сказал Ицкоатль. — Пусть воины нападают на меня сразу по четверо.

Жрецу это не понравилось, но участь Перепёлки убедила его в том, что Ицкоатль не просто хвастался. Обычай требовал честного боя один на один, но выйти в одиночку на Ицкоатля, известного тем, что он ни разу не был побеждён в бою лицом к лицу, не было честным поединком. Он кивнул, позволяя внести изменение в ритуал.

Униженный Золин с трудом встал на ноги и уплёлся прочь, держась за затылок. Священного напитка ему никто не предложил, и головная боль будет мучить его ещё долго.

Обсидиановому Змею не было его жаль. Но он был ему благодарен.

Теперь у него было два меча, один из которых мог оставлять на теле врага страшные рваные раны, и щит на случай, если один из мечей сломается.

Но он мог использовать его и по-другому. И сделал это, когда сразу четверо воинов с двух сторон бросились к нему, потрясая оружием.

Двое из них были вооружены мечами, у двоих были копья, и у всех — щиты. Ицкоатль бросил мечи на землю, подхватил щит и швырнул его в мечников. Вращаясь, деревянный круг просвистел между ними, нанеся страшные раны: одному вырвал глаз, другому разорвал щёку и сломал челюсть. Оба воина с криком повалились на землю.

А Ицкоатль уже развернулся к набегающим копейщикам. Высоко подпрыгнув в воздух, он пропустил копья под собой, и их наконечники встретились там, где мгновение назад был его живот. Приземлившись чуть позади них, он схватился за древки и потянул копья на себя. Воины начали тянуть своё оружие к себе, чтобы освободить его, и Обсидиановый Змей резким толчком вперёд заставил их разделить участь их товарищей.

Пока они барахтались, пытаясь встать, он перехватил копья поудобнее и одновременно пригвоздил обоих к земле ударами наконечников в ноги. Если выживут, будут очень долго хромать.

Толпа молчала. Мгновенная и беспощадная расправа с лучшими воинами тлашкальтеков потрясла их, но гораздо большим потрясением было то, что Ицкоатль не убивал своих врагов. Убить легко. Труднее вывести из строя, ранив или оглушив, но сохранив жизнь, в то время как противник стремится оборвать твоё существование.

Но именно этому его учил старый учитель, и он услышал, как тот одобрительно ворчит в толпе:

— Моя школа…

В бой с новой четвёркой Ицкоатль вступил, оставив всё оружие на земле и надев два щита на руки. Эти вышли с мечами и дротиками, и пока двое мечников обходили его с двух сторон, метатели начали забрасывать Обсидианового Змея дротиками. От первых двух снарядов он легко уклонился, и они едва не влетели в толпу. Люди шарахнулись в стороны, но это только прибавило им азарта. Опасность щекочет нервы и разгоняет кровь. Ему ли было этого не знать…

Ицкоатль подставил щит под следующий дротик, и тот, отклонившись, сразил мечника, прыгнувшего к нему. Он развернулся, прикрывшись щитом от второго дротика, отбил вторым щитом удар меча и с размаху рубанул ребром по плечу воина. Сломанная рука повисла плетью, Ицкоатль оставил в покое пострадавших мечников и принялся гонять метателя по всей площадке.

Тот уворачивался и убегал, пока не запутался ногой в верёвке и не упал. Оглушив его ударом щита по голове, Ицкоатль дал слугам жреца унести раненых и приготовился к новому поединку. До сих пор на нём не было ни царапины, но голова снова начинала болеть, и он решил перестать быть благосклонным.

Третья четвёрка, наученная горьким опытом своих предшественников, вся вышла с мечами и попыталась окружить его. Обсидиановый Змей подхватил копья, замахнулся ими, и воины мгновенно прикрыли щитами живот и грудь, оставив обнажёнными ноги. Этого он и добивался. Два копья одно за другим просвистели в воздухе, пронзив им бёдра близко к паху, и против него осталось только два бойца.

Если бы они действовали слаженно, может быть, им бы и удалось справиться с Ицкоатлем. Но дух воинов был подавлен судьбой их соплеменников, и они больше думали о том, как уцелеть, чем о том, как победить. Ицкоатль поднял два меча, один из которых был ритуальным, с перьями вместо обсидиановых лезвий, и пошёл на них, не заботясь о защите. Его задачей было умереть достойно, а не остаться единственным победителем.

Но именно это и произошло.

На замах одного из воинов его тело, прошедшее жестокую выучку, отреагировало само, против его воли отклонив удар меча вниз боевым мечом, в то время как ритуальный опустился на голову воина с таким звуком, словно это была перезрелая тыква. Его враг, как подкошенный, рухнул на землю.

Второй воин с воплем отчаяния бросился на Ицкоатля, тот развернулся на одной ноге, пропуская его мимо себя, и ритуальный меч догнал тлашкальтека, ударив его по затылку.

Стало очень тихо.

Жрец помедлил и поднял руки к небу.

— Ты воистину непобедим, Ицкоатль! — прогремел его голос. — Нет смысла продолжать, мы все убедились в твоём непревзойдённом мастерстве. Такая доблесть, такое искусство боя, такой дух воина заслуживают долгой жизни во славу бога войны. Мы готовы отпустить тебя, вознаградив любыми сокровищами, каких пожелает твоя душа.

После того, как Обсидиановый Змей побывал в плену?! После того, как его без всякой чести огрели дубиной по голове и словно дикую свинью притащили в город связанным? Как он сможет смотреть в глаза своим воинам, своей семье?

Своему учителю?

— Нет, — его голос был громким и твёрдым. — Пусть меня принесут в жертву. Я служил Мештли всю мою жизнь и умру в его честь. Когда покажешь моё сердце Солнцу, положи его на алтарь бога войны, как бы вы его ни называли.

— Да будет так, — прозвучало в ответ.

Глава 2

Эту ночь Ицкоатль провёл без сна. Не потому, что боялся смерти — он знал, что его ждёт. он вспоминал уроки жрецов. Когда жить тебе остаётся только до рассвета, лучшее, что можно сделать — это освежить в памяти их наставления. Мало быть уверенным, что попадёшь в Тонатиу’ичан после достойной смерти — надо понимать, для чего умираешь, и испытывать почтение и трепет перед свершающимся таинством.

Утром его кровь прольётся для восходящего солнца, станет священной пищей для него. Когда-то давно боги отдали всю свою кровь, чтобы заставить два солнца сдвинуться с места и перестать сжигать людей своим нестерпимым сиянием. Одно из солнц сделалось луной, и с тех пор два светила мирно путешествуют по небу, но меня учили всегда помнить, какой ценой была куплена жизнь людей.

Люди были в неоплатном долгу перед богами. Кровь людей, стекающая с жертвенников, была самой драгоценной платой, какую только можно было принести тем, кто пожертвовал собственной кровью ради них. Если прекратятся жертвоприношения — боги перестанут получать от людей питьё и пищу, и равновесие в мире нарушится.

Всё мироздание окажется под угрозой разрушения, но на этот раз у богов больше не будет крови, чтобы предотвратить эту угрозу…

Утром его кровь прольётся, чтобы солнце продолжало свой путь по небу, а боги продолжали посылать людям дожди и урожаи, без которых все они, к какому бы народу ни принадлежали, умрут от голода и жажды…

Ицкоатль станет частью этого мира, он будет в каждом луче солнца и в каждой капле дождя. Его кровь напоит новый урожай, и он буду в каждой лепёшке из маиса. А его дух отойдёт в рай воинов, и он будет вечно сопровождать солнце от его восхода до зенита…

Погружённый в размышления, Обсидиановый Змей не заметил, как настало утро, и очнулся только когда рука жреца легла на его плечо.

— Пора, — сказал он, протягивая Ицкоатлю чашу со священным напитком. Её подносили каждому, кто был предназначен в жертву, чтобы обречённый не пытался помешать ритуалу и не осквернил его.

Ицкоатль мог бы отказаться — не хотел уходить из жизни одурманенным, но обычай требовал принять это подношение, и он покорно осушил чашу. И только тогда понял, что в напитке не было дурмана. Жрец-тлашкальтек был хорошим жрецом, он умел читать в сердцах людей. Он понял Ицкоатля, и тот был ему благодарен.

Всё остальное от него уже не зависело. Пока Ицкоатля омывали, чтобы он предстал перед Солнцем чистым, Обсидиановый Змей размышлял о том, что ему предстоит, и почти не обращал внимания на проворные руки помощников жреца. На него надели новую набедренную повязку, и он вышел из хижины, в которой провёл свою последнюю ночь. Небо на востоке наливалось багрянцем, и несмотря на ранний час, площадь перед пирамидой была забита народом.

Хотелось бы ему, чтобы это были священные пирамиды Теночтитлана, но и Тлашкала годилась для того, чтобы отдать свою кровь Солнцу, а сердце — Мештли. Ицкоатль вступил на площадь, и толпа расступилась, давая ему дорогу.

Среди собравшихся он видел знакомые лица, но они больше не трогали его. Он был по другую стороны черты, разделяющей мир живых и Тонатиу’ичан, и то, что Ицкоатль ещё дышал, уже ничего не означало. Он принадлежал вечности рая воинов.

Только лицо его старого учителя заставило Обсидианового Змея на миг задержаться на нём взглядом. Он едва заметно кивнул Ицкоатлю, тот прикрыл глаза в знак того, что увидел и узнал старого наставника, и следующий шаг увёл его от него дальше в вечность.

Он видел красивых девушек, на которых прежде с удовольствием полюбовался бы, как на стайку пёстрых птичек, услаждающих зрение и слух своими песнями и блеском оперения, но теперь их красота оставила его равнодушным.

Он видел юношей, чьи лица были бледны от волнения. Они предвкушали, как будут рассказывать своим друзьям о том, что видели жертвоприношение Обсидианового Змея, и запомнили, как бестрепетно шёл он на смерть. Они постараются стать похожими на него, и это подарит Теночтитлану много достойных пленников для пирамид Солнца и Луны.

Может быть, однажды он встретит их, и они вместе будем наслаждаться раем воинов, ведь их боги так похожи друг на друга.

А потом ему под ноги легла уводящая в небо лестница.

В полном молчании Ицкоатль поднимался по ступеням на вершину пирамиды, сопровождаемый помощниками жреца. Внизу волновалась толпа, он слышал голоса и вздохи, но они лишь касались его слуха, проходя мимо сознания, целиком поглощённого предстоящим ему великим событием.

Наверху его ждали храм, алтарный камень и жрец в полном облачении. Жрец выглядел торжественно и серьёзно, и Ицкоатль понимал служителя богов — можно сотню лет приносить жертвы, но только один раз отдать Солнцу воина, подобного Обсидиановому Змею. Для него это тоже был особый день.

— Пора, — снова сказал жрец.

Ицкоатлю помогли лечь на камень, и помощники схватили его за руки и за ноги, чтобы его грудь выгнулась навстречу Солнцу, готовому вот-вот показаться над краем земли. Жрец очень хорошо чувствовал время: он замер над Ицкоатлем с занесённым ножом из обсидиана, дожидаясь нужного момента.

Вот обсидиан налился сиянием по краям — первые лучи придали ему кровавый цвет, и в тот же миг каменное лезвие вспороло плоть Обсидианового Змея. Он испытал мгновенную боль, когда пальцы жреца обхватили сердце и сильным рывком выхватили его из груди.

Ицкоатль успел увидеть его, ещё трепещущее, роняющее тяжёлые багряные капли, озарённое лучами Солнца. Успел услышать слитный выдох толпы там, внизу, в тени пирамиды. Успел встретиться взглядом с чёрными глазами жреца.

"Ты обещал!"

Он кивнул: исполню.

А потом лучи Солнца хлынули в запрокинутое лицо, и мир погас.

Ицкоатль ещё помнил пережитую боль, когда во тьме забрезжил свет, и испытал разочарование: неужели и это было только видением? Перепёлка слишком сильно ударил его по голове, и он всё ещё жив, но погружён в бред, и не было ни поединка, ни жертвоприношения, и его сердце не легло на алтарь бога войны?

— Было, — услышал Ицкоатль и повернул голову на голос.

Всё поплыло у него перед глазами, но он смог рассмотреть венец с орлиной головой, украшающие его перья, боевую чёрно-белую раскраску на прекрасном лице, исполненном величия и мужества… Всё остальное расплывалось, словно Ицкоатль перебрал октли.

— Всё было, — сказал ему бог войны, и перья в его орлиной короне качнулись. — И поединок, и сердце на алтаре. Ты очень угодил нам всем, Обсидиановый Змей.

Пелена, застилающая зрение, рассеялась. Ицкоатль увидел, что сидит в изукрашенных покоях, различил убранство, вырезанное из драгоценного нефрита: фигуры орлов и ягуаров сказали ему, кто был хозяином этих покоев. Тот, к кому стремилось его сердце, и на чей алтарь оно сегодня легло.

Ицкоатль хотел вскочить — он сидел в присутствии бога! Но тот сделал запрещающий жест, и ноги не повиновались Обсидиановому Змею. Ицкоатль остался сидеть, смирившись со своим положением — ведь такова была воля его бога.

— Мы давно ждали такого, как ты, Ицкоатль, — продолжал Мештли. — Ты очень нам нужен.

Он ничего не понимал. Что происходило? Почему он здесь, с ним? Не то чтобы его не устраивало общество божества, и он хотел бы другого, как переборчивый жених, но жрецы учили его совсем другому. В их рассказах о посмертии не было разговоров по душам лицом к лицу с Мештли!

Сейчас Ицкоатль должен был идти с другими воинами, сопровождая Солнце в его пути по небосводу, а вместо этого сидел в покоях бога войны, и тот говорил ему, что Ицкоатль нужен богам?!

— Чем я могу послужить, мой господин? — спросил он с почтением. — У меня больше нет ни крови, ни сердца…

Ицкоатль действительно не ощущал биения в своей груди и не дышал, и это убедило его, что он мёртв.

— У тебя есть твой дух, — сказал Мештли. — И до сих пор не было ему равного. Ты без колебания пожертвовал свою жизнь, хотя мог остаться в живых и жить дальше, с честью и славой. Знаешь ли ты, что жрец Тлашкалы хотел предложить тебе стать их военачальником и учить детей тлашкальтеков быть подобными тебе воинами?

Ицкоатль покачал головой. Он не знал. Но знал, чем ответил бы на такое предложение.

Обсидиановый Змей — воин Тлашкалы?

Никогда.

Мештли понимающе улыбнулся.

— Он понял это, когда ты отказался от свободы. И промолчал. Теперь ты здесь, и у тебя снова есть выбор, Обсидиановый Змей.

— Между чем и чем, мой господин? — спросил Ицкоатль.

Любое пожелание своего бога он был готов исполнить немедленно и с почтением, которым переполнилось бы его сердце, если бы оно у него ещё было.

— Ты можешь уйти отсюда и присоединиться к процессии воинов, сопровождающих Солнце, — отозвался Мештли. — И наслаждаться раем воинов, пока этому миру не придёт конец. Что случится достаточно скоро по времени богов.

Ицкоатль удивлённо моргнул. Жрецы ничего не говорили о том, что конец мира близок. Не могли же они не знать? Или скрывали, как опытный полководец скрывает от своих воинов, насколько велика численность врага, чтобы не смутить их дух перед битвой?

— Они не знают, — ответил Мештли на невысказанный вопрос. — Но мы знаем… Миру, который ты знаешь, осталось совсем немного быть прежним. Скоро он изменится, неизбежно и бесповоротно, и конец его будет полон скорби. С востока придёт новый бог, который могущественнее нас, но он не желает сохранить этот мир в равновесии. Его учение совсем иное, и хотя он очень похож на нас в том, что отдал свою кровь и даже жизнь за людей, цель его — забрать всех к себе. Его последователи сокрушат великие пирамиды Теночтитлана, пирамиду Тлашкалы, пирамиды всех городов, разобьют статуи богов и сожгут священные книги. Они принесут болезни, которые даже мы не сможем предотвратить, и только один из сотни выживет, чтобы его потомки пресмыкались перед завоевателями. Они сломят гордый дух твоего народа, Ицкоатль, и участью его станут позор и забвение…

Если бы Ицкоатль мог дышать, у него перехватило бы дыхание. Но он не мог и только смотрел на бога войны, не в силах поверить услышанному. Это не могло быть правдой, но допустить, что его бог так жестоко шутит с ним или даже лжёт, он тем более не мог.

Войны бывают жестокими. Бывает, что целые города пустеют и зарастают лесом. Но чтобы пал Теночтитлан?! Чтобы мешикатль склонились перед завоевателями, откуда бы те ни пришли?!

Ицкоатль знал от моих учителей, что мешикатль не всегда жили на озере Тескоко. Когда-то его предки были странствующим народом, который Уицилопочтли вывел из Ацтлана и велел остановиться там, где орёл будет сидеть на кактусе и поедать змею. Теноч, вождь его народа, увидел обещанный знак на острове посреди солёного озера.

Каменистый пустынный остров стал величественным городом-государством, покорившим все окрестные земли, и теперь должен пасть?! Люди, создавшие его величие из праха — должны стать рабами захватчиков, утратившими гордость и честь?!

Невозможно…

— Так что Тонатиу’ичан недолго будет радовать тебя и всех тех, кто заслужил его сияние до тебя, Обсидиановый змей, — негромко договорил Мештли. — Жертвоприношения прекратятся, миропорядок будет нарушен, и наступит конец этому миру и всем нам.

Ицкоатль был опустошён, но его сознание ухватилось за тонкую ниточку из божественных слов, обещавшую ему надежду в море отчаяния.

— Ты говорил о выборе, мой господин, — с трудом выговорил он.

— Да, — бог кивнул, и перья снова всколыхнулись в его головном уборе. — Видишь ли, мы прикованы к своему миру и не сможем покинуть его, чтобы суметь поддержать рушащиеся основы из другого мира. Если только нам не поможет кто-то вроде тебя.

Ицкоатль не понял его слов. Если сами боги бессильны, то что может сделать человек?

— Ты можешь то, что нам не дано, — он смотрел на меня, и глаза его сверкали на раскрашенном лице. — Мы слишком велики, нам не хватит сил, чтобы проложить путь в иной мир, но ты — мал, ты сможешь.

Ицкоатлю показалось, он начал понимать его. Когда прокладывают мост через пропасть, не посылают тяжёлого мужчину. Только самый лёгкий и ловкий может перебраться по тонкой верёвке и закрепить толстый канат, который станет основой для моста, способного выдержать даже носильщика с тяжёлой корзиной.

— Верно, — ещё один кивок. — Наших сил хватит, чтобы отправить тебя в другой мир, где нет своих богов. Там ты получишь новое тело и сможешь начать всё заново. Научишь людей быть настоящими воинами, достойными нашего покровительства. Построишь для нас пирамиду — хватит и небольшой, величие нужнее вам, чем нам. И протянешь мост для богов.

— Но этот мир рухнет, если вы покинете его, мой господин, — Ицкоатль всё ещё не понимал.

— Нет, Ицкоатль, — бог улыбнулся. — Пока мы живы, пока кровь жертв окропляет алтари, порядок в мире будет соблюдён, где бы мы ни находились. Теночтитлан или Тлашкала — вы враждуете, но кровь ваших жертв одинаково ценна для мироздания. Этот мир или другой — нет разницы, пока жертвы приносятся во имя поддержания общего порядка. Это как выйти из одного города и войти в другой — но нам будет нужен проводник.

Теперь он понял.

— Предлагать такой выбор — не предлагать его вовсе, — сказал Обсидиановый Змей. — Послужить богам и в посмертии — что может быть почётнее для воина? Разве смогу я наслаждаться раем, зная, что срок уже отмерен и конец неизбежен? Такой рай будет хуже мучений Миктлана… Но позволь мне спросить, мой господин.

Он кивнул, уже зная, о чём его будут спрашивать, но Ицкоатль всё равно заговорил. Так ему было легче было принять неизбежное.

— Буду ли я помнить свою жизнь здесь?

— Будешь, — отозвался бог воинов. — Иначе как же ты сможешь научить других, если сам не будешь помнить, чему ты должен их учить?

— Буду ли я помнить всё, что ты рассказал мне? — снова спросил Ицкоатль.

— И это тоже ты запомнишь, — пообещал Мештли. — Иначе не сможешь выполнить поручение, данное тебе богами.

Он бы вздохнул облегчённо, но в его груди больше не было дыхания жизни.

— Что станет с духом того человека, чьё тело я получу? — ему было неспокойно от мысли, что он послужу невольной причиной гибели человека, который не сделал ему ничего плохого и не был его врагом. Никогда Ицкоатль не убивал безоружного.

— Он будет приравнён к жертве, — серьёзность в голосе бога успокоила меня. — Как мать, которая умирает, производя дитя на свет, он придёт в Тонатиу’ичан. Что-то будет отдано его миру — его мир должен будет отдать что-то нашему миру. Он займёт твоё место в процессии воинов, сопровождающих Солнце.

— Сохранится ли его память в моём сознании, или же мне придётся, как младенцу, постигать его мир? — этот вопрос тревожил Ицкоатля сильнее всего.

— Этого я не могу тебе сказать, — Мештли покачал головой. — Не потому, что не хочу, а потому что не знаю. Никогда ещё мы не совершали ничего подобного. Может быть, ты будешь знать всё, что помнил этот человек, может быть, его знания частично сохранятся в твоей памяти, а может, не останется ничего. Ты узнаешь об этом, когда войдёшь в его тело, и мы узнаем вместе с тобой. Могу лишь обещать, что всегда буду слышать тебя — а ты услышишь меня, если спросишь о чём-то, и получишь ответ, если дать его будет в моих силах.

Что ж, у него оставалась надежда. Он видел пленников, которые не знали науатль и не понимали ни слова из того, что им говорили. Не хотелось бы оказаться в их положении — но при необходимости человек способен научиться чему угодно. Особенно когда на кону стоит всё мироздание…

— Сколько времени у меня будет, мой господин? — задал Ицкоатль последний вопрос.

— Одна твоя жизнь, — последовал ответ. — В наших силах дать тебе новое тело, но не бессмертие. Ты придёшь в новый мир молодым и сильным, но дальше всё будет зависеть только от тебя.

— Тогда я готов, — просто сказал Ицкоатль. — Что мне нужно делать?

— Закрой глаза, — попросил Мештли.

Он подчинился. Ощутил, как пальцы бога войны коснулись его лба и груди, в которой больше не стучало сердце.

И мир исчез.

Глава 3

С высокого рога, нависающего над слиянием двух небольших рек, дающих начало неширокой, но топкой Алгее, открывался вид на всю речную долину. От цепи холмов, похожей на спину спящего дракона, на востоке, до пологой возвышенности, утонувшей в зелёном сумраке старого леса, на западе. Далеко на юге, сквозь дымку ранней осени, голубым зеркальцем поблёскивало Топозеро, в которое впадала Алгея.

Но другой вид куда больше радовал сердце дозорного, засевшего на самой верхушке рога: вид на дорогу, которая вела к единственному на всю долину броду. Здесь кони могли перейти на другой берег, не увязнув по самое брюхо в густой болотной грязи. В любом другом месте попытка переправиться была обречена на провал, а уж к самому Топозеру соваться и вовсе было чистым безумием. Его название само за себя говорило: не лезь, утопнешь.

Убедившись, что ему не показалось, и над холмами, там, где в долину сбегает дорога, действительно поднимается пыль, дозорный скатился вниз, проворно отвязал коня, мирно жующего листья небольшого деревца, прыгнул в седло и помчался в сторону леса.

Звериная тропа привела всадника на широкую прогалину в лесной чаще. Там после недавнего грабежа остановилась разбойничья шайка, к которой он принадлежал.

На конский топот из шалашей выскочили его соратники с оружием наготове, но узнали прибывшего и успокоились. Рослый, статный мужчина в поношенной, но когда-то богатой одежде остановился у входа в шалаш и ждал, пока дозорный спешится и подбежит к нему.

— Андрис, обоз идёт! — выпалил дозорный. — С востока, по большой дороге. Пыли много, не маленький!

— Раз не маленький, то и охраны должно быть много… — главарь огладил неровно подстриженную бородку. — Справимся ли?

Его подручные молчали. Было с чего — многим досталось в прошлый раз, а их лучший воин, Саркан, получил такой удар по голове, что до сих пор лежал без памяти, и по всему выходило, что не выживет.

— Попробуем, — решил Андрис. — Засядем у дороги, если не по зубам кусок — пропустим. А если не сильно охраняют, можно и забрать.

На том и порешили.

— Эй, артист, спой что-нибудь! — донеслось с телеги неподалёку. — Глядишь, и дорога пойдёт незаметнее.

Артист, а точнее бард, вздрогнул и посмотрел на возницу.

— Чего же тебе спеть, уважаемый? — поинтересовался он, понимая, что коли уж попросился в обоз — изволь развлекать, за место в телеге, у стояночного костра и так далее. И по мере возможностей — охраняй обоз. Иначе никому ты здесь не нужен.

— А что-нибудь героическое знаешь? — спросил молодой возница.

Бард изумлённо посмотрел на него. Совсем ещё юноша. Руки ещё не знали ни меча ни топора, точнее знали, но как учебный и рабочий инструмент, не как оружие. Подбородок гладко выбрит по новой столичной моде… Или нет. Не выбрит. Просто борода ещё не растёт. И явно хочет поскорее схватиться за меч, бежать завоёвывать славу. Ох, не спешил бы.

— Героическое, говоришь? — вещевой мешок полетел в телегу к собеседнику, а лютня перекочевала со спины на грудь. — Отчего же нет? Можно и героическое…

— Ты со своим героическим накаркаешь, — тут же возразил кто-то. — Говорят, неспокойно тут. Вот если артист что-нибудь весёлое набренчит — другое дело.

— Весёлое? — переспросил бард, оглядываясь на второго собеседника. — Можно и весёлое. А героическое я лучше позднее спою. В трактире, на ночёвке.

— Это дело, — проворчал второй возница, которого бард уже окрестил про себя "опытным". Ну а как ещё? Старше первого едва не вполовину, густая, чёрная борода с белыми нитями благородной седины, и руки, что привычны не только к вожжам. Топор в них бывал чуть ли не чаще, чем что-либо другое. Да и сейчас заметно было, что он заложен сзади под широкий кушак. Так, что наружу и не торчит ничего. Почти.

Тем временем руки барда, поудобнее перехватив лютню, взяли первый аккорд из известной плясовой, коих бард знал великое множество, а исполнял и того чаще — на каждом выступлении бродячих актёров, гимнастов и жонглёров. Любое выступление смотрится не столь хорошо, если не сопровождается музыкой. Одно время его даже прозывали "бардом для гимнастов", намекая на то, что он не только выступал у бродячих актёров, но и часто даже путешествовал вместе с ними, в их таборах.

Под музыку даже лошади, казалось, побежали веселее. Пыль начала подниматься выше, но лёгкий ветерок сносил её прочь, давая дышать свободно. Вскоре путь преградила река, охрана барона Ботонда, сопровождающая обоз с податью, насторожилась, обшаривая камыши взглядами, но всё было спокойно.

— Не бойсь, — буркнул опытный возница, — здесь никто не нападёт. Брод не широкий, а в болоте сидя, много не навоюешь. Если где лихие люди и засели, то в лесу где-нибудь.

— Слышал, с соседней деревни обоз шёл, и на него напали, — подхватил юноша. — Так охрана им наподдала знатно, разбежались как зайцы! К нам уже и не сунутся…

Это прозвучало почти огорчённо.

Брод действительно миновали без задержек. Вспенивая мутные воды Алгеи, лошади вытянули гружёные зерном, маслом и холстами телеги на пологий берег, и обоз пошёл дальше, но уже не так резво — дорога взяла на подъём, пусть и мало заметный людям, сидящим на телегах. От близкого уже леса тянуло свежестью, но кое-кто из возниц водил носом.

— Дымом что ли тянет? — проворчал кто-то.

Насторожился и артист. Его руки, казалось, жили своей жизнью, продолжая наигрывать весёлые мотивы, а он сам внезапно пересохшим горлом подтвердил:

— Дымом. Три костра. Два справа от дороги. Один слева.

— Может, углежоги? — предположил молодой возница.

Но руки более опытных его товарищей уже тянулись к топорам.

Обоз остановился. Посовещавшись, охрана разделилась. Три всадника отправились в разведку, семеро остались с обозом.

— Артист, а как ты костры посчитал? — с любопытством спросил юноша. — Их же не видно.

— Носом, — буркнул бард, который сейчас напоминал скорее натянутую струну своего инструмента. Или — готового взорваться движением разъярённого кота. Мелодию он, впрочем, не оборвал, то ли чтобы не показывать, что возможную засаду заметили, то ли по какой иной причине.

Молодой возница хотел было ещё что-то спросить, но тут из леса показались разведчики. Один из них призывно помахал рукой — мол, всё в порядке, и всадники снова скрылись в лесу.

Колёса телег заскрипели, обоз двинулся вперёд.

— Понаберут по объявлениям, — буркнул бард. Его пантомима охраны, казалось, совсем не тронула. — Малой. Если хочешь жить, за топор не хватайся. При первой стреле падай под козлы, и так лежи до конца. Дядька, ты, если можешь — предупреди остальных, чтобы оставались настороже. Знаю же, есть у вас тайные знаки. Не может не быть.

— Есть, как не быть, — ухмыльнулся "опытный", как прозвал его про себя бард и, неловко поёрзав по козлам вдруг привстал, как будто наткнулся на гвоздь. Причём проделал это так убедительно, что бард обеспокоился.

— Что, гвоздь?

— Балда, это наше предупреждение о разбойниках. Что возникнут, как гвоздь на ровном месте.

Действительно, намётанный взгляд артиста быстро показал, что все те возницы, которых он видел, начали принимать кто правее, кто левее, как будто выбираясь из колеи, которую пробивала первая телега.

— Едут? — спросил Андрис, когда трое его подручных в одежде убитых стражников и на их лошадях вернулись от опушки.

— Едут, — подтвердили разбойники. — Купились.

— Тогда — по местам, — распорядился главарь.

— А стоит ли оно того? — негромко спросил один из разбойников. — За зерно и тряпки головой рискуем.

— А жрать ты что зимой собрался — кору с деревьев, как лоси? — грозно спросил Андрис. — А одежду бабы нам из чего сошьют — из паутины? Опять же, чем меньше дядюшка податей получит, тем слабее будет. Глядишь, и замок отобьём со временем.

— А что ты через королевский суд не хочешь себе замок и владения вернуть? — спросил кто-то. — Ты ведь настоящий барон Ботонд, твой отец правил в этих землях…

— А то я сам не знаю, кто правил и кто настоящий, — проворчал Андрис. — Что толку, если у дядюшки в том суде половина — родня жены, а половина — куплена с потрохами? Подати вон поднял, чтобы расходы покрыть. Что, председатель суда выгонит своего зятя из захваченного имзамка? Как бы не так… Пока дядюшка жив, замка мне не видать, как своих ушей. А теперь хватит трепаться, по местам!

Всё началось через несколько минут, когда обоз втянулся в лес, под переплетённые вверху ветви лесных великанов. Громкий хруст сзади и глухой удар, от которого, казалось, подпрыгнула сама дорога, возвестил о начале нападения. Вслед за этим хлопки лучных тетив перекрыл треск и стон заваленного лесного великана спереди.

Обозу было некуда деваться с перекрытой дороги: сзади и спереди поваленные стволы, по бокам — непролазная чаща, где если и протиснется лошадь с телегой, то только шагом. А шагом далеко не убежишь.

— Щиты поднять! — взревел "опытный" возница, оказавшийся старшим над обозом. А бард словно размазался в воздухе, как показалось малому, оказавшись сразу в нескольких местах. Вот он избавился от лютни, висящей на нешироком ремне. Но почему-то музыкальный инструмент оказался подброшен в воздух, а ремень от него сбил одну из стрел, что летят в него! Возницу в первом своём рейсе. Почему его хотят убить, он же ничего не сделал?!

Вездесущий артист внезапно перепрыгнул на ближайшую телегу и, надсаживаясь, метнул куда-то в сторону кувшин с маслом.

Только тут малой вспомнил о совете барда и юркнул под козлы. Остальное виделось ему каким-то урывками.

Вот стрела попадает в кувшин, который стараниями барда оказался в воздухе. Послышался одобрительный возглас дядьки. А ведь эта стрела летела ему в спину. Но как…

Вот ремень от лютни оборачивается вокруг запястья одного из бандитов. И следом разбойнику в плечо прилетает обух чьего-то топора. Вот меч скрежещет о подставленное предплечье барда. Да кто он, собственно, такой?! И как…

Разрубивший ткань рукава меч, как оказалось, завяз в широком наруче, который ощетинился хранимыми в нём метательными стрелками.

Ремень тем временем перехватывает очередной удар меча, направленный в спину одного из возниц. Да куда подевались эти охранники?! Почему их до сих пор нет?!

А этот загадочный бард до сих пор не обнажил оружия, только размахивает своим ремнём, то перехватывая чьи-то удары. то подправляя удары союзников. Но защитников обоза всё меньше и меньше…

Наконец упал и артист: кто-то попал в его голову длинной жердью.

Когда рухнул последний защитник обоза, показался старший из разбойников.

— Ты смотри, что за птица к нам залетела, — озадаченно проговорил он, оглядывая своих потрёпанных соратников и последствия скоротечного боя. Ещё несколько раненых среди своих — и никого на ногах среди возниц и пассажиров обоза.

— Певчая птичка-то, — один из разбойников подобрал лютню. — Артист. Что он в наших краях делает?

Барда быстро обшарили и предъявили главарю результаты обыска: набор метательных стрелок из наручей на обеих руках и два кинжала, найденные в сапогах.

— А певчий-то тот ещё ястребок, — протянул Андрис. — Однако ж за серьёзное оружие не взялся и никого не убил. Хотя мог. С чего бы это ему нас жалеть?

— Он стрелу мою сбил, — встрял кто-то, — и чем? Крынкой с маслом! Кстати, в кого ж я стрелял-то…

Разбойник нырнул в телегу и вытащил из-под козел юнца с побелевшими от страха губами.

— Тьфу, совсем цыплак, — сплюнул главарь. — Ну что… Живых обыскать, дать пинка и отпустить. Пусть бегут следом за охраной. Те совсем герои — бросили обоз, как только жареным запахло. Совсем дядюшка народец распустил, при отце такой ерунды не было…

— А с этим что? — неподвижное тело барда толкнули носком сапога. — Здесь бросить — звери сожрут…

— А этого на телегу и с собой, — распорядился Андрис. — Боец толковый, пригодится. А не захочет с нами в бой ходить — так на досуге петь нам будет, всё веселье. Если, конечно, совсем мозги не вышибли ему, как Саркану. Ну, авось Калман что-нибудь придумает…

Вскоре телеги заскрипели, продираясь между стволами деревьев. На одной из телег, подпрыгивающей на корнях, лежало бесчувственное тело оглушённого барда.

Пробуждение у барда вышло достаточно болезненным, хотя и не шло ни в какое сравнение с таковым у его прежних хозяев. Голова гудела и всё вокруг приятно покачивалось, во рту пересохло, и он несколько раз сглотнул, прежде чем решился открыть глаза. Их открытие ясности не принесло. Крыша из веток над головой. Мерный речитатив кого-то над распростёртым рядом телом. Целитель? Раненый? Его работа? Вряд ли. Он мало кого мог поранить этим ремнём. Если только кувшин кому в голову попал.

— Где это я? — скорее простонал, чем проговорил бард.

Заклинание прервалось.

— В лагере у Андриса Ботонда, — ответил хрипловатый голос. — Тебя привезли с дороги. А ты кто будешь?

— Барон Ботонд, — чего было больше в этих словах — облегчения или равнодушия, понять было практически невозможно. — Не ошибся, это хорошо. А вот кто я… Зови Халларом. Ну или Котом.

Действительно, на плече артиста была видна татуировка кота. Или скорее котёнка.

— Да уж, когтей при тебе нашли — на двух котов хватит, — усмехнулся целитель. — А я Калман, шаман здешний. Позвали лечить одного из подручных барона, да не сделать тут уже ничего… Умирает Саркан, добрый был воин…

Словно в подтверждение его слов, с ложа из веток донёсся протяжный стон.

Бард снова сглотнул. Шаман приметил дёрнувшийся кадык, протянул пленнику ковшик с родниковой водой:

— На, промочи горло…

Спустя несколько минут в шалаш заглянул главарь.

— Очнулся? — спросил он, глядя на барда. — Встать можешь?

— Могу, — с уверенностью проговорил Халлар и в подтверждение своих слов поднялся на ноги, впрочем, едва не повалившись обратно на свою лежанку. Голова по-прежнему заметно кружилась.

— Сиди уж, — Андрис покачал головой. — Или лежи. Я хоть и барон, но не без понятия.

Халлар с облегчённым вздохом повалился обратно на подстилку, но тут же обратил внимание на забормотавшего свои заклинания шамана.

— Кстати, совет примешь? Ты неправильно произносишь заклинание. Ты запинаешься на третьем слове, и заклинание не складывается в мелодию.

— А ты ещё и шаман, кроме того, что артист? — удивился Андрис. — Так научи Калмана, как правильно. Не хочу друга потерять.

— Я не шаман, я бард, — отозвался Халлар. — Но я слышал немало заклинаний. В том числе и заклинания лечения. Оно должно звучать как часть песни, и произноситься легко и без запинок. Попробуй.

— Просто спеть что ли? — удивился шаман. — Мой учитель сам так произносил и меня научил…

— Так старый уже был, память подводила, вот и запинался, — отрезал Андрис. — Раз не помогает то, как тебя научили — делай как бард говорит. Хуже уже всё равно не будет!

Шаман слегка пожал плечами, вздохнул — и затянул заклинание на новый лад, как посоветовал ему пленник.

— Не так, — поморщился бард. — Фальшивишь на третьем слове. Легко скользни с буквы на букву. Должно получиться не "спарак" а "спарк". Пробуй.

Только на четвёртый раз у шамана получилось правильно пропеть это злополучное словосочетание. И в том, что оно было пропето правильно, все присутствующие убедились сразу.

Что-то изменилось в шалаше. Словно потянуло откуда-то странным, нездешним сквозняком, холодок побежал по позвоночнику, и каждый ощутил себя маленьким, как в детстве, и смертельно боящимся темноты, в которой таятся чудовищные твари, готовые закогтить и утянуть к себе во тьму, стоит только зазеваться…

Раненый открыл глаза, и всех троих прошиб холодный пот. Саркан смотрел на них холодным, немигающим взглядом ядовитой змеи.

Глава 4

У богов отвратительное чувство юмора. Так подумал Ицкоатль, когда потянулся к раскалывающейся голове и нащупал огромную шишку почти на том же самом месте, куда пришёлся удар Перепёлки. Потом его накрыло волной радости: Мештли не обманул его, он помнил. Он действительно помнил всё, что с ним случилось!

Потом радость стала сильнее, когда Обсидиановый Змей осознал, что помнит не только свою жизнь. Память этого человека, Саркана, осталась с ним. Нахлынула, как огромная волна, грозя снести сознание и утопить его в водовороте безумия, и Ицкоатлю пришлось отгородиться, закрыться от чужих воспоминаний, чтобы сохранить себя. И губы его растянулись в жестокой, холодной улыбке, когда Ицкоатль понял, что имя его нового тела означает почти то же, что и его собственное.

Змей.

Бог войны постарался…

Он сделал долгий вдох, ощущая, как сладко снова дышать, сова чувствовать каждый удар сердца… И не только это.

— Октли не нальёте? — спросил он, осознав, как мучительно хочется пить его новому телу.

— Чего? — хором спросили двое: целитель, который сражался за его жизнь несколько дней, и тот, кто был господином Саркана.

Ицкоатль молча выругал себя. Конечно же, у них нет и быть не может священного напитка его народа. Придётся справляться с головной болью другим способом.

— Пить хочется, — проговорил он, старательно выговаривая слова здешнего наречия. — И язык плохо слушается. Попить не нальёте?

Шаман тут же протянул ему ковшик с водой.

От барда не укрылась странная реакция шамана и барона. Как будто они узнавали и не узнавали своего друга. И это странное слово "октли". Но пока не стоило привлекать внимание к своей наблюдательности. Она не всем бывает по нраву. Пока на кону главное — зарабатывание очков.

Халлар сел на своей лежанке, с радостью заметив, что головокружение стало меньше.

— Как ты? Голова не кружится? — спросил он у Саркана.

Тот повернул голову на незнакомый голос.

— А тебя я не знаю, — в гортанном голосе слышалось лёгкое удивление. — Очень болит голова…

— Ты как-то странно стал говорить, Саркан, — барон запустил пальцы в бородку.

— Он чуть не умер, — вступился за своего пациента шаман. — Нужно благодарить духов за то, что он вообще хоть как-то разговаривает. Многие от таких ударов по голове теряют память, обращаются в младенцев…

— Голова значит, — на лице барда проступило беспокойство, и он вытянул перед собой руку, распрямив три пальца. — Сколько пальцев видишь?

— Пять, — всё с тем же лёгким удивлением отозвался Саркан. — Два ты загнул.

— В глазах не двоится, — подвёл итог бард. — Это хорошо. Калман, знаешь заклинание лечения головной боли?

На лице шамана отразилась глубокая задумчивость.

— Травы знаю, — сказал он наконец. — Душица, мята, боярышник… Крапива ещё. А заклинаний от головы наставник мне не давал. Может, сам не знал? Трав хватало. Пойду поищу?

— Крапива ещё, — усмехнулся Халлар. — Барон Андрис, можно мне мою лютню? А то я так не смогу объяснить мелодию заклинания.

Как тут же выяснилось, вокруг шалаша собралась половина отряда Андриса, так что барону даже распоряжаться не пришлось. Через пару минут лютня была со всеми предосторожностями доставлена и вручена владельцу.

Всё это время в шалаш там и тут пытались заглянуть разбойники, чтобы лично убедиться: Саркан пошёл на поправку.

Ицкоатль, не переставая удивляться происходящему, молчал и следил за событиями. Саркана здесь любили, оказывается… Его тоже любили в той, прежней жизни. Но иначе выражали свою любовь. Никому бы в голову не пришло, что можно вот так заботливо заглядывать в глаза и спрашивать, как он себя чувствует. Это было бы унизительно для воина, которым он был.

Но Саркан, которым он стал, был тронут этой заботой и принимал её как приятное должное. Эта раздвоенность раздражала и сводила с ума.

Взяв в руки инструмент, бард бережно провёл пальцами по струнам, проверяя, не сказался ли на лютне недавний бой. И обрадовавшись, что не сказался, и настройка не нужна, заиграл странную мелодию.

— Запоминай музыку, — скомандовал он между делом. — Слова придут сами. У каждого шамана они свои — не меняется только мелодия. Впрочем, она тоже может потом измениться, в зависимости от настроя и собственно целителя. А теперь сосредоточься на исцелении головной боли, и напевай, пока без слов.

Прилипчивая мелодия лилась с инструмента. Правда, и барону, и Саркану вдруг показалось, что бард во все горло распевает какую-то странную песню, а Калман ему подпевает.

Пока они музицировали, Андрис протиснулся в шалаш целиком и присел рядом с ложем Саркана.

— Я рад, что ты снова с нами, дружище, — негромко сказал он. — Надеюсь, эти двое быстро поставят тебя на ноги.

Ицкатль почувствовал себя оскорблённым — его принимают за слабака! Саркан обрадовался — его выздоровления ждут, на него надеются…

— Кто он? — Змей взглядом указал на барда. — Я не помню его в нашем отряде.

— Сегодня взяли в обозе, — Андрис похлопал его по плечу. — Я решил, что он нам пригодится. Выздоравливай…

Он снова поднялся на ноги, обратился к певцу:

— Закончишь — выбирайся из шалаша. Потолковать надо.

И вышел наружу, уступив место сразу двоим озабоченным здоровьем Саркана сотоварищам.

— Понял, — кивнул бард и приглушил ладонью струны. Посмотрел на шамана. — Ну как? Основной принцип понял?

— И вот это поможет мне в лечении? — недоверчиво спросил Калман.

— Это основной принцип построения лечащих заклинаний, — подтвердил Халлар. — Мелодию я тебе показал. Сосредоточься на исцелении и напевай мелодию. Вслух. Не противься тому, когда мелодия вдруг превратится в слова. Запомни их. Это и будет твоё заклинание.

— Но почему ты сам, при таких знаниях, не можешь лечить?! — выпалил шаман и покосился на вошедших — не засмеют ли за то, что учится у чужака? Или вовсе прогонят, возьмут на его место новичка?

— А я лишён дара. Начисто лишён, — криво ухмыльнулся бард. — А знания откуда?.. Так учили меня этому. Ладно, бывай.

Халлар подхватил лютню и вышел из шалаша. На его место тут же протиснулось ещё двое друзей Саркана.

Барон ждал неподалёку, сидел на пеньке и ковырял кончиком ножа деревяшку, целиком погрузившись в своё занятие. Но на звук шагов барда поднял голову, поднялся, отложив работу — грубовато намеченную фигурку белки, грызущей орешек.

— Пошли, пройдёмся, — он махнул в сторону опушки леса. — Как тебя называть?

— Халлар, — бард снова пристегнул к лютне ремень, и теперь инструмент опять вернулся на привычное место — за спиной. — Ну или по прозвищу — Кот.

— Я барон Андрис Ботонд, — вновь представился глава разбойничьего отряда. — Я должен был наследовать моему отцу, но мой дядя, Балас Ботонд, захватил замок и мои владения. Теперь я с отрядом собираю силы, чтобы отвоевать своё наследие. Ты можешь остаться с нами, но прежде я должен знать, кто ты такой, откуда, и как вышло, что ты столь осведомлён в делах шаманов.

— Тебе какую историю, короткую или полную? — невесело улыбнулся бард. — И учти, что за полную историю тебя могут или наградить, или казнить. По настроению.

— Чтобы меня казнить, придётся встать в очередь, — в тон отозвался барон. — А награды я беру сам. Рассказывай.

— У Этого, чтобы подвинуть очередь, сил много не уйдёт, — заверил собеседника бард. — Что же до рассказа… Что ты знаешь о роде Чонгор?

— Младший примерно твоих лет, — задумчиво ответил Андрис. — Был. Насколько я знаю, род уничтожен полностью.

— Младший как раз перед тобой, — отозвался Халлар. — Перед самым нападением был укрыт друзьями в клане Ночных Теней. Прошёл полное посвящение, но надолго не задержался: гонец короля меня всё-таки опознал. Я сбежал, но король побега не простил. Клан ещё не скоро оправится от его гнева. С тех пор хожу по свету с лютней в руках. От благородного отпрыска не ждут, что он падёт так низко — станет бродячим артистом. Так что не слишком присматриваются к тому, кто там бренчит струнами.

— Значит, Тень… — барон поскрёб подбородок. — Ты же мог положить весь мой отряд. Но не сделал этого. Почему?

Он остановился, пристально глядя в глаза собеседнику.

— Положить весь отряд? И дать знать, что Ночная Тень ещё жива? — криво ухмыльнулся бард. — Гарантированно посадить себе на хвост оставшихся Теней, которые почему-то считают, что я должен был задрать лапки кверху, а к ним впридачу ещё и людей короля? К такому я пока не готов. А во-вторых, я вас узнал. По манере боя. Не то, что бы я искал именно ваш отряд, но пока — вы моя лучшая компания.

Андрис кивнул и снова пошёл вдоль опушки леса.

— Пока… — повторил он дважды сказанное Халларом слово. — Ну, получается, мы пока товарищи по несчастью. А что ты думаешь делать потом?

— То же самое, что и ты. Восстановить род, вернуть всё, что у нас украли, и отомстить королю, — отозвался Халлар. — Но это дела не сегодняшнего дня, и даже не завтрашнего.

— Тогда добро пожаловать в мой отряд, Эдвард Чонгор, — тихо проговорил барон. — Если мне повезёт, и я восстановлю свои права, можешь рассчитывать на мою помощь. А пока скажи… Среди того, чему тебя учили, нет знаний о том, как меняются люди после сильного удара по голове? Я не узнаю своего друга. Ты видел, как он на нас смотрел? Клянусь, я чуть с жизнью не попрощался!

— Магия почти выродилась, — отозвался бард. — За несколько тысяч лет мы не открыли ничего нового. По всем признакам, из меня мог выйти хороший целитель, но как оказалось, во мне нет их Дара. Кто-то из шаманов говорит, что мы утратили нечто важное и не приобрели ничего взамен. Нет, у меня нет ответа на твой вопрос, но я за ним присмотрю.

Барон снова кивнул, но сказать ничего не успел: со стороны лагеря долетел восторженный рёв.

— Похоже, у Калмана получилось, — Андрис оживился. — Саркан вышел из шалаша. Благодарю, что научил нашего недоучку, что нужно делать… Он, знаешь ли, тоже в своём роде изгнанник. Выгнали, потому что стало нечем платить за обучение, а старик, у которого он доучивался, сам уже выжил из ума. Ну, пойдём. Хочу взглянуть, всё ли с ним в порядке.

Уход барда самым благоприятным образом сказался на шамане. Он перестал стесняться и стыдиться своего незнания вещей, известных даже человеку, по его собственным словам, лишённому Дара начисто. А разбойники были свои, они бы любую чепуху проглотили, даже если бы он запел застольную песенку.

Он и запел. К своему огромному удивлению — разухабистую и непристойную портовую песню, наверняка родившуюся в недрах какого-нибудь борделя.

Разбойники дружно заржали, Саркан озадаченно пощупал свою шишку, опустил руку, осторожно сел на ложе и удивлённо сказал:

— Не болит…

Под дружный рёв сотоварищей он поднялся и выбрался из шалаша, оглядывая поляну, ставшую пристанищем его отряду, пока шаман торопливо бормотал под нос, запоминая, какой именно куплет исцелил его пациента, и заранее ужасаясь реакции почтенных мужей, которые услышат, чем он лечит их супруг от слишком частой головной боли.

К своему изумлению, он обнаружил неподалёку совершенно незнакомых ему огромных животных. Разной масти, с длинными тонкими ногами, крепко сложенные и совсем не похожие на лам его родины, они щипали траву, отгоняя пышными хвостами мошкару.

Никто не обращал на них внимания, но Ицкоатлю пришлось обратиться к чужой памяти, чтобы понять: это домашний скот, на котором перевозят грузы. Только не во вьюках, а в повозках с колёсами. Колёса мешикатль знали, делали игрушки для детей с ними. Но земли мешико подходили только для вьючных перевозок… Здесь же можно было везти намного больше грузов, сложив их в телегу, запряжённую лошадью.

И перевозить новости так же быстро, как это делали гонцы, только не тратя собственные силы. Просто сесть на этого зверя и пустить его бежать по дороге… Которой мог пользоваться кто угодно. Здесь не было нужно особое позволение, чтобы воспользоваться проторённым путём.

Больше похожим на обычную тропу, чем на прекрасные мощёные дороги родного мира.

Воспоминания двух жизней путались, набегая одна на другую, и Обсидиановому Змею пришлось усилием воли задвинуть своё прежнее бытиё подальше на задворки памяти, чтобы сосредоточиться на том, что было насущным сейчас и здесь. Ему нужно было стать Сарканом, оставив Ицкоатля сторонним наблюдателем — и при этом не потерять себя в чужой личности. И это ему, пусть не без труда, но удалось.

Очень скоро он понял, что лагерь в серьёзной опасности. Его собратья по ремеслу были неосторожны, они упустили нескольких охранников. Сейчас те уже наверняка были на полпути к замку Ботонд, а к рассвету можно было ожидать недобрых гостей. И с этим нужно было что-то делать. Немедленно.

Дождаться отряда из замка и принять бой? Неразумно. Более половины людей барона Андриса — раненые, им не выдержать открытого столкновения. У Андриса останется кучка сторонников, с которой не то что замок — курятник не захватить. Сказать ему, что он рискует своими людьми? Оскорбится, сошлётся на благородное происхождение, и бегать от боя не станет.

Оставалось одно. Обратиться к Обсидиановому Змею и следовать его советам. У Ицкоатля было несравнимо больше боевого опыта…

— А знаете, осень близко, — заговорил Саркан, когда барон и бард подошли поближе. — Припасы у нас есть, но где нам жить? Под дождём, на холоде — долго не протянем. Деревню какую занять — всё равно что стяг баронский вывесить, добро пожаловать, гости дорогие.

Толпа притихла, внимательно слушая своего кумира.

— Раны гнить начнут, — гнул своё Саркан. — Начнём за собой могилы оставлять, потом и родным не найти будет, где кого прикопали по дороге. Такое ли будущее вы себе хотите?

Разбойники зароптали. Безвестная могила, на которой никто не оплачет потерянного родича — что может быть хуже?

— Кто хочет — оставайтесь, только место смените, — продолжал Змей. — Скоро сюда нагрянут люди Баласа. А кому хочется новую весну встретить — ступайте за мной в замок Ботонд. Наймёмся на службу, раны вылечат, заживём в тепле и сытости… Ну, может, пошлют каких разбойничков погонять — так сходим, погоняем. Без особого рвения, само собой.

Послышались смешки.

— Саркан… — к онемевшему Андрису вернулся наконец дар речи. — Ты что такое говоришь?! За что ты так со мной?! Какое зло я тебе сделал? Это всё из-за того, что тебе мозги встряхнули, да?!

— Не встряхнули, а на место поставили, — жёстко ответил Змей. — Подумаешь как следует — сам поймёшь, что я прав… Ну, кто со мной на службу? Кто не хочет — в сторонку отойдите, зла на вас держать не буду.

После небольшой сумятицы с бароном осталась горстка сохранивших ему верность воинов. Остальные, пряча глаза, бормотали про раны, семьи, усталость от жизни по лесам и болотам… И отходили к Саркану.

— Надеюсь, это не твои заклинания так сработали, — горько бросил барду барон.

— Не мои, — озадаченно пробормотал Халлар, — Но в чём-то он прав. Уходить надо, и чем скорее, тем лучше. Есть какое запасное место?

— Есть места, но Саркан их все знает, — барон ожесточённо вцепился в бородку. — Впрочем… Есть одно. Его он тоже знает, но войску туда не пройти, и оборону держать можно даже такими малыми силами. Ты сам-то с кем пойдёшь? С мной или с ним?

— Запас, вода, оружие там есть? С жильём проблем не будет? — поинтересовался бард. — А ещё лучше и кузенку какую поставить. Что же до меня — я пока тут останусь, интересно мне на представление посмотреть. А завтра — жди меня на полдороге к вашему убежищу. Я, конечно, не следопыт, но по следам пройти сумею.

— Запас с собой заберём, сколько сможем, — глухо отозвался барон. — Источник там есть, и где укрыться от непогоды — тоже. А там видно будет… Ну, бывай.

Он сделал знак своим людям и широким шагом направился к ещё не распряжённым подводам с зерном и маслом.

— Холстину бросаем здесь, — распорядился он. — Сколько нас? Дюжина? По одному на телегу и пошли отсюда.

— Куда? — спросил кто-то.

— На Солёный остров.

Едва барон покинул барда, как тот сделал пару шагов назад и укрылся за стволом ближайшего дерева. Оружие ему так и не вернули, как и вещмешок. Но сейчас это было даже кстати. Это в обозе можно было быть во всеоружии, а сейчас, после попадания в плен к разбойникам, остаться с оружием… Нет, только лютня на ремне. И умения Ночной Тени.

Едва все скрылись за деревьями, он зашагал чуть быстрее. Нужно было найти место для засидки недалеко от лагеря. Так, чтобы видеть и слышать всё. Но и так, чтобы его никто не заметил.

Вскоре такое место нашлось. Наклонённое в сторону поляны дерево с могучим ветвистым стволом и раскидистой густой кроной. Время листопада ещё не пришло, и верхушка этого лесного великана могла послужить отличным зрительным залом для ловкого, словно кошка, барда.

Из своего укрытия Халлар отлично видел, как уходит с поляны обоз барона, как Саркан провожает своего господина немигающим змеиным взглядом и что-то негромко втолковывает тем, кто остался с ним.

И как несколько человек внезапно набрасываются на него с оружием в руках с разных сторон.

Глава 5

Халлар… Улыбнулся. Он видел всех, его не видели — замечательная крона дерева скрывала и так неяркую одежду барда. Жалко, что не нашлось времени приготовить мазь из листьев и травы, которая выкрасила бы его костюм и лицо зелёными пятнами. Оставалось надеяться на неподвижность и недостаточную наблюдательность стражи. Впрочем — люди и так не наблюдательные создания.

Вот и сейчас — на Саркана набрасываются его же люди, а все стоят и ничего не делают. Что же, понаблюдаем.

Ицкоатль ждал этого нападения. Его не могло не случиться после слов о том, что барон забрал с собой казну.

Среди разбойничьего отряда хватало самых разных людей — от младших сыновей знатных родов, безземельных рыцарей вроде самого барона, до таких же безземельных крестьян. Имелись и настоящие разбойники, примкнувшие к отряду ради поживы. Им не нравилось, что Андрис охотится за крестьянскими обозами с податью. Им не понравилось то, что Обсидиановый Змей им сказал. И они выразили своё недовольство самым простым и доступным образом: обнажили оружие.

Ицкоатль решительно отодвинул Саркана в сторону — ему не нужны были его воспоминания, чтобы справиться с этим отребьем.

Змей преобразился. Обманчиво неторопливые, скупые, экономные движения позволяли ему беречь силы, а точность и резкость ударов не оставляли противникам никаких шансов на победу. Разбойники привыкли брать нахрапом, им не приходилось лицом к лицу сталкиваться с обученными воинами. Тем более с обученными так, как учили Обсидианового Змея.

На глазах у Халлара творилось что-то невообразимое. Саркан танцевал среди ножей и мечей, не делая ни одного неверного движения. У него не было оружия — да он в нём и не нуждался, ему хватало собственного тела, чтобы один за другим его противники падали на траву, вопя от боли — или уже мёртвыми, не способными более издать ни одного звука.

Люди пятились от этого смертоносного танца, не похожего ни на что, с чем когда-либо случалось иметь дело Халлару, пока последний из напавших не вытянулся на траве. Шесть трупов и пятеро пострадавших со сломанными руками и ногами — и даже не запыхавшийся Саркан: таким было представление, которое увидел бард.

— Кто ты такой? — прошептал бард, глядя на расправу Саркана над бандитами. И дело было не в убитых и раненых — бой одного против многих, если конечно это не боевая тройка, тренированная специальным образом, это не бой, а развлечение. Даже четверо уже мешают друг другу. Но вот пластика движений, сами удары и приёмы с головой выдавали совершенно неизвестную тут школу боя. Неизвестную настолько, что бард даже не мог предположить, откуда она такая взялась. Совсем недавно Халлар думал, что тут нет достойных бойцов. Сейчас же он сомневался в том, кто же победит, случись им схлестнуться.

Тем временем Ицкоатль подобрал топорик, оброненный одним из разбойников, и точными ударами обухом по голове оглушил выживших. Затем принялся переворачивать трупы, пристально вглядываясь в мёртвые лица. Видимо, найдя что искал, он остановился на одном из них, вытащил из-за пояса у мертвеца кинжал и в несколько взмахов обкорнал ему бороду и подрезал волосы. Потом полоснул по лицу наискось.

— Одежду получше подберите, — распорядился Ицкоатль, проворно раздевая обезображенное тело.

Несколько человек бросились выполнять его распоряжение. Спустя несколько минут принесли ворох снятой с ограбленных одежды, Ицкоатль придирчиво выбрал исподнее, штаны и камзол, и так же быстро одел ещё не закоченевший труп.

Если бы Халлар не видел происходящее своими глазами, он мог бы принять результат этого преображения за тело барона Андриса: тот же цвет волос, тот же рост, то же телосложение. Даже волосы и борода подрезаны точно так же. А лицо было уже невозможно распознать.

— Это наш пропуск в замок, — удовлетворённо произнёс Ицкоатль. — Хотите всю зиму греть свои задницы в тепле — подтвердите Баласу, что это его племянник.

Впечатлительному человеку в Ночных Тенях совсем не место, однако, увидев такое преображение одного из недавних бандитов, бард прикусил согнутый палец, чтобы не выдать себя невольным звуком. Он мог бы поклясться, что барон Андрис лежит здесь, перед ним, если бы не знал, что тот недавно ушёл. А ведь теперь появились шансы и для него, чтобы спокойно провести зиму. Конечно, не в этом баронстве, но на отшибе, там, где его не знают.

Сейчас бард на недавний полутруп смотрел едва ли не с уважением. Вот ведь чего удумал.

"И всё-таки, кто же ты такой? И — за тобой нужен глаз да глаз".

Правильно он пообещал тогда барону.

Дальнейшие события показали, что барон убрался удивительно вовремя. Солнце ещё только клонилось к закату, когда послышался топот копыт и выкрики, и на поляну вылетел отряд вооружённых всадников во главе с благообразным старцем в наборной кольчуге и с обнажённым мечом в руке. Но вместо лагеря обнаружили на поляне уже запряжённые телеги с перехваченной податью, стоящий на коленях отряд и единственного человека, который ждал их, выпрямившись во весь рост.

— Приветствую барона Баласа Ботонда! — Змей поднял руки, показывая. что в них нет оружия. — Мы уже собирались ехать к вам навстречу.

Балас, седовласый старик с аккуратно подстриженной бородой и волосами, стекающими серебряными прядями на плечи, придержал коня. Его люди тоже остановились.

— Что здесь происходит? — властно потребовал ответа Балас.

— Если ваша милость позволит, — начал Ицкоатль, — мы хотели бы преподнести подарок…

Он сделал знак, двое его людей поднялись на ноги, подхватили под руки и ноги успевшее остыть тело и потащили к старику. Серый конь под бароном всхрапнул и попятился, но всадник заставил его стоять смирно.

— Ваш племянник доставил и вам, и нам немало хлопот, — продолжал Змей, указывая на тела и оглушённых разбойников, — и мы решили, что хотим служить вашей милости. Сегодня мы обратились против вашего племянника, и наши раны — свидетельство нашей храбрости. Вот те из его сторонников, кто выжил после этого боя, мы передаём их на суд вашей милости…

Старик сделал знак оруженосцу, тот спрыгнул с коня, подошёл к телу, брошенному на траву перед всадниками, и склонился над ним, внимательно осматривая труп. Балас терпеливо ждал. Наконец оруженосец выпрямился.

— Я давно не видел Андриса Ботонда, — сказал он, обращаясь к своему господину. — С тех пор он сильно оброс и вряд ли мог позволить себе приличного цирюльника…

Среди всадников послышались смешки.

— Говори прямо, он это или нет? — потребовал Балас.

— Я готов присягнуть, что это он, — ответил оруженосец.

Теперь всё внимание старика сосредоточилось на Саркане. Пытливые глаза, выцветшие от старости, изучали открытое волевое лицо.

— Ты Саркан Джеллерт, — сказал он наконец. — Я знаю тебя. У всего вашего рода змеиная натура. Ты не стал бы поднимать руку на своего друга, если бы не рассчитывал получить от меня какую-то выгоду. Чего ты хочешь?

— Служить вашей милости вместе с моими людьми, — Змей явно не обиделся на такую отповедь.

— И чего попросишь за то, что решил одну мою проблему и будешь решать другие? — спросил старик.

— Сущий пустяк, — Ицкоатль улыбнулся. — Долину Алгеи и Топозеро в вечное владение мне и моим детям, если они у меня когда-нибудь появятся.

— То есть пока тебе не свернут шею в какой-нибудь кабацкой драке, — беззлобно проворчал Балас. Было видно, что он заметно расслабился. — Что ж, пусть будет так. Не знаю, зачем тебе это гнилое болото, но одно условие я поставлю.

— Всё, что будет угодно вашей милости, — Саркан поклонился.

— Никаких поборов за проезд через брод, — резко сказал старик. — Узнаю, что самовольничаешь — уговору конец. Ах, да…

Он оглянулся на своих людей.

— Кого тут мне ещё подарили — вздёрнуть. Обоз — в замок. Дорогу найдёте.

И развернул коня.

Саркан становился для барда всё любопытнее. Теперь он потребовал у местного барона ещё и долину с озером. И не хочет расставаться с людьми. Хочет построить деревню? На отшибе? Зачем? Ох, надо будет наведаться как-нибудь ночью, да порасспросить. Ночью почти все люди на удивление разговорчивые. Особенно если вечером трактир посетили.

А теперь дождаться, пока они отсюда уберутся и — надо нагонять барона Андриса. Ему тоже будет любопытно узнать кое-какие новости.

Долго ждать не пришлось. Не прошло и четверти часа, как обоз потянулся с поляны вслед за всадниками, оставив болтаться на ветвях пять повешенных разбойников.

Бард, однако, не спешил спускаться из своего убежища. Наступил вечер, воздух становился всё более свежим. Костер развести нечем, да и не зачем — он прекрасно выспится и на ветвях дерева. Раскидистая крона с роскошной листвой прекрасно защитит от ветра. Единственное что — нужно повесить лютню на сучок рядом. Как бы он с ней ни сжился — но ночь есть ночь.

Утром выспавшийся бард поспешил по едва заметным следам обоза барона. Уговор был про полпути. И скорее всего, его ждёт кто-то один. Они не могут знать, что погони нет и не будет. Размышляя подобным образом, и практически всё время возвращаясь к увиденному бою, Халлар пытался подобрать хоть какой-то стиль, хотя бы чуть похожий на то, чем владел Саркан. Пытался — и не мог. Неужели так подействовали заклинания, наложившись на не самое успешное их применение учеником шамана? Вряд ли. Тогда, что произошло? В то, что Саркан умел это изначально, хоть и был по отзывам хорошим воином — бард не верил.

Идти пришлось долго. Следы нескольких телег вывели барда через лес на край болот, через которые протекала река, и потянулись вдоль кромки топей в сторону озера. К полудню из камышей послышался негромкий свист и оклик:

— Халлар?

Бард кивнул и поправил на плече лютню, гриф которой был хорошим опознавательным знаком. А поравнявшись с камышами, негромко спросил:

— Все добрались?

Из камышей вынырнула одинокая фигура. Это был один из тех, с кем ушёл Андрис.

— У барона всё благополучно, уже обживает пещеру. Велел тебя встретить и проводить, если за тобой слежки не окажется.

— Некому следить, — ответил бард. — Да и не видел меня никто. А вот для барона у меня есть немного новостей. Уж не знаю, порадуют они его или опечалят.

— Расскажешь? — оживился собеседник, делая знак следовать за ним. — Путь неблизкий, за разговором быстрее дойдём.

— Отчего же не рассказать? — улыбнулся Халлар. — В общем, слушай…

За разговором время действительно прошло незаметнее.

Слушатель барду попался вдумчивый. Без нужды не перебивал, вопросы задавал по делу, но о мыслях своих помалкивал.

Халлар как раз добрался до конца своего повествования, когда следы обоза привели их обоих к брошенным пустым телегам. Лошадиные следы терялись в нехоженой траве, а натоптанная в камышах тропа вывела путников к небольшому шаткому причалу, под которым хлюпала болотная вода.

К причалу была привязана длинная узкая лодка, на мостках лежали два весла.

— Садись, — усмехнулся проводник, — дальше только по воде.

— Умаялись, наверное, вчера, перевозя на лодках весь скарб с обоза, пока я на дереве сидел, — ухмыльнулся бард и сел в лодку. — И что-то мне подсказывает, что прямого пути нет.

— Не то слово, — хохотнул провожатый, устраиваясь в утлом судёнышке и разбирая вёсла. — Ещё и знать надо, куда грести, берега топкие, где попало не причалишь.

Лодка скользила сквозь камыши, раздвигая их носом, пока не вырвалась на озёрный простор.

Посередине озера виднелся довольно большой остров с возвышавшимся над ним каменным останцем. К нему и правил проводник.

Лодку заметили, послышался резкий свист дозорного, и на берегу острова появилась группа людей, среди которых выделялась фигура барона.

Вскоре нос лодки уткнулся в каменистый обрывистый берег, сверху бросили верёвку, которую провожатый привязал к носу, а потом вниз скатилась верёвочная лестница. По ней путники наконец смогли выбраться на твёрдую землю.

— Да тут осаду можно выдержать, — восхитился Халлар, когда поднялся наверх. — Озаботиться колодцем, провиантом и луками с достаточным количеством стрел. Но я думаю, что это уже перестраховка.

— Именно этим мы и собираемся здесь заниматься, — отозвался барон. — Держать осаду, когда дядюшка придёт за мной. Просто так на этот остров не подняться, провиант мы привезли, вода есть в пещере, а стрелы наделаем. Ты быстро управился, я ждал тебя только к вечеру.

— Не придёт, — отозвался бард. — Разве что на твою могилку около замка, или где он собирается тебя похоронить.

И глядя на непонимающее лицо барона расхохотался.

— Убили тебя. Вчера. Саркан и убил. И тело предоставил барону, честь по чести.

— Кажется, тебя всё же слишком сильно стукнули по голове, — решил барон. — Может, шамана попросить пошаманить?

— Кто у вас был в банде? — отмахнулся бард. — Всякие изгнанники, младшие сыновья и бандиты, так? Вот среди бандитов был один, ростом и комплекцией с тебя, такой же цвет волос, борода чуть позапущенней. Вспомнил?

Андрис сощурился, явно припоминая кого-то, потом кивнул.

— Был такой. Но лицом совсем не похож.

— Пара ударов в лицо кулаком и пара взмахов ножа — родная мать не отличит, — отозвался Халлар. — Впрочем, пропустил он в лицо куда больше пары ударов. И вот это вторая новость. Точнее, её часть. Помнишь, о чем мы говорили в лесу?

— Так, пойдём-ка, покажу тебе наше жилище, — приобняв барда за плечи, барон Андрис повёл его в сторону скалы, оставив своих соратников возиться с лодкой, и заговорил снова, только когда они уже не могли слышать разговор. — Вот теперь рассказывай.

— В общем, когда вы ушли, на него напала дюжина человек, — отозвался бард. — Как я понял — все оставшиеся бандиты. Он их и положил. Не только не вспотев, у него даже дыхание не сбилось. Половину оставил ранеными, остальных убил. Скажи, прежний Саркан был способен на такое?

Барон покачал головой.

— Воин он был отменный. Но он в бреду провалялся пару дней, не ел ничего, только пил понемногу… И после такого — дюжину? Нет, Халлар, с дюжиной он и до того боя не совладал бы, и я бы мог подумать, что тебе привиделось.

Он остановился.

— Взгляд его мне покоя не даёт. Никогда Саркан так не смотрел. Ни на врага, ни на друга. И уж тем более не мог прежний Саркан так со мной поступить. Может…

Андрис снова покачал головой.

— Говорят, когда люди сходят с ума, становятся сильными, как медведи, цепи железные рвут, как гнилые нитки. Я думаю — может, этот удар в уме его повредил?

— Тут что-то иное, — отозвался бард. — Дюжина человек — это не сложно, если помнить, что любая группа заведомо слабее чем пара. Но даже пара человек мешают друг другу. И исключение тут только одно: обученная специальным образом боевая тройка. А вот теперь самое главное. Я хорошо знаю все боевые стили нашего королевства. С трудом, но повторю боевые стили ещё четырёх ближайших. И сумею отличить от них все остальные, что есть на нашем континенте. Так вот, я никогда не встречался с тем, как дрался Саркан.

— Ты уверен, что это был именно стиль, а не просто он дрался как получилось? — уточнил барон.

— Это был именно боевой стиль. Экономные движения. Отработанные уходы от атак. Точно рассчитанные удары, — ответил Халлар. — И то состояние, когда тело действует так, как заучено с детства. Но не может боевой стиль возникнуть ни с чего. Значит, у него был учитель, и где-то он научился так сражаться. Бред, согласись?

Андрис согласился.

— Значит, теперь дядюшка его заботами уверен, что меня больше нет, — он снова пошёл вперёд, к темнеющему под скалой проёму. — А у моего друга, которого я знаю с детства, обнаружился неведомый стиль боя… Но это ведь не все новости?

— Ещё он выторговал за твоё убийство долину Алгеи и Топозеро впридачу в своё вечное пользование. Своё и своих детей, если такие появятся, — бард изменил голос так, что вышло даже похоже на Саркана, но такого, какого знал он сам. Он уже почти не сомневался, что это не Саркан. Не тот, кого знал барон. Но кто он на самом деле — предстояло выяснить.

Барон поперхнулся воздухом.

— Топозеро?! — выдохнул он, прокашлявшись. — Вот это озеро?! С моим островом?! Ему-то оно зачем?! И дядюшка, конечно, согласился… — с неожиданной горечью вымолвил Адрис. — Ещё и решил, что сильно выгадал на сделке…

— И он согласился, — подтвердил Халлар. — Только предупредил, чтобы с брода мзды не брали. А вот зачем Саркану озеро с островом… Думаю, что проще будет у него самого спросить.

Барон подёргал себя за бороду.

— Дорогу сюда мы с ним нашли, — глухо сказал он, останавливаясь у входа в пещеру. — Ещё мальчишками, на охоте… Так что сюда он точно явится, раз выпросил себе эти земли. Вот и спрошу. Пригнись, потолок неровный, — с этими словами Андрис сам пригнулся и нырнул в темноту.

Внутри оказалось просторно и сухо. Рассеянный свет снаружи выхватывал из полумрака сложенные у стен мешки с зерном и горшки с маслом. Там же лежали охапки сухого камыша и вязанки дров. Дальше коридор сужался и вёл вверх, теряясь в темноте.

— Здесь мы и собираемся отсиживаться, — сказал барон. — Места хватит на всех.

— Отсиживаться, это хорошо, — ответил бард. — Но, наверное, не для меня. У тебя найдётся кто-то, кто не примелькался в городе?

— С тобой послать? — сообразил Андрис. — Пожалуй, Казмер давно там не бывал. Боец неплохой, и на вино неподатливый.

— Послать, но не со мной, а дней через пять после меня, — ухмыльнулся Халлар. — Пусть поселится в лучшей гостинице. И каждый день выходит на общую площадь — выступления бродячих артистов смотреть. Надеюсь, что у меня к тому времени уже будет что ему сообщить. А пока… Не мог бы ты наставить мне пару синяков? А то избитый бард, похищенный разбойниками, да без единого синяка?

Барон вздохнул. И без долгих церемоний — и без замаха — впечатал кулак в скулу барду. Второй врезался в бровь. Удары были точно рассчитаны: синяки от них должны были сходить не один день, но особого вреда они не причинили.

— Разрешаю дважды ударить меня, если придётся, — добавил Андриспосле экзекуции. — А теперь пошли накормлю, поди весь день крошки во рту не было.

— Вообще-то два, — расхохотался бард. — Вчера только позавтракать и довелось.

— Тем более, — барон полез вверх по подземному проходу. — Тут вниз сразу пойдёт, не упади.

По ту сторону каменного вала, отгораживающего преддверие от основной пещеры, горел костерок и пахло горячей пищей. Кто-то из людей барона кашеварил, у стены, усеянной поблёскивающими кристаллами, сидел шаман. Он что-то напевал под нос и не заметил появления барда.

Халлару в руки сунули деревянную миску с кашей, щедро сдобренной маслом, на плоской дощечке подали большую, в локоть длиной, жареную рыбину.

Голод не заставил долго себя упрашивать. Да, кое-какой провиант был у него в вещмешке, но где он сейчас? Да и в город идти следовало налегке. Бард, захваченный разбойниками и сбежавший от них. С вооружением и вещмешком. Нет, это даже не смешно. Только лютня. Первым делом бард спасёт свой инструмент. Остальное — как получится. А если не получится, то с помощью инструмента можно будет добыть и припас, и всё остальное.

Утолив первый голод, Халлар начал рассматривать пещеру. Дыма от костра не видно и не чувствуется — значит, есть какой-то дымоход. Зимой… Холодно быть не должно — греет сама скала. А рыба из озера — хорошее подспорье. Но долго на ней не проживёшь.

— А как здесь с дичью? — поинтересовался бард у барона.

— Птица успела перелинять, но ещё не улетела, — Андрис тоже взял миску и с аппетитом уплетал густую кашу. — Набьём до отлёта сколько успеем, накоптим в камышах. Рыба сейчас жирная. Тоже накоптить-навялить можно. Вода солёная, на водопой сюда никто не ходит, но у реки бывают косули, олени. пробить для них полынью — и можно не бегать, сиди в засаде, жди — придут попить. Продержимся.

Глава 6

Всю дорогу до спуска в долину, где раскинулся городок Ботонд, названный по замку, Ицкоатль по капле цедил воспоминания прежнего хозяина своего нового тела. Чужая память, стоило обратиться к ней, налетала приливной волной, грозя утянуть за собой в бездну, и приходилось приоткрывать для неё узкую щель, чтобы сохранить самого себя. Это сработало там, на поляне, когда он составлял свой план.

Это работало и теперь.

Ицкоатль разглядывал выбранный из груды оружия нож и пытался понять, как его сделали. Деревянная простая и грубая рукоять — её он потом сможет украсить резьбой, хотя долго она не прослужит. Нож должен быть каменным, и рукоять тоже, с мозаичным рисунком из крохотных кусочков цветного камня, посаженного на тот же клей, которым вклеивались в деревянную основу макуауитля обсидиановые лезвия.

Но то, из чего было сделано лезвие, гладкое и острое, не было камнем. Металл, отдалённо похожий на серебро, но не такой блестящий и куда более твёрдый. Не такой острый, как обсидиан. Но и не хрупкий, как каменное лезвие.

В этом мире всё было другим. Кроме людей.

Ицкоатль помнил взгляд, которым смотрел на него барон Андрис, услышав, что Саркан, его друг, предал его и собирается на службу к его врагу. Для Обсидианового Змея Андрис был только одним из людей, которых можно было использовать, чтобы достичь своей цели. Но воспоминания Саркана рисовали человека искреннего, честного, смелого и готового ради своих близких на всё, что не уронит его чести. Это вызывало симпатию.

Её одной недоставало, чтобы посвятить барона в свои планы. Потом, когда придёт время, Ицкоатль расскажет ему всё, но не теперь. Сейчас всё висело на волоске, и даже самый верный друг мог послужить крушению самого продуманного плана. Особенно если узнает, что в теле его товарища по детским играм обитает теперь совсем другой дух… Что захочет сделать барон Андрис, если ему откроется правда? Убить? Возможно. И тогда Ицкоатлю придётся убить его самого, чтобы защититься — и остаться без одного из основных исполнителей плана.

Он сожалел о том, что пришлось причинить боль этому человеку. Но так было лучше для всех.

Время для откровенности настанет, когда они встретятся в месте, выбранном Ицкоатлем. На острове посреди озера. Воспоминания Саркана подсказали Ицкоатлю, что молодой барон отправится именно туда. Этот остров служил местом их детских игр, но для Обсидианового Змея имел совсем другое значение. Остров на солёном озере — совсем как на родине — что могло быть лучше для начала новой жизни? Конечно, Топозеро — не Тескоко, да и остров, судя по воспоминаниям Саркана, куда меньше того, на котором раскинулся Теночтитлан, но дело ведь совсем не в размерах…

Ицкоатлю был нужен дом. Что-то, что свяжет его с утраченной родиной. Солёный остров подходил для этого как нельзя лучше.

Когда дорога нырнула вниз и показались крыши городских домов, а за ними — серые стены замка, Ицкоатль уже знал, что ему делать дальше. Саркан знал город, но знал его как младший сын соседа-барона, которому никогда не занять место отца. У него был старший брат, Милан, на котором сосредоточились все чаяния отца, барона Залана Джеллерта. Когда Саркану случалось пускаться здесь в загул с другом, Андрисом, чьим рыцарем он надеялся стать, они ходили по тавернам и постоялым дворам, заглядывали на весёлую улицу, таскали яблоки у торговцев на рынке, любовались породистыми лошадьми на скотной ярмарке. Но Саркан ничего не знал о том городе, который оставался за границами мира людей среднего достатка.

Это будет необходимо изучить в первую очередь. Любой закоулок, любая крысиная нора могут однажды спасти жизнь и помочь победить. Особенно когда имеешь дело с таким нанимателем, как барон Балас. Он, не моргнув глазом, убил бы своего племянника, что же он сделает с чужаком, если тот перестанет быть ему выгоден или покажется угрозой?

Вскоре телеги загремели колёсами по мощёной улице, ведущей к замковым воротам. Передав привезённый груз сенешалю, а своих людей — на попечение маршалу, Ицкоатль осмотрел отведённую ему комнату и остался доволен. Размерами чуть более птичьей клетки, она всё же давала уединение, в котором он нуждался, и что ещё важнее — она давала ему статус. В комнате умещались кровать, небольшой стол и табурет, к стене были приколочены лосиные рога, на которые можно было повесить одежду, небольшое оконце под потолком давало немного света. Роскошные покои для того, у кого не было ничего своего, кроме имени. Да и то ему не принадлежало.

Ицкоатль начал с того, что тщательно подмёл пол, разузнал, где ему и его людям положено столоваться, нашёл маршала, попросил отвести его людям время и место для тренировок, и наведался в святая святых любого наёмника.

На кухню.

Целый баронский сын, пусть и младший, безземельный, и в подчинении у хозяина замка — это всё-таки целый баронский сын. Его не выгонишь за дверь. А если он ещё и ведёт себя прилично, не распускает руки, и вежливо просит дать поесть ему и его людям, которые с утра голодны, а время уже к вечеру, то можно и уважить просьбу.

Соваться на ночь глядя в полузнакомый город было бы слишком неосторожно. Ицкоатль велел своим людям вести себя тихо, не нарываться на неприятности, если что-то не так — говорить ему, и наконец смог сделать то, о чём давно просило его измученное тело. Смыл с себя пот и грязь у замшелой дубовой бочки под водостоком, выпрошенным у кухарки лоскутом ветоши вытер мокрые волосы — и наконец-то лёг спать.

Утром новоприбывших сразу после завтрака отправили на помывку — не последнее дело для людей, которые не один месяц провели в лесу. Вши и блохи никому в замке не были нужны. Всю одежду с них сожгли, выдали новую. За Сарканом наблюдали с плохо скрытым любопытством и ехидцей, но он невозмутимо надел камзол с гербом Ботонда — шипастой дубиной на зелёном фоне. Новая память услужливо подкинула легенду о первом бароне, который был дюжим мужиком и вмешался в бой короля с одним из восставших баронов. Сила его была так велика, что одной дубиной он положил несколько рыцарей и тем решил исход сражения в пользу короля. Монарх отблагодарил нежданного помощника тем, что передал ему баронство и титул мятежника, и замок с тех пор так и назывался Ботондом — Дубиной.

Впрочем, та же легенда утверждала, что мужик просто спал с тяжёлого похмелья под кустами как раз там, где король и барон устроили сражение, и когда его разбудили, рыцари барона просто оказались к нему ближе всех, а потом он слишком устал, чтобы разогнать и рыцарей короля.

Пока его люди мылись, Ицкоатль отпросился у маршала в город. Сказал, что хочет сходить на рынок и посмотреть, не найдётся ли там нужных ему товаров.

— Так у тебя же денег нет! — удивился маршал. — Его милость жалованье выдаст только через две недели!

— Так и я только посмотреть пойду, — отозвался Ицкоатль. — Если не найду то, что мне нужно, так договорюсь, чтобы привезли.

Маршал пожал плечами и отпустил его, но велел вернуться к обеду.

— За конюшенным двором есть пустырь, — сказал он, — мы там тренируемся. На два часа пустырь твой, если хочешь сам своих людей тренировать.

Поблагодарив его, Обсидиановый Змей покинул замок.

Он не сказал маршалу всей правды. Ему действительно было нужно посмотреть на те товары, которые никогда не интересовали Саркана, но в первую очередь он хотел знать, чем живёт этот город, что беспокоит его жителей, о чём они говорят. Ему были нужны слухи.

Вчера он во все уши слушал кухарок и поварят, пока его кормили отдельно от его людей — всё же баронский сын! — но ничего полезного не услышал. То ли его стеснялись, то ли опасались сказать что-то лишнее в замке, где слишком много ушей. Горожане стесняться не будут.

Утренний город уже бурлил жизнью. Крестьяне из окрестных деревень продавали молоко, масло и птицу, овощи и зелень с огородов. Старушка в ветхом платье сидела с букетиками трав. Ицкоатль решил, когда будут деньги. подойти к ней и узнать, для чего нужны эти растения. Лишним такое знание не будет. Сновали разносчики, на скотную ярмарку вели лошадей и быков. Эти животные до сих пор вызывали лёгкую оторопь у Обсидианового Змея. В его мире не было ничего подобного могучим зверям, с которыми люди управлялись с такой лёгкостью. И то, что память Саркана хранила умение ездить верхом, не делало меньшим его смятение.

Самые оживлённые разговоры велись возле девушек-крестьянок, которые принесли на продажу букеты цветов. Служанки раскупали их по несколько сразу, но не торопились уходить — задерживались, чтобы обсудить с товарками последние новости.

— Неужели правда молодого барона убили?! — бледная девушка в белом чепчике прижимала к себе букет больших белых цветов. — Ошибки быть не может?!

— Увы, — вздохнула её соседка. — Вчера привезли на телеге. Весь в крови, лицо разрублено… Ужас!

— Ужас! — согласились остальные.

— Говорят, его друг его и убил, — продолжала третья. — Саркан, младший сын барона Залана.

— У, змеиное племя! — девушка в чепчике стиснула кулачки, едва не выронив свою ношу.

Ицкоатль поспешил удалиться. Он не хотел, чтобы в нём признали Саркана.

Мужчины у таверны обсуждали совсем другие дела.

— Говорят, подати барону вернули, — слышалось из открытых дверей.

— Налоги, значит, повышать не будет? — спрашивал кто-то.

— Не должон… И так задушил совсем, ни охнуть, ни вздохнуть, куда ещё больше-то!

— Так ему теперь людей молодого барона кормить, они ж все к нему на службу перешли.

— Не тысяча же их, чтоб для этого налоги поднимать!

— Да не, говорят, полсотни…

— Какие полсотни, я их сам вчера видел. Десятка два-три от силы.

— Я слышал, на севере бунтовать собрались. Король будет войско собирать, так что и три десятка в дело пойдут.

— Раз война — точно налоги повысят, — вздохнул кто-то.

А вот это было важно. Важнее скорбящих по барону Андрису цветочниц. Становилась понятнее готовность барона Баласа взять на службу людей своего племянника, несмотря на риск мести за него. Если король будет собирать войска, барон сможет отправить вновь нанятых и сохранить собственные силы нетронутыми. Очень серьёзное преимущество, когда соседи останутся без своих отрядов.

Может, барон Балас и был непопулярен у своих подданых, но в дальновидности ему отказать было нельзя.

Ицкоатль вернулся на рыночную площадь. Побродив среди лавок, которые в большинстве своём уже были открыты, он остановился у лавки камнереза, присмотрелся к бусам и печаткам. Чужой камень, незнакомый. Никакого нефрита или обсидиана. Из чего же ему сделать текпатль, ритуальный и боевой нож?

— Что желаете, любезный? — оживился камнерез. — Бусы девушке или печатку заказать?

— А не бывает ли у вас камня, похожего на стекло? — спросил Ицкоатль. — Тёмного, но прозрачного. Или похожего на незрелое яблоко, такого полупрозрачного на просвет…

У камнереза округлились глаза.

— Это где же господин такое диво видел? — спросил он наконец, когда к нему вернулся дар речи. — Я про такое и не слыхал…

Ицкоатль вздохнул.

— Может, в дальних землях бывает? — предположил он. — Если вдруг однажды попадётся — мне бы кусок с ладонь. Возьму за любые деньги.

Камнерез покрутил головой.

— Поспрашиваю, — решил он. — Но я весь камень ходовой знаю. Из того, что ты сказал, много дорогих украшений наделать можно было бы, на продажу или в дар государям в других странах… Так что я бы хоть прослышал…

Договорившись, что камнерез пошлёт кого-нибудь в замок, если найдёт нужный камень или того, у кого он есть, Ицкоатль отошёл от прилавка. Ему пора было в замок, заниматься со своими людьми.

Несколько пробных поединков показали Обсидиановому Змею, что с боевыми навыками у его людей неважно. Младшие сыновья ушли с бароном Андрисом, разбойников он убил сам. Оставшиеся махали выданным маршалом оружием как попало, и оставалось только дивиться их удаче — только благодаря ей они могли дожить до этого дня. Из луков, правда, стреляли отменно — но ему было нужно другое.

— Ну что, — начал он, когда его люди собрались вокруг, послушать, что им скажет их командир. — Учиться вам придётся много. Но вот что вам надо запомнить: я не буду учить вас убивать. Для убийства хватит и лука. Я буду учить вас брать в плен.

— Зачем? — прозвучало сразу с нескольких сторон.

— Затем, что нет доблести и чести в том, чтобы убить врага, — ответил Ицкоатль. — Честь и доблесть в том, чтобы взять живым, и чем меньше пострадает враг, тем больше доблести и чести в такой победе.

Люди переглядывались, и на лицах у них отчётливо читалось: "Чудит господин".

— Кроме того, — продолжал Ицкоатль, — живой враг может стать другом. Он может примкнуть к нам и сделать нас сильнее.

На лицах проступили признаки понимания.

— Мёртвого врага нельзя допросить, — Обсидиановый Змей слегка улыбнулся, от его улыбки люди начали ёжиться. — Никогда не знаешь, кому и что может быть известно, пока не расспросишь его.

Это им было понятно, но главную причину Ицкоатль не стал озвучивать. Мёртвого врага нельзя принести в жертву богам. Только живого и по возможности не слишком израненного. Но до этого было ещё далеко.

— Разделитесь на пары, — распорядился он, указывая на ближайшего будущего воина. — Ты — со мной. Смотрите и повторяйте, что я буду делать…

Два часа пролетели незаметно, если не считать усталости, на которую начали жаловаться люди. На них сказывались ещё не зажившие раны, и хотя Обсидиановый Змей старался избегать слишком большой нагрузки, у некоторых повязки окрасились свежей кровью. Пора было заканчивать.

Ицкоатль был доволен своим новым телом — оно было сильным и выносливым, хотя несколько дней беспамятства и сказались на нём. Уступив пустырь маршалу и замковым солдатам, Обсидиановый Змей узнал, что его желает видеть барон, и отправился на зов.

Барон Балас ожидал своего наёмника в кабинете. Резное дерево мебели, потемневшей от времени и свечной копоти, живо напомнило Ицкоатлю каменную резьбу его родины, но, увы, не несло в себе никакого скрытого смысла. Это было просто украшение, в котором прихотливый ум мастера не зашифровал никаких тайных знаний.

— Вы звали меня, ваша милость, — остановившись на пороге, Обсидиановый Змей наклонил голову в лёгком полупоклоне.

— Звал, — барон Балас указал на свободное кресло. — Садись.

Ицкоатль не заставил себя упрашивать. В конце концов, он сидел в присутствии бога войны, что ему какой-то человек, не соблюдающий законов?

— Занимался со своими людьми? Как они? — спросил барон.

— Их придётся многому учить, — честно ответил Обсидиановый Змей. — Это в основном крестьяне, им вилы привычнее меча. Но они сметливы и быстро учатся. У вашей милости есть для меня задание?

Барон покачал головой.

— Пока нет. Твои люди изранены, им нужно залечить свои раны, а в одиночку ты ничего не сделаешь. Я звал тебя для другого.

— Я слушаю, ваша милость.

— Вчера ты говорил о том, что хочешь получить болотистую долину, с которой нечего взять. Зачем она тебе нужна?

— Она не нужна вашей милости, — Ицкоатль позволил себе лёгкую улыбку. — Я безземельный младший сын. Даже клочок болота в собственности придаст мне веса, и не нанесёт при этом ущерба вашей милости.

Барон приподнял брови.

— Ты умён. А твой отец слеп. Но это не мои проблемы… Итак, если ты не передумал, то вот наш договор, — он протянул Ицкоатлю лист желтоватой волокнистой бумаги. — Прочитай и подпиши, если тебя всё устраивает.

Обсидиановый Змей взял лист в руки, провёл по нему пальцами. Совсем не похоже на аматль, бумагу его народа… Он внимательно прочитал текст, про себя радуясь. что Саркана обучили грамоте. Без этого ему пришлось бы трудно — письменность в этом мире слишком отличалась от письменности мешикатль. Договор между бароном Баласом Ботондом и Сарканом Джеллертом предусматривал передачу долины реки Алгеи и Топозера с прилегающими болотами в вечное пользование последнему и его потомству в обмен на предоставление воинских и прочих услуг.

— Что ваша милость имеет в виду под прочими услугами? — уточнил Ицкоатль.

— Мне донесли, что твои люди обсуждали вчерашний бой, — ответил барон. — Якобы ты в одиночку справился с дюжиной врагов. Если ты действительно настолько хорош и окажешься хорош также в обучении воинским умениям — я доверю тебе учить моих людей. Мне нужны такие бойцы.

— Тогда это необходимо вписать в договор, — Ицкоатль вернул бумагу барону Баласу. — Я не могу подписать то, что можно истолковать, как угодно.

Барон снова приподнял брови, но не стал возражать. Он аккуратно соскоблил острым кончиком ножа спорное место и внёс поправку в документ.

Только после этого Ицкоатль поставил свою подпись.

— Я передам этот договор королевским писцам, — сказал барон, ставя собственную подпись, — чтобы они переписали его на пергамент. Когда переписанный договор вернётся ко мне, мы оба снова его подпишем, и я скреплю его своей печатью под печатью короля. Тогда он будет считаться вступившим в силу, и ты станешь хозяином этих болот. Теперь можешь заняться своими делами.

— Есть ли в замке библиотека? — спросил Ицкоатль, поднимаясь из кресла.

— Разумеется, — барон с некоторым удивлением посмотрел на него.

— Позволит ли ваша милость посещать её и читать ваши книги?

Удивление стало заметнее.

— Почему бы и нет? — решил наконец барон. — Я распоряжусь. Ступай.

Глава 7

В библиотеке Ицкоатля больше всего интересовало то, чем никогда не увлекался Саркан. Младшему сыну незачем было вникать в тонкости политических отношений и географии. Обсидиановый Змей же так погрузился в изучение карт и историю взаимоотношений государств, что едва не пропустил ужин.

Вечером его уже вряд ли допустили бы в покои барона, и он решил заняться другим неотложным делом: получить немного денег. У барона их просить было бесполезно, раньше выплаты жалованья не допросишься. Грабежом заниматься было противно самой природе Ицкоатля.

А вот поискать грабителей и облегчить их карманы — почему бы и нет?

Укрытый сумерками город утратил краски и приглушил звуки. Ицкоатль шёл по вечерним улицам, поглядывая на тёплый свет чужих окон. За каждым — чья-то жизнь, удачливая или нет, но своя, с семейным очагом, пушистым зверьком-мышеловом, похожим на ягуарунди, на коленях, с детьми…

Ицкоатль простился со своей семьёй, восходя на пирамиду к жертвеннику. Его жена и дети — они остались в том мире, их судьбы в руках богов. Но здесь он был одинок, как никогда в жизни… Отец и брат Саркана не в счёт — тёплых отношений между ними не было никогда.

Всю отцовскую любовь барон Залан Джеллерт сосредоточил на старшем сыне, Милане. Саркану даже имя дал злое — Змей… Считал, что жена прижила младшего сына от любовника, что сын — змеёныш, заползший в его дом. И хоть доказать не мог ничего, но Саркан рос как бездомный щенок, и в доме своего друга Андриса видел больше тепла, чем в отчем доме.

Погружённый в свои размышления, Ицкоатль не сразу заметил, что у него появились спутники. Ноги сами завели его к таверне с самой недоброй славой, а от неё за ним увязались трое проходимцев самого зловещего вида — и с каждым шагом становились всё ближе.

Именно этого Обсидиановый Змей и хотел, только не ожидал, что получится найти грабителей так быстро.

— Эй, добрый человек! — окликнули его сзади. — Погоди, не торопись! Дело есть к тебе!

— И какое же? — спросил Ицкоатль, останавливаясь и поворачиваясь к преследующим его грабителям.

— Видишь, мы плохо одеты, — затянул один из них. — А у тебя справа новая, ещё после ручек швеи не остыла, так ты её нам отдай…

— Боги велят делиться с нуждающимися, — согласился Обсидиановый Змей. — Но вот беда, из нас четверых самый бедный — это я. Так вы уж поделитесь со мной тем, что имеете…

Не сговариваясь, грабители бросились к нему — и даже удивиться не успели тому, что жертва не побежала, не стала звать на помощь — а просто шагнула навстречу, и мир закружился и померк…

Несколько монет, которые перекочевали в кошель Ицкоатля от незадачливых разбойников, он решил потратить на то, чего ему не хватало больше всего: странное приспособление, найденное в памяти Саркана, которое позволяло держать в порядке ногти, волосы и бороду. Ножницы. У народа Ицкоатля не было ничего подобного, они пользовались текпатлями, но в этом странном мире негде было взять подходящий камень, а железный нож плохо справлялся с ногтями. Ицкоатль чуть не отрезал себе подушечку пальца, когда пытался справиться с обломанным ногтём.

В железном ряду его встретило оживление. Покупатели и кузнецы обменивались новостями, и одна из них заставила Ицкоатля навострить уши.

— А слыхали, с прошлым обозом барда захватили разбойники, — басил кто-то, — так он отбился и дошёл-таки до города! Весь поколоченный, а уже выступает с артистами, которые о той неделе пришли.

Ицкоатль нахмурился. Речь могла идти только о том барде, который учил шамана правильно петь заклинания. Но кто мог его избить? Когда барон Андрис уходил, бард был целёхонек. Его собственные люди не могли — просто не успели бы, да и на виду были всё время, драку он бы не пропустил. Ещё одна ватага под городом? Тогда можно ожидать, что барон Балас отправит новичков искать возмутителей спокойствия… и они, конечно, пойдут. И найдут. И накажут так, чтобы другим неповадно было.

Но для начала стоило найти самого барда и узнать у него, что произошло.

Присмотрев подходящие ножницы и с неохотой расставшись с половиной своих денег, Ицкоатль отправился искать артистов.

Долго искать не пришлось. Два бродячих жонглёра расположились тут же, на рыночной площади. И им, то подыгрывал, подавая снаряжение, то брал на себя главное выступление тот самый бард. Только — сверкая новыми синяками на скуле и под глазом. А когда жонглёры уставали, над собравшейся толпой, то взлетали куплеты новых частушек, то вдумчивые куплеты старых баллад. К счастью толпы — без слов.

Наконец артисты отдохнули, привели в порядок свою раскраску и начали натягивать между двух столбов канат. Словно ожидая того, бард отложил лютню, взял из их запасов три мяча и начал их подбрасывать по одному в воздух. Потом в ход пошла вторая рука — только тут стало понятно, что и бард умеет жонглировать. И только когда наверху, на канате заплясал один из жонглёров, а бард начал передавать ему один за одним мячи, что попадали ему в руки, люди осознали, что в воздухе бард держал не меньше десятка мячей.

Но представление на этом не закончилось. Видимо, это был давно отрепетированный момент — как только бард отправил верхнему жонглёру последний мяч, нижний жонглёр кинул в сторону барда несколько колец. Толпа ахнула — кольца летели мимо.

Но тут, словно размазавшись в воздухе, бард перехватил руками три… Два последних поймав на уши.

В толпе послышались первые смешки, под которые Халлар, не снимая повисших на ушах колец, раскланялся и отошёл за ширмочку — привести себя в порядок.

Аккуратно пробираясь сквозь толпу, которая отвлеклась на следующее выступление, Ицкоатль двинулся туда же. Кто бы ни разукрасил барда, тот явно не слишком серьёзно пострадал, иначе не смог бы выкидывать такие финты. Но расспросить его стоило в любом случае.

Вскоре он уже заглядывал за ширму, за которой скрылся бард.

Халлар визитёру не удивился. Можно было даже сказать, что он его ждал. Однако, едва заметная гримаса говорила о том, что визитёр пришел не вовремя. И не туда, куда следовало бы.

— Саркан? Давно тебя жду. Только расспросы давай в таверне "Под мостом", я там буду через час. Выступление только отыграем — совсем денег не осталось.

Ицкоатль кивнул ему — услышал, понял. И тут же исчез.

Этот час он потратил на то, чтобы найти таверну, изучить её окрестности, убедиться, что там нет ничего подозрительного, и наконец устроиться за столом в углу, взяв кружку пива. Конечно, никакого сравнения с октли у этого мутного пойла не могло быть. Но так он не привлекал к себе внимания. Да и к местным напиткам стоило привыкать.

В таверне бард появился минута в минуту, выдавая в себе не только человека, знакомого с местностью, но и человека пунктуального. Кивнув хозяину, он поднял два пальца и уверенно пошёл за столик к Саркану. Там он по-хозяйски положил свой инструмент подальше от остальных завсегдатаев таверны и сел на лавку с другой стороны стола. Со стоном выпрямил ноги, распрямил спину.

— Как приятно сидеть, ничего не делать и знать, что сейчас тебе принесут отменный окорок и свежий эль. Голоден? Присоединишься?

— Я пока не заработал ни на то, ни на другое, — отозвался Ицкоатль. — Но барон Балас неплохо кормит своих людей. Я сыт. Что с тобой произошло? Когда мы расстались, ты выглядел куда свежее. Это мои люди тебя так отделали? Или кто-то другой?

— Хал, старый ты котяра, — прогремело откуда-то из-за спины. — Так это про тебя судачат на рынке, мол бард весь побитый от разбойников ускользнул? Всё бродишь как неприкаянный? Ушами кольца ловишь. И стоило уходить из Гильдии?

От Саркана не укрылось то, как котёнок, вытатуированный на предплечье, дёрнул лапкой.

— Кончар, ты бы потише, — недовольно проговорил Халлар. — Ещё не все знают про Гильдию. И принеси ещё главное блюдо моему другу.

Отправив, таким образом, третьего собеседника на кухню, он посмотрел на бывшего бандита.

— Барон Балас, значит, кормит неплохо. Это ты кому другому говори. Знаем мы, как он кормит. Мы с ним давно знакомы. Точнее, я с ним знаком. Он меня вряд ли вспомнит. Что же до синяков. Ну не мог я появиться здесь не побитым. Я ж с обозом шёл. В драке принимал участие. Музыкант против банды? И явиться непобитым?

Ицкоатль слегка склонил голову набок, разглядывая собеседника блестящими глазами. Значит, какая-то Гильдия, о которой знать посторонним не положено? Надо будет на досуге покопаться в памяти Саркана.

— И сам себе ты их тоже поставить не мог. Когда себя бьют, это иначе выглядит… Люди Андриса помогли?

— Он лично приложился, — ухмыльнулся бард. — Ты мне лучше вот что скажи. Ты кто такой?

— Разве ты сам не назвал моё имя? — вопросом на вопрос ответил Ицкоатль, наклонив голову к другому плечу. — Саркан Джеллерт, младший сын барона Джеллерта. И с позавчерашнего дня владелец земель вдоль Алгеи и вокруг Топозера.

— Барон очень расстроился, узнав эту новость, — хмыкнул Халлар. — Но я не о том. Кто ты на самом деле, Саркан Джеллерт? Понимаешь, я видел вашу драку. Так у нас никто не двигается. Второе. Было очень похоже, что тот, настоящий ты, как бы это сказать поточнее… Носишь это тело, но не привык к нему. Очень похоже на то, что кто-то надел непривычную одежду, не по размеру и не по погоде. И третье. Я не знаю этого боевого стиля.

Взгляд Ицкоатля стал очень похожим на тот, которым он смотрел на людей вокруг себя, когда пришёл в сознание. Взгляд ядовитой змеи за мгновение до смертельного броска. Халлар всем существом ощутил, что прямо сейчас его могут если и не убить, то хотя бы попытаться это сделать.

— Ах да, и четвёртое, — безмятежно проговорил бард, но его выдал котёнок, нервно дёрнувший лапкой. — Барон Андрис упоминал про этот взгляд. Признаюсь, он очень нервирует даже меня.

Тем временем, с разделочной доской уставленной тарелками и кружками пришёл Кончар, но нарвавшись на предупреждающий взгляд Халлара — предпочёл промолчать, переставить всё на стол и удалиться обратно на своё место. Его дело, видимо, могло подождать и ещё немного времени.

— Ты очень наблюдателен, — тихо сказал Ицкоатль, когда хозяин таверны отошёл. — Но скажи мне, почему я должен тебе доверять?

— Во-первых, как человек, что поспособствовал твоему выздоровлению, я пообещал барону проследить за тобой, — пожал плечами Халлар. — Во-вторых, что-то мне подсказывает, что мы в этом городе по одной и той же причине. Делить нам нечего, а значит, мы естественные союзники.

Ицкоатль помолчал, не сводя с барда немигающего взгляда. Убить его сейчас он мог, но тогда придётся объясняться с бароном. С двумя баронами, и оба могут остаться недовольны этой смертью. Кроме того, этот человек действительно помог ему, сам того не зная. Без его подсказки шаман никак не мог правильно пропеть заклинание, и Ицкоатль всё время соскальзывал в бездну, не имея возможности закрепиться в уже опустевшем теле. Долг благодарности требовал сохранить ему жизнь.

— Ты очень наблюдателен, — повторил он. — Скажи, что у вас делают с людьми, в которых вселился дух?

— Такие случаи исчезающе редки, — отозвался бард. — Но всё зависит от духа. Если он дружелюбен — зачем ему вредить?

Ицкоатль кивнул. Это было разумно и успокаивало. Хотя дружелюбным он себя назвать не мог, но и разрушать всё вокруг себя не собирался.

Как и посвящать в свою тайну всех подряд.

— Ты сказал, нам нечего делить. Но скажи, собираешься ли ты поддерживать отношения с бароном Андрисом? И если да, то чего будешь искать в этих отношениях?

— Собираюсь, — ответил Халлар. — Но правда за правду. Скажи мне, Саркан Джеллерт, что ты помнишь про род Чонгоров?

Ицкоатль осторожно заглянул в память Саркана. Нашлось не много, но найденное впечатляло.

— Не могу сказать, что наслышан, — отозвался он, пока пауза не слишком затянулась. — Этот род любили, у них почти не было врагов, или мне о них не известно… Король изгнал их на окраину государства, а потом и вовсе приказал уничтожить весь род. Но о причинах опалы я ничего не знаю.

— Последнее, что я помню о тех временах — это помороженный мальчишка в нижнем белье, закутанный в дорожный плащ одного из оставшихся верным отцу людей, — глухо начал свой рассказ бард. — Лошадь на рысях, огибание третьей дорогой всех постоялых дворов и любых трактиров. Он меня спас и отдал в одно из отделений клана Ночных Теней — единственных, кто мог меня принять. А дальше… Ну что такое чужак в клане, сам должен понимать. Обучение у Теней и так не самое лёгкое. Но друзей я там так и не завёл. Чужак же. Что он может понимать в жизни Клана? Посвящение так ничего не изменило, но на мою беду, в Клан пришли люди короля с каким-то Заказом. И один из них меня узнал. Клан попытался меня выдать, но я ушёл. С тех пор между нами вооружённый нейтралитет, скажем так. Иногда приходится выполнять их заказы — сам видел, как Кончар обрадовался. Видимо, накопилось что-то. Ну, а я охочусь за людьми короля, теми, что ещё могут меня узнать, и ищу подходы к нему самому. Что же до причин…

Халлар внезапно ухмыльнулся, и у собеседника по спине пробежали стаи ледяных мурашек. Так могла бы улыбаться сама Смерть в её наиболее классическом виде.

— Причиной было предсказание о том, что кто-то из нашего рода сковырнёт его с табуретки, после чего он сам помрёт, не оставив наследников.

К предсказаниям Ицкоатль относился очень серьёзно. Перед ним сидел наследник трона волей богов. Это требовало пересмотра планов.

Вместо одного — два короля? Почему бы и нет. Одному — владения на западе от Алгеи, другому — на востоке. И между ними — пирамида на Солёном острове…

— Саркан Джеллерт умер и отправился в рай воинов, — тихо сказал Ицкоатль. — Я умер и отправился в рай воинов, но вместо него попал в тело Саркана. Такова была воля богов, и я ей подчинился. Хотя мне и предлагали выбор между раем и новой жизнью, моя честь воина выбрала жизнь и служение богам. Я не дружелюбен, будущий король этого мира, но я верен друзьям и честен с врагами. Моё имя — Ицкоатль, Обсидиановый Змей. Правда за правду. Теперь ты знаешь, кто я такой.

— Стоп-стоп-стоп, — запротестовал Халлар, невольно повышая голос. Потом опомнился и речь его снова стала негромкой — всё-таки выучка Ночных Теней чего-то да стоила. — Я могу понять, что такое рай воинов, в конце концов — сам воин. Хоть и наёмник. Но кто такие боги?

Это было проблемой. В языке этого мира не было даже слова для обозначения богов, и Обсидиановому Змею пришлось использовать родной язык. Он назвал богов, как привык — теоме. Но как объяснить суть этого понятия в мире, где нет богов?

Здесь знали духов, добрых и злых. Их могли попросить о помощи — и порой они помогали. Если хотели. Здесь имели смутное представление о посмертии: знали рай и ад, но как места, куда дух попадает после смерти и продолжает жить в соответствии с тем, кем был при жизни. Был добрым землепашцем — после смерти твоя нива будет плодородной, был злым — будешь собирать колючки вместо зерна.

Но боги?

— Боги — теоме — это такие очень сильные духи, — заговорил наконец Ицкоатль. — Они были до того, как появились миры, в которых мы живём. Они создали всё, что существует, и пожертвовали свою кровь, чтобы спасти людей от гибели. Порой они говорят с нами через жрецов — это такие шаманы, которые служат богам. Мой учитель говорил, что голос богов — это голос нашей совести, слушая его, мы слушаем богов. Если хочешь, я больше расскажу тебе потом о богах… Но теперь, когда ты знаешь, кто я такой, что ты будешь делать?

— Обязательно расскажешь, — улыбнулся бард. — Может быть, я даже сочиню об этом балладу. Но позже. Что же до тебя и твоего рассказа… Ничего не буду делать. Признаться, мне интересен ты сам, как личность. Мне интересен твой боевой стиль. Но ради всех твоих богов, не рассказывай о том, что Саркан умер. Никому. Даже барону Андрису. И кстати, какие у тебя планы насчёт него? Не зря же ты пошёл к его дяде?

— Правда за правду, — напомнил Ицкоатль. — Ты открыл мне правду, которая может тебя убить. Я открыл тебе свою правду… В каком-то смысле Саркан жив, умер лишь его дух. Если однажды у меня снова будут дети — это будут дети Саркана по крови и плоти, лишь дух будет моим. Так что мне не придётся лгать, скрывая его смерть. Что же касается молодого барона…

Ицкоатль отхлебнул из кружки, поморщился и взглядом указал на тарелки:

— Хозяин подумает, что еда тебе не по нраву. Ешь, пока я буду говорить. Я слушал разговоры. Старого барона боятся, молодого любят и скорбят по нему. Старый барон — опытный и строгий правитель, но он нарушил закон наследования. Я верну молодому барону его наследство, кроме долины Алгеи и Топозера, и буду смотреть, как он справится с управлением землями. Если из него выйдет хороший правитель…

Улыбка сродни той, что недавно мелькнула на лице барда, вызывая озноб, скользнула по губам Ицкоатля.

— Я найду другого барона, который позорит свой титул, и поступлю к нему на службу.

Халлар улыбнулся и отрезал ножом кусок мяса. Водрузил его на кусок хлеба и потянулся к кружке.

— Хозяин так не подумает. Хотя я подумал о другом. Ты в этом мире один. Как и я. Выучка, мысли и цели у нас схожие. Предлагаю объединить наши усилия.

— Тебе богами предсказано стать королём, — отозвался Ицкоатль. — Я здесь для того, чтобы служить богам и исполнять их волю. Я пойду с тобой, наследник истреблённого рода, и сделаю всё, чтобы предсказание исполнилось.

— Я несколько не это имел в виду, — усмехнулся бард. — Я просто предлагаю побрататься.

— Стать братьями? — переспросил Ицкоатль. Он знал этого человека всего два дня. Но боги так очевидно свели их, что невозможно было не довериться их воле. К тому же воля богов не обязательна для братания, это свободный выбор человека. И по тому, что Ицкоатль уже видел, выбор был достойным. — Пусть будет так. Я согласен.

Вместо ответа, Халлар взял со стола свою вилку и открыв рот уколол себя ей в щеку. Следом плюнул кровью в правую ладонь и протянул её Саркану.

Ему удалось по-настоящему удивить Ицкоатля. Это был тот же обряд братания, что у мешикатль — и воля богов становилась очевиднее некуда.

Он повторил укол и плевок — и с силой скрепил рукопожатием родной обряд.

Глава 8

Покончив с ещё одним важным делом, Халлар подозвал Кончара. Короткая перебранка между ними выдавала если и не лучших друзей, то как минимум людей занятых общим делом. Впрочем, дело нашлось практически сразу.

— Так что у тебя тут, Заказов накопилось? — спросил бард у хозяина таверны. Тот закивал, с сомнением поглядывая на Ицкоатля.

— Да ты говори, не стесняйся. Это мой побратим, — добродушно протянул Халлар. Кончар взглянул на новоявленного побратима и побелел. Чтобы Кот, всегда работающий в одиночку, что в Гильдии вошло уже в притчу, и вдруг — обзавёлся побратимом? Что же это за человек должен быть, чтобы его подпустили на расстояние вытянутой руки и даже ближе? Это было уже что-то совсем невероятное. Тем не менее, он вытащил из рукава несколько листов бумаги, скатанных в трубку, и протянул их барду.

Ицкоатль про себя порадовался, что его побратим грамотен. Он покопался в памяти Саркана и выяснил, что грамотность в этом мире скорее исключение, чем правило, что здесь не только женщин практически не учат писать и читать, но даже знатные мужчины не всегда владеют этими навыками.

Учили в основном наследников, старших сыновей, в лучшем случае средних. На младших уже никто не тратил время и средства. Им было достаточно уметь сражаться. Сам Саркан выучился грамоте только потому, что много времени проводил со своим другом, Андрисом, а того, как наследника, учили всему, как положено. Сметливый и умный мальчишка усваивал знания наравне со своим более везучим приятелем.

— И что у нас здесь? — Халлар развернул бумаги и вчитался. — Убийства по заказу… Не по мне, ты же знаешь. Кстати, в городе действует Гильдия убийц. Могу познакомить. Впрочем, ты наверняка их лучше меня знаешь. Похитить бумаги. В Гильдию воров обратиться не пробовал? Компромат. Это уже интереснее. Шпионаж. Берусь. Охрана кого?! Не пойдёт. И это. Снаряжение найдётся?

— У Кота нет снаряжения? — в притворном ужасе закатил глаза хозяин таверны. — Куда катится этот мир?

— Было бы странно, если бы у избитого музыканта, что удрал от банды, нашли оружие, — устало отозвался бард и постучал по одному листу. — Между прочим, меня обыскивали на входе в город. Я так понимаю, что он опасается покушений на свою жизнь.

— Но ты же сам делаешь себе оружие?! — чуть не возопил Кончар, но вовремя прикусил язык.

— Делаю. Но у тебя же Заказы горят, — флегматично ответил бард. — Обойдусь стандартным, потом уже займусь новым для себя.

Ицкоатль молчал и не вмешивался, но тут не удержался.

— Ты делаешь снаряжение? Тогда можешь знать о том, в чём я нуждаюсь. Не попадался ли тебе камень, похожий на тёмное цветное стекло, или на недозрелое полупрозрачное яблоко?

— У нас его так и называют: стекло из вулкана, — ответил правда не бард, а хозяин таверны. — Очень редкая вещь, но иногда бароны покупают его у моряков, что возвращаются из страны вулканов. Я слышал, что недавно кусок такого стекла купил барон Агостон.

— Баронство Агостон? — прищурился бард. — Давненько я там не бывал. Ладно, так и быть, привезу я тебе эту диковинку. По-родственному. Без Заказа. Вот только местные Заказы выполню.

— Помощь нужна? — спросил Ицкоатль.

— Насколько я помню, ты же тут со своими людьми в страже числишься? — ухмыльнулся бард. — Поэтому прошу тебя: ночами смотри в другую сторону. Особенно после того, как я навещу вот этого борова.

На стол легло описание того самого заказа на охрану.

— Ночами я собираюсь смотреть сны, — отозвался Ицкоатль, разглядывая документ. — Он твой враг?

— Из-за него я и покинул Гильдию, — тихо ответил Халлар. — Один из людей короля. Считался человеком отца, и привёл к нам королевское войско.

— Он предал своего господина? — переспросил Ицкоатль. — Тогда мне следует помочь тебе в твоей мести. Ты же теперь мой брат.

— Нет, брат, не в этот раз, — твёрдо сказал бард. — Только мечта об этой мести не позволила мне сломаться во время обучения в Гильдии.

Кончар поёжился, вспоминая детство и обучение.

— Ты в своём праве, — решил Обсидиановый Змей. Даже брату он не мог навязывать свою помощь, чтобы тот не подумал, будто его считают слабым и не способным справиться самостоятельно. — Но вот чего я не понял, так это ваших прозвищ. Вы в одной Гильдии, но этого уважаемого человека называют именем меча, а тебя — именем домашнего животного? Это из-за того, что ты чужак для них?

— Он не Кот. Он Барс. Ягуар. Но Кот — короче, — рассмеялся хозяин таверны.

— Трепло, — ответил негромким смехом бард. — Тут всё дело в Посвящении. Последний этап включает в себя трёхдневную медитацию. В этот момент испытуемый должен увидеть своего Зверя. Те, кого дух Зверя не посетил — проваливают своё Посвящение. Они получают прозвищем оружие и спокойную должность вроде нашего почтенного хозяина — быть связником для Гильдии. Те, кто увидел Зверя — набивают его татуировку и становятся полноценными Ночными Тенями. Ох, какой бой я выдержал, чтобы мне позволили набить этого котёнка. А то нарисовали бы какого барса. Или ягуара.

— Но тебе явился ягуар? — Ицкоатль посмотрел с удивлением, оторвавшись от еды. — Тогда почему котёнок?

— Мне явилсякотёнок, — тихий смех барда лучился давним удовлетворением. — Давно. Ещё до Посвящения. Когда я наконец-то осознал, что учусь не тому и не так, чему следовало учиться. Мне же с самого первого дня сказали: ты чужак. А я пытался быть своим. Что-то вроде приблудного котёнка в семье волкодавов. Они лаяли. Я лаял громче и чище. Они кусались. Я кусался сильнее. Они били лапами. Я отбивался. Глупый котёнок, живущий среди волкодавов, и старающийся быть похожим на собаку. Вот как только я признал в себе этого котёнка, как всё внезапно встало на свои места.

Кончар смотрел на барда со странной задумчивостью.

Ицкоатль тоже глубоко задумался, пережёвывая очередной кусок. В его мире в лесах водилась дикая кошка — ягуарунди. Их приручали, чтобы они оберегали припасы от порчи грызунами, но даже в самой ручной ягуарунди билось сердце маленького ягуара. Возможно, именно такой зверь явился его побратиму. Пусть небольшой, но сильный, отважный и ловкий.

При Кончаре Ицкоатль не мог заговорить о своём мире. Но для себя решил, что ягуарунди — это почти так же почётно, как ягуар. Здесь такого зверя знали, может быть, и его маленькая сестра тоже водится в этом странном мире?

— Мой учитель говорил, что самое главное — понять, кто ты есть, и никогда себе не лгать, — сказал он наконец и улыбнулся — тепло и открыто. — Мне дали имя, которое означает змею. Кот и змея — отличная компания, ты не находишь?

— Лучшая! — просиял в ответ улыбкой бард. И две руки встретились в крепком рукопожатии.

— Так-так-так, — в таверну заглядывал стражник барона. — Какая трогательная сцена. Вчера били морды друг другу, сегодня жмут друг другу руки. Вставайте, вы оба. У господина барона к вам вопросы.

— Можно и вам, добрый господин, — безмятежно ответил бард, но потянулся за лютней. — Чтобы завтра и с вами можно было поручкаться.

Ицкоатль поднялся без возражений. Доесть ему не дали, но он привык к воздержанности в пище и питье, и успел насытиться.

— Его милость нашёл мне дело? — спросил он, переключая внимание с барда на себя.

— Топай, там всё узнаешь, — буркнул стражник, покидая таверну. Снаружи его и задержанных дожидались ещё четверо.

Халлар только вздохнул. Он уже перекинул лютню через плечо, а так как переодеться не успел, то был готов, как говорится, и на пир, и на выступление. А если бы стража при том обозе вела себя точно так же… То и познакомиться с братом бы не пришлось. И ведь невдомёк им, что если Ицкоатль в этом мире просто неизвестная величина, то при упоминании о Ночных Тенях даже у бывалых воинов подрагивали колени и опускались руки.

Никто не стал связывать их, из чего Ицкоатль сделал вывод, что с ними действительно хотят просто поговорить. Оставалось непонятным, зачем несколько стражников в сопровождение. Сбежать они бы не помешали, задайся Обсидиановый Змей и его побратим такой целью. Хватило бы просто посыльного. Но расспрашивать охрану он больше не стал и отправился куда было велено, насвистывая одну из родных песен и жалея, что не посмотрел на рынке, есть ли там музыкальные инструменты. Если уж обряд братания совпадает — может, и флейта бы нашлась?

Дав себе слово сделать её самостоятельно, если не найдётся подходящей, Ицкоатль задумался над причиной, которая сподвигла барона на такой странный арест, но ему так ничего и не пришло в голову, а потом его отвлёк побратим.

Прислушивающийся к свисту Ицкоатля бард, пользуясь тем, что руки так и не были связаны, снял с плеча лютню и вплёл в мелодию свои несколько нот.

— Не совсем для лютни мелодия, — посетовал он. — Тут бы флейта подошла. Умеешь на ней играть?

— Конечно, — без раздумий отозвался Обсидиановый Змей. — С детства научился. Вот думаю прикупить, как жалованье выдадут. У вас тут такое можно найти на рынке?

— На рынке нет, но я знаю хорошего мастера. Лютню мне чинил, — ответил Халлар и продемонстрировал корпус своего музыкального инструмента. Действительно на деке была видна искусно сделанная заплатка, и выдавал её только необычный узор дерева. Даже лак был подобран в тон старому.

— Отличная работа. Тогда познакомишь через пару недель, — решил Ицкоатль. — А то душа просит иногда музыки. Да и девушки на кухне оценят, мне кажется, — он подмигнул стражнику, который с интересом прислушивался к их разговору. Тот сделал вид, что ничего не слышал и не видел.

Что же всё-таки понадобилось старому барону?

Это выяснилось, как только их обоих завели в кабинет, где уже дожидался барон Балас. Присесть он на этот раз не предложил никому.

— Мне доложили, что возницы последнего разграбленного обоза рассказывают чудеса про некоего артиста, который сначала не дал их всех перебить, а потом его забрали разбойники. — заговорил барон, разглядывая доставленных к нему побратимов. — А теперь этот артист сам пришёл в город, побитый, но живой, и уже в лучших отношениях с Сарканом Джеллертом, который совсем недавно сам разбойничал в той же шайке. Ничего не хотите мне рассказать?

Не дал. Было такое. Бард вздохнул, но встретил взгляд барона, как и полагается человеку из низшего сословия — не поднимая подбородок слишком высоко, но и не опуская его слишком сильно вниз. И взгляд не в глаза, а чуть ниже. На подбородок. Так и оба синяка хорошо видно, и собеседник чувствует почтение.

— Осмелюсь сказать, что Саркан Джеллерт во время описанных событий выздоравливал и не принимал участия в нападении, — ответил Халлар. — Меня же оглушили и бессознательного привезли в лагерь, чтобы я их развлекал.

— Я больше скажу — только благодаря помощи этого человека я сейчас имею честь служить вашей милости, — добавил Ицкоатль. — Ваш племянник не только толкового цирюльника не мог себе позволить, но и толкового шамана. Тот недоучка, которого он насильно удерживал у себя в отряде, не мог мне помочь. Если ваша милость позовёт своего шамана, тот сможет найти у меня на голове большую шишку, которая ещё не скоро пройдёт, и я уже умирал от последствий удара, когда уважаемый бард вмешался и научил моего целителя, что нужно делать. Только это вмешательство спасло мне жизнь, ваша милость. Судите сами, могу ли я питать к нему какие-то иные чувства, кроме тех, что диктуют мне чувства долга и благодарности…

— Ты ещё и целитель? — барон воззрился на барда, словно в первый раз его увидел.

— Как мне пояснял учитель, по всем признакам у меня должен быть Дар, — со вздохом ответил бард. — Но из-за того, что воспитывали и обучали меня неправильно, он так и не раскрылся. Зато у меня есть другой талант. Я легко могу запомнить и повторить любую мелодию. Так что я услышал ошибку шамана и поправил её.

— И как же вышло, что тебя отпустили, при таких талантах? — спросил Балас. — Ты так плохо развлекал их, или у них совсем не оказалось музыкального вкуса?

— Если ваша милость позволит… — начал Ицкоатль, но барон сделал ему знак замолчать.

— Я хочу, чтобы твой друг сам ответил на мой вопрос.

— Я сбежал, — ответил бард. — Когда все отвлеклись на драку с Сарканом, я подхватил лютню и сбежал. Им всем почему-то стало ни до песен, ни до меня.

— Ты знаешь много заклинаний? — вдруг спросил Балас.

— Десяток могу повторить со словами, — ответил бард. — Ещё пару десятков — знаю мелодию. Но у меня же нет Дара!

— Зато он есть у моего шамана, — отрезал барон. — Ты научишь его тому, что он не знает, если такие заклинания найдутся, и я забуду, что ты вылечил разбойника. На твоё счастье, люди Саркана рассказали то же самое, что и ты, так что ты мне не лгал. Разве что самую малость… На вопросы, которые я хотел задать Саркану, он уже ответил, меня устраивают его ответы. Но к шаману я его всё-таки пошлю, пусть осмотрит его голову. Я предпочитаю быть уверенным до конца в своих людях. Ступайте.

— Спасибо, добрый господин, — поклонился бард. Всё-таки ночевать в таверне много лучше, чем ночевать в тёплой и удобной… Камере в подвалах замка. А обучить шамана, особенно если он знает что-то сам, да при условии, что ему слон на ушах не отплясывал — дело несложное. Впрочем, если шаман чему-то да научился, это уже говорит о том, что слонов там не было.

К шаману, которого звали Ласло, побратимов опять-таки сопроводила стража, дожидавшаяся под дверями баронского кабинета. Суровый стражник, поймавший их на рукопожатии, терпеливо ждал, пока Ласло осмотрит и ощупает голову Ицкоатля длинными чуткими пальцами, похожими на паучьи лапки, и подтвердит, что у господина Саркана действительно имеется крупная шишка, способная привести к безвременной кончине, и несколько повреждений поменьше, не таких серьёзных. А также засвидетельствует, что лишь своевременное лечение могло поставить на ноги такого тяжёлого пациента, и что далеко не всякий даже очень хорошо обученный шаман смог бы это лечение провести правильно.

— Вам очень повезло, господин Саркан, — подвёл итог осмотру Ласло и переключился на синяки барда, прицокивая языком от восхищения.

— Давно не видел я таких роскошных синяков, и… Ой.

Стража насторожилась.

— Да вас тоже по голове ударили, сударь! — возмутился шаман. — Чем-то большим и тяжёлым, да по затылку… Духи к вам обоим очень благоволят, вы ведь от такого удара могли ослепнуть! Лишиться памяти! Да в конце концов, просто умереть! По канату прошли над пропастью, что тут скажешь…

Только после этого — и получив заверение, что синяки барда примерно того же возраста, что и удар по затылку — стража наконец отбыла уведомлять барона, что все подозрения с его сегодняшних гостей можно снимать.

Халлар перевёл дыхание. Не поверни он голову ровно настолько, чтобы его вырубили, а не убили, всё могло быть куда хуже. Действительно, прошёл по острию ножа — ничего не скажешь. Зато барон Андрис в друзьях — это была как раз та цель, которой он на самом деле добивался. Как и шаман. Который "давно не видел таких роскошных синяков". Хорошо, хоть не вспомнил, где и при каких условиях он их видел.

— Господин Ласло, — начал Хал. — Барон Балас послал меня сюда, чтобы я научил вас тем заклинаниям, которых вы не знаете. Но так уж получилось, что Дара у меня нет.

— Так-так-так, — заинтересовался шаман. — Вы полны сюрпризов. Дара нет, но заклинания вам известны… Впрочем, учитывая ваш род занятий… Всегда подозревал, что музыка тоже своего рода Дар, ведь петь заклинания куда лучше, чем просто их произносить… Что ж. Ступайте ужинать, и возвращайтесь, когда поедите. На пустой желудок даже соловей свистеть отказывается. Господин Саркан, вы ведь проводите моего гостя на кухню?

— С превеликим удовольствием, — пообещал Ицкоатль.

Глава 9

Обедать с бароном друзьям было не по чину. С простыми солдатами — опять же не по чину, но уже солдатам. Так что их кормили отдельно, на кухне, куда простые смертные не допускались, а барон с семьёй не спускался. Побратимов это полностью устраивало, смешливых кухарок — тоже.

— О, господин сегодня не один? — приветствовала их рыжеволосая Аранка. — Кто это с вами?

— Глупая, это же бард, — встрял кто-то из поварят и тут же получил подзатыльник. — Ай! Чего дерёшься?! Вот не буду тебе рассказывать, как господин бард в одиночку всех разбойников побил!

— Это кто тебе такое рассказал? — округлил глаза Халлар. — Нет, возницы тоже дрались. Вот только стражников я не заметил.

— Да весь город говорит! — зачастил поварёнок. — По телегам прыгал, стрелы в воздухе хватал, а стражники просто сбежали и бросили обоз, но зато привели подмогу, вот!

— То, о чем ты рассказываешь, не могут даже Ночные Тени, — доверительно поведал бард. — Да и я стрел не хватал. Не повезло мне. Поскользнулся, завалился, а в руке ремень был. Вот им стрелу и сбил во время падения.

Про то, что вторая стрела была сбита целенаправленным броском кувшина, он решил не вспоминать. Вряд ли это видел кто-то из возниц, а бандиты, кто это мог видеть, большей частью полегли, нападая на Ицкоатля.

— Герой, да ещё и скромный, — похвалила Аранка, которая разливала по глубоким тарелкам густую мясную похлёбку, пока поварёнок перечислял барду его же подвиги. — А к нам надолго?

Перед друзьями на столе, кроме похлёбки, оказались несколько ломтей свежего, ещё тёплого ноздреватого хлеба, пустые кружки и большой кувшин с элем, только из погреба.

По всему выходило, что сегодня бард в таверну не вернётся. Завтра — возможно, но только после уроков. И то ненадолго. Это не помешает его планам, особенно если выйти ночью. Да применив несколько трюков из арсенала Теней. Зато отведёт от него любые подозрения. Что вы, господин дознаватель. Спал как мышка. Шаман подтвердит. Да и стража ничего подозрительного не видела.

Под эти размышления бард отдавал должное ужину: в таверне особо поесть не удалось.

— На несколько дней, может, на неделю, — ответил за него Ицкоатль. — А может, его милости понравится игра Халлара, и он захочет оставить его при себе? Время покажет.

Хлеб ему понравился. Он был совсем не похож на сытные лепёшки из амаранта, которые пекли в Теночтитлане, но Ицкоатль счёл его вкус превосходным. Это примирило его с отсутствием октли. Эль он только попробовал и отставил кружку в сторону — терпкий горьковатый привкус не шёл ни в какое сравнение с напитками родины. Уж лучше вода, тем более что он привык пить что-то крепче неё только во время торжеств.

Пришло время подавать ужин господам, и друзей оставил в покое даже неугомонный поварёнок — его послали нести один из подносов наверх. К тому времени, как мальчишка вернулся, горя желанием выпытать ещё что-нибудь у героя всех городских сплетен, бард и его побратим уже покинули кухню. Ицкоатль проводил Халлара к шаману и отправился к себе в комнату — спать.

В отличие от побратима, бард понял, что ему спать не придётся, едва только вошёл в комнату к целителю. Уж больно заинтересованным выглядел шаман, которому пообещали новые знания. Причём сам Халлар, неосторожным замечанием про отсутствие Дара.

— Итак, господин Ласло. Меня зовут Халлар, и я бард. Хотя сначала пытались учить именно на шамана, поскольку признаки Дара у меня все-таки есть. А вот сам Дар так и не раскрылся. Зато раскрылся другой: я могу повторить любую мелодию, хоть раз в жизни её услышав. Оба учителя были из тех целителей, кто считал, что заклинания необходимо петь. А также, что нет устоявшегося порядка слов — каждый целитель должен применять свой набор заклинаний, наиболее подходящий под него, его чувство ритма и произношение.

— Как интересно… — Ласло соединил кончики пальцев. — Присаживайтесь, сударь. Вы сказали — заклинания, которых я не знаю. Но я знаю довольно много заклинаний, так что будет проще, если вы перечислите то, что вам известно, а я смогу понять, можете ли вы быть мне полезны.

— Скорее наоборот, — ответил бард и сел на предложенный стул, сняв с плеча неизменную лютню. — Дело в том, что я не зря говорил про свой основной талант — запоминать и повторять любую мелодию. Меня хоть и учили шаманы, но достаточно скоро они отступились — узнав про отсутствие Дара. Поэтому мы начнём с основной десятки заговоров — то, что знаете и вы, и я. А потом перейдём на то, что посложнее.

С этими словами он заиграл достаточно странноватую, но прилипчивую мелодию. Следом последовали слова заговора "на исцеление ран", но почему-то не в том порядке и не с тем значением, что привык шаман.

— Но так же заговор не сработает! — возмущение Ласло можно было намазывать на хлеб вместо масла.

— Тем не менее он работает и достаточно эффективно, — ответил Халлар. — Дара у меня нет. Зато он есть у вас. Попробуем на деле? Найдётся какой-нибудь нож?

Конечно же, нож нашёлся — ритуальный, но достаточно острый. Ласло использовал его в основном для жертвоприношений собственному желудку — нарезал им говядину.

Удостоверившись, что он не заденет какую-нибудь вену, Халлар быстро поцарапал себе предплечье. Царапина тут же заполнилась бусинами выступившей крови.

— Итак, заговор на исцеление ран. Рана… Сойдёт и такая. Сосредоточьтесь на своём Даре. Не произносите ни слова. Музыка, слова и заговор мои. С вас только Дар.

И мелодия снова повторилась. Потом повторились и слова, что Халлар превратил в песню. А дальше… Дальше, по мнению Ласло, произошло чудо. Чудо, которому уже был свидетелем Саркан. И которому так и не сумел найти подтверждения Калман.

Царапина исчезла, оставив после себя только капли выступившей крови.

— Как-то так оно и работает, — Халлар поднял взгляд на целителя. — Но это вы знаете и так. Поэтому мы сделаем следующее. Вы мне повторяете все заговоры, которые вы знаете или когда-либо слышали, даже если они не работают. Я ищу в них мелодию, и мы их разучиваем. Вместе.

— Это потрясающе, — с губ шамана сорвался свистящий шёпот. — Я молчал, но лечение сработало. Теперь я понимаю, как вы смогли добиться исцеления господина Саркана. Он вообще не должен был выжить после такого удара по голове, так что вы совершили настоящее чудо. Я был почти уверен, что это было везение, что какой-то сильный дух пожалел его, или, может быть, ему понравилась ваша игра, и он так отблагодарил вас… Но то, что вы делаете, не укладывается ни в какие рамки нашего искусства! Как это у вас получается?

— Музыка, — без тени сомнений ответил бард. — Музыка и Дар творят чудеса. Впрочем, меня учили что главное в заговоре — это мелодия. И что слова придут позже. Есть ли какой заговор, что у вас не получается?

Шаман задумался. Потом встал, на цыпочках подошёл к двери, резко её открыл и выглянул в коридор. Цапнул за ухо поварёнка, который подслушивал за дверью, отвесил ему подзатыльник и пригрозил:

— Ещё раз поймаю — прокляну!

Мальчишки тут же и след простыл. Ласло вернулся на своё место, но всё равно понизил голос, чтобы из коридора нельзя было разобрать ни слова.

— Есть одно заклинание, которое не даёт результата. Барон очень хочет наследника, но он бесплоден. Его жена давно вышла из детородного возраста, и он тащит к себе в постель прислугу. Но до сих пор ни одна женщина не понесла от него. Если ты знаешь, как этому помочь, барон нас обоих озолотит.

Теперь задумался бард. В свой талант он верил твёрдо. В то, что ему удастся привести в порядок неработающий заговор — тоже. Но… Вот стоило ли это делать? Особенно в плане возвращения барона Андриса. Но даже если ребёнок успеет родиться и его каким-то образом смогут сделать флагом восстания против Барона? Нет, шансы на это есть, и они даже не исчезающе малы. Впрочем, против этого тоже есть свои средства. А пока… Пока надо зарабатывать очки. А значит…

— Давайте свой заговор. Читайте так, как делаете это всегда, с теми же интонациями. А я попробую выловить в нем музыку.

Только глубокой ночью, после внезапного зевка, шаман наконец опомнился.

— Скоро петухи запоют, а мы ещё и не ложились, — он всплеснул руками. — Так, всё остальное — завтра, когда как следует выспимся. Тут у меня есть ложе для больных, оно сейчас пустует. Занимай его, чтобы по замку ночью не разгуливать, стража этого не любит…

Он ещё раз зевнул и прошествовал за занавеску, которая скрывала от посторонних глаз неказистую, но крепкую кровать. Оттуда донеслось:

— Доброй ночи.

Потом послышалось кряхтение — и спустя недолгое время негромкий, ровный и какой-то уютный храп.

Встал со своего места и бард. Все шло почти точно по плану, даже отсутствие разведки ночью. Но, в заклинании они не продвинулись ни на шаг. То ли повторялась история с Калманом, который никак не мог выговорить злополучное сочетание букв, то ли Ласло неточно запомнил само заклинание. Халлар вздохнул и прошёл к ложу для больных. Улыбнулся воспоминаниям. Потом, сняв с себя верхнюю одежду, лёг и закрыл глаза, мгновенно провалившись в чуткий сон.

Разбудили его приближающиеся шаги в коридоре и осторожный стук в дверь.

— Это Саркан, — послышалось за дверью. — На завтрак пора.

Рывком перекатившись на другой бок, Халлар встал и открыл дверь. Тихий храп шамана не прекратился.

— Подожди, оденусь, — сказал он и вскоре действительно стоял одетый как обычно, и с неизменной лютней на спине. — На кухню?

— На кухню, — подтвердил Ицкоатль. — Хотя я бы предпочёл со своими людьми, но кто нас спрашивал? Пошли.

Уже знакомый путь показался короче, чем вчера. На подходах к кухне в воздухе начали витать аппетитные запахи, вызывая невольное бурчание в желудках и понуждая ускорить шаг.

— А вот и господа, — Аранка уже расставляла на столе глубокие тарелки, до краёв наполненные рассыпчатой кашей, густо сдобренной кусочками мяса и овощей. Запах от них расходился умопомрачительный и мгновенно заставляющий рты наполняться слюной. — Как спалось?

— Хорошо, но мало, — с широкой улыбкой ответил Халлар. — Засиделись мы с вашим целителем почти до первых петухов. Да и я напелся, по самое "не балуй". Шиплю, как змея. Надо будет на этот вечер воды запасти да сбор травяной заварить.

Впрочем, в возмутительно бодром виде барда не было заметно первого, а в поставленном голосе — не было слышно и второго.

— Так пусть господин скажет, какие травы нужны, я всё сделаю в лучшем виде, — Аранка игриво подмигнула барду. — Может, господин и нам споёт что-нибудь, как освободится?

— Тогда на вечер нам с шаманом потребуется два состава, — задумался Халлар. — Первый: пустырник, чабрец, валериана, донник. Это чтобы пить и не входить в тот раж, что мы ночью почувствовали. Так ведь и казалось, что цель близка. Второй состав для меня, точнее для горла. Солодка, шалфей, девясил, мать-и-мачеха. А спеть… почему бы и нет? Допустим после обеда. За песней и работа спорится.

Аранка радостно захлопала в ладоши, но тут на неё цыкнула старшая кухарка.

— Дай поесть господам, бесстыдница! Вон, иди коренья порежь.

Блеснув белозубой улыбкой, Аранка убежала к зеленному столу и бойко застучала там ножом. Старшая кухарка принесла побратимам кувшин с элем и негромко предупредила:

— На Аранку не заглядывайтесь, господа. Узнает его милость — головы не сносите, он сам на неё глаз положил…

Халлар кивнул и налёг на кашу. Потом, утолив первый голод спросил у побратима:

— Саркан, а у тебя какие планы на день?

— После обеда заниматься буду со своими людьми, на два часа нам место выделено, — отозвался Ицкоатль. — А до обеда и после тренировки — свободен, если его милость мне дела не найдёт. Хотел по городу погулять с тобой, но после обеда наверняка шаман проснётся и тебя потребует…

— Значит, до обеда свободен, — подвёл итог бард. — Вот и прогуляемся. Сначала до старика Кончара, потом на рынок, а потом… Ну, увидишь. Признаться стыдно, но у меня из одежды только то, что на мне, после того случая с обозом. Надо бы закупиться.

— Отличный план, — поддержал Ицкоатль, выскребая остатки каши из тарелки. Кухня этого мира нравилась ему всё больше. Вот только "Ну, увидишь", оброненное Халларом, наводило на размышления. На весёлую улицу собрался, что ли?

Доев и поблагодарив за завтрак кухарку, бард поднялся.

— Ну что, пойдём? — и, получив разрешение на поход в город, друзья вышли из замка, встретив по пути давешнего стражника. Теплее к барду, да и к бывшему разбойнику тот относиться не стал, но и препятствовать выходу в город тоже не собирался, узнав только — куда это они собрались. Получив чёткий и исчерпывающий ответ — кивнул и выпустил друзей из замка.

По пути, под лёгкий разговор ни о чём, они быстро добрались до таверны, где их и встретил Кончар. Впрочем, Халлар не стал задерживаться и здесь. Он только отметил несколько Заказов и их выполнение за собой, взял задаток и направился к рынку. К большому удивлению Ицкоатля, барда здесь знали. То и дело с ним здоровался кто-то из встречных, торговцы предлагали зайти посмотреть на товары. Кто-то даже попытался пригласить его — поиграть вечером в какой-то корчме, и сильно расстроился, узнав, что бард пока занят и выступать не сможет.

— Да тебя тут что, каждая собака знает? — в конце концов спросил Ицкоатль. — Когда ты успел так прославиться в каждом городе?

— Не каждая, но знает, — ответил Халлар. — Бродячих артистов мало, а барды так вообще наперечёт. А людям иногда хочется устроить себе праздник. Да и попутешествовал я немало и здесь и в соседних королевствах.

Тем временем они уже дошли до торговых рядов, но бард уверенной походкой шёл всё дальше, к одному ему ведомой цели. Наконец он остановился у ничем не примечательного прилавка и поинтересовался, здесь ли почтенный Винк?

Торговец нашёлся сразу и, окинув друзей пристальным взглядом, поинтересовался, что нужно барду и его товарищу. Получив ответ, что барду надо три комплекта, засуетился и ответил, что через десять минуточек всё будет готово.

Хал улыбнулся и, посмотрев на Ицкоатля, поинтересовался — нужно ли ему что-то из одежды?

— Разве что исподнее, — подумав, ответил тот. — Всем остальным барон снабдил.

Торговец или был не столь основательно занят, или внимательно слушал то, что происходит перед прилавком. Иначе откуда бы на нём появилось несколько пар нижнего белья, да ещё и подходящего по размеру?

— Глаз у него намётан так, что легко определяет любой размер, даже примерка не требуется, — пояснил Халлар. — Любой спор выигрывает. Да и вообще, один из лучших торговцев. Обращайся в любое время, если что потребуется. Я тоже, когда бываю здесь, к нему наведываюсь.

Откуда-то из-под прилавка вынырнул торговец с дорожным вещевым мешком. Тючок с тремя комплектами нижнего белья он плотно увязал и поместил в мешок. Камзолы, перчатки и штаны выложил отдельно. Подумал, глядя на шляпу барда и положил на прилавок похожую. Вздохнул и добавил несколько перьев в футляре.

— Господин Халлар? Оплата обычным порядком? — поинтересовался он, вздыхая.

— Ну что вы, почтенный, — отозвался бард. — Я при деньгах. Да и помню, как вы к почтенному Иштвану относитесь. Правда не понимаю, почему.

Торговец просиял, сноровисто свернул одежду и засунул в вещевой мешок. Аккуратно вдоль лямки поместил и футляр. Протянул товары Халлару. Кот ловко выбил из кошеля несколько монет, подхватил их в воздухе и протянул торговцу.

— Так он таких фокусов не показывает, — с облегчением рассмеялся торговец. — А если начистоту… Все жилы вытянет — сколько ты купил, чего, какого качества. А нитки не гнилые ли? — весьма похоже передразнил он. — Да если бы у моего товара было ненадлежащее качество!

— Потому у вас и закупаюсь, почтенный Винк.

Торговец снова разулыбался и, попросив заходить ещё, скрылся где-то за прилавком.

— Зашугал их Кончар, — негромко рассмеялся Хал. — По три шкуры дерёт и спуску не даёт. И за любой прокол с качеством товара такой процент выставляет…

— У нас за плохое качество товара процентами не отделались бы, — вполголоса отозвался Ицкоатль. — Наши законы очень строги ко всем, кто их нарушает… Куда дальше?

— Ну ты же флейту хотел, — ответил бард. — Мне ли не знать как не по себе становится, когда душа музыки требует.

— Но у меня сейчас нет денег, — запротестовал Ицкоатль, — а флейта наверняка дорого стоит, особенно у хорошего мастера!

— Зато у меня есть, — отрезал Халлар. — Будут — отдашь. Не будет — не обеднею. Братья мы, или как?

Ицкоатль перестал возражать. Но дал себе слово сделать для брата всё, что будет в его силах. И даже сверх того.

На этот раз они вышли с рынка и зашли в квартал мастеровых, где между столярной мастерской и мастерской плотника стоял какой-то домик. Почему-то взглянувшему на него хотелось улыбнуться и казалось, что там праздник. Хотя между стуком молотка и вжиканьем пилы из соседних домов звуков из домика не доносилось. Однако Халлар вёл именно к этому дому.

— Это здесь? — негромко спросил Ицкоатль, прислушиваясь к шуму работы.

— Здесь, — ответил бард. — Странно, обычно из дома слышатся звуки музыки. А сейчас — тишина. Может увлёкся чем?

Что там могло что-то случиться, Халлар даже не подумал. Решительно взойдя на крыльцо, он звучно щёлкнул кольцом по полоске металла, заботливо подложенной под него, и распахнул дверь.

— Иду-иду, — послышался голос из глубины дома.

— Почтенный Константин, — чуть повысил голос бард. — Это Халлар, бард. Вы мне как-то лютню чинили.

— Как же, помню-помню, — шаркающие шаги слышались всё громче, и наконец в глубине коридора показался сгорбленный силуэт. — Цела лютня?

— Цела, — отозвался Хал. — Я по другому вопросу.

Подошедший к дверям человек оказался ещё не старым мужчиной, но было видно, что годы уже начинают брать своё.

— Это Саркан, мой побратим, — Халлар представил своего спутника. — И он хотел бы купить флейту.

— Это можно, — повеселел Константин. — И какую бы вы флейту хотели?

Ицкоатль почтительно склонил перед ним голову. Мастер, создающий музыкальные инструменты, вызывал у него гораздо больше уважения, чем дюжина баронов.

— Мне проще нарисовать, если у вас найдётся листок бумаги, — попросил он. — Но, может быть, у вас и так есть то, что мне нужно? Если вы позволите взглянуть…

— Конечно-конечно, — засуетился мастер. — Заходите. Что это мы на крыльце-то беседовать будем?

Теперь стало ясно, почему из дома не доносилось ни звука. Весь длинный коридор до мастерской, как оказалось, был обит каким-то губчатым материалом. И на его стенах висели различные музыкальные инструменты. В открытую дверь жилой комнаты Халлар даже углядел арфу, но поспешил отвести взгляд.

Самая дальняя дверь оказалась дверью в мастерскую, разделённую на две части. И если в одной был привычный инструмент типа пил, скобелей и стамесок, то вторая… Вторая сторона оказалась превращена в своеобразный музей, в котором на подставках лежали различные музыкальные инструменты.

Именно тут Халлар и увидел нечто… А увидев — прикипел взглядом, не в силах оторваться от зрелища.

Ицкоатль не замечал его смятения — он смотрел на ряд флейт, разной длины и толщины, из разных материалов, с разным количеством отверстий. Точно такой, к каким он привык, здесь не оказалось, ни одна из флейт не заканчивалась украшением в виде резной фигурки, но вряд ли это могло сказаться на их звучании. Руки сами потянулись к одной, из тёмного дерева со светлыми прожилками. Ицкоатль приложил флейту к губам, вдохнул, выдохнул — и в тишину полилась бесхитростная, простая, как лёгкое дуновение ветра, мелодия.

Только тут Халлар смог сбросить с себя наваждение и, повернувшись к брату, прикрыл глаза, вслушиваясь в музыку. Рядом стоял мастер Константин и тоже слушал. А когда мелодия закончилась, поинтересовался:

— Молодой человек, а что вы искали поначалу?

— Похожую на эту, — Ицкоатль улыбнулся. — Но с головой кошки на конце. У меня была такая… Давно. Мне нравится эта, я возьму её.

— У нас в королевстве нет традиции украшать флейты головами животных, — мастер был озадачен. — Да и не слыхал я о таком.

Обсидиановый Змей молча выругал себя. Проговорился-таки…

— Мне такую вырезали в детстве, — он не стал уточнять, что детство его прошло совсем в ином мире. — Я учился играть на ней, пока не вырос. Потом мне стало не до музыки.

— Голова кошки, значит, — Константин рассеянно взял с полки ещё одну флейту, оглядел весь ряд, как будто видел их впервые. — Разница в весе, утолщение на конце… А ведь звук должен стать совсем другим. Особенно если это открытая флейта. Почему я об этом не подумал? Спасибо за идею, молодой человек. Я ей обязательно воспользуюсь. Ну, а вы что такое углядели, мастер Хал?

Халлар опять опомнился и всё-таки взял со стены инструмент. Это была лютня, но не совсем. Более длинный гриф. Фигурная дека, в отличие от простой деки лютни. И отсутствие двойных струн, что было совсем уж ни в какие ворота.

— Что это, мастер Константин?

— Это называется гитара. И поверьте старому мастеру, это следующий шаг в струнных инструментах, в отличие от вашей заслуженной лютни.

— Следующий шаг? Это? Нет, форма мне определённо нравится. Гриф с ладами длиннее, чем у лютни, ладов больше. Форма корпуса определённо удобнее, а на звук она как?

— Так вы попробуйте, мастер Хал, — с этими словами Константин кивнул на табуретку.

Халлар снял со спины свою лютню, аккуратно положил её на верстак и уже с гитарой присел на табуретку. Попробовал несколько поз, выбрал наиболее удобную. Провёл пальцем по струнам, вслушиваясь в звук. Поднял голову:

— Строй тот же самый? — недоверчиво проговорил он и, не дожидаясь ответа, взял несколько аккордов, а потом заиграл несложную мелодию. Впрочем, несложной она была с самого начала. Потом он, привыкая к инструменту, начал вплетать в мелодию, простенький ритм пальцами по деке. Потом, разошедшись, выдал такое, что у мастера мгновенно покраснели уши. Но без слов. А закончив, недоверчиво посмотрел на Константина.

— И почему я об этом раньше не слышал? Беру.

— Ну, значит, вовремя к нам приехал, — улыбнулся мастер. — С вас пять серебряных монет.

— Пять? — недоверчиво прошептал Халлар. — Мастер, этому цены нет. А вы его за пять серебряных.

— Ну, вы же лютню здесь оставите. Да и ваш брат мне неплохую идею подал. Потому и пять…

Ни говоря больше ни слова, Халлар отвязал с пояса один из кошелей задатка и отдал его мастеру. Так тут было заведено — покупатель мог отблагодарить мастера, заплатив свою цену, выше назначенной. И не взять денег — означало смертельно обидеть покупателя. Поэтому с тяжёлым вздохом Константин взял округлый кошелёк и спрятал за пазуху.

Халлар улыбнулся и начал прощаться. И только когда побратимы вышли из дома мастера, и отошли достаточно далеко, чтобы их заглушали звуки инструментов, вполголоса произнёс:

— Знаешь, за сколько он мне лютню чинил? За медяк!

Глава 10

Остаток дня прошёл привычным порядком. После обеда бард остался развлекать кухарок, Ицкоатлю же предстояло более насущное дело — тренировка. Помня о том, что эти люди не так крепки, как его соплеменники. он не стал нагружать их слишком сильно, ограничившись повторением изученного вчера.

После занятий, предвкушая несколько часов наедине с подарком побратима, Ицкоатль направился к своей комнатушке, но его перехватил стражник.

— Господин Саркан, господин маршал требует вас к себе. Сейчас же.

Пришлось идти к маршалу, недоумевая, что там могло приключиться настолько неотложного. Ещё один обоз разграбили, и надо ехать ловить преступников?

Он почти угадал.

— Только что прибыл гонец с запада баронства, — сообщил маршал Бартос. — Солдаты барона Бертока перешли нашу границу и захватили село Абошар, за которое между нашим бароном и Бертоком идёт давний спор. Королевским указом село закреплено за баронством Ботонд. Так что это не только нарушение границ, но и мятеж против воли короля. Твои люди не готовы идти в бой. Его милость распорядился дать тебе отряд обученных солдат и приказал немедленно отправляться в путь. К утру вы должны будете добраться до места. Верните господину барону его село и возвращайтесь с победой, или не возвращайтесь вовсе, таков его приказ.

Ицкоатль воспрял духом. Наконец-то он сможет снова окунуться в пыл сражения!

— У меня вопрос, — спохватился он. — Как нам поступать с пленными?

Маршал приподнял брови.

— Казнить для устрашения, — решил он после секундного раздумья. — Убитых повесить вдоль границы.

Ицкоатль слегка наклонил голову в знак того, что понял распоряжение и готов его выполнять.

— Ах, да, — теперь спохватился уже маршал. — У тебя же нет своей лошади. Я распорядился выдать тебе одну с конюшни барона. Зовут Серко. Будь аккуратен, конь застоялся. И получи у оружейника меч.

Весь пыл с Ицкоатля как ветром сдуло. Ему придётся сесть на этого огромного зверя?! И что значит — застоялся?! Почему об этом предупреждают, как о какой-то серьёзной опасности?!

На лице у него тем не менее не дрогнул ни один мускул. Ещё раз поклонившись, Ицкоатль отправился выполнять распоряжения маршала.

Солдаты, собравшись у конюшни, дожидались своего нового командира и перешучивались между собой. Кто-то уже делал ставки, на каком прыжке Серко сбросит седока. Это совсем не вдохновило Ицкоатля, который забрал выданное ему оружие и пришёл за лошадью.

Ворота конюшни открылись, и два конюха под уздцы вывели крупного серебристо-серого в яблоках скакуна. Тот мотал головой, пытаясь вырваться из крепких рук конюхов, пританцовывал, приседая на задние ноги и перебирая передними в воздухе, а потом с силой топал ими о землю и всячески выражал свою готовность пуститься вскачь, как только ему дадут это сделать.

У Ицкоатля внутри всё похолодело. Он ехал на телеге, которую везла спокойная лошадь, и на такую он, пожалуй, решился бы сесть. Но что ему делать с таким зверем?!

Оставалось только уступить памяти и опыту Саркана, который с детства был обучен искусству верховой езды. Ицкоатль посторонился, становясь, насколько это было возможно, Сарканом Джеллертом, который и не таких застоявшихся укрощал в считанные минуты.

Внутренне обмирая, он вышел вперёд, придерживая рукой рукоять меча, чтобы не мешал сесть в седло. Серко всхрапнул, выгнул шею колесом и злобно завизжал, топая копытами. Ицкоатль чуть не зажмурился, но Саркан железной хваткой сжал поводья в руках, и конюхи, отпустив скакуна, разбежались в разные стороны, оставив коня и его нового владельца лицом к лицу.

Серко вскинул голову, пытаясь вырваться, рванулся назад, но властный окрик и рывок за поводья заставили его притихнуть. Саркан ухватился за луку седла, поставил ногу в стремя, и одним звериным движением вскинул себя на спину лошади. Серко присел на задние ноги, замахал передними в воздухе, получил удар каблуками сапог пол бока и с места прыгнул вперёд, разгоняясь, чтобы сбросить всадника на забор.

Саркан не дал ему сделать этого. Ещё один удар ногами под бока — и конь, словно птица, взмыл в воздух, одним прыжком перенёс всадника через изгородь, и помчался по пустырю, яростно кусая удила. Ицкоатль едва не лишился чувств самым постыдным образом, но в тот миг, когда земля ушла из-под конских ног, он испытал ни с чем не сравнимое чувство полёта — и это вернуло ему едва не утраченную храбрость. Его новое тело знало, что делать с непокорным зверем, нужно было только не мешать ему — и наслаждаться скоростью, с которой серый конь мчал его по пустырю.

Саркан позволил Серко сделать несколько кругов, выплёскивая нерастраченные силы, прежде чем начал понемногу натягивать поводья, и наконец заставил скакуна перейти на рысь, а потом на шаг. Солдаты встретили его победу радостными возгласами. Серко храпел, рыл копытами землю, но признал власть всадника и больше не пытался сбросить его.

Спустя полчаса отряд в сотню человек уже шёл резвой рысью по улицам вечернего городка, и повернул на запад, как только последние дома остались позади. Их ждал долгий путь.

Всю ночь Ицкоатль учился управлять лошадью. Он запомнил, что делал Саркан, но этим искусство верховой езды далеко не исчерпывалось. Было так много разнообразных, практически незаметных извне движений, способов сохранить равновесие на конской спине, что им буквально не было числа — и все их нужно было как можно скорее узнать и запомнить.

Серко уже не бунтовал. Ему дали бежать во главе отряда, и он удар за ударом печатал копытами в дорожной пыли походную рысь. Бока и шея у него покрылись пеной, и Ицкоатль скомандовал ехать шагом, чтобы дать лошадям отдохнуть. Потом отряд снова перешёл на рысь — и так до самого рассвета, пока разгорающееся за спиной зарево восходящего солнца не высветило впереди поднимающиеся столбы дыма.

Село Абошар сожгли. Огонь уже погас, но пепелища на месте сгоревших домов ещё тлели. Оставалось только гадать, какой оказалась судьба селян, в одночасье лишившихся всего, что имели.

Впрочем, это скоро прояснилось — выжившие сами бежали навстречу отряду, с плачем и стонами призывая к возмездию. Ицкоатль слушал их жалобы очень внимательно.

Солдаты Бертока не только сожгли деревню — они убили многих поселян, изнасиловали женщин, нескольких девушек забрали для дальнейшего увеселения, и участи пленниц никто бы не позавидовал. Всю ночь пировали на руинах села, и совсем недавно двинулись на юг вдоль границы, к соседнему селу.

— За мной, — скомандовал Ицкоатль, поворачивая коня. — Пленных не брать.

Отряд в молчании последовал за ним. Быстрая рысь не располагала к дружеской болтовне, а события этого утра — тем более.

Пограничные стычки из-за спорных территорий ни для кого не были новостью. Но целью ставили захватить село и получать с него доход, а не уничтожать его, не жечь дотла и не убивать жителей. А солдаты барона Бертока вели себя как на вражеской территории, где камня на камне оставлять не следовало. За это они должны были заплатить своими жизнями.

Они успели вовремя. Люди Бертока только спешились и готовились поджечь первый дом в селе, когда отряд Ицкоатля налетел на них. Всадники рубили чужаков, не щадя никого, но сам Ицкоатль то и дело пытался по привычке действовать мечом как макуауитлем — бить плоскостью клинка, а не лезвием. Но память Саркана требовала иного подхода, и пришлось довериться ей. Скоро Ицкоатль убедился, что рубить и колоть железным мечом гораздо удобнее, чем макуауитлем — он мог не бояться, что хрупкие каменные лезвия сломаются от сильного удара, и от души отдался жару схватки, раздавая направо и налево страшные удары, отрубая головы и конечности. Тех, кто не падал замертво после его атаки, добивали люди Ицкоатля.

Всё закончилось очень быстро: спешившиеся воины ничего не могли противопоставить натиску кавалерии, пусть даже та и была утомлена ночным маршем. Тех, кто пытался прятаться в крестьянских домах, сельчане встречали вилами и косами. Огонь ещё не успел разгореться, и его быстро потушили. К Ицкоатлю подтащили под руки отчаянно сопротивляющегося предводителя напавших.

— Я сын барона Бертока Винс! — орал он, пытаясь вырваться. — Вам всем отрубят руки за то, что вы посмели меня коснуться!

— Младший сын или старший? — уточнил Ицкоатль.

От неожиданности тот даже перестал вырываться.

— Средний, — буркнул он наконец.

— Твой отец плодовит. Уверен, что он родит ещё сыновей тебе на замену, — Ицкоатль взглянул на солнце. Оно ещё не слишком высоко поднялось. — Раздеть его. Догола.

— Да как ты смеешь! — взвился баронский сын.

Ицкоатль соскочил на землю, бросил поводья своим людям. Серко прижал было уши, но целая ночь в пути угомонила его, теперь он хотел только отдохнуть — и только сердито пожевал удила. Увы, удила были совсем не так вкусны, как овёс, которого он не пробовал с вечера.

С Винса быстро сорвали всю одежду и теперь выжидательно смотрели на своего командира, который затеял что-то невиданное. Что он будет делать со знатным пленником? Собирается обвалять в смоле и перьях?Привяжет в таком виде к седлу задом наперёд и отвезёт в город, на потеху жителям Ботонда?

— Привязать к плетню, — распорядился Ицкоатль. — Так, чтобы шевелиться не мог.

Это распоряжение тоже выполнили без раздумий, не обращая внимания на вопли Винса. Тот скоро выдохся и перестал кричать, но угрозами сыпал почти без передышки. Ицкоатль подошёл к нему, на ходу доставая нож из ножен.

— Ты… ты что задумал? — до Винса наконец дошло, что его угрозы тут никого не пугают, и что с ним действительно не будут церемониться.

— Так вышло, что я тоже сын барона, — усмехнулся Ицкоатль. — Мне можно всё, и за это мне ничего не будет. Ты на земле моего господина, пойман на месте преступления, и я поступлю с тобой так, как принято поступать с разбойниками у одного народа, про который ты вряд ли даже слышал… Разведите для нас небольшой костерок вот здесь, — он указал на плоский камень, — и поддерживайте огонь.

— Не смей меня трогать! — взвился над утренним селом вопль, быстро перешедший в нечленораздельный визг.

Ицкоатль совершил своё первое жертвоприношение в этом мире. Конечно, каменным ножом у него получилось бы быстрее, но и железо справилось неплохо. С каждым движением лезвия, снимающего кожу с живого человека, Ицкоатль обращался к богам — и всем существом ощущал отклик принимающих жертву. На мёртвую тишину за спиной он не обращал внимания.

Солнце уже стояло почти в зените, когда вопли прекратились — Винс сорвал голос. Но он был всё ещё жив, когда нож вскрыл ему грудь, и сильные пальцы Ицкоатля вырвали ему трепещущее сердце.

Бросив сердце в разведённый костёр и повернувшись наконец к своим людям, Ицкоатль увидел суеверный ужас в их глазах.

Ни единого вопроса, впрочем, не прозвучало.

Удовлетворённый Ицкоатль вымыл руки у колодца, отдал распоряжения и вместе со своими людьми отправился собирать тела, добивать оглушённых, а потом развешивать трупы вдоль границы. Ободранное тело сына барона Бертока привязали к его лошади вместе с содранной кожей, хлестнули коня плетью и предоставили бежать на родную конюшню. Добычей отряда Ицкоатля стали оружие, лошади и некоторое количество денег и украшений, которые Ицкоатль распорядился собрать в одну седельную суму, чтобы передать барону Баласу. Ни одного возражения не последовало.

Задержавшись ровно на столько, чтобы накормить людей и лошадей, отряд отправился в обратный путь.

До Ботонда Ицкоатль и его люди добрались уже глубокой ночью. Лошади звонко цокали подковами по мощёной улице, ведущей к замку, за заборами заполошно лаяли собаки, из домов выглядывали встревоженные жители, разбуженные внезапным переполохом. Услышав от замыкающих слово "победа", успокаивались и шли досыпать — утром всё равно всё станет известно от замковой прислуги, которая придёт на рынок.

Барон не спал. Сдав на попечение конюших утомившегося Серко, Ицкоатль потрепал его по взмокшей шее, узнал, что барон Балас требует его к себе, забрал седельную суму с собранным добром, и отправился к своему господину.

— Ваша милость, — он вручил суму вошедшему вместе с ним стражнику, — здесь деньги и ценности, собранные с убитых врагов.

Похоже было, что Ицкоатлю удалось по-настоящему удивить барона.

— И никто не захотел ничего присвоить? — поражённо спросил тот

— Нет, ваша милость. Здесь всё до последнего медяка.

Стражник поднёс суму к столу барона, опрокинул её. Монеты, кольца, цепочки с амулетами дождём посыпались на столешницу. Среди побрякушек мелькнуло дорогое золотое кольцо с печаткой. Барон поймал его, поднёс к масляной лампе, чтобы лучше рассмотреть.

— Это кольцо я снял со среднего сына барона Бертока, — пояснил Ицкоатль. — Его звали Винсом.

— Звали? — барон поднял голову. — Как он умер?

— Я снял с него кожу и вырезал ему сердце, — с гордостью ответил Ицкоатль.

Барон побледнел, тяжело сглотнул, словно его замутило.

— Но… зачем?! — вырвалось у него. — Такая жестокость…

Ицкоатль мысленно вздохнул. Эти люди ничего не знали о ценности крови для богов и о жертвоприношениях. Их пределом было зарезать для духов курицу, в особых случаях — овцу или телёнка, но принести в жертву человека — об этом даже не думали.

— Этот человек сжёг ваше село, ваша милость, и пытался сжечь ещё одно. Это бунт против воли короля и недопустимая жестокость по отношению к вашим людям, — заговорил он. — Зато теперь, когда с этим человеком поступили столь сурово, ни один ваш сосед не решится послать своего сына грабить и жечь ваши земли. И ни один из их людей не согласится на попытку захвата ваших земель. Никто не захочет вернуться домой без кожи или не вернуться вовсе, как не вернулись люди барона Бертока.

— А что вы сделали с ними? — глухо спросил барон.

— То, что приказал сделать маршал Бартос, — спокойно ответил Ицкоатль. — Развесил их тела вдоль границы, чтобы остальным было неповадно.

— Он в самом деле приказал тебе именно это?! — вырвалось у Баласа.

— Вы можете вызвать шамана, ваша милость, и пусть он спросит у духов, лгу ли я, — отозвался Ицкоатль. — Это если маршал скажет, что не приказывал мне ничего подобного.

Вызвали маршала. Пока его поднимали с постели, пока он одевался и шёл, барон разглядывал добычу на своём столе. Наконец сделал знак стражнику, тот сгрёб всё обратно в суму.

— Отдай это тем, кто был с тобой, — сказал барон. — Это ваша добыча, подели её поровну на всех. Кольцо Винса я оставлю у себя. Возможно, барон Берток захочет за ним прийти… с войском. Что ты тогда будешь делать, Саркан Джеллерт?

Ицкоатль пожал плечами.

— Убью барона Бертока, если он перейдёт границу без вашего дозволения. Вам нужны его земли?

У барона Баласа поднялись брови и вытянулось лицо. Потом выражение крайнего изумления на его лице сменилось на задумчивое. И тут наконец появился маршал.

— Вызывали, ваша милость? — спросил он.

— Саркан утверждает, что ты велел ему развесить трупы напавших вдоль границы, — ответил Балас. — Это правда?

— Да, ваша милость, — с некоторым недоумением проговорил маршал. — А что случилось?

— Случилось то, что их развесили вдоль границы, — Балас переводил взгляд с него на Ицкоатля и обратно. — Всю сотню или сколько их там было. Кроме Винса, сына Бертока. С него живого содрали кожу.

— Вот этого я точно не приказывал! — маршал даже руки вперёд выставил, открещиваясь от такого чудовищного обвинения. — Только казнить раненых, кто не успеет уйти, чтобы другие задумались.

— И что они подумают теперь, после такой расправы? — спросил барон. — А главное — что они сделают?

Маршал вздохнул и ответил:

— Объявят нам войну.

Глава 11

После обеда барду пришлось играть, как он обещал за завтраком. Как и следовало ожидать, слухи о предстоящем концерте успели разлететься по всему замку, и на кухне Халлара встретила чуть ли не вся замковая прислуга. Почти все женщины и девушки принарядились, заново переплели и красиво уложили косы, подвели угольками брови, надели свои лучшие платья и передники, чинно расселись по кухонным скамьям и приготовились слушать.

Мужчин и парней было мало, как и мальчишек — этим всегда находилась работа во дворе замка, которую нельзя было оставить. Но те, кому повезло, тоже постарались не ударить в грязь лицом — свежие рубахи, расчёсанные волосы и поблёскивающие каплями воды серьёзные лица выдавали подготовку к маленькому празднику.

Им всегда приходилось слушать музыку для господ из-за дверей, а тут целый бард согласился для них играть — и это было событием, которое запомнится на долгие годы.

Особенно выделялась Аранка — она явилась последней, в ярком зелёном платье, которое необыкновенно шло к её рыжим локонам, оставленным свободно струиться по спине и груди, и села ближе всех к барду, посылая ему лучезарные улыбки и призывные взгляды. Она очень гордилась собой — ведь это ради неё господин бард согласился играть для простого люда!

Огорчало её только отсутствие Саркана. Она надеялась, что сын барона Джеллерта тоже придёт — на него у неё тоже были планы. С одной стороны, Саркан был знатным человеком, не её полёта птицей. Но с другой — у него уже был пусть крохотный, но свой клочок земли. И если повезёт накинуть на него шёлковый аркан, то Аранка могла бы стать женой пусть небогатого, но всё-таки барона.

С другой стороны, бард был тоже почётным призом. Перекати-поле, конечно, ни кола, ни двора, сегодня здесь, а завтра невесть где. Но зато он был весел, умел играть и петь, и у него всегда водились деньги — в этом Аранка была совершенно уверена. Господа всегда хорошо платили бардам — да и не только господа, горожане тоже любили побаловать себя музыкой и весёлой песней.

Манёвры Аранки не остались незамеченными её товарками.

— Бесстыдница! — прошипела старшая кухарка, больно ткнув её локтем под рёбра. — Вот прознает его милость…

— Да если и прознает! — шёпотом ответила девушка. — Что мне теперь, совсем ни на кого не смотреть? Подумаешь, платье подарил…

— Тебе-то ничего не будет, — не унималась кухарка. — А господину барду он плетей прикажет дать из-за тебя, а то и голову отрубить!

— А я ему улыбнусь вот так, — Аранка послала кухарке сияющую улыбку, — и барон всё простит, и никому ничего не будет! А теперь дай послушать, не шипи, ровно змея на сковородке!

Халлар слышал эту тихую перебранку, но и ухом не повёл — ни Аранка, ни любая другая девушка в этом замке и городе не смогла бы заставить его обратить на себя хоть сколько-нибудь пристальное внимание. У барда появилась новая любовь, и ей он отдавал весь пыл своей души без остатка.

Ни с одной женщиной в мире он не мог быть столь же ласков и нежен, как с новой гитарой. Пальцы летали по ладам, перебирали струны, и с них неслась мелодия, полная такой страсти, что у слушателей перехватывало дыхание, женщины заливались стыдливым румянцем, а мужчины ближе придвигались к ним, и мужские руки как бы невзначай обвивали упругий женский стан…

Только закончив своё нежданное выступление среди непритязательной публики, Халлар узнал, что отряд его брата сорвали куда-то из-за стычек на границе баронства. А значит, надо было действовать быстро, чтобы не навлечь неприятностей ещё и на него. Поэтому, напомнив про два настоя, и сказав, чтобы их принесли сразу после ужина к целителю, он направился туда же. Здесь побратим или нет его, а шаману всё-таки надо помочь. Никогда не знаешь, как и когда откликнется его помощь. Да признаться и захватила Халлара эта идея — восстановить неизвестный ранее заговор.

На этот раз работа шла лучше. Непонятно было лишь, что послужило тому причиной: более широкие возможности нового музыкального инструмента, а может, количество попыток начало переходить в качество. Но то один, то другой уже начали чувствовать знакомый отклик пусть и неудачного, сорвавшегося заговора, но это уже были не пустые попытки безо всякого отклика. Нынешние попытки говорили, что они на верном пути, и что рано или поздно орешек расколется.

Ужин прошёл своим чередом. После него бард сыграл ещё несколько мелодий, чтобы подбодрить кухарок и, если быть совсем честным с самим собой — нравился ему новый инструмент. Хоть он и был чуть больше лютни, и гриф возвышался над плечом куда как выше, чем прежде, но полукруглый корпус больше не перекатывался по спине, норовя сползти в совсем уж неподходящий момент. Да и звучание без вечного дребезжания двойных струн вызывало совсем другие эмоции.

К шаману он пришёл в компании младшего поварёнка, который нёс два кувшина с настоями.

— Это ещё зачем? — полюбопытствовал шаман.

— Один кувшин — чтобы я назавтра не шипел змеёй после сегодняшнего музицирования, — ответил бард на вопрос целителя. — Второй — просто успокаивающий чай. Признаться, мне совсем не понравилась идея засыпать вместе с петухами.

— Твоя правда, — кивнул шаман. — Но горло тебе могу вылечить и я!

— А зачем, мастер? — поинтересовался Халлар. — Не сегодня-завтра вам может потребоваться вся сила вашего Дара. Да ещё отряд Саркана куда-то к границам баронства сорвали. А горло не идёт ни в какое сравнение с чьей-то жизнью.

— Твоя правда, — важно кивнул шаман.

И они снова принялись за работу.

Сегодня они так долго не засиживались, хотя на улице уже успело изрядно стемнеть, когда шаман почувствовал, что его начинает клонить в сон. Встав из-за стола, на котором лежало несколько открытых книг с заклятиями шаманов, он опять неспешно утянулся за свою занавеску, откуда вскоре послышался тихое похрапывание. Но на сей раз бард не последовал его примеру.

Он снял с лежанки покрывало и плотно скатал одеяло в валик, который зигзагом уложил на лежанку. Потом накрыл всё одеялом и, отойдя, полюбовался на дело своих рук. Если не присматриваться, в сумерках казалось, что там лежит кто-то закутавшийся в одеяло и согнувший ноги. Конечно, взгляда днём этот обман не выдержит, но он намеревался вернуться как можно быстрее. Ещё затемно.

Потом пришёл черед вещевого мешка, принесённого с рынка. Первым бард достал из него футляр с перьями и задумался — их определённо было жалко. Ну какая же шляпа без украшения? Поэтому они из футляра перекочевали под одеяло. Затем Халлар вытащил один из камзолов и вывернул его наизнанку. И только когда он начал его надевать, стало понятно, что камзол — это скорее обтягивающий чёрный костюм, а все декоративные элементы являлись усиливающими подкладками.

Он натянул на голову капюшон, оставив открытыми только глаза, и заложил за голенище сапога футляр. Потом извлёк из мешка два свёртка поменьше и развернул их. Это оказались две металлические накладки на руки со стальными когтями, и они заняли свои места на ладонях.

Вооружившись таким образом, Халлар сунул вещевой мешок под кровать, осторожно прислонил гитару к стене и выскользнул из комнаты целителя. Стража только что прошла — и теперь у него было около часа до следующего прохода. Однако ему столько не требовалось. Время прохода стражи он выяснил накануне, прислушиваясь к шагам за дверью.

Поднявшись наверх, он примерился и вылез на наружную стену. Спуск вниз сложным не был, хотя вряд ли кто думал, что здесь вообще можно спуститься таким образом. Да обычный человек окончил бы жизнь на земле под стеной.

Но Халлар не был обычным человеком. Некоторые полагали, что Ночные Тени в большинстве своём уже не были и нормальными людьми. И в общем, были недалеки от истины. Посвящение, этот последний экзамен перед новым этапом тренировок, был ничем иным, как направленным лучшими шаманами Гильдии изменением организма.

Изменением, предназначенным сформировать из тела человека непревзойдённое оружие. Этим-то и объяснялась его почти нежная улыбка при виде постели для больных: именно на такой он лежал в то время, когда ему представился котёнок.

Стараясь не производить лишнего шума тигриными когтями на ладонях, он спускался по стене, не замеченный никем. Благо и луна, это ночное светило, создающее столько проблем Ночным Теням, была скрыта тучами, а факелы не освещали тот участок стены, по которому он осторожно сполз вниз.

Миновав таким образом и внутреннюю стражу, и внешнюю, Халлар, перетекая из тени в тень, отправился прочь от замка — в Золотую зону города, где и селились богатые жители. Туда, где живёт его сегодняшняя цель.

Жила.

Халлар криво улыбнулся. Он собирался превратить первое во второе. А для этого следовало пересечь парк и углубиться в Золотую зону. Пройти по замковой улице, свернуть на первый радиус. И отсчитать пять домов по правую руку.

Город явно строили с учётом возможной обороны. Именно поэтому и дома имели разную высоту, и улицы поворачивали немыслимыми зигзагами, соединяясь друг с другом так, чтобы любой из прорвавшихся отрядов показал спину обороняющимся с соседней улицы. А дома разной высоты — так это же отличная засидка для лучников! Стоит поднять лестницы — и каждый дом превратится в неприступную башню.

Халлар тенью вскарабкался по внешней стене на одноэтажный дом и оглянулся. Улица та самая. Нужный дом — следующий через улицу. Значит, нужно было забраться на соседний дом, трёхэтажный, чтобы дом напротив — всего с одним этажом — оказался как на ладони. И выстрел тогда придётся сверху вниз. Даже при том, что складной лук Теней неудобен для стрельбы, стрелы были тяжёлыми, и выстрел будет точен. Это лёгкую стрелу может увести от линии прицела.

Бард ухмыльнулся и начал карабкаться на стену соседнего дома. И тут — зачем он брал "когти тигра", если оказалось, что между камнями стены можно вбить половину сапога? Тут же подняться можно как по ступенькам. Что он и сделал, производя шума не больше, чем взбирающаяся кошка. Лишь бы собаки не учуяли — хотя от них должен был защитить костюм, пропитанный отваром редких трав, отбивающих у сторожевых псов всякий интерес и желание полаять.

Поднявшись на крышу, Халлар затаился за трубой дымохода и вытянул из-за голенища футляр. Отделил от него четыре металлических стенки. Сдвинул потайное отделение на дне — там лежало пять складных стрел. Взял две. На одну цель этого хватит. Складной лук Теней при минимальной сноровке можно собрать и наощупь, но неровного света масляных ламп у ворот хватало, чтобы видеть, что делаешь.

Прислушиваясь к ночной тишине, бард начал сборку, стараясь не издавать лишних звуков. Случайный скрежет — и какой-нибудь отпрыск уважаемого рода, засидевшийся в таверне, на свою беду поднимет голову и увидит что-нибудь такое, чего ему видеть было не положено. Придётся тратить лишнюю стрелу, причём совершенно бесплатно. Лучше уж без таких осложнений.

Пока Халлар размышлял и прислушивался, руки сами делали привычную, много раз повторённую работу.

Попасть выступом в канавку, что пробегает по каждой из деталей. Совместить отверстия. Прикрутить винтом. Повторить для второго плеча лука. И прикрутить плечи к деревянному основанию, коим служил футляр. Он послужит ручкой. Ребёнок справится.

Но как же был неудобен такой лук… Сгибались у него только плечи, рукоять совсем не помогала. Да и держать в ладони прямоугольный брусок… Да и стрелы, что сейчас разделены на три части… Вставить одну часть в другую, а потом закрепить тросиком, проходящим внутри каждой из стрел — просто. Но стрела должна гнуться, в отличие от этих. Зато они тяжелее, и уходят правее. Об этом необходимо было помнить при прицеливании.

Заткнув стрелы за ремень, Халлар встал и натянул тетиву. Всё это не для дальней и точной стрельбы. Но тут и расстояние было смехотворное. Он без труда мог бы перепрыгнуть на соседнее здание, но сейчас этого не требовалось. По сведениям Кончара, спальня королевского агента выходила на эту улицу. А значит, всё решится с одного выстрела. Максимум с двух.

Лук был натянут. Сейчас он ничем не походил на давешний футляр для перьев. Стрелы были собраны. Халлар осторожно выглянул из-за трубы, вглядываясь в тёмные окна. И, помянув короля и его приспешников во всех сочетаниях, выдернул из внутреннего кармана свиток ночного зрения.

Сквозь дорогие стёкла, вставленные в окна вместо бычьего пузыря или мутной слюды, было совершенно невозможно разглядеть, что происходит внутри дома.

Бард сильно не любил это заклинание. Завтра будет казаться, что кто-то неведомый выдавливает глаза изнутри черепа. В сочетании с головной болью это давало очень неприятный эффект. Но сейчас иначе было нельзя. Отсутствие ночного светила сыграло с ним злую шутку.

Халлар развернул свиток и шёпотом прочитал заклинание. Ночь окрасилась зеленоватыми тонами. И тут же стало видно, что давний враг спит в угловой комнате. Один.

Только тогда Халлар наложил стрелу на тетиву, вытянул её, коснувшись правой рукой челюсти, а тетивой губ и носа. И продолжая движение натяжения, расслабил пальцы, выпуская вестницу смерти в короткий полёт. Глухой удар тетивы по наручу, звон осколков пробитого насквозь стекла и странный хлюпающий звук слились в одну страшную мелодию смерти.

Ещё никто ничего не понял — а может, и не заметил, не услышал ничего подозрительного, и на улице стояла глубокая тишина. Но бард уже начал движение обратно, на ходу разбирая лук.

К тому времени, как он достиг стены замка, лук снова был превращён в футляр с металлическими стенками, а стрелы и тетива вновь уложены в потайное отделение футляра.

— Как будто воздух стал чище, — прошептал он, с предельной осторожностью забираясь на стену замка. Не хватало ещё в самый последний момент привлечь к себе внимание и всё испортить.

Послышались шаги — по стене шёл дозор. Халлар замер, всем телом прильнув к стене и затаив дыхание, чтобы ничем не выдать себя. Ему удалось остаться незамеченным, и стражники прошли мимо, не посмотрев вниз.

Выждав, пока их шаги затихнут в ночной тишине, бард поднялся к краю стены, подтянулся на руках, и вскоре крадучись, короткими перебежками, часто замирая и прислушиваясь, прокрался к комнате шамана. Едва он закрыл за собой дверь, как снова послышались шаги — внутренняя стража обходила коридоры замка.

Шаман так и не пошевелился — успокаивающий настой сделал своё дело.

Вскоре бард лежал на своей кровати, но сон так и не шёл. И вроде рядовое убийство, не первое и не последнее в его жизни. Сколько таких уже было? Десяток? Сотня? А сколько таких ещё будет? И всё-таки это отличалось от остальных тем, что оно не было просто Заказом. Оно было местью. За отца. За мать. За братьев и сестёр.

Как там говорят мудрые? Путь в тысячу лиг начинается с первого шага? Этот шаг уже сделан. Последним будет убийство короля. Но до него надо было ещё дожить. А пока следовало продумать свои действия дальше. Завтра начнётся суматоха — убили человека короля. Через неделю сюда приедут королевские дознаватели. На это время стоило покинуть замок… Да и город. Значит, до их прибытия надо закончить заклинание.

Задумавшись над последней мыслью, он едва не вскочил с кровати и не схватился за гитару, но остановил себя. Сейчас спать.

И всё-таки мысль о произошедшем будоражила кровь. Будоражила настолько, что Халлар не выдержал, встал и схватил со стола кувшин с настоем, который заварили для шамана. Изрядно отхлебнув из него, бард снова лёг. Завтра будет новый день. И надо быть готовым к визиту дознавателей.

Это была последняя мысль провалившегося в сон сознания.

Глава 12

Утро в замке действительно началось с суматохи. Ещё сквозь сон Халлар услышал крики во дворе, которые переместились в замок. Вскоре началась беготня по лестницам, вслед за которой раздался громкий и требовательный стук в дверь.

— Иду! — послышался хриплый со сна голос шамана. Как только он отпёр дверь, лабораторию целителя тут же заполнила стража. Бард продолжал лежать и прикидываться спящим. Когда тело под полным твоим контролем, это совсем несложно — даже самый внимательный человек легко обманется, глядя на ровное дыхание и отсутствие движения глаз. Главное — не выказывать интереса к происходящему.

— Где ваш постоялец, Ласло? — громкий, повелительный голос. Не барон. Значит, дознаватель. Стража только для придания веса словам. Ну и вдруг представится возможность схватить подозреваемого.

— Вон спит, — целитель закашлялся и схватил со стола кувшин. Сделал долгий глоток. — Интересно, где он такой рецепт нашёл? Действительно помогает.

— Что и от чего помогает? — недоуменный голос дознавателя.

Ай да Ласло. Как он сбил настрой официального лица… Осталось только дождаться, чтобы самого Халлара разбудили. Желательно стража. Главное — не вставать самому в ближайшие минуты. И не перетянуть время — иначе это может стать подозрительным: любого человека разбудит громкий разговор.

— Настой этот, для горла. И жажду отменно утоляет.

— Мне нет дела до ваших настоев, — прорычал дознаватель. — Будите вашего постояльца.

Тут же по ложу для больных пришёлся чей-то пинок. Явно стража развлекается.

— Да? — Голос предательски дал петуха. Халлар оторвал от подушки голову. Ошалело огляделся. Приметил сначала стражу, а потом и двоих собеседников. Сфокусировал взгляд на кувшине. — Мастер Ласло, это у вас какой кувшин?

— Тот, что тебе нужен сейчас, — кувшин перекочевал в руки барда, и теперь Халлар сделал не менее долгий глоток.

— Что происходит? Зачем здесь стража? И это кто? — главное не перебарщивать. Три вопроса. Максимум. Теперь дождаться ответа. И одеться. Негоже перед незнакомыми людьми в исподнем щеголять.

— Здесь я задаю вопросы, — голос дознавателя стал резким. — Кто такой? Откуда прибыл?

— Халлар, бард, — пожимая плечами, ответил Халлар. — Иду из баронства Джеллерт. По пути увидел обоз и прибился к нему. Помогал отбиться от разбойников. Меня захватили. Бежал. Да я же позавчера это барону Баласу рассказывал!

— Я не барон Балас, — отрезал дознаватель. — С какой целью явился в Ботонд?

От неожиданности Халар захлебнулся.

— С какой целью родился? — пробормотал он сквозь кашель. Впрочем, даже в таком виде это было сказано таким тоном и голосом, что стража не сдержала улыбок, а у шамана вырвался смешок.

Поставив кувшин на стол, чтобы неровен час не разбить после такого же уместного ответа, он продолжил, затягивая последние шнурки камзола.

— Бард я. Бродячий. Это значит, что я брожу по деревням и городам королевства и даю концерты. За эти концерты мне платят, на что я могу жить и продолжать своё путешествие дальше.

— Из баронства Джеллерт, значит, — повторил дознаватель. — И тут как раз Саркан Джеллерт решил поступить на службу к барону Ботонду. Вы с ним в сговоре, получается…

— А до этого был в Бертоке. А тут с их стороны на Ботонд совершили нападение. Я, значит, и с ними в сговоре?

— Чем занимался ночью? — требовательно спросил дознаватель.

— Сначала помогал мастеру Ласло с заклинанием, потом спал, — ответил бард. — Что случилось-то?

— Что-то подозрительное ночью слышал? — продолжал расспросы дознаватель.

— Подозрительное? Ночью?! — переспросил бард. — Вам бы у мастера Ласло осведомиться, он спит куда чутче, чем я. Вот и дверь вам открыл. Я же, кажется, уснул ещё не долетая до постели.

— Где Саркан Джеллерт? — рыкнул дознаватель.

— С отрядом барона Баласа на западе, из-за вторжения Бертока, — ответил кто-то из стражников.

— Но здесь его люди, примерно три десятка, — добавил другой. — И все — форменные разбойники.

— Выезд из города закрыт, — бросил Халлару дознаватель. — Оставайся в замке. Где эти разбойники? Ведите!

Это было сказано уже страже. Спустя минуту в комнате остались только шаман и бард — и поварёнок, осторожно заглянувший в открытую дверь.

— А я знаю, я знаю, что случилось! — затараторил он. — В Золотом круге убили какого-то важного человека, вот господин дознаватель убийцу ищет! Ух, строгий какой!

— Ужас какой, — отозвался бард и всучил ему оба кувшина. — Хорошо, что зашёл. Отнеси, пожалуйста на кухню. Интересно, кого и за что убили? Да ещё и в Золотом круге. Куда стража-то смотрела?

— Стражу всю допросили тоже, — частил поварёнок, забирая кувшины. — Ух, как господин дознаватель на них кричал! Шкуру спустить грозился! Господин бард, там Аранка велела передать, что завтрак готов, извольте кушать идти.

— Спасибо малой, — бард потрепал его по макушке и подхватил гитару. — Сейчас приду.

Он посмотрел на шамана.

— Мастер Ласло, во сколько к вам зайти? Утром, да и в обед, я так полагаю что не стоит?

Шаман согласно зевнул.

— После обеда заходи. Да прихвати ещё того настоя, уж очень хорош…

Бард согласно кивнул.

— Я даже рецепт расскажу, сможете сами заказывать, когда меня тут не будет.

Он закинул гитару за плечо и вышел из комнаты. До целителя донеслось приглушенное: "Надо же. Даже стражу подозревает. Успели бы они добежать от замка…"

После обеда попасть к шаману барду не удалось. Стражу, его самого, всех мужчин из прислуги, кто не был слишком стар, и людей Саркана Джеллерта собрали на пустыре. Люди обеспокоенно перешёптывались — всех интересовало, что происходит, и не поймали ли убийцу знатного господина из Золотого круга.

— Его милость барон Балас Ботонд повелел устроить соревнование, — начал маршал Бартос. — Тот из вас, кто сможет попасть в мишень пятью разными стрелами, будет отмечен бароном как лучший стрелок, и получит награду.

Толпа оживилась. Состязания — это любили все, и участники, и зрители. Поединки на мечах или верхом на копьях были для стражи и знати, а стрелять из лука худо-бедно умел почти каждый, кто был не прочь немного побраконьерствовать в баронских лесах. И если повезёт не промазать по мишени — как знать, не возьмёт ли его милость удачливого стрелка из прислуги в своё войско? Тогда можно будет не беспокоиться, как прокормиться самому и прокормить семью — солдатам барон платил хорошо.

Бард насторожился. На состязание были собраны стража и вчерашние разбойники, то есть люди Саркана. Ладно. Мужчины из прислуги. Уже странно. И он сам. Он-то как на эти соревнования попал? Уж не стрелка ли ищут? Не нашли во время опросов — решили посмотреть, как стрелять будут? Представление, значит, устроить? Ну — будет вам представление. Первый закон бродячего артиста — выставляясь напоказ, будь готов, что над тобой будут смеяться, и достойно сноси и награду, и помидоры.

Первыми стреляли стражники. По очереди вставали напротив набитого соломой мешка, который по странной случайности располагался от стрелков ровно на том же расстоянии, с которого бард стрелял по своей цели, делали поправку на ветер и выпускали пять стрел — все разной длины и толщины, и одна из них — короткая и толстая, очень похожая на ту, которая оборвала жизнь королевского агента. Пока стрелки менялись, поварёнок выдёргивал стрелы из мешка и приносил их обратно.

Только двоим удалось попасть в мешок всеми пятью стрелами — короткая почти у всех улетала мимо цели.

За стражей стреляла прислуга — не повезло никому. Следом вызвали барда.

Короткая, толстая веретенообразная стрела приковала внимание. Очень похожую стрелу он выпустил накануне. А значит, это никакие не соревнования. Ищут его. Или, скорее, того, кто сможет такой стрелой попасть в мишень.

— Может, лучше ножами? — спросил он вслух. — Всё привычнее.

Действительно, он много раз показывал своё искусство жонглирования самыми разными предметами.

— Вот когда барон Ботонд соблаговолит назначить соревнования по метанию ножей, тогда будут ножи, а сейчас — луки! — провозгласил маршал.

Ну да. Ищут именно стрелка. Бард снял с плеча гитару, поискал взглядом, куда её можно пристроить, и прислонил к ограде около того места, где стоял сам. Вышел на поле. Получил лук и стрелы. Подошёл к позиции для стрельбы и высыпал стрелы в корзинку. Предстояло самое сложное.

По большому счету, есть только два способа натяжения лука. Первый — захват тетивы пальцами. Неважно, где стоит стрела и как при этом располагаются пальцы. Второй способ — с помощью кольца лучника. Он позволяет растягивать куда как более тугие луки и стрелять чаще, зачастую удерживая при этом стрелы в кулаке, сжимая при этом ещё и саблю. И тут самая хитрость в том, как правильно наложить стрелу на лук.

Если идёт натяжение пальцами, то тетива скручивается чуть влево, что позволяет удерживаться стреле справа. И наоборот, если стреляешь с кольцом. Тогда стрела прижимается к рукояти лука слева. И на этом обычно сыплются новички из тех, кто и лука-то в руках не держал. На свою беду, ему дали нормальный боевой лук. Значит, представление получится гораздо более ярким.

Бард вытащил первую длинную стрелу. Попал тетивой в пропил на пятке стрелы и, аккуратно придерживая стрелу за хвостовик, наложил её на лук слева. Едва стража заметила его манёвр, как послышался слабый смех. Зрители пока ничего не заметили.

Натянуть лук, удерживая стрелу пальцами за пятку, практически невозможно. Особенно если лук не детский. Этот таковым не являлся, и поэтому, едва бард начал натягивать тетиву — стрела просто выскользнула из пальцев и упала под ноги.

Теперь смех послышался и со стороны людей Саркана. Зрители пока ничего не поняли — им вид закрывала его собственная спина.

Бард поднял стрелу и повторил манёвр, теперь показывая то, что он делает, зрителям, и словно не понимая, что за смешки слышатся вокруг.

Стрела опять выскользнула из пальцев, едва он начал натягивать лук. Теперь смеялись и зрители.

— Ты натягивай лук пальцами, а не стрелой, — не выдержал поварёнок.

— Пальцами? Вот так? — он схватил тетиву кулаком. — А стрелу куда?

— Не кулаком, а пальцами, — повторил поварёнок. — Стрелу пяткой на тетиву. Под стрелу два пальца — средний и безымянный. Указательный над стрелой. И стреляй.

Халлар мысленно улыбнулся тону поучающего его поварёнка. Точь-в-точь Наставник в те далёкие времена, когда он осваивал луки.

Но надо было показать, как он усвоил урок. Лук вертикально. Поместить стрелу прорезью в пятке на тетиву. Два пальца под стрелой, указательный над ней, и сама стрела лежит справа от лука. На большом пальце. Начал натягивать, и стрела, не удерживаемая ничем, под воздействием чуть скручивающейся при натяжении тетивы слетела с большого пальца и упала на землю.

Толпа взвыла от восторга.

— Стрелу надо на указательном пальце держать, не на большом! — воскликнул невольный учитель. Похоже, рушился весь ореол героического барда, что в одиночку спас возниц от разбойников. — Или горизонтально его поверни.

Халлар снова наклонился и подобрал стрелу. Лук, как учили, набок. Стрелу пропилом в тетиву, и саму сверху, на рукоять лука. Пальцы снизу на тетиву. Стрела между указательным и средним. Всё хорошо и ничего не падает, но лук в таком положении можно натянуть только до груди. Ни о какой дальности и точности стрельбы речи вообще не идёт, но зато стрела не упала. В мешок, правда, тоже не попала. Не долетела.

Поварёнок тяжело вздохнул.

— Хватит, следующий! — послышался сдавленный от смеха голос барона.

— А я говорил, что из лука стрелять не умею, и мне проще ножами жонглировать, — вслух повторил бард, возвращаясь на место.

Следующими стали бывшие разбойники, которых привёл в замок Ицкоатль. Эти стреляли безукоризненно — если не считать той самой, пятой короткой стрелы. С ней справился только один. Все пять стрел легли кучно, одна к одной.

— Ну, господин дознаватель, — сказал, поднимаясь со своего места, барон, — кажется, мы нашли нашего стрелка. Взять его и в камеру до прибытия королевских дознавателей.

Несчастного тут же скрутили и поволокли прочь под жалобные вопли:

— Это был не я, жизнью клянусь! Да вы на стрелу посмотрите — она же один в один как у Ночных Теней! Это они, они убили!

Это верно. Может, следовало устранить цель ножом? Кстати, а почему…

— Ваша милость, он же не один попал короткой стрелой? — поклонился бард.

Барон нахмурился, но всё же снизошёл до ответа.

— Мою стражу допросили первой. Никто не покидал своего поста, это установлено совершенно точно. Я лишь хотел посмотреть, справятся ли мои люди с задачей.

Выслушав ответ, бард поклонился снова. Ох, как же будет недоволен Ицкоатль. С другой стороны, его люди, ему и выручать. Сам бард тут случайный человек в непонятной роли помощника целителя. Но повиниться перед братом всё-таки стоит.

За подбором нужной тональности заклинания уже совсем стемнело, когда во дворе замка послышался нарастающий шум. Шаман прервал музыкальные изыскания и выглянул за дверь, где обнаружил подслушивающего поварёнка.

— А ну, сбегай, узнай, что там такое, — велел он вместо обещанного проклятия.

Испугавшийся было мальчишка приободрился, убежал и вскоре вернулся с новостями.

— Отряд господина Саркана прибыл! — выпалил он. — С победой! Только что-то солдаты какие-то пришибленные и неразговорчивые.

— Ладно, — кивнул целитель. — А теперь…

— Господин Ласло, а мне кажется, то, что вы поёте, на пастушью песню походит! — выпалил поварёнок. — Я что-то похожее слышал, когда в деревне жил! Помогал старому пастуху, вот он напевал, говорил, коровы лучше рожают!

— Пастушья песня? — переспросил бард и взял несколько аккордов. — Эта?

Песен он знал великое множество. Мелодия действительно была похожа на то, что они пробовали каждый вечер. Похожа. Но и только.

Поварёнок закивал и удрал, пока не наградили подзатыльником или проклятием.

Пастушья песня. Много повторов. Петь можно с любого куплета и не ошибёшься.

Бард звучно хлопнул себя по лбу. Как же он забыл ещё один принцип построения заклинаний?

— Мастер, — начал он. — Под новую музыку и настраиваясь на свой Дар. Почувствуйте себя пастухом. Вас разморило солнцем, скучно, и надо дождаться вечера, когда можно будет отогнать стадо домой.

И бард взял первые аккорды.

— Что, маленький проказник навёл на нужную мысль? — поинтересовался шаман, но ответа не стал дожидаться. Откинулся на спинку стула, прикрыл глаза, представляя себе залитый солнцем луг, ласковый ветерок, погудку толстых мохнатых шмелей в клевере и добрые, печальные глаза коров с длинными загнутыми ресницами — на зависть любой красавице.

Отклик они почувствовали одновременно, не успел бард пропеть и пары слов. Если бы тут была цель для заклинания, целитель мог бы ощутить и то, как его Дар медленно, но верно справляется с болезнью.

— Мастер, оно работает! — всё ещё не веря себе прошептал бард, приглушив струны рукой.

Шаман звучно хлопнул себя по бёдрам.

— Вот паршивец! — расхохотался он. — Мы тут чуть все голоса себе не сорвали, а он — пастушья песня! Но ты молодец, тут же подобрал…

Он перестал смеяться.

— Но это же значит… Мы можем помочь его милости?

В этот момент за дверью послышались быстрые шаги, дверь распахнулась и заглянул стражник.

— Господин Ласло, там отряд вернулся, раненые есть. Вы бы посмотрели…

Бард тут же встал, закинул гитару за спину. Хоть Дара у него и нет, но помочь он всё-таки сможет. Да и целитель при его помощи истратит куда меньше сил, чем при обычном исцелении.

— Мастер, я с вами. Работаем так же, вы сосредотачиваетесь на Даре, я играю. Сил на лечение уйдёт намного меньше.

Согласно прокряхтев что-то себе под нос, Ласло выпустил барда из комнаты и запер дверь за собой.

Глава 13

В отряде оказалось всего несколько легкораненых солдат. Их исцеление много времени не заняло, но вот настроение вызывало вопросы. Когда возвращаются с победой, не выглядят подавленными и мрачными.

— Что случилось-то? — спросил шаман, покончив с лечением. — Как в воду опущенные все.

— Да господин Саркан, — отозвался один из бойцов. — Из-за него всё…

— Что, помер по дороге? — не понял Ласло.

Солдат помотал головой.

— На нём ни царапинки. Я про другое.

— Да он лютее лютого зверя, оказывается, — вмешался другой боец.

И тут всех как прорвало.

Перебивая друг друга, солдаты рассказывали, как господин Саркан велел перебить всех до единого людей барона Бертока, а его сына и вовсе лично казнил.

— И ладно бы просто голову отрубил! — выпалил кто-то. — Заживо кожу содрал с него, а потом сердце вырвал и в огонь кинул!

И это действия Ицкоатля. Не Саркана. Кто его знает, что у них там принято? И зачем?

"Стоп. Что-то он говорил про своих могущественных духов. Но ведь и у нас есть духи. И иногда они требуют жертву. Сжечь еду. Задавить курицу или забить овцу. Это всегда было просто, понятно и привычно. Но снять кожу, вырвать сердце и бросить в костёр. Какой-то ритуал жертвоприношения для его… Как он их назвал? Теоме? Боги?"

— А больше никаких странностей за ним не заметили? — спросил бард, очнувшись от размышлений.

— Да дрался он поначалу как-то странно, — припомнил кто-то ещё. — Мечом бил как дубиной, плашмя. А потом ничего, приноровился… Я всё думал — погнёт меч или сломает.

— А что с сёлами на границе? — полюбопытствовал бард.

— Абошар начисто сожгли, — ответили ему. — Соседнее, Велсту, пытались поджечь, но там уже и мы подоспели, не дали по ветру пустить…

— Вот вам и ответ про его жестокость, — немного подумав, сказал Халлар. — Он же поклялся защищать людей барона. А тут такое. Кто-то сгорел, кого-то убили. Наверняка и девок много снасиловали. Вот и не выдержал.

— Никто никогда в наших местах никого так не наказывал, — убеждённо проговорил солдат. — Совсем озверел он в этой своей разбойничьей шайке, вот что я скажу.

— Как будто кто-то прежде отваживался на что-то большее, чем простой грабёж порубежных сёл, — ответил Халлар. — Может, и озверел. Но осуждать не буду.

— Теперь Берток как пить дать нам войну объявит, — послышался чей-то вздох.

— Отобьёмся, — донеслось в ответ.

— Ну, тут наши услуги больше не нужны, — шаман поднялся на ноги, посмотрел на своего постояльца. — Ты как, ко мне ночевать пойдёшь, или ещё куда?

Он не забыл слова поварёнка, переданные Халлару от кухарки Аранки. Чтобы та специально кого-то на завтрак зазывала? Такого Ласло не припоминал.

— Куда мне ещё идти-то? — ответил бард и тоже встал. — Таверна далеко, место для ночлега нашёл только у вас. Да и интересно посмотреть, что выйдет с тем заклинанием.

— Ну тогда пошли, время уже позднее, да и устал я, — с этими словами Ласло направился к выходу из казармы.

Утром Ицкоатля огорошил новостями поварёнок. Только он поздоровался с бардом и настроился как следует позавтракать после долгой дороги практически натощак, побаловать ноющее от нагрузок тело, как этот вёрткий мальчуган подлетел к нему со словами:

— Господин Саркан, а вашего Игнака вчера в тюрьму бросили!

Он тут же огрёб подзатыльник от старшей кухарки, но Ицкоатль уже потерял всякий аппетит.

— Что случилось? — требовательно спросил он.

Саркан помнил Игнака — это был охотник из тех, что белку в глаз бьют и три кольца на одну стрелу надевают в полёте. Но чтобы тот натворил что-то?

— Вы ешьте-ешьте, господин Саркан, — кухарка поставила перед ним чашку с похлёбкой. — Ничего вашему Игнаку не сделается, пока вы едите… Пока вы ездили на границу, ночью кто-то в Золотом круге важного человека убил, слугу королевского. Говорят, какой-то очень странной стрелой. Почитай как веретено выглядит, только длинное. Ну вот, его милость и устроил испытание — кто похожей стрелой в цель попадёт, тот, значит, и убийца. Наутро господин дознаватель весь замок перевернул, всех допросил, но других, на кого бы подозрение пало, не нашли… Так Игнак и стал виноватым.

— То есть оговорили парня, — Ицкоатль кивнул. — Ладно, разберусь…

Он уже знал, кто на самом деле убил слугу короля. Его побратим. О том, чтобы выдать его, и речи не шло — но Игнака надо было спасать. Однако прежде действительно следовало поесть.Ему понадобятся силы, если придётся драться.

Пока он ел, к нему подсела Аранка, сверкая приоткрытыми в улыбке жемчужными зубками.

— Господин Саркан, а вы не расскажете, как с Бертоком сражались? — спросила она. — Страсть как послушать хочется про ваши подвиги!

— Расскажет, если настроение будет, — благодушно ответил бард. — Только перед тем, как к барону идти, Саркан, навести то место, где мы встретились.

Халлар потянулся.

— Ладно, кто как, а я на рыночную площадь. Поиграю на публике. Артисты должны прибыть.

Старшая кухарка согнала полотенцем с лавки улыбчивую Аранку:

— А ну, кыш, вертихвостка! Вон сходи лучше на рынок, яйца почти кончились. Матьяса с собой возьми.

По тому, как запрыгал поварёнок, Ицкоатль узнал, что Матьясом зовут именно его.

— Мы с вами тогда пойдём, господин бард, — обрадовалась ничуть не расстроившаяся Аранка. — Подожду вас.

— И заставишь господ торопиться? — кухарка упёрла руки в бока. — Я сказала на рынок, а не ждать! Вон корзина, бери и иди!

Аранка надула губки, но это не произвело на кухарку никакого впечатления. Пришлось ей подчиниться.

— Кстати, все хотел спросить, кто стиркой в замке занимается? — поднял голову от чашки и посмотрел на кухарку Халлар. — Камзол поставить, так ведь и скоро и стоять будет. Негоже в таком перед публикой появляться.

— Вам сейчас или после? — спросила кухарка. — Если после, то как вернётесь — зайдите, Матьяс вас проводит к Бригитте, она у нас прачками распоряжается. А если сейчас — я сама проводить могу.

— Очень меня выручите, — обрадовался бард. — Только к мастеру Ласло загляну, переоденусь.

Вернулся он буквально через несколько минут, одетый в новую одежду. И даже из новой шляпы торчали два длинных фазаньих пера.

Кухарка как раз закончила свои дела на кухне, вытерла руки и повела Халлара по длинным запутанным переходам куда-то вниз, в самое основание замка.

Там за одной из дверей их встретила дородная женщина в простом, опрятном платье. Под её присмотром несколько девушек разбирали сваленную в кучу грязную одежду.

— Джизи? — Бригитта была удивлена появлением гостей. — Вот уж не ждала тебя увидеть. Сегодня ведь не ваш день?

— Не наш, но вот господину барду надо кое-что в порядок привести, — ответила кухарка. — Сделаешь?

Бригитта перевела взгляд на Халлара.

— Чем могу помочь, господин бард? — спросила она.

— Мне бы постирать кое-что из одежды, — ответил Халлар. — Камзол, почитай, с леса не менял. И всё остальное тоже. Не представляю, как меня мастер Ласло ещё терпит. А если некогда, то покажите, где, сам вечером могу.

— Сделаем, — старшая прачка кивнула ему, — оставьте. Как будет готово, пошлю отнести к господину Ласло, вы же у него остановились?

— У него, — улыбнулся бард и протянул женщине свёрток с одеждой. — Так уж получилось, что ночевать я могу или у него, или в городе. Но ночные прогулки по замку… Не приветствуются.

— Это верно, — подтвердила кухарка. — Не любит его милость, когда по ночам кто-то шастает без дела. Ну, пойдём обратно? А то ведь потеряешься здесь без провожатого, в тюрьму забредёшь… — кухарка неожиданно перешла на "ты".

Ну да, где же ещё быть тюрьме, как не в подвале?

— А что, Игнак тоже здесь сидит?

— А где ж ему быть? — удивилась Джизи. — Конечно здесь. Вон сегодня с кухни Матьяс ему завтрак носил, прямо как важному господину.

— Признаться, не верю я в его виновность, — поведал кухарке бард, поспешающий за ней следом. — Да ещё эта стрела. Я, конечно, в луках не специалист, но он что-то прокричал про Ночных Теней. Ну какая из него Тень?

— Да разве ж Тени выглядят как-то особенно? — усмехнулась та. — Если б по ним за милю было видно, кто они такие, как бы они свои дела в тайне проворачивали? На вид-то они самые обыкновенные должны быть, вот как ты, к примеру… Или я.

— Обыкновенные, это да, — согласился Халлар. — Только вот они наёмники. А часто вы слышали про наёмника в разбойниках? Мне вот не доводилось.

— С моё поживёшь — и про наёмника в кухарках услышишь, — шепнула Джизи, сделав едва заметный знак, который любой человек принял бы за случайное движение.

Любой. Кроме Ночной Тени.

— А такое бывает достаточно часто, — даже не прошептал, а всего лишь пошевелил губами бард, сделав чуть заметное движение плечом, что являлось одним из ответов одной Тени для другой. В голове же роилась куча вопросов, начиная от того, зачем она здесь и какое задание выполняет. И почему пошла на самораскрытие?

— Иштван сказал, ты свой человек, — всё так же тихо проговорила кухарка. — Сказал, помочь, если нужно будет.

В ответ Халлар только примкнул веки, давая знать, что понял. Однако ритуал не мог быть завершён, пока он не назовёт своё имя.

— Полевой агент полного Посвящения Кот, — и досадливо поморщился. — Хотя какой Кот? Котёнок, скорее.

— Распорядитель второго звена Ласка, — прозвучало в ответ.

— Отставка, — скорее выдохнул, чем сказал бард. — Никогда о таком не слышал. И глава сети. Я-то думал, что глава сети — это Кончар. Ладно, большая просьба — присмотрите за побратимом, чтобы глупостей не наделал, когда меня тут не будет. Вряд ли королевского дознавателя обманет "пойманный убийца" Игнак. А вот Саркан может и вспылить. Мне самому за пару дней до прибытия дознавателя надо будет исчезнуть на пару недель. Кто знает, кто у него в свите?

— Присмотрим, — пообещала Джизи. — Ворота уже открыли на выезд из города, путь свободен…

Они выбрались из путаницы коридоров в уже знакомый барду проход, ведущий на кухню. Там кухарка попрощалась с бардом и поспешила по своим делам.

Поспешил на выход из замка и Халлар. Ему было надо на рыночную площадь. Приходилось поддерживать свою легенду — иначе какой же он бродячий бард, если находится в городе и не выступает?

Но надо же… Распорядитель. Второго звена.

Выше только совет Клана.

Оставшись в одиночестве, Ицкоатль глубоко задумался. Вряд ли побратим имел в виду ту лесную поляну, где состоялась их первая встреча. Туда полдня добираться, и зачем? Для того, чтобы потолковать, можно и поближе место найти. Оставались ширма для артистов и таверна "Под мостом". Он решил посетить их в том же порядке, в каком это было в прошлый раз. Если Халлар не отыщется с артистами — в таверне будет наверняка.

Что-то побратиму было известно такого, о чём не знали остальные и не догадывался сам Ицкоатль. Иначе он не стал бы предупреждать о необходимости разговора. Но прежде следовало поговорить со своими людьми.

Сразу после завтрака Ицкоатль отправился в казарму, где разместили его отряд. Встретили его с надеждой, смешанной с опасением.

— Господин Саркан, а Игнака казнят? — этот вопрос занимал всех.

— Сделаю всё, чтобы этого не случилось, — пообещал он. — Но мне надо знать — кто-то может подтвердить, что Игнак не покидал казарму?

Его люди переглядывались.

— Вообще он выходил, — сказал кто-то. — По нужде. Вышел и вскоре вернулся. Но за это время он бы и до стены дойти не успел, не то что в Золотой круг сбегать и обратно.

Ицкоатль кивнул. Память Саркана услужливо подсказала, что Золотым городом именовалась часть Ботонда, прилегающая к крепости. Там жили самые богатые и родовитые. И самые важные, вроде королевских агентов. Для купцов и состоятельных ремесленников отводилась часть подальше от замковых стен — Серебряный город. А люд попроще селился по внешнему краю, в части, которая называлась Бронзовым городом или коротко — Бронзой. Там же располагался рынок и большинство таверн.

Чтобы попасть в Золотой круг, нужно было миновать замковые ворота или перелезть через крепостную стену и спуститься по ней вниз.

— Игнак слишком грузен, чтобы по стенам карабкаться, — сказал Ицкоатль. — Я разберусь с этим.

— Господин Саркан, — остановил его кто-то, когда он уже собирался уходить. — А правда, что солдаты, которые с вами ходили, рассказывают? Что вы сына барона Бертока…

— Правда, — Ицкоатль улыбнулся.

— Но зачем?! Теперь же война будет…

— Именно за этим, — отозвался Обсидиановый Змей. — Чтобы была война.

Его люди озадаченно переглядывались.

— Я младший сын, — пояснил Ицкоатль. — От моего отца мне достанется только имя. Но я не собираюсь всю жизнь быть безземельным нищим младшим сыном барона Джеллерта. Я хочу своё баронство. Берток меня вполне устраивает.

Во взглядах бывших разбойников появилось понимание.

Достаточно во время войны убить барона и захватить его замок, чтобы получить право на его земли. Если, конечно, не останется прямых наследников, которые могут обратиться к королевскому суду за восстановлением в правах. Но барону Андрису это не помогло — с чего бы с бароном Бертоком сложилось иначе?

А когда их командир станет бароном — кому достанутся должности при нём? Кто станет маршалом, кому достанется место сенешаля? Конечно, самым верным и отважным из его людей!

— Мы с вами, господин Саркан! — вырвалось из трёх десятков глоток.

Бард нашёлся на том же самом месте, где его в прошлый раз увидел Саркан. Он опять аккомпанировал какой-то компании артистов, но на этот раз не хватался ни за чужой реквизит, ни за что-либо ещё, и был достаточно задумчив. Впрочем, эта задумчивость была заметна только знающим его людям.

Заметив Ицкоатля, он слегка наклонил голову и встал с места. Приглушил струны правой рукой и резко сжал и разжал левую ладонь, как будто её внезапно начало сводить. Впрочем, это могло оказаться правдой — играл он достаточно долго.

Дробный перестук шариков бродячего жонглёра заглушил слова барда, сказанные одному из артистов. Тот кивнул, и в воздух взлетели несколько колец, которые тут же поймал и отправил назад его помощник. Представление шло своим чередом, даже без музыканта, который отправился за ширмочку, где переодевались и приводили себя в порядок артисты.

Ицкоатль обошёл толпу зрителей, чтобы не протискиваться сквозь неё, вплотную подобрался к ширме и вполголоса спросил:

— Где тебя ждать?

— Таверна. Через час, — послышался ответ барда. — Они уже заканчивают.

— Понял, — отозвался Ицкоатль и пошёл обходить торговые ряды, не столько надеясь найти что-то нужное для себя, сколько для того, чтобы скоротать время. Была у него ещё одна задача — сбыть собранные с тел немногочисленные побрякушки. Он рассудил, что монетами разделить добычу и никого не обидеть будет куда проще, чем украшениями. Справившись с этим делом не без помощи памяти Саркана, он ссыпал выручку в кошель и направился к назначенному месту — время уже поджимало.

Барда в зале не было ни на первый, ни на второй взгляд, но, когда Ицкоатль направился к уже знакомому месту, к нему подскочил хозяин таверны и показал на лестницу, ведущую куда-то вниз. И только внизу стало понятно, что в этой таверне были даже комнаты для тех, кто не любил есть на виду. Можно было догадаться и о том, что ни один звук за пределы закрытых дверей не распространится.

Одна из дверей открылась — там в одиночестве сидел бард.

— Заходи. Признаться, мне совсем не понравилось, как нас доставили в замок в тот раз.

— Никакого удовольствия, — согласился Ицкоатль, прикрывая дверь за собой и проходя к столу. — О чём ты хотел со мной поговорить?

— Ну, сначала я хотел повиниться за то, что ненароком подставил твоего человека, — ответил Халлар. — Обалдуи они, конечно, у тебя, не сообразили, что визит дознавателя не может предвещать настоящее соревнование. И тем не менее, он сидит в подвале по моей вине. Если хочешь, могу вытащить, но ему придётся уходить к барону Андрису. Однако пока ему там ничего не грозит до прибытия королевского дознавателя, а тот не настолько глуп, чтобы не понять, что взяли первого попавшегося. Всё-таки подпись я оставил достаточно чёткую.

Ицкоатль кивнул. Он так и понял, когда только услышал про арест своего человека, что здесь замешан побратим.

— Попробую достучаться до барона, — решил он. — Если не получится — подожду королевского дознавателя. А если и тот не решит проблему… Тогда её решу я.

— А вот перед приездом королевского дознавателя мне придётся уйти, — продолжил бард. — С заклинанием мы закончили, так что и оставаться мне вроде незачем, так что подозрительным это не станет. Меня он не знает, но что у него за свита, мне неизвестно. Вдруг кто-то из них со мной знаком?

— А я займусь пока своей землёй, — решил Ицкоатль. — Надо будет съездить проведать молодого барона. Узнать, как он там, да поговорить с ним о дальнейших делах. Если, конечно, старый барон согласится меня туда отпустить, а то у нас тут небольшая война наметилась…

— Зря ты так думаешь, — ухмыльнулся Халлар. — Ты уже показал свой норов, и он не будет посылать сюда никого. Мало приятного лишиться ещё кого из своих сыновей. Скорее всего, он или пожалуется королю, или вовсе промолчит. Всё-таки сам начал сёла жечь. За это король по голове не погладит. Против его воли пошли.

— Струсит? — Ицкоатль почти огорчился. — А по тому, что осталось в памяти от Саркана, вроде боевой человек…

— Так, что ещё? — бард основательно приложился к кружке с элем. — Прислушивайся к советам старшей кухарки. Мудрая женщина и плохого не посоветует.

Обсидиановый Змей кивнул.

— Раз ты говоришь — буду слушать её. Один совет она уже дала — от Аранки подальше держаться. Может, без тебя на кухню не ходить, а то эта девушка там так и липнет? Попрошу Матьяса, пусть мне еду в комнату приносит… Да, как с тобой связь держать, если что?

— Аранка это проблема, — вздохнул бард. — Впрочем, если я чего-то понимаю в мужчинах, то завтра-послезавтра проблемой она быть перестанет. Месяца на три. Мы с целителем закончили заклинание. Что же до связи — через Кончара. Он меня завсегда найдёт. Да и я ненадолго. Надо же тебе твою диковину привезти. И кстати. Будешь в пещере у Андриса, захвати для меня пару-тройку агатов.

Ицкоатль покопался в памяти, понял, о чём его просит побратим, и согласно кивнул.

— Тебе каких, побольше, поменьше?

— Средних, — ответил Халлар. — Камнерез из меня никакой. Всё равно придётся на огранку отдавать.

Внезапно он запнулся, его лицо расцветила улыбка и он спросил у брата:

— Совет примешь?

— От тебя — приму, — серьёзно ответил Ицкоатль.

— Отложи разговор с бароном на завтра. — тихий голос барда чуть не звенел от удовольствия. — Завтра он скорее всего отпустит Игнака. Правда, под твой личный контроль, и до визита королевского дознавателя.

— Хорошо, — согласился Обсидиановый Змей. — Но почему ты думаешь, что завтра он будет сговорчивее?

— Заклинание мы с шаманом освоили, — повторил свои слова Халлар. — Сегодня, ближе к вечеру, он будет лечить барона. После этого барон проведёт ночь с Аранкой. Каким ему ещё быть после такой ночи, да ещё и зная, что он теперь здоров?

— Очень довольным и полным надежд на обретение наследника, — усмехнулся Ицкоатль. — Что ж, постараюсь не испортить ему настроение.

Глава 14

К обеду побратимам пришлось вернуться в замок. Ицкоатля ждали тренировка с его людьми и продолжение обучения верховой езде, а Халлара — проспавшийся, отобедавший и очень довольный Ласло.

— Я послал известить барона, что нам есть чем его порадовать, — сказал он вошедшему барду. — Скоро обещался быть.

— Замечательно, — обрадовался Хал и положил гитару на ложе, на котором спал. — Но можно и усилить эффект лечения. Вы, кажется, говорили, что баронесса вышла из детородного возраста?

— Да уж пару лет как жалуется на ночной жар, — припомнил шаман. — Как правило, это предвестник угасания.

— Это заклинание должно подействовать и на неё, — продолжал бард. — К сожалению, я помню не всё, что читал, да и учить меня прекратили, как только выяснилось, что Дара нет, но… Насколько я помню, исцеление женщин из-за каких-то особенностей организма происходит медленнее. Возможно, потребуется пара сеансов лечения. Я так полагаю, что барона намного больше устроит рождённый в законном браке ребёнок, чем незаконнорождённый?

По мере того, как он говорил, на лице шамана отражалась глубокая работа мысли.

— Прекрасная идея! — воскликнул Ласло, когда бард замолчал. — Я сейчас же напишу об этом барону! И баронессе!

Несколько минут спустя Матьяс, получив леденец, подзатыльник и две записки, умчался разносить почту.

Справился он с этой работой успешно, судя по тому, что на сеанс лечения барон прибыл с супругой.

Это была уже не молодая, немного полноватая женщина со следами былой красоты на лице. И с затаённой болью и надеждой во взгляде.

— Это правда? — начал вместо приветствия барон, входя в комнату шамана. — Я могу рассчитывать на законнорождённого ребёнка?

— Верно, — ответил бард. — Мы освоили этот заговор. Но первый сеанс исцеления вы должны принять вместе. Как правило, целители понимают, как и насколько подействовал заговор. В худшем случае её милости придётся прийти ещё раз завтра. Но надеюсь, что это не понадобится. Однако я вынужден предупредить о том, что на женщин подобная магия в силу каких-то особенностей организма действует с опозданием недели на две.

— Я учту это, — барон усадил свою жену на кровать барда и уселся рядом. — Начинайте.

Халлар взял свою гитару и кивнул Ласло.

— Всё как в прошлый раз. С вас Дар и настрой. С меня музыка и общее направление заговора. Три. Два. Один.

И пальцы легко взяли первый аккорд.

К его удивлению, шаман устроил целое представление из этого сеанса. Заговор подействовал бы, даже если бы они все просто сидели, но Ласло знал: господа должны видеть, как много сил уходит на их исцеление.

Он начал с того, что вперевалку, подражая движениям медведя, с гортанным уханьем в такт мелодии, обошёл комнату, разбрасывая измельчённые травы из расшитого причудливыми узорами мешочка. Потом связал руки супругов красной шерстяной нитью с амулетами на концах. Достал откуда-то небольшой бубен, и к гитаре добавились ритмичные удары, звон бубенцов и причудливый звук пения без слов, исходившего, казалось, из самой утробы шамана.

Подпрыгивая, приседая, крутясь и распевая, Ласло скакал вокруг барона и его жены, постепенно ускоряясь, пока оба — и шаман, и бард — не ощутили, что заклинание сработало и пора остановиться. К этому моменту по лицу Ласло струйками стекал пот, а от бешеного ритма бубна звенело в ушах.

— Фух, — выдохнул шаман. — Всё, ваши милости. Готово.

Приглушил рукой струны и Халлар. Он тоже выглядел утомлённым: неистовый грохот бубна едва не заставил его сбиться с мелодии заклинания, и только опыт помог отключиться от внешнего шума и закончить работу.

Взяв пару аккордов на гитаре, он прикрыл глаза, настраиваясь на свои ощущения. Потом посмотрел на барона.

— Насколько я могу судить, вы, ваша милость, к вечеру будете совсем здоровы, — потом перевёл взгляд на баронессу. — У вас тоже всё прошло успешно, но пару недель рекомендую ночевать в одиночку. Иначе процесс восстановления может зайти не туда.

Женщина стыдливо опустила взгляд.

— Но ты же сказал, у тебя нет Дара, — напомнил барон. — Как же ты можешь судить?

— Я склонен считать, что Дар у господина барда есть, — возразил шаман, вытирая потное лицо. — Только проявляется он не так, как положено. Его музыка — вот его Дар, когда он играет для меня, я трачу гораздо меньше сил, а результат намного лучше, и он способен чувствовать, как работает магия. Среди его наставников не нашлось тех, кто смог бы это понять, но для меня его Дар так же несомненен, как смена дня и ночи.

— Вот как, — барон поднялся, его жена вскочила вслед за ним.

Ласло проворно потянул за концы красной нити, распуская затейливый узел, и передал амулеты барону.

— Это лучше носить при себе для закрепления результата.

Барон кивнул, убирая нить в карман камзола.

— Раз так, дозволяю тебе, Халлар, всякий раз, как ты будешь в городе, останавливаться у Ласло. Думаю, вы найдёте, что обсудить. Если же ваше лечение принесёт желанный плод — у тебя не будет повода упрекнуть меня в скупости.

Бард поклонился в ответ.

На этом супружеская чета покинула комнату шамана.

— Надо будет обучить вас играть на бубне, — устало опустился на кровать бард. — Чуть не сбился. Хорошо, что уже столько выступаю на улицах, что научился пропускать мимо ушей посторонние ритмы. Но почему вы считаете, что моя магия — это музыка?

— Почему листья зелёные, а вода мокрая? — усмехнулся шаман. — Потому что это так. Имея дело с магией всю жизнь, невозможно ошибиться, даже если встретился с ней в другом обличии.

— Интересно, почему так произошло? — пробормотал Халлар. Его рука продолжала бездумный бег по струнам. — Учителя считали, что это из-за того, что я к ним попал уже поздно и с совершенно неподходящим обучением. Впрочем, я тогда и на инструментах не играл, чтобы у меня хоть что-то могло пробудиться.

— Знал я одного человека, — заметил Ласло, — слепого от рождения. Но слух у него был такой, что он муху мог поймать на лету. Когда обычный способ что-то делать недоступен, бывает, что подавленная способность находит себе другой выход. Так и с Даром. Уж если он есть — он пробьёт себе дорогу, так или иначе…

Вдруг шаман насторожился, прислушиваясь к перебору струн.

— А что это ты такое играешь? — спросил он неожиданно. — Усталость как будто отступает…

— Не знаю, бывает такое, что руки как будто живут своей жизнью, — ответил бард. Но как только он начал вслушиваться в мелодию, как целебный эффект пропал, оставив после себя только мелодию. — Вот ведь. И не поиграть теперь.

— А что мешает? — не понял Ласло.

— Каждое занятие начиналось с того, что мне напоминали: магия требует контроля, — ответил бард. Но струны всё-таки приглушил ладонью. — А так я играю с неизвестным эффектом.

— И делаешь это не первый год, а мир пока не рухнул, и духи на тебя не гневаются, — отмахнулся шаман. — Успокойся, твоя магия сама знает, что тебе нужно. Ты мне сам говорил — важен настрой. Говорил? Ну и чем тебе твой настрой сейчас не нравится? Я за полдня так не отдохнул бы, как сейчас под твою музыку.

— Ваша правда, мастер, — рука продолжила блуждать по струнам. — Кстати, как вам такая награда? Я вас не слишком стесню?

— Если бы меня что-то не устраивало, я бы так и сказал, — усмехнулся Ласло. — А если ты из своих странствий будешь что-то новенькое приносить, так и вовсе счастливым гостем станешь.

— Договорились, мастер, — улыбнулся Халлар. — Кстати, на счёт странствий. Дня через три, буду вынужден отправиться в Агостон. Вам там чего-нибудь надо?

— В Агостоне? — шаман задумался. — Ну, может, каких заморских амулетов завезут? Так мне самому всё равно смотреть надо… Давай так — если вдруг ты увидишь что-то такое, что мне, по-твоему, нужно, ты это и привезёшь. Только пусть это будет не баронский замок, пожалуйста!

— Кстати, хорошо, что напомнили, мастер, — Халлар посмотрел на целителя. — А вы как, амулеты делать умеете?

— Великим мастерством не обладаю, но обучен этому искусству, — подтвердил шаман.

— Я пока и сам не знаю, что это будет и зачем оно требуется мне или кому ещё, но при наличии, скажем, ожерелья с агатом, что бы вы смогли с ним сделать? — поинтересовался бард.

— Агат, говоришь… — Ласло задумался. — Это камень странников и влюблённых, он помогает пережить разлуку и воссоединиться разлучённым, помогает отыскать верный путь. Его носят ясновидящие — он помогает им прозреть скрытое, и те, кто боится дурного глаза. Что из этого тебе подойдёт?

— Любовь у меня пока что одна, и та сейчас на коленях лежит, звуки для нас издаёт, — усмехнулся Халлар. — Воссоединяться мне тоже не с кем. Дурной глаз пусть сам боится. А вот отыскать верный путь и прозреть скрытое — это важно.

— Тогда приноси своё ожерелье, — Ласло улыбнулся. — Посмотрим, что я смогу с ним сделать.

— Приеду — займусь, — пообещал Халлар. — Я так, на будущее.

Побратим как в воду глядел. Утром на кухне Аранки не оказалось. Старшая кухарка привычно ворчала на девушек, а Матьяс с подозрительно красными и припухшими ушами помалкивал, ставя перед господами чашки с горячей кашей в мясной подливе с кореньями.

Ицкоатль улыбнулся, поглаживая за пазухой тёплое дерево флейты. Вчера он распределил добычу между солдатами, а потом весь вечер посвятил игре, и должно быть, выходило неплохо, потому что никто не пришёл жаловаться на шум. Только похожая на ягуарунди кошка с округлыми маленькими ушами принесла ему задавленную мышь и осталась на ночь. Под её уютное мурлыканье так спокойно спалось…

— Матьяс, а ты где такие ухи нашёл? — спросил неугомонный Халлар, отдав должное завтраку. — Мне бы такие на сцене очень пригодились.

Поварёнок шмыгнул носом и покосился на Джизи.

— Пришлось надрать за слишком длинный язык, — спокойно пояснила старшая кухарка. — Дела господ обсуждать — не его занятие.

— Тогда мне этот способ не подходит, — сокрушённо заметил бард. — Но уши, честно сказать, хороши. На заглядение. Любой уличный актёр подтвердит.

— А меня в уличные актёры возьмут? — с надеждой спросил Матьяс.

— Был бы ты вполовину младше — взяли бы без слов, — вздохнул Халлар. — Нет, иногда в ученики берут и таких как ты, и старше тебя, но для этого нужно совсем уж гореть этим ремеслом.

Поварёнок сник.

Ицкоатль оставил их дальше беседовать, поблагодарил кухарку за завтрак и отправился выяснять, сможет ли принять его барон.

— А что, так хочется? — поинтересовался бард. — Только учти, что это не сплошной праздник, как кажется снаружи. Гимнасту нужна гибкость и сила. Ловкость. И немалая толика удачи. Сегодня толпа тебе платит, а завтра сидишь без денег. Но это просто. Посложнее — я как-то был свидетелем падения гимнаста с каната, с высоты его собственного роста. Знаешь, что он сделал, когда пришёл в себя?

— Что?! — восторженным шёпотом спросил Матьяс.

Судя по тому, как стих и поредел перестук ножей, вопрос занимал не его одного. И даже строгая старшая кухарка не стала ворчать.

— Снова полез на канат, — нехотя продолжил Халлар. — Расшибся он тогда здорово. Но есть традиция: если что-то не получилось, если упал — поднимись и пройди снова. Тело должно запомнить не поражение, а победу. Иначе ты никогда не сможешь повторить трюк.

Поварёнок притих и вдруг просиял.

— Мне то же самое конюх говорил! Когда я с водовозной кобылы свалился! Что надо снова сесть верхом, потому что человек главный, и лошадь должна это запомнить! Получается, тело — оно как лошадь?

Кухарки рассмеялись. Все, кроме старшей.

— Почти, — улыбнулся бард. — Оно тоже должно подчиняться твоей воле.

Молчание Джизи говорило о том, что она тоже вспомнила тренировки Теней, у которых на этот счёт было своё мнение.

— Это трудно, — со вздохом сказал Матьяс. — Утром так спать хочется, а надо вставать и работать… Это же считается?

— И это тоже считается, — кивнул бард. — Ладно, спасибо вам за угощение. Пора и мне поработать.

Он встал из-за стола и не спеша вышел с кухни.

Матьяс вздохнул и решительно занялся самой нелюбимой своей работой.

Отправился чистить лук.

К барону раннего посетителя допустили на удивление скоро. И получаса не прошло, как стражник выглянул из дверей и сделал разрешающий жест: можно заходить.

За эти полчаса Ицкоатль успел обдумать, как себя вести. Напирать и требовать не имело смысла. Барон разгневается и, чего доброго, прикажет казнить Игнака. Тогда придётся выбирать между планами на будущее и жизнью доверившегося ему человека. То и другое было Ицкоатлю не по нутру.

Что имело смысл, так это мягко подвести барона к мысли, что дознаватель подводит этого самого барона.

Поздоровавшись, Ицкоатль переступил порог личных покоев Баласа.

То, что его допустили куда-то помимо кабинета, могло говорить о многом. Например, о том, что барон начал больше доверять Саркану. Но Ицкоатль был склонен думать, что дело в минувшей ночи. Уж очень самодовольный был вид у его милости.

— С чем пожаловал? — встретил его вопросом барон.

— Ваша милость, мне сказали, вы распорядились отправить в тюрьму Игнака, одного из моих людей, — спокойно начал Ицкоатль. — Я хотел поговорить с вами об этом.

Барон нахмурился.

— И что тебя не устраивает? Он единственный, кроме двоих моих стражников, смог попасть этой стрелой в мешок.

— Единственный в замке, — скромно поправил его Ицкоатль. — И вот это не даёт мне покоя.

— Почему? — против воли барон заинтересовался. Проситель не показывал норов, не настаивал, но намекал, что ему известно нечто ускользнувшее от внимания Баласа. Стоило выслушать, вдруг что-то дельное скажет? — Садись и говори.

— Благодарю, ваша милость, — Ицкоатль присел на свободный стул. — Смотрите, что получается, ваша милость… Скоро приедет королевский дознаватель. Вы ему предъявите Игнака — вот, мол, убийца. Но ведь господин дознаватель начнёт всё проверять, ему по чину положено… И что же он увидит? Что схватили первого попавшегося и на этом успокоились. Я со своими людьми поговорил — они в один голос утверждают, что Игнак выходил по нужде на несколько минут. И то же самое они скажут дознавателю. В городе никаких состязаний не проводилось, я спрашивал. Дознаватель тоже спросит, ваша милость. И стрелу попросит показать. А Игнак утверждал, что она очень похожа на стрелы Ночных Теней.

— Ты к чему клонишь? — брови барона грозно сошлись.

— К тому, что не доверяю я вашему дознавателю, ваша милость. Он же вас, простите за такие слова, полным дураком перед королевским дознавателем выставляет. Из ворот Игнак не выходил — кто бы его выпустил? По стенам лазать — ваша милость, да вы его пузо видели? Ему корабельный канат нужен, чтобы по стене слезть, где в замке хоть одна такая толстая и крепкая верёвка может лежать, чтобы о ней не знали? Даже если бы он её украл — ему бы пришлось оставить её свисать со стены, пока он бегает убивать, а потом обратно по ней карабкаться — но стража ходит каждые несколько минут, и никаких канатов не видела. И с какой скоростью ему надо было бежать, чтобы между двумя обходами проскочить? Ваша милость, я человек от королевского сыска далёкий, но даже я понимаю, что на эти вопросы ответов нет. А у королевского дознавателя вопросов будет ещё больше. И всё из-за того, что ваш дознаватель не захотел как следует выполнить свою работу. По лени или намеренно — не берусь судить, но ваша милость, окажись я в таком положении, я бы не стал держать Игнака в темнице и дожидаться, пока меня опозорят перед королевским дознавателем и королём.

— И что бы ты сделал? — насмешка в голосе далась барону с немалым трудом. Чужой младший сын действительно обрисовал очень неприятное положение, в котором он, барон Балас Ботонд, непременно окажется, если всё будет так, как говорит этот мальчишка.

Ах, ему бы такого сметливого сына… Пусть даже от служанки — но сына! Пусть даже не успеть увидеть, каким он станет мужчиной, но хотя бы на руках подержать… Племянник мёртв, других наследников нет, некому будет омрачить будущее ещё не рождённого ребёнка.

Аранка сказала, что почувствовала — она понесла. Надо будет принести духам даже не телёнка — быка. Пусть только это будет сын!

— Я бы упирал на то, что королевского агента убили Ночные Тени, — убеждённо сказал Ицкоатль. — Они не ждут дознавателей, сделали дело — и исчезли. Скорее всего, к утру в городе уже не было убийцы, он ушёл сразу после того, как совершил нападение. Я бы послал расспросить по городу, не уходил ли кто-то за стены до рассвета и не вернулся после этого. Вы, конечно, уже никого не поймаете — но дознаватель узнает, что вы расспрашивали, и поймёт, что вы были на верном пути.

— Ты так радеешь за меня? Пошёл на страшное убийство за сожжённое село, теперь обвиняешь моего дознавателя, чтобы выгородить меня? Почему? — старый барон пытливо всматривался в бесстрастное лицо молодого человека.

— У нас с вами договор, ваша милость, — напомнил Ицкоатль. — Вы даёте мне землю, я вас защищаю. От всех. Включая ваших людей, если их дела угрожают вашей безопасности.

Барон откинулся на спинку кресла.

Каков… Даже от его собственных подданных готов защищать? Такое дорогого стоит. Но и слишком доверяться ему тоже нельзя.

— Ступай. Я подумаю над тем, что ты мне сказал. Хотя так и не понял, с чего ты так переживаешь за этого… как его? Игнака? Сидит в камере, спит, ест не хуже меня.

— Вот именно! — Ицкоатль встал. — Спит и ест. И не тренируется с остальными. Пока дознаватель от короля доедет до Ботонда, в камере Игнака простенок разбирать придётся, в дверь он уже не пролезет!

У барона вырвался негромкий смешок. Махнув рукой — ступай — он поднялся и ушёл в спальню, где досматривала сладкие утренние сны гибкая рыжеволосая девушка.

Глава 15

Время до тренировки Ицкоатль решил провести среди своих людей. Саркан знал их большей частью по именам и роду занятий до того, как судьба привела их в отряд барона Андриса, но ему нужно было знать больше. Если они и удивились поначалу нежданному вниманию своего командира, то быстро забыли о стеснении, и вскоре Ицкоатлю оставалось только впитывать потоки сведений, изливающихся на него.

Почти все они были разорившимися крестьянами. У многих были где-то семьи, про которые они даже не знали, живы ли их близкие. Барон Андрис обещал им сытую жизнь, когда вернёт себе замок, и они пошли за ним, потому что надо было куда-то идти и что-то делать, чтобы не умереть с голоду.

Зла на своего прежнего предводителя они не держали, но теперь, оценив изнутри укрепления замка и его гарнизон, понимали, что шансов у них не было никаких.

Ицкоатль слушал их и думал о том, что хотя бы тут два его мира, прежний и нынешний, похожи. Всегда есть кто-то, кому мало того, что он имеет, и он крушит чужие судьбы, не думая о тех, кому приносит страдания, голод и нищету.

Но справедливости ради — о своих людях барон Балас всё-таки заботился.

Ицкоатль остался на обед со своими людьми, проверил, хорошо ли их кормят, и после обеда отправился с ними на пустырь, давать им новый урок.

Обедал бард в одиночестве. Ицкоатль куда-то делся. Хотя вездесущий Матьяс ничего не рассказывал про арест. Ничего не говорила и Джизи. Значит ареста не было, а было что-то, что не позволило прийти ему на кухню. Возможно — находился среди своих людей? В отличие от барда, у него были свои люди.

На крохотное мгновение Халлар почувствовал укол зависти. У него самого таковой роскоши не было и быть не могло. Отчасти поэтому он и пошёл на сознательное нарушение ещё одного закона Ночных Теней, и обзавёлся побратимом.

Прикончив обед и поблагодарив кухарок, он поднялся с места.

— А никто не знает, где тренируется Саркан с его людьми?

Как ни странно — это знал не только Матьяс, но и практически каждая кухарка. Да и тайной это не было — надо было всего лишь выйти через запасной выход из замка и дойти до пустыря. Или — через главные ворота и обогнуть замок, уйдя подальше от окон барона — чтобы тренирующиеся своими выкриками не портили благословенную тишину.

Кивнув в знак того, что понял, Халлар пошёл на выход. Ему было очень интересно, чему тренирует своих людей Ицкоатль?

Вопреки ожиданиям, с пустыря не было слышно лязга металла о металл. Только размеренный голос Ицкоатля, ведущего счёт, пыхтение и время от времени явственный звук падения, за которым раздавалось жалобное:

— Ой-ой-ой, слезь с меня, руку же сломаешь!

Это настолько напоминало тренировки Безымянных — новичков, не прошедших Посвящения и потому не имеющих своего имени, что бард широко улыбнулся и уже таясь ото всех пошёл на голос. Ему было интересно, заметит ли кто его присутствие, и если заметит, то когда именно?

Половина отряда Ицкоатля стояла в странной стойке, словно сидя верхом на лошади, но без лошади. Вторая половина, разбившись на пары, занималась не менее странным делом: училась обезоруживать и обездвиживать нападающего с оружием. Сначала один в паре бросался на другого с мечом и летел носом в пыль, потом они менялись и всё повторялось.

Ицкоатль зорко следил за тем, что делают его люди, отсчитывал этапы упражнения, время от времени подходил к тренирующимся — поправить движение или позу.

Минут через пять он заметил, что за ними наблюдают.

— Чего прячешься? — окликнул Ицкоатль. — Интересно — присоединяйся.

— Пожалуй, что и интересно, — пробормотал Халлар и разогнувшись во весь свой рост подошёл к занимающимся.

— А это что за поза? И для чего она? — полюбопытствовал он у побратима.

— А, это ты, — Ицкоатль улыбнулся. — Местным уже не интересно, в первый день облепили ограду, как мухи, ждали, что я начну дюжинами всех раскидывать… А стойка простая, для начинающих, у кого с равновесием плохо, и руки-ноги заплетаются. Ноги опять же крепче становятся… Достаточно. Меняемся! — скомандовал он, заметив, как мелкой дрожью начинают трястись ноги "всадников".

Те с готовностью бросились выполнять приказ, но попадали, держась за бёдра.

Те, кто занимался в парах, уныло вставали в ту же странную позу.

— Какая интересная стойка, — проговорил бард и повторил её. — Так?

— Спину чуть прямее, стопы в одну сторону смотрят, — Ицкоатль показал, как правильно, под завистливые вздохи своих подопечных. — И посадка чуть глубже.

— Что-то не так, — озабоченно проговорил бард. — Так, как ты подсказываешь, тело будет заваливаться назад. Может быть, ещё и таз чуть вперёд?

И тут до Ицкоатля дошло, что его побратим прав. Для Обсидианового Змея эта поза была настолько привычной, что какие-то моменты, уже естественные для его собственного тела, начали ускользать от внимания.

— Верно, — ответил он.

Только теперь, устроившись в этой странной позе правильно, бард понял и всё её коварство, и пользу. Действительно, поза способствовала развитию ног и особенно — концентрации внимания. Стоило совершить одну незначительную ошибку — и тело начинало заваливать в ту или иную сторону. Правильное дыхание тоже способствовало укреплению стойки, и постояв в ней, Халлар заметил ещё одну вещь. Циркуляция внутренней энергии стала заметнее, стоило только сконцентрироваться на ней.

— Пожалуй, ты прав, — проговорил бард. — Сплошная польза. Интересно, почему меня такому не обучали?

— Просто не додумались? — предположил Ицкоатль. — Я много знаю о том, как сделать из человека опытного воина. Уверен, что и ты можешь многому меня научить.

— Могу, — согласился Халлар.

Только тут до него дошло, что команда смены группы прозвучала уже несколько раз, а он так и стоял в этой странной позе всадника.

Выйти из неё тоже оказалось просто. Всего лишь распрямить ноги и поставить их вместе.

Опять послышался завистливый вздох, и чей-то голос произнёс: "Вот так бард."

— Понял я, чем вы тут занимаетесь. Но надо будет тебе показать оружие для самозащиты и обезоруживания. Так дело пойдёт лучше и быстрее.

— Буду очень признателен, — Ицкоатль посмотрел на солнце и хлопнул в ладоши. — Занятие окончено.

К пустырю уже направлялись солдаты замковой стражи — пришло их время.

— Есть какие планы на вечер? — осведомился Халлар. — Торговые ряды уже закрываются, так нам и не туда.

— Никаких, — Ицкоатль покачал головой. — Разве что с тобой поиграть на флейте?

— Тогда пошли. — сказал бард. — Кончар мне на пару вечеров кузню освободил. Чего-то серьёзное сделать не успею, а этот отрубок не такой и сложный. Успею сделать, как и стрелки.

На этот раз их путь шёл сразу к городской стене, вдоль которой находились различные мастерские. Там же была и кузня — запрятанная в глубины так, чтобы звон наковален не мешал ни окружающим жильцам, ни кому другому. Даже дым из трубы выводился за стену.

Внутри же находился один из подмастерьев, оставленный, чтобы не тушить горн. Да и он покинул кузню, удостоверившись, что господин Халлар тут как дома, вполне способен справиться сам, и что он знает, где лежат предназначающиеся для него слитки металла.

— Бывал в кузне? — осведомился бард, придирчиво перебирая одинаковые на вид обрезки кубической формы.

Вид Ицкоатля говорил сам за себя — он был потрясён до глубины души. Его народ знал ковку золота, очень ограниченно — отливку меди, и он предполагал, что железо тоже льют — оно было гораздо твёрже и золота, и меди. Но то, что он увидел здесь, говорило о большом труде, который требовался для работы с этим металлом.

— Ни разу, — отозвался он, обводя взглядом всё обширное кузнечное хозяйство.

— А я вот как увидел ребёнком кузню, так и был очарован на всю жизнь, — улыбнулся Халлар. — Дал себе клятву — научиться работать. Поначалу хотели меня готовить на кланового кузнеца, но… Не срослось. Как оказалось — к музыке я гораздо более приспособлен.

Он скинул камзол, оставшись в безрукавке, к которой шнуровались штанины, аккуратно повесил его около входа, там же поставил гитару. Надел кожаный фартук, сразу завязав его за спиной.

— Садись на ту бочку. Там тебя искры не должны задеть, — посоветовал он побратиму, закопал в угли два облюбованных куска металла и налёг на мехи. Тлеющие угли сразу преобразились, выплеснув наружу красноватое яростное пламя.

Халлар чертыхнулся и высыпал в горн ещё несколько совков угля. Опять заработал мехами, и на этот раз удовлетворённо кивнул. Пламя стало белым и гораздо более жарким.

— Надо было подсказать тебе, чтобы взял тот меч, с которым ты в бой ходил, — сказал бард.

— Он не так удобен, как макуауитль, — посетовал Ицкоатль, заворожённо глядя на то, что казалось ему священнодействием. — Совершенно не получается оглушить врага ударом плоскостью…

— Ма… мак… Не знаю, что такое эта твоя мак-штука, не встречал. Или у нас как-то по-другому называется. Но мечом плашмя бить — это или сломать его, или погнуть, если тебе очень повезло или у меча дола не было, — ответил бард, выхватил клещами один брусок, осмотрел его, и закопал обратно в угли. Опять занялся мехами. — Мечом надо рубить или колоть. Для другого он не предназначен.

— То и другое совсем не подходит для захвата пленных, — Ицкоатль на бочке не усидел и медленно обходил помещение, разглядывая инструменты и предусмотрительно стараясь держаться подальше от горна. — Только для того, чтобы убивать. Макуауитль — это наш меч. Он из твёрдого прочного дерева, и в него по контуру вклеены острые кусочки стекла из вулкана. Они гораздо острее железа, если нужно убить — макуауитлем можно отрезать голову, он оставляет страшные раны на теле… Но если нужно захватить пленника для богов — его достаточно ударить плоскостью меча, и он упадёт.

— Жертва. Вот что это было, — с удовлетворением кивнул бард, снова пошарился в углях клещами и вытащил практическибелый от жара брусок металла. Взял в руку молоток из ряда подобных ему. Подобных настолько, что Ицкоатль бы на следующий раз и не вспомнил, каким молотком пользовался Халлар.

Первый удар и поющий звон наковальни наполнили тесное помещение кузни звуком. А удары не прекращались. Сначала Халлар огладил ударами одну плоскость, потом другую, соседнюю с ней, а затем начал чередовать плоскости, ловко поворачивая клещами брусок. Когда брусок сделался тускло-красным, он был отброшен в горн, а его место занял другой.

— Понимаешь, в чём дело, — пояснял бард между ударами. — У нас нет нужды в таком вот захвате пленников. Да и то, что тебе встретились бездоспешные солдаты, да ещё и без шлемов, это скорее исключение, чем правило. Чем богаче барон, тем лучше у него экипировано войско. На теле воина может быть кольчуга, и тогда он почти полностью защищён от рубящего удара, но не защищён от прокалывающего или дробящего. Может быть надет чешуйчатый доспех — и тогда воин хорошо защищён и от колющего удара. А если на нем кираса, то и с дробящим придётся помучиться. Но тогда тебе нужен совсем не меч. Точнее и меч тоже, но особенный.

— От сильного удара макуауитлем не спасёт никакой шлем, — возразил Ицкоатль. — Но ты лучше знаешь всё об оружии твоего мира и о защите от него. Что же мне тогда нужно?

— То, что тебе надо, здесь в оружейных рядах не найти, — туманно отозвался бард и вновь заработал мехами. — Но оружие для левой руки я тебе делаю сейчас. А завтра с утра прогуляемся по оружейным рядам, и там подберём основное оружие на первое время.

— У моего народа совсем не было железа, — Ицкоатль взял в руки одни из клещей и рассматривал их. — У нас были дерево и камень, и золото для украшений. А у вас так много этого металла, что вы делаете из него всё, кроме украшений. Оружие, инструменты… Это так удивительно для меня. Я думал, ты будешь отливать железо в форму, но оно не только твёрже золота, оно только разогревается, но не плавится даже в таком сильном огне. Ковать его — огромный труд, и тем не менее у вас множество людей занимается этим, чтобы снабдить остальных… Где вы его берёте, Халлар?

— Варим, — ответил бард, но не заметив на лице собеседника ни тени понимания, решил пояснить. — Может быть встречал в тихой болотистой заводи наносы грязно-коричневого цвета? Вот это и есть то железо, с которым люди поначалу научились работать. Оно закладывалось в печь вперемешку с углём, снизу в печь заводился воздух — почти с таких же мехов, и начиналась варка железа. Пока кто-то сверху в эту печь засыпал уголь, кто-то другой без перерыва поддувал туда воздух. Через несколько часов пробивалась боковая стенка этой печи, и оттуда извлекалась крица — это ещё не сталь, и даже как железо она не очень, но дальше кузнецы деревянными молотами на деревянных колодах разбивали эту крицу до однородной массы, примерно как хозяйки вымешивают тесто. Потом кто-то изобрёл гораздо более производительные меха, кто-то приспособил для их работы водное колесо и видоизменил саму печь. Так получилось ещё больше увеличить температуру пламени, расплавить железо и этим отделить примеси Такая печь называется доменной, а такое железо — чугун. Чугун ещё достаточно хрупок и на оружие особо не годится.

Халлар показал клещами куда-то в угол, где были сложены слитки металла.

— Справа — тот самый чугун.

Он опять критически повертел одну из поковок, которую уже начал вытягивать в прут и положил её на наковальню.

— А дальше из чугуна получают сталь, примерно в таких же печах, выжигая из них лишние примеси.

Прут был закопан в сухой песок, а Халлар начал измерять руку побратима.

— Для чего это? — с любопытством спросил Ицкоатль, отложив в сторону кусок чугуна, в котором пытался найти различия с теми брусками, из которых Халлар взял поковки.

— Оружие делается под своего владельца, — ответил бард. — Например то, что я тебе делаю, должно закрывать твою руку по локоть. Сделаешь чуть меньше — и локоть останется в опасности. Сделаешь чуть больше — и тебе будет неудобно им пользоваться. То же касается и рукояти — или её неудобно держать, потому что она маленькая, или — слишком большая. Рукоять для двуручного оружия измеряется для того же. Или им неудобно пользоваться, потому что кузнец не рассчитал, и кулаки вплотную друг к другу, или удобно, но рукоять гораздо больше, чем надо, и из-за этого слишком тяжёлая.

Рука была измерена, размеры перенесены на поковку, что дожидалась своего часа в сухом песке — теперь уже было видно, что это не очень толстый восьмигранный пруток с равномерными утолщениями по половине длины.

— Отрубить половину рукояти и поставить гарду, — довольно сообщил Халлар. — А потом я займусь метательными стрелками для себя.

— Я хотел бы тебе помочь, но не знаю, как, — вздохнул Ицкоатль. — Всё это требует большого опыта и знаний, которых у меня нет…

— И тем не менее, это и на десятую часть не так сложно, как то, что мне нужно, — отозвался бард и дал побратиму зубило на толстой ручке. — Наставь на отметку — и я по нему буду бить. Надрубим — уже неплохо. Отрубим — вообще замечательно.

Стержень, удерживаемый за конец клещами, лёг раскалённой частью на наковальню. Только теперь стало понятно, для чего Халлару помощь: ему не хватало третьей руки для удержания зубила.

Справились они быстро. Сказывались опыт барда и твёрдая рука Ицкоатля. Дальше пришёл черед шлифовальных кругов, а потом и масла, куда окунули раскалённый до светло-красного цвета пруток. А потом его закопали в тлеющие угли на несколько долгих часов, пока бард делал себе то, что он назвал метательными стрелками.

Ицкоатль с любопытством следил за его работой. Побратим упомянул, что для себя ему нужно что-то намного более сложное, но то, что выходило из-под его молота, совсем не выглядело ни сложным, ни таким уж опасным.

— Для чего они? — спросил наконец Обсидиановый Змей. — Они совсем не похожи на грозное оружие.

— Они им и не являются, — с улыбкой ответил Халлар. — По сути это те же метательные ножи. Только больше, другой формы и с дополнительным предназначением. Ножей ты можешь взять от силы десяток. И то на них потребуется уже две перевязи. Стрелки же крепятся к простым кожаным наручам, с их помощью можно заблокировать, скажем, удар меча, не опасаясь за руку и их просто больше.

— Но ты говорил, что тебе нужно более сложное оружие, чем мне, — напомнил Ицкоатль.

— Сложное, но не оружие, а изготовление, — улыбнулся бард. — Изготовление ещё и более долгое. Недели две займёт, не меньше. Что же до оружия для меня, то это обыкновенные парные кинжалы. Как знать, может и ты в оружейных рядах найдёшь что-то такое, во что влюбишься без оглядки, как я в гитару?

Глава 16

К вечеру в городе поднялась суета. По всем тавернам начали расспрашивать, не слышал ли кто, чтобы кто-то ушёл ночью из города и не вернулся. И вскоре о таком человеке стало известно.

— Миклас, — припомнил один из выпивох. — Миклас Батта, сын пекаря, поспорил с друзьями, что проведёт ночь в Страшной Яме, и полез прямо через стену.

— И что? — спросил посыльный барона.

— И всё, — выпивоха развёл руками. — Пропал Миклас. Больше никто его не видел.

Эту новость сочли крайне подозрительной, и Обсидианового Змея потребовали к барону.

В кабинете, кроме самого барона и стражника, оказался ещё и дознаватель. На вошедшего он воззрился с откровенной неприязнью: пришлось снова начинать уже закрытое расследование, такая ловкая задумка на поверку оказалась откровенной глупостью… Но пришлось признаться самому себе, что поспешил, и что этот молодой наглец оказался прав.

Миклас-то ушёл той самой ночью из города и исчез. Правда, за ним не водилось никаких серьёзных грехов, и на Тень он тоже не тянул — рубаха-парень, каких дюжина на двенадцать человек, но Игнак на ночного убийцу был похож ещё меньше. С его-то брюхом ползать по замковым стенам… Тут господин Саркан верно указал — стрелок он, может, и отменный, но скрытный убийца из него никакой.

— Дознатчики рассказывают, что той самой ночью, когда был убит Немет, Миклас Батта покинул город через стену и ушёл к Страшной Яме, — заговорил барон. — С тех пор в городе его никто не видел. Вот тебе задание, Саркан Джеллерт: ты найдёшь мне Микласа, а я отпущу Игнака.

Ицкоатль едва заметно кивнул. Неизвестный ему Миклас был совершенно ни при чём, но королевский дознаватель в этом очень быстро убедится, а если его милость желает сменить шило на мыло — кто Ицкоатль такой, чтобы в этом ему препятствовать? Микласу он ничего не был должен, а Игнак Ицкоатлю доверился.

— Как прикажете, ваша милость, — он слегка поклонился. — Когда отправляться?

— Хоть прямо сейчас, — барон пожал плечами. — Найди и приведи его. Живого. Или принеси, если он окажется мёртв.

Что-то в голосе барона заставляло думать, что мёртвый Миклас его устроит гораздо больше, чем живой.

— Тогда позвольте откланяться, ваша милость, — с этими словами Ицкоатль покинул кабинет Баласа.

Раскопки в памяти Саркана ни к чему не привели. Младший сын барона Джеллерта понятия не имел ни о какой Страшной Яме. Пришлось сходить на кухню, благо время было к ужину, и расспросить кухонную прислугу.

— Что за Страшная Яма такая? — как бы невзначай спросил он у старшей кухарки. — Слышал сегодня от барона, что там человек пропал, он велел разобраться, а я и знать не знаю, где её искать, яму эту.

— Опять пропал? — миска с кашей на миг замерла в руках Джизи, потом мягко опустилась на стол перед Ицкоатлем.

— Что значит "опять"? — Ицкоатль поднял взгляд на кухарку. — Там часто пропадают люди?

— Не часто, но пару раз в год, — подтвердила та. — Вы ешьте, господин Саркан, я вам сейчас всё расскажу.

Обсидиановый Змей не стал заставлять себя упрашивать и заработал ложкой.

— Есть налево от восточных ворот тропинка, — начала свой рассказ Джизи. — Там мало кто ходит, но иногда решаются, если надо на дорогу на север выйти. И где-то через полмили будет скала, не так чтобы большая, но под ней не то яма, не то пещера. Я сама там не ходила, но кто ходил, все как один говорят — даже в жаркий день оттуда будто холодом тянет, и чем ближе к ней, тем страшнее становится. Всякие ужасы сразу на ум приходить начинают, и даже хромые в конце концов бегут оттуда вприпрыжку, костыли теряют. Вот у мальцов есть состязание такое — кто ближе всех к Страшной Яме подойдёт и не струсит. А иногда кто-нибудь идёт по той тропе — и исчезает бесследно, и больше не видит его никто. Так что, господин Саркан, если тот человек у Страшной Ямы пропал, вы и следов не сыщете…

— Ну, проверить-то надо, — рассудил Ицкоатль.

Рассказ кухарки наводил его на мысль о том, что Страшная Яма — место, где можно из одного мира перейти в другой. Если бы там жил зверь вроде ягуара, люди рано или поздно узнали бы об этом. Кто-то смог бы убежать от страшного хищника, рассказать другим. Кто-то заметил бы следы или пучки шерсти на ветках, отметины от когтей на коре деревьев. От убитых людей остаются кости, разорванная одежда… Но Джизи сказала, что люди пропадают бесследно. А значит, звери ни при чём. Остаются боги.

— Схожу, разомнусь, — решил он, покончив с кашей.

— Что, прямо на ночь глядя?! — поразились девушки.

— Так ещё даже солнце не село, а идти недалеко, — Ицкоатль поднялся из-за стола.

— А можно я с вами, господин Саркан?! — подскочил Матьяс.

— А если забоишься? — Обсидиановый Змей с улыбкой посмотрел на мальчика.

Поварёнок с каждым днём нравился ему всё больше. Умный, неунывающий, сообразительный парнишка был круглым сиротой. Чёрная болезнь забрала его родителей, а Матьяс выжил. Старый барон оставил его при кухне на радость прислуге, всегда готовой обогреть и приласкать сироту. Когда барон Балас захватил опустевший замок, паренёк уже помогал при кухне, и его так и оставили на этом месте. Но он рос, и близилась пора, когда его начнут учить держать меч. Ицкоатль подумывал забрать мальчика в свой отряд, но окончательное решение его участи было за бароном.

— Кто, я?! — взвился Матьяс. — Да я вообще ничего не боюсь! Ну, может, тётушку Джизи… Немного.

— Страх — это полезное чувство, — донеслось от входа. — Он улучшает работу мысли, повышает сопротивление болезням и даже приносит жизненный опыт. Поэтому им можно и нужно учиться управлять.

За то время пока Ицкоатль беседовал сначала с бароном и дознавателем, Халлар успел помыться, отдать в стирку одежду, пропахшую дымом кузни, забрать свою старую одежду из стирки, одеться и подняться на кухню. И быть при этом вполне довольным жизнью.

— Так что там про страх, кто кого должен бояться, и самое главное — зачем?

— Да вот послали меня искать человека, который пропал в Страшной Яме, — пояснил Ицкоатль. — По крайней мере, сказал, что пойдёт туда, и пропал. Ты что-нибудь об этом месте знаешь?

— Только то, что этой ямой пугают детей, — ответил бард.

— Госпожа Джизи говорит, там пропадают несколько человек в год, — Ицкоатль взглянул на поварёнка. — Вот даже не знаю, брать ли тебя с собой. Тут на кухне дел много, без тебя не справятся.

Старшая кухарка заворчала — мол, какая она госпожа, но видно было, что ей приятно. Матьяс надулся, как мышь на крупу.

Обсидиановый Змей вопросительно посмотрел на побратима: брать ли мальца, и пойдёт ли тот с ним?

— Это уже интересно, — отозвался Халлар и подмигнул поварёнку. — Но тренировки на страх лучше проводить не там и не так.

— А как и где? — Матьяс сменил гнев на милость и с живым интересом ждал ответа.

— В собственной кровати, — с улыбкой ответил бард. — А вот как… Пока не скажу. Без присмотра со стороны опытного товарища их лучше не проводить.

И невпопад добавил:

— Разное бывало.

Можно было не сомневаться — к их возвращению, каким бы оно ни было, мальчишка порвётся от любопытства на дюжину маленьких поварят. Но деваться было некуда, только ждать. Матьяс вздохнул и потащился выполнять свою работу — носить вёдра с помоями в свинарник.

— Ты со мной? — уточнил Ицкоатль, направляясь к дверям кухни.

— Пошли, — легко согласился Халлар и поправил ремень гитары.

За ворота побратимов выпустили без вопросов — барон распорядился, но смотрели с суеверным страхом, как будто Ицкоатль и Халлар собирались наведаться в ад, как его здесь понимали. Тропинку, о которой рассказала Джизи, тоже нашли без проблем. И через полмили приятной прогулки между лужайками поздних цветов и куртинками деревьев, в основном диких яблонь и рябин, вышли к невысокой скале.

— Кажется, это здесь, — негромко сказал, останавливаясь, Ицкоатль. — Джизи сказала — холодом должно повеять и страшно станет. Я пока ничего такого не чувствую. А ты?

— Ничего, — ответил бард. — Ни холода, ни страха. Сплошная скука.

— Странно это всё, — задумчиво сказал Ицкоатль. — Давай сделаем так. Я пойду туда, пока совсем не стемнело, а ты подожди меня здесь. С гитарой ты не заскучаешь. Если там никого нет, я вернусь, и мы пойдём обратно. Если на меня нападут, ты мне поможешь или позовёшь на помощь. Если я исчезну без следа — не заходи туда, возвращайся и скажи барону, что это место нужно замуровать, чтобы люди больше не пропадали.

— Только давай без исчезновений, и возьми вот этот отрубок, — в руки Ицкоатля перекочевало то самое оружие, над которым трудился Халлар. Это был металлический восьмигранный прут с утолщениями по длинной части. Короткая часть, которая выполняла роль рукояти, была обмотана полоской кожи и тоже оканчивалась утолщением. Руку прикрывала односторонняя гарда с отогнутым в сторону "клинка" лепестком.

— Думал завтра показать, как работать, но тебе оно сейчас нужнее.

Озадаченный Ицкоатль повертел в руках странный предмет и сунул его за пояс.

— Спасибо, но надеюсь, не понадобится… Может, этот парень там просто ногу сломал и выбраться не может?

К чернеющему под скалой провалу вёл ещё заметный след из примятых травинок. Обратного следа не было. Если Миклас Батта ещё был жив, он сейчас находился в Страшной Яме.

— Вот масляная лампа тут бы точно не помешала, — вздохнул Ицкоатль, осторожно подходя к отверстию в земле. — Эй, Миклас! Ты здесь?

В ответ раздался истошный хриплый вопль, в котором было мало человеческого.

— Что-то мне подсказывает, что посидеть и поскучать не получится, — Халлар подобрался и последовал за побратимом. — Если это Миклас, чего он так кричит?

— Нас услышал, — ответил Ицкоатль. — Но вот чего он раньше молчал? Со стены должно быть слышно его крики, но стража ничего не слышала…

Солнце уже село, но было ещё достаточно светло, чтобы можно было разглядеть уводящий вниз проход, больше похожий на нору крупного зверя.

— И не круто здесь, выползти можно…

Ицкоатль вытащил сделанное Халларом странное оружие, выставил его вперёд и пополз в нору, прислушиваясь к крикам, доносящимся из-под земли.

— Лампы нет, пара свитков ночного зрения осталась, — проговорил пробирающийся следом бард. — Завтра, конечно, будет глаза выдавливать и голова болеть, но думаю, что сейчас нам зрение нужнее.

— Погоди, тут что-то светится… — глухо отозвался Ицкоатль спереди. — Грибы что ли? И воняет же тут…

Когда они оба выбрались из лаза в довольно просторную пещеру, их глазам предстало необычное зрелище. В мертвенно-зеленоватом свечении грибных шляпок было видно, что на полу в разных позах лежали несколько иссохших тел. В пещере сильно пахло грибами и мертвечиной.

В дальнем конце от входа в пещеру к стене прижался, обхватив себя руками, совершенно седой человек. При виде людей он снова заорал, но сорванный голос подвёл его, превратившись в сиплый звук. Однако шляпки грибов засветились ярче.

— Эй, Миклас, мы за тобой пришли, — окликнул его Ицкоатль. — Идти можешь?

— Может, — ответил чей-то странный голос. — Но никуда не пойдёт… И вы никуда не пойдёте. Сегодня удачный день…

— Сначала надо его успокоить, тогда скорее всего пойдёт и сам, — возразил странному голосу Халлар. — Кстати, а ты кто? И почему думаешь, что сегодня удачный день?

— Мне вас надолго хватит, — ответил тот же голос. — Я хочу знать, чего вы боитесь…

— Тогда ты опоздал лет на двадцать, — рассмеялся Халлар. — Сейчас — ничего. Эй, Миклас, подпевай!

Сорвав с плеча гитару, он завёл известную плясовую, правда, без слов, зная, что от баронства к баронству слова различаются. И не угадать сейчас — было, пожалуй что, и опасно для рассудка Микласа.

Ицкоатль боялся в своей жизни только одного — гнева своих богов. Но их здесь не было. Все прочие страхи покинули его ещё в суровом детстве, и здесь им тоже места не было. Он только не мог понять, кто с ними разговаривает, потому что в пещере были только они с Микласом и тела давно умерших людей.

И ещё эти светящиеся грибы, чьё сияние теперь словно пульсировало, становясь то ярче, то слабее.

Что-то неведомое пыталось давить на побратимов, вселить в них страх, растерянность, смятение, на краю сознания мелькали какие-то смутные образы, но ритм плясовой развеивал их, не давая обрести конкретные очертания.

— Что это ты делаешь? — в голосе неизвестного собеседника звучала растерянность.

Ицкоатль убрал оружие — здесь не с кем было сражаться, и достал флейту. Спустя мгновение к гитарным переборам добавилась незатейливая песенка флейты, дополняя плясовую.

Миклас отнял от лица руки, которыми в ужасе закрывал себе глаза, и поднял голову.

— Как что? Плясовую играю.

Ну это же надо, подумал бард. Дух. Злой дух, если уточнить. Но сейчас главным было вывести незадачливую жертву, а потом можно и с духом попробовать разобраться, тем более что он, похоже, заинтересовался мелодией… Или магией?! Впрочем, Миклас вроде приходил в себя — значит метод работает. Кивнув побратиму, Халлас продолжил играть плясовую без слов.

Миклас поднялся на ноги, прижимаясь спиной к стене пещеры, потом сделал шаг на звуки музыки, ещё один…

Плясовая вела его к выходу под мерцание грибов, которое становилось всё чаще.

— Куда это вы?! — взвился голос. — Никуда я вас не отпущу! Будете играть для меня!

У выхода взметнулось высокое пламя, перекрывая дорогу к спасению, в спины пахнуло жаром.

— Представился бы сначала, — вздохнул Халлар, но играть не перестал. — И вообще, играем только мы двое, чего к Микласу привязался?

— Он боится, — ответил голос. — Мне нужен его страх. Но то, что вы делаете, мне тоже нужно. Хочу это…

— Ты не назвал своего имени, — Ицкоатль отнял флейту от губ, и грибы вспыхнули ярко-ярко.

— У меня нет имени! Продолжай, не останавливайся!

— Тут уж выбирай, — уловив действие побратима, отпустил гитару и бард. — Или тебе страх, или музыка. И пригаси свои огни, лишний жар вреден для инструмента.

Огонь у выхода немного опал, но не исчез совсем. Грибы заполошно замерцали, и тут до Ицкоатля дошло.

— Грибы, — сказал он. — С нами говорят грибы. Не знаю, как, но они могут разговаривать. А ну-ка…

Он шагнул к ближайшей грибной шляпке, замахнулся металлическим прутком…

Сияние грибов погасло, огонь тоже исчез, и люди оказались в кромешной темноте.

— Не надо! — попросил голос. — Я их столько выращивал!

— Где я? — просипел приходящий в себя Миклас.

— В Страшной Яме, — отозвался Ицкоатль. — Давайте выбираться отсюда.

— Точно, — отозвался бард. Ориентации в пространстве он не потерял и был способен вывести всех из этого места, чем и занялся, развернувшись и направившись к выходу. — Кстати, если не хочешь, что бы они растоптали несколько грибов — дай хоть какой-то свет. Они же сейчас пойдут прямо на мой голос. А на пути обоих я видел целую полянку этих твоих грибов.

— А твой друг не будет ломать их, когда увидит? — осторожно спросил голос.

— Не буду, если ты не будешь мешать нам спасти Микласа, — ответил Ицкоатль.

В темноте появилось слабое мерцание.

— Я хочу, чтобы вы вернулись и снова играли для меня, — попросил голос. — Это так приятно! Никто никогда для меня не играл, всегда был только страх. Это тоже приятно, но по-другому…

— Есть один вариант, но пугать ты будешь только тогда, когда разрешу, и тех, на кого покажу, — подумав ответил бард. — Играю я очень часто. Такой вариант тебя устроит?

— Ты хочешь забрать меня туда, наружу?! — не то угадал, не то уловил его мысли дух. — Но как?! Я мечтаю выбраться отсюда сколько себя помню, но не знаю, как это сделать…

— Слышал я одну легенду, — начал бард и повесил гитару на плечо. — И говорится там как раз про такой же случай. Нам надо установить связь и подыскать тебе новое жилище. И думаю, что гитара для этого прекрасно подойдёт.

Легенды о духах — их Ицкоатль тоже слышал немало. И оценил задумку побратима.

— Мы можем отвести Микласа к барону, и вернуться, — сказал он. — Завтра после тренировки, например.

— Ты можешь отвести его и без меня, — отозвался Халлар. — А мы проведём обряд, да тоже потихоньку пойдём вслед. Не думаю, что со мной что-то случится, да с такой защитой.

— Хорошо, — согласился Обсидиановый Змей. — Тогда встретимся утром. И если с тобой что-то случится, я приду сюда с настоящим огнём и сожгу тут всё.

— Договорились, — кивнул Халлар. — Встречаемся утром.

Глава 17

Когда Ицкоатль и Миклас выбрались на поверхность, сын пекаря бросился бежать, куда глаза глядят, и Обсидиановому Змею пришлось приложить немало усилий, чтобы догнать его и вернуть на тропу. Миклас вообразил, что его хотят затащить обратно в Страшную Яму, и отбивался как ягуар.

Пришлось некоторое время идти вдоль тропы, продираясь сквозь заросли травы, пока Яма не осталась далеко позади. Миклас согласился вернуться на тропинку, но шатался и бормотал, словно пьяный, пугался каждого куста, и путь до ворот оказался бы очень долгим, если бы Ицкоатля не посетила спасительная мысль.

Он достал из-за пазухи флейту.

Незатейливая, живая мелодия вернула Микласу рассудок, расшатанный пережитым ужасом. Он плакал, но шёл рядом, цепляясь за плечо своего проводника, а при виде городских ворот разрыдался в голос, и затих только когда Ицкоатль сменил мотив на весёлую песенку своего народа.

Ворота ещё были открыты, но стража замахала путникам руками, чтобы они поторапливались. Как только Ицкоатль и Миклас миновали проход в стене, тяжёлые створки ворот дрогнули и начали медленно закрываться.

— Это, стало быть, Миклас и есть? — спросил командир привратной стражи. — А вроде чернявый был… Фу, воняет-то как от вас…

— От страха поседел, — пояснил Ицкоатль. — Такое случается, я слышал.

Он не стал уточнять, что слышал в школе, когда жрец рассказывал детям о трусливых людях. Здесь было иное понимание храбрости.

— А где же господин бард? — спросил кто-то. — Неужто погиб?

— Или ушёл куда на ночь глядя?

— Может, свидание у него в деревне?

Предположения и вопросы посыпались, как горох из дырявого мешка.

— Задержался в Страшной Яме, — ответил всем сразу Обсидиановый Змей. — Позже придёт.

— Что ему там делать? — поразились стражники. — Не набоялся что ли?

— Тоже хочет, чтобы волосы побелели? Девки блондинов любят, говорят, так то ж блондины, а не седые!

— Духа выгоняет, — Ицкоатль вздохнул. Люди этого мира были такими несдержанными… Почти все. Кроме побратима. — Очень злого духа.

— Чем?! — поразились стражники. — Он же не шаман!

— Музыкой, — ответил Ицкоатль. — Дух очень любит музыку. Вот заведёт его подальше от города и там оставит где-нибудь, где никто не ходит. Пусть птиц пугает.

— Главное, чтобы на выступление в город не явился…

Оставив стражу обсуждать, с какого расстояния дух может услышать музыку, и чем грозит его появление в городе, если всё-таки услышит, Ицкоатль повёл трясущегося Микласа через весь город к замку.

Остановились только у колодца — сын пекаря бросился к нему, чуть не перевалился через сруб, но увидел своё отражение в воде, и если бы Ицкоатль не схватил его за шиворот, пришлось бы ему снова ловить Микласа. Ещё и на крики сбежалась бы толпа горожан — и доставить добычу к барону оказалось бы сложно. Парня потащили бы к его отцу, радовать счастливым спасением. А барон ясно сказал — привести к нему.

Ицкоатль не сомневался, что барон отпустит Микласа, когда всё узнает, но чем раньше это случится, тем скорее Игнака выпустят из тюрьмы.

Достав ведро воды и дав Микласу вволю напиться и умыться, Обсидиановый Змей снова заиграл на флейте и так довёл своего подопечного до ворот замка. К барону их пропустили без лишних вопросов, только удивились, что господин Саркан так скоро выполнил поручение его милости. Ицкоатль предупредил, что бард задержится и подойдёт позднее, и продолжил путь.

У входа в донжон Ицкоатль подозвал пробегавшего мимо поварёнка и попросил передать барону, что Микласа он привёл, но очень просит его милость спуститься вниз, потому что от Микласа и от него самого разит трупным духом, и он не хочет провонять господину барону весь кабинет.

Должно быть, барон Балас был крайне заинтригован таким заявлением, потому что тут же спустился к дверям вместе с дознавателем.

— Что тут у тебя такое? — спросил барон, появляясь на крыльце, и тут же наморщил нос. — Да от вас действительно разит, как от скотобойни!

— В Страшной Яме оказалось несколько трупов, ваша милость, — пояснил Ицкоатль. — Микласа мы нашли живым. Вот он, невредим, только очень напуган.

Сына пекаря трясло мелкой дрожью, у него постукивали зубы, но он хотя бы не пытался убежать с криками.

— И очень голоден, — добавил Обсидиановый Змей. — Всё это время он просидел в Яме, где его мучил злой дух, так что на нём нет никакой вины. Но вы обещали отпустить Игнака, если я приведу Микласа. Я привёл.

Барон вздохнул.

Его ждала Аранка, а этот Саркан опять всё сделал по-своему, свалить на парня убийство не получилось. Так и придётся винить во всём Ночных Теней. А если королевский дознаватель в их вину не поверит и спросит с Баласа? От королевской опалы может не спасти и выгодное родство жены…

— Пусть ему дадут помыться, переоденут и накормят, — распорядился барон. — Потом с ним поговорит дознаватель. Ты тоже помойся. Одежду придётся сжечь, не хочу, чтобы прачки испортили вашей вонью все корыта.

— Как прикажет ваша милость, — Ицкоатль поклонился и увёл Микласа мыться.

— Игнака отпустить, — донеслось до него последнее распоряжение барона.

Дождавшись, когда побратим уйдёт, уведя за собой Микласа, бард прислонил гитару к стене пещеры и снял свой камзол, оставшись в безрукавке и пришнурованных к ней штанах. Как только они остались наедине, грибы засияли ярко, и стали видны и наручи с метательными стрелками, и татуировка котёнка.

— Ну что, дух, приступим?

Котёнок непроизвольно дёрнул лапкой.

— Что это у тебя такое на руке? — тут же заинтересовался дух. — Оно живое?

— Нет, это татуировка, — ответил Халлар. — Ну, такой рисунок на коже. А изображает он молодого кота.

— Оно мне нравится, — заявил голос. — Хочу.

Халлар в ответ, вытащил метательную стрелку и царапнул себя по руке выше и ниже татуировки. Дождавшись появления бусинок крови, он улыбнулся.

— Значит, ты не знаешь, ни кто ты, ни как тебя зовут?

По мерцанию грибов пошёл лёгкий трепет — дух уловил запах крови.

— У меня нет имени, — повторил он. — Кровь… Дай мне её!

— Во имя исполнения нашего договора, — начал бард. — Своей кровью и именем, предоставляю тебе убежище, безымянный дух и нарекаю тебя…

Халлар помедлил пару секунд, чувствуя лёгкий холодок там, где были царапины. Какое имя дать злобному духу, чтобы связать его и в то же время не заставить чувствовать себя угнетённым? Нельзя, чтобы он озлобился ещё больше. Начнёт искать лазейки и в конечном итоге жестоко отомстит…

— Нарекаю тебя Элек — Защитник, и называю твоим убежищем татуировку кота. Я, Халлар, обязуюсь: давать Элеку кровь, играть для него и предоставлять убежище. Элек обязуется — защищать Халлара и его побратима, помогать и не вредить им, а также не взаимодействовать с посторонними без просьбы или крайней на то нужды.

— Принимаю! — раздалось в ответ.

Капли крови исчезли, словно их слизнул кто-то невидимый. Татуировка налилась тяжестью и холодом, задвигалась сама по себе, словно кто-то с трудом втискивался в её пределы, потом замерла. Грибы погасли — но Халлар вдруг обнаружил, что видит в темноте, словно сквозь слабую зеленоватую дымку. У него под ногами из дымки соткался призрачный котёнок и побежал к выходу из пещеры, будто показывая дорогу.

— Чуть подожди, мне же ещё одеться надо, — с улыбкой попросил бард, укладывая стрелку на место. Натянул камзол, подхватил и повесил на плечо гитару.

И только около выхода он обнаружил, что протискиваться сквозь него не надо. Проход оказался достаточно большим, чтобы можно было пройти в полный рост.

— Не понял. Это что, морок был? — удивился бард.

— Так страшнее, когда ползёшь и не видишь, что впереди, — подтвердил дух.

— Хитёр, — улыбнулся Халлар. — Выберемся, сможешь совсем закрыть проход? Нам ведь не надо что бы кто-то растоптал твои грибы?

— Но я в них больше не живу, — удивлённо отозвался дух. — Теперь не страшно, если и растопчут.

— То есть тебя с пещерой больше ничего не связывает? — теперь, когда не надо было ползти, выход сложностей не представлял, и бард без труда выбрался на волю.

— Ничего, — подтвердил призрачный котёнок, пробираясь к тропинке сквозь густую траву.

Уже совсем стемнело, но зеленоватая дымка, застилающая зрение, позволяла видеть каждый стебелёк вдоль тропы.

Ночное зрение в исполнении духа сильно отличалось от привычного заклинания со свитка. И хоть зеленоватый отсвет никуда не делся, но дымка позволяла видеть яснее и чётче, чем заклинание. Правда, неизвестно было, чем это обернётся завтра — привычное заклинание имело очень неприятные последствия, но что, если подарок духа окажется ещё хуже?..

Однако идти было легко. Настолько легко, что бард сделал нечто немыслимое для ночного времени: он перекинул гитару на грудь и выдал что-то похожее на марш — и чтобы облегчить себе путь, и чтобы очистить голову от роившихся там вопросов.

Дорога к городским стенам пролетела под музыку незаметно. Ворота в город были уже заперты, и барда окликнули со стены:

— Стой! Кто идёт?

Но стоило ему назвать себя, как загремел засов и отворилась дверца в воротах, пропуская его внутрь.

— Господин Саркан предупредил, что вы должны подойти позже, господин бард. Что там было? Почему у Микласа голова совсем седая? — засыпали его вопросами.

— Дух там был, пугал каждого проникшего в пещеру, — ответил Халлар и закинул гитару за плечо. — Мы нашли способ его изгнать, и теперь там безопасно. Вот только тела погибших там похоронить надо. И родных бы известить…

— Утром всех оповестим, — пообещали стражники, запирая дверцу за бардом. — Там же много народу сгинуло, иных уже и не узнать, истлели поди, и родных не осталось… Но этих его милость похоронить велит как-нибудь на городском кладбище. Вам, господин бард, сопровождение дать? А то время позднее, не обидел бы кто…

— Как те разбойники, что ли? — хохотнул кто-то. — Так господин бард их сам заобидел, ещё и ушёл от них… Даром что стрелять не умеет.

— Вот чего не дано, того не дано, — рассмеялся Халлар. — Да и зачем оно мне? Человек с лютней — не всегда бард. Зато человек с луком — всегда воин. Ладно, пойду я. Устал за сегодня.

Усталость действительно повисла чугунными гирями на ногах и руках. Выступление на площади, потом несколько часов работы молотом в кузне, наконец поход к Страшной Яме… Бард буквально валился с ног.

Когда ворота остались далеко позади, послышался обиженный голос:

— И ничего меня не изгоняли, я сам с тобой вместе ушёл.

— Думаешь, что мне надо было так и ответить? — улыбнулся Халлар. — "Да, пещера безопасна, духа там нет. А где он? Да я с собой забрал". Боюсь, что нас бы расстреляли из луков, не успели бы сделать пару шагов за ворота. Кстати, если я прав…

"То мы можем разговаривать и мысленно".

Последние слова прозвучали только в сознании барда.

Он ощутил некое усилие, словно кто-то копошился у него в голове невидимыми тонкими и длинными пальцами, и наконец не то услышал, не то почувствовал в ответ:

"Я бы их всех напугал до смерти! "

"Я, конечно, не знаю всех твоих возможностей, и надеюсь, что ты мне про них расскажешь, — начал бард, но закончил почему-то не так, как собирался. — Думаешь, так приятно жить в опустевшем городе?"

"Если ты будешь мне играть — да", — уверенно ответил дух.

"Тебе — может быть. Но не забывай, что нас сейчас двое, — сказал Халлар. — Человек не может жить в одиночку".

"У тебя есть твой побратим, — напомнил Элек. — Ты не одинок".

В чём-чём, а в логике духу не откажешь. Однако…

"Я бард и воин. Моё предназначение — развлекать людей и защищать близких, — ответил бард. — Побратим — он только воин. Никто из нас не умеет выращивать пищу, изготавливать одежду. Думаешь, мы долго протянем?"

"Как у вас всё сложно, — вздохнул дух. — Быть мной гораздо лучше. Всегда есть кто-то, кто боится, пусть это даже мышь. Напугаешь — и сыт, а одежды и вовсе не нужно. Хотя быть котом мне нравится. Это как одежда… Ты хотел знать, что я могу? Могу напугать почти любого. Только вас двоих не получилось. Могу вселиться во что-то и жить там. Могу заставить видеть то, что мне нужно. Может быть, и ещё что-то могу, но ещё не знаю об этом, потому что ни разу не нужно было это делать".

"В отличие от тебя, мы родились людьми", — вздохнул Халлар. В голове роилась мешанина различных мыслей, но ни одну из них он не мог облечь в слова.

"Сейчас зайдём в замок, — наконец оформилась одна мысль. — Пожалуйста, не пугай там никого, особенно до смерти. Мне же надо поспать".

"Я же обещал, — напомнил Элек. — Я не буду пугать. Я буду смотреть сны. Люди видят такое интересное, когда спят…"

У ворот замка не потребовалось даже окрика. Мост и пространство перед воротами были хорошо освещены, Халлар не скрывался, поэтому признали его сразу же. Побратим же предупредил и стражу замка, поэтому впустили его без промедления. А увидев, что бард почти спит на ходу — отрядили провожатого, который и сопроводил его… мыться. Как оказалось, барон был непреклонен и отдал соответствующий приказ. Помывшись и отдав одежду прачкам, Халлар завернулся в покрывало и пошёл к Ласло.

Дальнейшего он не помнил. Как ему показалось наутро, заснул он ещё на подходе к лаборатории целителя.

Разбудил Халлара ворчливый голос шамана. Тот явно кого-то бранил, и первой мыслью было, что поварёнок опять попался на подслушивании, но в ответ на ругань не было слышно ни слова. Никто не возражал, не пытался оправдываться, не ссылался на волю барона — явно это был не Матьяс. А побратима Ласло не стал бы ругать.

Отдохнуть за ночь удалось, но по ощущениям можно было проспать и ещё немного. Но утренняя брань шамана, который просыпался ближе к полудню, была чем-то необычным, поэтому Халлар осторожно открыл сначала один глаз, а потом другой. И сразу поразился тому, что неприятных ощущений это не доставило. Правда, не прибавило и ясности — на что Ласло ругается?

И только когда он сел на своей кровати, пришла ясность ситуации вместе с желанием посмеяться. До того внимательно призрачный котёнок выслушивал брань шамана.

— Тебя же люди не видят! — бурчал Ласло. — Будут хвост и лапы оттаптывать! И где я тебе привидений-мышей возьму, скажи на милость? Коров призрачных тоже не водится, чтобы тебя молоком поить! Как тебя кормить, скажи?!

Элек добросовестно выполнял взятое на себя обязательство не взаимодействовать с другими людьми и ничего не отвечал.

Бард не выдержал и рассмеялся.

— Мастер, но если он вырос до таких размеров, значит, знает, где и как находить еду.

— О, ты проснулся! — шаман переключился на него. — Я уж подумал было, что ты ушёл, спать лёг… А тут ты заходишь, и за тобой вот это хвостатое недоразумение. В приличных замках привидения хоть не стыдно показывать — всякие покойные владыки, умершие дурной смертью, завывают, цепями гремят, головы подмышкой таскают. А у нас что завелось? Кот! Курам на смех!

— А по-моему, лучше кот, чем непонятное двуногое, громыхающее цепями и таскающее голову подмышкой, — отозвался Халлар. — Кот же. Всё уютнее, чем непонятно кто в лохмотьях и цепях.

— Так его же даже за ухом не почесать! — огорчился Ласло. — Я уже пробовал. Хоть помурлыкал бы, что ли. Сидит и глазами хлопает…

Элек махнул хвостом, подумал…

И комнату наполнило басовитое мурчание.

По лаборатории целителя покатился мягкий смех барда.

— Ну вот, мастер, а вы сокрушались. Он и мурлыкать умеет.

Ласло радостно всплеснул руками.

— Ну, хвала духам!

Судя по всему, внезапно открывшееся умение призрачного котёнка примирило его с непрестижным "привидением".

"Что это такое исходит от вас? — спросил Элек, не прекращая мурлыкать. — Незнакомое. Но вкусное…"

"Это называется радость, — ответил Халлар. — Ещё больше её будет, когда я стану играть для людей на выступлении".

Элек облизнулся и распушил призрачный хвост — он услышал шаги за дверью. Спустя мгновение их уловили и люди.

В дверь постучали, она открылась, и в комнату вошёл Ицкоатль.

Глава 18

Внимательный взгляд Обсидианового Змея остановился на барде, сидящем на своей постели. Убедившись, что с побратимом всё хорошо, Ицкоатль поздоровался с ним и с шаманом.

— Там Матьяс звал на завтрак, — добавил он, — но я подумал, может, есть какие дела в городе? Мне надо Микласа к его семье отвести, но прежде посмотрели бы вы его, господин Ласло? Парень сильно напуган.

— После завтрака и идём, — подтвердил бард. — Сначала в оружейные ряды, потом я остаюсь играть для публики, возвращаюсь на обед, и мы идём тренироваться.

— Посмотрю, — кивнул шаман. — Веди его, да ступайте, с испугом работать — это надо наедине, без посторонних.

Ицкоатль отступил в коридор и пропустил в комнату бледного трясущегося Микласа.

Элек выскользнул за дверь прежде, чем она закрылась за побратимами, и побежал по коридору — исследовать новое обиталище. Похоже было, что вместе с обликом котёнка он перенял и чисто кошачье любопытство.

Завтрак прошёл как обычно, если не считать неуёмной любознательности Матьяса и девушек-кухарок. Они хотели знать, как прошла ночная вылазка в Страшную Яму, и что так напугало Микласа, что он поседел и до сих пор дрожит.

Их любопытству было суждено остаться неутолённым. Побратимы отделались несколькими фразами: злой дух напугал, больше его там нет, люди пропадать перестанут. Поблагодарили за вкусную похлёбку и отправились обратно к Ласло.

Тот крикнул из-за запертой двери, что ещё не закончил, и велел не ждать — до обеда точно не управится.

С тем Ицкоатль и Халлар и отправились в город.

Путь до оружейных рядов проходил всё по тому же рынку, который неплохо знал Халлар и чуть хуже — Ицкоатль. Да и странно было бы предполагать иное — вся утренняя жизнь города проходила на нём: где ещё можно купить съестное, а также узнать последние новости, да и посмотреть на представление которые устраивали бродячие артисты? Однако за последние новости всё чаще сходили побратимы. И если Ицкоатля побаивались (как же, воин барона, и немалой жестокости), то Халлар был для всех кем-то своим. Да ещё и ночное происшествие. Да слова Саркана о том, что "бард увёл злого духа от Страшной Ямы", вызывали совсем уж нездоровое внимание.

Впрочем, в оружейных рядах было спокойнее. Миновав несколько палаток, Халлар остановился около одной, запустил побратима внутрь и сам встал в дверях, наслаждаясь произведённым эффектом от внутреннего содержимого. А посмотреть там было на что. Разложенные на столах и развешанные на стенах всевозможные клинки, висящие на стойках кирасы и бригантины, кольчуги на столах и прочие варианты наступательного и оборонительного вооружения. Отдельно на подставках висели шлемы, от цельнотянутых округлых барбютов и саладов до мисюрок, которые надевались под тюрбаны степняков.

Ицкоатль едва успел припомнить, что Саркан Джеллерт повидал в своей жизни всё это разнообразие не один раз, но растерянностью побратима всё же порадовал. Но, как наследник памяти Саркана, припомнил и то, сколько стоит вся эта роскошь. Им обоим закупаться здесь было явно не по карману. Разве что присмотреть что-то на будущее?

Он во все глаза разглядывал защиту для воинов, начиная понимать, что его отряду тогда действительно очень повезло — Берток отправил своих воинов налегке, наверняка делая ставку на скорость. Налететь, пожечь и уйти, пока не подошли солдаты Ботонда. Никто не ждал, что такой желёгкий отряд успеет застичь их врасплох.

Будь на людях Бертока такая защита…

"Сейчас она была бы у нас", — эта мысль разогнала все сомнения.

— Не туда смотришь, — подсказал Халлар. — Потом можно всё, что захочешь. Но пока тебе нужно что-то лёгкое, гибкое и с высокой защитой. Голую кольчугу не советую. Руку не отрубят, так сломают. Кирасу тоже — её надо учиться и надевать, и носить. А вот бахтерец… Тут товар не ходовой, не верят люди в его защиту. Потому и цена меньше настоящей раз в десять, если не больше.

Действительно, бахтерец был свален неопрятной кучкой поблёскивающих пластин и колец.

Ицкоатль поднял то, на что ему указал побратим, и обнаружил, что держит в руках лёгкую и гибкую рубаху, сделанную из пластин железа, связанных между собой мелкими кольцами. Он ожидал, что эта вещь будет тяжелее. Но если её надеть, она не пропустит удар, не будет сковывать движения. Для Ицкоатля, главным преимуществом которого были ловкость и быстрота, это было важное качество.

— Пожалуй, ты прав, — признал он.

Определив, где у доспеха перед, Ицкоатль просунул в него руки, потом голову — и железная рубаха стекла по туловищу, оказавшись ещё легче, чем показалось изначально.

Оглянувшись на хозяина лавки и не найдя на его лице понимания, Халлар взял в свои руки всё остальное. Вытащив из той же кучи наручи, налокотники и брассары, он помог Ицкоатлю надеть и их, завершив всю композицию пластинчатым оплечьем.

— Ноги уж извини, надо было одевать самыми первыми, — посетовал он и взял со стола демонстрационную саблю. — Ну да это чуть позже, а пока замри.

И едва побратим замер, сабля, коротко свистнув, скрежетнула по пластинам доспеха.

Удар Ицкоатль принял не дрогнув, словно всю жизнь только тем и занимался, что позволял полосовать себя оружием — только покачнулся от силы, с которой сабля врезалась в доспех. Хотя стоило усилий не отреагировать, как привык.

От удара не осталось и следа — по крайней мере, он не заметил ни одной щербинки на пластинах бахтерца. Не пострадали и рёбра самого Ицкоатля.

Если бы такие доспехи и такое оружие были у мешикатль — кого тогда им было бы бояться? Никакие завоеватели с востока не были бы страшны ни им самим, ни их богам.

— Хорошая вещь, — вздохнул Ицкоатль, принимаясь снимать подобранные доспехи.

— Я и говорю, что хорошая вещь, — ответил бард. Сабля из его руки перекочевала обратно на стол, а он сам чего-то выискивал сначала на столе, а потом и на стенах. — Правда, здесь ей цены не знают. И я бы сказал, что это хорошо, что не знают.

— Что ты ищешь? — спросил Обсидиановый Змей, наблюдая за его поисками.

— Вот это, — Халлар наконец снял со стены широкие изогнутые ножны с торчащей из них короткой рукоятью. Гарда тоже была небольшая, простая, крестообразная. Вот только задняя часть рукояти оканчивалась диском. Дик и гарду соединяла фигурная дужка.

— Эта сабля называется "талвар". Такими пользуется один народ из-за Поднебесных гор.

Ицкоатль взял его находку, освободил от ножен. Тёмное железо тускло блеснуло более светлым сложным рисунком на металле. Талвар приятно оттягивал руку, словно вёл её за собой в замах. Непривычно расположенный центр тяжести позволял и рубить, и колоть с одинаковым успехом.

Ицкоатль восхищённо присвистнул, любуясь хищной красотой клинка.

— Опробуй на манекене, — кивнул головой бард, показывая в нужном направлении. Сам же отошёл к торговцу. Даже Ицкоатлю без услуг памяти Саркана было понятно, насколько недоволен торговец.

Правда, причина его недовольства от Обсидианового Змея ускользала — но сейчас у него было куда более увлекательное занятие, чем ломать голову над кислой миной оружейника. Сделав несколько ударов и выпадов, он только укрепился в своём восхищении: никакой макуауитль не мог сравниться с этой слегка изогнутой полосой металла с расширением на конце и вытянутым острием. Пусть талвар и уступал остротой обсидиановым лезвиям, и им тоже вряд ли стоило бить плашмя, но то, как легко он резал и колол, наполнило сердце Ицкоатля самой искренней любовью, какую только способен испытывать человек к своему оружию.

"А это что такое? — немедленно заинтересовался Элек, который до этого молча обследовал палатку торговца и не мог взять в толк, чем людям так нравятся бесполезные железки. — То, что чувствует твой побратим. Оно такое… Такое… Почти как кровь!"

Обернувшись на брата, Халлар улыбнулся, настолько выражение лица Обсидианового Змея было похоже на его собственное — когда он увидел гитару.

"А это называется любовь, — ответил духу бард. — Любовь воина к своему оружию. Конечно, это не сравнить с любовью человека к человеку, но даже такое чувство способно на многое…"

— Но вы меня без ножа режете! — возопил торговец.

— Кстати о ножах. Мне нужно пять метательных ножей в перевязи, — отозвался Халлар. — Денег, конечно, не хватит даже на саблю, но у меня неограниченный кредит у хозяина таверны "Под Мостом". Можете послать человека к нему, чтобы удостовериться. Доспех можете с носильщиком послать в замок, для Саркана Джеллерта. Саблю и ножи мы возьмём так.

Торговец поник. Слава Кончара, или Иштвана, как его знали в округе, опережала его самого, и многим на рынке он был известен не как владелец таверны, а скорее как успешный ростовщик, обеспечивающий деньгами немногих избранных. И такого финансового дельца было ещё поискать. Известием о том, что у Халлара, оказывается, неограниченный кредит, бард буквально выбил землю у торговца из под ног — выцарапать долг у Кончара было возможно, но он не даст ни медяка больше, чем стоил товар.

Это чувство тоже вызвало интерес у духа, но показалось ему далеко не таким привлекательным, как то, что он уловил от Ицкоатля. Халлару даже показалось, что мордочка котёнка слегка скривилась.

"Не очень-то вкусно, хотя есть можно", — подытожил Элек.

"Так тебе что же, любое чувство подходит как еда?" — заинтересовался бард, пока торговец искал ножи и перевязь к ним.

Дух задумался, наблюдая за торговцем.

"По крайней мере, из того, что я уже встретил — да, — ответил он наконец. — Но какие-то мне нравятся больше, какие-то меньше. А вот это — есть можно, но когда очень голоден. Если будет из чего выбирать — я бы выбрал кровь и то, что ты называешь любовью. И ещё страх".

"А радость? — поинтересовался бард. — Кое у кого сейчас будет целый обед из радости, да под музыку."

"О ней я забыл, — смущённо признался Элек. — Да, радость тоже. Она, пожалуй, даже лучше страха и почти так же хороша, как кровь. И музыка… Тогда пойдём?!"

Он спрыгнул на пол со стойки с оружием и направился к выходу.

Тем временем вернулся торговец с ножами и перевязью. Бард поблагодарил, услышал в ответ унылое: "Заходите ещё", и побратимы вышли из палатки.

— К тренировке к тебе принесут твой доспех, — информировал Халлар Змея. — Планы до тренировки не меняются, а вот после… Наверное мне надо будет заночевать у Кончара — от него проще выбираться ночью. А завтра… Завтра утром навести меня в таверне. Мне пришла в голову ещё одна удачная мысль.

— Какая? — спросил Ицкоатль, поглаживая ножны талвара.

— Я понял, как можно посылать весточки друг другу, не прибегая к письмам или гонцам, — ответил бард. — Но так сможем говорить только мы двое. Хотя можно ещё добавить и Андриса, но стоит ли?

— Не знаю, как ты собираешься это сделать, но я слышал о народе, который научился встречаться с близкими во сне, — отозвался Ицкоатль. — Скажи, у вас принято давать имена оружию?

— Да, принято, но только самому великому оружию, — с улыбкой сказал бард. — Подожди моего возвращения и я сделаю тебе такой клинок.

— Из твоих рук он будет вдвойне драгоценен, — отозвался Обсидиановый Змей.

— Ну ладно, встречаемся на обеде, — Халлар развернулся и зашагал к рыночной площади. Ицкоатлю было идти в другую сторону.

О ночных подвигах побратимов знал уже, похоже, весь город. Шагу нельзя было сделать, чтобы не оказаться в центре внимания. Все уже знали, что вот этот молодой человек со светло-карими, почти жёлтыми глазами, неровно подрезанными тёмными волосами, с баронской дубинкой на камзоле — Саркан Джеллерт, убийца молодого барона Андриса, своего друга. Слух о беспримерной жестокости, с которой он казнил вторгшегося в Ботонд сына барона Бертока, облетел город со скоростью пожара, пожирающего сухую траву, и городское общество утвердилось во мнении, что Саркан Джеллерт — не тот человек, с которым стоит водить дружбу.

Но этой ночью он не побоялся спуститься в Страшную Яму и вырвать у злого духа его жертву — сына пекаря, Микласа Батту. Более того — притащил беднягу в баронский замок, и там его, говорят, лечит сам господин Ласло, главный шаман баронства. И как теперь к нему относиться? Вроде злодей и убийца — а вот поди ж ты, всю простую и понятную картину своего характера испортил.

Ицкоатлю было не привыкать к вниманию толпы, и он шёл к замковым воротам, не обращая внимания на взгляды и перешёптывания. Если не считать последнего шествия к жертвеннику, его всегда встречали восторженно — он был лучшим воином мешикатль, и относились к нему соответственно. Осталось стать лучшим воином этого мира… и он им станет — с таким-то оружием!

К возвращению Ицкоатля шаман закончил лечение, и к Обсидиановому Змею вышел из лаборатории совсем другой человек: всё ещё со следами пережитого ужаса на лице, но взгляд стал уверенным, осанка — прямой, и только волосы остались всё теми же — седыми, словно у глубокого старца. На такого Микласа смотреть было гораздо приятнее — не приходилось бороться с собой, гоня прочь требование вести себя как подобает мужчине и воину. Воином Миклас не был, а что касается мужественности…

Вряд ли ему пришлось пройти в детстве и юности столь же суровую школу, какую прошёл Ицкоатль. Разбираясь в памяти Саркана, Обсидиановый Змей мог только поражаться тому, насколько мягко в этом мире относились к детям и друг к другу. Если бы учитель или даже отец вздумал наказывать своего сына, держа его над костром, в который бросили горсть жгучего перца, пожалуй, дошло бы до суда. Может быть, именно поэтому этим людям нужно было носить столько железа на себе, что их духу не хватало твёрдости?

Кроме того, он не знал, какими видениями пугал Микласа дух там, в пещере. Что одному человеку нипочём, другому может оказаться не по силам. Ицкоатля нечем было напугать — у него не было здесь никого, кроме побратима, но у Микласа есть семья. Что, если дух показал ему, как его родные умирают в муках, а он ничем не может им помочь?

В мире Ицкоатля к такому отнеслись бы стоически — потому что впереди страдающего ждал Тлалокан, рай для всех, кто мог удостоиться его благ, кроме воинов и женщин, умерших во время родов. Но в этом мире не знали ни богов, ни настоящего рая, ни страданий Миктлана, и были слишком привязаны к жизни. Для людей этого мира страдания близких были тяжким испытанием…

Гадать впустую Ицкоатль не любил, а спрашивать и бередить душу Микласа страшными воспоминаниями не хотел.

— Господин Саркан? — Миклас поклонился при виде Ицкоатля. — Господин Ласло сказал, вы с господином бардом меня спасли. Слов нет сказать, как я вам благодарен… Простите, если чем обидел — не в себе был…

— Пустое, — Ицкоатль отмахнулся от его извинений. — Но я смотрю, ты совсем молодцом держишься. Провожать тебя уже не нужно?

— Сам дойду, — парень широко улыбнулся. — Ох и страшно было… Господин Ласло обещал, что кошмары меня сучить не будут, амулет вот дал…

Он показал подвешенное на шнурке небольшое кольцо, заплетённое нитью наподобие паутины, с несколькими бусинками, сверкающими, как капли росы.

Ицкоатль кивнул. Амулеты он уважал, в силу их верил, и не сомневался, что спать Миклас будет хорошо и крепко.

— Господин Саркан! — подлетел к ним поварёнок. — Господин барон велел вам, как вернётесь, к нему в кабинет идти!

— А что случилось? — спросил Ицкоатль, жестом разрешая Микласу идти куда ему заблагорассудится. — Зачем его милость меня хочет видеть?

Матьяс знал всё и всех в этом замке. Было бы полезно расспросить его о причине интереса барона к своей персоне. Для заверенного королём договора было рановато… Игнака отпустили. Что ещё могло понадобиться Баласу?

— Не знаю, господин Саркан, но утром приехал посланник от барона Бертока… — с этими словами поварёнок удрал на кухню.

Что ж, так было понятнее, чего ждать. Либо объявления войны, либо требования выдачи виновника гибели баронского сына. И что решит господин барон?

Глава 19

На удивление, в кабинете не было никого, кроме барона. Даже неизменный стражник остался за дверью. Видимо, Балас Ботонд решил, что может доверять своему наёмнику. А может, разговор предполагался настолько секретный, что он решил рискнуть даже собственной безопасностью?

— Звали, ваша милость? — спросил Ицкоатль, прикрывая за собой дверь.

— Звал, — кивнул барон, указывая на свободный стул. — Садись. Поговорить надо.

Обсидиановый Змей послушно уселся и приготовился слушать, но Балас обратил внимание на его приобретение.

— У тебя обновка, я смотрю? — он протянул руку. — Покажи.

Ицкоатль поднялся, отстегнул ножны от пояса и протянул ему рукоятью вперёд — так, судя по памяти Саркана, требовал поступать этикет. Нельзя было обнажать оружие в присутствии барона, если только речь не шла о защите его жизни. А рукоять, обращённая к сюзерену, показывала, что подающий оружие ставит свою жизнь в зависимость от его милости.

Балас жест оценил — взгляд его смягчился. Он выдвинул талвар из ножен, полюбовался узорами на клинке, вернул его в ножны и отдал владельцу.

— Не самая частая вещь в наших краях. Я думал, ты больше по мечам. Почему вдруг сабля?

— Она дешевле стоила, — ответил Ицкоатль, не покривив душой. — К обеду доставят ещё бахтерец. Тот и вовсе недорого обошёлся.

Барон покачал головой.

— Не знаю, зачем нужна эта безделица, но тебе носить… Я тебя за другим позвал. Как продвигается обучение?

— Мои люди делают успехи, — уклончиво ответил Ицкоатль. — Всего несколько дней прошло, о серьёзных успехах говорить рано, но они стараются, и у них начинает получаться.

— Мне сказали, ты учишь их захватывать в плен, — Балас с интересом смотрел на собеседника. — Зачем тебе это? Это сложнее, опаснее наконец.

Ицкоатль улыбнулся. Этот вопрос он затрагивать не собирался, но раз барон интересуется… Почему бы не укрепить собственные позиции?

— Потому что на рынке говорят о скором походе, ваша милость, — пояснил он. — Государь собирается подавить мятеж. Но для этого ему потребуются солдаты, много солдат. И вряд ли королевских вербовщиков устроит мой плохо подготовленный отряд. Они захотят ваших обученных бойцов… И во всех окрестных владениях будет то же самое. Они заберут лучших. Что останется баронам? Те, кто похуже обучен, послабее, и даже этих солдат будет мало…

— И? — любопытство во взгляде барона стало заметнее.

— Это время — возможность, ваша милость. Что, если у кого-то на полсотни таких доходяг больше? Он вполне может решиться на захват ваших земель, чтобы потом сказать в своё оправдание: "Ваше величество, барон Ботонд вам изменил и собирался ударить в спину вашим войскам, я опередил предателя". Ему, пожалуй, сойдёт с рук такая выходка, а вы уже будете мертвы и не сможете себя оправдать.

— А чем мне поможет странная выучка твоих людей? — с недоумением спросил Балас.

— Убить — просто, ваша милость, — ответил Ицкоатль. — Но это обескровит ваше войско. Нас ведь тоже будут убивать. Рано или поздно ваши соседи могут договориться друг с другом, объединить усилия и напасть — и мы уже не отобьёмся. Но если мои люди будут захватывать в плен вражеских бойцов, пленников можно будет нанять для вас, ваша милость. Живые — они станут намного более ценными, чем просто убитые. Ваша армия будет расти и становиться сильнее за счёт пленных. Эти люди быстро поймут свою выгоду: служить вам и жить намного лучше, чем быть убитыми, а противостоять нападениям в составе более сильной армии — куда безопаснее, чем эту армию пытаться победить.

Взгляд барона стал задумчивым.

— Умно придумано, — признал он наконец. — Пожалуй, я отвечу барону Бертоку отказом.

— Я слышал, барон Берток прислал гонца, — Ицкоатль снова улыбнулся. — У него два выхода: объявить вам войну, за что его не погладит по голове король накануне похода, либо требовать мою жизнь — и ваши слова говорят, что ему нужна моя голова. Что бы он ни выбрал, он подпишет себе приговор.

— Почему ты так думаешь? — спросил Балас. — Я ведь всё ещё могу приказать отрубить тебе голову, чтобы решить дело миром.

— Потому что тогда Берток решит, что вы слабы, ваша милость, и можно продолжать свои набеги на ваши земли, — прямо ответил Ицкоатль. — Вам это ни к чему. Но предположим, вы отдадите такой приказ… Я ведь не стану ждать, пока меня казнят. Я совершу побег, проберусь в замок Бертока, убью его и предложу его голову вам в знак моей преданности.

— Вместо того, чтобы убить меня, пока я не отдал такого приказа? — этот разговор начал забавлять Баласа. Расслабленная поза говорила, что он не считает такой исход дела возможным. Но ему хотелось знать, что ответит наёмник.

— Потому что мне это не нужно, ваша милость, — Ицкоатль слегка пожал плечами. — Убить вас, захватить ваши владения, несколько лет провести в непрерывных войнах с вашими соседями, которые захотят отхватить себе кусок от ваших бывших владений, погрязнуть в горах документов, — он кивнул на стопку бумаг на рабочем столе барона. — Зачем мне всё это? Вы мне дали землю. Я собираюсь заняться ею, мне вполне её хватит. А всю эту тягомотину оставьте себе, у вас оно лучше получается.

Балас не выдержал и расхохотался. Ицкоатль подождал, пока он просмеётся и утрёт рукавом навернувшиеся от смеха слёзы.

— Каждый хорош на своём месте, — закончил он свою речь. — Я воин — вот и буду воевать. А у вас хорошо получается править — вам и власть в руки.

— Ну, спасибо, от души повеселил, — усмехнулся барон. — Убедил, оставлю тебе твою голову, а Берток может жаловаться королю, сколько ему угодно.

— А он рискнёт жаловаться? — удивился Ицкоатль. — Он же нарушил волю короля, он мятежник. И даже если скажет, что его сын самовольно пошёл жечь ваши владения — проступок сына бросает тень на отца.

— Грозил, что подаст жалобу, — барон кивнул. — Что ж, пусть попробует. Я знаю, что ответить его величеству, если тот примет жалобу… Кстати. А почему ты согласился на занятия сразу после обеда? На полный желудок тяжело заниматься.

— Битва не спрашивает, как давно ты поел, — ответил Ицкоатль. — Нужно быть готовым к сражению в любое время.

— Тогда иди, учи своих людей пополнять моё войско, — согласно кивнул барон.

Поклонившись, Обсидиановый Змей покинул его кабинет. Приближалось время обеда.

Расставшегося с побратимом Халлара интересовало несколько вопросов, которые он и задал духу.

"Элек, скажи, а ты меня сейчас издалека сможешь почувствовать?"

"Издалека, — слегка важничая ответил дух. — Я же не сразу за вами пошёл, а чуть по замку побродил. Вы уже далеко успели уйти."

"А если я тебя позову, когда ты будешь далеко? Ты услышишь?"

"Услышу", — ответил дух.

"И это связано с тем, что ты попробовал крови?" — почти не сомневаясь в ответе, спросил бард.

"Правильно", — сказал Элек.

Бард улыбнулся. Его подозрения подтверждались, а связь с побратимом переставала быть проблемой. Даже если он будет в Агостоне. И ещё это значит, что он точно войдёт в город только после того, как отсюда уйдёт королевский дознаватель.

Тем временем он вышел на рыночную площадь. Вопреки обыкновению — первым. Ещё до появления бродячих артистов. Ну что же. Значит, сегодня его очередь зазывать публику… Он зашёл за ширму, где обычно складывали стулья и столы после представлений. Канаты. Кольца и шары. Музыкальные инструменты. Подвески и перекладины. Даже шесты — всё это личное имущество артистов.

Шест. Он замер. Даже со снаряжением от Кончара пускаться в дальний путь… Это ведь для работы в городе, это снаряжение. А так у него даже завалящего ножа нет. Нож купить не проблема, но надёжным оружием он не станет, а вот тяжёлая трость по моде столичной аристократии будет в самую пору. И не надо никаких скрытых клинков — баловство это. Тяжёлая трость из драконьего дерева, одинаково пригодная и для сокрушающих ударов с одной или двух рук, или для тычковых ударов с двух рук — самое то для путника. Пусть даже и барда.

Он вытащил из огороженного ширмами закутка один из стульев. Поставил его около одного из шестов для канатоходцев. Улыбнулся.

"Элек, это для тебя".

И, дёрнув плечом, скинул гитару на живот.

Первые песни без слов. Только для привлечения внимания почтенной публики. Ну и для удовольствия нового друга, куда же без него?

Мотив какой-то романтической баллады сменила плясовая, её — медленная танцевальная мелодия. Потом снова баллада, но без слов, мотив морских песен, которых он узнал великое множество, выступая в кабаках в Агостоне.

Халлар скосил глаза на духа. Тот сидел без движения около его ноги и казалось полностью превратился в изваяние. А к барду тем временем подходили двое артистов. К величайшей удаче — акробаты. Мастер и ученик.

— Ты пришёл раньше, собрат, — начал мастер. — Не разрешишь ли и нам показать своё искусство?

— О чём речь? — вроде даже удивился бард. — Моё дело музыка, да и то — рукам надо давать отдохнуть. А по очереди будем выступать — и сил меньше потратим.

Акробат улыбнулся и скинул свою котомку, вытащив оттуда канат. Споро закрепил один конец, натянул канат и закрепил второй конец.

— Разреши воспользоваться канатом, вам же ещё переодеться надо.

Акробат закивал. Второй удивился — барда на канате он ещё не видел. Но у Халлара был другой план.

"Элек, хочешь ещё больше удовольствия и восторгов?"

"Да, но как это сделать?"

"Ты можешь забраться на канат, и несколько раз пройти по нему вперёд-назад, до тех пор, пока не подойдут акробаты?"

"Могу. Но меня же не увидят?"

"Ты забываешь, что я тоже шаман, хоть и слабый, не чета тому же Ласло. Иначе не увидел бы тебя. Я могу тебя сделать видимым на несколько минут", — заклинание Халлару действительно было известно. Тем более, что, выступая перед публикой, он всегда себя чувствовал чуть ли не всемогущим, получая эмоциональный отклик зрителей. Было это всемогущество настоящим или воображаемым — бард пока не знал.

"Тогда давай. Я ещё не наелся…"

"Так и мы только начали. Забирайся на плечо. Потом, когда я подойду к канату — переберёшься на него".

"Хорошо" — ответил дух, и что-то мало осязаемое, но как будто имеющее и вес, и какую-то плотность, сначала запрыгнуло на коленку, а потом, используя рукав как лестницу, забралось на плечо.

— Почтенная публика, — воскликнул Халлар и встал с места. — А сейчас вы увидите то, что никто до вас не видел, и вряд ли когда увидит впредь, если только не посетит моё представление.

Музыка — твоя магия, сказал мастер Ласло. А восторги и обожание толпы её усиливают.

Он сосредоточился на призрачном коте, который сидел у него на плече, и взял несколько аккордов.

Толпа согласно вздохнула, когда на плече барда соткался полупрозрачный образ котёнка.

"Давай на канат. Туда, обратно, и на середине каната сходишь на плечо".

По тому, как исчезла едва ощутимая тяжесть духа, он сделал вывод, что Элек действительно перебрался на канат. Об этом же говорил и слитный выдох толпы — вряд ли кто когда-то мог даже представить, что по канату вместо канатоходца будет разгуливать призрачный котёнок. Да ещё и днём.

А снизу вслед за котёнком неслась весёлая мелодия.

Когда Элек решил, что ему хватит, он спустился обратно на подставленное плечо барда, потёрся боком о его щёку и пропал, чем вызвал ещё один изумлённый вздох толпы.

"Уф, переел, — доверительно сообщил он барду и вдруг спросил: — А можно я у тебя в татуировке посплю?"

"Конечно спи. Но в случае чего, как тебя будить?"

"Просто позови. По имени. Я проснусь".

На смену барду уже спешили гимнасты.

К обеду побратимам подали бараний бок с рассыпчатой кашей и по большому куску мясного пирога. Девушки-кухарки о чём-то шушукались между собой, поварёнок Матьяс понёс наверх, в господские покои, поднос с обедом для барона и Аранки, Джизи унесла обед для баронессы, и тишину на кухне нарушали только смешки кухарок да стук ножей и ложек.

— Берток угрожает жалобой королю и требует мою голову, — вполголоса сообщил Ицкоатль, когда они утолили первый голод. — А у тебя как успехи?

— Король, при всей моей неприязни к нему, обладает одним неплохим качеством, — ответил Халлар. — Он ненавидит, когда не выполняются его эдикты. Тем более он ненавидит, когда они нарушаются. Так что жалоба Бертока может обернуться против него самого. На твоём месте, я бы присмотрелся к родственникам. Они могут доставить неприятностей.

— Моим или Бертока? — не понял Ицкоатль. Стоило некоторых трудов не спросить: "Саркана или Бертока?" Но с каждым днём всё легче становилось контролировать себя, чтобы не выдать свою тайну.

— Да, к Джеллертам, — отозвался бард. — Понимаешь, ты младший сын, получил в управление какие-то земли в обход старшего. Земли — это статус. Они этого так просто не оставят.

— Благодарю за предупреждение, — кивнул Ицкоатль. Ему было не вполне понятно, каким образом его здешние родственники могли бы осложнить ему жизнь, но к словам побратима отнёсся серьёзно. Раз он считает, что такое возможно — значит, возможно. Память Саркана во многих отношениях была недостаточным подспорьем, а бард знал жизнь в этом мире так, как Саркану и не снилось. — Учту. Да, барон Балас отказал Бертоку. А ещё кто-то ему докладывает ему о моих тренировках.

— Пусть докладывает, — отмахнулся Халлар. — Действенных приёмов без наработанной базы не существует. Из того же, чему ты учишь людей, технику не создать. Кстати, насчёт тренировок. Тебе нужно научиться надевать и носить свой доспех так же, как ты надеваешь и носишь одежду. И кстати, сегодня на тренировку возьми его и саблю с отрубком. Я покажу, как ими действовать… Как же невовремя всё это.

— Что именно невовремя? — уточнил Ицкоатль.

— Мой отъезд в Агостон, например, — усмехнулся бард. — А ещё моя договорённость встретить Казмера. Придётся ловить его по пути.

Ицкоатль покопался в памяти Саркана. Казмера тот знал.

— Его могу я встретить, — предложил он. — Что передать?

— То, что ты посетишь свои владения в ближайшее время и без военного снаряжения.

Обсидиановый Змей кивнул.

— Где вы условились встретиться?

— В лучшей гостинице города, где же ещё. Послезавтра, — ответил Халлар. — Тут только одна такая и есть. С дубиной на вывеске.

Ицкоатль снова кивнул, налегая на пирог. Ему действительно следовало как можно скорее навестить друга детства Саркана Джеллерта. И распорядиться сегодня на тренировке об одной очень важной вещи…

— Господин Саркан! — влетел на кухню Матьяс. — Там посыльный с рынка, вас просит! Говорит, доспех принёс!

— Доспех, это хорошо. Это вовремя. После обеда покажу, чем он хорош и почему здесь не ценится, — улыбнулся бард. — Матьяс, я смотрю ты свои ухи потерял?

Поварёнок испуганно схватил себя за уши и облегчённо вздохнул: они были на месте.

— А я зато стрелять умею, а вы, господин бард, нет! — выпалил он с обидой, чтобы отомстить за испуг.

— Поджили они у тебя, — примирительно сказал Халлар. — Уже не красные, и не торчат. А то прелесть были, а не ухи. Что же по поводу неумения стрелять… Да, не умею и не учился. Зато… Встань к стенке?

И едва поварёнок выполнил просьбу барда, дробью прозвучали три удара. Вокруг его головы, едва не касаясь кожи и волос, торчали нож, вилка и ложка. Последняя воткнулась черенком. Взмаха рукой никто не заметил.

— Ухххх тыыыы… — протянул Матьяс, медленно приседая и кося глазами во все стороны. Потом развернулся, выпрямился и потрогал глубоко воткнувшиеся в дерево столовые приборы. Оглянулся на Халлара, тараща огромные восторженные глаза. — Господин бард, а вы меня научите?! Я тоже так хочу уметь!

Судя по всему, грех неумения стрелять из лука барду был прощён. Он снова был героем.

— Закончишь на кухне, приходи на тренировочную площадку, — кивнул Халлар. — Я вроде видел там мишени.

Глава 20

Забрав у посыльного свёрток с доспехом, Ицкоатль пригласил барда в свою комнату.

— Немного времени у нас есть, — сказал он, входя в своё жилище, — научишь, чему хотел. Какие-то хитрости с надеванием?

— Порядок надевания, разве что, — пожал плечами бард. — Начинать надо с ног. И завести под это дело отдельную безрукавку.

Говоря всё это, Халлар надевал на побратима отдельные части доспеха, сопровождая их то советами, то вопросами. Наконец пришёл черёд бахтерца.

— Почему его не любят? — говорил он, помогая Ицкоатлю справиться с надеванием. — Бахтерец тяжелее, чем кольчуга, но почти столь же гибок. А отдельные пластинки тонки настолько, что их можно согнуть голыми руками. Потому и считается, что он непрочен. Однако тем ударом по обычному чешуйчатому доспеху я ломаю человеку рёбра. Тебя же просто откинуло. Догадываешься, почему?

И не дожидаясь ответа, бард продолжил:

— Всё дело как раз в этих пластинах. По одной их можно легко согнуть. Однако, смотри, набор их таков, что в любом месте, куда ни ткни, этих пластин находится пять штук. А так как они легко гнутся и всегда находятся в движении, они очень хорошо тормозят любой удар и не успевают согнуться, чтобы повредить телу под ними. Да ещё плотный, подбитый кожей камзол под доспехом, который распределяет удар на большую площадь.

С последними словами Халлар надел на побратима и оплечье.

— Жаль, на шлем денег не хватило. Вот заплатит тебе барон — обязательно купи тот, что с остроконечным куполом. В нём и дышать можно, и защита хорошая. Никакой макуауитль не справится. Хотя это и не самый лучший вариант. Но лучший придётся брать в бою.

Ицкоатль поблагодарил его за помощь, советы и собственно за сам доспех, и они отправились на пустырь — пришло время тренировки. Двигаться в надетой защите было непривычно. Вес железа заставлял меняться походку и осанку, но к тому моменту, как побратимы оказались на пустыре, Ицкоатль более-менее приноровился кдвижению в доспехе.

Их уже ждали. Люди успели кинуть жребий, разделиться на две группы, и одна уже становилась в стойку, чтобы не терять времени, а вторая делилась на пары.

Игнак оказался в первой группе. Стойка была ему в новинку, он пыхтел и пытался встать в неё так, чтобы не заваливаться, но объёмистый живот то перетягивал вперёд, то опрокидывал на спину.

Оглядевшись, бард высмотрел стойку с тренировочным оружием. Там были в основном мечи, но пару тренировочных копий с расклёпаннной вместо острия "короной" он все-таки приметил и, подойдя, взял одно. Вернулся к побратиму.

— Пока привыкаешь работать саблей и ставишь удар вон на той кукле, они тут для этого и стоят, — сказал он Обсидиановому Змею. — А я сейчас поправлю позу всадника твоим людям и вернусь.

Оказалось, что копье он взял именно для этого. Руками поза не слишком поправима, да и личный пример не всегда помогает спасти положение. А вот поправить стойку, действуя древком копья как рычагом, оказалось на редкость действенной мерой. Удалось посадить даже Игнака, но ненадолго.

— Учись, — подмигнул ему Халлар. — Четверть минуты в этой стойке с лёгкостью заменят полмили бега.

Бард не лукавил. Накануне он сам сидел в этой странной стойке, оценивая её возможности.

Пока Халлар занимался людьми Ицкоатля, сам Ицкоатль занимался тем, что приноравливался к броне и к новому оружию. Доспех изменил всё, все движения, которые раньше получались практически сами собой — всё же Саркан Джеллерт не мог пожаловаться на плохую боевую подготовку. Теперь Обсидиановому Змею приходилось учитывать вес железа на своём теле, и он сомневался, что если встанет в стойку всадника, как её назвал бард, то сможет удержать равновесие.

Но самой большой проблемой стала сабля. В палатке оружейника, на манекене, который там стоял, Ицкоатль не рискнул замахиваться в полную силу. Здесь же дал себе волю — и тут же обнаружил, что талвар весьма своевольно себя ведёт. Расширение в ладонь величиной на конце клинка уводило за собой руку и норовило завалить удар. Приходилось постоянно следить за тем, чтобы сабля не легла при ударе плашмя, норовя выкрутиться из захвата. Но когда замах был выполнен правильно и доведён до конца без завала — удар оказывался страшным.

Ицкоатль испробовал всё — замахи от плеча с разворотом корпуса, простую рубку — как если бы ему нужно было нарубить дров для очага, удар с предплечья и секущие кистевые удары — талвар был прекрасен, как им ни бей, если не делать ошибок.

— Советую ещё научиться бить обратной стороной клинка, и выучить приём, который за Жёлтой рекой называют "оборачивание". Он полу-атакующий, полузащитный. Смотри. Ты прячешь клинок…

Дальше шли объяснения, вместе с показом как выполняется этот приём. Откуда-то со стороны группы донеслось уже привычное: "А он точно бард?"

Ицкоатль слушал и смотрел внимательно, тут же попытался повторить. Вышло, конечно, совсем не так ловко, как у его побратима — и оружие было непривычное, и доспех внёс свою лепту в общую неуклюжесть.

— С этим придётся потрудиться, — Ицкоатль повторил приём ещё несколько раз, остановился и вытащил из-за пояса отрубок. — Ты обещал показать, для чего он нужен.

— Точно, — улыбнулся Халлар, принимая оружие. — Я и забыл про него. Атакуй.

Обычаи мешикатль требовали больше всего оберегать чувство собственного достоинства своих близких и друзей. Побратим, без доспехов, со своим странным изделием, выглядел настолько уверенным в себе, что Ицкоатль не мог оскорбить его сомнением в его силах. Он замахнулся и ударил — как потребовали, в полную силу.

Кто-то среди тренирующихся ахнул, стоящие в стойке попадали на седалища, потирая сведённые бёдра, но не отводя взглядов от того, что творилось на пустыре.

Фигура барда размазалась в воздухе и обнаружилась чуть левее от того места, где он стоял прежде. Одновременно с этим послышался металлический лязг, и Обдсидиановый Змей почувствовал, что какая-то неведомая сила выдирает рукоять сабли из его ладони. Всё закончилось, пока самые впечатлительные из бывших разбойников ещё падали на пятые точки: сабля, большой серебристой рыбкой с лязгом отлетела в сторону, а тупой конец странного изделия барда оказался в паре сантиметрах от плеча Ицкоатля.

— Сам понимаешь, что удар таким прутком по мышцам отсушит руку надолго. А теперь то же самое, но медленно.

Халлар сходил за саблей и протянул её рукоятью вперёд.

У Ицкоатля загорелись глаза. Подарок побратима позволял обезоруживать противника и брать его в плен, не калеча. Бесценное сокровище. И ещё более бесценное сокровище — посланный ему богами побратим, способный столь многому научить… Нужно будет принести им жертву.

— А ну-ка…

Теперь он повторил свой замах медленно, следя за каждым движением барда.

На деле всё оказалось куда как просто: клинок сабли был пойман в ловушку между прутком и странным усом гарды, а отшаг с поворотом произошёл не до, а после захвата сабли. Это сложило две силы — и никакой, даже самый сильный человек, не смог бы удержать рукоять, которая выворачивалась из захвата вдоль сжатого кулака.

— Но это одно из применений. Обычно его держат в левой руке, и работают или как кинжалом в защите, или переводя на обратный хват — для защиты предплечья.

Говоря это, Халлар снова подхватил тренировочную саблю и удерживая отрубок в левой руке, продемонстрировал оба удержания оружия.

Более внимательных учеников у него ещё не было. Отрубок пошёл гулять по рукам столпившихся людей, его так и сяк крутили и вертели, потыкали в пузо Игнака. Тот не обиделся, но заявил густым басом:

— Так если господин Саркан хочет, чтобы мы врага живьём брали, нам тогда тоже такое надо!

— Будет. Но только после моего возвращения, — ответил Халлар. — Тут такого нет, и даже не купить. Это оружие из-за Жёлтой реки. Там им стражу вооружают.

— А это тогда откуда взялось? — спросили сразу несколько человек.

— А это Халлар мне в подарок сделал сам, — ответил Ицкоатль.

На барда воззрились с плохо скрываемым обожанием.

— Да есть хоть что-то, чего господин бард делать не умеет?! — воскликнул кто-то.

— Из лука не стреляет! — напомнил Матьяс, который наконец-то улучил момент, чтобы напомнить о себе. — Господин бард, а швыряться ножами научите? Вы обещали!

— Ножи не швыряют, а метают, — поправил поварёнка Халлар. — И раз обещал, значит научу.

Достав из поясной сумки уже известную побратиму перевязь, Халлар повесил её на плечо мальчика. Чуть подтянул ремень, чтобы перевязь пришлась по фигуре, проковырял одним из ножей дырочку в ремне. Посмотрел на дело своих рук, и остался доволен.

— Это называется перевязь для метательных ножей. А теперь пошли к мишеням.

Вскоре оттуда послышались глухие удары и звон от ножей, что попали в цель, или пришлись боком.

Ицкоатль сделал знак своим людям подойти к нему.

— Мне нужно, чтобы вы выбрали одного из вас, кто сможет обойти всех ваших родных, у кого нет ни земли, ни скота, и сказать им, куда идти, — начал он. — Пусть отправляются на Топозеро, на Солёный остров. Я скоро сам туда наведаюсь.

— Но господин Саркан, — возразил кто-то, — там же сейчас…

— Тихо, — предупредил Ицкоатль. — Ни слова об этом. Я знаю. Сам с ним переговорю.

— И там жилья нет, — заговорил кто-то ещё.

— И зимовать не на чем, припасов-то нет, — добавил третий.

— Все вместе смогут общинный дом до снега поставить? — спросил Обсидиановый Змей.

Люди подумали и решили, что смогут. Лес был неподалёку, а раз долина реки теперь принадлежала Саркану Джеллерту, то и лес в этой долине тоже — и господин Саркан был вправе этим лесом распорядиться, как ему заблагорассудится. Заблагорассудилось ставить общинный дом на всех бездомных — так тому и быть.

— Остальное моя забота, — усмехнулся Ицкоатль. — Вечером скажете, кого выбрали. А теперь, пока время есть — в пары. Продолжаем занятие.

Когда пришли солдаты барона, пустырь пришлось освобождать. Люди Ицкоатля потянулись кто куда, потирая синяки и растирая перетруждённые бёдра, а Матьяс начал снимать с себя перевязь, чтобы вернуть владельцу.

— Матьяс, ты уже научился швырять ножи, — начал бард. — А вот метать ещё нет. Завтра чем тренироваться будешь?

— Можно пока у себя оставить?! — обрадовался поварёнок.

— И не пока, а совсем, — улыбнулся Халлар. — Специально для тебя покупал.

У Матьяса вспыхнули уши. Он несколько раз открыл и закрыл рот, не в силах произнести ни слова, и наконец с невнятным возгласом подпрыгнул и повис у барда на шее. Ему никто никогда не делал таких подарков, а тут вдруг сделали, и кто?

Человек, за которого он теперь умер бы не задумываясь, если бы пришлось.

К чести Хала, тот даже не покачнулся. Просто подхватил мальчишку и держал до тех пор, пока тот не начал сползать, осознав, что сделал. Повиснуть на шее у господина Саркана поварёнку и в голову бы не пришло — тот был благородным, пусть и почти таким же нищим, как сам Матьяс. А барда господином называли только из вежливости, он был свой, простой, понятный… И всё понимающий. Как он догадался, что Матьясу жизнь не в радость без таких вот ножей на перевязи после того, что случилось на кухне?

— А тренироваться будешь после работы на кухне, с господином Сарканом и его людьми. Конечно, господин Саркан тут тебе не помощник — благородных этому не учат, а вот его люди, могут тебя чему-то научить. А самые лучшие метатели, угадай из кого?

— Из кого? — хриплым от волнения шёпотом спросил Матьяс.

— Из бродячих жонглёров, — отозвался бард. Если заведёшь дружбу и попросишь научить чему-либо… Артисты — народ дружный и отзывчивый.

— Ну уж точно не лучше вас! — возразил мальчишка. — Я с вами хочу. Как вы.

— У каждого — свой талант, — возразил Халлар. — Мой — музыка и песни. Хотя что-то и умею сверх этого, как и любой бродячий артист. А ещё — я же сегодня ухожу на две недели. Вернусь — проверю как тренировался.

Мальчишка сник с лица, услышав, что бард их покидает, но тут же обрадовался, узнав, что ненадолго, и схватился за перевязь, прижимая ножи к себе. Уж он обязательно будет тренироваться! Так, чтобы не стыдно было показать господину барду свои успехи!

Ицкоатль молча наблюдал за этой сценой. Смышлёный паренёк тянулся к мужчинам, которые могли научить его быть воином. Естественная, природная тяга будущего мужчины, и вдвойне естественная для сироты, рано потерявшего родителей. Матьясу был нужен отец… Они с Халларом могли бы дать ему то, в чём он нуждался.

— Можешь приходить заниматься с моими людьми, — сказал он. — Если Джизи разрешит.

Поварёнок просиял.

— Разрешит! — зачастил он. — Она добрая, хоть и строгая! Она отпустит!

К чести барда, знающего, кто такая Джизи на самом деле, у него не дрогнул ни один мускул.

— Сам попрошу, — решил он. — Думаю, что так будет лучше.

Попрощавшись с побратимом, который собирался заночевать в городе у Кончара, Ицкоатль решил осмотреться в замке. Ему было нужно место для медитации и жертвоприношений, где его никто не будет беспокоить. Спросив разрешения у маршала, он поднялся на стены замка, но по ним постоянно расхаживали стражники, и не нашлось ни одного укромного уголка, в который бы никто не заглядывал. Более того, на стенах были оборудованы отхожие места — совсем не то, что нужно при медитации.

Его собственная комната не годилась — в неё не заглядывало солнце, и по тем же соображениям были отвергнуты все остальные внутренние помещения. Оставались крыши донжона и кипхауса. Но каждый раз просить позволения подняться на крышу донжона Ицкоатль не хотел, а вот крыша жилого дома внутри замковой стены вполне подходила и не требовала специального допуска. Осмотрев её, Обсидиановый Змей выбрал место, которое было не слишком на виду у дозорных — и на виду у восходящего солнца.

Покончив с этим важным делом, он отправился в библиотеку барона, благо разрешение на её посещение ему уже было выдано, и пока никто его не отозвал. Ицкоатль хотел знать как можно больше об этом мире. В прошлый раз его занимали карты и политика. На этот раз он решил поискать что-нибудь о народах, которые упоминал его побратим — и об их оружии.

И ничего не нашёл, кроме пары смутных упоминаний, что такие племена вообще существуют. И смуглые до черноты люди из-за Поднебесныхгор, и узкоглазый желтокожий народ, живущий у Жёлтой реки, и множество им подобных — все они находились слишком далеко, чтобы интересовать не самого сильного и богатого из баронов королевства Мадрок. Огорчённый Ицкоатль продолжил изыскания уже наудачу — просто чтобы знать, на что он вообще может рассчитывать здесь и, к своему удивлению, нашёл дуэльный кодекс. Вычурные позы дуэлянтов вызвали у него улыбку, но несколько полезных приёмов он из этого труда всё-таки почерпнул.

Ещё одной важной находкой оказались записи королевского землемера, который устанавливал границы владений Ботонда. Человек этот оказался весьма дотошным и в деталях описал все пограничные земли, приложив зарисовки с мест: карты дорог, рек, оврагов, с указанием холмов и лесов. Бесценная вещь на будущее.

Когда сенешаль деликатным покашливанием напомнил зачитавшемуся Ицкоатлю, что ему пора покинуть закрывающуюся на ночь библиотеку, уже подошло время ужина.

Обсидиановый Змей проглотил свою порцию, едва заметив, что вообще ему подали — все его мысли занимало одно небольшое примечание, сделанное землемером.

В устье Алгеи, там, где она впадала в море, иногда находили крупицы золота. Слишком мелкие, слишком редко, чтобы разворачивать промывку песка — добыча не покроет расходов на разработку речных наносов.

Но где-то выше по течению должна была находиться более богатая россыпь или даже жила.

Понимал ли барон Балас, что он отдаёт в руки безземельному голодранцу? Или даже не заглядывал в эти документы?

Глава 21

После тренировки Халлар, как и обещал, пошёл к Джизи. "Строгая, но справедливая" кухарка была на месте. Но разговор сразу же пошёл не так, как представлялось барду. Пользуясь тем, что рядом не было никого из младших кухарок, Ласка закрыла дверь на засов и осведомилась, когда же господин бард изволит выполнять Заказы, в которых была заинтересована Гильдия.

Халлар посерьёзнел.

— Какой из?

— Два. Один ты уже выполнил, — ответила кухарка. — Ну что смотришь, соображай быстрее.

Только теперь Халлар понял некоторые особенности своих проделок. Королевский агент был одной из целей Гильдии. Именно поэтому ему и дали те стрелы-подпись Ночных Теней. Второй целью было подкинуть кольцо-печатку…

— Кольцо?

— И бумаги тоже. Но у тебя остаётся две ночи. — Джизи внимательно смотрела на барда.

— Вообще-то одна, не хочу встречаться со свитой дознавателя. Неизвестно кто в ней будет.

— Разумно, — покивала кухарка. — А что с Матьясом?

Халлар улыбнулся.

— Ну не всю же жизнь он будет при кухне. Подарил ему комплект метательных ножей, пусть осваивает, под надзором господина Саркана.

— То есть после обеда, — Джизи кивнула. — Добро.

— Ладно, пойду я, — поднялся с места бард. — Сейчас к Ласло, возьму у него свои вещи, и к Кончару. От него и выбираться легче.

— Пусть Ночь будет добра к тебе, — послышалось традиционное напутствие Ночных Теней.

— Пусть Тени станут сотаинниками, — так же традиционно ответил Халлар и вышел за дверь.

Зайдя к Ласло и забрав у него свой вещмешок, бард услышал много нового. И что призрачный котёнок пропал (Элек спокойно спал в татуировке после того, как сытно поел на представлении). И что барон после лечения не спешит отпускать от себя Аранку. И что господин бард может возвращаться в любое время, он уже шаману стал как родной (на этом месте Халлар покраснел).

В общем, ушёл он от Ласло спустя час и только дав слово, что в следующий приход в город он не будет искать ни постоялого двора, ни гостинцы, а направится напрямую к шаману.

Халлар пришёл в таверну ещё засветло. Показав Кончару один палец, он сел за облюбованный столик в полутёмном углу. А дождавшись, когда ему принесут эля, попросил и комнату на ночь.

Как уже было заведено, поселили его в угловой комнате, откуда можно было выйти через дверь. Но существовал запасной путь через окно, причём ночной страже это окно не было видно, а также через чёрный ход, замаскированный под основательный сундук, прикрытый открывающейся входной дверью.

Был в комнате и ещё один секрет, известный только хозяину таверны и немногим Ночным Теням, которым случалось становиться постояльцами комнаты для особенных гостей.

Потайной лаз, прикрытый стенной панелью, служил своеобразным почтовым ящиком, через который хозяин передавал необходимое снаряжение. Вот и сейчас ящик не пустовал. В нем находились кинжал, окрашенный в чёрный цвет — чтобы не выдать себя невольным отблеском металла, три магических свитка, какие обычно использовались для создания копий документов, и королевское кольцо-печатка, которое следовало подкинуть в шкатулку в одном из домов Золотого круга.

Закрыв почтовый ящик, бард вытянулся на кровати и мгновенно заснул — ему предстояло немало пройти ночью, а потом отшагать побольше ещё и днём, чтобы успеть уйти подальше от королевского дознавателя со свитой.

Следовало пользоваться возможностью дать отдых своему телу.

Проснулся он в полночь и сразу начал сборы. Надел свой маскировочный костюм, сразу превративший его в смутную чёрную фигуру. Натянул до глаз шарф-повязку и накинул сверху капюшон, который скрыл всю голову, превратив её в бесформенный ком чёрной ткани, и оставил снаружи только глаза. Потом опустошил почтовый ящик, забрав оттуда кинжал с чернёным лезвием, кольцо-печатку и свитки для копирования. Долго думал над оснащением, под конец остановившись на тигриных когтях, которые недавно с успехом применил в Золотом круге, а так же на сонном зелье в полотняных мешочках и иглах для духовой трубки. Потом добавил на пояс катушку с тросом и кошкой.

В этот момент под татуировкой зашевелился дух, которому надоело спать, и теперь он с интересом наблюдал за приготовлениями Халлара. И наконец не выдержал.

"А мешочки для чего? И иглы?"

"Чтобы не драться с каждым встречным стражником, а просто отправить их в сон".

"Для этого у тебя есть я! — безапелляционно отрезал дух, но тут же жалобно добавил: — А пугать их точно нельзя?"

"Даже в сон желательно погружать как можно мягче, — ответил бард. — Что бы от ме… От нас совсем следов не осталось. Даже в памяти".

"Тогда завтра ты поиграешь для меня. Кормить не нужно, я пока утренней кормёжкой сыт".

"Договорились, дружище", — ответил бард, закрыл дверь на засов и выскользнул в потайной выход, который скрывался в сундуке.

На улице было совсем темно. Настолько, что редкие фонари, находившиеся над входом в дома, темноту, казалось, не разгоняли, а только сгущали, оставляя на земле под ними неровные светлые круги.

Элек без напоминания задействовал свою версию заклинания "ночного зрения", которое не давало утром тяжёлых последствий, и весь мир окрасился в зеленоватые тона.

"И что бы ты без меня делал?" — добродушно поинтересовался дух, показываясь рядом в форме призрачного котёнка.

"Мучился бы завтра от головной боли", — честно ответил бард, внимательно следивший, чтобы не попасть в освещённый круг или не показать свою тень редким стражникам.

Таверна находилась в Серебряном круге, на одном из перекрёстков, которые ломали ровную улицу на короткие отрезки, такие удобны для обороны города… И совершенно неприспособленные для жизни обычных горожан.

Впрочем, у Ночных Теней всегда находились другие пути. Вот и сейчас Халлар добрался до одноэтажного дома и, даже не надевая когтей, осторожно забрался по стене на плоскую крышу. К чему идти по улице, огибая светлые круги на земле и ежеминутно рискуя нарваться на ночную стражу на улице, если можно спокойно, даже особо не скрываясь, пройти по крышам, чтобы спрыгнуть в Золотом круге? Или даже не спрыгивать, а зайти в дом через крышу или окно, если найдётся такая возможность.

Первый из двух домов нашёлся достаточно быстро. Сюда, по задумке неведомого пока заказчика, следовало подкинуть перстень-печатку недавно убитого агента. Куда бы похититель спрятал такую ценную вещь? В личный ларец? Слишком очевидно. Это первое место, где будут искать что-то подобное. С собой носить — тоже нет. А вдруг обыск?

Халлар ухмыльнулся. Первое место, куда обыватель бы спрятал ценную вещь, это его собственная кровать. Или в тайник в ножке, или, что вернее, под тюфяком.

Сложив верёвку вдвое, бард вывязал сложный узел и накинул его на трубу камина. Теперь самым главным было не схватиться за отдельную половину — узел хоть и казался сложным, но потяни за одну из двух верёвок — легко развяжется. И падать будет больно.

Он осторожно подошёл к краю крыши и оглядел улицу внизу. Никого. И даже стража, легко различаемая по факелам, ходит по Замковой улице. И охраны не видно.

Халлар перемахнул через парапет и спустился по верёвке до новомодного, закрытого стеклом, окна. Две створки. Внизу — заметная щель. Почему-то такие створки всегда перекашивало вниз. Стекло, что ли, тяжёлое? И слабые гвозди, что удерживают петли — тоже новомодное словечко, но уже в исполнении кузнецов.

Он вставил в щель кинжал и провёл им до половины створки вверх. Есть крючок. Короткое движение — и одна створка освободилась. Аккуратно надавил на неё — звон стекла совсем не обрадует ни Халлара, ни хозяев, и… Обрадует стражу.

"Элек, кто там, в комнате?"

"Хозяин. Спит."

"Ну сделай так, чтобы он ещё четверть стражи не проснулся," — ухмыльнулся Халлар и мягко скользнул в окно. Аккуратно притворил его за собой — не ровен час, порыв ветра начнёт его раскачивать и привлечёт ненужное внимание…

В комнате, действительно, была широкая кровать, на которой спал один человек. Один? Где хозяйка? Или он один живёт?

Гадать было некогда. Халлар взял из подсумка мешочек с печаткой и засунул его далеко под тюфяк, после чего бесшумно прокрался к окну, не желая встречи ни с хозяйкой, ни с наложницей, да и с кем бы то ни было ещё. Открыл окно, ухватился за верёвку и, уже свисая только на ней, аккуратно закрыл за собой окно. Спустился вниз и потянул за один из двух концов. Верёвка стекла к его ногам, и Халлар смотал её в небольшую бухту. Первый Заказ был выполнен.

Второй сложнее. И дальше. По крышам не пробежишь, каждая на разной высоте, хоть порядок сохранялся и здесь. Один этаж. Следом три. Потом два. Затем четыре, и так по кругу. Стоит врагу забраться в город, как этот стройный ряд домов станет превосходными башнями для лучников, к которым нужно ещё суметь подобраться. А самым смешным здесь было то, что барону эти укрепления не стоили ничего. Жители помимо налога на проживание внутри стен города содержали ещё и свои дома. И единственная разница между ними состояла в том, что Золотой круг платил гораздо больше Бронзового. А если нет денег — то убирайся за стену, в одно из четырёх сел, которые раскинулись вокруг дорог, ведущих в город.

За этими размышлениями бард приближался ко своей второй цели, огибая любое освещённое место и стараясь не вставать между светлым пятном и ночной стражей. Там ему придётся задержаться. Надо просить Элека усыпить весь дом на половину стражи, не меньше. Хватит ли тому сил?

"Ты меня так обкормил утром, что мне просто необходимо сбросить часть энергии, а то лопну мимо шва", — послышался смешок духа.

Халлар немного успокоился. Значит, сил хватит. И тут же едва не выругался в полный голос — за раздумьями он не заметил приближения к Замковой улице, по которой как раз приближался патруль ночной стражи. Благо они сейчас никого не искали, просто шли, освещая дорогу факелами. Хороша бы была Ночная Тень, на полном ходу выломившаяся из переулка под факелы ночной стражи.

Хал отступил чуть назад и прижался к уступу дома. Он в чёрном, неподвижную фигуру ломают мечущиеся от факелов тени. Спокойная стража ничего не заметит. Вот настороженная…

Но нет. Прошли, ничего не замечая. Ну и спокойного дежурства вам, парни.

Стража ушла, и даже от факелов тени больше не метались по улице. Бард рывком преодолел улицу. Хорошо ещё, что пропитка костюма Тени настоями трав хорошо защищает от собак, не давая им унюхать в этой непробиваемой скорлупе травяных запахов человека. А бег без шума был освоен давно и прочно усилиями Наставника. Ох, сколько трудов было убито на то, чтобы пробежать между клетками с собаками, не разбудив их своим топотом!

Однако всё заканчивается. Закончился и этот участок пути. Очередная цель находилась прямо перед Халларом. Это было приземистое двухэтажное здание. Хозяин наверняка спит на втором этаже, прислуга и охрана — внизу. Наверняка там же спит и пара волкодавов — собак в Золотом круге очень ценили.

"Ох, что бы ты без меня делал… Сколько тебе нужно? Половина стражи?" — совсем по-человечески вздохнул призрачный котёнок и исчез за дверью.

Халлар остолбенел. Котёнок прошёл сквозь дверь, будто её здесь и не было. Получалось, дух способен разгуливать даже сквозь стены, и препятствий для него просто нет?

Элек вернулся через пару минут, подняв высоко трубой свой призрачный хвост.

"Все спят. Одна собака около двери, не наступи", — предупредил дух и исчез. Привычный холодок скользнул вдоль руки, и татуировка как будто потяжелела.

"Спасибо, дружище…"

Бард вытащил кинжал и вставил его в щель между дверью и косяком. Засов. Его так просто не отжать, особенно если на обратном конце ещё и фиксатор. Воткнув кинжал в другую щель, Халлар нащупал и его. Вот его отжать было можно. А с засовом придётся разбираться другими методами.

Щель вверху. Халлар затолкал туда тонкий тросик с металлической петлёй. Кинжал подсунул под засов и медленно подвёл к нему петлю. Зацепил лезвие. А теперь главное — поднять засов.

Готово. Бард открыл дверь и просочился внутрь. Не наступить бы на собаку — взвизгнет так, что разбудит половину дома… Но в зеленоватом свечении ночного зрения, обеспеченного Элеком, спящий пёс был прекрасно виден.

Халлар осторожно прикрыл за собой дверь. И ходу на второй этаж. Шкатулка хозяина с бумагами наверняка в его спальне, хотя было бы логичнее оставить её в рабочем кабинете. Но все почему-то считали, что успеют проснуться, едва ночной гость дотронется до бумаг.

Спальня. Бард аккуратно поднял крючок на двери кончиком кинжала. Осторожно потянул дверь — несмазанные петли могли очень громко заскрипеть. И кое-кто пользовался этим. А были такие цели, которые делали скрипучими некоторые половицы пола. Тоже — очень неприятная штука для такого, как он, ночного визитёра.

Халлар вошёл в комнату и осторожно закрыл за собой дверь. Ночное зрение работало и здесь — он отчётливо увидел шкатулку для бумаг, стоящую около кровати. Аккуратно открыл её. На дне было несколько свитков. Всё как и описано в Заказе. Благо, что документы даже не обязательно разворачивать. Достаточно положить рядом копируемый и копирующий свитки и прошептать слово-активатор. А потом убрать то, что не нужно, обратно в шкатулку, а то, что нужно — спрятать в подсумок. Спи спокойно, добрый господин, ты это заслужил.

Обратный путь до таверны Халлар преодолел тем же порядком, прячась от патрулей и старательно огибая светлые круги от фонарей. И только когда он добрался до таверны, то обратил внимание, как начало светлеть небо. Наступал новый день.

Ицкоатль проснулся до рассвета. Небо на востоке только начинало сереть, когда он поднялся на крышу жилого дома в одних штанах, без нательной рубахи. Его заметили и окликнули со стены, он отозвался, назвал себя и на некоторое время стал объектом пристального внимания стражи. Солдатам было скучно, перед восходом особенно сильно клонило в сон, а тут какое-никакое развлечение.

Однако неподвижно сидящий на одном месте человек не мог долго занимать их, к тому же нужно было обходить свои участки, а кричать на весь двор, чтобы выяснить, чем там занимается господин Саркан, солдаты не решились. Вряд ли его милость обрадуется, если его разбудят понапрасну в этакую рань. Особенно после бурной ночи с новой наложницей. Прислуга шепталась, что барон Балас совсем не отпускает Аранку из покоев и даже с лица осунулся — шутка ли в его-то годы молодую девку ночь за ночью ублажать.

Ицкоатль сидел на крыше, скрестив ноги, и смотрел на медленно разгорающееся небо. Было зябко — чувствовалась близость осени. Ему не хватало этих минут между ночью и днём — он привык встречать солнце, смотреть на него, пока это безопасно для глаз, и всем существом ощущать, как все три его души омываются солнечным светом, как внутреннее сияние его духа очищается и становится ярче…

Здесь он делал это впервые, с горечью сознавая, что боги его далеко отсюда. Так далеко, что вечности не хватит, чтобы дойти до них. Но если на них держится всё мироздание, может быть, глядя на солнце одного мира, он смотрит на солнца всех миров, и с ними — на солнце своей потерянной родины?

Жизнь и смерть, радость и страдание, любовь и перерождение — вот что лежало в основе его культуры. Быстротечность земной радости, неотделимой от скорби и от того вдвойне прекрасной, наполняла прежде его сердце томительным ожиданием перехода в вечность.

Теперь он знал, что лежит по другую сторону смерти, и словно осиротел — ему предстояло снова пройти однажды пройденный путь, но уже не ради себя. Ради своих богов, не желающих войны с другим богом и разрушения мироздания. Ради того, чтобы у всех во множестве миров была возможность жить.

Цель его была так велика, что одному человеку она не могла быть по силам…

Ицкоатль вынул из ножен нож и остриём клинка проколол себе ухо, когда солнце полностью поднялось над горизонтом, но ещё не оторвалось от него. Тёплые капли упали на обнажённое плечо, потекли по груди и спине — малая жертва, которую он приносил своим богам, и в какой-то миг вдруг ощутил, что она принимается.

Боги слышали его. Боги ему отвечали.

Он не был одинок.

Глава 22

Заглянув на кухню и предупредив Джизи, что сегодня будет завтракать в городе, Ицкоатль, одетый уже для выхода в город, покинул замок. Городские улицы уже были заполнены народом — торговцами-разносчиками, посыльными, торопящейся на рынок прислугой из Золотого круга, и жителями из районов победнее, спешащими туда же. Его узнавали, в спину то и дело летели возгласы вполголоса:

— Да это же господин Саркан! Тот самый…

На одной из улиц послышался оклик:

— Господин Саркан! Подождите!..

Ицкоатль остановился. Он уже привык к тому, что его называют чужим именем, но порой ему становилось печально на душе от того, что никто, кроме побратима, не назовёт его тем, прежним, родным именем, данным ему отцом и матерью.

К нему торопились двое. Одного Обсидиановый Змей узнал: это был Миклас с его белоснежной шевелюрой. Вторым был уже пожилой мужчина. Явное сходство между ними подсказало Ицкоатлю, что это отец и сын.

— Господин Саркан! — отец Микласа схватил его за руку, тут же отдёрнул свои руки, словно испугавшись, что обожжётся, неловко затоптался на месте. — Ох, простите мою дерзость… Я пекарь, Имрус Батта, отец вот этого охломона, которого вам спасать пришлось…

— Я так и подумал, — Ицкоатль кивнул, про себя удивляясь тому, как пекарь назвал своего сына. — Вы очень похожи.

Ему было чему удивляться. Мешикатль очень любили своих детей. С младенческих ногтей те росли, зная, что они — сокровище, подарок богов, золото и нефрит. А здесь детей часто унижали перед другими, словно они не заслужили ни одного доброго слова. Странный обычай…

— Я хотел поблагодарить вас, господин Саркан, — продолжал пекарь. — Уж не знаю, через что вам и господину барду пройти пришлось, Миклас таких страхов нарассказывал…

— Самое главное — он жив, в своём уме, и снова с вами, — отозвался Ицкоатль. — Надеюсь, больше на такие подвиги его не потянет.

Оба — и отец, и сын — замотали головами, как бы говоря, что уж точно больше никогда не доставят никому таких хлопот.

Попрощавшись с ними, Ицкоатль прошёл сквозь собравшуюся толпу и направился к таверне, которая была уже неподалёку. Люди расступались перед ним и устремлялись к пекарю и его сыну — расспросить про те самые ужасы.

Кончар нашёлся на своём обычном месте — за стойкой. Поздоровавшись с ним, Ицкоатль спросил про своего побратима.

В ответ хозяин таверны показал на проход к жилым комнатам, для разнообразия вслух добавив: "Последняя по правую руку".

Халлар действительно нашёлся в указанной комнате. И было там… Совсем немного вещей для человека, который живёт здесь чуть меньше полного дня. По сути, только гитара и мешок с вещами и говорили о том, что эта комната не пустует.

Сам же бард лежал на кровати и играл какой-то незнакомый мотив. На полу сидел призрачный котёнок и вылизывал шерсть.

— Пришёл? Это замечательно, — опустив приветствие, проговорил Халлар. — Знакомься. Это Элек. Ты его можешь помнить, как скопище мерцающих грибов.

— А я думал, ты ягуарунди завёл, — озадаченно отозвался Ицкоатль, разглядывая котёнка. — Я видел, тут таких много… Кошками называют.

— Таких, как этот, тут совсем нет, — с улыбкой ответил бард. — Присмотрись, сквозь него же пол просвечивает. Но это не главное. Главное то, что он очень полезен.

— Что он умеет? — уточнил Обсидиановый Змей. — Ну, кроме как пугать до смерти?

— Может пугать не до смерти, может вообще не пугать, — усмехнулся бард. — Но самое интересное даже не это. Страх, да и любое сильное чувство, для него еда. С кровью чуть поинтереснее. Она оставляет метку на человеке. И по этой метке он сможет найти меня с любого конца света. И тебя тоже, если ты согласишься на это.

— Мне нужно дать ему немного своей крови? — уточнил Ицкоатль, доставая нож. — Это не трудно. Сегодня я уже принёс жертву богам, могу и Элека накормить.

— Если ты его накормишь, он лопнет мимо шва, — рассмеялся Халлар. — Буквально одну каплю. И у нас появится такой курьер, о котором другие смогут только мечтать.

Обсидиановый Змей кивнул, надколол кожу на запястье и протянул руку с выступившей каплей крови духу. Тот перестал вылизываться, поднял голову, повёл носом…

Кровь исчезла, словно её слизнул невидимый язык. Ицкоатль ощутил странный холодок на месте укола и там, где была проколота мочка уха — след жертвоприношения. Подсохшая кровяная корочка тоже исчезла.

"Привет, странный человек, — услышал Ицкоатль. — Теперь мы с тобой сможем говорить".

Обсидиановый Змей удивлённо поднял брови.

— Ты тоже это слышишь? — спросил он у побратима.

— Мысленную речь слышит только тот, с кем он говорит в данный момент, — ответил бард. — И это гораздо удобнее, чем говорить вслух. Попробуй.

Ицкоатль присел на корточки, чтобы не возвышаться над маленьким собеседником, заглянул в большие круглые глаза призрачного котёнка.

"И тебе здравствовать, странный дух, — подумал он. — Тебе не будет в тягость служить нам с Халларом курьером?"

"В тягость ли тебе думать? — в мысленной речи Элека послышались нотки веселья. — Не в тягость".

Но дух добавил уже вслух, чтобы слышали его оба человека:

— Но я буду требовать крови за свои услуги. Ты обещал, Халлар, что будешь давать её мне. От твоего друга я хочу её тоже. Мы можем обсудить, как часто вы будете отдавать мне свою кровь.

— Ещё никто не смог упрекнуть меня в том, что я не держу обещаний, — отозвался бард. — Обещал, значит выполню. Говори, сколько ты хочешь и как часто?

— А чужая кровь тебе подойдёт? — спросил Ицкоатль, для которого кровавые жертвоприношения были естественной частью жизни. — Или она свяжет тебя с каждым, чью кровь ты примешь?

Дух насторожил полупрозрачные уши.

— Если человек будет мёртв, никакой связи с ним не будет, — ответил он, подумав. — Халлар упоминал, что вы оба воины. Вы часто сражаетесь… Да, чужая кровь подойдёт, но тогда я хочу всю кровь тех, кого вы будете убивать.

— Кроме той, которую я буду приносить в жертву моим богам, — тут же возразил Ицкоатль. — Им тоже нужна кровь.

— Кто такие боги? — удивился Элек.

Ицкоатль вздохнул. Трудно жить в мире, который не знает богов… Даже для духов они — что-то за пределами понимания. Он уселся на пол, скрестив ноги, и начал издалека:

— Представьте себе дерево. Чтобы оно выросло, нужно семечко. Из него прорастает корень и поднимается ствол с ветвями, листьями, цветами и плодами. Мироздание можно сравнить с деревом, но выросло оно из семечка — мира, который создали боги. Пусть это будут очень большие и сильные духи, которым под силу создать мир и всё, что в нём существует. Боги отдали свою кровь, чтобы мир и люди в нём могли существовать, и теперь я должен возвращать им долг кровью, чтобы могли существовать боги. Если они перестанут получать мои жертвоприношения, дерево засохнет и погибнет.

— Но если мира не станет — что будет со мной? — прозвучал вопрос.

— Тебя тоже не станет. И нас, — ответил Ицкоатль.

Дух задумался. Потом выразительно передёрнул шкуркой на спине.

— Мне не нравится такое представлять себе. Тем более не понравится такое пережить. Мне по душе жизнь. Отдавай своим богам часть крови, которую они должны получать. Но остальное я возьму себе!

— По-моему, вы спорите не о том, — примирительно проговорил Халлар. — Ицкоатль, тебе нужны живые, так? Элек, тебе нужны те, кого можно убить. Вы вполне можете их поделить перед битвой.

Этот вариант вполне устроил жадного духа.

— Вот и договорились, — поднялся с кровати бард. — Надо идти. Элек, прячься в татуировку, не будем пугать твоим видом людей. Братишка, если что — обращайся к Кончару. Я с ним договорился. А я вернусь через две недели.

Ицкоатль тоже встал — быстрым, гибким движением. Крепко обнял побратима.

— Я буду тебя ждать, — негромко сказал он.

Память Саркана подсказывала, что в этом мире у людей принято желать при прощании, чтобы близкие берегли себя, но для воина мешикатль это было странное пожелание другому воину.

— Возвращайся с победой.

— Да я же не воевать иду, — рассмеялся Халлар. — Я иду за тем твоим камнем. А почему именно сейчас — завтра прибудет королевский дознаватель. А мне встреча с его свитой совсем не нужна. И кстати, что-то мне подсказывает, что с твоего парня снимут все обвинения.

— Если барон Балас вообще станет о них упоминать, — Ицкоатль улыбнулся.

— Тогда ему очень повезло, если он решил отказаться от своей идеи, — серьёзно отозвался бард. Потом надел свой вещмешок. Повесил на плечо гитару. Подпрыгнул несколько раз, чтобы убедиться, что ничего не звенит. — По записям Гильдии, на редкость въедливый дознаватель. И работает за совесть, а не за зарплату.

— Но ты опасаешься не его самого, а только его свиты, — заметил Обсидиановый Змей. — Он тебя не знает?

— Встречались, — нехотя протянул Халлар. — Знает. Сложно не узнать человека, который лежал перед тобой на дыбе и его по твоему приказу пытали. Правда с тех пор кое-что поменялось, и у нас с ним договорённость. Он меня не знает, а я его не замечаю. И всё потому, что он работает за совесть. Ладно, не самое приятное воспоминание, а чтобы рассказать, потребуется не один кувшин эля.

— Когда ты вернёшься, и если тебе захочется рассказать, я выслушаю, — пообещал Ицкоатль. — Тебя проводить до ворот города?

— Не надо, расстанемся здесь, — ответил бард. — У нас говорят "дальние проводы — лишние слёзы". Да и у тебя, наверное, дел много.

Ицкоатль не стал настаивать. У него действительно были дела на рынке и в библиотеке, но не настолько срочные, чтобы он не мог отложить их ради лишних минут, проведённых с побратимом. Однако если тот против…

Попрощавшись, Обсидиановый Змей первым покинул таверну. Ему нужно было найти деревенских торговцев овощами и зерном, чтобы расспросить о культурах и урожайности.

Тяжело отказываться от своей привычки к одиночной жизни, пусть даже теперь ты никогда не будешь один — у тебя есть брат и дух, который к тебе, в общем-то, привязан такими узами, которые человек порвать не в силах. Именно поэтому бард предпочёл расстаться в таверне, и сейчас быстрым шагом шёл к воротам. Ему предстояло прошагать в быстром темпе часа три, прежде чем он пересечётся с днёвкой обоза в Агостон.

Крестьяне не сразу поняли, чего желает странный господин с вышитой дубинкой барона на камзоле. Ицкоатлю пришлось несколько раз повторить на разные лады свой вопрос: есть ли среди того, что они выращивают, то, что может дать два урожая за сезон? Удивление их было совершенно неподдельным, но они добросовестно принялись объяснять господину из замка, что два урожая — это совершенно невозможно.

— Посеять-то можно, есть ранние растения, — втолковывал ему старик с окладистой бородой, в которой запутался стебелёк щавеля. — Но вызреть не успеет. Вот сейчас почитай осень начинается, скоро дожди зарядят, холодно станет, зацвести успеют растения, а вызреть — нет. Под снег уйдут, погибнут.

Ицкоатль был озадачен. У себя на родине он привык к нескольким урожаям за год. А здесь, получается, только один можно было взять? Это требовало серьёзного пересмотра его планов. Что проку собирать большое войско, если ты не сможешь его прокормить?

Но он внимательно рассмотрел всё, что продавали селяне, расспросил о каждом растении и запомнил всё, что ему сказали. Ценного там было немало.

Поблагодарив старика и его соседей по рынку, Обсидиановый Змей отправился прямиком в замковую библиотеку. И на этот раз его интересовали не карты и отношения с соседями. Он искал труды по ведению хозяйства и выращиванию продовольствия. Привычных ему растений тут почти не было, если не считать тыквы и бобов. Нужно было как следует подумать над тем, что будут выращивать и есть его люди.

Библиотека не слишком ему помогла, но кое-что полезное Ицкоатль всё-таки нашёл. Записи старых баронов, отца и деда Андриса. Они делали заметки по годам — какая была погода, что уродилось, на что был неурожай. Дед к тому же был новатором, закупал в порту Агостона семена заморских растений и сеял их, чтобы посмотреть, что из этого получится. В большинстве своём не получалось ничего — растения погибали из-за неподходящего климата. Но некоторые прижились, и среди набросков Ицкоатль с волнением увидел семена фасоли.

Опасаясь не услышать ответа, он окликнул духа.

"Элек?"

Дух возник рядом, словно сгустившись из воздуха.

"Что ты хотел?"

Ицкоатль ткнул в корявый рисунок на пожелтевшей бумаге.

"Будете в Агостоне — попроси побратима поискать такие семена. Это фасоль. Она очень мне нужна. Мешочка в пару пригоршней на первое время хватит".

Элек внимательно изучил зарисовку и кивнул. А потом растаял, словно его здесь и не было всего мгновение назад.

Ицкоатль вернулся к прерванному занятию. Тыквы он вписал в свой список первыми. В подходящих условиях они могли храниться довольно долго, были вкусны, готовить их было просто. Следующим в списке оказалось просо. Ицкоатль прочёл о нём, что оно неприхотливо, созревает всего за шестьдесят дней, если его посеять на солнцеворот, и очень урожайно. Но зерно у него было мелким, и крестьян не заинтересовало — как и фасоль, которую они попытались есть зелёной, как горох, и потом страдали животом.

Мелким зерном Ицкоатля было не напугать, а отзывы о каше из проса старый барон оставил самые благоприятные. Она оказалась и вкусной, и сытной. То, что нужно. Решив, что о семенах он попросит побратима позже, Ицкоатль вернулся к работе.

Горох и бобы тоже попали в список, как и капуста разных сортов. Туда же отправились репа, которую можно было есть и сырой, и варёной, и жареной, и даже солёной, морковь, с которой квасили капусту и варили похлёбки, и разнообразная зелень. Лук и чеснок были для Обсидианового Змея в новинку, но привычный ему перец здесь был дороже золота, это было только для господ, а пресная еда быстро приедается, так что их острый вкус пришёлся бы как раз кстати.

Ицкоатль как раз отложил перо, когда в библиотеку заглянул поварёнок.

— Господин Саркан, Джизи обедать зовёт! И она сказала, мне с вами тренироваться можно!

Утром Ицкоатль попросил барона о встрече. Тот велел подойти ближе к обеду, и Обсидиановый Змей так и поступил, посвятив свободное время игре на флейте у себя в комнате. Он бы поднялся на крышу, но не был уверен, что нечаянный концерт не вызовет недовольства.

— Что ты хотел? — встретил его вопросом барон Балас, когда Ицкоатль вошёл к нему в кабинет.

— Доброго дня, ваша милость, — отвечал Обсидиановый Змей. — Хотел спросить вашего позволения съездить в долину Алгеи, посмотреть земли.

Барон откинулся на спинку кресла, даже не пытаясь скрыть, насколько он озадачен.

— А что там смотреть? Болото да лес.

— Но могут найтись участки, пригодные для земледелия, — возразил Ицкоатль. — Их лучше присмотреть сейчас, чтобы весной ими могли заняться.

— И кто ими будет заниматься? — спросил барон.

— У моих людей есть безземельные родственники, — пояснил Ицкоатль. — Думаю, они не откажутся работать на меня.

— И то дело, — проворчал Балас. — Может, разбойников поменьше станет… Добро, поезжай. Смотрю, ты серьёзно за дело взялся?

Ицкоатль слегка поклонился.

— Если уж получил землю, так надо к ней с умом подходить. Ваша милость не откажет мне в совете, как вести хозяйство, если я сам не смогу придумать, как решить проблему?

Барон был польщён, хотя на этот раз постарался скрыть свои чувства.

— Не откажу. Ступай, да возьми с собой десяток человек. На всякий случай.

— Так и сделаю. Благодарю, ваша милость.

Попрощавшись, Ицкоатль отправился в город — искать Казмера.

Встреча с Казмером прошла спокойно. Тот поначалу встревожился, когда открыл дверь на стук, а вместо барда на пороге появился тот, кого он знал как Саркана Джеллерта. Но в номер посетителя впустил без лишних вопросов.

— А где господин бард? — спросил он, едва дверь за спиной Ицкоатля закрылась.

— Ушёл в Агостон по делам, — пояснил Ицкоатль. — Просил встретить тебя и передать, что мне нужно к одному нашему общему знакомому, и чтобы ты меня сопроводил.

— А если вы людей Баласа приведёте? — набычился Казмер.

— Вот балбес, — вздохнул Ицкоатль. — Я на Солёном острове с Андрисом с детства играл, ты думаешь, я сам дорогу не знаю? И людей — хотел бы, давно бы привёл, и провожатый мне бы не понадобился. Людей, кстати, приведу. Но своих.

Поворчав, Казмер согласился сегодня же вернуться на озеро.

— Лошадь есть? — спросил Ицкоатль, прежде чем оставить его собираться.

— Есть, — отозвался Казмер.

— Тогда после обеда жди через пару миль от ворот, я отобедаю и выеду, — решил Ицкоатль. — До вечера как раз успеем добраться.

Глава 23

Серко успел застояться, и по городской улице Ицкоатль прогарцевал на нём, вызывая восторженное оханье девушек. Убийства молодого барона ему не забыли, но как не полюбоваться на ладного всадника на горячем скакуне? Десяток людей Ицкоатля на простых рабочих лошадях такого внимания не привлёк.

Казмер нашёлся там, где ему было велено ждать — через две мили от городских стен. Конь пощипывал траву, пока его хозяин подрёмывал в тени куста боярышника, усыпанного яркими кистями ягод. Услышав топот копыт, он приподнялся, вглядываясь из-под руки в приближающихся всадников, узнал сначала их командира, потом и бывших друзей по разбойничьей ватаге. Нахмурился.

— А отряд зачем? — спросил он Ицкоатля, придержавшего разгорячённого жеребца рядом с боярышником.

— Дорожит мной барон, велел взять сопровождение, — усмехнулся всадник. — Вдруг кто по дороге обидит? Поехали что ли?

Казмер хмыкнул, припомнив, что рассказывал про Саркана бард, свистнул своему коню, тут же подбежавшему на зов, разобрал поводья, запрыгнул в седло — и пополнившийся ещё одним ездоком отряд пустился бодрой рысью прочь от Ботонда, через холмистую гряду, туда, где катила тёмные воды Алгея.

По пути им не встретилось ни одной живой души, если не считать порскающих в разные стороны зайцев и взлетающих из-под копыт толстых ленивых перепёлок. Разговоров по дороге не вели, остановились только пару раз у лесных ручейков — коней напоить. И когда солнце начало клониться к закату, за очередной лесной опушкой открылся вид на Топозеро. Вскоре под копытами зачавкала болотная грязь, пришлось остановиться.

Над островом поднимался дымок — кто-то жёг костёр. Всадников заметили — долетел едва слышный свист, дым повисел ещё немного в воздухе и рассеялся. Костёр затушили.

— Ну, вези к Андрису, — сказал Ицкоатль, соскакивая наземь с коня, тут же потянувшегося губами к свежей траве.

Его люди пустили коней пастись, отошли туда, где сухо, чтобы развести костерок и поужинать привезёнными с собой припасами. А Казмер повёл Ицкоатля к лодке, укрытой в камышах. Пока он грёб, Ицкоатль пробовал воду за бортом. У самого берега она была практически пресной — донные родники разбавляли соль, но чем ближе к острову, тем более солоноватой становилась вода. Сходство с родным озером было ещё сильнее, чем показалось изначально. Тескока тоже было пресным вдоль берегов. Значит, затея с превращением болот в плодородные огороды будет успешной. Главное показать людям, что нужно делать, дальше они справятся сами.

И найти средства на пропитание этим людям до первого урожая.

На нос лодки упала верёвочная лестница. Ицкоатль ухватился за неё и проворно взобрался наверх, тут же оказавшись под прицелом десятка луков.

— Зачем приехал? — глухо спросил Андрис, исподлобья глядя на незваного гостя.

— Поговорить надо, — безмятежно ответил Ицкоатль. — Доброго тебе вечера, дружище. Тебе и твоим людям.

Он не боялся умереть. Хотели бы убить — убили бы ещё на подходе к острову. Лодка была как на ладони, ребёнок не промахнулся бы.

Андрис скрипнул зубами, но приказа стрелять не отдал. Махнул рукой в сторону пещеры:

— Пошли. Поговорим, раз нужда есть в разговоре.

В пещере всё было так же, как помнил Саркан — лаз внутрь, костерок, который теперь, шипя и тихо ругаясь, пытался снова разжечь Калман, мерцающие кристаллы, вспыхивающие при каждом ударе кресала…

И голоса богов. Выпрямившись во весь рост, Ицкоатль с удивлением понял. что слышит их гораздо отчётливее, чем снаружи. Их присутствие ощущалось почти физически.

Теперь он знал, что сделал правильный выбор. И знал, где устроить храм.

Наконец огонь разгорелся, дрожащие язычки пламени жадно облизали обугленное дерево и ухватились за него, поползли дальше, разрослись, озаряя внутренность пещеры неровными отблесками… Шаман отошёл к мерцающей стене, сел под ней и что-то забормотал едва слышно.

— Ну, говори, зачем пришёл, — нарушил повисшую тишину Андрис.

Ицкоатль прошёл к огню, сел у костра, протянул к нему руки. Язык пламени качнулся к нему, лизнул пальцы и вернулся к поеданию сухого дерева.

— Во-первых, я очень рад, что ты жив, — начал Ицкоатль. — Поверь, иного способа выгородить тебя не было. Рано или поздно твой дядюшка добрался бы до тебя, и не с твоими силами с ним воевать… Теперь он уверен, что ты мёртв, и больше тебя не ищет.

— Но ты даже этот остров у меня отобрал! — вспылил Андрис. — Я всё знаю, он отдал тебе Алгею и Топозеро за твоё пусть мнимое, но всё же предательство!

— А вот это будет во-вторых, — Ицкоатль улыбнулся. — Я очень рад, что ты здесь. Сейчас я расскажу тебе, что задумал. Без твоей помощи мне не обойтись, и тебе это будет на пользу.

Против воли Андрис заинтересовался, сел напротив друга детства, всё ещё с враждебностью во взгляде — но и с любопытством тоже.

— Ну, говори.

— Скоро сюда к тебе начнут прибывать люди, — начал Ицкоатль. — Безземельные крестьяне. Я завтра покажу, как обустроить на берегах озера чинампы.

— Что обустроить? — не понял Андрис.

— Чинампы, — повторил Ицкоатль. — Так называются островки-огороды у одного племени далеко отсюда. В дно вбиваются колья, на них устанавливается плетёный короб, его заполняют камышом и тиной, сверху насыпают слой лесной земли — лес тут рядом, далеко таскать не придётся. Пока не стало слишком холодно, пусть сделают сколько успеют. А весной на этих островках пусть сажают что я скажу. Семена сам добуду. Поливать не надо будет — вода снизу, засуха не страшна.

— Зерно же не посадишь на таких островах, — возразил Андрис. — Его много надо.

— Его будет много даже на таких островах, — парировал Ицкоатль. — Ты вот знаешь, что твой дедушка сеял разные культуры, которые у вас не выращивают?

— У нас? — Андрис приподнял бровь. — Ты так говоришь, словно сам не отсюда.

— Оговорился, — Ицкоатль отмахнулся. — Я нашёл в библиотеке его записи. Он успешно вырастил просо. Такое мелкое зерно, но очень урожайное, сытное и вкусное. Для мелких огородов — то, что надо. Так я о людях. Пусть поставят на острове общинный дом, пока из дерева. Зимой делать будет нечего — пусть ставят дома для своих семей.

— Почему именно здесь? — удивился Андрис. — На берегу же проще и быстрее, не надо лес сплавлять через озеро.

— Потому что Халлар считает, что мои родственники постараются эти земли у меня отобрать, — прямо ответил Ицкоатль. — Если он прав, сожгут дома, вся работа прахом.

Андрис задумался. От враждебности не осталось и следа. Друг, которого он считал предателем, остался ему другом. Не требовал ничего, не гнал из единственного оставшегося ему убежища. Обещал превратить болото в сытные земли — и похоже, что не на пустом месте обещал. Мало ли что мог вычитать в библиотеке, которую Андрис с детства не любил, предпочитая более мужские занятия, чем страницы перелистывать?

А люди, которым он обещает дать эти огороды на островах, столько натерпелись, что за свои клочки земли глотки зубами грызть будут.

— Найдите кузнеца, если кто-то согласится сюда пойти, или хотя бы кузнечный инструмент и того, кто немного разбирается в ковке. Наконечников для стрел вам много потребуется. Пусть сделают осадные орудия, — добавил Ицкоатль. — Если попытаются по льду добраться — топите всех, не разбирая рода. Узнаете, что собрались на вас — пошли за мной, приду сам и приведу своих людей. Успею — укрепим остров, не успею — в спину ударим. Раз я теперь барон — надо защищать свою землю.

— А я, получается, твоим управляющим буду? — невесело усмехнулся Андрис.

— Нет, — спокойно ответил Ицкоатль. — Ты будешь бароном Ботондом.

— Так в замке дядя сидит, а ты сам говоришь — мне с ним не тягаться, — возразил молодой барон.

— А ты представь, — начал Ицкоатль. — Вот сидит он в замке, и тут начинают ему доносить, что с Топозера на рынок всякие диковины везут. Что болото в плодородные земли превратилось. Как думаешь, сам не захочет на всё это посмотреть?

— Я бы захотел, — согласился Андрис.

— Он тоже захочет, — уверенно сказал Ицкоатль. — А когда приедет и увидит это всё своими глазами — чего он захочет тогда?

— Забрать у тебя то, что дал, — с такой же уверенностью ответил Андрис.

— Вот именно, —улыбнулся Ицкоатль.

— И что тогда? — Андрис пристально посмотрел на друга.

— Тогда я его убью, — жёстко ответил Обсидиановый Змей. — Верну тебе твоё наследство. И попрошу только оставить за мной это озеро и долину реки.

— И всё? — недоверчиво спросил молодой барон.

— Всё, — подтвердил Ицкоатль. — Эта река и озеро — больше мне ничего не нужно.

Андрис протянул над костром руку, которую Ицкоатль крепко пожал.

"Мы слышали", — сказали боги.

С утра на берегу Топозера закипела работа. По указанию Ицкоатля в лесу вырубили несколько длинных жердей, нарезали длинных тонких веток, свезли это всё к воде. Жерди глубоко вбили в топкое дно у берега, плотно переплели их ветками, чтобы не было щелей, через которые вода сможет размыть почву внутри, нарезали и уложили слой камышей, начерпали болотной тины вокруг, обнажив твёрдое дно, залили ею уложенные камыши. Несколько чередующихся слоёв хорошо утоптали и накрыли сверху слоем рыхлой лесной земли из ближайшей рощицы.

— И вот этого достаточно, чтобы посадить растения и больше ничего не делать, пока не созреют? — недоверчиво спросил Андрис, смывая с себя болотную грязь вместе со всеми.

— Сам посуди, — Ицкоатль с головой окунулся в прохладную воду, встал, расплёскивая мутные струи. — Полив не нужен. Сорняков нет. Посеял — занимайся другими делами. Убрал — посеял другое что-то и снова занимайся другими делами.

— Так вырасти же не успеет, — как вчера крестьяне, возразил кто-то из недавних разбойников.

— Смотря что сажать, — Ицкоатль пошёл одеваться на берег, люди потянулись за ним. — Если посеять, скажем, горох, а за ним просо — вызреет и то, и другое.

— А что такое просо? — удивились будущие земледельцы.

— А вот это весной покажу, — пообещал Ицкоатль. — Кого гонцом определили по вашим родным?

— Меня, — вперёд выступил один из его людей. — Корнелем меня зовут.

— Добро, — Ицкоатль кивнул. — Сюда всех шли, пусть идут и пожитки забирают, инструмент у кого какой есть. Особенно топоры, пилы — дом без них не поставить.

— А кормить чем? — спросил Андрис.

— А вот об этом я с тобой отдельно хочу поговорить, — негромко отозвался Ицкоатль. — Поплыли на остров, по дороге побеседуем.

Когда лодка оказалась далеко от берега, и разговор уже никто не мог подслушать, Ицкоатль заговорил:

— Где-то в долине Алгеи есть золото.

Он поймал недоверчивый взгляд друга.

— В заметках землемера прочитал, — пояснил он.

— Тоже в библиотеке? — уныло спросил Андрис.

Ицкоатль кивнул.

— Так что будете чинампы ставить — поглядывай, вдруг где-то блеснёт. Найдёшь россыпь — добытое нам с тобой пополам.

— Но людей надо будет кормить сейчас, а не когда я найду золото, которое ещё найти надо, — возразил молодой барон.

— Ты на стены пещеры смотрел? — Ицкоатль улыбнулся. — Здоровенные кристаллы, с кулак. Наколоть их седельную суму и как диковинку сбыть камнерезу — хватит до урожая продержаться. Я этим и займусь. Сегодня ещё у тебя заночую, запасусь камнями, а утром поедем в город. На следующее утро отнесу на рынок, договорюсь о цене…

— Не боишься, что обманут? — Андрис сощурился на него, работая веслом.

— Побоятся, — отозвался Ицкоатль, подправляя рулевым веслом ход лодки.

— Чем же ты их так напугал? — весело спросил молодой барон.

— Знаешь сыновей барона Бертока? — вопросом на вопрос ответил Ицкоатль.

— Ну да, трое их вроде было, — припомнил Андрис.

— Было, — согласно кивнул Обсидиановый Змей. — Теперь двое осталось, старший и младший.

— Таааак, — протянул Андрис. — А ну-ка, рассказывай, в чём дело.

Ицкоатль рассказал. О том, как люди Бертока сожгли спорную деревню Абошар. О погоне за ними, о короткой кровопролитной схватке, о развешанных вдоль границы телах убитых — и о страшном подарке, который отвёз в замок Берток конь Винса, среднего сына барона.

До самого острова Андрис молчал. Заговорил, только когда они спустились в пещеру.

— Что с тобой случилось, Саркан? Ты всегда был отважным, порой даже чересчур. Но таким жестоким — никогда… Твой взгляд, когда ты очнулся — у меня до сих пор от него мороз по коже. Как будто змее в глаза посмотрел… И эти твои планы — то дядюшке меня покойником представил, то теперь ешь из его руки и планируешь его убить… Тебя словно подменили, друже. Что с тобой?

В пещере никого не было, кроме них. И богов.

— Когда-нибудь я тебе расскажу, — пообещал Ицкоатль. — Сейчас не могу, прости. Но можешь быть уверен в одном — я не замышляю против тебя ничего, что могло бы тебе хоть как-то повредить. Я очень дорожу нашей дружбой.

Во взгляде Андриса сквозило сомнение.

Ицкоатль ткнул в костёр длинную сухую ветку, подождал, пока она разгорится, и отошёл с этим факелом ко входу.

— Посветишь? — попросил он, передавая ветку подошедшему молодому барону. — Мне нужны обе руки.

Подобрав с земли небольшой овальный камень-окатыш, Ицкоатль примерился и ловким ударом сбил сразу несколько мелких кристаллов со стены над лазом наружу. За ними — ещё пару покрупнее. Потом пришёл черёд самых больших, с мужской кулак. Их Ицкоатль отбивал осторожными, экономными ударами, чтобы не повредить гладкие блестящие грани. Ветка прогорела, и Андрис отошёл за следующим факелом. Не прошло и четверти часа, как у входа громоздилась горка превосходных камней, которые осталось только собрать в сумку и отвезти камнерезу.

Вдруг в свете пламени что-то сверкнуло маслянистым жёлтым блеском.

— Стой, — резко сказал Ицкоатль отошедшему было Андрису. — Ну-ка, посвети здесь…

Тот поднял почти догоревшую ветку — и чуть не выронил её. В сиянии огня отчётливо была видна мощная, с руку толщиной, золотая жила, уходящая вверх, под прикрытие из кристаллов.

— Ниже жила должна продолжаться, — тихо сказал Ицкоатль. — Но рыть сейчас не будем… И это надо затереть грязью, чтобы не увидели.

Андрис больше не задавал вопросов. Он прекрасно понимал — если станет известно, что на острове нашлось золото, не только Саркану — Баласу не оставят его владений. Будут ходить в набеги, пока полностью не обескровят, и потом станут грызться между собой. А в конце концов придёт король и заберёт эти земли под свою руку.

В четыре руки золотую жилу быстро замаскировали, забив её влажной землёй. Валяющиеся повсюду обломки агатовой скорлупы, когда-то закрывавшие вход, внимательно рассмотрели. Несколько из них оказались с самородным золотом. Их спрятали в суму вместе с кристаллами. Припомнив просьбу побратима привезти ему агатов, Ицкоатль ещё раз просмотрел россыпь мелких камешков, выбрал вреди них подходящие, с отчётливым красивым рисунком, и добавил к своей добыче — как раз хватит заполнить пустоты между большими кристаллами в сумке, да и камнерез от таких не откажется, видел у него Ицкоатль агатовые бусы и ожерелья.

Закончили они вовремя: с берега острова уже слышались голоса вернувшихся людей.

Остаток дня заняли неотложные дела. Возвращаясь, люди Андриса подстрелили несколько уток. Теперь их ощипали, выпотрошили, обмазали глиной и сунули запекаться в углях — на ужин. Выстиранную, но мокрую одежду развесили на просушку. На обед разогрели на плоских камнях оставшуюся с завтрака рыбу и кашу.

До самого вечера Ицкоатль играл на флейте для людей и богов — и люди и боги слушали его и были им довольны.

Ночь он провёл под сводами пещеры, и ему снились Теночтитлан посреди озера Тескока, родной дом, жена и дети, и проснулся он с тянущим чувством печали по безвозвратной потере. Хотя должен был бы радоваться — ведь все они однажды снова будут вместе.

Обратный путь проделали быстрее — домой кони бежали веселее, чем от родной конюшни, да и дорога была им уже знакома. Солнце только начало склоняться от зенита, когда впереди показались стены Ботонда, а вскоре по мощёной Замковой улице зазвенели подковы коней вернувшегося отряда.

Ицкоатль передал Серко в руки конюхов и собирался идти проверять, как занимаются его люди, когда к нему кинулся вывернувшийся из-под плетня Матьяс.

— Господин Саркан, господин Саркан! Вас господин барон кличет!

— А что на этот раз нужно его милости? — устало спросил Обсидиановый Змей.

Вместо поварёнка ответил конюх:

— Батюшка и брат ваши пожаловали, господин Саркан.

Конец первого тома

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Пожертвовать