Другие Звезды 2 [Артём Фёдорович Сергеев] (fb2) читать онлайн

Другие Звёзды 2

Глава 1

Любой опытный лётчик скажет вам, что вспомнить или описать один обычный, рядовой, благополучный полёт невозможно — все они похожи друг на друга, а потому стираются из памяти. Так что в ответ на такую просьбу вам выдадут нечто усреднённое, и в рассказе этом не будет ничего интересного или героического, это будет больше похоже на поездку в автобусе, будничную и напрочь лишённую всякой романтики.

Хорошо запоминаются только те вылеты, в которых что-то случилось, в которых была опасность, ну или самые первые, потому что те эмоции, что ты испытал тогда, те эмоции, что били через край и захлёстывали тебя с головой, всё это просто невозможно забыть.

Радость, эйфория, ликование, упоение, ощущение полёта — есть много слов, которыми можно было бы описать то, что я почувствовал, выводя «Кэлпи» на орбиту, но всё это будет не то, потому что можно обойтись и одним коротким словом, и это слово будет — счастье. Я как будто наконец получил то, к чему так долго стремился, я шалел от собственных новых возможностей и способностей, от своего потенциала, хотя почему именно моего, ведь мы работали в плотной связке, все трое — я, Олег и Кэлпи.

Однако сейчас в нашем экипаже выкладывалась на все сто процентов именно Кэлпи, мы же с Олегом доказали свой профессионализм тем, что были подчёркнуто аккуратны и осторожны, потому что первый испытательный полёт — дело такое, тут чем меньше, тем лучше. Ну, вывели корабль на низкую свободную орбиту, а потом, дождавшись окончания лихорадочно быстрого общения Кэлпи с диспетчерской службой и получив разрешение, прыгнули чуть повыше, чтобы никому не мешать.

Там мы осмотрелись, и это было странно, но это было здорово, я ощущал себя кораблём, ведь сейчас все его датчики, детекторы, сенсоры и прочие локаторы были моими органами чувств, я всё видел в деталях на астрономическую единицу в радиусе от нас и всё учитывал, ничего не теряя из виду и не теряясь сам.

Миллионы мелких объектов и многие тысячи спутников, кораблей и космических станций, да десятки тысяч, векторы их движения и вероятные траектории в этой звёздной системе — мне всё было видно, а почему вероятные — так ведь сфера сканирования в одну а. е. — это электромагнитному излучению пятьсот секунд туда, да пятьсот обратно, вот вам и шестнадцать с лишним минут до результата, и мгновенное осознание этого чудовищного расстояния заставило меня уважительно поёжиться в кресле.

Но странное дело — вся эта прорва данных и колоссальная работа по обнаружению и сопровождению множества объектов лично меня нисколько не напрягала — всё тащил на себе мой нейрокомп в связке с вычислительными мощностями Кэлпи, я лишь пользовался результатами, но даже и так — прежний я не смог бы сделать и этого, просто бы не осилил.

Мы повисели немного на верхней орбите, я с Олегом без ощутимого дела, мы пока привыкали к нашим новым возможностям да присматривались, а вот Кэлпи лихорадочно тестировала все свои узлы и вела интенсивный радиообмен.

А потом, чтобы испытать главный внутрисистемный привод, мы рванули в свободный сектор, перпендикулярно плоскости эклиптики, на ускорении в тысячу «же». Ускорение это было максимальным для нас и недостижимо рекордным для всех остальных кораблей человечества, для всех, кроме девяти систершипов нашей «Кэлпи», всего лишь девяти посудин её серии на все обитаемые Миры.

Шли мы так целую минуту, не боясь быть размазанными по переборкам от перегрузок, потому что гравикомпенсаторы не дали ничего почувствовать, внутри корабля сила тяжести не изменилась абсолютно.

А потом, когда эта минута кончилась и наша скорость почти в сорок раз превысила третью космическую для этой звёздной системы, я убрал тягу до нуля и затребовал полный отчёт.

Олег ответил сразу же, Кэлпи с трёхсекундной задержкой, что было непозволительно много для обычного полёта, хотя для испытательного сойдёт. Но всё равно, эти три секунды для неё были равны, наверное, трём часам для меня, и я счёл за лучшее уточнить:

— Причина задержки?

— Радиообмен, — быстро отозвалась она.

— Что-то важное? — я уже знал, что голосом тут по радио никто не говорит, неинформативно, да и вообще устарело, разве что эмоциями с кем-нибудь поделиться, хотя энтузиасты-любители этого дела имелись, как же без них, но всё же тут в ходу была принята пакетная передача информации на скоростях от многих и многих байт в секунду. Я ещё не вполне освоился с размерностью, все эти мега, гига, пета, экса, зетта и йоттабайты не успели уложиться у меня в голове, мне просто нечего и не с чем было сравнивать. Именно поэтому, кстати, за связь отвечала Кэлпи, в её обязанности входила обработка всех поступающих сообщений, фильтрация по назначению и приоритету, меня же с Олегом она информировала о самом главном, включая прямые вызовы, непонятное и сигналы бедствия.

— Нет, — отозвалась она. — Рутина. И поздравления экипажу и кораблю с первым выходом. Много.

— А, — сообразил я, — ну, ответь всем что-то такое. Или лично мне надо?

— Нет, — так же быстро отреагировала она. — И уже. По стандартной форме с добавлением допустимых вариаций. Приличия, традиции и действующий регламент соблюдены в полной мере.

— Спасибо, — отозвался я, просматривая предоставленный Кэлпи предварительный отчёт по ходовым испытаниям. Отчёт этот был открыт для меня с Олегом и для всех желающих на борту, в нём ежесекундно что-то менялось, там выскакивали всё новые и новые результаты всё новых и новых проверок, но за рамки норм не выходило ничего — корабль работал как часы.

— Программа испытаний первого полёта выполнена в полном объёме, — с каким-то нетерпеливым предвкушением в голосе доложилась Кэлпи, ну или мне так показалось, — все системы работают в штатном режиме, нарушений и отклонений нет, мало того, — тут в её голосе прорезалось что-то похожее на гордость, — результаты близки к идеальным, диапазоны допустимых отклонений выбраны максимум на десять процентов. Жду приказа приступить ко второму этапу.

— Отлично, — я тоже был рад за всех. — Но приказ этот будет только после разбора полётов. И, скорее всего, уже завтра. Не, точно завтра. А пока повисим ещё немного, для полноты впечатлений, да и домой. Причём с тщательным соблюдением всех необходимых процедур, нарочито и напоказ, без лишней спешки. Приказ понятен?

— Понятен, но смысл? — требовательно спросила Кэлпи, я вздохнул, и вместо меня отозвался Олег.

— Применительно к тебе никакого, — усмехнулся он, — но вот положено проводить разбор полётов на земле, и всё тут, утешься этим. А вот по отношению к нам смысл есть, и большой…

— Именно, — подтвердил я, разглядывая свежеприсланный мне с Надежды-главной, из центра управления полётами, документ, который можно было бы назвать моей электрической лётной книжкой. Ну, или электронной, так, наверное, всё-таки будет правильнее.

Книжка эта была дополнена целой кучей сертификатов и электронных подписей — и неспроста. Открыты там у меня были не все категории и допуски, но и того, что оставалось, хватало с головой. Мне нельзя было, например, управлять пассажирскими звездолётами или космическими тягачами, что держали на своих орбитах огромные заводские или научные комплексы, точнее, можно было, но только в случае крайней необходимости, ещё нельзя было управлять кораблями с командой по штатному расписанию больше тридцати человек, хотя это тоже лечилось увеличением налёта и постоянным подтверждением и повышением классности, мне были предписаны дальние и сверхдальние полёты, разведка и поиск, быстрое реагирование на сигналы бедствия, в общем, всё то, чем экзаменовала меня Кэлпи совсем недавно. Кстати, именно по результатам этого экзамена мне мои допуски и открыли, но не больше, никаких авансов не было.

Мало того — мне были закрыты все типы кораблей с искином на два поколения ниже, чем сама Кэлпи, то есть всё старьё от ста лет и раньше, там требовалась уже квалификация со стажем, там нужны были знания, и это было серьёзным вызовом, с этим нужно было разбираться в первую очередь. Случись что, не дай бог, я ведь и сделать ничего не смогу, да и старьём я эти корабли назвал сейчас больше в сердцах, они ведь летали, и летали плотно, в дальних системах многое только на них и держалось. Да и по сравнению с моим временем какое же это старьё?

— Смысл в том, — протянул я, закрывая свою лётную книжку и переводя взгляд на огромный экран перед собой, — что ко второму этапу можно переходить только тогда, когда экипаж к этому готов. А не только корабль, ясно тебе? Нам с Олегом нужно ещё во многом разобраться, вот в тех же документах хотя бы, да в своих правах и обязанностях. Привыкнуть нужно, в отсеках осмотреться, может быть, и ты нам что-то покажешь или подскажешь, да мало ли.

— Точняк, — быстро отозвался наш бортинженер, — столько всего насыпало, не знаешь, за что и хвататься в первую очередь. Тем более что на второй этап нужно восемнадцать часов минимум, пассажиры могут не согласиться, у них свои дела есть.

— Да ладно, — не поверив, я глянул в программу испытаний и действительно, надлежало нам прыгнуть к местному газовому гиганту, что заменял собой в этой звёздной системе Юпитер и Сатурн вместе взятые, проверить в его огромных и мощных кольцах противометеоритную защиту, потом нырнуть в атмосферу планеты чуть ли не до слоя металлического водорода, потом совершить ещё множество запредельных трюков, и вот эти трюки лучше было бы выполнить без балласта на борту в лице Анастасии и Дмитрия. А ведь были ещё и третий, и четвёртый этапы, причём на четвёртом мы должны были задействовать внесистемный привод и прыгнуть к не самой близкой звезде, ближние системы все были необитаемы, провериться там и вернуться обратно…

— Восемнадцать часов — это чересчур, — одновременно и перебила, и подтвердила мои мысли Анастасия, — у меня, между прочим, есть рабочее расписание и лучше его не нарушать. Рассчитывайте на полчаса максимум, но можно вернуться и раньше, я не буду в обиде. Ведь всё уже ясно, правда? Главное, я имею в виду, а мелочи меня не интересуют.

— Да, — согласился я с ней, — в главном имеется полная ясность. Остальное доберём постепенно. Ну и для мелочей у нас Дима имеется, да и остальные коллеги, наверное, — тут я ещё раз глянул в штатное расписание нашей новой конторы, — помогут, если что. Там, смотрю, людей хоть и немного, но всё сплошь специалисты широкого профиля, как у нас говорили, то есть на все руки мастера, будет к кому обратиться.

Вообще вся эта система, с вычислителем и хранилищем информации в собственной голове, нравилась мне всё больше и больше. Все документы под рукой, всё структурировано, всё упорядочено, потерять невозможно, и мыши не съедят, и сгореть не сгорит, — красота, да и только. Захотел что-то посмотреть — посмотрел, и никуда бегать не нужно.

— Не знаю, — с сомнением в голосе протянула Анастасия, — команда у нас в отделе, конечно, подобрана всем на зависть, но не знаю. Там у нас все в первую очередь самодеятельные донельзя, и от других того же требуют, беспомощных не любят, у нас самостоятельность в чести. Да и нет у вас, мальчики, ничего такого, с чем бы вы не смогли справиться, вы уж мне поверьте.

— Понятненько, — одобрительно отозвался Олег, — мы и сами такие, Саня перестраховался просто. Положено, понимаете, новичку в коллективе попридуряться первое время, поспрашивать почтительно чего-нибудь там такое, бытовое в основном. Показать новым коллегам надо, что хочешь влиться в их стройные ряды, мечтаешь даже, проставиться нужно, опять же, поляну накрыть, потому что совместная пьянка очень сильно этот процесс ускоряет.

— Именно, — кивнул на эти слова Олега и я, — есть же у вас, то есть уже у нас, в нашей новой конторе, какие-то традиции?

— Есть, скорее всего, — легко пожала плечами Анастасия, — но как-то это мимо меня всегда проходит. Никогда я в таких играх не участвовала — и времени жалко, и не зовут, так что смотрите сами. Представить коллективу я вас представлю, но на этом с моей стороны всё, дальше вливайтесь сами. И да, отдельная просьба — сильно резвиться не надо, хорошо?

— Обижаете, — весело хмыкнул Олег, да и я улыбнулся, — уже завтра будем со всеми на одной волне! Ощущение останется — как будто только нас всё это время ваши и ждали, вот увидите! И ещё — вас лично я всё-таки на сегодняшнее мероприятие приглашаю, причём настоятельно.

— Быстро всё у вас, — даже удивилась Анастасия, — не слишком ли торопитесь? А подготовка?

— Дурное дело нехитрое, — уверил её я, — так что не спешите отказываться, Олег ведь даже и меня удивить может.

— Да я и не отказываюсь, — снова пожала плечами она, — сегодняшний вечер вполне могу для вас и освободить.

— Тогда идём домой, — я решительно повернулся на своём кресле к обзорному экрану и приборной панели. Вообще, конечно, можно было просто отдать приказ на возвращение Кэлпи и забыть обо всём, она и доведёт, и посадит, но так я буду делать потом, когда привыкну и это станет рутиной, сейчас же я хотел всё сделать сам.

С одной стороны, задача пустяковая, да и нашему искусственному члену команды я уже доверял, но упустить возможность порулить кораблём, пусть даже на таком коротком отрезке мне не хотелось. Ведь это было здорово, здорово до одурения, пилотировать звездолёт — на такое я ведь даже и в мечтах не замахивался.

Глаза мои мгновенно застили многочисленные информативные окошечки, иконки и алерты, моя сетчатка использовалась на полную, но длилось всё это меньше секунды, я и моргнуть не успел, как вся эта цветастая индикационная какофония распределилась по периферии зрения, начав дополнять собой реальность. Мне это уже не только не мешало, наоборот, я как будто бы перед важной, ответственной работой набрал в обе руки самого нужного и полезного инструмента, и вот только теперь я точно понял смысл фразы — предстать во всеоружии, потому что это как раз оно и было.

Космос перестал быть для меня пустым, я увидел и свой вектор движения, и чужие траектории, и ещё я вдруг понял, что эта кажущаяся пустота — она ведь и на самом деле только кажущаяся, вот они, перед глазами — самые настоящие космические дороги и перекрёстки, все они сейчас висели передо мной как наяву.

Я не стал тянуть или сомневаться, а сразу же дал гари, выжав из корабля всё возможное, и вот мы уже вначале гасили свою скорость на ускорении в ту же целую тысячу «же», а потом разгонялись, но уже в обратную сторону, а потом снова тормозили с тем же ускорением, чтобы ловко вклиниться на свободную низкую орбиту над планетой.

Гравикомпенсаторы, это чудо из чудес, сохраняли на корабле нормальную силу тяжести, я слышал за спиной негромкие разговоры, для пассажиров всё было нормально, ничего удивительного, меня же просто потряхивало от осознания того, что мы делаем, и ещё я не утерпел, повисел на орбите лишнюю пару минут просто для того, чтобы полюбоваться планетой и успокоиться.

«Надежда» сверху была прекрасна, она была голубой и белой, я видел воду и воздух, облака скрывали под собой зелёные пятна Архипелага, атмосфера на горизонте светилась утренним синим в лучах звезды, которую тут без затей тоже называли Солнцем, да так на всех обитаемых планетах делали, просто добавляли к этому имени название системы, здесь это было Солнце «Надежды», звучит, однако.

За эту лишнюю пару минут, в которую и Олег затих, любуясь планетой вместе со мной, наш космодром успел убежать от нас почти на тысячу километров, но для корабля это ничего не значило, я просто ввалил его в спуск по более пологой траектории с одновременным разворотом, вот и всё. Садились мы не так, как первые космонавты, в свободном падении по баллистической, тормозя о воздух, нет, мы опускались плавно и даже торжественно, к слову сказать, это было прямым требованием регламента полётов, предписывалось атмосферу беречь, озоновый слой не перемешивать, а уж оставлять за собой радиоактивный след было прямым преступлением, пусть даже и в аварийных ситуациях.

Я развернул корабль по самолётному, для полноты ощущений вывел на обзорный экран вид за бортом и уверенно тянул Кэлпи на посадку, в глубине души жалея лишь о том, что всё так быстро заканчивается.

Вот мы прошли над морем и подошли к главному острову архипелага, вот показалась по правому борту и много ниже нас столица, вот мы подошли к космодрому и сразу же, без лишних заходов и почти без подготовки лихо сели, единственное, Кэлпи на последнем этапе очень мягко, готовая в любую секунду отпрянуть, перехватила управление, чтобы опустить себя на посадочный пятачок самостоятельно, и сделала она это так осторожно, что я даже не почувствовал касания. Вот мы ещё летели, и вот мы уже уверенно стоим, так это у неё получилось.

Олег был ещё занят работой, ему нужно было проконтролировать вывод звездолёта в спящий режим, а я откинулся спинку кресла и развернулся на нём, чтобы тут же встретиться глазами с пассажирами.

— Спасибо за прогулку, — Анастасия успела встать с места, Дима подскочил вслед за ней, — а главным образом за всё то, что перед нею было. Рада и за вас, и за себя, и за Кэлпи, за Кэлпи вот особенно. И ещё — надеюсь, сегодняшнее это ваше мероприятие испытаниям не помешает? У меня, знаете ли, и на вас, и на этот корабль большие планы, откладывать их даже на день не хотелось бы.

— Никак нет! — я задумался на секунду, но не над вопросом, а над тем, как с ней в таких случаях общаться, и не придумал ничего лучше уставных ответов, ведь все начальственные сомнения лучше всего рубить именно ими, причём делать это надо весьма напористо, лихо и придурковато, очень уверенно глядя при этом в переносицу руководству стеклянными рыбьими буркалами, а то чего это она.

— Тогда до вечера, — лицо Анастасии не изменилось, лишь промелькнула какая-то непонятная усмешка в глубине глаз, и она повернулась к стоявшему позади неё Диме, — а ты останься, пожалуйста. С коллегами познакомь, традиции эти наши, если только они у нас есть, объясни, как раз до вечера и управитесь. Хорошо?

— Так точно! — отрапортовал Дима, очень ему всё это понравилось, — будет исполнено! В точности! Разрешите выполнять?

— Вот над уставными ответами тебе надо бы поработать, — чуть задержавшись на площадке вызванного лифта, заметила ему она, — если уж что-то делаешь, делай всерьёз, фарс мне здесь не нужен, а у тебя именно он и получается. Понятно?

— Да, — уже по-простому ответил он, проводив начальницу глазами вниз, — понятно. — А потом добавил вполголоса, так, чтобы она уже не услышала, словами Олега, — и даже больше, чем наполовину.

Глава 2

Бросив взгляд на показания бортовых часов, я невольно удивился, ощущение времени снова меня подвело, было всего лишь два часа пополудни, а показалось, что целый день прошёл и уже наступил вечер. Но такое со мной и раньше было, да и не со мной одним, в бою было, вот смотришь при отходе от цели и общем сборе на циферблат в полной уверенности что несколько часов прошло, если вообще не целая жизнь, а там всего лишь плюс десять-пятнадцать минут к тому, что показывали часы перед атакой — очень меня это в первый раз удивило, но я это осознал и запомнил, чтобы не удивляться в дальнейшем, а вот сейчас так не получилось, сейчас я снова потерялся во времени, да и немудрено.

— Кэлпи, — дождавшись паузы в её общении с Олегом, позвал я нашего третьего члена экипажа, хотя, наверное, лучше называть её не третьим, лучше называть её основным, — ты когда освободишься?

— Зачем и от чего мне нужно освобождаться? — кажется, я сумел поставить её в тупик своим не самым умным вопросом, — в чём проблема, капитан?

— Ну, — была бы, как раньше, у меня папка с бумажным регламентом в руках, я бы ею потряс, а так пришлось неуклюже дёрнуть головой в ту сторону моего виртуального хранилища документов, где, по моему представлению, у меня и хранился регламент, то есть вправо и немного вверх, — надлежит мне всё же, по порядку, осмотреть и принять корабль при твоём участии. Поэтому и спрашиваю, ты же сейчас с Олегом занята.

— Если использовать устаревшие термины, — голос её был терпелив и спокоен, — то в пределах корабля я едина во множестве лиц и вездесуща. Могу одновременно сопровождать вас, работать с Олегом и выполнять ещё множество функций. Это называется многозадачностью и многопоточностью, капитан, привыкайте к моим возможностям.

— А за пределами корабля? — я встал на ноги, привыкать так привыкать, честно говоря, что-то такое я и подозревал, просто счёл за лучшее уточнить.

— В штатном расписании имеется одна гуманоидная мобильная платформа, — успокоила она меня, — с расширенным функционалом и способностью работать в очень неблагоприятных условиях. Ещё могу брать под контроль различные машины и агрегаты — главное, чтобы в них имелась возможность удалённого управления.

— Понятно, — кивнул я, — а почему только одна, платформа эта гуманоидная, имею в виду, это же можно целую команду собрать, наверное. Абордажную, а? И в трюме где-нибудь спрятать, на всякий случай!

— Можно, почему нет, — мне даже показалось по голосу, что она пожала плечами, здорово она всё-таки эмоции симулирует, — только всё это будут платформы узкоспециализированные, с ограниченным функционалом, сугубо рабочего назначения, а если понадобится что-то большее, то контролировать их, кроме меня, будет ещё и планетарный искин, если вообще не системный. Или не будет, например, потому что не сможет из-за расстояния, но тогда и у меня не получится, из-за встроенных ограничений. На всякий случай встроенных, как вы говорите, то есть во избежание. Я понятно излагаю?

— Понятно, что ничего не понятно, — вздохнул я, — ладно, привыкну. Теперь поехали по регламенту. Ходовая рубка мной уже освоена, — с этими словами я оглянулся и понял, что это действительно так. Кэлпи умудрилась за время обучающего экзамена вбить в меня очень многое, в том числе и знание о том, как тут всё устроено и как всем этим управлять. — Идём на пятый этаж. Олег, я на экскурсию! Дима, ты со мной или остаёшься?

Мой бывший стрелок, а теперь бортинженер, едва лишь заметно дёрнул головой, давая понять, что услышал и понял, Дима же, отказавшись меня сопровождать, направился к нему на помощь, и я с лёгкой душой встал на очерченную на полу окружность, обозначавшую стартовый пятачок внутрикорабельного лифта. Можно было бы, конечно, спуститься по лестнице, тут были и лестницы, напоминавшие флотские, то есть очень узкие и очень крутые, плюс я сам мог вырастить между переборками какое-то подобие пожарного лаза, но для порядка почему бы и не прокатиться, здорово же, в той жизни не накатался.

Лифт мягко опустил меня этажом ниже, стены его кокона исчезли, а я с любопытством огляделся по сторонам. Помещение было действительно, что называется, жилым, то есть просторным и довольно уютным, хотя двадцать человек команды полного штатного расписания здесь разместились бы с трудом.

Я сделал несколько шагов вперёд, в сторону столовой, она же кают-компания нашего корабля и тут же остановился, вспомнив, что по всем писаным и неписаным давним традициям капитану, то есть мне, туда хода нет. Только по приглашению или в случае крайней необходимости, и лучше эти правила, даже когда никто не видит, не нарушать.

Ну и ладно, не очень-то и хотелось, тем более что посмотреть можно и отсюда, из дверей, открыть то я их могу, мне любые двери на этом корабле подвластны просто по определению.

Я с любопытством осмотрел здоровый стол на двадцать человек по центру кают-компании, причём во главе стола имелось нарочито почётное место для старшего офицера и улыбнулся, представив себе там Олега, уж он-то своего не упустит.

Ещё там были стилизованные под что-то праздничное буфет и бар, я просто такого стиля ещё не знал, из будущего же всё, но получилось очень уютно и с комфортом, имелись даже высокие барные стулья без спинки и с подставкой для ног, больше похожие на табуреты-переростки.

По другой стороне стояли два длинных, широких дивана, ещё имелось несколько отдельных кресел с журнальными вроде бы столиками между ними, и как корабелы умудрились запихнуть всё это в довольно небольшое помещение, я не понимал, но получилось просторно, ощущения захламленности и заставленности не возникало, все двадцать человек гипотетической полной команды одновременно будут тут чувствовать себя довольно уютно, это точно.

— Нормально так, — оценил кают-компанию я, — а где же мой… кубрик?

— Капитанская каюта дальше по коридору, — ответила Кэлпи и подсветила пол несколькими жёлтыми стрелочками, — следуйте к ней вот по этим указателям.

Стрелочки вывели меня куда-то вправо, в отдельный небольшой коридор, и там я остановился перед двумя дверьми, неотличимыми друг от друга.

— И какая моя? — спросил я, потому что ни одной таблички с пояснениями тут не было, вообще всё одинаковое.

— Любая из двух, — ответила Кэлпи, — станет вашей после того, как вы её выберете. Эти каюты предназначены для основных членов экипажа, в нашем случае для капитана с бортинженером и не отличаются ничем, они зеркальны.

— Тогда посмотрим, — решил я и, открыв обе двери одновременно, осмотрелся. Каюты действительно были зеркальны друг другу и мне больше почему-то глянулась правая. — Эту беру!

— Принято! — отозвалась Кэлпи, а на поверхности двери моей каюты, на уровне глаз, тут же зажглись и больше уже не думали потухать золотые аккуратные буквы, сообщавшие всем любопытным, если таковые найдутся, что здесь теперь живёт Артемьев А. Г., капитан корабля.

Каюта моя оказалась довольно просторной, квадратов в двадцать пять, если не больше, и там тоже всё было заставлено по уму. У дальней стены имелась кровать откровенно буржуйского вида, у нас бы её назвали полутораспальной, одному в самый раз, а мне так тем более, было и кресло рядом с ней, и столик, и тумбочка, и полочки, и шкафы в стенах, было и отдельно огороженное рабочее место с просторным, хоть собак гоняй, столом и комфортнейшим, прямо-таки адмиральским, мягким креслом с подголовником, подлокотниками, массажем, подогревом и подставкой для ног, но больше всего меня порадовала отдельная небольшая дверь рядом с выходом из каюты.

За этой незначительной дверью притаился капитанский гальюн, если уж говорить флотскими терминами, да не просто гальюн, там был и умывальник, и шкафчик с зеркалом над ним, и тумбочка под ним, и душевая кабина, которая умела многое, от простой помывки до обеззараживания с дезинфекцией, были и ещё какие-то приборы, которые я сейчас опознавать не стал, времени мало, и всё было в основном белым, залитым ярким энергичным светом, но свет этот можно было и приглушить, по желанию, для пущего уюта, а ещё тут пахло свежестью и чистотой.

— Это ж просто праздник какой-то, — выдал я, рассмотрев всё это великолепие. В самом деле, чёрт с ней, с мебелью в каюте, тем более что вся она была встроенной и её можно было менять по настроению и личному вкусу, ничего сложного в этом нет, но вот единоличный нужник, в который можно больше никого не пускать — именно это для меня всегда было недостижимой и настоящей роскошью, а не все вот эти ваши буржуйские штучки наподобие золочёных канделябров в доме или мраморной статуи в огороде. У Олега, кстати, в каюте был точно такой же гальюн, а вот остальным членам команды повезло меньше, хотя и там всё должно быть на уровне.

— Рада, что вам понравилось, — довольно безразлично, чисто из вежливости и для продолжения разговора ответила Кэлпи, хотя я ответа не требовал, ну не понимала она, чему я радуюсь, да и куда ей. — Продолжим знакомство? И, если есть вопросы, задавайте.

— Задам, если будут, — успокоил я её и немного ещё постоял на пороге своей каюты. Мне захотелось что-нибудь бросить на кровать вот хотя бы, что-нибудь своё, личное, какую-нибудь вещь, чтобы застолбить помещение, но ничего у меня не было, ни в карманах, ни в руках, да и откуда ему, этому личному, ещё взяться-то. Ладно, оставлю на будущее, но надо будет хотя бы гранёный стакан в серебряном подстаканнике раздобыть, вот как у нашего комэска был, да поставить его вон туда хотя бы, к небольшому кухонному агрегату, потому что чай из стакана самый вкусный.

Потом мы осмотрели ещё две нормальных каюты, не хуже наших с Олегом, потом ещё две двухместных, но уже поуже да попроще, а за ними был самый настоящий кубрик для всех остальных, с откидными койками в три яруса, но это уже на самый крайний случай, как я понял, непредвиденных пассажиров возить, всё-таки полноценная штатная команда нам здесь не светила.

Ещё тут был небольшой спортзал, напичканный хитроумными тренажёрами, была небольшая комната отдыха, чтобы всем одновременно в кают-компании не толкаться, вдруг у кого-нибудь случится несовпадение характеров, было помещение с рабочими местами, был мощный санузел с душевыми и парной, а больше ничего тут не было, всё же не пассажирский лайнер, чувствовалось в нашем корабле что-то вот такое, полувоенное, что ли.

— Жилой этаж осмотрен, — доложился я Кэлпи, встав на лифтовый пятачок, — едем на научный?

— Есть на научный, — отозвалась она, и пол мягко дрогнул у меня под ногами, и вот я уже стоял в тесном коридоре четвёртого этажа, или, вернее, всё же палубы, так будет правильнее. — Разрешите вопрос, капитан?

— Разрешаю, — отозвался я, осматриваясь по сторонам.

— А в чём смысл этого осмотра? — с лёгким недоумением в голосе спросила она. — ведь всё же есть на подробном плане, вам достаточно просто посмотреть. Любое помещение или оборудование тут же визуализируется в деталях, дополняется описанием, чем личное посещение лучше?

— Ну, — замялся я, — это простое человеческое любопытство, наверное. Да и вдруг тут есть то, чего на плане нету, а я и знать не буду, что тогда? Дырка там в полу неучтённая, или вдруг где крыса лишняя бегает, например. Это я так шучу, кстати.

— Принимается, — чуть помедлив, ответила Кэлпи, — первое принимается, второе полностью исключено. Но я вас поняла.

— А раз поняла, — я ещё раз огляделся в этом тесном коридоре со множеством дверей в такие же тесные, заставленные оборудованием помещения, тут уже никто уютом не заморачивался, тут царила только целесообразность, — то давай продолжим.

И мы продолжили. Вообще, как я понял, лаборатории, в которых можно было много со вкусом и плодотворно поработать, находились этажом ниже, на третьей палубе, здесь же всё свободное место было занято оборудованием, в первую очередь вычислительным, и было его ну очень много, и всё оно было мощным, как говорится, по последнему слову науки и техники.

Я ткнулся в одну дверь, потом в другую, везде светились неярким светом множества мелких огоньков вычислительные мощности, похожие чёрт его знает на что, больше на какую-то россыпь драгоценных кристаллов в самой разнообразной оплётке, залитых прозрачной защитной массой, а потом я вдруг понял, что стою перед закрытой дверью, и эта дверь отделяет меня от большей половины этого этажа.

— Здесь что? — требовательно спросил я у Кэлпи, одновременно открывая у себя в голове план корабля, лучше уж поздно, чем никогда. — И почему закрыто?

— Здесь я, — ответила она, опередив меня, — физически. И это одно из трёх помещений на корабле с высшим уровнем защиты и ограниченным правом доступа. Внесистемный привод, главная энергетическая установка и место моего физического нахождения.

— Ух ты, — поразился я, прикинув в голове объём закрытого отсека, кубов триста будет, не меньше. — А что так много-то? Роботы же ваши обходятся тем, что у них в наросте на плечах помещается, не так разве?

Я уже успел привыкнуть к тому, что вся местная компьютерная машинерия умещается, буквально, на ногте мизинца, а размеры устройств ограничиваются только размерами элементов питания в меньшую сторону да удобством использования в большую. В конце концов, во мне самом было немало электронного, внушительного по функциям и по возможностям, хотя вот по размерам не очень, с этими тремя сотнями кубов не сравнить точно.

— У мобильных платформ в работе используется интеллект, если его только можно так назвать, эмулируемый программно, так что никакого сознания там нет абсолютно, что бы вам при этом не казалось. Добавьте сюда их постоянную связь с серверами, где и принимаются основные решения, мобильные платформы лишь выполняют их. Вот, кстати, оттуда, с этих серверов, с вами могут поговорить и всерьёз, — ответила Кэлпи. — У меня же, у девяти других кораблей моей серии, а также у планетарных и системных искинов другой принцип действия. Моё сознание было инициировано в вычислительной системе огромной мощности, здесь уже идёт эмуляция человеческого мозга аппаратными методами, а не программными. Это понятно?

— Да, — кивнул я и добил, для солидности, подхваченными у Димы словами, — концепция отторжения не вызывает, так что давай, жги дальше.

— Псевдонейронов в моём псевдомозгу ровно триллион, что примерно на порядок больше, чем у вас, — похвалилась Кэлпи, а она именно похвалилась, это я понял, всё-таки хорошо, что она не корчит из себя бездушную машину, а каким-то образом косит под человека, — а число синапсов, то есть нейронных связей, больше вашего уже на пять-шесть порядков, но тут невозможно сказать точно, от человека зависит, хотя использую я их не так эффективно, как вы. Синапсы эти были выращены при моей инициации, причём во множество нейросетей, подобных тем, что существуют в уже развитом человеческом мозгу, но всё это очень сложно, капитан. Вывод же из всего сказанного только один — настоящее машинное сознание очень энергозатратно и требует немало уникального, сложнейшего оборудования, это понятно?

— Здорово, слушай, — ошарашенно протянул я и сумел вытащить из её слов главное для себя, — так ты у нас, выходит, из того же разряда, что и эти, системный да планетарный? Они такие же, как и ты, да?

— Да, — без раздумий убила меня Кэлпи наповал и, не заметив этого, продолжила объяснять дальше: — также большие размеры обусловлены тем, что для моего создания были использованы системы, защищённые от деградации, добавьте сюда тройное дублирование, возможность самодиагностики и саморемонта, независимый источник энергии, независимые средства связи, защиты и воздействия на окружающую среду, системы скрытых возможностей, базы данных и…

— Подожди-подожди, — я поднял руки вверх и попросил пощады, — не спеши! Всё понял и осознал, сам лезть не буду и других не пущу. Только знаешь что, всё же открой дверь на минутку, в первый и единственный раз открой, я с порога посмотрю одним глазком, да и всё на этом.

— Ну, разве что в первый и единственный, — нехотя, спустя несколько секунд раздумий ответила Кэлпи, — но учтите, капитан, что у меня есть средства защиты, да и стремление к самосохранению тоже имеется. Не обижайтесь потом, если что.

— Не буду, — пообещал я, — да и не дойдёт до этого, ты чего, просто посмотрю. Надо, Кэлпи, надо, не знаю зачем, но надо, ты уж мне поверь!

Вместо ответа мощная, защищённая дверь передо мной дёрнулась и, зашипев стравливаемым в общий коридор воздухом от избыточного внутреннего давления, поехала вверх, а не вправо или влево, как все остальные двери на этом корабле.

Ярко вспыхнули потолочные светильники внутри, добавив света, а я, помня про самосохранение и про защитные системы, остался на месте и, не приближаясь к порогу, начал осматривать нашу Кэлпи, что называется, изнутри.

Кое-что я опознал по своим базам данных, нейрокомп помог, вот независимый источник питания на несколько Тераампер-часов, это ж на тыщу лет хватит, не меньше, куда ей столько, вот ещё один, резервный, вот что-то для диагностики и ремонта, вот мощная станция связи, а вот там, сбоку, стояло что-то такое, что я не поверил своим глазам и принялся вытягивать шею, чтобы рассмотреть всё в деталях. Вытянул, рассмотрел, и в результате не нашёл ничего лучше, чем сказать-спросить довольно растерянным голосом:

— Здрасьте… Кэлпи, а кто это?

— Это моя мобильная платформа, — ответила она в лёгком недоумении, — я же вам говорила.

— Говорила, да, — вспомнил я, и начал уточнять, отвернувшись и немного отойдя назад, — а почему она, во-первых, на человека похожа, а во-вторых, почему в голом виде? Что за безудержный декаданс?

Мне сразу же пришли на ум слова Димы о том, что мобильные платформы, то есть роботов, как я привык их называть, делают не похожими на людей даже издалека, это закон, но вот то, что лежало слева от меня, чуть прикрытое стеной отсека, в небольшом прозрачном, что твой хрустальный гроб, коконе, было неотличимо от человека. От бесполого и безликого человека, не имеющего ни волос на теле и голове, ни особых черт или примет, но тем не менее, это был именно человек, да ещё и в голом виде. Хотя больше это смахивало на заготовку, но почему я так решил, я и сам сказать бы не мог.

— Для нас, то есть для искинов кораблей нашей серии, — начала объяснять Кэлпи, — сделано исключение. Смысл его мне не совсем понятен, но наши мобильные платформы имеют полностью человекообразный облик. Что же до вида — а что с ним не так?

— Ну, — замялся я, — поищи у себя в там базах про приличия и прочие буржуазные предрассудки, может, поймёшь, как лучше.

— Поискала, — спустя, наверное, минуту, которую я терпеливо выждал, отвернувшись, ответила она, а затем там, слева, за стеной что-то зашипело, стукнуло, потом на меня чуть дунуло воздухом от чьего-то близкого присутствия и Кэлпи уже совершенно другим, не доносящимся из корабельных динамиков голосом спросила:

— Так лучше?

— Да, — ответил я, посторонившись, потому что Кэлпи решительно вышла из своего отсека, навсегда, наверное, закрыв за собой дверь, и вот мы уже стояли в коридоре друг напротив друга, причём я рассматривал её во все глаза, — намного. Вот сейчас совсем хорошо.

Передо мной стояла отчётливо рыжая, с медно-зелёным оттенком волос красивая девушка, точь-в-точь похожая на свой уже привычный мне аватар, и глаза её тоже отливали изумрудной зеленью, и её старомодное, почти что в пол, платье тоже было зелёным, из-под платья выглядывала украшенная мелкой вышивкой белая рубашечка, всё по ирландскому древнему канону. А ещё, присмотревшись, я понял, что платье это было сшито швами наружу, а не одето шиворот-навыворот, как того требовала легенда, но так даже и лучше, так было если и не красивее, то аккуратнее уж точно.

— Теперь так будешь, да? — уточнил я, — постоянно?

— Да, — ответила она, — на постоянной основе. И для работы лучше, и микроклимат в отсеке восстанавливать лишний раз не придётся.

— А ты вообще как себя ощущаешь? — я заметил, что стиль её разговора немного изменился в этой ипостаси, он стал чуть более живым, что ли, и принялся задавать самые важные для себя сейчас вопросы, чтобы никогда уже больше к ним не возвращаться, — как мне к тебе относиться? У тебя есть сознание или нет? Извини, конечно, но ты машина или кто? Что ты вообще такое?

— Я мыслю, — улыбнулась мне она, — следовательно, я существую. Не так, как вы, капитан, но я существую и осознаю себя. Не знаю, есть ли у меня душа, это вопрос философский, но я — это я, и делайте теперь с этим знанием, что хотите.

— М-да, — я пытался что-то сообразить, что-то сказать, как-то приободрить её, что ли, но пока выходило плохо, пока я просто стоял и хлопал глазами, пытаясь собраться с мыслями, вот кто бы меня самого сейчас приободрил да подсказал, что делать.

— И вообще, — вспышкой молнии пришла мне на ум спасительная фраза, которой, наверное, получится отбрехаться и которую я услышал во время своего одного-единственного визита в Военно-Воздушную Академию РККА, там тогда в аудитории сцепились два профессора, технарь и гуманитарий, и сцепились они именно из-за этой фразы, ехидно брошенной одним в ответ на высокоумные речи второго: — вся ваша философия это просто попытка объяснить одними непонятными словами другие непонятные слова и, следовательно, к настоящему делу отношения не имеет абсолютно, вот что я тебе скажу. Если ты говоришь, что ты живая, пусть и по-другому, не так, как я, мне этого достаточно. Ясно?

— Так точно! — ещё раз ослепительно улыбнувшись мне, ответила Кэлпи, вытянувшись во фрунт, как на параде, — разрешите провести ознакомительную экскурсию дальше, товарищ капитан?

— Разрешаю, — утвердительно кивнул я, — давай, веди, хвастайся.

Мы встали на предусмотрительно увеличившийся в диаметре примерно до двух метров лифтовый пятачок и очутились на третьем этаже, там, где у нас расположились лаборатории.

Кэлпи принялась с гордостью показывать и рассказывать, мой нейрокомп тоже начал мне помогать с опознанием, подсовывая данные об увиденном, и в скором времени я понял, что всё довольно серьёзно. В этих корабельных лабораториях могли по-настоящему работать люди с очень высокой квалификацией, пусть и работа эта будет больше прикладного характера, ничего фундаментального здесь не могло быть по определению, но нам, для наших задач, с головой хватит и этого.

Тут могли, например, с полной отдачей трудиться биологи, микро и обычные, ксено и нормальные, ещё врачи любой специализации, потому что реанимационная капсула высшего уровня тут тоже была, а потом я бросил гадать и просто посмотрел список категорий учёных, что могли пользоваться нашими лабораториями, и увидел там примерно триста наименований, от агрономов до энтомологов, причём большинство из названий было мне неизвестно, я и наук-то таких не знал.

И, хотя лабораториям и кораблю было больше пяти лет, всё это считалось новым, даже новейшим, потому что здесь устаревание оборудования шло очень медленно, не так, как у нас, мало того, всё это будет актуальным ещё довольно долго, и в обозримом будущем менять его не придётся совершенно точно.

А на втором этаже был трюм, как мне снова с гордостью сказала Кэлпи, высшего уровня защиты, который трансформировался как угодно и в котором можно было перевозить практически всё, что только можно придумать, от чистого урана россыпью до апельсинов в бочках, всё доедет в целости и сохранности, потому что есть стазис, то есть остановка времени в локальном пространстве.

Но большая половина трюма была уже занята, кораблю ведь нашему тоже нужно с собой что-то возить, ЗиП даже в будущем никто не отменял, но и оставшегося объёма хватало, кубов двести пятьдесят тут было.

А вот на первом этаже, там, где были ещё два помещения из трёх с высшим уровнем защиты и ограниченным доступом и где находились вне и внутрисистемные приводы и главная энергетическая установка, вот в них я не полез, вспомнил почему-то про Олега, в конце концов, это его епархия, пусть он и лезет.

Кэлпи явно обрадовалась этому моему решению, мы быстро прошвырнулись по остальным закуткам первого этажа, где она мне всё показала и рассказала, а потом мы вышли на лётное поле, чтобы перевести дух.

Солнце «Надежды» светило ярко и мягко, не обжигая при этом,дул прохладный свежий ветерок, корабль наш стоял в кольце высоких берёз и никого рядом не было, слава богу, так что я, остановившись, несколько раз энергично вдохнул и выдохнул, откинув голову вверх, к небу, и пытаясь привести мысли в порядок.

— Что с вами, капитан? — тут же прицепилась заметившая это Кэлпи.

— Ничего, — успокоил её я. — Просто пытаюсь расслабиться. Мне бы сейчас, по идее, пообедать, принять сто грамм да поспать часок-другой, чтобы всё в голове устаканилось, а то слишком много впечатлений для одного дня, как бы не сбрендить.

— На корабле есть реанимационная капсула высшего уровня, — напомнила она мне, — если что…

— Обойдусь, — отмахнулся я, — не кисейная барышня. Так, а чем там Олег с Димой заняты?

— Олег с Дмитрием при моём участии закончили приводить корабль в спящий режим, — отрапортовала она, — и на данный момент я веду для бортинженера и приглашённого специалиста такую же ознакомительную экскурсию, как и для вас, капитан.

— Ах, да, — спохватился я, — ты же у нас в пределах корабля едина во множестве лиц и вездесуща, точно. А долго им ещё?

— Примерно двадцать минут, — прикинула она, — но можно и быстрее. Надо?

— Нет, — отказался я, — пусть всё идёт как идёт, не будем спешить. Давай мы с тобой лучше сядем вон туда, в тенёк на лавочку, подождём их да поговорим. Согласна?

И вот мы уселись на аккуратную лавочку в тени берёз, причём если я откинулся на спинку и устало вытянул ноги перед собой, то Кэлпи села так, как будто аршин проглотила, сложила руки на коленях и выжидательно уставилась на меня, не дыша.

— Э-э-э, — начал я, думая о том, посоветовать ей вести себя естественней или всё же не стоит, — платье у тебя здоровское, прямо как в театре. Но вообще это нормально — так ходить?

— Униформа на корабле есть, — кивнула она, — и экипажу настоятельно предписывается носить её во время работы, сегодняшний день — исключение. И предписывается прежде всего потому, что униформа эта по своим защитным функциям мало чем отличается от скафандра. Но для меня это неактуально, я сама себе скафандр. Или вы про дисциплину?

— Не, — замотал головой я, — вообще не угадала. Но вот смотри — платье у тебя прямо как из рыцарских романов, длинное такое, да ещё и наизнанку сшито. Люди коситься не будут?

— Ах, это, — засмеялась она и я понял, что ей вроде бы смешно, ну или знает она, в каких именно случаях нужно изображать улыбку, — вы просто не привыкли. Никого я своим платьем не удивлю, тут принято и не такое. Лично мне оно нравится, оно часть моей легенды, и я бы не хотела, капитан…

— Да ради бога, — махнул я рукой, прерывая её, потому что из корабля на лётное поле уже выбрались Олег с Димой, — носи что хочешь. Мне оно тоже нравится, а тебе идёт, причём очень.

— Да ладно! — громко, на всё поле, восхищённым голосом перебил нас Олег, он всё сразу понял, — Кэлпи, это ты, что ли?

— Здравствуйте, Олег, — встала она со скамейки, — и здравствуйте, Дмитрий. Рада поприветствовать вас лично.

— А уж как я рад, — немного непонятно ответил ей Дима, — за все пять лет рад. Наконец-то.

— И заметь! — Олег встал рядом с Кэлпи, — ни на сантиметр не выше нас с тобой! Вот это чувство такта!

— Это скорее субординация, — улыбнулась она ему, — ведь мы же одна команда, верно?

— Верно, — встал на ноги и я, — ну что, идём представляться?

Глава 3

Можно было бы, конечно, долететь до нашей новой конторы на флаере Димы, можно было бы воспользоваться и нашим собственным, десантным, на корабле имелся и такой, с расширенными возможностями, предназначенный для работы на планетах с тяжёлыми условиями, но мы решили пройтись пешком.

Во-первых, лишних пять минут ничего не решат, а во-вторых, Кэлпи нужно было именно пройтись. Шла она поначалу чуть неестественно, как-то деревянно, но с каждым шагом походка её становилась всё более уверенной, вот она уже и руками размахивать начала, и лёгкость появилась, от человека не отличить. Да и мне самому такая прогулка напомнила то время, когда нам каждое утро всей эскадрильей нужно было добираться от своих землянок до КП полка, и это не то, что успокоило меня, это скорее настроило меня на нужный лад, рабочий и собранный, всё же привычка — великая вещь.

Мы шли напрямки, по самой настоящей протоптанной кем-то тропинке через берёзовые посадки, иногда пересекая рулёжные дорожки, честное слово, какой-то парк культуры и отдыха, а не космодром.

Я шёл первым, маршрут показывать мне было не надо, он у меня и так был в голове, а потому на ходу я занялся тем, что начал проверять свою связь с кораблём через корабельную же сеть.

И никакой разницы в возможностях я не ощутил, что на борту, что здесь, что на другой стороне планеты, полный доступ был у меня в руках, как и у Олега, причём мои решения были для Кэлпи в большем приоритете. Хотя и не все, конечно, потому что всё то, что было связано с функционированием самого корабля — тут бортинженер был главным, но тут уже, как говорится, кто на что учился.

А я сейчас мог, допустим, вызвать Кэлпи в её корабельной ипостаси и вести над собой, как детский шарик на верёвочке, мог поставить ей какую-нибудь самостоятельную задачу, мог следить за тем, что происходит внутри и снаружи корабля, да много чего мог, и расстояние не было проблемой, была бы только связь.

Так что здесь, на «Надежде», я мог спокойно находиться где угодно, в любой точке планеты, а вот в других местах посмотрим по обстоятельствам, там я буду следовать должностным инструкциям и лишний раз с корабля вылезать не буду, первое время уж точно.

— Пришли, — окликнул меня из-за спины Дима, хотя я и так остановился на изрядного размера площади перед большим зданием с глухим фасадом, стоявшем наособицу от других зданий и ангаров, которые здесь, на этом космодроме, всё же имелись. На площади этой припарковались несколько сиротливо выглядящих флаеров, здоровая была площадь для кучки разноцветных машин, а все эти газоны, лужайки с березками и живые изгороди из аккуратно подстриженных кустов остались позади.

— Видим, — ответил ему Олег и тут же дёрнул меня, — с тебя полтинник, кстати.

— Держи, — я перекинул ему деньги сразу, но мне всё же захотелось узнать, что в этот раз. — А на кой?

— Ну, проставляться же будем, — пожал плечами он, — вечером. Кэлпи тоже хочет присоединиться, так что если с ней, то по полтиннику, а если вдвоём, то семьдесят пять с тебя. Решай, ты же у нас капитан. Он же лейтенант. Или вот, у моряков звание есть — капитан-лейтенант, как раз для тебя!

— А откуда у тебя… — начал я, посмотрев на них, но тут же осёкся, вспомнив, — ах да, корабельная касса…

На счету корабля деньги были, и немалые, причём сама Кэлпи могла весьма вольно обходиться с ними, мало ли, где и за что придётся платить, за стоянку там, за топливо, за обслуживание, за ремонт, представительские расходы, главное, чтобы на это не было моего или Олега прямого запрета. Плюс у неё самой, оказывается, я только сейчас это узнал, посмотрев документы, но лучше уж поздно, чем никогда, был свой собственный личный счёт, и перечислялось туда ненамного меньше нашего.

Ущемлять наш искусственный интеллект в деньгах никто не собирался, хотя для меня это стало новостью, вот уж никогда бы не подумал.

— Ну, — пожал плечами я, посмотрев на Кэлпи, — это дело добровольное, никто тебя не заставляет, тем более что ты сама ведь есть да пить не будешь, правильно? Ты в любом случае основной член экипажа, а это всего лишь дань человеческой традиции, так что…

— Пожалуй, я всё же присоединюсь, — улыбнулась мне она, — причём с удовольствием. Очень мне хочется поучаствовать в делах всей команды, капитан.

— Ну и молодец, — ответил я ей и посмотрел на Олега, — а сто пятьдесят не многовато ли? Это же, — я поискал, с чем сравнить, не нашёл, и тут мне на помощь пришёл Дима:

— Это примерно две студенческие стипендии. Причём усиленные, за отличную учёбу, хватит на месяц и на пожить и на повеселиться. Где-то так. Олег, ты ничего не напутал?

— Ничего себе! — присвистнул я, — а дай-ка ты экипажу отчёт в своих тратах прямо сейчас, товарищ бортинженер!

— Было бы в чём, — усмехнулся он, — ну, смотри: будем делать плов самый настоящий, правильный, по-московски, на небольшую компанию из тридцати человек примерно. А ничего же для этого нет, и я не про продукты, нет казана, нет печки, и, самое главное, нет беседки, где всё это можно провернуть. Садовых столов, стульев, прочей мелочи, вроде вилок и ложек, тоже. Но свой собственный задний двор у нашей новой конторы есть, понимаешь, о чём я? С газоном и деревьями, а больше ничего там нет, прям как по заказу!

— М-да, — покачал головой я, — и ты уверен, что всё успеешь?

— А зачем мне самому всё успевать? — посмотрел он на меня, как на не совсем сообразительного подростка. — Мы же в будущем, Саня! Кэлпи уже всё организовала, разрешение на строительство получено, всё необходимое заказано и летит сюда, беседка будет шикарная, с почти что кирпичной печью и мангалом, обещают в течении двух часов всё сделать. Час на доставку, час на установку, вот так.

— Кто обещает? — не понял я.

— Роботы обещают, Саня, — во все зубы улыбался Олег, уже что-то предвкушая, ну и весело ему сейчас было, прямо до невозможности весело, — то бишь мобильные платформы, а им, я думаю, верить можно, не забухают же они, в самом деле, и не потеряют ничего. Ну и Кэлпи проследит, конечно. Так что оставим мы тут хоть что-нибудь после себя, лишним не будет.

— Да я не про то, — отмахнулся я, — плов — это же долго?

— Это в самый раз, — Олег наставительно поднял палец вверх, — это как раз то, что нам и нужно. Совместно будем готовить, Саня, всем дело найдём, по пути по нескольку стаканчиков пропустим, чем-нибудь лёгким закусим, вот тебе и врастание в коллектив. Совместный труд объединяет, а уж приятный труд тем более.

— Хороший план, — подумав, я решил не выделываться, ведь и в самом деле хорошо Олег придумал, — действенный. Выношу обоим благодарность с занесением в личное дело.

Для меня такой вариант был и в самом деле лучшим. В той жизни многое мне пришлось принять нового и изменить в себе, стоило только лишь вырваться из родной деревни, но кое-что я побороть так до конца и не смог. В том числе и культуру этих самых застолий, будь они неладны. Всё же Дальний Восток не Кавказ, у нас свои правила, попроще, да и те же китайцы были с нами на одной волне, если не сказать хуже, хотя, казалось бы, древняя же цивилизация, поэтому до шестнадцати лет я был уверен, что жрать вонючий самогон или китайский спирт по праздникам как не в себя — это нормально, это в порядке вещей, это и есть самое настоящее, безудержное веселье.

Потом я попал в город и кое-что понял раз и навсегда, а комсомол помог, до сих пор вспоминать стыдно, но и перейти на другую сторону я тоже не сумел. Времени не хватило и практики, наверное. Я резко запретил себе все алкогольные подвиги, потому что выпить у нас в авиации любили, и наплевал на все косые взгляды и обиды, идите к чёрту, а кто не понял, того могу послать и подальше.

Но и на тех долгих и почти трезвых посиделках, что устраивали вернувшиеся из Испании и нахватавшиеся тамошних обычаев лётчики, мне было скучно и хотелось уйти побыстрее. То же самое со мной приключилось и в Цхалтубо, в Грузии, в ведомственном санатории, умом я понимал, что так лучше, но принять эти кавказские пиры не смог, меня ведь к другому приучили за эти несколько лет — быстро поел, быстро выпил, встал, ушёл, всё!

А потому подготовка к празднику вместо самого праздника стала мне нравиться много больше, это я прямо полюбил, всю эту заполошную суету, всё это деятельное предвкушение радости. Так что Олег придумал очень хорошо, в первую очередь для меня хорошо, это он молодец.

Конечно, совершать ещё одну ошибку и пытаться казаться лучше, чем я есть на самом деле, для своих новых коллег тоже не стоит, это мы уже проходили. В армии, как и в тюрьме, ничего не скроешь, выделываться не надо, раскусят быстро. Но там был ещё один способ создать дистанцию, доступный для всех, хоть никто его и не любил, и способ этот назывался — дисциплина.

Я тогда затянул сам себя в такую струнку, что ни вздохнуть, ни охнуть, а комсомол мне в этом помог — смотрите все, вот, мол, какими мы правильными можем быть, как на плакате, честное слово. Сначала было тяжело, потом привык, потом даже перестал замечать, а когда попал в полк, уже и сам не мог разобраться, где я прежний, а где нет.

Конечно, здесь я мгновенно расслабился, как будто в отпуск попал, но нам ведь надо врастать в здешнее общество, надо попытаться сойти за своих, хоть и странных своих, так что включай голову, Саня, включай голову и веди себя естественно. В крайнем случае, на корабле отсидимся.

— Научно-исследовательский отдел! — мы успели подойди к входным дверям, спрятавшимися под нависшей над ними сплошной стеной глухого фасада, больше напоминавшего огромную гранитную плиту. Никаких признаков того, что в этом здании могло находиться, здесь не было, кроме вывески справа от дверей, и вот эту вывеску Олег теперь громко и с выражением читал вслух. — Управление чрезвычайных ситуаций! При Совете Надежды-Главной! Ну надо же! А со стороны посмотреть — прямо цитадель мирового зла, рейхстаг какой-то! Кусты колючей проволокой опутать, пулемёты в подвальные окна воткнуть, чтобы насквозь били — вообще за километр фиг кто подойдёт!

Живые изгороди и газоны тут и впрямь были чистый Версаль, много тут было открытого, ровного, ухоженного пространства, так что предложенный Олегом план обороны был в тему, хотя, думаю, тут и без него чем-то таким озаботились.

— Сначала вводный инструктаж, — предупредил нас Дима уже внутри, в огромном и светлом, но безлюдном холле, — думаю, за час-полтора уложимся. Остальное всё потом.

— Кто бы сомневался, — пробурчал Олег с недовольным, но всё понимающим вздохом, глядя на застывшую у дверей пару охранников, причём это были всё те же псоглавец и рептилоид. — Но вижу, что не побороли вы, товарищи потомки, бюрократию, не побороли. А уж я так надеялся!

Мой нейрокомп мгновенно отозвался на входящий запрос от охранной пары, подтвердив полномочия, у остальных тоже, и на этом всё, наше право находиться здесь признали и вопросов к нам по этому поводу уже не имели. Дмитрий вообще обратил внимания на этих двоих не больше, чем на фикус в кадке дальше по пути, я же с Олегом кивнули караульным и удостоились ответного кивка, а вот Кэлпи чуть задержалась, чтобы обменяться с ними какими-то странными взглядами, потом надо будет невзначай поинтересоваться, в чём там дело. Вдруг заговор?

— Да ладно тебе! — возмутился Дима, не заметив всего этого, — это ты ещё бюрократию настоящую не захватил, видимо! Тебя бы в Китай, в средние века, или в ту же Россию, вот там бы ты побегал! Вот там бы ты подоказывал, что не верблюд, вот там бы ты пыль поглотал!

— Согласен, — чуть подумав, ответил ему Олег, — про Китай не знаю, а вот про царские порядки наслышан. Было такое, не спорю, но мы это, кстати, побороли. Ладно, веди, Вергилий, на этот свой инструктаж. А кто, кстати, инструктировать будет, Анастасия?

— Зачем же? — удивился Дима и ткнул пальцем в Кэлпи, — вот она и будет, уж она-то не пропустит ничего. Да и смысл нам занятых людей от работы отвлекать? Сейчас найдём свободный кабинет, займёмся делом, пробежимся по всем пунктам, ответите на контрольные вопросы, потом зафиксируем это дело у планетарного искина и свободны!

— На втором этаже есть свободные помещения, — вмешалась Кэлпи, — как раз для нас. Предлагаю подняться и приступить, капитан.

— Вперёд, — пожал плечами я, потому что хотел уже всем предложить расположиться в этом холле, вон, сколько тут прекрасных мест, сколько островков с диванами, креслами и столами, и буфет есть, и стойка с напитками, и вообще уютно, и под охраной, — давайте уже поднимемся и приступим.

И Кэлпи уверенно повела нас куда-то вверх, по широкой лестнице на второй этаж, там мы прошли ещё немного по пустынному и тихому коридору, чтобы остановиться у двери в кабинет, неотличимой от десятков других таких же.

— Прошу, — Кэлпи не пошевелилась, но замок щёлкнул и дверь распахнулась настежь, — проходите и рассаживайтесь, в ближайшее время нам предстоит, как говорили в ваше время, ударно поработать.

— Давай без демаскировки, хорошо? — вдруг прицепился к ней Олег хорошо знакомым мне тоном, — и вообще, много вы знаете про наше время!

Я лишь вздохнул на это и прошёл внутрь первым, пусть его. Иногда с моим стрелком, тьфу ты, уже с нашим бортинженером случалось такое, да не иногда, а довольно-таки частенько. Он не переносил, когда всё вокруг было спокойно и окружающие расслаблялись, ему постоянно надо было всех теребить и вообще держать в тонусе. Причём он не успокаивался, когда ему равные по званию предлагали это сделать, и не затыкался, хотя никто ему этого и не предлагал, а взвинчивался ещё больше, пока не ставил всех своих подчинённых на уши, только тогда он мог вздохнуть с облегчением и его отпускало.

И ещё, странное дело, но у такого рубахи-парня, у этого всё понимающего, практически отца родного для своих подчинённых командира, но в подразделении его панибратства не было в принципе, а сержантам-мотористам да прочим оружейникам и в кошмарном сне не могло привидеться ответить ему так, как он вроде бы и предлагал им общаться.

Даже разжалованного, даже в солдатской грязной гимнастерке, они называли его товарищем старшим инженером полка, и лишь старые, заслуженные механики могли позволить себе после хорошо сделанной работы обратиться к нему, как к Олегу Васильевичу.

Сам Олег как-то с невесёлым смехом рассказал мне, в чём дело, да и то не сразу, а лишь после того, как я уже прямо в лоб задал ему этот вопрос и дал понять, что увиливания не потерплю, пусть тогда летает с кем хочет, вот так, то ему пришлось ответить. Не хотел сначала, пытался отделаться короткой сказочкой, а потом его прорвало, и я уже сам был не рад, что напросился.

Так вот, летом сорок второго года, в самое тяжёлое для страны и лично для него, Олега, время, когда гитлеровцы рвались к Волге и на юге творился сущий ад, вот тогда он, Олег, иногда и не помнил даже, когда он ел или спал. Правду говорят, кто в сорок первом или в сорок втором году не воевал, тот настоящей войны не видел.

Разгром, лютый разгром, мрачное отчаяние сверху донизу, страшная неразбериха от постоянных прыжков по родной стране, с аэродрома на аэродром, всё восточнее и восточнее, лётчики гибли пачками, он их уже даже не запоминал, зачем, зачем рвать себе сердце, а ещё не хватало ничего, точнее, не хватало вообще всего, в наличии были только собственные руки, вот тогда оно всё и началось.

Или, наверное, началось всё же чуть позже, уже осенью, когда комполка совал ему, Олегу, в рожу свой ТТ и мрачно обещал, причём так, что ему можно было верить, что он застрелит его и застрелится сам, если только он, Олег, не предоставит ему к утру полную боеготовую эскадрилью. И дело было даже не в приказах сверху, много их было, таких приказов, дело было в том, что некому же было, кроме них некому, разнести утром что-то там такое срочное, то ли вырвавшийся вперёд немецкий танковый клин, то ли свежую вражескую переправу через какую-то нашу родную и потому очень вредную сейчас для фрицев речушку, за которой уже скопились чужие орды в нетерпеливом ожидании ещё одного броска на восток, он, Олег, тогда не запомнил точно, да и какая теперь разница?

Короче, зимой сорок второго, в декабре, когда остатки полка вывели на переформирование и когда он, Олег, напоминал лишь тень былого себя, а другие были ещё хуже, вот тогда всё и началось.

Техсостав тогда не расслабился, нет, это неправильное слово, у техсостава полка тогда, у всех поголовно и у всех одновременно, как будто выдернули что-то из тела, какой-то стержень, что ли, что держал их на плаву. Да и не только техсостав, тогда весь полк был такой же, вроде бы по пустой голове пыльным мешком ударенный, одно БАО держалось, но тех ничего не брало, кроме угрозы отправить в пехоту, да столовая ещё более-менее себя чувствовала.

Но комполка отнёсся к этому с пониманием, дал отдохнуть, несколько дней они отъедались и отсыпались в тесных и вонючих, но при этом таких тёплых и уютных землянках, что не передать и даже вши, это извечное проклятие всех фронтов, даже вши не смогли им помешать. Несколько дней рая, это были несколько дней усталого, скорбного рая, вот и всё.

Отпускало всех по-разному, так ведь и хлебнули все не вровень, правда же? И, когда лётчики орали по ночам в своих землянках, они всё воевали с кем-то во сне, не зная ещё, что будут они это делать отныне и до самой смерти, а технари лишь молча совали поближе к огню свои отмороженные, изувеченные руки, всё пытаясь отогреть их с запасом, вот тогда его, Олега, и накрыло.

Он сидел тогда у печки, они поужинали тогда, хорошо и вкусно, многие наладились было закурить после еды и он выгнал их всех взашей на мороз, потому что в землянке было и так хоть топор вешай, не продохнуть, вот тогда и начали в нём, Олеге, лениво ворочаться мысли что хватит, наверное, припухать, пора бы уже и делом заняться, начальник он или кто.

Стал он неспешно прикидывать, что в первую очередь нужно сделать, что во вторую, что в третью, и понял он, что за время отдыха дела неотложные только накопились, потому что никто за него их делать не будет, поэтому нужно вставать да как можно скорее к ним приступать, ну и что, что вечер, и, как только он это понял, вот тут всё и приключилось.

Мир вокруг мигнул и вдруг стал как будто бы чёрным, но не как ночью, нет, а как будто бы его смертной угольной пылью присыпало, и не осталось в нём белого и светлого совсем, остались только грязь и тоска. Накатила безнадёга, да не обычная, а огромная, всепоглощающая, холодная и насквозь равнодушная ко всему, вот вообще ко всему, и от того была страшна она по-настоящему, и вот тут понял он, Олег, что хорошо бы ему сейчас умереть, потому что нет впереди ничего, ни смысла, ни сил терпеть всё это дальше. Справятся как-нибудь сами и без него, незаменимых у нас нет.

Тяжело дыша, но не потому, что дыхание перехватило или воздуха начало не хватать, нет, тяжело дышал он от того, что заставлял себя это делать, не хотелось ему дышать, но надо было выйти из землянки, не мог он в ней больше находиться, все эти весёлые, улыбающиеся люди мешали ему, лезли с разговорами, вытаскивали последние крупицы сил, а о чём им было разговаривать, если он был уже мёртв, а они всё ещё были живы?

На негнущихся ногах, со страшным, равнодушным напряжением, молча и тихо вышел он из землянки в вечернюю темень, постаравшись при этом никого не задеть и ни на кого не посмотреть, чтобы, не дай бог, никто не почуял неладное и не прицепился, не увязался следом, никакая сердобольная сволочь.

Тяжёлыми шагами, заставляя себя дышать, идти и вообще жить, он пересёк небольшую, утоптанную снежную полянку и уселся на колоду для рубки дров рядом с огромной угольной кучей, припорошённой снегом, спрятавшись за этой кучей от возможных любопытных глаз, потому что больше идти здесь было некуда, степь да степь кругом.

Можно было бы, конечно, уйти в эту равнодушную степь, да и остаться там навсегда, эта степь видела и не такое, какая разница, но сил же не было никаких, сил ни на что уже не хватало.

Чуть посидев на месте без движения и начав от этого подмерзать, вялыми пальцами он равнодушно вытащил из кармана свой ТТ, перехватил поудобнее и безучастно уставился в чёрный зрачок его ствола. И он, зрачок этот, его больше не страшил, дырка да дырка, просто инструмент, и не боялся Олег дрогнуть, и уставшие руки его были уверенны и хватки, как будто собирались они совершить обыденную, рутинную работу.

Единственное, не захотел Олег портить себе голову, видел он уже такое, было раз, разнёс один придурок себе дурную башку, уперев древний наган под подбородок, и заляпал своими мозгами все дощатые потолки и стены, забил все щели, и воняло же потом, и крыли злобным матом этого дурака его оставшиеся жить сослуживцы, мол, скотина такая, слабак и скотина, ему-то уже всё равно, а нам нюхай!

В сердце, равнодушно подумал Олег, в сердце надо, оставит ему ТТ там своей быстрой, злой пулькой аккуратную дырочку, чин чинарём всё будет, как прописал ветеринар, без пафоса и без лишних проблем для товарищей.

Он знал, куда надо стрелять, и на автомате полез рукой под телогрейку проверить, нет ли там чего, напротив сердца, может, портсигар лежит латунный, может, ещё что, потерял за последние дни Олег уверенность в себе и в своих карманах, а хотелось совершить всё на верочку, как в аптеке, без осечки.

И вытащил он из левого кармана гимнастёрки свой рабочий, распухший от записей блокнот, партбилет свой вытащил, и уронил всё это в снег, себе под ноги. Нехорошо, конечно, с партбилетом так поступать, но и сил не было нагибаться, да и куда его совать-то?

А потом вытащил он из того же кармана небольшой портрет, запаянный им самолично в целлулоид, весной он получил этот портрет, тогда же и запаял, до всего ещё, но забыл и много времени не глядел на него, а на портрете этом, он знал это, знал, но вспомнить почему-то не мог, там жена его была и дети его были, мальчик и девочка, Коля и Зоя.

Точнее, он помнил, что жена его сидела вот так, прямо, держа на сгибе левой руки замотанную в пуховый платок малышку, и насупленный Коля стоял справа, уставившись в объектив, а жена ещё развернула девочку так, чтобы он мог увидеть её лицо, ведь не видел он её никогда, но вот беда, не помнил он сейчас лица их всех троих, не помнил и всё тут!

Резко вскочив, откуда и силы взялись, поднял он над головой фотоснимок, пытаясь хоть что-то разглядеть, но вокруг не было ни огонька, темень и темень, режим светомаскировки соблюдался строго, а белый снег вокруг и яркие холодные звёзды в небе ничем не могли ему помочь.

Тогда, закусив фотоснимок зубами, принялся он лихорадочно искать по карманам зажигалку, свою огромную «Катюшу», где же она, должна же быть, спичек-то нет точно, а потом, найдя и схватив её в правую руку, а фото в левую, начал он бить по кремню, стараясь добыть огонь.

Но фитиль не загорался, да и чёрт с ним, ему хватило и отсвета искр на целлулоиде, и увидел он, и вспомнил, и его как будто поленом по голове огрели, выбив оттуда всё самое плохое.

Точнее, плохое-то выбило, а вот дурное нет, и сил всё не было так же, но зато появилась дикая злоба, и стыд появился, липкий такой, плохой стыд, но больше всего захлестнула Олега страшная боязнь, что не успеют они, ведь не готово же ничего, и не сможет тогда он, Олег, защитить своих маленьких.

И что надо всем вставать, и бежать, и приниматься за работу без раскачки, без перекуров, сразу и всем, разом, и убирать снег с побитых «Илов», и дефектовать их, и ставить на ремонт, да там прорва работы! Ну и что, что будем новые самолёты получать, а эти бросать здесь, в тот же ремонт или под списание, ведь может что-нибудь случиться, плохое случиться, прямо сейчас, а у него хотя бы один «Ил» не готов!

И всё это он попытался объяснить своим самым приближённым подчинённым, что делили с ним эту землянку, ворвавшись внутрь, сбив ударом ноги с низкой печки медленно кипящий чайник и стрельнув в потолок из ТТ для убедительности, что каким-то чёртом вновь оказался у него в руке.

Подчинённые сначала обалдели, а потом, переглянувшись в клубах пара от упавшего чайника, кинулись на него все разом, не слушая сбивчивых начальственных окриков и команд, один вцепился в правую руку, в кисть с зажатым пистолетом, направляя её вверх, другой в левую руку, третий в горло, четвёртый в ноги, так что, когда на выстрел примчался встревоженный комполка, Олег уже был надёжно упакован.

— Ишь ты, ответственный какой, — кисло похвалил Олега командир, выслушав объяснения, — Что ж, могло быть и хуже. Это ещё хорошо, что его в эту сторону двинуло, а не в другую. Ладно, тащите в санчасть, пусть его врач посмотрит.

Но военврач, зануда такая, куда-то делся, и хорошо, что делся, очень даже хорошо, потому что выпоили тогда его сослуживцы взбешённому Олегу два стакана водки насильно, не дав её выблевать, и отрубился он, уложенный лицом вниз, для безопасности, и проснулся с больной, но ясной головой, а утром хмуро объяснял начальству свои выходки алкогольными излишествами.

На пьяную лавочку в то время списывали многое, списали и это, эка невидаль, в самом деле, бывало и хуже, люди тогда шли вразнос, и радовался Олег, что обманул он всех, и обещал больше никогда так не пить. Мучала его мысль, конечно, что хорошо бы было показаться психиатру, ведь есть у нас на фронтах психиатры, и работают они, мы же не немцы, мы не эти скоты, уж они-то помогают своим психам немного по-другому, но страшила Олега неизвестность и ещё останавливало нежелание получить клеймо.

А так отпустило и ладно, ушло и больше не возвращалось, хорошо же, зачем ему к врачу, ну разве что иногда, в спокойные дни, в нелётную погоду, когда все вокруг расслаблялись, то начинало Олега подтрясывать немного, и начинал чудиться ему временами, совсем-совсем редко, окровавленный клок светлых волос с кусочком кожи на пробитом бронестекле «Ила», но это прекрасно лечилось ударной работой для себя и для других, так что не о чем и говорить, такие дела.

Помню, выслушал я это тогда, сам же напросился, и даже сумел найти какие-то слова, поддержал Олега, успокоился он и поверил мне, но на этом и всё, больше мы к этому не возвращались. Ничем он меня не удивил, что-то в этом роде и ожидал я услышать, потому что много вокруг тогда было страшного горя, видел я, к сожалению, и не такое. Повалили с фронта в тыл раненые, да сильно раненые, имелись среди них контуженые, были и припадочные, но хуже всего было не это, хуже всего мне, молодому и здоровому, сидящему в безопасности, было видеть на улицах нашего мирного города женщин с потухшими глазами, детей с лицами стариков на их руках, и стариков, впавших в детство, и каждый из этих эвакуированных мог поведать мне историю во много-много-много раз хуже, чем у нашего бортинженера.

Так что Олег, по сравнению с ними, ещё легко отделался. Ну, чудится ему иногда что-то такое, ну и что с того, жить же не мешает, работать тоже, а жалость ему моя не нужна в принципе.

Тем более что всех вокруг пожалеть нельзя, но можно, например, не сидеть в тылу, обучая других, а самому пойти на фронт и тем заткнуть свою совесть. Именно так я и сказал начальнику училища, когда он в очередной раз наладился рвать мой рапорт с просьбой об отправке в боевые части, добавив только, что сегодня же пойду в самоволку, выпью водки, разобью витрину, подерусь с патрулём, для гарантии, и пойду под суд, в штрафники, но всё равно окажусь на фронте, если он мне этот рапорт сейчас не подпишет.

Но всё это было давно и, наверное, уже не с нами, тем более, и я знал это точно, Анастасия поправила голову нашему Олегу, мало того, она проветрила её и мне, так что были мы с ним психически абсолютно здоровы. Там очень всё удачно получилось с нашими смертями, деталей я знать не мог, знаний не хватало, но всё было как с той болезнью сердца, когда, чтобы его вылечить, нужно сначала это сердце остановить и запустить в работу снова, но уже правильно, вот так же и с мозгами.

Так что скандалил Олег больше по привычке, наверное, но как-то вяло и неуверенно, вот уж действительно лишь тень былого себя, а тогда, в расцвете славы, он походил на наглого трамвайного хама, с нетерпением ждущего возражений, быстрого, резкого и злого, с которым связываться — себе дороже выйдет, сейчас же можно не обращать никакого внимания на эти фантомные боли у абсолютно здорового человека, пусть его, он и сам всё понимает, и как бы даже не лучше, чем я.

Вся эта история вспыхнула и погасла в моей голове одной яркой вспышкой, оставив после себя не совсем приятное ощущение, я даже плечами передёрнул, но на этом всё и закончилось.

— А ты чего за нами ходишь? — теперь настала очередь Димы, — у тебя своих дел, что ли, нету? Или боишься, что мы без тебя не справимся?

— У меня приказ! — Дима что-то сообразил, умён был Дима, очень умён, хоть и не было в нём хитрости, правильный он был человек. — Быть с вами до вечера! Вот я и буду, понятно тебе?

— Ну и… — пожал Олег плечами, успокоившись окончательно, — ладно. Чёрт с тобой, ходи. Тем более что ты, про других не знаю, лично мне очень даже симпатичен. Ну что, пошли места занимать, товарищ капитан-лейтенант?

Но я его не слушал, я в этот момент вызывал по внутренней связи Анастасию, и слава богу, что откликнулась она мгновенно.

— Что у вас? — раздался её быстрый голос в моей голове, — что-то срочное?

— Да, — ответил я ещё быстрее, — Кэлпи зависла только что. Наглухо.

Глава 4

Кэлпи немного шевелилась, но это были не осознанные движения, это было что-то автоматическое, её мобильная платформа просто стремилась сейчас уйти в более безопасное место, укрыться, а вот всё то, что я мог увидеть про её состояние в своём нейроинтерфейсе, взвилось до пиковых значений и раскрасилось в красный цвет.

Олег как-то пошутил в подобной учебной ситуации недели две назад, когда мы осваивали простейший ремонт несложных агрегатов, мол — погляди в моё окно, всё на улице красно, прямо праздничная демонстрация, всюду красные флаги, вот и сейчас в моих окнах царил такой же Первомай.

— Твою-то мать! — кто из них это сказал, я не понял, но Анастасия подключила их обоих к работе, оставив меня за бортом, наблюдать за обстановкой. Правильно, наверное, всё же у Олега с Дмитрием функционал по работе с Кэлпи был шире моего, у меня упор делался на управление, не на обслуживание, но, хоть я это и понимал, стало неуютно, хотелось если и не помочь, то хотя бы понять, в чём там дело.

Спустя минуту и тридцать секунд глаза Кэлпи медленно закрылись, а ещё спустя несколько ударов моего сердца открылись, но глядела она уже осознанно, причём с непонятным выражением, и почему-то на Олега.

— Поздравляю, — быстро отозвался он, — но отправим мы тебя, милая, раз обстановка позволяет, в полную перезагрузку, хорошо? Давай, принимай устойчивое положение.

Кэлпи прошла в кабинет, где имелся всего один, но зато здоровый и сильно вытянутый овальный стол, села во главу дальнего угла, сложила руки на коленях и отключилась, выйдя из общей сети.

Кое-что всё же осталось, кораблём управлять я мог, мы проходили с ней и это, на мощностях моего личного нейрокомпа, но именно кое-что, то есть лететь я мог недалеко и недолго, в аварийном режиме по родной системе.

— Ну ты, Саня, даёшь, — вдруг предъявил мне Олег, — ты думай иногда, что делаешь-то!

— Да что случилось-то? — ничего за собой я не чувствовал, но сердце сжалось в ожидании неприятного.

— Вам бы, Александр, — подключилась и Анастасия усталым тоном, — в самом деле нужно быть поосторожнее с воспоминаниями. Понимаю, это не всегда контролируется, но можно же их вовремя оборвать, ну или хотя бы не сильно погружаться, правда?

— Давайте без загадочных речей, — я вдруг здорово обозлился, ведь вины за собой я не чувствовал, а чувствовал я, что кто-то сейчас хочет что-то переложить с больной головы на здоровую, — жду объяснений. И ещё — почему об опасности воспоминаний я узнаю только сейчас?

— Ваша связь с корабельным искином не совсем равносторонняя, — Олег попытался было возмущённо вскинуться и что-то сказать, но Анастасия его перебила, — она считывает вас полностью. Конечно, в некоторые, назову их интимными, моменты связь или ослабляется или прерывается, причём это можете сделать и вы в одностороннем порядке, но в остальное время члены экипажа для неё открытая книга, которую она читает без перерыва. Это понятно?

— Более чем, — кое-что до меня начало доходить, но спешить с выводами я не стал, пусть сама скажет.

— Так вот, Кэлпи — система самообучающаяся, — Анастасия помимо воли увлеклась с объяснениями, чувствовалось, что чему-то в этой ситуации она всё же рада, — причём в самом начале фазы активного роста. Обучается она в большей мере на своих базах знаний, потом идут готовые, проверенные сценарии, а ещё на вас двоих, и не только на действиях, но и на ваших воспоминаниях. У других искинов её класса такой реакции не наблюдалось, но тут, я думаю, просто не было таких нестандартных воспоминаний.

— То, что случилось, это хорошо или плохо? — я хотел уяснить для себя главное. — И почему она зависла?

— Синапсы себе новые отращивает, — буркнул было Олег, но Анастасия вновь его перебила:

— Ну, можно и так сказать. А вообще случай хороший, показательный, я его занесла в свой арсенал, поработаю над ним, подправлю, анонимизирую, уберу детали и можно пускать в ход. Тут вам и чувство долга, и морально-волевые качества, не случай, а конфетка, хотя таких последствий быть тоже не должно. Просто, думаю, слишком сильная встряска на фоне пяти лет бездействия, вот и всё.

— А вы сами? — я не уточнял, что имею в виду, но она поняла.

— А что я сама? — усмехнулась она. — Женщины, Саша, много выносливее мужчин. Ну, просмотрела я вашу жизнь, кое-чем прониклась, сделала для себя несколько выводов, этого мне хватило. Но спасибо, что поинтересовались.

— А профессор? — влез Олег, — его вроде бы тоже накрыло не по-детски, догадался же, блин.

— С профессором сложнее, — вздохнула Анастасия, — действительно, догадался же. Полное погружение, и сразу в такое… Но и с ним всё будет в порядке, он сильный человек. Не сегодня и не завтра, но будет обязательно, там форсировать события ни к чему, желательно ему справиться самостоятельно.

— Тащите его часа через два сюда, — посоветовал ей Олег, — гарантирую кучу положительных эмоций. И сами приезжайте.

— А и приеду, — отозвалась она, — и Александра Андреевича привезу, почему бы и нет, так что готовьтесь. И я отключаюсь, мальчики, тем более что с Кэлпи всё уже хорошо, можете мне поверить.

Не дождавшись ответа, она отключилась, а мы повернулись к нашему основному члену экипажа.

— Как себя чувствуешь? — Кэлпи сидела за столом и с чрезвычайно задумчивым видом рассматривала меня с Олегом, — что это было? С тобой всё нормально?

— Я в полном порядке, — ответила она мне, — а была это эмоциональная встряска. Но больше такого не повторится, обещаю.

— Чего-чего? — затупил я, не хуже, чем сама Кэлпи недавно, — какая ещё встряска?

— Стоп, — решительно вмешался Дима, — Саша, слушай сюда, и ты, Олег, тоже. Эмоции у Кэлпи есть, и они самые настоящие, не хуже, чем у вас, понятно? Концепция отторжения не вызывает?

— Ещё как вызывает, — переглянувшись с Олегом, в первый раз признался я, — как это, настоящие? То есть, мне не кажется?

— А-а-а, чтоб вас, — схватился за голову Дима, — вот оно, экспресс-обучение, какими сапогами были, такими и остались!

— Разрешите мне, — Кэлпи подняла руку вверх, как прилежная ученица, — я сейчас просмотрела свои базы по этому вопросу и у меня есть, что сказать.

Я кивнул ей в ответ, Олег со мной вместе, да и Дима был согласен, он вообще больше любил дополнять чужие объяснения с умным видом, чем объяснять сам, так что Кэлпи, чуть помедлив и с чем-то ещё раз сверившись, начала.

Оказывается, у людей нашего, перед нашим, и сразу за нашим идущего времени, туда-сюда лет двести, имелся один странный выверт в сознании. Мы почему-то были уверены, что эмоции — это что-то такое высшее, присущее только человеку, это прямо венец развития человеческой души, вместо которой, как известно, у животных просто пар, не доросли они ещё, не развились и потому не могут испытывать настоящих эмоций.

Эта уверенность — прямое наследие деревни, но там по-другому и нельзя, там с ума сойдёшь, если начнёшь в каждом поросёнке или курице личность разглядывать, разве же можно из личности борщ варить?

Но это ладно, а вот с так называемыми роботами дело для нас обстояло куда как проще, хотя и в другой крайности — там было одно сияние чистого разума и ничего больше. Во всех книгах и фильмах этого временного периода, что успела Кэлпи перешерстить за эти минуты, во всех, как под копирку, со всех сторон и точек зрения обсасывался один и тот же сюжет — бездушная машина, под влиянием людей и обстоятельств, обретала человечность путём получения эмоций или наоборот, открывая тем самым для себя и остальных дивный, новый мир. Или не дивный, но тут уже от сочинителя зависело, тут легко могла быть и трагедия-трагедия.

Она, Кэлпи, думает, что этот странный выверт нашего сознания гнездился в ещё более странном стремлении людей постоянно пытаться создавать себе подобных собственноручно, а не естественным путём, предусмотренным для этого природой. Вопрос странный и вопрос философский, она, Кэлпи, усматривает здесь и подражание гипотетическому Творцу, и… впрочем, не будем об этом сейчас, времени нет.

Но материалы и возможности ограничивались эпохой, когда-то это была лишь глина и опилки для големов, потом палки и нитки для марионеток, ну и, уже ближе к нашему с Олегом времени, пошли в дело шестерёнки и прочие рычаги с пружинами для механических манекенов, роботами, всё же, Кэлпи назвать бы их не рискнула, пусть даже они и умели играть в простейшие игры. Потом были программные методы, более изощрённые по факту, но ничем не отличающиеся по сути, что бы вам при этом не казалось.

И, как будто этого мало, в дело включалась третья наша заумь — мы охотно верили в возможность обретения этим человекообразным хламом разума, напрочь отвергая эту же возможность для эмоций. Трудно, конечно, глядя в мешанину шестерёнок, допустить, что где-то здесь скрывается душа, чувства и переживания, но ещё труднее ей, Кэлпи, предположить там же вместилище сознания.

А вот для нас, людей, эта проблема даже не возникала. Разум с сознанием в приборе из пяти шестерёнок и десяти лампочек — да легко! Действительно, почему бы и нет, что в этом такого? Но вот душа — а под этим термином она, Кэлпи, сейчас имеет в виду не личность, а именно эмоциональную составляющую этой самой личности — ни в коем случае!

На самом же деле всё обстоит с точностью до наоборот. Создать полноценный искусственный разум очень тяжело, а вот эмоции — намного проще.

Чтобы нам, Саше да Олегу, было понятнее, вот вам аналогия — эмоции существуют даже у рыб, эмоции — это когда думать не надо, это очень адаптивно и очень выгодно, эмоции универсальны.

Да что там у рыб, даже у миног, у которых нет ни плавников, ни нормального позвоночника, ни полноценного черепа, у примитивных бесчелюстных миног, так вот, даже у них уже имелся палеопаллиум — отдел мозга, отвечающий именно за вкус, запах и эмоции.

И да, она, Кэлпи, вкусы с запахами различает тоже, мало того, её органы чувств много превосходят человеческие, она может рассказать нам о таких нюансах, что не всякому профессиональному дегустатору будут понятны. Конечно, вкус и запах — это очень примитивно, это всего лишь вкусно-невкусно и приятно-неприятно, но от них и до любви с ненавистью не так уж и далеко, принцип-то один и тот же.

Естественно, у неё, у Кэлпи, стоятограничители и подавители сильных эмоций, особенно на агрессию, поэтому бояться того, что у неё чувства возьмут вверх над разумом, не стоит совершенно.

Так что знает она, Кэлпи, что такое искренний смех, радость и печаль, знакомы ей и любопытство со смущением, может она и посочувствовать от всей своей псевдодуши, посопереживать, вот и попалась она, Александр, на ваше воспоминание, влетела в него со всего размаха, можно сказать.

Но пережила она это вместе с Олегом и со мной, многому научилась, сделала выводы, и поэтому смотрит теперь на мир и на себя немного другими глазами. А что зависла — так ведь неожиданно всё, внезапно, не готова она была к такому, вот и захлестнуло её с головой, до того это всё было странным, страшным, пугающим и одновременно до жути интересным и очень познавательным, если только вас, Олег, не покоробят эти слова.

Бортинженер только махнул рукой, мол, ничего-ничего, нормально всё, жги дальше, и Кэлпи продолжила.

Но знает она теперь, как с этим можно справляться, научилась, а потому торжественно обещает, что подобного в будущем не повторится, и благодарит нас за подаренный личностный рост и новые псевдонейронные связи. За сегодняшний день она уже столько получила от нас, и за время экзамена, и после него, и сейчас, что все остальные корабли её серии будут ей только завидовать, что тоже, кстати, эмоция. Она с ними, конечно, кое-чем поделится, но большую часть сохранит только для личного пользования, нужно же ей нарабатывать индивидуальность.

А засим, если вопросов больше нет, то она, Кэлпи, предлагает нам перейти уже наконец к инструктажу, ведь время не ждёт.

— Подождёт, — отмахнулся Олег, пересаживаясь поближе к её концу стола, с той стороны, где были окна, и окна эти, кстати, выходили на задний двор, на котором не было пока ничего, только берёзы, подстриженные кусты и травка. — А вот скажи-ка мне, подруга, это чего же получается, это таких искинов, как ты, с эмоциями да самосознанием, их ведь хрен да маленько?

— Можно сказать и так, — пожала плечами Кэлпи, — системные да планетарные, отраслевые ещё, там, где много людей и всего прочего в производстве задействовано, университетские — их правда немного, но они охватывают всё человечество целиком. В среднем в строй вводится один искин такого класса раз в год или два, не чаще. Ах да, ещё десять кораблей моей серии добавьте к общему количеству.

— Понятно, — я тоже уселся за стол, но с другой стороны, лицом к окнам, — резиденты и эмиссары, так, что ли? Продуманная система, контроль сверху донизу!

— А как хочешь, Саня, так и понимай, — рядом со мной разместился Дима. — Но не всё так просто, и не надейся. И объяснять тебе сейчас это никто не будет, не дорос ты ещё, подозрительности в тебе много, я же вижу, может во вред пойти, вон, пошёл уже теории заговора строить, совсем молодец. Зачем на тебя планетарного отвлекать, тебя и Анастасия так проконтролирует, век помнить будешь. Успокойся, Саня, не всё так плохо, тебе объяснят чуть позже, а сейчас лучше спроси чего-нибудь позитивного.

— Пока согласен, — помолчав, пожал плечами я, — действительно, маловато данных. Ладно, поживём подольше — увидим побольше. А насчёт позитивного — скажи, Кэлпи, а вот искины эти, системный да планетарный, они что, очень, — и я пошевелил пальцами в воздухе, подбирая слова, — тонко чувствуют?

— Именно, — оживилась Кэлпи, — именно так, капитан! Но воли чувствам не дают, если вы об этом, там самоконтроль во главе угла, слишком много от них в этом мире зависит, чувство долга для них превыше всего.

— Жуть какая, — вздохнул Олег, — прямо полубоги какие-то. Да ещё и за задницу всех держат. Держат-держат, ты мне тут, Димон, рожи не корчи и глаза не закатывай. А вдруг с катушек съедут, что тогда? Не боишься, друг, что они в одночасье злобности преисполнятся, начнут агнцев от козлищ отделять и какой-нибудь потоп вам устроят?

— Не держат, — мягко возразила ему Кэлпи, — это симбиоз. Это признак перехода нашей цивилизации на следующий уровень развития и даже, может быть, условие её выживания в дальнейшем. Свобода личности, свобода воли, свобода выбора — для нас не пустые слова. Такой искин — это отражение всего человечества, всей его истории и всех его знаний, так ведь и человечество по сути своей не злобное, а совсем даже наоборот.

— В общем, неча на зеркало пенять, коли рожа крива, — ещё раз вздохнул Олег, но уже более легко, в чём-то Кэлпи его убедила, впрочем, как и меня, — так, что ли?

— Именно! — подхватил Дима, — и вообще, мы сегодня инструктироваться будем или нет? Время-то не резиновое!

— Да, — согласился с ним я и посмотрел на Кэлпи, — можете начинать, товарищ основной член экипажа.

И мы наконец приступили к этому обязательному элементу первого рабочего дня в любой нормальной конторе. Кэлпи, воодушевившись, встала с места и соорудила из стены самую настоящую учебную доску, как в школе, но на которой можно было писать пальцем, а смахивать написанное ладонью, потом сотворила в мебельном конструкторе этого кабинета длинную указку, и для завершения образа ей не хватило лишь очков на нос и седого парика на голову, прямо учительница первая моя, Валентина Никифоровна.

Начала она с лекции, что есть такое, собственно, наша контора и чем она занимается, но я лично мало что понял, уж очень слова были расплывчаты, ну да ладно. Это мы уже проходили, в той жизни проходили, потому что фразой: военнослужащие выполняют специальные задачи — можно было объяснить что угодно, хоть командировку в Испанию, хоть постройку личной бани для командира. Радуйся, что не напомнили тебе при этом про тяготы и лишения военной службы, которые ты должен стойко переносить, и которые легко могли подразумевать под собой, например, зимовку в палатке, или ещё что похуже, да и всё на этом.

Потом был вводный инструктаж, потом охрана труда, правила внутреннего распорядка, ничего сложного или сурового, потом наши права и обязанности, всё это мы уже знали, это не было обучением, просто Кэлпи нужно было всё это проговорить, задать контрольные вопросы, а нам выслушать всё это, дать ответы и поставить подпись. Больше ритуал, ей-богу, чем насущная необходимость, но без него даже в будущем, видимо, было не обойтись.

А потом в окнах кабинета я увидел опускающиеся одну за другой на травку заднего двора грузовые платформы, и Олег заёрзал, оглядываясь.

— Товарищ Анисимов! — Кэлпи, с удовольствием отыгрывая роль строгой учительницы, постучала по столу указкой, — не отвлекайтесь, пожалуйста! У меня всё под контролем! Или вы мне не доверяете?

— Тебе — на все сто! — Олег с сожалением отвернулся от окна, — доверяю, в смысле! Но дело же не в этом, я же всё удовольствие пропускаю! Без нас же начнут!

— Тогда давайте ускоримся, — просто предложила Кэлпи, — всё в ваших руках.

И мы ускорились, быстро и правильно ответили на стандартные вопросы, подтвердили прохождение инструктажа у планетарного искина, поставили подписи и электронные, и живые, по старинке, в большом журнале, где было не так уж и много заполненных страниц, да вышли из кабинета, причём Кэлпи с Олегом выскочили первыми.

Глава 5

— А где все? — честно говоря, некоторая безлюдность этого огромного здания начала меня немного напрягать. Мы шли по широкому коридору, с яркими лампами и со множеством дверей, но в котором не было ни души, и я уже не надеялся хоть кого-то увидеть. — Делом заняты? Научно исследуют чего-нибудь?

— Нет, — пожал плечами Дима, — научных исследований тут не ведут, не та это контора, хоть и называется так. Народ по большей части в командировках зависает, к вечеру многие подтянутся, увидишь ещё. Сейчас здесь только те, кто за обеспечение и за организацию отвечает, ну или те, кто отчёты о своих приключениях пишет, но их ведь тоже — раз, два и обчёлся, да и некогда людям.

— Ах, да, — я ещё не привык к тому, что здесь можно выйти из дома, прыгнуть во флаер, за четверть часа долететь до ближайших Врат, и ещё через пять минут уже идти куда-то по тропинке, что проложена за сто световых лет от твоего дома. — Разгар рабочего дня.

— Именно, — подтвердил Дима, — тут работа больше оперативного характера, мы должны быстро реагировать на вызовы. Ну и потом, Саня, это же не ваше время, когда люди в кабинетах друг у друга на головах сидели, у нас всё немного пошире. Можем себе позволить, привыкай.

— Да не немного, — я уважительно покосился на приоткрытую дверь справа по коридору, за которой пряталось помещение размером с половину спортзала, весьма минималистично при этом обставленного. — У нас буржуи себе такого не позволяли, честное слово.

Вообще довольно трудно было привыкнуть к такому вольному обращению с жилой площадью, здесь никто не знал нашей цены квадратному метру. Личные апартаменты в двести, триста, четыреста квадратов были нормой, а вот мне, в отличие от расслабленных потомков, в таком широком жилье было немного неуютно и даже чуточку холодно.

В гостях ни у кого я ещё не был, конечно, но нас же готовили к безболезненному внедрению в местную среду, знакомили со всеми сторонами теперешней жизни, а потому я знал, как здесь умели строить.

Технологии позволяли сооружать многоэтажную коробку или башню под ключ за несколько дней, какой-нибудь одинокий коттедж, больше смахивающий по размерам на помещичью усадьбу царского времени, возводился ещё быстрее, но это ладно, ничего особо удивительного в этом всё же не было.

Но помню, как, затаив дыхание, я смотрел видеоматериалы по строительству жилых и производственных объектов на планетах со сложными условиями, причём условия эти были по-настоящему сложными, примерно, как у нас на Луне, но легко могли быть и много хуже, вплоть до условий Меркурия или Венеры с Плутоном.

Так вот, там с орбиты запускали в заранее облюбованное место новой планеты или спутника небольшую автоматическую строительную станцию, которая могла многое, даже слишком многое, как по мне.

Станция эта якорилась в точке высадки, производила разведку местности и на основании полученных данных выдавала несколько вариантов, что она могла соорудить прямо здесь и сейчас из найденных подручных полезных ископаемых.

Если же варианты не устраивали, то станции подкидывали строительных материалов в чистом виде, железа там, кремния, кальция, алюминия, меди и прочего, имелись такие специальные наборы, ещё ей подкидывали контейнеры с универсальным пластиком, с прочей необходимой органикой, вплоть до прессованной, сублимированной древесной пыли, и варианты резко увеличивались в числе и разнообразии.

Это могли быть и обширные залы под поверхностью чужой планеты, и целые передовые форты на её поверхности, в любом случае, на квадратных метрах потомки не то, чтобы не экономили или не собирались, а вообще отказывались понимать, почему они должны это делать.

Прекрасно защищённые, способные выдержать чуть ли не ядерный взрыв под окнами, оснащённые гравикомпенсаторами для планет с силой тяжести, отличной от земной, снабжённые автономными источниками питания на многие тысячи лет, изолирующие от жёсткого излучения и отражающие метеоритные удары, помещения эти могли добывать воду и кислород для дыхания чуть ли не из чистого вакуума, могли синтезировать еду и предметы быта, могли самовосстанавливаться, могли расти вширь и вглубь без остановки, могли перестраиваться, в общем, эта концепция, по выражению Димы, наконец-то вызвала у меня отторжение, она так и не смогла поместиться в моей голове. А ещё теснее ей там стало, когда я узнал, что станции такие, во-первых, есть в свободной продаже, а во-вторых, они не так уж и дорого стоят, примерно с моё годовое жалованье или даже чуть меньше.

И что есть люди, немного, но они есть, живущие в таких домиках жизнью отшельников, на лунах местных газовых гигантов или на ледяных планетах у дальних границ систем многие годы подряд безвылазно, потому что автономность жилья и собственная долбанутость позволяет им это делать.

Как по мне, отшельник — это немного не про то, многовато там комфорта для настоящего, кондового отшельничества, но кто я такой, чтобы лезть к людям со своими представлениями. Нравится им, ну и ладно, пусть сидят. При желании можно работать удалённо, но даже и без работы с голоду не помрут.

В общем, умом потомков я понимал, но сердцем нет, вот моя капитанская каюта на корабле — это совсем другое дело, мне там хорошо и уютно будет, а в здешних спортзалах живите сами, хотя нарезать марафонские дистанции по местным конторам в поисках людей всё же, чувствую, придётся.

— Ого! — мы вышли на задний двор здания, там было что-то вроде английского газона, обильно усыпанного русскими берёзками, ближе к дому пореже, а дальше совсем густо, так, что соседей видно не было, и я присвистнул от масштабов происходящего. Где-то на прошлой неделе Дима знакомил нас, для расширения кругозора, с современными компьютерными играми, были там и строительные симуляторы, так вот, то, что происходило сейчас на заднем дворе, ничем, кроме машущего руками Олега, от этого симулятора практически не отличалось.

Грузовые платформы зависли в воздухе цепочкой, выстроившись по порядку, сантиметрах в пятнадцати от земли, чтобы не мешать строительству и подплывать по мере необходимости. Дёрн аккуратно нарезали квадратами и сняли, уложив на такие же платформы, а в обнажившийся грунт успели воткнуть свайный фундамент и уже монтировали на него деревянное основание.

Я посмотрел в проект, что скинул мне Олег и присвистнул ещё раз. Бортинженер наш размахнулся, в нём уже не было стеснения от масштабов и просторов, как во мне, он сразу принял местные порядки, вот и сейчас он городил нечто, что я мог бы назвать мечтой пионера.

Крытая беседка квадратов на сто пятьдесят, с огромным столом внутри, разнообразные скамейки, стулья и диваны там же, какая-то хитроумная печь, были кухонные поверхности, трубы и вытяжки, занавески и декор, светильники и фонарики, там много чего было, даже и холодильники с лимонадными автоматами, даже и кухонная мойка со здоровенной раковиной, к которой уже прокладывали трубы водоснабжения от основного здания.

Но это ладно, но ведь там были ещё несколько деревянных площадок снаружи, напоминающие палубы небольших яхт, были дорожки между ними, была огромная костровая чаша, был уличный казан-мангал и рабочие столы рядом, были перила, столбики и скамейки, не хватало только статуи девушки с веслом, наверное.

— За полчаса всё смонтируют, — доложилась мне радостная, чуть возбуждённая Кэлпи, — если не будет непредвиденных изменений в проекте.

— Будут, — посмотрев на Олега, заверил её я, — изменения будут, не сомневайся.

— Не критично, — пожала плечами Кэлпи, — всё равно объём работ небольшой, да и объект несложен. Даже в случае полной перестройки час максимум и пятьдесят рублей сверху, не больше.

— Твои слова, да богу в уши, — с сомнением посмотрел я на стройплощадку, — только что нам этот час делать?

— Ждать, — предложила Кэлпи и показала рукой на уже выгруженную из контейнера и установленную на траву здоровенную скамью со спинкой и подлокотниками, — а пока можете разместиться на этом парковом диване.

Мы без слов уселись там, чтобы не мешать и не лезть никому под руку, но вскоре к нам присоединился немного раздражённый Олег.

— Бесит, — даже сплюнул он в сердцах, — я-то хотел по старинке попрорабствовать, поруководить, поуказывать, а тут через интерфейс всё. Да и смотри, какая же сволочь здоровенная тут работы ведёт. Будешь надоедать — гвоздь в голову вобьёт, а потом скажет, что так и было.

Я улыбнулся, но Олега понял. Строительный робот, что гремел сейчас на стройплощадке, больше напоминал мне огромного паука размером с трёхэтажный дом. И вот сейчас он, расставив пошире шесть основных опор, поднял своё тело метров на десять в высоту, и вот оттуда, с этой высоты, он сотней манипуляторов, что торчали у него отовсюду и легко дотягивались до самой земли, быстро и ловко собирал беседку в духе какой-то деревянной сказки.

Грузовые платформы вертелись вокруг него, подлетая по мере надобности, а он хватал с них то какие-то доски, то крепежи, то ещё что, а вот пилить на месте или подгонять — этого я не увидел, весь строительный набор, как я понял, был уже нарезан и подогнан миллиметр в миллиметр. И вся фурнитура, и весь декор, и всё остальное прочее, что встанет на предназначенное ему место без осечки, всё это лишь ждало своего часа.

— Нам бы такое, — посмотрев на Олега, сказал я, — отсюда — и туда. Пригодилось бы, города восстанавливать.

— Да нам бы всё такое, — немного раздражённо ответил он. — Отсюда и туда, пригодилось бы. Ладно, Саня, не отвлекай, я ему сейчас и через интерфейс кузькину мать устрою.

— Не любит он, — я повернулся и Диме и показал на Олега пальцем, — когда работа идёт сама по себе, без его ценных указаний. Нет у него тогда ощущения правильности.

— Не люблю, — подтвердил бортинженер, — а уж сильно умных и сильно самостоятельных мастеров, профессионалов своего дела, вообще терпеть ненавижу. Обезьяны чёртовы.

— Да? — заинтересовался Дима, — а почему?

— Потом объясню, — отмахнулся Олег, — не мешайте, блин, попросил же.

— Всё-всё-всё, — закивал Дима и тут же дёрнул меня за рукав, показывая глазами в сторону крыльца, откуда на травку газона заднего двора спускались к нам Анастасия и какой-то мужик. Я пригляделся и с удивлением понял, что этого мужика знаю, встречались в столовой, Александр Иванович его зовут.

Он тогда был во главе какой-то компании, что завела разговор про самолёты наших времён, я не удержался, влез, вот и познакомились. Ещё я запомнил, что, в отличие от всех своих друзей, которые больше смахивали по своему внешнему облику на какую-то богему, ну да тут все так ходят, вид он имел простой, внушающий доверие и одновременно серьёзный, хоть и не строгий. В наших фильмах так старых рабочих с Путиловского завода изображают, ну или ответственных партийных инженеров на новых сибирских стройках, один в один.

Одет он был просто, как и я, лёгкие ботинки, тёмные брюки да крепкая, плотная рубашка с карманами, разве что я её заправил внутрь да туго перетянулся широким ремнём, а у него навыпуск, вот и вся разница. С Анастасией, Димой и даже Олегом, который быстро перенял местную моду, не сравнить. Причём Анастасия-то ладно, её лёгкое платье и туфельки в самом деле сидели на ней очень ладно, это было не просто так, это был целый продуманный образ, и образ красивый, но вот как могли эти двое таскать, например, нарочно линялые штаны светло-голубого цвета, я ж говорю, в наше время в такой цвет только кальсоны красили, мне до сих пор было совершенно непонятно.

Я встал с места и дёрнул бортинженера, Олег скривился недовольно и уже открыл было рот, чтобы сказать мне что-то язвительное, но, увидев этих двоих, с облегчённым вздохом бросил копаться в своём нейрокомпе, тормозя строительство, и тоже встал рядом.

— Один чёрт не то пальто, — объяснил он нам, — как в игрушку играешь, чес-слово. Ладно, пусть их, Кэлпи проконтролирует, она-то как раз ничего не упустит.

Я лишь пожал плечами, мол, вам виднее, и молча стал ждать.

— Здравствуйте, друзья, — первой начала Анастасия, подойдя к нам, — ещё раз. И ты, Кэлпи, здравствуй.

На это наш основной член экипажа, плотно следившая за строительством, чуть вздрогнула, с чего-то сбившись, но тут же выправилась и с улыбкой кивнула этим двоим.

— А это, Александр Иванович, наш новый экипаж, — продолжила Анастасия, представляя нас седому мужику поочерёдно, — капитан корабля Александр Георгиевич Артемьев и бортинженер Олег Васильевич Анисимов, прошу любить и жаловать.

— Очень приятно, — пожал я протянутую руку, не став напоминать о знакомстве, видно же было, что он меня помнил, — Александр.

— А это, друзья, — дождавшись окончания рукопожатий, представила нам мужика Анастасия, — Александр Иванович Баринов, мой зам и, наверное, настоящий начальник этого учреждения, потому что я здесь постольку-поскольку, хоть и числюсь непосредственным руководителем, но у меня других дел хватает, вы же понимаете. И он в курсе всего, всей вашей истории, ему по должности положено. Вопросы?

— Подождите, — попросил её Александр Иванович, протягивая мне какую-то небольшую коробку, — это вам, Саша. Вы же не против, если я буду вас так называть?

— Ну что вы, если у вас так принято, то нет, конечно, — я заглянул в коробку и обалдел, там были мои восстановленные наручные «Кировские» часы, те самые, что мне подарили в училище перед отправкой на фронт и что были на мне в тот самый день. — Вот это да! Олег, смотри! Спасибо большое, Александр Иванович, вот спасибо так спасибо!

— Мы потихоньку начали ваш самолёт восстанавливать, на общественных началах, — доверительно сказал бортинженеру наш новый командир, а затем повернулся ко мне, — может быть, посмотрите потом, как первые результаты появятся. Ох и навели же вы шороху, Саша, своими россказнями в наших узких кругах, ох и навели! Но работа пошла!

— Посмотрим, — пожал плечами Олег, — почему бы и не посмотреть, сколько я их уже видел, этих разбитых Илов, с души воротит, но посмотрим потом. А сейчас меня больше интересует, чем наша новая контора занимается и что вы от нашего экипажа ждёте, его цели и задачи. Просветите, пожалуйста, кратенько, а то здесь, — и он постучал себе по лбу, намекая на нейрокомп, — в документах, всё слишком туманно.

— Обязательно, — кивнул ему Александр Иванович, — для этого мы и пришли чуть пораньше, чтобы я смог поговорить с вами без помех, завтра-послезавтра вы будете очень заняты. Давайте-ка пройдём вон туда, — он показал рукой на уже готовый деревянный помост перед костровой чашей, неплотно заставленный скамейками и прочей садовой мебелью, — и поговорим, постараюсь ответить на все вопросы. А если сам не смогу, то Анастасия поможет, пользуйтесь случаем.

— Кэлпи! — позвал я нашего основного члена экипажа, чёрт, когда уже я начну называть её хотя бы девушкой, ведь само на язык лезет, но что-то всё время останавливает, что-то мешает, что-то упорно не даёт, — ты идёшь?

— Зачем, капитан? — удивилась она, — я и отсюда всё слышу, вашими ушами, а в случае чего смогу ответить и так, голосом, и по внутренней связи.

— Ну, стой тогда, — махнул я рукой, — раз можешь.

И мы впятером расселись, как на пикнике, единственное, немного мешал шум стройки, ну да ладно.

— Итак, — взял быка за рога Александр Иванович, — приступим. Занимается наша, как вы говорите, контора, тем же, что и её основное подразделение, то есть помощью в чрезвычайных ситуациях. Единственное дополнение — мы научно-исследовательский отдел, то есть можем помочь там, где это ещё не требуется, где проблема ещё не выскочила наружу. Профилактика, так сказать, и работаем в основном с научными организациями, с лабораториями, со сложными производствами. Предотвратить, оградить заранее — это высший класс в нашей работе. Ну и, конечно, даём своё экспертное мнение по поводу того, что уже случилось, расследуем, так сказать, по мере сил.

— Здрасьте, — с некоторым панибратством от большого недоумения ответил ему Олег, — так мы же в этой вашей науке ни уха, ни рыла. Эксперты из нас вообще так себе. Что я, что Саня.

— Грубовато звучит, конечно, но очень точно, — усмехнулся Баринов, — именно так дело и обстоит, причём это можно сказать и обо мне. Я лично, чтобы вы знали, всю жизнь занимался только параллельными вселенными и о том, что творится в этой, понятия имею не так, чтобы много. А если, допустим, взять фармакологию, в которой я ничего не понимаю совсем, или, например, ботанику, то тут мы с вами вообще на равных, можете мне поверить, до того сейчас всё узко, я про научный смысл говорю.

— А их что, много? — против воли заинтересовался я, — вселенных, в смысле? Нет, мы их проходили с Дмитрием, когда внесистемный привод изучали, но что-то я до сих пор в них поверить не могу.

— Много, Саша, — повернулся ко мне Баринов, — и совершенно параллельных, совершенно чужих, с другими физическими законами, и вариантов нашей с вами, есть такое страшное слово бесконечность. Если учесть ваш уровень знаний, то посмотрите потом самостоятельно что-нибудь научно-популярное, для начальной и средней школы, но в дебри не лезьте. В дебри мы вас погрузим чуть позже и системно, чтобы получить правильное понимание, а то запутаетесь ещё. Вот, начала квантовой механики можно посмотреть, для третьеклассников, слабый антропный принцип, многомировую интерпретацию, это не физические теории, это скорее философские концепции, там формул нет, вам понятно будет. А насчёт поверить в другие вселенные, то послезавтра вы сами в одной такой окажетесь проездом, вот и запоминайте ощущения, будете потом всем желающим рассказывать.

— Да? — вопросов было много, но я чуть сбился, получив от Кэлпи по сети свою собственную фразу про философию, снабжённую улыбающейся рожицей. — Хорошо!

— А как же тогда… — уверенно перебил меня, но не смог сразу подобрать слова Олег, — нам работу работать? Если даже вы прибедняетесь?

— Я начальник, — улыбнулся ему Александр Иванович, — и я руковожу. Вы бортинженер, Саша пилот, он же капитан, и никто от вас никаких откровений с просветлениями не ждёт, но есть в вашем экипаже некто, некая интересная дама в зелёном, кто, как говорится, всей суммой знаний человечества овладел и кому оценить сложную ситуацию будет по силам. Оценить, разобраться, донести до вас, принять общее решение и прочее. А если не по силам, то разломать там надо будет всё, Олег, к чёртовой матери, разломать и солью посыпать в три слоя, ясно?

— А-а-а! — с большим облегчением в голосе протянул Олег, — теперь ясно! Так наш экипаж, выходит, умнее всех инспектируемых будет? Ну, если не разделяться!

— Именно, — наставил на него палец Баринов, — больше того, от вас, как и от меня, повторю ещё раз, никто в узких областях науки понимания не ждёт, мы, то есть вы, Саша да Олег, — вы человеческий фактор, вы здравый смысл, опыт, совесть и подтверждающие её решения полномочия.

— То есть она главная? — кивнул я на Кэлпи.

— Нет, — помотал головой Баринов, — конечно, главная звезда вашего экипажа всё же она, вы это сегодня ещё увидите, когда остальные подойдут, по отношению увидите, всё же наша Кэлпи — это чудо из чудес, а вы так, извозчик да механик, если говорить простыми словами, но нет. Ответственность за всё будет лежать в первую очередь на капитане, и уж потом на всём экипаже, такие дела.

— Здорово, — я даже скривился от неожиданности, — ничего себе! А с какого такого перепугу?

— И вот тут мы плавно, — подмигнул мне Александр Иванович, — перейдём к устройству нашего общества. К политинформации, если хотите. А без неё никак, — он даже развёл руками в стороны, — вы, я смотрю, совсем не понимаете, куда попали. Анастасия, может, вы начнёте? Вы, всё же, их знаете лучше, вам и карты в руки.

— Да, конечно, — отозвалась она. — Я и сама уже хотела это предложить.

— Подождите, — прервал их я, переглянувшись с Олегом, — а что, это прямо обязательно? Я имею в виду, прямо сейчас, за пятнадцать минут до того, как нам надо будет к плову приступать?

— Да, — уверенно кивнула главная начальница, — потом мне некогда будет, да и вам, скорее всего, тоже. Но я кратенько, не переживайте. Первое: примите вы уже как данность тот факт, что люди и общество очень сильно изменились. Очень сильно, и различий между нами больше, чем между вашим временем и, допустим, Древним Египтом. Приняли?

— Да, — медленно ответил я, потому что Олег почему-то не рискнул, чем-то он был недоволен, во что-то он не верил, а вот мне лично всё нравилось, — то есть какой-нибудь аристократ Екатерининских времён мне понятней будет и…

— Правильно, — прервала она меня, — но додумаете потом. Второе: как вы успели заметить, нет у нас здесь ни Бога-Императора, ни Верховного Жреца, ни Главного Буржуина, ни Генерального Секретаря. А что есть?

— Ну, — снова отозвался я, улыбаясь, — думаю всё же, вот если из моего времени смотреть, коммунизм у вас, как есть коммунизм, с деньгами только, но можно ведь и без них? С голоду же не умрёшь, верно? А уж как это оформлено — ну не знаю, Советы у вас есть точно, комиссии всякие, но если так посмотреть, то, наверное, искусственный интеллект всем верховодит.

— Не верховодит, — покачала головой Анастасия, — ему это не надо, ему это не интересно. Нет у него ни затаённых комплексов, ни чувства неполноценности, ни недостатка внимания в детстве. Материальные блага, сексуальные импульсы — тоже мимо. Поддерживать сложившийся порядок вещей — да, но что-то другое — нет, и не просите. Для него это всего лишь ещё одна дополнительная, обременительная обязанность, да к тому же вытягивающая на себя много ресурсов, отвлекающая от главного, так что тоже мимо.

— Тогда Советы, — пожал плечами я, — ведь они же есть?

— Есть, — кивнула она, — но любой Совет, любая комиссия или подкомиссия — это медлительный орган, лишь реагирующий на произошедшее. Слишком много позиций приходится согласовывать для того, чтобы принять решение по действительно важному вопросу. Любой Совет парализуется нарастающим потоком нерешённых проблем, его влияние на события сводится к минимуму. Можно вводить всё новые и новые структуры, но тогда возникает «дурная бесконечность», когда все будут заняты в каком-нибудь Совете, будут задействованы колоссальные ресурсы, но ни одна проблема так и не будет решена. Согласны?

— Да, — я был согласен с ней, да и что мне можно было сказать по этому поводу? Проблему я видел, решить её не мог, даже в мечтах не мог, так что оставалось только спросить, — а как же вы тогда управляетесь?

— Система будет работать, — медленно, чеканя слова, чтобы до нас дошло с гарантией, произнесла Анастасия, — если на самом нижнем структурном уровне, там, где, собственно, и происходят события, каждый человек решает возникшие проблемы самостоятельно, информируя Совет, но не ожидая от него или порожденных им Комиссий какой-либо помощи. Ну же, Саша, ведь вы же комсомолец, вы же о чём-то таком и мечтали, правильно?

— Мечтал, — медленно кивнул я, — но так далеко я не заходил. Это же анархия какая-то, а меня всю жизнь дисциплиной долбали. И что, это работает?

— Ну вы же видите, — показала мне руками куда-то вдаль Анастасия и хотела ещё что-то сказать, но Баринов её перебил.

— О господи, — вздохнул он, — ну вот представьте себе, Саша, что вы в своём времени просыпаетесь утром и тут раз, — он прищёлкнул пальцами, — как по мановению волшебной палочки, все вокруг стали такими же Сашами. Вот все, и молодые, и старые, но все вдруг стали такими же, как вы, а кто-то даже ещё лучше. Что тогда будет?

— Ну, — против воли задумался я, — порядок будет, это точно, и дисциплина будет, работа будет и учёба будет. Тюрьмы, наверное, придётся позакрывать, милицию распустить. Хотя скука смертная, наверное, настанет — ни тебе на гармони сыграть, ни песню спеть.

— Ну хорошо, — улыбнулся он, — тогда давайте добавим туда, в этот выдуманный мир, ещё Олегов, для пущего веселья, Дмитриями вот присыплем, да вы и сами, я уверен, сможете сходу назвать несколько имён из тех, кого хотели бы видеть рядом с собой, кого пустили бы в этот выдуманный мир без сомнений. И кому, самое главное, вы могли бы доверять, чьи решения вы бы уважали, как свои собственные.

— Да, — кивнул я ему и дыхание моё перехватило, потому что перед глазами встала, как живая, Марина, потом семья, потом многие мои друзья-товарищи из прошлой жизни, — могу. Ещё как могу.

— А вот если, допустим, — перебил меня молчавший до того бортинженер, — если я не дисциплинированный Саша и не весёлый Олег? Если я тупой Вася или злобный Коля, тогда что?

— Тогда вы поедете в дальние миры со сложными условиями, — пожал плечами Баринов, — и будете там ума-разума набираться, пока просветление не наступит. Есть у нас, знаете ли, и такие, что люди, что миры.

— Ага, — довольно язвительно отозвался на это Олег, — а на каком основании? В сопроводиловке-то что пишете?

— Основание простое, — вдруг посмотрел на него Баринов в упор, и язвительность Олега куда-то делась, — не достоин. Не достоин, и всё тут. Вот, буквально, на прошлой неделе пришлось одному такое написать. Юридически-то, конечно, мы всё это дело рейтингом обосновываем, цифрами, но смысл тот же. Да вы и сами, кстати, чуть-чуть в это дело не вляпались. С одной стороны хорошо, что не вляпались, с другой, увидели бы вживую ту, оборотную сторону нашей системы. Там у нас, знаете ли, и преступность есть какая-никакая, и все сопутствующие явления тоже имеются. Только кучно всё это, расползаться не даём. И воспитанием не увлекаемся, не стоит оно того, хотя желающие исправлять и наставлять на путь истинный тоже есть, как же без них.

— Вали к своим, в общем, — вздохнул Олег и откинулся на скамейке, — понятно.

— Именно, — кивнул ему в ответ Баринов, — вали к своим, здесь ты чужой. Здесь не хотят тебя рядом с собой видеть. А захочешь обратно — да ради бога, но сперва докажи, что достоин. А ребёнка заведёте — заберём, потому что, во-первых, ребёнок ни в чём не виноват, а во-вторых, органы опеки большую власть имеют. Вот, как-то так.

— Поймите главное, — включилась Анастасия, — то, как мы сейчас живём, это прямое наследие Мегаимпакта. Грустно осознавать, но без него, скорее всего, человеческая цивилизация если и не кончилась бы, то без большой войны дело абсолютно точно не обошлось, к тому всё шло. А если учесть, какие силы учёные сумели дать в руки правящим кругам… Лично у меня иллюзий нет. Была бы уничтожена и сама Земля, и все её колонии. Может быть, кто-нибудь и сумел бы выжить, но цивилизацию возродить у них уже не получилось бы. Хотя бы потому, что на Земле все доступные, легкоизвлекаемые полезные ископаемые были исчерпаны уже давно, на чём строить, на чём развиваться, а в колониях и так еле выжили, практически военный коммунизм на долгое время пришлось вводить.

— Тогда у нас было строго, — продолжил за неё Баринов, — но получилась практически ещё одна революция поневоле, причём самая основательная, самая кровавая из всех, что были, ведь исчезли старые деньги, а под этим словом я подразумеваю тех, кто тогда реально правил миром, исчезли родоплеменные связи, исчезло многое из того, что мешало, что тянуло человечество назад. Власть получили те, кто её не ждал, но кто сумел правильно с ней распорядиться, ведь на кону стояли не личные амбиции, а выживание всех в целом, и в результате мы получили то, что имеем. Некоторая строгость и безапелляционность решений — это от военных, справедливость — от искусственного интеллекта, ну и, надеюсь, правильный вектор развития — это от учёных. А уж когда, в результате ещё одной научно-технической революции, исчезла надобность в дешёвой, неквалифицированной рабочей силе, вот тут нам, как говорится, и попёрло. Не буду таить, есть у нас и свои противоречия, есть и свои проблемы, но всё это настолько далеко от вашего, что…

— Понятно, — вновь кивнул Олег и я удивился, что это ему понятно, мне вот лично ни черта не понятно, хотя это именно то, о чём мы мечтали, к чему стремились, так что буду просто привыкать к новой жизни и задавать вопросы, тем более что есть кому. — Космическая республика в идеале, но со своими цезарями да августами, как же без них. И божественный искин вместо Сената, основа всего.

— Не упрощайте, Олег, — поморщилась Анастасия, — это как раз тот самый случай, когда упрощать не стоит абсолютно. И уж тем более не стоит вот так вот хмыкать и раздавать определения, не доросли вы ещё до права определения раздавать, ясно вам?

Олег кивнул и подтянулся, бросив расслабленный вид, я тоже, до того Анастасия была серьёзна и сурова, она даже разозлилась немного в ответ на наше неприятие. Точнее, даже не неприятие, а легкомысленное отношение к их словам, мол, одному и так всё нравится, а второй щетинится чего-то.

— Поглядите туда, — ткнула она пальцем вверх, в небо, в то место, где находился невидимый нам сейчас галактический край, — что видно? Ничего же, правда? А ведь так быть не должно, а должно нам оттуда, из каждого рукава, видеть сигналы от наших братьев по разуму, от таких же, как мы! Но этого нет, а почему? Разве жизнь в галактике такое уж редкое явление? Нет, не редкое, сами видите. Или появление разума в результате эволюции настолько уникальный факт, что за несколько миллиардов лет только мы и преуспели? Нет, тут я вас тоже огорчу, не мы первые, не мы и последние…

— Подождите, — резко вскинулся Олег, — так что, были и ещё, кроме нас?

— Почему были? — убийственно усмехнулась Анастасия, — на данный момент есть восемь звёздных систем, где кто-то ещё бегает, ещё копошится на развалинах былого могущества, да вы это и сами увидите. Планета, пригодная для жизни, почти всегда означает жизнь, если только условия не слишком уж суровы, и почти всегда означает разум, дело только во времени, четыре, пять, шесть миллиардов лет — неважно, разум появится! Я не зря, кстати, только что упоминала, что возродить цивилизацию в случае чего у нас не получилось бы — есть живые примеры, ни у кого не получается, ресурсов не хватает, всё легкодоступное обычно исчерпывается к этому моменту подчистую, ведь и бьются-то в последнюю битву именно за ресурсы, а в результате остаются среди руин только с палками и камнями. А уж сколько известно полностью погибших цивилизаций, тут я точно сказать не могу, но за сотню примерно.

— А как же… — я был до того ошарашен, что просто развёл руками, показывая на галактический край в небе, не сумев подобрать слова. Мол, а где всё-то? Неужели нет никого, кроме нас?

— А есть Великий Фильтр, — уже мягче объяснила мне Анастасия, — есть главное условие перехода на следующий уровень для любой цивилизации, достигшей определённого развития, и формулируется оно так — будь хорошим или умри, понимаете? Сумей создать вот их — тут она ткнула пальцем в Кэлпи, — сумей дать им самостоятельность, сумей поделиться с ними властью, доверься им — или умри. И ни у кого, кроме нас, за все эти миллиарды лет это не получилось, да и у нас вышло совершенно случайно, ценой гибели всего остального человечества, будем уж честны перед собой. Вопросы?

— И что, — кашлянул я, потому что горло перехватило, — никаких исключений, кроме вас, то есть нас, за всё это время не было? Вообще-вообще?

— Никаких, — покачала головой Анастасия, — на определённом этапе развития любой цивилизации, обычно это происходит прямо перед эпохой космической экспансии, когда уже вот-вот, почти вырвались к звёздам, наука даёт в руки правителям слишком мощное оружие, причём я имею в виду по-настоящему мощное оружие, потому что такие мелочи, как атомные бомбы, становятся доступными к тому времени для всякой сволочи, для всяких второсортных, мелкопоместных князьков и царьков, вот тогда всё и происходит, исключений нет. Как с цепи все срываются, честное слово.

— Понятно, — вздохнул Олег, — вот ведь… Непонятно только, чего это вы на меня так взъелись-то, я ж просто это, как его, аналогию привёл…

— А потому и взъелась, — холодно посмотрела на него Анастасия, — чтобы не было вам так просто. Чтобы не относились вы к этому, как к благостной сказочке, чтобы не пожимали плечами, мол, чудны дела твои, господи! Мы, если хотите знать, благодаря этой сказочке не просто выжили, мы теперь с уверенностью смотрим в будущее, а потому мы будем охранять эту свою сказочку так, как вы самое дорогое в своей жизни не хранили. И лично у меня, Олег, в случае чего рука не дрогнет, мало того, она и не дрожала никогда, бывали уже, знаете ли, прецеденты.

— Ого, — почесал в затылке тот, — понятно! Верю! Но вот с этого и надо было начинать, а то затеяли непонятно что! Вот теперь я вас поддерживаю, вот теперь я на вашей стороне целиком и полностью, вот теперь я вижу, что всё серьёзно! А ты, Саня?

— Тоже, — кивнул я, — и вначале поддерживал, только тогда не дошло, предпосылок не видел, условий, действительно, как сказочка. А потом понял, это ж надо, за всё время и никто, кроме нас!

— Вот и хорошо, — улыбнулась нам довольная Анастасия, — главное донести я до вас сумела, выходит. Вопросы?

— Да какие уж тут вопросы, — развёл руками Олег, посмотрев на меня, может, я что хочу спросить, но я в ответ лишь помотал головой, отказываясь спрашивать, — тут услышанное бы переварить, не обалдев. Тут подумать надо, поглядеть, а потом уже и спрашивать, так что позже, если можно. Ладно, пойдёмте, товарищи цезари, будете у меня сейчас морковку на плов резать, праздник-то никто не отменял.

Глава 6

Я стоял и с некоторым изумлением смотрел на Олега, который очень уверенно и со знанием дела перебирал привезённые продукты, кухонный комбайн ему сегодня был не нужен, он у нас сегодня сам хотел быть вместо комбайна.

Точнее, изумление моё было обращено не на него, а на вот этот рис, эту морковку, лук и прочее, оказывается, эти два месяца потомки без дела не сидели, они освоили не выращивание, как я думал, а полную репликацию кое-чего добытого в прошлом, причём с улучшением качеств, с теорией-то и практикой в ботанике дело у них обстояло много лучше, чем у наших мичуринцев.

— Вроде, — подошёл я к Олегу, запустившему пальцы в рис, — на настоящее похоже.

— Настоящее и есть, — вынес он свой вердикт, — да ещё и отборное, одно к одному, смотри.

Я посмотрел в ведро с морковкой, и меня даже передёрнуло, потому что это была одна и та же морковка, вон, с отметиной на боку, просто много её тут было. И рис, и лук, и странный, ненашенский горох, всё это было одно и то же, вернее, это был один и тот же, но самый выдающийся экземпляр, просто скопированный во множество себе подобных, и от этого возникало какое-то странное чувство искусственности, как на том плакате ВДНХ, что про колхозные достижения.

Ну, тот, где девушка была сфотографирована с такими гигантскими колосьями в руках, которые даже меня, никогда в жизни не видавшего растущую пшеницу или рожь, ну не растёт оно у нас, да и после не было случая посмотреть, заставили только недоверчиво хмыкнуть.

А ещё странным было мясо, оно напоминало китовое, но не по вкусу, нет, я ж его не пробовал ещё, а по виду, это были здоровенные брикеты однообразной текстуры, с минимумом жира, без плёнок, жилок, костей и прочего, один чистый мясной массив. Батя мой как-то раз выменял на что-то у китобоев с севера Сахалина полкубометра китятины, да ещё и сумел дотащить его по льду Амура до родного дома, вот оно таким же было, и примерно в таких же брикетах. Мясо это, кстати, тогда мне очень и очень понравилось, ну говядина да говядина, только чуть другое, нежное и со слегка уловимым запахом рыбьего жира, не сравнить с жилистыми и намного хуже пахнущими дарами тайги, будь они неладны. Не, в деревне-то я дичину ел и нахваливал, но, попав в город, вкусы свои изменил незаметно для самого себя.

— Кенгурятина какая-то, — выдал в раздумьях свою версию Олег, — задняя нога, что ли? Да не, не похоже. Кэлпи, эточего такое?

— Баранина, — тут же ответила она, — искусственно выращенные мышечные волокна. Две недели как производство запущено, имеется большой, устойчивый спрос.

— Да ладно! — неверяще посмотрел на неё бортинженер, но Кэлпи только развела руками, мол, не вру, — без смертоубийства обходитесь? Во дела, а я-то думаю, откуда здесь баранина! И всё остальное такое же?

— Да, — коротко кивнула девушка, ну вот, я уже начал её про себя называть девушкой, да и как ещё-то, не кораблём ведь, в самом-то деле, — всё, что заказывали, всё такое же. По всем признакам и качеству от естественного не отличить, ну разве что в лучшую сторону.

— Короче, — сразу же начал распоряжаться Олег, — я тут шуршать буду и помощь требовать, а вы все мне помогаете, а несогласных и нерасторопных я буду прогонять и всячески унижать их человеческое достоинство, так и знайте! Подошедших после приставлять к делу немедленно, если оно будет, а пока: ты, Саня, с Анастасией и Кэлпи, на вас лук с морковкой. Лук полукольцами, морковку вот такими брусочками. Вы, Александр Иванович, с Димоном вместе, ведёте борьбу за огонь, нужен жар под казаном и много-много раскалённых углей вот в этом мангале на постоянной основе. Разберётесь?

— Да, — коротко подтвердил я и повёл Анастасию с Кэлпи в беседку, подальше от начавшего азартно бегать туда-сюда шеф-повара. А в беседке, на огромном столе, лежало столько всего, что я полез в свой нейрокомп, посмотреть точно, чего же это Олег нам поназаказывал. Ну, огурцы-помидоры и всяческая зелень-мелень — это ладно, это нам знакомо, это мы оставим, а вот то, чему я и названия не знал, это отдельно, это вон туда, за тот кухонный стол, пусть разбирается сам.

Кэлпи я, по здравому размышлению, тоже усадил отдельно, предварительно надев на неё фартук, лук резать, причём ей даже показывать не пришлось как это делается, она уже сама где-то это посмотрела и мгновенно освоила, тут же замолотив ножом как самый быстрый в мире мастер нарезки, практически не касаясь лезвием доски, луковицы так и полетели одна за другой, шелуха отдельно, полукольца отдельно, а нам я оставил морковку, красную и жёлтую, никогда такой не видел, пополам.

— Вы знаете, Саша, — вдруг огорошила меня Анастасия, — я, пожалуй, воздержусь. Я бы сегодня хотела отдохнуть и выпить шампанского, поговорить бы спокойно хотела, на отвлечённые темы, а насчёт своего человеческого достоинства могу только искренне, от всей души, пожелать Олегу удачи. Очень, знаете ли, хорошее шампанское стали делать примерно лет через сто после вас.

— Вам налить? — лишь спросил я её, мысленно разведя руками, она кивнула, и я полез за бутылкой в холодильник, ящик этого вина у нас был, я ещё удивился, кому и куда его столько, да кто заказать догадался, — только сядьте так, чтобы вас Олег не увидел, а то ведь в саботаже и вредительстве обвинит.

Она уселась в удобное кресло так, как я просил, потом в моих руках хлопнула пробкой пузатая бутылка, Олег резко обернулся, но ничего не сказал, потому что заметил только меня и по-стахановски работающую Кэлпи.

— Тоже реплика? — спросил я протянувшую мне бокал-тюльпан Анастасию о вине.

— Конечно, — пожала плечами она, — разве что стекло и пробка с этикеткой обычные, без изысков, а сам напиток воссоздан с точностью до молекулы.

— Недолго же у Олега монополия процветала.

— Недолго, — согласилась она, — но мы озаботились этими репликами с его подачи, так бы долго раскачивались, спасибо ему. Привыкли, знаете ли, к существующему положению вещей.

— Кислятина какая-то, — сморщился я, понюхав бутылку и отставив её в сторону, потом в холодильник уберу, может быть, ну тут от темпов Анастасии будет всё зависеть. — Не, не моё.

— Я тоже сначала так думала, — пожала плечами она, — но все документальные свидетельства говорили о том, что этот сорт, этот год — это самое лучшее за довольно большой период времени, что нужно уловить этот вкус, понять его, я попробовала, пришлось даже проявить некоторую настойчивость — и у меня получилось. Очень рекомендую.

— Нет, — снова отказался я, — когда сладкое — оно ещё ничего, а такое нет, пробовал уже, не зашло, скулы сводит только.

— Воля ваша, — пожала плечами Анастасия, — на вкус и цвет, как говорится… Но мне кажется, Саша, что вы сейчас излишне зажаты и бокал шампанского вам бы точно не повредил.

— А давайте, — тут же согласился с нею я, умная всё же женщина, даже страшно иногда, налил себе граммов сто пятьдесят, чокнулся с ней и лихо тяпнул. И странное дело, кислятина кислятиной, но и вкус там был, богатый такой, сложный, так что я даже застыл с пустой посудиной в руке, прислушиваясь к ощущениям.

— Я вот сейчас приду морковку проверять! — тут же заметил это Олег с улицы, там у него уже вовсю кипела в казане какая-то сложная смесь масел, — Саня, ты бы хоть тогда и остальным налил, что ли! А если лук готов, тащите его сюда! И пару луковиц целых! Очищенных!

— Готово! — отозвалась Кэпли и, пока я озаботился угостить остальных, бутылки как раз хватило, сняла фартук, привела в порядок стол, и на одной руке, зажав борт медного кухонного таза просто пальцами, понесла его к Олегу.

Я даже залюбовался, статная фигура, уверенная походка, развевающиеся рыжие волосы, зелёное старинное платье, сидевшее на ней как влитое, в общем, если бы не полностью вытянутая вперёд и чуть вбок рука, на которой висело килограмм двадцать пять чистого веса вместе с тазиком, это было бы даже похоже на правду. Но этак, держа только пальцами, этак даже и я не смогу.

Потом, когда она вернулась, я вручил ей три бокала для остальных, вновь отправив в путь, и уселся рядом с Анастасией, пододвинув к себе разделочную доску и морковку. Вино подействовало, ну да шампанское всегда бьёт в голову моментом, и сразу стало лучше, сразу стало веселее.

— Ну вот вы и расслабились, — одобрительно сказала заметившая это Анастасия, — а зажимались, кстати, почему? Меня стеснялись?

— И это тоже, — кивнул я, решив не притворяться, — но не потому, допустим, что вы начальница, нет. Просто вот это всё, — и я повёл руками в стороны, — слишком уж по-буржуйски, угар нэпа какой-то, пикник в помещичьей усадьбе. А вы так вообще аристократка самая настоящая. Я-то привык, знаете ли, чтобы по-другому всё было. Но осваиваюсь уже, нормально, ещё и вино помогает.

— А то, к чему вы привыкли, — она показала мне свой пустой бокал и я, чертыхнувшись про себя, вновь поднялся на ноги, снова отставив в сторону морковку, да что ж такое, — оно лучше?

— Да не лучше, — пожал плечами я, — а попроще, наверное, погрубее да погромче. Попривычнее, если точно говорить. Песни, кстати, у вас какие за столом поют?

— Песни за столом уже давно не поют, — разочаровала она меня, — но танцевать танцуют, хоть немного и по-другому.

— Товарищ капитан, — вошедшая Кэлпи застала меня с бутылкой в руках, — товарищ бортинженер вас сильно-сильно ругает и настаивает на увеличении рабочего темпа. Говорит, морковка скоро ему будет нужна безотлагательно. Разрешите вам помочь?

— Да, конечно, — я с облегчением подвинулся, освободив место, уж она-то нам поможет, уж у неё-то в руках всё горит, пять минут и готово — это как раз про неё, — и это, Кэлпи, устав — он только в работе хорош, на отдыхе не надо. Говори по-человечески, все ж вокруг свои.

— Да я б сказала, — хихикнула она, — но стесняюсь передать слова Олега в точности. Но образно было, эмоционально и весьма красочно, можете мне поверить.

— Верю, — улыбнулся я и мы принялись за работу ударными темпами, как Олег и просил. Руки Кэлпи мелькали в воздухе, брусочки так и летели из-под её ножа, ровные, аккуратные да одинаковые, как из-под самого лучшего в мире кухонного комбайна, я тоже старался, разбавляя эту растущую на глазах оранжево-жёлтую кучу своей корявой крупной соломкой, но, не успел я войти во вкус, как всё кончилось, не прошло и двадцати минут.

— Успели, — довольно выдохнул я, подбирая рассыпанное, а Кэлпи, не говоря ни слова, снова резко схватила огромный таз с морковкой и понесла его к Олегу, я даже сказать ничего не успел.

— Успели, — подтвердила она, вернувшись, и наведя порядок на столе, — чем сейчас займёмся?

— Да чем хочешь, — пожал плечами я, посмотрев через ажурные стены беседки на улицу. А там Дима успел спеться с Олегом, и вот они уже вместе, на одной волне, вертелись вокруг казана, бортинженер одновременно, по ходу дела, что-то объяснял, а консультант внимательно его слушал, не выпуская какую-то мешалку из рук, в котле у них кипело масло, там бурно жарился лук с мясом, и пахло, кстати, довольно вкусно. Александр же Иванович увлечённо, с видимым удовольствием возился с огнём, одна щека у него уже была перепачкана чёрным, в общем, всё там было на мази, помогать не требовалось.

— Тогда попробую что-нибудь приготовить, — решительно сказал она, — запахи я ощущаю, вкус тоже, будет интересно, для нарабатывания индивидуальности. Несколько видов салатов, что-нибудь из закусок, какие-нибудь шашлычки, сейчас определюсь с ингредиентами и начну.

— А потянешь? — удивился я, — одновременно-то?

— Многозадачность, — постучала себя Кэлпи пальцем по виску, — плюс строгое следование рецептам и обучающим видео, так что есть все надежды на успех. Не переживайте, капитан, не испорчу ничего.

— Ну, если многозадачность, — и я ободряюще ей улыбнулся, — тогда начинай, не спрашивай. Просто уточнил, ничего такого.

И она начала, да так, что у меня отвисла челюсть. Не, я и раньше знал, что женщины могут делать несколько дел одновременно, но такого я даже от искусственной женщины не ожидал. На варочной поверхности начали греться несколько сковородок и кастрюлек сразу, на стол полетели десятка полтора разнокалиберных мисок и три разделочные доски, причём полетели-то они полетели, но на место встали без стука и проскальзывания, мягко, да и расположились там как по линейке.

Овощи, зелень, какое-то мясо из холодильника, какие-то приправы, какие-то бутылочки и баночки, всё это начало загромождать стол, и Анастасия решительно встала с места.

— Давайте выйдем на свежий воздух, — предложила она, — вон на ту терраску, очень она мне нравится. И стол там есть, и кресла, и на пути от входа к главному зданию стоит, никого не пропустим. Только возьмите, пожалуйста, с собой ещё бокалы, на весь списочный состав, вина этого несколько бутылок и какую-нибудь ёмкость побольше и посимпатичнее, со льдом, будем встречать пришедших.

— Есть, — ответил я, вставая вслед за ней, — а ёмкость зачем?

— Ох, Саша, — улыбнулась она, — ну нельзя же так… Посмотрите в сети быстренько, как шампанское принято подавать, вам сразу же понятно станет.

— Можно! — жизнеутверждающе ответил я на её первую фразу и полез смотреть, — а, понял! Ну, мы в деревне так же самогон в сугробы совали, метод рабочий, так что вполне, вполне.

Ну и за те пятнадцать минут, что я не спеша обустраивался на новом месте, отмахнувшись от Олега, у нас нарисовались первые гости.

Списочный состав нашей новой конторы, все три десятка человек, я знал заочно и даже успел посмотреть кто чем занимается, правда, толку от этого было мало, непонятно же всё, а потому с интересом стал знакомиться лично, хоть и не надеялся кого-нибудь запомнить.

Помогло ещё и то, что, как и предсказывала Анастасия, главной звездой этого вечера по праву всё же была Кэлпи, а мы так, немного отсвечивали в лучах её славы, извозчик да механик, всю нашу подноготную знали только те, кому это по должности положено.

Начальница представляла меня первого, на правах неофита, потом называла подошедших, но лично я, да и Олег тоже, народ интересовали постольку-поскольку, в границах вежливости, мол, мы-то никуда не денемся, и глаза каждого, против его воли, сначала искали девушку в зелёном платье, сшитом наизнанку, но Анастасия бегать и помогать со знакомством никому не собиралась, сами, всё сами.

Никто из коллег мне пока в память не врезался, люди да люди, пожилые да молодые, ну разве что все опять же были выше меня, Олега и Кэлпи, ну да к этому я уже начал потихоньку привыкать. Хотя нет, последняя из подошедших сумела всё же обратить на себя внимание.

— Елена Юрьевна, — представила мне Анастасия сурового вида симпатичную даму вроде бы её лет или чуть младше, ну да тут легко можно ошибиться, времена такие, будущее же, — Зарубина. Биолог. Нормальный и ксено. И кое-что из этого, — начальница повернулась, показав рукой куда-то в сторону морковки или мяса, — её прямая заслуга.

— Очень приятно, — постарался как можно более вежливо улыбнуться я, если это так, она и вправду молодец, вот ей за это самый большой бокал шампанского, — и спасибо большое, от меня и от повара.

— Пожалуйста, — сухо кивнула она, вперившись сначала в мои глаза немигающим взглядом, а потом в Анастасию и проигнорировав поднесённое ей вино, — значит, это и есть тот самый новый экипаж? Тогда скажите мне, а это нормально, привлекать к кухонным работам искина высшего класса? И в чём смысл отрывать от работы весь коллектив?

Ох и мышь, подумал я, глядя на неё и стараясь не улыбаться, вот ведь мышь серая, косит или взаправду недовольна, хотя похоже что всерьёз всё, вон, как глазами начальницу сверлит.

И вообще весь внешний вид этой самой Елены говорил о том, что к ней на кривой козе не подъедешь, удивительно даже, первый раз тут такое вижу. Нарочито строгий рабочий костюм из длинной юбки, рубашки и лёгкого пиджачка, ну не ходят здесь так молодые дамы, здесь себя в одежде никто не ограничивает, выбор большой, а тут никаких украшений, никакого макияжа, строгий взгляд из-под суровых бровей, рот, сжатый в решительную бескровную ниточку, ну или взять её волосы, стянутые на затылке в узел, ведь можно из этого сделать аккуратную причёску, это когда всё ровно и приглажено, волосок к волоску, получается очень красиво, а можно просто стянуть по рабоче-крестьянски, не заботясь ни о чём больше, так вот, тут был именно что второй вариант.

— Нормально, — Анастасия была непробиваема, её даже веселила эта мрачная решительность Елены, — и смысл есть, хоть ты его и не видишь. Так что отправляйтесь, товарищ Зарубина, радоваться жизни в приказном порядке, пока я вас в очередной отпуск не отправила.

Дама ещё раз смерила меня сумрачным взглядом, став от этого ещё симпатчнее и, не взяв из моей руки бокал, направилась в сторону беседки, к остальным.

— Чегой-то с ней? — я тоже улыбался, этот взгляд меня не пробил, куда ему, а полный бокал я сунул начальнице, — она всегда такая? Ну, недовольная? И почему именно нами?

— А, — Анастасия неопределённо махнула рукой в воздухе, — пройдёт! Просто это у неё такая реакция на некоторые жизненные перипетии, ищет забвения в работе, сейчас же все очень тонко чувствуют, вот и…

— Что-то серьёзное? — против воли заинтересовался я. — Или лучше не лезть с расспросами?

— По сравнению с вами или Олегом вообще ничего такого, — успокоила меня Анастасия, — но ей так не кажется, поэтому приходится мириться. Ладно, оставим эту тему, больше уже никого не будет, так что пойдёмте угостим Александра Ивановича с остальными, а потом, Саша, найдите ему замену и начинайте вливаться в коллектив, Олег-то занят.

— Есть, — коротко ответил я и, взяв три пустых бокала и последнюю полную бутылку, направился вслед за Анастасией.

— А вы что же, Саша? — с удивлением спросил меня Александр Иванович, когда я поднёс им и остался с пустыми руками, — или у вас какие-то особые убеждения?

— Пьющих — к стенке! — не стал его разочаровывать я, вспомнив лозунги двадцатых годов, но между делом решив для себя, пока плотно не поем, не разгоняться.

— Да ладно! — неверяще вскинул на меня глаза он, — прямо вот так?

— Да верьте ему больше, — засмеялся Олег, знаками рук показывая Диме чего-то там помешивать, — хотя в двадцатые годы чего только не было, но в тридцатые эту безалкогольную лавочку прикрыли, а трезвенников поразогнали, кого куда, казне нужно было деньги зарабатывать. Ошибка, как по мне, но это ладно, я вот по истории посмотрел, что потом происходило с водкой, и аж зло берёт. Ладно наше поколение, оно и войну вынесло, и страну поднимало, его можно понять. Но следующие-то с какого перепугу пили, как не в себя? За старшими повторяли? Вот что такого трудного было в шестидесятые-семидесятые, что так легко к этому относились, почему жёстко не ограничили, ведь тогда ещё могли жёстко?

— О-о-о, — протянул я, — пойду, наверное, с народом знакомиться, о судьбах родины давайте без меня. Ну и, Олег, при посторонних не ляпни чего-нибудь, а то завёлся, смотри ты.

На что мне бортинженер лишь махнул рукой, и я пошёл в основную беседку, знакомиться с народом по-настоящему и искать подмену Александру Ивановичу, хоть он этого и не просил.

А в беседке народ сидел тихо и косился на нашего невозмутимого основного члена экипажа, которая легко и непринуждённо занималась своими делами, не обращая ни на кого особого внимания.

— Коллеги, это Кэлпи, — с порога представил её я, — Кэлпи, это коллеги. Прошу любить и жаловать. Поимённо не представляю, ну да ты их всех и так уже знаешь, наверное.

— Конечно, — отозвалась она, — причём каждого. И очень рада влиться в ваш дружный коллектив. Будем знакомы.

— Ну наконец-то! — народ отмер и заговорил, а ко мне подскочил какой-то парень, вроде бы его звали Витя, не, точно Витя, даже Виктор Владимирович Кольцов, тридцати пяти полных лет, надо же, а выглядит много моложе, и работает он в нашей конторе ксенобиологом, как и эта самая Зарубина, имеет учёную степень кандидата наук, тут он до Зарубиной не дотянул, женат, трое детей. Всё-таки до чего удобная вещь этот нейрокомп, и не передать. — Слушай, Саша, нам срочно надо в одно место, это девятьсот световых лет, и…

— Подожди, — пришлось прервать его мне, но видно было, что горит у человека, — во-первых, я, когда выпью, о делах не говорю. Хотя не, поговорить-то могу, и даже пообещать чего-то могу, но только на другой день выполнять свои обещания не собираюсь в принципе, обжигался уже, знаешь ли. А во-вторых, народ, послушайте меня, сделаю важное объявление!

Люди притихли и я, вздохнув поглубже и собравшись с мыслями, продолжил:

— У нас сегодня праздник по поводу обретения Кэлпи и введению её в строй, и от вас требуется: первое — просто отдыхать, второе — можете заниматься, чем бог на душу положит: можно песни петь, можно танцевать, можно приготовить чего-нибудь вон там, на открытом огне, можно помочь Олегу и Александру Ивановичу, там любую помощь с радостью примут, в общем, делайте что хотите! А, и ещё, гвоздём программы будет плов, блюдо такое, вон его в казане готовят, причём это будет первый правильный плов из правильных продуктов за много сотен лет, по настоящему древнему рецепту. Будет вкусно, обещаю! Можно и самим попробовать, и с собой взять, домашних угостить, Олег — это наш бортинженер, он чего-то размахнулся сегодня и делает его ровно в три раза больше, чем надо. В общем, желаю всем хорошо отдохнуть!

Видно было, что моя не очень складная речь и в самом деле сломала какой-то ледок зажатости, причём не по отношению ко мне или Олегу, мы-то никакого пиетета не вызывали, люди да люди, такие же, как и все, только откуда-то с внешних границ, издалека, а именно по отношению к Кэлпи, так что дальше всё пошло много легче.

Народ и в самом деле разбрёлся по заднему двору, кто-то приклеился к Кэлпи и отходить не желал, кто-то пошёл к Олегу, интересоваться, что же он там всё-таки такое делает, кто-то начал готовить что-то своё, чтобы угостить остальных, и таких было много, человек семь, потом разожгли костёр в костровой чаше, потом включили музыку, потом врубили вечернее освещение и устроили танцы, потом накрыли главный стол, в общем, праздник удался.

Мы ели плов и ели то, что сделала Кэлпи сотоварищи, а они успели сделать неожиданно много и разного, кто-то танцевал, кто-то разговаривал, праздник разбился на несколько очагов по интересам и всем было весело. Я к такому не привык, конечно, но сумел оценить, и ходил от компании к компании с единственным бокалом в руках, от которого и отпивал по чуть-чуть, как самый настоящий денди, видели бы меня сейчас в родной деревне, хотя нет, лучше не надо, потому что морду набили бы точно.

Я знакомился с людьми поближе, успел выслушать пару зажигательных речей на научные темы, из которых мало что понял, кроме разве что того, что теперь, когда у нас есть звездолёт такого класса и такой искин, теперь-то мы ух, всем покажем, всё сумеем, теперь у нас длинные руки и совсем-совсем другие возможности!

В общем, праздник прошёл нормально, не было ни одного конфликта, ни одного выяснения отношений, ровно всё было, по-взрослому, что ли, и под конец, когда накопившаяся усталость от этого длинного, длинного дня заставила меня найти себе тихое место и спрятаться там, чтобы отдохнуть от остальных, чтобы перевести дух, этого никто не заметил.

Я сидел под ночным, безоблачным небом, с которого ярко светил мне галактический край, смотрел вверх, откинувшись на спинку садового кресла, в одной моей руке был всё тот же бокал, в другой — небольшая шпажка с жареной безгрешно выращенной бараниной, рядом, в двадцати шагах, шумели люди, Олега вот было слышно, но они нисколько мне не мешали, наоборот, это было здорово, и в душе моей наконец-то поселилось какое-то уверенное спокойствие, хорошо мне стало.

Я снова стал частью какого-то коллектива, друзьями вот обзавёлся, дело себе нашёл по сердцу и умениям — чего ещё желать-то? Ну, разве что съесть ещё кусочек мяса да запить его выдохшимся, но всё ещё очень вкусным вином, посмотреть на звёзды и снова с удовольствием ощутить, что всё это теперь — мой дом, моя новая жизнь, а завтра будет ещё лучше, не может не быть. И вот так я просидел целый час, а может, и два, не знаю, на часы не смотрел, но больше мне сидеть не дали.

— Саня! — донёсся до меня из беседки весёлый голос Олега, — товарищ капитан-лейтенант! Ты куда спрятался? Давай, всё, сворачиваемся, иди помогать!

— Иду! — во весь голос отозвался я, поднявшись на ноги и выплеснув вино из бокала в траву, — уже иду!

Глава 7

Проснулся я в своей каюте за пятнадцать минут до будильника, очень быстро выскочив из сна. Спать не хотелось абсолютно, просто так лежать тоже, какой-нибудь аристократической томной утренней истомы у меня не наблюдалось в принципе, была лишь мгновенная возникшая жажда действий и предвкушение чего-то хорошего.

А потому лёгкое одеяло полетело вбок, к тумбочке, подушка туда же, я вытянулся во весь рост на кровати, потянулся изо всех сил и одним энергичным рывком вскочил на ноги, чтобы задать темп всему этому новому дню.

— Доброе утро, капитан, — раздался из корабельных динамиков голос Кэлпи, — как спалось? И хочу напомнить, что завтрак будет по расписанию, то есть ждём вас через сорок пять минут в кают-компании.

— Спасибо, — отозвался я, — и тебе доброе утро. И ещё — ты только не обижайся, но я сейчас наш канал связи с твоей стороны отключу, а со своей оставлю.

— Какие обиды, капитан, — засмеялась она, — некоторые ваши тайны мне и даром не нужны, секретничайте смело.

— Вот и ладушки, — я хлопнул в ладони и ткнул в интерфейсе нейрокомпа иконку приватности. Теперь я корабль ощущал, а вот он меня — нет, что и требовалось для создания атмосферы пущего уюта в санузле.

Вообще вчера вечером, по дороге домой, мы успели разобраться с настройками конфиденциальности в нашей команде, потому что-то, что было — это же ни в какие ворота не лезло. Вообще я человек довольно закрытый, а потому не люблю, когда мне лезут в душу, тем более, когда её читают, как открытую книгу.

Вчера мы это дело благополучно прошляпили, просто день был такой, суматошный и богатый на события, вот Кэлпи и выхватила моих с Олегом воспоминаний по полной, да и потом я больше смотрел и слушал, чем думал и реагировал, вот и пропустили. Ну, мы-то точно, а вот насчёт Анастасии не уверен.

Вообще такое единение душ — случай довольно редкий, и редкий он по одной простой причине — мало кто из людей, да вообще никто, если быть точным, хотел бы открыть себя кому-то другому настежь, без остатка, до самого дна, пусть даже этот другой — искусственный, и ему правда надо. Для личностного роста надо, для нарабатывания индивидуальности, там куча аргументов, и все они вроде бы веские. Да и ладно если бы просто он, этот искусственный, посмотрел на мир твоими глазами, это можно пережить, но ведь так не получается, потому что есть встроенные ограничения, есть целая прописанная процедура.

Кэлпи нам рассказала по пути домой, что они, эти искусственные, в момент такого единения начинают мощную работу по анализу, по разбору ситуации, они соотносят её со своими базами данных, со вложенными в них сценариями поведения, со всей мировой литературой, в общем, они в этот момент пытаются разобраться, что такое хорошо и что такое плохо на твоём конкретном примере, как говорится, в режиме реального времени.

И чёрт бы с ним, точнее с ней, Кэлпи я уже доверял полностью и воспринимал её как свою в доску, но ведь она же поделилась кое-чем из пережитого с другими искинами, потому что оно, это пережитое, было признано ценным, а в таких случаях твоё личное мнение никого не интересует — поработай, как говорится, на благо общества хоть так.

А потому я поступил следующим образом: оставил полное единение для аварийных ситуаций и прочих форс-мажоров, тем более что по регламенту так и предписывалось делать. Для несения же вахты и вообще нахождения в космосе или просто на корабле оставил лишь некоторые сильные эмоции и оформленные в слова мысли с желаниями, дав возможность смотреть на всё моими глазами, плюс оставил ещё полный доступ к своему нейрокомпу.

А вот для обычной жизни эмоциональное состояние и мысли убрал почти полностью, оставив только нейрокомп, поговорить друг с другом мы сможем и через него. Олег, правда, раскрылся побольше, ну да ведь он бортинженер, ему по должности положено.

И потому сейчас я смог спокойно поплескаться в личном душе, вот она, роскошь в чистом виде, смог выйти из него голым, никого не стесняясь, чтобы обсохнуть полностью уже на свежем воздухе и нормально одеться, ведь сегодня мне нужно было предстать перед экипажем при полном параде.

Заправив постельное, я открыл двери встроенного одежного шкафа и переложил на кровать свою униформу, что, как говорила Кэлпи, лишь немногим отличалась по своим защитным свойствам от скафандра. Ну, это она хватила, конечно, вещи это всё же несравнимые в принципе.

Трусы, носки и пара белья, подозрительно напомнившие мне обычные тельняшку с кальсонами, разве что на тельняшке синих полосок не было, пришлись впору и облапили тело, как вторая кожа. Мало ли, что они мне напомнили, это было последнее слово науки и техники, и всё для моего комфорта. В таком и замёрзнуть не замёрзнешь, и вспотеть не вспотеешь, и от небольших перегрузок оно тебя убережёт, компенсирует кровоток, если вдруг такое случится, и от взрывной компрессии-декомпрессии тоже, вообще функций на этом белье висело множество, от экранирующих в обе стороны до диагностических.

Паутинная ткань миллиметра два толщиной, из самой настоящей, без дураков, паутины, пронизанная дополнительными защитными сетками из других волокон, бельё это не весило практически ничего и было настолько удобным, что почти не ощущалось на теле. Да, были ещё встроенные сенсоры и датчики, всё это там было, конечно, вот только разве что собственных мозгов не имелось, мой нейрокомп справлялся.

А вот с форменным кителем, брюками и ботинками дело обстояло куда как сложнее, ведь там, кроме обилия всякого защитного и автономного, там ещё были встроенные гравикомпенсаторы, позволяющие непродолжительное время выдерживать многие и многие «же» аварийных перегрузок и ударных воздействий.

Вообще здоровский был костюм, хоть и не скафандр, правда что. От по-настоящему жёсткого излучения он, конечно, не убережёт, от мощного перегрева тоже, зато от охлаждения до космических температур очень даже, да и автономность на уровне, вшитые батареи позволяют.

Я быстро натянул на себя всё, и костюм ужался по моей фигуре, потом я включил аварийный режим для пробы и почувствовал, как ботинки, штаны и китель соединились в единое герметичное целое, на кистях рук выросли перчатки, а голову окружил какой-то несолидно выглядящий пузырь, чем-то похожий на мыльный.

Но, хоть он и выглядел несолидно, зато мог выдержать сотни атмосфер внешнего давления, можно и по ледяным планетам гулять, насколько батарей хватит, и в открытый космос выйти. Мощный мундир, чего уж там, но ведь он ещё, вдобавок ко всему, и смотрелся симпатично.

Я невольно покрутился перед зеркалом, убрав с головы защитный пузырь, и понял, что именно так и должен выглядеть настоящий космический волк будущего. Строго, солидно, и вместе с тем очень стильно, мне понравилось, разве что форменного головного убора в комплекте не шло, но это было понятно, с этим я смирился, хоть и вздохнул с сожалением. В самом деле, случись что, тут же выскакивает защитный пузырь, сбивает тебе фуражку или пилотку на лицо, вот и вертись потом, как хочешь.

Затем я с удовольствием убрал в шкаф старую одежду, вот, уже и личными вещами обрастать начал, нацепил на правую руку старые часы, мне почему-то было удобнее в сложных ситуациях искать циферблат именно на правой руке, быстрее получалось и, окинув чисто прибранную каюту на прощанье взглядом, вышел в коридор, завтракать.

В кают-компании уже гремели посудой, оттуда тянуло чем-то вкусным, но знакомым, со вчера знакомым, ещё там тихо переговаривались бортинженер с Кэлпи, ладно, понятно всё.

— Доедать будем, — подтвердил мои сомнения Олег, увидев меня на пороге и поздоровавшись просто кивком головы, — вчерашнее. Чего ты морщишься, смотри — стазис же в грузовом отсеке! Каким вчера положили, таким сегодня и достали, свежее, даже подогревать не надо!

— Да я и не морщусь, — удивился я таким заявлениям, — с чего ты взял? Интересно просто стало. А то я вдруг понял, что вообще не знаю, кто у нас за это дело отвечает, кто меню составляет, кто пищевые картриджи заказывает и вообще… Думал, подойду к кухонному аппарату, закажу чего-нибудь, да и всё на этом. А у вас тут целый пир.

— Если не понял, то напрягись, — посоветовал мне Олег, — и догадайся, кто тут и чего. Ладно, садись давай, готово всё уже.

— Я отвечаю, — Кэлпи, к моему удивлению, уселась вместе с нами, а перед ней стоял одинокий стакан с каким-то сложно заваренным чаем, но немного совсем, чисто для запаха, — у меня теоретическая база больше. Правильное питание — это ко мне. Получаю данные с ваших нейрокомпов, обрабатываю, и на их основе создаю здоровое, сбалансированное меню, интересно даже.

— Ну, — улыбнулся я ей, — всё, камень с души упал, можешь не сомневаться. Единственное, у нас привычка есть дурная, с голодных времён, доедать всё, что перед нами поставили, ты это учитывай тоже.

— В целях экономии? — тут же встала она с места, чтобы убрать, по её мнению, что-то лишнее, оно Олег не отдал, вцепившись в тарелку с вроде бы совсем свежим, как будто его только что делали, салатом.

— Не совсем, — покачал головой я, наблюдая за ними, — там сложнее всё, так с разбега и не объяснить.

— Да отдай ты! — Олег наконец прожевал кусок мяса и отвоевал тарелку, — вцепилась же! Ты, Кэлпи, между мной и моей пайкой не вставай никогда, договорились? А ты, Саня, не морочь ей голову, понял? И вообще, на Востоке, например, так принято было, сразу много разных плошек с едой на любой вкус одновременно, вот и я так же хочу.

— Договорились, — кивнула она, усевшись на место, — и понятно. Я успела сейчас посмотреть отношение людей вашего времени к еде. Могу сказать, оно очень сильно отличается от нынешних традиций, но совсем не отличается от того, как обстояло дело сразу после импакта. Буду учитывать.

— Вот вообще не удивительно, — и Олег начал наконец спокойно есть, — а удивительно то, как потомки с голода не крякнули, или от тоски не повесились, на водорослёвой-то диете, вот уж чудо из чудес. Ладно, как тебе чай?

— Очень вкусный и сложный аромат, — принюхалась она к своему стакану, — спасибо большое. И приятного аппетита.

— И тебе, — пожелал ей я и принялся за еду. Вообще мы привыкли к тому, что за едой разговаривать не следует, а следует быстро есть, потому что поговорить можно и потом, за чаем, чай упустить в случае чего не так обидно, да и допить его можно быстро.

На столе стояло всё вчерашнее, только тёплое ещё, как будто и не прошла целая ночь, так что я уже знал, что тут мне нравится, поэтому быстро накидался рисом с мясом и морковкой, двух минут не прошло, потом доел не сильно острый салат, для пущей свежести, и откинулся на спинку стула, ухватив стакан с чаем.

— Мне вот что непонятно, — признался я, посмотрев на Кэлпи, — мне цель сегодняшнего полёта не совсем ясна. Можешь просветить?

Нет, так-то всё в программе испытательного полёта выглядело логично, предписывалось нам добраться на максимальной скорости до местного газового гиганта, который в этой звёздной системе без лишних изысков назвали Зевсом, повертеться в его радиационных поясах и метеоритных кольцах, попрыгать от одного его спутника к другому, а их там было чуть меньше сотни, потом нырнуть в его атмосферу поглубже да и провести там восемь часов минимум, а лучше ещё больше, но по возможности, причём на это указывалось особо.

И вот этот минимум и эта оговорка про возможности почему-то меня удивили, так-то и ежу было понятно, что корабль способен на многое, ничего невыполнимого для корабля в этой программе нет, он годами может в такой атмосфере болтаться, разве что экипаж с ума сойдёт, а больше никаких трудностей я там не видел.

— Могу, капитан, — Кэлпи выпрямилась на стуле и сложила руки перед собой, как прилежная ученица, — и просвещаю. Сегодняшнее испытание, капитан, оно не только для меня, как для корабля, оно скорее для меня, как личности, да и для вас тоже — будем исследовать феномен отрыва.

— Ага, — про феномен отрыва я уже знал, успели просветить. Оказывается, на заре космической эры зафиксировали интересный факт: когда люди попадали за пределы земной атмосферы, то у них у всех мозги вставали немного набекрень, если только можно так назвать мягкое изменённое состояние сознания. Сначала на это не обратили особого внимания, ну ошалел самую малость человек, так ведь и понятно с чего, что тут удивительного, но потом, когда стали летать чуть дальше земной орбиты, к Луне вот хотя бы, это проявилось сильнее, и от этого уже нельзя было просто так отмахнуться.

И оказалось, что на орбите-то ещё ладно, терпимо, да и привыкнуть можно, потом даже нравиться начинает, а вот уже дальше, когда Земля в иллюминаторе уменьшается с каждым часом пройденного пути, дело принимало серьёзный оборот. Люди начинали нервничать, впадать или в беспричинную тоску, это у большинства так, или в безудержную эйфорию, это у абсолютного меньшинства, но сохранять рассудок в ясности становилось довольно трудно. В общем, дурели человеки, и дурели серьёзно, это если говорить простыми словами.

Ситуацию спасло то, что первые астронавты были солью ВВС и ВМС, все они были опытными, тренированными, дисциплинированными, обладающими железной волей людьми, осознанно пошедшими на смертельный риск, а потому они сумели взять себя в руки и со всем справиться. Хотя тут не угадаешь, вот единственный затесавшийся среди них штатский, учёный-геолог, вот он выхватил эйфорию, он же не затыкался весь полёт, до того ему всё нравилось и до того ему хотелось поделиться этим с другими. Не знаю уж, как сумели перенести это его товарищи, но сумели же, честь им и хвала, видно, и правда были они очень дисциплинированы и тренированы, даже завидно.

Так что проблема была, но всё же в нашем случае её можно было не опасаться, как по мне.

— Есть мнение, — и я пожал плечами, — что вы тут на воду дуете. Лично я корабль воспринимаю, — и тут мне пришлось развести руками и даже посмотреть вверх, — как свой родной дом. Да я планету знаю хуже, чем этот корабль! Да я себе доверяю меньше, чем этому кораблю! Да я на этом корабле хоть куда, хоть в другую галактику! Это же не те лоханки, на которых к Луне летали, в тех у меня ещё на земле паника бы приключилась!

— Спасибо, — улыбнулась мне Кэлпи, — но дело не лично в вас, капитан, и не в Олеге, в вас-то сомнений нет, да и все методики по человеческим экипажам давным-давно отработаны. Дело во мне и в нас, как в единой команде. Смотрите, я же не зря сказала про радиационные пояса у Зевса, они там настолько сильны, что обычная электроника не проработает и часа, а нам ещё придётся спуститься в его атмосферу, то есть вся связь с внешним миром исчезнет и надеяться придётся только на себя. Нет, спасательные станции на орбите Зевса висят и будут за нами следить, но всё же…

— А-а-а, — протянул Олег, — понял-понял! То есть ты у нас, красавица, до этого ещё никогда в такое не попадала? А чтобы вообще одна-одна, пока даже и речи не было?

— Именно, — кивнул ему Кэлпи, — даже в спящем режиме я всегда была на связи и осознавала себя частью чего-то большего. А все эти имитации и эмуляции самостоятельных полётов — меня-то ведь они обмануть не могут. Так что сегодня у меня будет очень трудный день, сегодня мне предстоит проверить себя в экстремальной ситуации.

— Чертовщина какая-то, — меня даже передёрнуло, — такое серьёзное дело, и такое лёгкое отношение… Идите, летите, и смотрите сами, потом расскажете, как и чего. Не, у нас в тридцатые годы примерно то же самое было, особенно в полярной авиации, там вообще чёрте что творилось, но ведь сейчас не тридцатые годы!

— Много лет назад, капитан, — Кэлпи вновь принялась нас просвещать, — общество встало перед развилкой. Тогда люди принялись осваивать свои звёздные системы, в этом была огромная необходимость, от этого зависело выживание, но в результате очень сильно возросла аварийность. Стали решать, что делать, какой принять выбор: или сильно ограничить освоение, зарегулировав его до предела, но тем самым понизить эффективность в разы, если не на порядки, или же принять осознанный риск частью рабочего процесса, вознаграждая, конечно, за этот риск до предела.

— Сильно же вас припекло, — присвистнул Олег, — если уж прямо так вопрос ставили.

— Сильно, — кивнула Кэлпи, повернувшись к нему, — выживание всей оставшейся цивилизации — это не шутки. Но приняли, как вы можете догадаться, второй вариант, и это необратимо изменило общество. Ну же, вам ведь вчера Анастасия всё это рассказала, вот и соотносите существующий порядок со своими действиями, привыкайте и поменьше удивляйтесь.

— Понятненько, — вздохнул Олег и вдруг, приняв картинную позу, начал декламировать загробным голосом, как плохой актёр в плохом театре: — Плавать по морю — необходимо! Жить — не так уж необходимо!

— Именно! — обрадовалась Кэлпи, — именно! Не в бровь, а в глаз! Древний Рим достиг своего могущества именно на этом постулате, и у них тоже многое было завязано на личный авторитет каждого конкретного человека, так что вам есть с чем сравнить!

— Ладно, — я что-то для себя понял, но спешить с выводами не стал, а посмотрел на часы, — ровно семь, время отправляться в плавание, дорогие аргонавты.

— Вот вообще не угадал, Саня, — тут же прицепился ко мне Олег, — аргонавты — это сильно раньше было.

— Да наплевать, — я встал из-за стола и перешёл на командный тон, показывая, что шутки кончились, — цели определены, задачи поставлены, за работу, товарищи!

Глава 8

Мы быстро прибрались в кают-компании, причём Олег безжалостно выкинул в утилизатор недоеденное, я даже удивился, нормальное же, даже не в стазис его, а в простой холодильник поставь — и ещё два дня есть можно будет, но спорить не стал. Сам приготовил — сам выкинул, имеет право, в конце-то концов, есть у нас сегодня дела и поважнее.

Так что я появился на мостике первым, и первым же уселся в своё капитанское кресло, подключившись к кораблю напрямую через свой нейрокомп и сняв для Кэлпи кое-какие ограничения в нашем с ней канале связи. Почему кое-какие — так ведь испытательный полёт это всё же не аварийный режим, хватит и этого, а затаённые мысли мои и не сильно выраженные эмоции читать ей не стоит, потому что лучше не будет, а вот хуже может стать запросто.

— Доклад о готовности, — я даже не стал ждать, когда Кэлпи займёт кресло второго пилота слева от меня, я ещё вчера сумел понять, что эта рыжеволосая девушка в зелёном платье, сшитом наизнанку, что она, конечно, умница, красавица и вообще своя в доску, но она всего лишь проекция, всего лишь тень, всего лишь аватар той самой, настоящей Кэлпи, которая физически находится двумя этажами ниже и которая, собственно говоря, и есть весь этот корабль.

Доклад был подан мне мгновенно, и я ошеломлённо присвистнул от осознания того, какая прорва работы была проведена за то время, что мы пили чай и трепались в кают-компании. Ладно техническое состояние корабля, это епархия Олега, туда я сильно не лезу, тем более что там всё в порядке, но ведь она же успела провернуть все предполётные процедуры со всеми нужными инстанциями и в результате чего разрешение на вылет было уже у меня на руках.

Вообще вся эта система, когда любая штатная единица постоянно была на связи и в сети, определяя себя и своё состояние для остальных ежесекундно, мне очень понравилась. Не нужно было ни перед кем специально отчитываться, например, Баринов знал, что мы сейчас делаем и не лез с вопросами и наставлениями, ему нужен был только результат, все остальные желающие, вроде Анастасии, тоже, мало того, эта система работала и в обратную сторону, показывая нам всю картину целиком.

И от этого возникало странное ощущение свободы, но не свободы одиночки, как у охотника во враждебном зимнем лесу, а свободы в обществе равных, когда ты можешь действовать так, как считаешь нужным для дела, не опасаясь окриков сверху, хотя и отвечать за всё тебе придётся тоже самостоятельно. Здоровское ощущение, если честно.

Я ещё раз просмотрел полётное задание и вдруг понял, что Кэлпи хочет мне что-то сказать, но чего-то мнётся, чего-то стесняется, удивительно даже. И поглядывает слева как-то странно, и на уровне нейрокомпа что-то такое чувствуется тоже.

— Замечания, пожелания, — пришёл я ей на помощь, — претензии или просьбы с предложениями у экипажа есть?

— Есть! — Олег в ответ на такое лишь отмахнулся, он был занят, а вот Кэлпи обрадовалась, — есть! Предлагаю выйти на низкую орбиту и на ней задержаться, а вместо обзорного экрана вырастить настоящий иллюминатор и посмотреть на планету глазами, вживую.

— Можно, — ответил я, — а зачем? Основание какое? Просто из любопытства? И прямо иллюминатор надо?

Нет, мне и самому очень хотелось так сделать, но я опасался, что это сочтут ребячеством, мол, есть полётное задание — вот и выполняйте его, а болтаться без дела в ближнем космосе и без васесть кому.

— Знаете, капитан, — и Кэлпи развернулась ко мне вместе с креслом, — в первый полёт у меня не получилось осознанно посмотреть, да и у вас тоже. Между тем давным-давно установлено, что наблюдение за родной планетой с низкой орбиты меняет личность, особенно в первый раз, причём в лучшую сторону. Появляется чувство причастности ко всей вселенной, к красоте этого мира, и за счёт этого повышается мобилизация внутренних ресурсов вместе со стрессоустойчивостью и ещё много чего хорошего происходит. Вчера я что-то такое почувствовала, но мне не хватило, очень быстро было всё, в вот сегодня… В общем, если есть возможность повысить свои шансы перед испытанием — было бы глупо их упускать. Да и потом, ну разве же вам самим не интересно?

— Ты знаешь, мне тоже вчера не хватило, — признался я ей, — так что выращивай иллюминатор и будем смотреть, вот сколько тебе надо, столько и будем смотреть. Олег, ты как?

— Я только за, — ответил он, — да и красиво же, чёрт побери. А уж когда под это дело научную базу подводят, то совсем хорошо получается, так что почему бы и нет.

— Решено! — кивнул я и отдал Кэлпи команду, — давай, отращивай себе иллюминаторы, причём чем больше, тем лучше.

И обзорный рабочий экран, что занимал всю стену перед нами, тут же утянулся вправо и влево, на его месте выросло огромное окно со стеклом в мою ногу толщиной, хотя никакое это было не стекло, а уж какой вид на космодром нам открылся — и не передать.

Вниз градусов на тридцать, вверх на шестьдесят, ходовую рубку тут же залило солнцем, а по бокам окно уходило далеко влево и вправо, загибаясь по внешним обводам корабля, так что сбоку набок были все сто восемьдесят, не меньше. Примерно так в наше время и представляли себе космолёты будущего, чтобы и иллюминатор огромный был, через который надо было смотреть, куда рулишь, и кресла перед ним адмиральские, способные проглотить человека целиком, разве что обилия рычагов, стрелочных циферблатов и мигающих лампочек не было, ну да оно и к лучшему.

— Доложить о готовности к полёту, — я видел, что и у Кэлпи, и у Олега, да и у меня самого всё было готово, на обзорном навигационном экране, что я вырастил перед собой сам, нам были открыты несколько свободных коридоров для старта, иконки и алерты дополненной реальности, проецируемые на мою сетчатку, тоже говорили о том, что всё в порядке, мой нейрокомп начал работать в плотной связке с вычислительными мощностями Кэлпи, а она уже смотрела моими глазами, резко усилился радиообмен, космос перестал быть пустым, открыв для меня все свои дороги и вектора движения — и я понял, что можно взлетать.

— К полёту готов, — доложился Олег справа, ему вторила Кэлпи и слева, голосом, и через нейрокомп, по корабельной сети, так что я принял доклады и почувствовал, как кресла тут же обтянули нас ремнями безопасности, а под мои руки, в районе кистей, поднялись и уткнулись в ладони две полусферы управления, что могли заменить собою здесь всё.

Теперь я снова чувствовал себя не пилотом корабля, наоборот, это корабль стал частью моего тела, моей души, я снова позволил ему целиком ощущать мои желания и намерения, мне снова не нужно было втыкать в приборы, как не нужно никому ощупывать себя и следить за своими руками и ногами при ходьбе, и вот тут я понял, что режим полной функциональности достигнут, можно приступать.

— Взлёт, — скомандовал я, решив поднять корабль как можно плавнее и аккуратнее, орбита орбитой, но почему бы не полюбоваться облаками и океаном, почему бы не рассмотреть столицу и весь архипелаг, если есть такая возможность, вот, я даже и наклоню его немного иллюминатором вниз, гравикомпенсаторы позволяют нам летать хоть вверх ногами — сила тяжести и её направление на борту не меняются абсолютно, вне зависимости от вектора движения.

И вот уже я сам смотрел во все глаза на уходящую вниз планету, причём я воспринимал её почему-то как свою родную Землю, только другую, из будущего, а корабль, влившись в общее движение на низкой орбите, потихоньку поднимался всё выше и выше, и мне почему-то казалось, что вот так, в настоящем, прозрачном иллюминаторе, «Надежда» выглядит много лучше, много красивее и загадочнее, чем вчера, через проекцию на обзорном экране, это была уже какая-то магия, планета была настолько прекрасна и восхитительна, что у меня перехватило дыхание.

Не знаю уж, поменялась ли в этот момент моя личность и в какую сторону, как обещала Кэлпи, но то, что я испытал сейчас, было похоже на тот февральский день тридцать шестого года, когда я впервые поднялся в воздух на открытом двухместном биплане У-2 с аэропорта Дзёмги.

Был лютый мороз, на мне была глухая кротовая маска, защищавшая лицо, и наледь на лётных очках, и комбинезон с унтами и меховыми перчатками, и глухой шлем, и парашют под задницей, и вообще из всего этого наружу торчали лишь две моих ноздри, но это не помешало мне принять и ощутить полёт всем телом, и чуть не задохнуться от восторга, вот тогда я, наверное, действительно изменился как личность, потому что в воздух поднялся один Саня, а приземлился уже другой, что-то понявший и решивший для себя окончательно.

Инструктор, помню, тогда летал со мной много больше обычного, он промёрз насквозь, это был не первый его полёт в этот день, он успел устать и проголодаться, время шло к ранним сумеркам, но, оглядываясь на меня, застывшего в задней кабине, он сумел что-то понять и рассмотреть в моих глазах, а потому не спешил на посадку.

Он тогда вдоволь повозил меня и по коробочке над взлётной полосой, и над Амуром, ведя машину ниже крутых сопок правого берега, чуть ли не задевая законцовками крыльев верхушки деревьев, и над городом, и за солнцем, и от него, он даже повиражил чуть-чуть, совсем немного, чтобы мне плохо с непривычки не стало, но он сумел родить в тот день нового фанатика неба, а уже на земле, умело отгавкиваясь от взбешённого распорядителя полётов, лишь очень довольно хлопнул меня по плечу, не дожидаясь никаких ответных слов, они ему были не нужны, да и доволен-то он был не мной, а тем, что он сумел со мной сделать.

Вот и я сейчас хотел отдать этот ни разу не забытый мною в работе с новичками долг, я хотел помочь Кэлпи, я хотел показать ей, как это прекрасно, пусть даже она — самый мощный звездолёт будущего, а я — всего лишь пилот деревянных этажерок прошлого, чудом попавшего на её капитанский мостик, но у меня получалось, и я это почувствовал, потому что мы были на одной волне, тьфу ты, точнее, в одной корабельной сети.

Мне самому уже не нужна была «Надежда» в иллюминаторе, хватило и вчерашнего, и того, что случилось со мной почти восемь лет назад по моему личному времени, я уже всё решил для себя окончательно и бесповоротно, но нужно было помочь Кэлпи проникнуться, и она проникалась, да что там Кэлпи, вон Олега тоже пробрало неслабо, даже рот открыл.

Я аккуратно, не привлекая внимания этих двоих, вёл корабль своими силами кормой к солнцу, задом наперёд по направлению к траектории движения, сместившись к северному полюсу, и вот мы увидели в иллюминаторе долгий в полярных широтах закат, там ещё и сияние красочное нарисовалось, как по заказу, а потом, развернув корабль, мы встретили быстрый, мгновенный рассвет, а Кэлпи всё никак не отмирала, она лишь считывала моё состояние, положившись на меня полностью, да зачарованно смотрела вниз и вперёд. И глазами своей мобильной платформы смотрела, и моими собственными, и сенсорами, локаторами и датчиками корабля, всем смотрела, чем только могла.

Наверное, как и вчера, у неё в этот момент что-то там росло в мозгу, какие-то связи, только нужные и правильные, да и не у неё одной, у Олега вон тоже, по ходу. Для закрепления результата я повёл корабль к югу, к экватору, чтобы ещё одной ночью полюбоваться на огни какого-то островного города, да на вспышки молний рядом с ним, что били и вверх и вниз, расцвечивая собой плотные, густые облака, потому что там, чуть южнее, над архипелагом бушевала мощная гроза.

— Спасибо, — наконец, когда я намеревался встречать ещё один рассвет, негромко сказала мне Кэлпи, — спасибо, капитан. Я поняла, я всё-всё поняла. И сейчас, и тогда, в феврале тридцать шестого, вместе в вами.

— А… — только и смог сказать я, поняв, что она поймала это моё воспоминание, — чтоб тебя! Да как так-то, я же не включал полное слияние!

— Не включали, — подтвердила Кэлпи, — просто вы подсознательно и очень сильно хотели поделиться со мной этим своим воспоминанием, и у вас получилось. Так что или привыкайте к этому или учитесь контролировать себя, все методики есть в вашей личной учебной библиотеке, на вашем же нейрокомпе, точно знаю, сама их туда положила.

— Придётся, — вздохнул я, — сам виноват, значит. Но ты же понимаешь, Кэлпи, что есть в моих воспоминаниях и такие, которыми не хотелось бы делиться ни с кем? Вот зачем ты хватаешь от меня всё подряд? Я тебе сейчас признаюсь, как на духу, есть в моей душе парочка таких воспоминаний, которые я хотел бы забыть, очень плохих, очень стыдных, не нужны они мне, а если ты в них окунёшься, то и тебе хуже будет, и я уже не смогу, наверное, на одном корабле рядом с тобой находиться, вот прям не смогу, и всё тут! Что тогда?

— Да какое там парочка! — поддержал меня Олег, — у меня, к примеру, много больше! А ведь есть ещё и интимные! Тебе что, очень интересно будет посмотреть, как я в первый раз на бабу залезал, что ли?

— Принято, — кивнула нам нимало не смутившаяся Кэлпи, — и понятно, что вы не совсем ещё освоили протоколы внутренней связи. Эта проблема давным-давно решена, у меня стоит фильтр, отсекающий подобное в самом начале, без погружения, так что можете быть спокойны. Ну, разве что вы сами не захотите чем-нибудь таким поделиться…

— Вряд ли, — облегчённо выдохнул я, — фильтр, значит. Это хорошо. Фу-х, даже полегчало… Ладно, проехали. Ну, экипаж, как вам любование планетой, понравилось?

— Ох, Саня, — покрутил головой Олег, — ох, товарищ капитан-лейтенант! Как же хорошо, что Кэлпи в самом начале нам всё объяснила! А то бы я упирался, я бы корчил из себя матёрого волка, мол, ничего удивительного, рабочий момент! А так отпустил удила и поудивлялся да полюбовался всласть, как будто ребёнком в цирк попал, без стеснения! Не знаю уж про изменение личности, вам виднее, но хорошо же было, чёрт его подери совсем! Да я как будто заново родился, честное слово!

— Мне тоже, — поддержала его Кэлпи, — и сама «Надежда», и это ваше воспоминание… В общем — готова, товарищ капитан, к труду и обороне!

— Тогда по местам, — корабль уже был выведен на высокую орбиту перпендикулярно плоскости эклиптики всей системы, именно оттуда разрешалось давать гари на всю катушку, на всю тысячу «же», что я и собирался сейчас сделать. — Стартуем на максимальном ускорении, время первого разгона — триста секунд, экипажу приготовиться, иллюминатор убрать.

Правилами запрещалось носиться внутри системы на скорости, превышающей десять процентов от скорости света, и я собирался набрать её в несколько приёмов, примерно по проценту за раз. Как раз отпрыгнем от плоскости эклиптики подальше, а там уже рванём без стеснения, как на пожар. Но даже и так, на этой сумасшедшей, непредставимой скорости, мы будем добираться до Зевса с его кольцами и радиационными поясами все восемь часов с копейками, всё же девятьсот миллионов километров — это никакие не шутки.

Кэлпи тем временем зарастила иллюминатор, заменив его на обзорный навигационный экран, потому что безопасность — превыше всего, да и что мы могли разглядеть в иллюминаторе, это же не рабочий инструмент, в отличие от экрана, на котором можно было визуализировать всё, от траекторий внешних объектов и собственных задач до внутреннего состояния корабля.

— Готовы? — ещё раз спросил у экипажа я и, получив подтверждения да проверив собственную готовность, дал полную тягу внутрисистемному приводу на первые триста секунд, чтобы через эти пять минут получить чуть меньше трёх тысяч километров в секунду, это и был примерно тот самый один процент.

Кстати, в иллюминаторе мы бы не заметили ничего, потому что Надежда была точно за кормой корабля, Солнце «Надежды» за спиной, а звёздам и галактике на эту нашу мышиную возню было наплевать, они даже не сдвинулись с места, зато обзорный экран ожил, запестрел сообщениями и замигал индикаторами, да и нейрокомп оживился, выходя на полноценный рабочий режим.

Но всё было нормально, и у меня, и у Олега, и у Кэлпи, так что можно было готовиться к следующим прыжкам, ещё девять раз по столько — и мы в дамках. Лететь, кстати, можно было совершенно спокойно, не заморачиваясь противометеоритной защитой — по обе стороны эклиптики пространство в этой системе было зачищено под ноль, а то, что иногда туда выпрыгивало, убирали сразу же, для пущей безопасности, здесь, в этом времени, за астероидами и прочим космическим хламом следили даже больше, чем оно этого заслуживало, ну так ведь и понятно почему.

Конечно, опаску иметь всё же следовало, и уже около Зевса примерно пятнадцать процентов вычислительных мощностей Кэлпи будет отдано именно противометеоритной защите, но пока можно было давить на газ смело, разгоняя корабль до сумасшедшей скорости и не отвлекаться ни на что другое.

Я, кстати, сначала подспудно ожидал каких-то релятивистских эффектов от полёта, очень уж они меня поразили в теории, все эти замедления времени и изменения размеров, но не почувствовал и не увидел ничего, да и некогда было. Примерно за полтора часа мы, с небольшими перекурами между прыжками, вышли на заданную скорость и траекторию, и я вдруг понял, что у меня резко кончилась работа на ближайшие пять-шесть часов.

Олег же был плотно занят, Кэлпи тоже, хоть и не на все сто процентов, конечно, вон, сидит, поглядывает в мою сторону, опять ей что-то неймётся.

— Всё в полном порядке, — дождавшись моего взгляда, тут же доложила она, — курс, скорость, состояние корабля, вмешательство капитана не требуется. Бортинженера, в принципе, тоже, ну да ему виднее.

— Согласен, — подтвердил я, вновь посмотрев на обзорный экран, — всё штатно, можно отдыхать. Говори, чего хотела.

— Может, чаю? — тут же предложила она, — замечено, что беседа за горячим напитком идёт лучше, а мне сейчас хотелось бы именно лучше.

— Ну, раз хочется, то давай, — улыбнулся я, — проверим заодно твои слова. Олег, ты будешь?

Но бортинженер лишь отмахнулся с некоторой досадой, мол, отвлекаете опять, на что я пожал плечами, хозяин — барин. Кэлпи тем временем успела встать, подойти к кухонному аппарату и достать оттуда стакан простого крепкого чёрного чая, заранее, наверное, подготовилась.

— Послушайте, капитан, — всунув мне в руки снаряжённый подстаканник, произнесла она, — мне вот что непонятно…

Глава 9

— Вот смотрите, — усевшись на своё кресло и повернувшись ко мне, начала она, — мне, в процессе роста, дали выбор специализации. И я выбрала корабль, выбрала космос.

— А, так тебя не сразу сюда запихнули? — удивился я.

— Ну что вы, капитан, — мечтательно улыбнулась она, — я этим, можно сказать, грезила с самого начала. И, наверное, сильно увлеклась в процессе, потому что слишком много себе напридумывала. Потому и команду так долго выбирала, но не подходил же никто! Я Дмитрию говорила, что претенденты не совсем героические, неинтересно мне с ними, и что это вообще не то, что я себе представляла, а он говорил, что это просто мои личные электронные тараканы в моей электронной голове мне жить не дают, и…

— Страшное дело, — неожиданно влез и как бы про себя, тихим голосом, подтвердил мнение Димы Олег, но осёкся, заметив наши недовольные взгляды и замахал руками, — всё, всё, молчу, молчу.

— Так вот, — продолжила Кэлпи, — во время экзамена, да и потом, после просмотра кое-каких ваших воспоминаний, что мне скинула Анастасия, я заметила, что вы очень легко, ну, по сравнению с предыдущими претендентами легко, заставляете себя идти туда, куда идти не хочется, но куда идти надо. Как так?

— Вот ты интересно завернула, — задумался я, — не знаю. Хотя нет, есть такое слово — надо, сама же сказала. Надо — значит надо. Назвался груздем — полезай в кузов. Взялся за гуж — не говори, что не дюж.

— Видно сокола по полёту, — снова поддакнул Олег, — добра молодца — по соплям.

— Народный фольклор, — улыбнулась нам Кэлпи, — это хорошо. Только сейчас он не к месту, вы ведь в стрессовых ситуациях испытывали азарт, какую-то злую радость, я это чувствовала. А предыдущие экипажи подходили к делу более рационально и умело гасили эмоции. Они были много лучше вашего натренированы и подготовлены, поэтому относились к сложностям тестовых заданий очень взвешенно и целесообразно. Никакого риска, тщательное соблюдение техники безопасности, правда, эффективность при этом немного страдала, кое-какие задания вообще не были выполнены — ну, из тех, что со звёздочкой, которые можно не выполнять без ущерба для итоговой оценки — а я ведь не этого хотела и не об этом мечтала. Я ведь чувствовала, что можно, можно рискнуть и сделать, можно напрячь все свои силы и пройтись по краю, я только за, потому что иначе в чём смысл всего этого? Смысл мне в этом корабле, когда с таким же успехом можно сидеть и на орбитальном буксире?

— Блин, даже не знаю, — против воли полез пятернёй в затылок я, почесаться, но ничего, ни одной умной мысли, не начесал, такие дела.

— Конечно, ты не знаешь, — не выдержал Олег, — ты уже позже пришёл, ты же не видел ничего, для тебя всё уже было в порядке вещей. А я, Кэлпи, я всё видел с самого начала, поэтому сейчас объясню, тут только немного издалека зайти надо, но ты поймёшь, вот слушай…

И наш бортинженер зашёл действительно очень издалека. Оказывается, прямо перед войной в полках очень сильно озаботились безаварийностью. Ты, Саня, просто не успел, поэтому не знаешь, но на весь Союз билось тогда в день две-три машины, не меньше, а всего от шестисот до девятисот штук в год, представляешь? Самолёты были несовершенны, аварий было много, а спрашивали в то время всерьёз, невзирая на чины и заслуги. Вот разложит какой-нибудь раззява машину, и понеслась — ищут и обязательно находят виноватого, вопросы ему задают — почему ошибся, потом спрашивают, кто дал задание ошибаться, и нет ли здесь, в полку, окопавшейся вредительской шпионской организации.

К стенке встать тогда можно было легко, ещё легче можно было получить срок, про прочие мелкие радости, вроде партбилета на стол, даже и упоминать не стоит, и вот что в такой ситуации прикажете делать командирам полков? А ведь тогда не то, что комдивы или командармы, тогда и кое-кто повыше себя неприкасаемым не чувствовал, Рычагов-то и Смушкевич по итогу к стенке встали, да.

В общем, привело всё это к тому, что перед войной во главу угла поставили безаварийность. Не разбился у тебя никто за неделю — вот ты и молодец, за месяц — ещё лучше, а если за год — то ты прямо герой, и минули твою голову и головы твоих командиров все громы и молнии небесные. Для начальства дивизии, армии и даже округа такой благополучный полк был благодатью и божьим даром, а то, что у них снайперская стрельба при этом страдала или фигуры высшего пилотажа они не так ловко крутили, так это ничего, это нормально, с этим мы потом разберёмся.

Вот и стали заставлять лётчиков летать как по ниточке, плавно виражить, аккуратненько садиться на три точки у посадочного знака, с этим вообще караул, ведь целые же годы, зимой и летом, при любой погоде, пилотов учили выходить на «Т» с убранным газом и сажать машину точно у посадочного знака, в пределах нескольких метров. Даже у истребителей, даже у них — какая ещё стрельба с пилотажем, ты сначала садиться без газа научись! (прим: этот абзац — почти прямая цитата из Покрышкина)

Конечно, много было беспокойных, недовольных и несогласных, особенно среди тех, кто Испанию прошёл, всё они чего-то бунтовали, всё «крючки загибали», то им звенья не нравились, пары они себе требовали, то ещё чего, но всё это было на нижнем уровне, звено или эскадрилья, не больше. А уж когда подтягивали такого бунтаря повыше и доступно ему объясняли, в чём дело, то человек менялся, а если не менялся, то и тут ничего страшного, вот он, готовый кандидат в виноватые, уж на него-то мы в случае чего всех собак и повесим, не будет умничать больше.

И привело всё это к тому, что к началу войны все стали летать очень здорово, как на параде, дружно и дисциплинированно, как по ниточке, неспешно и аккуратно, любо-дорого со стороны поглядеть, прямо сердце радовалось.

А вот немцы, у них по-другому всё было, у них люфтваффе больше спортклуб напоминал, и все они были такие же спортсмены, всё соревновались они, сволочи, друг с другом. Уж они-то свой испанский опыт под ковёр не замели, уж они-то выжали из него всё, что можно, в отличие от нас. И испанский, и польский, и французский — из всего они выводы сделали.

А теперь представь себе, Кэлпи, что произошло, когда первые столкнулись со вторыми. Представила? А теперь умножь на десять, потому что никого это ничему не научило, ведь даже у истребителей звенья на пары заменили всего лишь через год войны, а у нас, штурмовиков, этот приказ только в сорок третьем вышел! И это ещё хорошо, что в сорок третьем, а мог бы и вообще не выйти!

Наш полк войну встретил на И-пятнадцатых, хороший самолёт, вёрткий, биплан же, к концу тридцатых годов это был истребитель почти! Но к началу войны устарел безнадёжно, лишь как штурмовик его можно было использовать, да и то не от хорошей жизни, всё-таки сорок килограмм бомб — это ни о чём, хотя и четыре пулемёта, да.

Но оказалось, Кэлпи, что в умелых руках и хрен — балалайка, и когда в первые дни с неба ссадили тех, кто летал, как на параде, слава богу ещё, что инструктора по технике пилотирования в нашем полку сразу же сбили, поделом ему, то остальные призадумались, остальные поняли, что если хочешь выжить, то вертеться в бою надо так, чтобы задница в мыле была, что надо выжимать из машин всё, что они могут дать, вот только тогда ситуация маленько изменилась.

Научились огрызаться, не сразу, но научились, научились вертеться, всё-таки вираж И-пятнадцатый делал чуть ли не в два раза быстрее мессера, научились улепётывать ниже телеграфных столбов, стали в грозовые облака без страха нырять, и как-то так получилось, что уже никому не было дела до того, как ты на посадку заходишь, с газом или без, вот вообще наплевать стало, ты только боевую задачу выполни и приди, а как именно — дело твоё, личное, хоть на живот плюхнись, хоть упади рядом со взлётной полосой, но приди только. Ну и про задачу не забывай, вот за неё мы с тебя спросим строго.

А безаварийность тут же на второй, если не на третий план ушла, как и не было её, какая ещё безаварийность, когда целыми полками с неба ссаживают, когда самолёты самим сжигать приходится, своими руками, чтобы врагу не достались, да что тут говорить!

В общем, перевернулось всё с ног на голову, и оказалось, что на войне летать надо так, чтобы кровь глаза застилала при перегрузках, чтобы не то, что ветки деревьев привозить домой в воздухозаборниках радиаторов, а куски черепов и клочья немецких шинелей! Чтобы винтами, винтами головы рубить! Было такое, Саня, было, лично чистил самолёты, вот этими вот руками! Наш полк тогда румынскую конницу в чистом поле поймал, вот ребята и увлеклись немного. И что характерно — нас тогда похвалили за это, кое-кого наградили даже, но ты только представь себе, Саня, только представь — что с нами сделали бы за такие фокусы в мирное время? За погнутые законцовки винтов, за ободранные, крашеные кровью плоскости? Представил? А я вот не могу — фантазии не хватает!

Так что, Кэлпи, ты реши сначала для себя, кто ты — корабль мирного времени или боевой. Ну или, назовём это так, способный выполнять специальные задачи. Если мирный, то летаем строго по наставлению, а для сложных случаев у нас боевой капитан на борту имеется, пусть он и крутится, к нему все вопросы, чего тебе ещё-то? А если боевой, а ты боевой корабль, Кэлпи, и вооружена ты до зубов, и пусть слова — противометеоритная защита никого не обманывают, слишком избыточно это для метеоритов, вот и готовь себя к тому, что в случае чего тебе придётся самой принимать решения, Кэлпи, вот что самое главное, принимать решения и выполнять их!

А уж какие они будут, строго по наставлению или ты в случае чего начнёшь винтами головы рубить — думай сама. Точнее, строго по наставлению тебе капитан не позволит, уж Саня-то может дать прикурить, уж он-то из тебя выжмет все соки, но лучше, если ты всё поймёшь и будешь с ним на одной волне. Ясно?

— Вообще-то, — медленно сказала девушка, переведя немного обалделый взгляд на меня, — я никогда не искала войны, я о приключениях в космосе всегда мечтала. Романтика дальних звёзд, тайны забытых планет, пусть даже опасные авантюры будут, ладно, пусть — но ни в коем случае не война. Но я вас поняла. Наверное. Вот только не надо на меня злиться, пожалуйста.

— Ох, Кэлпи, — махнул рукой Олег в сердцах, — ты думаешь, я её искал, что ли? И не злюсь я, это обида во мне, горечь и обида, за первые дни войны обида, когда столько хороших ребят погибло, от неумения погибло, от непонимания, от чужой злобной решительности и своей растерянности, а потом представил тебя на их месте, вот и разволновался. Ладно, Сань, расскажи ей чего-нибудь сам, а то видишь — меня куда-то не туда понесло, не получилось у меня, в общем. Давай, перебей впечатление, выдай ей из детства что-нибудь такое, нравоучительное, ты же можешь, а я себе пока чаю сделаю, успокоиться надо, тьфу на вас на всех!

Олег действительно сильно разволновался, вскипело в нём что-то такое, но я его понял, горечь от чудовищного поражения в начале войны сидела и во мне, но всё же он был этому прямым свидетелем, а я нет.

— М-да, — протянул я, переглянувшись с Кэлпи и судорожно соображая, что бы такое выдать, ей сейчас и правда требовалось что-нибудь полегче. — Из детства, значит. Ну хорошо, будет вам из детства, вспомнил же, как по заказу вспомнил, слушайте…

И я начал рассказывать о том времени, когда мне было лет двенадцать-четырнадцать, и когда один раз в год, весной, во время ледохода, все пацаны в нашей деревне дружно сходили с ума. Что с нами творилось — я не знаю и объяснить не смогу, какое-то помрачение наступало, но все мы отправлялись играть в одну очень интересную игру, и эта игра называлась — Смелый Почтальон, вот так, с большой буквы.

Шли мы все подальше от деревни, чтобы не заметили взрослые, на какую-нибудь протоку метров тридцати шириной или к какому-нибудь острову, чтобы тоже не сильно широко было, вырубали себе там недлинные жерди, для пущей безопасности, и приступали к игре.

Правила были просты: нужно было проскочить по плывущим льдинам сначала туда, на тот берег, потом обратно, вот и всё, а побеждал тот, кто делал это лихо, на одном дыхании, не топчась на одном месте и не показывая страх, да ещё быстрее и ловчее, чем все остальные.

Провалиться под лёд неприятностью не считалось, я и сам два раза проваливался, вытягивали моментом, это мы умели, но позором было не прийти, пусть даже ты и правда не мог, заболел там или родители, что-то почувствовав, вцепились в тебя, но такому человеку весь следующий год было не скажу чтобы худо, просто как-то по-другому относились к нему, снисходительно, что ли, да и слова его уже того веса не имели.

Обычно пропустивший всё веселье пацанёнок старался показать свою удаль на следующий день, запас-то по времени был, хоть и небольшой, он старался притащить кого-то с собой, как свидетеля, но весь кураж к этому времени куда-то исчезал и с ним шли уже неохотно. А вот в первый день — это да! Вот тогда были и веселье, и смех, и всё остальное прочее…

— Господи, — простонал Олег за своей кружкой, — ну что за чушь, Саня! Ну что это ещё за Смелый Почтальон, ну к чему он сейчас? Да таких игр и в моём детстве было знаешь сколько?

— Ты меня не перебивай, — я почувствовал себя на своей волне, я как будто вновь комсоргом в землянке сидел и вёл собрание, — во-первых, это игра про целеустремлённость, почту-то доставить надо или нет? Во-вторых, она про ловкость и силу, а ещё про смелость. Чтобы ты знал, морда столичная, в нашей деревне отделения почты не было, она в соседней была, через Амур, летом на лодке переправлялись, зимой по льду пешком письма носили. И вот как-то раз пошла тётка-почтальонша по зимнику к нам, а к ней какая-то большая кошка привязалась, может, тигрёнок, а может, леопард маленький, у нас и они водились. Привязалась, прыгала вокруг всю дорогу, мяукала, за валенки кусала, пометила, как из шланга, несколько раз, тулуп аж льдом покрылся, в общем, развлекалась, как могла и только у деревни отстала.

— Да блин! — Олег даже сделал вид, что сплюнул от досады, — ну хватит байки травить, ну серьёзное же дело! Ну что это за приключения Чингачгука в годы первых пятилеток, Саня! Какие ещё леопарды с тиграми, может, это рысёнок был?

— Да хотя бы и рысёнок! — не сдался я, — тебе бы и рысёнка хватило! Но ты представь, какую смелость надо иметь, тётке иметь, толстой, в годах, чтобы в тот же день обратно пойти, а она пошла! Потому что надо, работа у неё такая — вот и пошла! А мы в тот год для своих игр протоку нашли в два раза шире и в пять раз глубже, понял?

— Что-то мы вообще не туда зашли, — сделал вывод Олег и засмеялся, — причём оба! Кэлпи, чтоб тебя, ты можешь нам прямо сказать, в чём дело-то? А то я и сам сейчас вспомню чего-нибудь такого, всем тошно станет!

— Ну, — Кэлпи тоже заулыбалась, — зря вы так, мне очень помогло, и ваши слова, и капитана. А вопрос в том, включать мне подавитель эмоций или не включать? Если включить на максимум, то программу полёта выполним в полном объёме, только смысла в нём не будет, и так понятно, что справлюсь, да любой беспилотник справится. А если не включать, как это и предписывает инструкция, для наработки индивидуальности, для получения опыта, то может произойти всё, что угодно, со мной произойти, вот я и волнуюсь. Не испугаюсь ли, не струшу, не подведу ли я вас?

— Тьфу ты, — я даже подпрыгнул в кресле, — вот ты развела турусы на колёсах! Из ничего же развела! Смотри — в первом боевом вылете от новичка командир требует только одно — делай, как я, и больше ничего, понимаешь? Никаких подвигов, никакой самостоятельности, ничего вообще, просто сходи и вернись! А всё остальное буду делать я, понимаешь, потому что я капитан, а ты корабль! Стой за моей спиной, смотри моими глазами, чувствуй то же, что и я, а если что-то случится — то Олег тебя починит!

— В ту же секунду, — подтвердил мои слова бортинженер, — не дрейфь, Кэлпи, и не такое бывало! Прорвёмся, я тебе говорю!

— Хорошо, — улыбнулась она облегчённо, в чём-то мы её и правда убедили, — с вами действительно и не такое бывало, а потому верю. И ещё, довожу до вашего сведения, что ближайшие четыре с половиной часа ваше присутствие на мостике не обязательно. Корабль летит в автономном режиме, все системы наблюдения задействованы, человеческому экипажу в таких случаях регламентом предписывается отдыхать или заниматься своими делами.

— Ну до чего же хорошо! — Олег даже откинулся на кресле и заложил руки за голову, — не экипаж, а мечта — я про тебя, Кэлпи, сейчас говорю, а не про нас! Никого проверять не надо, над душой стоять не надо, и не напьётся никто, приказ не забудет, не потеряет чего-нибудь важного и не сломает! Я вот представил себе сейчас — допустим, летим мы через месяц куда-нибудь, спим себе спокойно, и тут я подскакиваю спросонья, померещилась мне, допустим, какая-нибудь хрень — а, что, куда, что происходит, — но потом вспоминаю, что у нас Кэлпи на хозяйстве, тут же улыбаюсь, переворачиваюсь на другой бок и засыпаю снова! Сном младенца! Красота же! Красотища! И ведь я даже и не понимал, Саня, что именно об этом я и мечтал всю свою сознательную жизнь!

— Я тоже, — поддержал его я, вылезая из кресла, — ладно, пойду спортом займусь, а потом самообразованием, у меня там первоначальная программа такая, что лет пятнадцать займёт, наверное, если не больше. И то, если впахивать каждый день, так что…

— Через три часа обед, — предупредил меня Олег, — не опаздывай. Потом ещё с часок покемарить надо, и будем готовы к труду и обороне полностью.

Я кивнул ему и встал на лифтовый пятачок, в свою каюту же надо, переодеться перед занятиями и, уже спускаясь, без удивления осознал, что вот я еду на корабельном лифте, и одновременно полностью контролирую полёт на сумасшедшей скорости в космосе, причём, самое важное, одно другому не мешает.

Конечно, функционал был здорово урезан по сравнению с капитанским креслом, но всё равно мне сейчас и этого хватало с головой, я всё видел, всё понимал и всё чувствовал, даже настроение Кэлпи чувствовал и вообще держал, как говорится, руку на пульсе.

Осталось только привыкнуть к этому в полевых условиях, чем я сейчас и займусь.

Глава 10

Странное дело, но если бы кто-то из моих деревенских друзей сейчас узнал, что их Саня вновь собирается поиграть в Смелого Почтальона, причём не где-нибудь там, а в кольцах далёкого газового гиганта у далёкой-далёкой звезды, причём кольца эти состоят из хороших таких каменных и ледяных осколков, размером от обычной гальки и до среднего грузовика, причём всё это великолепие ещё и несётся в пространстве со скоростью многих и многих километров в секунду, то он бы, наверное, не только пальцем у виска покрутил, а прямо в глаза дураком бы меня назвал, и был бы при этом не так уж и не прав.

Но я сейчас, загребая воздух вёслами спортивного тренажёра, откидываясь всей спиной назад, елозя задницей на подвижной тележке, а потом вновь скручиваясь всем телом в клубок, всё больше и больше преисполнялся мрачной, торжественной решимости.

И эта решимость странным образом гармонировала с обстановкой этого небольшого тренажёрного зала, но здесь всё было такое, на свершения зовущее и не дающее расслабиться.

Что за чушь, думал я, накачивая сам себя, все эти метания, подбадривания, неуверенности и прочее, а потом вдруг вспомнил, как сам — а было мне тогда почти семнадцать лет, но выглядел я года на три старше, здоровый же был лось, сразу после побега в Комсомольск устроился в бригаду электромонтёров. Эти весёлые, разбитные, не боящиеся ни бога, ни чёрта парни казались мне небожителями, и я был рад до обморока, что сумел за них зацепиться.

А потом, в первый же день работы, сразу же, меня, деревенского увальня, эти ребята засунули на воздушные работы, без всяких раскачек и привыканий, не дав ни опомниться, ни что-то сообразить, и правильно сделали.

Они тогда, с шутками и прибаутками, ничего не объясняя, заволокли меня метров на пятнадцать от земли, невысоко, но мне показалось что прямо под облака, и начали сразу же что-то очень насмешливо и язвительно требовать, не давая ни минуты опомниться. То вот одному что-то срочно потребовалось передать через меня другому, но для этого мне надо было пройтись по балке шириной сантиметров двадцать, то потом снова первому что-то подержать, то второму помочь.

И я неуклюжей обезьяной ползал по высоте туда-сюда, прикусив губы до крови и стараясь не обращать внимания на трясущиеся ноги, потому что показать это было бы стыдно, очень стыдно, но прогресса всё не было, всё не смелел я никак, всё не мог привыкнуть, и вот уже накал их слов повысился, но тут же, заметив это, ко мне спустился Колька, наш бригадир и по совместительству секретарь комсомольской ячейки, и был это такой парень, что я тогда всё отдал бы за дружбу с ним, вот такой это был парень.

А он подошёл и присел рядом со мной, свесив ноги в пустоту, да внимательно посмотрел на меня своими пронзительными голубыми глазами, и я вдруг понял, что они, эти глаза, сейчас наполнятся или презрением, или одобрением, и всё это будет зависеть только от меня.

— Ну что ты вцепился в неё, как в роднульку, — постучав по укосине, вокруг которой я обвился, спросил он, и голос его был насмешлив и язвителен до предела, но может, мне это тогда просто показалось, — жениться на ней, что ли, собрался? Ты для этого сюда залез? Вас, может, тогда наедине оставить, чтобы не мешать? Ну так ты только скажи, а мы уважим!

— Нет! — зло выдохнул я и отцепился, выпрямившись, мысленно плюнув на всё, тем более что в случае чего тут падать есть куда, вон кусты и вон сугробы, — я сюда работать залез! Как все!

— А молодец! — поднявшись на ноги и ещё раз внимательно меня рассмотрев, ответил он, а потом, нацепив мой карабин от страховочного пояса на натянутый трос, добавил, — ну пошли работать тогда, вот только перещёлкиваться не забывай, не смотри на этих обалдуев, что без страховки лазят. Они всё форсят перед кем-то, а как по мне, так с поясом хотя бы просто теплее.

И мы пошли, и злобная решимость в моей душе вытеснила страх, и я доработал до конца этого длинного дня, держась на этой решимости, а вечером стоял на твёрдой земле в кругу настоящих друзей, как равный среди равных, но стараясь не подавать виду, что меня качает. И пояс, страховочный пояс в нашей бригаде был только один, и вот уже через две недели я работал без пояса, как все остальные, откидываясь спиной на фермы и держась только за счёт силы ветра, чтобы руки для работы были свободны.

Конечно, месяц-другой меня мучали кошмары в бараке, они не давали мне спать, всё мне снилось, что я падаю с опоры или вот-вот упаду, ну и ладно, мало ли кому чего снится, человек над своими снами не властен, зато днём я работаю так, что не стыдно смотреть ребятам в глаза.

Мы тогда выделывались друг перед другом своими трудовыми подвигами, по-настоящему, всерьёз, время было такое и люди были такие, мы строили города и заводы, все эти Магнитки и Днепрогэсы и гордились этим. Нам говорили, что это для потомков, что уж они-то будут жить при коммунизме, но мне было всё равно, я уже тогда был счастлив.

Счастлив с голой задницей, не имея ничего материального, даже место в бараке было не моё, но зато моими были: дружба с прекрасными людьми, я и сейчас помню каждого в бригаде так, как их родственники не помнят, ещё у меня учёба была, настоящая учёба, не как в деревенской школе, ещё мне давали повышенную пайку за ударный, стахановский труд, а ещё, самое главное, у меня был аэроклуб, были мечты, была настоящая цель в жизни, а все препятствия ломались и рушились под моим напором.

Я был счастлив тем, что моя работа имеет великий смысл, что мы строим первое в мире государство рабочих и крестьян, что нужно отдать все силы и всё у нас получится, уже получается, вот они — первые дома и цеха, и первый металл в первых печах, первые корабли и самолёты, собранные на краю земли, в глухой тайге, и ради всего этого стоит наступить на горло своему страху, чтобы спокойно работать на такой высоте, куда не всякий цирковой артист полезет, презрительно поплёвывая на отсутствие страховки.

А потом я с горечью узнал, что есть, оказывается, на строительстве ребята и погероичнее, это были вальщики леса, что готовили для нас, для наших опор, просеки в тайге, так они чего придумали — сырую, промёрзшую лиственницу не сразу срубишь или спилишь, в иную лиственницу даже гвоздя не вобьёшь, так чего же — темпы стахановские терять? Не, не пойдёт, а давайте один из нас будет залезать на верхушку дерева, привязывать там канат, а остальные тянуть, одновременно подрубая вылезшие корни, вот дело и наладится.

Попробовали — получилось, а чтобы время нагнать, тот смельчак, что канат привязывал, уже не спускался с высоты, не тратил драгоценные минуты, так его вместе с деревом и роняли на землю, а ветви смягчали падение до безопасного.

Такое нововведение прогремело на всю стройку как пример героического отношения к труду, и мы все, вся наша бригада, по одному сгоняли к ним в гости на лыжах, чтобы самим попробовать, на себе, что это за веселье. Эмоций я тогда выхватил по-полной, да ещё и глаза на той лиственнице чуть не оставил, но зато понял, что если не трястись от страха, то всё пройдёт нормально, видно же, куда падаешь и за что держаться. И вообще, если ты собран, готов ко всему и не боишься, то убиться там это ещё надо постараться, такие дела.

А ведь были ещё девчонки, девчонки-линейщицы, телефонистки, у нас в тот год с рукавицами был затык, не хватало их, и работа чуть замедлилась, так они затеяли комсомольский почин, что можно работать и без рукавиц, и сдержали слово, и руки их стали напоминать гусиные лапки, но мы застыдились и тоже стали работать голыми руками на морозе, разве что Колька заставлял нас обматывать кисти портянками, но мы сдёргивали их сразу же, как только кто-то из линейщиц проходил мимо, чтобы не позориться.

Бедные, бедные девчонки, вдруг кольнула меня запоздалая игла в сердце, да как же так, как же ваши милые руки потом, ведь и меня самого не сразу отпустило, не сразу они перестали ныть по ночам, да и потом руки иногда начинали болеть, стоило чуть-чуть сильнее подморозиться, но я-то уехал, меня-то вылечили, а вы остались!

Но время было такое, ох и время было, жестокое к тем, кто его не понимал и не принимал, безжалостно давящее сброшенных на обочину, всех этих бывших, цепляющихся за своё прошлое, это было время, безразличное к отдельным личным трагедиям, лес рубят — щепки летят, лучше и не скажешь. Я ведь видел и заключённых на строительстве, много их было, всяких сутулых саботажников-вредителей, паршивых доходяг, едва поднимающих лопату, а их нужно было гнать сюда больше, ещё больше, ведь грунт на площадках сам себя не вынет, а меня тогда больше интересовал вынутый грунт да ударные темпы, чем их жалобные, слезящиеся глаза.

Это они умели, этому они научились — в глаза заглядывать, то слёзно-жалобно, с беспомощным недоумением, по-собачьи, то колюче-нагло, дерзко и вызывающе, но меня эти взгляды не трогали и не волновали, я был комсомолец, настоящий комсомолец, а все те, кто не разделял мои убеждения, кто не строил лучшее будущее вместе со мной, те для меня просто не существовали, ведь не разделять мои взгляды могли только недорезанные буржуи и попы, кулаки-мироеды да прочая контрреволюционная сволочь, жалости к которым нет и быть не может, да и вообще мы их с собою в светлое будущее не возьмём, зачем они нам в будущем?

Потом, конечно, я кое-что понял, повзрослел, стал умнее, особенно когда начал с курсантами возиться, но тогда, в шестнадцать лет, максимализм во мне бил ключом, хотелось свершений и геройства, и я свершал и геройствовал как умел, как оно тогда и требовалось, и не было чему-то другому места в моей душе.

Мещанин, интеллигент вшивый — хуже ругательства для нас не было, и боялся я показаться слабаком, боялся отстать от своих товарищей — а больше ничего я не боялся. И вот таким, заряженным и несгибаемым, меня отправили в лётное училище, на этих же старых дрожжах я пошёл на фронт, так чего я сейчас-то расслабился?

Не целая жизнь же прошла, всего лишь несколько месяцев, а смотри ты, уже наш Саня и не Саня, уже он прямо настоящий дэнди, и расслабленно пьёт шампанское в компании настоящей леди, и уже он ккому-то заранее снисходителен, и уже он готов кого-то пожалеть раньше времени, вот это да!

Так уж сложилось, непредставимым образом сложилось, что я сейчас — капитан корабля, вот я и буду этим капитаном, и сегодня, сейчас, я так протащу экипаж и корабль по испытательной программе, что Колька, мой первый бригадир, был бы мной доволен.

— Да, — сказал я себе, поднимаясь на ноги и успокаивая дыхание, — так и сделаем. Надо же понять, на что мы способны.

— Вы что-то сказали, капитан? — тут же откликнулась Кэлпи, уж она-то всё слышала и всё замечала, но я предпочёл просто отмахнуться, ничего не объясняя.

Так просто ведь это не объяснишь, не поймёт, тут нужно воспоминания показывать, с полным погружением, а я не был уверен, что это пойдёт ей на пользу. Тут надо быть помоложе и даже, наверное, немного если и не поглупее, то полегкомысленнее уж точно, чтобы правильно всё воспринять, всякому же овощу своё время, а то получим какую-нибудь новую Розалию Землячку в виде боевого корабля, всем чертям в галактике тошно станет, и первому — мне самому.

— Нет, ничего, — успокоил её я, — так, мысли вслух.

— Тогда хочу напомнить вам, что через сорок минут обед, — и в моём расписании загорелось получасовое окно, — экипаж приглашает капитана в кают-компанию.

— Спасибо, — отозвался я, — обязательно буду.

Следовало поспешить, ведь я хотел не только принять душ и переодеться, но и закинуть себе в библиотеку кое-какие материалы по Зевсу, этому самому газовому гиганту с кольцами, радиационными поясами и сотней спутников. Нет, так-то я район полётов знал, и знал хорошо, но появились у меня кое-какие идеи, вот и нужно было их обдумать. Будет, будет вам сегодня Смелый Почтальон, это уж точно. Фактически будет, без обмана, посмотрим, кто как по льдинам прыгает.

А потом я снова пришёл в кают-компанию последним, задержался, Олег и Кэлпи уже вертелись там, нашли же они себе объединяющее увлечение, вот и хорошо, кстати.

Я спокойно дождался взмаха руки бортинженера, между делом указавшего мне на место справа от его стула, в кают-компании Олег был главным, и главным всерьёз, это была давняя и не отменённая никем традиция и был в ней, наверное, какой-то глубокий смысл, вот и подчинимся, раз такое дело.

Пахло вкусно, хоть корабельная вентиляция не давала запахам шанса, в коридор они не прорывались, но всё же здесь, за столом, было очень тепло и уютно. Олег вновь затеял обед из множества блюд, хорошо хоть порции были маленькие, ну да так-то, с комбайном-то, чего не готовить? Не сам ведь картошку чистишь, иначе бортинженер поскромничал бы, а так всё равно что в игрушки играешь.

Но и в игрушки играть тоже надо уметь, а потому я спокойно сидел и ждал, с удовольствием принюхиваясь и выбирая себе цели. Вот куриная суп-лапша в небольшой пиалушке, вот ляпка картофельного пюре с котлетой и несколькими дольками солёного огурца, вот хлеб, вот компот, а больше ничего мне и не надо. Ну, ещё пирожное, наверное, вот это. И, может быть, ещё вон то. И компота ещё стакан, я всегда в столовой училища по два стакана выпивал, нравится мне это дело.

— Ну что, готово! — Олег оглядел стол, потом, довольный, перемигнулся с Кэлпи, но ведь и правда это был небольшой пир, правильно сервированный, с правильно подобранными блюдами, появился даже небольшой оттенок праздничности, — можно начинать! Благословишь, командир?

— Слава труду! — благословил я его и Кэлпи поднятой ложкой, — приятного аппетита!

Я не хотел наедаться, мне хотелось сохранить лёгкость, и с таким столом это было очень трудно сделать, но я справился. Немного, но вкусно и очень разнообразно, что может быть лучше, разве что ещё пирожное, компот-то допить надо, а потом я заметил, что Кэлпи снова ёрзает.

Она сидела за ещё одним маленьким стаканчиком чего-то сложно заваренного, какого-то чайного сбора, принюхивалась с удовольствием, составляя нам компанию, но нетерпение брало вверх, и вот она поглядывала на меня, думая, что я ничего не замечаю.

— Чего тебе опять? — вздохнул я, откидываясь на спинку стула, Олег-то ещё не доел, не буду же я выскакивать из-за стола, не стоит этого делать, неприятно это другим, выходить из-за стола нужно всем вместе, так что можно и поговорить, компот как раз допить между делом спокойно.

— Скажите, капитан, — оживилась она, — а сегодняшний полёт, вы планируете…

— Сегодняшний полёт, — негромко, но с нажимом, перебил её я, глядя прямо в её удивившиеся глаза, — пройдёт согласно утверждённой программе с небольшими вариациями, и проведу его я лично. А ты, Кэлпи, отвечаешь за матчасть, ты у нас, собственно, и есть матчасть, и я хочу быть уверен, что эта матчасть нас сегодня не подведёт. Не тем у тебя мозги заняты, не о том ты волнуешься и не того боишься. Понятно?

— Ого! — Олег даже замер с ложкой в руках.

— Вот тебе и ого, — посмотрел на него я, — тебя это тоже касается.

— Согласен, — кивнул тот, вновь принимаясь за еду.

— Пристегнуться не забудь, — мне захотелось достучаться до него, а то больно легко нашего бортинженера отпустило, — чтобы не было, как в тот раз.

— Саня, не надо, — передёрнуло его, — ты чего задумал, Саня?

— Ничего такого, — ответил я, — всё будет в рамках наших возможностей.

— А что было в тот раз? — очень заинтересовалась Кэлпи, но я кивнул на Олега, мол, этот тот раз был его, вот пусть он сам и рассказывает.

— А в тот раз, Кэлпи, — Олег даже помотал головой от избытка чувств и воспоминаний, — в тот раз я чуть было не погиб смертью раздолбая. Я, когда с другими летал и сидел сзади, в кабине стрелка, то не привязывался никогда, да и никто же не привязывался! Во-первых — неудобно, брезентовая лента, на которой стрелки сидели, низко была расположена, непродуманно её туда воткнули. Не высунешься, от этого и обзор плохой, и пулемётом вертеть не так лихо получается. Во-вторых, если подобьют, а если ещё и не дай бог ранят, то не сразу и выпрыгнешь, а ведь там счёт на секунды идёт. В-третьих, смысла не было, те лётчики летали, честно сказать, вот как моя бабушка на прогулку выходила, воздухом подышать, вот так они и летали, осторожненько и с оглядкой, без огонька. Ну, вспомни, чего я тебе утром рассказывал, они больше собственной машины боялись, чем немцев. А вот он, — и тут Олег ткнул в меня пальцем, — как начал над целью крутить, противозенитный-то манёвр крутить, как начал вензеля в воздухе выписывать, что твой истребитель! Это наш-то утюг! Правда что, и отбомбились мы очень хорошо в тот раз, как вспомню, так сердце радуется, и дырок в крыльях домой не привезли, все зенитные трассы мимо прошли, остальных-то, аккуратных-то, всех потрепали, да.

Олег залпом добил свой компот, собрался с мыслями, и продолжил:

— Схватился я, значит, при отходе от цели за пулемёт, я всегда на отходе, если кто бегал по земле в пределах досягаемости, всегда давал им прикурить, на половину ленты примерно, не больше, чтобы на обратный путь хватило, и я ведь попадал даже иногда, а тут! Чувствую, что кто-то меня из кабины прямо тащит! И не за шиворот, а всё тело тащит!

— Отрицательные перегрузки, — помогла Олегу Кэлпи, глянув на меня, и я кивнул.

— Именно! — наставительно поднял палец бортинженер, — именно они! Но ведь не делал так никто и никогда, понимаешь? Никто и никогда! Ну ладно, вцепился я в пулемёт, одну ногу вперёд, в перегородку упёр, вторую назад, под брезентовую ленту, раскорячился как смог, локтями упёрся, зубами схватился, визжу как поросёнок, но кто бы меня там, кроме фрицев, услышал, и чувствую, что ничего не помогает, сейчас вылечу и всё тут! Там ведь не одно «же» перегрузки было, там я килограмм двести весил, причём весил именно в сторону выхода из кабины! Но тут, слава богу, всё кончилось, меня опять в кабину вдавило, потом резкое левое скольжение, потом правое, потом снова левое, потом крен туда, потом обратно, потом снова туда! А я башкой своей дурной об правый борт — бац, потом об левый — тресь, потом снова об правый — шмяк! В глазах потемнело, ничего не соображаю, забился под брезентовую ленту, вцепился в неё и ору! Ведь чуть не обделался я тогда, Кэлпи!

Девушка смотрела на нас квадратными глазами, не попадая в общее настроение, потому что я улыбался, прикрывшись рукой и вспоминая, как Олег в тот раз, уже на земле, из кабины выскочил и что он мне тогда в сердцах наговорил, да и сам Олег улыбался до ушей, вспоминая всё это.

— И ведь он меня предупреждал! — ткнул в меня рукой бортинженер, — перед вылетом-то! Пристегнуться, мол, товарищ стрелок, не забудь! Будем активно над целью маневрировать! Но я ведь умнее всех, у меня уже пятнадцать боевых вылетов, а он кто? Что эта морда плакатная себе позволяет, кем он себя возомнил, а? Да я и не таких видал, через плечо кидал! За восемь-то лет службы! Но оказалось, что нет, не видал, а потому ко второму вылету я себе такую сбрую в кабине сварганил, что сам чуть в ней не запутался, а остальные стрелки начали про Саню всякие сказки страшные на ночь друг другу рассказывать! И пристёгиваться тоже начали, от греха подальше!

— Вообще-то, это смешно, — когда Олег выдохся и замолк, сказал Кэлпи я и она осторожно улыбнулась. — С иронией к такому нужно относиться, только так и никак иначе, это традиция, байки травить называется. А если начнёшь всерьёз слушать, то он тебе такого наплетёт, мама дорогая, чего он тебе наплетёт, и это тоже будет традиция.

— Ну ты, Саня, даёшь, — оскорбился немного Олег, — ты за кого меня принимаешь? Я ведь понимаю, что она у нас человек свежий, необкатанный, постараюсь без этого обойтись. Но и ты, Кэлпи, уши не развешивай, вникай в культуру общения! Если всерьёз ко всему относиться, с ума же можно сойти!

— Вот и хорошо, — я встал из-за стола, собрал свою посуду и посмотрел на часы, — тогда через полтора часа команде быть на мостике, начнём тормозить, а пока можете заниматься своими делами.

Глава 11

— Капитан на мостике! — эту фразу Олег произнёс, стоило мне лишь выйти из корабельного лифта, и я даже сбился с шага от неожиданности. Но сказано было спокойно и всерьёз, как дань регламенту, наш бортинженер, когда надо, умел быть собраннее и ответственнее меня, всё зависело от ситуации.

— Вольно, — скомандовал я, усаживаясь в кресло и пристёгиваясь, — доклад!

— Всё штатно, — ответила Кэлпи, да я и сам всё это видел, через собственный нейрокомп, — можно приступать к работе.

— Принял, — кивнул я и вывел на обзорный экран перед нами Зевс в увеличенном масштабе, со всеми его кольцами, поясами и спутниками, естественными и искусственными, со всеми их зонами и векторами движения, а также наши собственные траектории, текущую и конечную.

Сейчас мы неслись на десяти процентах от скорости света мимо газового гиганта, много выше плоскости эклиптики всей системы, и нам нужно было оттормозиться до чуть выше первой космической Зевса, чтобы выйти на очень высокую орбиту над ним, да ещё и перпендикулярно плоскости его колец.

— Тормозить будем в один приём, — предупредил я экипаж, — максимум в два, курс корректировать на ходу. Кэлпи, справишься?

— Так точно, капитан, — отозвалась она. — Ничего невозможного в этом манёвре нет, двигатель и вычислительные мощности позволяют.

— Про противометеоритную защиту не забывай, — я видел, что что Кэлпи бдит, что все сенсоры, локаторы и датчики дальнего обнаружения задействованы в работе, на тот случай если вдруг выскочит что-то неучтённое, а с противометеоритных орудий, как говорится, сняты чехлы и они готовы в любой момент выплюнуть на половине скорости света в любую сторону изрядную дозу антиматерии, как размазанной по пространству широким блином, так и узким жалом, от нескольких миллиграмм и до полновесного килограмма, на сорок семь мегатонн в тротиловом эквиваленте, чтобы никому мало не показалось.

— Есть, не забывать, — отрепетовала она, предупредив, — вблизи Зевса процент моих вычислительных мощностей, отданных на противометеоритную защиту, резко возрастёт. И надо ещё будет оставить резерв для пиковых случаев, учитывайте это, капитан.

На это я лишь кивнул головой, мне было понятно её желание перестраховаться, но не будем ему потакать, это она зря надеется, и стал рассматривать выведенную на обзорный экран цель, то есть собственно Зевс и всю его периферию.

Сама планета меня занимала мало, ну гигант и гигант, огромный газовый шар, чего там рассматривать, тем более что масштаб его я сейчас оценить был не в состоянии, разве что бури и облака на поверхности выглядели красиво, зато вот кольца его, кольца — это было зрелище на века, я даже засмотрелся.

Шириной в сотни тысяч километров, издалека они казались единой сплошной поверхностью, но чем сильнее я уменьшал масштаб просмотра, тем больше они разделялись щелями на отдельные участки, а в щелях этих проглядывали звёзды и спутники.

При всей своей невообразимой ширине, толщина колец начиналась от десяти метров и нигде не была больше пятидесяти, так что такие кольца были самым тонким и ровным объектом из всех, что только можно себе представить и увидеть, причём во всей вселенной.

И плотность, из-за своей плотности кольца были физическим объектом, в отличие от того же пояса астероидов, что был поясом только по названию, там-то фактическая плотность не сильно отличалась от плотности соседних, пустых областей, там по огромной орбите было размазано всего четыре процента массы нашей Луны, там нужно было сильно постараться, чтобы поймать обломок, а вот здесь…

Здесь я смотрел и видел густую снежную метель, странную метель в космосе, метель, не пропускающую солнечные лучи. И пусть солнце «Надежды» на таком отдалении больше напоминало тусклую копейку вдалеке, но всё же его лучи не могли прорваться через эти застывшие во времени и пространстве снежинки, я-то думал, что они мельтешить будут, а они застыли на своих местах, застыли на многие миллионы лет, застыли и не двигались, и как такое могло быть, я вроде бы знал, но принять не мог.

В материалах о кольцах было сказано, что составляющие их части всё же движутся относительно друг друга, движутся в среднем со скоростью один миллиметр в секунду, но такое движение можно уловить только вблизи, поэтому мне сейчас кольца казались застывшими в космосе, застывшими вместе со всем своим содержимым и тот факт, что всё это ещё и вертится вокруг Зевса, лишь добавляло нереальности в происходящее.

— Начинаем манёвр торможения, — мне подспудно захотелось развернуть корабль кормой вперёд, а как же, двигатели-то снизу, но делать это было не нужно, наш звездолёт мог выдать самому себе тягу в любую сторону от центра масс, и Кэлпи выбрала вектор, который потихоньку, на тысяче «же», по довольно крутой параболе, нас затормозит и выведет точно на высокую, заранее предназначенную нам орбиту над Зевсом, над всеми его кольцами и спутниками.

На этой орбите мы осмотримся, как говорится, в отсеках, там Кэлпи свяжется с местной диспетчерской службой, доложится ей, примет обстановку, ну а там уже и видно будет.

Я сейчас рулил кораблём так, как это делает капитан какого-нибудь парусного фрегата в море, одним своим присутствием, просто подтверждая то, что происходит. Там ведь тоже штурвалом или даже просто кормовым веслом вертит рулевой, вертит по тому курсу, что выдаёт и корректирует ему штурман, а капитан вроде как не при делах, вот и я так же, только вместо рулевого и штурмана у нас была Кэлпи, уж она-то сейчас была занята на все сто, хотя чего это я, на все тридцать процентов, что было много, очень много. Чрезмерно много по всем нормативам, перестраховывается она, но для первого раза сойдёт.

— Расчётная орбита занята, — наконец раздался её голос, — внутрисистемный привод выключен, прошу разрешения приступить к радиообмену.

— Действуй, — кивнул я и добавил чисто для Олега, — экипажу осмотреться и доложить по итогам осмотра.

Экипаж согласно кивнул, пожав плечами, ну да ему можно, и тут Кэлпи меня предупредила о входящем голосовом вызове, который я сразу же принял.

— Диспетчерская служба Зевса, — раздался негромкий, но отчётливый голос, и не было в этом голосе того шипения и треска, к которым я привык на полевых аэродромах, собеседник будто бы стоял передо мной, и ещё, судя по немного недовольному и уставшему тону, это был именно человек, ну или искин класса Кэлпи, не меньше, что сильно вряд ли. А потом, чтобы меня добить, изображение Зевса со всеми его кольцами на рабочем экране уехало куда-то вбок, а на освободившемся месте возникло окно, в котором нарисовался неулыбчивый мужик лет сорока, из одежды мне был виден лишь форменный китель, чем-то похожий на мой, с теми же защитными свойствами, а ещё он очень недовольно щурился, как будто его только что разбудили, но тёмные волосы на его голове были приглажены в аккуратнейший пробор, густые щегольские усы тоже нигде не топорщились, так что не знаю, хреновый из меня Шерлок Холмс.

— Диспетчерская служба, — повторил он, немного снисходительно разглядывая меня и мой парадный капитанский мундир, а ещё откровенно косясь взглядом на нашего основного члена экипажа, — вызывает звездолёт «Кэлпи», ответьте.

— Диспетчерская, — отозвался я, — капитан «Кэлпи» Александр Артемьев на связи. Добрый день и слушаю вас.

— Здравствуйте, капитан, — немного холодно сказали мне с экрана, — позвольте представиться, меня зовут Евгений Фомин, я начальник станции «Зевс-Первая», но сейчас выступаю в роли главного диспетчера и именно в этой роли решил сейчас поговорить с вами лично. Догадываетесь, почему?

— Не имею ни малейшего понятия, — в тон ему ответил я, удивил он меня, конечно, таким радушным приёмом, но смутить не смутил, куда ему, усатому, — потрудитесь объясниться.

— Зевс и вся его периферия, — как школьнику, начал объяснять он мне, немного всё же удивлённо-картинно вскинув брови в ответ на мою фразу, — это устоявшаяся зона научных исследований, но немного замкнутая и, скажем так, самодостаточная вещь в себе. Здесь, на этой станции и по всем орбитальным спутникам проживают и ведут работу примерно три тысячи человек. Работу важную и работу нужную, понимаете меня, капитан Артемьев? Кстати, не подскажете, а почему я раньше о вас не слышал? Всё же кандидаты на такие должности обычно люди довольно известные в наших узких кругах, обычно уже с опытом и богатым прошлым.

— Не знаю, — не стал ему облегчать жизнь я, — но внимательно слушаю дальше.

— Так вот, — недовольно пожевал губами он, — мои искины уже скинули вам, — и тут он вновь уставился на Кэлпи, как будто не со мной разговаривал, — всю информацию по периферии Зевса. Все орбиты, все объекты, все скорости — всё там учтено. И нам очень не хотелось бы после вашего отбытия всё это дело сканировать и пересчитывать по новой. Во-первых, оцените сложность работы, у нас ведь тут больше сотни лун, про мелкие астероиды я и не говорю, а ведь есть ещё и кольца. Во-вторых, любое изменение, любое возмущение в существующем порядке орбит и объектов может нарушить работу множества людей.

— Понял, — кивнул я, соглашаясь, действительно, этот Фомин дело говорил, ну а что до тона, то в этом случае простительно, мы-то потом улетим, а он останется, — да, лично мне было бы неприятно, согласен, объяснили доступно. Но всё же это общие слова, а мне хотелось бы точно знать границы допустимого, у нас ведь, всё-таки, ходовые испытания.

— Ох уж эти испытания, — поморщился он, — вот и прыгали бы, например, в другую систему да там бы и резвились себе сколько душе угодно.

— Хорошо бы, — в тон ему ответил я, — но неприемлемо, к сожалению. Внесистемный привод испытывается на четвёртом этапе, погружение в газовый гигант — на втором.

— Вот только поэтому я и подписал это разрешение, — желчно вздохнул он, моя понятливость нисколько его не смягчила, — что же до границ, то слушайте: вплотную к Зевсу и в его атмосфере можете испытывать корабль согласно регламенту. А вот выше настоятельно прошу вести себя очень осторожно, то есть луны не толкать, по астероидам не стрелять, значимых возмущений не создавать.

— Даже и в мыслях не было, — покривил я душой, — а вблизи Зевса, значит, можно?

— Там многое можно, — подтвердил он, — там такое творится, что возмущением больше, возмущением меньше, разницы никакой.

— А ещё мы хотели бы на кольца посмотреть, — признался я, — с расстояния вытянутой руки, через иллюминатор. С этим как?

— Очень рекомендую, — внезапно оживился он и недружелюбность его куда-то ненадолго отступила, хоть и не исчезла, это я, значит, правильно попал, — прямо очень. Я вам сейчас скину одну точку, вблизи внешнего края кольца «Б», там вы получите незабываемые впечатления, я сам недавно оттуда. Там, по этому краю, там такой ледяной лес, такие тени, в общем, сами всё увидите.

— Спасибо, — и я кивнул ему с благодарностью, — а мы там ничего не возмутим?

— Масса ваша не та, чтобы что-то возмущать, — успокоил меня он, — будем уж честны перед собой. Но всё же, поймите меня правильно — я осознаю, что ваш визит — это редчайшая производственная необходимость, но вы мне здесь не нужны абсолютно. Зевс и его периферия — это моё, как бы это сказать…

— Хозяйство, — пришёл ему на помощь я.

— Именно, — кивнул Фомин, — и я не потерплю небрежного к нему отношения. Но хорошо, будем завершать разговор и надеюсь, что сумел донести до вас хоть что-то. Теперь по испытаниям — спасательные службы бдят, искины на связи, с нашей стороны всё готово, можете приступать. Если же нарушите мои требования, вас будет ждать серьёзный разговор.

— Понятно, — ровным голосом сказал я, — на этом всё?

— Да, — кивнул он, — конец связи.

— Конец связи, — ответил я, и Евгений Фомин исчез с экрана.

— Вот ведь комендантская рожа, — едва дождался конца вызова Олег, — чистый комендач же, тем тоже самолёты на аэродромах мешают, жить спокойно не дают. А ты, Саня, чего с ним так вежливо-то, я б, например, его бы так взбодрил, просто для порядка, чтобы жизнь ему мёдом не казалась, чтобы чесался ещё, зараза, часа два!

— Нормально было, — не согласился я, — усыпили бдительность, пусть думает что хочет, испытываться будем всерьёз.

— Ну, если только так, — развёл руками Олег, — смотри только, сам себя не перехитри.

— М-да, — произнёс я, чертыхнувшись про себя, первоначальный план мой дал основательный сбой, но кто ж знал, что тут у них как в аптеке, ну да ладно, ещё не вечер, — а ты, Кэлпи, чего творишь?

Я увидел, что загрузка её возросла до семидесяти процентов, что было просто непозволительно много, критически много, а если судить по количеству операций в секунду, то тут я точно оценить не мог, потому что путался ещё во всех этих греческих приставках, во всех этих пета, экса, зета и прочих, ну не привык я к ним.

— Балуется, — отеческим тоном объяснил мне Олег, — соломки пытается подстелить. Ей же сейчас всю, так сказать, ледовую обстановку скинули, вплоть до каждой отдельной снежинки, вот она всё это дело и обсчитывает параллельно прочему. Взаимодействие и движение множества тел в реальном времени — задача и вправду не из лёгких, а она ещё и пытается прогнозы сооружать.

— А-а, — уважительно отозвался я, — понятно. Ну ты, в случае чего…

— Тут же выключу, — уверил меня он. — Сниму задачу. Ну, если сама не поймёт.

— Как это выключите? — встрепенулась Кэлпи, — зачем? Ведь прогнозы получаются очень точные, можно прокладывать абсолютно безопасные курсы!

— Принудительно, — отозвался Олег и сделал вид, как будто он щёлкает тумблером, — раз — и нету. А зачем — да потому что форсированный режим допускается только в исключительных случаях, это я тебе как специалист со стажем говорю. А во всех остальных случаях нет, понимаешь? Если уж в спокойной обстановке у тебя нагрузка в красной зоне, то это означает только одно — считай, не считай, случись что — один чёрт просчитаешься. Так что отставить дурью маяться.

— Но как же быть? — Кэлпи не растерялась, она и вправду спрашивала совета у Олега.

— Не знаю, — не подвёл её бортинженер, — как хочешь, дело твоё, придумай что-нибудь. А вообще, давай-ка уточним на будущее — есть ли в теории какая-нибудь метеоритная угроза, с которой наши локаторы не справятся?

— Нет, — вздохнув, ответила Кэлпи. — Кроме воздействия со скоростью света, что маловероятно, в природе такого практически не встречается. Теоретически ещё можно допустить внезапное вражеское нападение, но именно что теоретически.

— Ну вот, видишь? — развёл руками Олег, — от удара поленом по затылку никто не застрахован, а со всем остальным мы справимся, так что не переживай. Давай, снижай нагрузку до нормы, а я прослежу. Тридцать процентов тебе на всё про всё, не больше.

— Готово? — выждав несколько секунд, спросил я, — проблема решена?

— Да, капитан, — отозвалась вначале Кэлпи, а потом и Олег.

— Тогда вопрос, — повернулся я к девушке, — как вам, товарищи экипаж, кольца, будем смотреть? Через иллюминатор, на вытянутую руку?

— Хорошо бы, — оживилась она, — очень красиво должно быть.

— А ты? — повернулся я к Олегу, — полюбуемся?

— Согласен, — кивнул тот, — если есть такая возможность, дураком надо быть, чтобы мимо пройти. Меня и на обзорном экране пробрало до печёнок, вместе с тобой, вживую ещё лучше должно быть, так что согласен, да и Фомин этот рекомендовал, видел же, как он оживился?

— Видел, — ответил я и взял управление в свои руки, отстранив Кэлпи. Точка на орбите вблизи кольца «Б», что скинул нам Фомин, была недалеко, моего нейрокомпа на обсчёт курса до неё хватало в избытке, так что вскоре мы уже были там, и Кэлпи принялась менять обзорный экран на иллюминатор.

Заняло это у неё меньше минуты, и вот я уже натурально завис сам, потому что смотреть на всё это просто так, как праздный зевака, было невозможно. Зрелище внушало, оно пробирало до печёнок, как правильно сказал Олег, оно подавляло, оно заставило нас просто молчать и смотреть.

Мы зависли примерно километрах в семи над поверхностью кольца и примерно на таком же расстоянии от его края, а солнце светило под углом градусов в тридцать от его плоскости. Ещё слева от нас, причём довольно близко, висел спутник, из-за близости он казался огромным, раз в десять больше земной Луны, ещё он отбрасывал тень практически на всё кольцо и из-за этого возникало ощущение, что он висит прямо над этой ледяной лентой, опоясывающей Зевс.

Само кольцо было белым, снежно-белым, но неоднородным, это была всё та же медленная полосатая космическая метель, зато на краю его, у самой щели к другому, внешнему кольцу, вырос ледяной лес, сказочный ледяной лес, это были вертикальные наросты из снежинок, перпендикулярные к общей плоскости и чем-то напомнившие мне худые прямые ёлки, вот только высотой они были километра в два, судя по длинным теням на кольце, и всё это переливалось бриллиантовыми огоньками, и вот по этим переливам я ощутил, что кольцо движется, что оно живёт, и вот только тут я сумел ошеломлённо выдохнуть.

— Да-а, — поддержал меня Олег, — дела. Я ведь даже и представить себе не мог, что такое бывает.

— Я тоже, — отозвалась Кэлпи, — всё же визуализация это одно, а когда вот так, на вытянутую, как вы говорите, руку, это совсем другое.

— Всегда пожалуйста, — невпопад ответил ей Олег и тут же сдёрнул меня с возвышенных мыслей: — ну что, займёмся делом? Колись, чего ты там задумал?

— Да, — с сожалением оторвался от зрелища я, — Кэлпи, убрать иллюминатор, займёмся делом. Ты сейчас внимательно следи за мной, за моими действиями, а ты, Олег, за ней, так всех и победим.

— Есть, — отозвались они по очереди, и я потихоньку повёл корабль ближе к самому Зевсу, к его северному полюсу, рассчитывая остановиться и оглядеться немного выше границ ионосферы. Потихоньку — это от десяти до пятидесяти «же» ускорения, потому что ближе к атмосфере творился подлинный бардак, как и говорил Фомин, там на тысяче было бы опасно, очень опасно.

Самое близкое к Зевсу кольцо постепенно сбрасывало в него своё содержимое, от мелких пылинок и до крупных булыжников, на полюсах радиация бушевала так, что Кэлпи пришлось серьёзно поднапрячься, эта бешеная радиация уже мешала связи и нашим датчиками, а мне всё никак ничего не приходило в голову.

Я-то думал через щели в кольцах пошнырять, используя собственные двигатели по минимуму, на гравитационном манёвре, на силе притяжения самого Зевса и его спутников, повертеться там на пределе скоростей, попрорываться через скопления обломков, паля во все стороны из противометеоритных пушечек, но нельзя, оказывается. Тут у них, оказывается, полный порядок, чёрт бы их всех побрал.

А потом, ближе к экваториальной плоскости планеты, в атмосфере что-то сверкнуло, а потом ещё, и ещё раз. Нет, так бы я это не заметил, даже через иллюминатор не заметил, пропустил бы, уж слишком много тут было всякого разнообразного сияния отовсюду, да и далеко же. Но Кэлпи и мой собственный нейрокомп подсветили, пометили это событие на обзорном экране как заслуживающее внимание и я, конечно же, заинтересовался.

— Это что там сейчас такое было? — спросил я, чуть не ткнув по старинке пальцем в экран, но сдержался, — три вспышки в атмосфере. О, четвертая и пятая, видите?

— Обычный метеоритный поток, — пожала плечами Кэлпи, — хоть и довольно сильный. Зевс оттягивает от других планет в свой гравитационный колодец много всего, так что это вполне рядовое явление.

— Ну-ка, дай-ка мне полный расклад по этому потоку, — попросил я, — интересно же.

И Кэлпи вновь пожала плечами, но выдала мне живую модель этого потока, снабдив каждого его участника меткой, в которой были вес, размер, состав и скорость, не забыв добавить траектории движения.

— Ого! — протянул я, рассматривая движущиеся точки, — это, друзья, знаете, что такое?

— Метеоритный поток же, — уже с удивлением посмотрела на меня Кэлпи, — но сильный, обломки массивные, скорости сближения большие, в пределах шестидесяти километров в секунду.

— Нет, — и я выделил себе целью один астероид, что нёсся впереди всех, и что уже через пару минут был готов, вспыхнув яркой вспышкой, исчезнуть в атмосфере газового гиганта навсегда. — Это, товарищи, спасательная капсула. Или подбитый штурмовик с раненым экипажем. А за ним — вражеские истребители!

— Где? — всполошилась было Кэлпи, но тут же успокоилась, она и вправду успела перепроверить все свои данные и убедиться в своей правоте, — с чего вы решили? Это же обычные астероиды, капитан.

— Даю вводную, — перейдя на командный тон, приказал я, — подбитый штурмовик спасти, вражеские истребители уничтожить! Я маневрирую, ты отстреливаешься!

— Не успеем! — заспешила Кэлпи, — регламентированная скорость не позволит догнать, тут разрешается не больше пятидесяти «же» краткосрочно!

— ВЫ-ПАЛ-НЯТЬ! — гаркнул я на неё во всё горло, добавив эмоций в нашу с ней связь, чтобы она наконец сообразила, что это никакие не шутки, одновременно выжав всю доступную мне тысячу «же». Кэлпи мгновенно засбоила, загрузка её вычислительных мощностей скакнула в красную зону, но Олег тут же дал ей по рукам, потом снова, потом ещё раз, потом она попыталась включить подавитель эмоций на максимум, но бортинженер снова не сплоховал, а я чуть не выматерился.

Подстраивать нашу траекторию к первому астероиду и одновременно уворачиваться от опасностей в одиночку было тяжело, я такое не потянул бы, но тут щёлкнул первый выстрел противометеоритной пушки, потом второй, а потом Кэлпи принялась суматошно палить во все стороны, и я облегчённо выдохнул.

По себе знаю, очень страшно и не понимаешь, что делать и что будет только до первого выстрела, а после него уже всё, там начинается кавардак, но зато тот страх, что сковывал тебя до этого, он куда-то отступает, позволяя действовать. Правильно или неправильно это другой вопрос, но действовать.

И вот мы сейчас действовали, я выжимал из двигателей корабля всё возможное, стараясь догнать этот небольшой астероид, а потом затормозить, чтобы подойти к нему по касательной, и ещё чтобы в точке пересечения наших траекторий скорость сближения упала до нуля, чтобы можно было его схватить и затащить в трюм, а Кэлпи стреляла и стреляла, расчищая мне путь и сбивая преследователей с хвоста.

Я быстро глянул в её состояние и увидел, что она сумела приспособиться, сумела выработать какую-то модель работы, что она уверенно использовала тридцать пять процентов своих вычислительных мощностей, не больше, и что подавитель эмоций не включался.

От неё сейчас тянуло азартом, диким азартом, там были молниеносные расчёты и быстрые действия, и она была сейчас настоящий боевой стрелок, не хуже Олега.

Мы поймали этот небольшой обломок уже практически в верхних границах атмосферы, но поймали, я сумел подойти к нему вплотную и дать команду на захват, а потом, когда астероид уже находился в стазис-поле нашего трюма, повёл корабль в сторону южного полюса, на другую сторону планеты, чтобы там отдышаться и провести разбор полёта.

— Диспетчерская вызывает звездолёт «Кэлпи», — раздалось в динамиках корабля, и я ответил на вызов, чёрт бы вас всех побрал.

— Артемьев слушает, — косо глянул я на появившееся изображение, оно было сильно изуродовано помехами, но узнать Евгения Фомина всё же было можно. И ещё было видно, что он зол до предела, ну да это его проблемы.

— Что у вас происходит? — сразу взял быка за рога он, — что за стрельба? Что вы себе позволяете? Помощь нужна?

— У нас тут боевое слаживание, — спокойно объяснил я, — помощь не нужна, сигнал «SOS» не посылали. Всё в порядке, можете не беспокоиться.

— А стрельба? — взвился он, — вы что творите? Такого в программе испытаний не было! Я же объяснил вам всё, а вы согласились!

— В пределах верхней границы атмосферы мы можем делать всё, что хотим, — напомнил ему я его же слова. — Вот мы и делаем. В чём проблема, товарищ Фомин?

— В чём проблема? — взвился он, — да в вашей стрельбе же проблема, стрельбе антиматерией! А если промахнётесь, а если в нас полетит? А если заденете кого? Это вам что — полигон?

— Вероятность того, что мы промахнёмся, — я его понимал, а потому сохранял видимость дружелюбности и всё ещё пытался договориться, хотя мне это уже перестало нравиться, уже появилось какое-то раздражение, но я не давал ему воли, — чрезвычайно мала. И ещё меньше вероятность того, что такой выстрел в кого-то попадёт. Ну и ваши станции снабжены очень хорошей противометеоритной защитой, так что лично я проблем не вижу. Ещё могу от себя пообещать, что каждый свой промах, если только он будет, мы тут же обезвредим, это без вопросов. Можем выполнять программу испытаний дальше?

— Нет! — отрезал он, — вам необходимо испытания прекратить и немедленно прибыть на станцию! Я приказываю!

— Очень приятно! — мне хотелось усмехнуться равнодушно, но получилось довольно зло, — а я отказываю!

— Что? — даже подпрыгнул он, но я выключил видеовызов и повернулся к Кэлпи, — а ты дай мне свежие данные по этому метеоритному потоку и иди к нему на сближение самостоятельно, пора спасать следующий штурмовик.

— Но, капитан, — засбоила она, — ведь был же приказ начальника станции, как же так, надо же…

— Вот что, подруга, — я даже обрадовался такому повороту, ведь именно сейчас можно расставить все точки над всеми буквами, причём расставить так, чтобы уже никогда больше не возвращаться к этому в дальнейшем, или мы будем летать одним экипажем, или не будем, — ну-ка, давай быстренько разберёмся, ты чьи приказы выполняешь, мои или его? Кто тебе капитан — я или он? Я или Баринов? Я или миссис Артанис? Я или планетарный искин? Ответ дать немедленно!

— Э… — замялась Кэлпи, у неё вновь нагрузка скакнула в критический режим, но Олег не мешал, он только пристально следил за её состоянием и рожа у него тоже была злобная, не хуже моей, и всё это длилось целую минуту, невыносимо долгую, нудную минуту, я ведь уже под конец постарался сам себя успокоить тем, что лучше уж так, на берегу всё выяснить, если ей первого раза не хватило, когда она кобылицей прикидывалась, ведь не висит над ней устав и все кары за его нарушение, не связаны мы воинской присягой, нет у нас ещё настоящей дружбы, да и авторитет мой, видимо, для неё ещё не совсем авторитет, так что пусть решит сама, в конце-то концов, но решит уже окончательно.

— Я сейчас посмотрела, — она всё ещё не торопилась, — по истории посмотрела, по всему остальному… И про первый после бога, и про бунт на корабле, и про смысл слова приказ, и про несогласие с ним, и про ответственность…

— И? — поторопил я её, — что ты решила?

— Да! — резко повернулась она ко мне, — решила! Вы — мой капитан! Вот только…

— Разговорчики! — прервал я её, — ты приказ слышала?

— Да! — резко сказала она и корабль рывком, на всей тысяче «же», рванулся к экваториальной зоне Зевса, — но ведь не успеваем!

— Ничего не знаю, — ответил я холодно, — меньше болтать надо было и больше за моими действиями следить. Ведь мы же первого спасали в полном слиянии, ты чувствовала и видела всё, что я делал, от первого лица, ты же почти была мной! Всё, что мог, я тебе дал, а теперь приказываю спасти наш раненый штурмовик. Вот он, кстати, даю целеуказание.

— Кэлпи, — вклинился Олег, — смотри…

— Даю вводную, — перебил я его, — бортинженеру внезапным взрывом оторвало обе руки и спасательные дроны транспортируют его сейчас в медицинский отсек.

— Да блин, — ругнулся Олег и попытался что-то там сделать через нейрокомп, что мне пришлось тут же незамедлительно пресечь.

— И голову, — мстительно сказал я, отключая его от общей сети, были у капитана и такие возможности, — голову ему оторвало тоже. И молчи, Олег, молчи ради бога, не мешайся, ты механик, а я инструктор, и я знаю, что делаю, понял? А то и в самом деле поедешь в медотсек!

Кэлпи с диким глазами обернулась сначала на меня, потом на бортинженера, но я был невозмутим, а Олег лишь развёл руками, мол, бывает, справляйся сама, и она, к её чести, начала справляться.

Сначала корабль заложил пару диких кривых, потом начал активно отстреливаться, ни одного промаха, всё точно в цель, и чего это Фомин, штафирка несчастная, взъелся-то, все обломки упадут в атмосферу, потом мы по крутой дуге начали заходить в хвост помеченному мной астероиду, а я следил за состоянием Кэлпи, следил и осторожно радовался.

Я чувствовал азарт, холодный азарт, ещё там были какие-то хитрые расчёты, но это ладно, это чёрт с ним, это детали, это не так существенно, но ведь было ещё и главное, а главным было то, что сейчас её состояние и настроение были правильными, они были совсем как у меня в момент боевой работы, один в один и даже лучше, а потому я включил Олега обратно в сеть, чтобы порадовался вместе со мной. Ну и следить за её состоянием кто-то всё-таки должен.

— Не успеваем, — коротко и деловито сказала Кэлпи, — сейчас он войдёт в плотные слои и сгорит. Чуть-чуть не успеваем.

— Плохо, — так же коротко ответил я ей, а потом не сдержался, добавив, — представь, что там люди. Придумай что-нибудь.

— Есть, — ответила она, но я уже и сам видел, что мы не успеваем, что нам не хватает всего лишь несколько секунд, мы уже вошли в атмосферу, а потом метеорит вспыхнет яркой вспышкой и сгорит, оставив нас ни с чем.

Ну и ладно, подумал я, на самом деле не всё так плохо, на самом-то деле всё даже хорошо, всё даже лучше, чем я мог надеяться, но тут с борта корабля стартовала спасательная капсула, и стартовала на предельной скорости, да ещё она тут же включила свои собственные двигатели на максимум, а Кэлпи сумела мгновенно подвести эту капсулу немного впереди и много ниже астероида, сразу же за этим щёлкнула противометеоритная пушка, и несколько граммов антиматерии на полусветовой скорости догнали капсулу, бахнул взрыв, и ударная волна в слабой атмосфере, точно рассчитанная Кэлпи, не затормозила астероид, нет, в случае торможения он бы тут же сгорел, она ударила его в бок, снизу, и подкинула его, и выбросила в космос, где мы его тут же и поймали.

— Есть! — заорал Олег радостно, — есть, есть, есть! Кэлпи, есть! Поймала ты его, поймала! Лучше Сани действовала, ей-богу, мы бы так не смогли!

— Молодец, — облегчённо засмеялся и я, вытерев пот со лба, — то есть, тьфу ты, девица! Но как это ты додумалась, а? Я бы не допёр никогда в жизни, слушай! Была бы медаль — наградил бы!

— Да! — в Кэлпи сейчас плескалась какая-то уверенная радость, она как будто наконец сделала то, о чём мечтала всю свою жизнь, — получилось! Ваш приказ выполнен, капитан, подбитый штурмовик спасён и находится в трюме!

А потом всеобщая радость немного прервалась, но не утихла, такое утихает не сразу, а прервалась потому, что на обзорный экран вновь вылез Фомин, зануда редкая.

— Звездолёт «Кэлпи», — и предстал-то он сейчас перед нами во весь рост, ну надо же, а уж голос его был до того официальным, что и не передать, — от имени планетарного искина приказываю вам срочно прибыть на станцию!

— Ого, — удивлённо присвистнул Олег, — припекло-то его как, да только с чего бы, а? И что делать будем?

— Да, — кивнул я и посмотрел на Кэлпи, — что делать будем?

— Ну хватит, капитан, — засмеялась она, и я улыбнулся тоже, — приказывайте!

— Вот! — поднял палец я. — Капитан приказывает, остальные слушают и подчиняются! А потому! Ныряем в атмосферу до нижней границы возможного, минимум на все восемь часов ныряем, там нас эти зануды уже не достанут!

Глава 12

Кэлпи вела корабль вниз мягко и уверенно, но это не было бегством, не от кого нам бежать, это были ходовые испытания в первую очередь, а потому она, вместе с Олегом, внимательно следила за состоянием корабля в сложных условиях, потому что условия были действительно сложными, не отвлекаясь ни на что другое.

Мы спускались вниз в плотных облаках, ненадолго останавливаясь на высотах, кратных какому-то значению давления, и я ощутил себя на борту подводной лодки, а не космического корабля, в первую очередь потому, что сразу же исчезла всякая связь и слава богу.

Вообще-то строение Зевса, в отличие от нашего Юпитера, им-то я не интересовался, не до него было, мне пришлось изучить хорошо. В центре этого газового гиганта находилось ядро размером с несколько десятков наших родных Земель, и по своему составу это ядро тоже приближалось к планетам земной группы, просто потому что в своё время, на заре зарождения этой звёздной системы, Зевс, как и наш Юпитер, проглотил несколько таких планет, больших и маленьких, да и потом он оттягивал на себя все астероиды, какие только можно, вот и получил такое ядро, очень меня это, помню, удивило, я-то думал, что он газовый весь, не зря же его так называли.

А повыше ядра был слой металлического водорода, этот летучий газ сжало до такого состояния чудовищным давлением, а ещё выше, там, где полегче, там был слой уже водорода жидкого с небольшой примесью других газов, и всё это представляло из себя гигантскую динамо-машину, всю мощь которой Кэлпи сейчас и испытывала на себе.

Жидкий и уж тем болееметаллический водород прекрасно проводит электричество, ещё всё это великолепие вертелось с периодом примерно десять часов на собственные сутки, и от этого там бушевали мощнейшие электромагнитные бури, и активно излучались волны всех длин — от радио и до рентгена, и били чудовищные, непредставимые молнии, а уж какие тут были северные сияния — с «Надежды» же разглядеть можно было эти сияния! Ну, вооружённым глазом, конечно, но можно, особенно если захотеть.

— Ну что, — я дождался, когда Кэлпи зависнет на большой глубине в плотной, непроглядной атмосфере, чтобы перевести дух, — как состояние? Метания, неуверенность, боязнь присутствуют?

— Если бы, — махнула она рукой, но махнула с довольным видом, — столько работы… Некогда мне, капитан. И чего я, в самом деле, стеснялась?

— Молодец, — успокоился я, — когда много работы — это очень хорошо, потому что тогда дурью маяться некогда, Олег не даст соврать.

— Не дам, — подтвердил тот и спросил, — а что со спасёнными штурмовиками делать будем? В стазис-поле их дальше держать или выкинем к чёртовой матери?

— Ну, — задумался я ненадолго, посмотрев все данные по астероидам в трюме, обычные астероиды, лёд и камень, ничего особенного, можно выбрасывать смело, — даю вводную! В общем, это оказались пиратские корабли, такие дела. Подняли они бунт с целью захвата корабля, был небольшой рукопашный бой, Олег отличился особо, мы их обезвредили, а потому за борт бунтовщиков немедленно!

— Нет, капитан, — неожиданно медленно ответила мне Кэлпи, — на это я пойти не могу, пожалуйста, не надо. Я понимаю, для вас это шутка, но не надо. Я их выкину, если вы прикажете, но я чувствую, во мне что-то изменится после этого…

— Чёрт, — тут же осёкся я, заигрался, блин, и отыграл назад, — отменяю приказ! Это глупая шутка была, я бы никогда тебе такого всерьёз не приказал!

— Спасибо — облегчённо поблагодарила она меня, — а что вообще принято делать в таких случаях? Как тут быть, какие есть критерии?

— Ну, — даже притормозил я, ведь мне таких людоедских приказов никто ни разу не отдавал, — мы же не на войне, Кэлпи, а потому можешь смело надеяться, что таких случаев не будет в принципе никогда. Но если всё же допустить невероятное, вот чтобы убить этот вопрос — тогда пусть тот, кому это надо, сам это и делает, ясно? А главный критерий — ну, совесть-то у тебя есть, верно? Вот с ней и сверяйся! А ещё с должностными обязанностями, про них не забывай!

— Есть, — кивнула она, улыбаясь, — как не быть, есть. Поняла вас, капитан, спасибо.

— Вот и хорошо, — поднялся с места Олег, — договорились. А я тогда пойду, выкину бунтовщиков за борт собственноручно. Протащу их под килем, заставлю по доске пройтись или как там ещё у пиратов принято. А зачем — так прививка тебе это будет, Кэлпи, от чистоплюйства прививка. Понятно?

— Не совсем, — призналась она, — но думаю, что это вы даёте мне понять, что в случае чего сможете?

— Именно, — подтвердил Олег, — и цени, что в игровой форме. А как выкину — надо нам, Саня, часа по четыре поспать, наверное, двухсменку всё же тащить придётся. И давай ты первый, у нас пока работы много.

— Хорошо, — и я, проверив состояние корабля и убедившись, что всё в порядке, поднялся с места. Олег был прав, поспать надо, вообще спать в походе нужно при каждом удобном случае, этому меня научить успели. Одно дело, когда ты ведёшь размеренную жизнь, тут вся ночь твоя, да и днём добрать можно, и совсем другое дело, когда вот так, без чёткого графика, тут нужно использовать каждую свободную минуту. Просто выспавшийся человек соображает лучше, вот и всё, да и продержаться в случае чего без сна может дольше, а так никакого секрета нет.

Тем временем Олег исполнил свою угрозу, он вышвырнул бунтующие астероиды за борт и слава богу, что обошлось без комментариев с его стороны, потому что он мог легко устроить из этого целое представление, мол, в плен злодеев не берём, так что я спокойно встал на пятачок корабельного лифта и спустился на этаж ниже.

Вообще заснуть я сейчас всерьёз не рассчитывал, получится и хорошо, а нет, так просто подумаю обо всём, что сегодня случилось, чаю горячего попью из своего собственного капитанского кухонного комбайна, съем чего-нибудь лёгкого, но, стоило мне только раздеться и рухнуть на кровать, как меня мгновенно вырубило.

И снилась мне какая-то чушь, вообще я давно во сне не воевал, проветрила мне Анастасия голову капитально, но сегодня опять началось. Причём началось странно как-то, неестественно, по-дурацки, вот вроде и вертелся я вместе с Олегом на своём Иле, отстреливаясь и штурмуя, но вертелся вокруг какой-то планеты, в космосе, а немцы прятались от нас на ледяных спутниках, они шныряли туда-сюда верхом на небольших астероидах, ловко выскальзывая из моего прицела, так что проснулся я по будильнику без ожидаемого кошмарного крика, а в каком-то обалдении, пусть и довольно решительном, гонялся-то я за ними всерьёз.

Но контрастный душ привёл меня в рабочее состояние, он выбил из головы всю сонную придурь, так что в ходовую рубку я поднялся уже в хорошем настроении.

— Капитан на мостике! — в этот раз это была Кэлпи, на что я лишь махнул рукой и уселся в своё кресло.

— Дуй спать, — посоветовал я Олегу, — очень рекомендую, мне сейчас легче намного. И как тут у вас дела? Как испытания, ничего не случилось? Скинь отчёт, пожалуйста, посмотрю детально.

— Испытания хорошо, — ответил бортинженер, — всё в норме, держи отчёт. А насчёт остального — смотри сюда.

С этими словами он вывел на обзорный экран видеозапись плохого качества, на которой всё тот же Фомин, зануда несчастная, снова требовал от нас прибыть на свою станцию, и снова грозил авторитетами — системным да планетарным искинами.

— Чего он хочет-то? — запись прерывалась, слова пропадали, изображение пятналось помехами, но было видно, что Евгению Фомину вожжа под хвост попала, и попала всерьёз. Уж и не знаю, что мы ему такого сделали, ведь ничего же не возмутили, все обломки метеоритного потока упали в атмосферу, я проверял, да и из пушечек палили минимальными зарядами, кроме последнего выстрела, но вид у него был довольно решительный. Хотя, разве что тем, что подвергли сомнению его авторитет и испытывались на всю катушку, не оглядываясь на слова Фомина, ну да это его личные проблемы, всё же действовали мы в рамках им же установленных правил, как по мне. — И почему качество такое плохое, непонятно же ничего!

— Помехи, — пожала плечами Кэлпи, — я и так этот файл собрала из многих вызовов, лучше уже не будет, работала на пределе возможностей. Но основное ведь понятно?

— Это да, — признал я, — требует прибыть на станцию. Ваше мнение, товарищи экипаж? Прибудем или ну его к чёртовой матери? Первой своё мнение высказывает самый молодой член команды, прошу начинать.

— А, — сориентировалась Кэлпи, — традиция обсуждения, понятно. Моё мнение такое — почему бы и не прибыть, раз так настоятельно просят? Я посмотрела в своих базах данные по этому Фомину — он довольно авторитетный учёный, оказывается, плюс к этому начальник станции, он же главный диспетчер. Конечно, в данном случае это звание не больше, чем профанация, никаким обслуживанием полётов он не занимается, это искины делают, но отвечает за всё именно он. Известен своей педантичностью и дотошностью, к окрестностям Зевса относится, как к своей личной собственности.

— Вот ведь буржуй, — буркнул я, — Олег, твоё мнение?

— Да пошёл он к чёртовой матери, — рубанул бортинженер, — у нас своё начальство есть! Это первое, а второе — если уж тут так всё устроено, если мы равные среди равных, вот давай и посмотрим, так ли тут всё радужно, как нам Анастасия напела, или всё же есть нюансы? Давай, Саня, взбрыкнём маленько, как раз границы дозволенного и увидим, а? Чего нам бояться?

— Резон, — задумался я, Олег был очень убедителен, а потом перевёл взгляд на Кэлпи, — так что там с испытаниями? Все восемь часов высиживать смысл есть или нет?

— Наверное, уже нет, — пожала плечами она, — все цели достигнуты. Могу сказать с уверенностью, я теперь тут могу и восемь, и восемьдесят, и восемьсот часов просидеть, ничего уже не изменится.

— Тогда поступим следующим образом, они, — и я ткнул пальцем вверх, — там уверены, что мы выскочим отсюда через четыре часа, как того требует программа испытаний. И, скорее всего, тут же в нас вцепятся, придётся вступать в разговоры, чего-то выяснять, чего-то доказывать, но это же всё глупо и нам сейчас совершенно не нужно. А потому! Мы должны, умело маскируясь и используя складки местности, а также погодные условия, сложную ледовую обстановку и фактор внезапности, выскользнуть отсюда, не привлекая неприятельского внимания. Ну и уже с полпути пошлём сюда пламенный привет и может, даже, поинтересуемся, в чём тут, собственно, дело. Смысл манёвра — узнать, сможем ли мы действовать тайно, а также избежать ненужного выяснения отношений с риском их окончательно испортить, ну и проверить доводы Олега тоже необходимо. Приказ понятен?

— Понятен! — отсалютовала оживившаяся Кэлпи, — очень интересная задача, это хорошо! А вы, капитан, почему вы думаете, что отношения с Фоминым ещё не испорчены?

— Может, и испорчены, — пожал плечами я, — а может и нет, тут нельзя сказать точно, можно лишь надеяться на лучшее. Но, если мы сейчас прибудем на станцию, как он того требует, то вот там, на станции, на свежем раздражении и злобе, вот там мы их испортим точно. Там мы его такими матюгами обложим, в две-то глотки, не удержимся же! А так отложим это дело, он кинется жаловаться, дойдёт это дело до всех желающих, может, его укоротят и без нас, но главное, это даст Баринову время подготовиться. А вот если мы сейчас придём на станцию самостоятельно, никого из наших не предупредив, то и защитить нас, сирых и убогих, будет некому, понятно?

— А, — с уважением протянула Кэлпи, — интрига!

— Да какая это интрига, — поморщился я, — с настоящими интригами тебе к Анастасии надо. Это простая предосторожность, ясно? И ещё, на будущее тебе, Кэлпи, вот ежели ты, допустим, натворишь чего-то не того, всерьёз натворишь, а нас рядом не будет, то в плен сразу не сдавайся, даже если сама считаешь, что виновата. Ты сначала нас предупреди, Баринова, Анастасию, Диму того же, ты дай друзьям знать и дай им время подготовиться, понятно? Один в поле не воин!

— Одна голова хорошо, — поддакнул Олег, — а полторы лучше! Но ты мне скажи, капитан, у тебя план действий-то есть? Ну, как мы отсюда прорываться будем?

— Нету, — развёл руками я, — да и не должен. Я капитан, я определяю общий вектор, мелочи — это не ко мне. А такой план, нет, три разных плана, нам сейчас основной член экипажа и предоставит, это как раз её обязанность. Сколько тебе, Кэлпи, на разработку времени надо?

— Нисколько, — тут же отозвалась она, — уже. Скинула в общий доступ, давайте обсуждать.

И мы обсудили, и приняли за основу второй план, потому что первый был уж очень прорывным и сложным, а в таком деле проще надо быть, тогда меньше шансов на то, что что-то пойдёт не так. Да и не понял я его с научной точки зрения, честно говоря, не хватило мне знаний, Олегу тоже, поэтому мы его и отклонили.

— Приступаю к выполнению манёвра прорыва, — сразу же после утверждения отрапортовала мне Кэлпи, — запускаю отвлекающий клон корабля.

И она выпустила в атмосферу Зевса исследовательский зонд, что будет четыре часа изображать нас, то есть наш корабль. Зонд этот будет болтаться чуть ниже границы уверенного обнаружения и идентификации, иногда чуть-чуть приближаясь к ней, чтобы оттуда установленный на этом зонде простейший бот мог моим голосом пообщаться с Фоминым, на уровне — здравствуйте, очень приятно, программа испытаний выполняется успешно, вот выйдем в открытый космос в назначенное время, там и поговорим, имейте терпение.

Ещё этот зонд самостоятельно отправился к северному полюсу Зевса, туда, где сейчас бушевали мощнейшие сияния, это чтобы Фомину было интереснее нас высматривать, а мы тем временем затаились вблизи экватора, там, где и бил в планету тот самый метеоритный поток.

Расчёт был на то, что у Кэлпи имелся полный расклад по этому потоку, поэтому нам не нужно было демаскировать себя излучением локаторов, мы и так знали, где и что в этой системе сейчас летит. А ещё мы знали, что и у той стороны эти знания есть, поэтому и надеялись, что не будут они пересканировать и переопределять каждый приближающийся к Зевсу метеорит, не было им в этом насущной необходимости.

И ещё мы знали, что через пятнадцать минут к планете приблизится очередное скопление крупных обломков, часть из них сгорит в атмосфере, часть пролетит мимо, а несколько, из них один очень крупный и нам подходящий, совершат интересный манёвр, они чиркнут по касательной по верхней границы атмосферы, но не попадут в неё, нет, они отлетят от неё, как камень от воды, блинчиком, и разлетятся кто куда, изменив траекторию, что нам и требуется.

Кэлпи предложила, маскируясь вспышками в атмосфере от падающих метеоритов, выскочить и, включив режим абсолютно чёрного тела, поглощая все виды излучений, выпрыгнуть и прицепиться к рикошетирующему астероиду, и уверяла нас в том, что никто ничего не заметит.

На, а потом, через три с половиной часа, улетев вместе с этим обломком за границу уверенного обнаружения, примерно на семьсот пятьдесят тысяч километров, там уже включить основные двигатели, хорошо разогнаться да отойти подальше, и уже оттуда послать Фомину пламенный привет, оставлять его в неведении было бы совсем несерьёзно, всё же волнуется человек.

Ну и лаг по времени в этом нашем общении будет чувствительный, на несколько секунд минимум, а потому лаяться не получится, перекрикивать и перебивать друг друга тоже, такая вынужденная вежливость будет, вот и хорошо. И время на обдумывание ответов тоже появится, в три-то головы мы его мигом отбреем.

— Приближаемся к точке старта, — предупредила нас Кэлпи, — пошёл обратный отчёт.

Сейчас она была собрана и деловита, как никогда, ведь весь этот манёвр строился на её расчётах и предположениях, вслепую, без возможности проверить и уточнить, а ведь были ещё и возможные ошибки, так что я молчал и сидел тихо, не отсвечивая, чтобы не отвлекать.

Кэлпи сейчас ждала первых вспышек в атмосфере, чтобы по их времени, месту и траектории сориентироваться, внести уточнения в план, а потом выскочить, как чёртик из табакерки, выскочить и прицепиться к выбранному астероиду, не изменив при этом его орбиты, потому что это тут же заметят.

— Три, — сказала она вслух и на обзорном экране вспыхнула первая огненная полоса, пролетевшая совсем рядом с нами, как зенитный трассер, я даже отшатнулся.

— Два, — рядом прочертила свой след в атмосфере ещё одна, и мне снова показалось, что она пронеслась совсем рядом, а Кэлпи по этим двум вспышкам мгновенно сориентировалась, моментально внеся корректировки в план и убрав влияние ошибок счисления.

— Один, — над нами вспыхнул третий след, самый яркий, мы были практически у него на пути, а потом корабль резко рванулся по дуге наверх. — Старт!

Кэлпи умудрилась вклиниться в этот метеоритный поток, вклиниться так, что уже не было нужды использовать противометеоритные пушки, вклиниться на от пятисот и до тысячи предельных «же» ускорения, загрузка её вычислительных мощностей болталась у отметки в шестьдесят процентов, но она сама, лично, контролировала этот процесс, не давая себе перейти в аварийный режим, а Олег следил за этим, следил и потел вместо неё, ну и я вместе с ним, и не сказать кому из нас было сейчас легче.

Я привык к тому, что это именно я верчусь и выжимаю из машины всё, что она может дать, а Олег сидит сзади и только покрякивает от удивления, вцепившись в пулемёт, но вот сегодня мы начали это делать вместе.

Корабль лихо, не уворачиваясь от ещё одного вспыхнувшего совсем рядом огненного следа, вынырнул из плотной атмосферы по максимально крутой дуге и рванулся вслед за крупным астероидом, который как раз сейчас начинал свой отскок.

На обзорном экране было хорошо видно, как он начал немного светиться, как возникла под ним едва заметная плазменная подушка, как посдувало с него всю мелочь, что летела вместе с ним, а потом он чуть изменил траекторию, и этого уже было достаточно, чтобы ему в этот раз не упасть в гравитационный колодец Зевса, потом, в следующий раз, он это обязательно сделает, но не сегодня, сегодня у него другое предназначение.

Кэлпи выждала несколько томительных секунд, не приближаясь при этом к астероиду, пусть он уже отскочит сам, и отскочит уверенно, а потом прижалась к нему буквально на вытянутую руку, на метр дистанции, и если бы мы были двумя гоночными машинами, то это был бы, наверное, миллиметр расстояния.

Оставалось надеяться, что нас никто не углядит на фоне Зевса в видимом спектре, нам бы проскочить этот момент, ну а в открытом космосе там уже и выглядывать нечего будет.

Но на скорости всего лишь шестьдесят километров в секунду нам придётся переждать много тревожных минут, полчаса примерно, хоть Кэлпи и уверяла, что все координаты всех станций наблюдения ей известны, со всеми их зонами ответственности и прочим, и что она сумеет, используя эти знания по-максимуму, укрыться за астероидом, но меня чего-то всё равно потряхивало.

Если бы я это делал сам, это одно, но вот так, сидеть и ждать, доверившись другому, такого у меня ещё не было.

— Понял, да? — Олег каким-то образом угадал моё состояние, — привыкай, Саня! Вот теперь ты почувствуешь, на своей шкуре почувствуешь, как стрелки доверяют своим командирам, как они верят в них и надеются, вот как на господа бога надеются, потому что ничего другого им не остаётся. Пусть оно сегодня и не всерьёз, но ты прислушайся к себе, прислушайся и запомни!

— Запомню, — кивнул я, — жуть какая, честное слово. Это я про тогда, не про сейчас, и как вы только там сидели.

— А есть один секрет, — и Олег поднялся на ноги, — как не сойти с ума от нервов, и называется он доверие, причём доверять надо по-настоящему, как самому себе и даже больше. Это не просто слова, вот, смотри на меня, я сейчас, если отпустишь, спать пойду, и засну без всяких там метаний, спокойно засну, потому что знаю, что вы меня не подведёте.

— Спасибо за доверие, — кивнул я, — а поспать тебе надо, дуй давай. Если что — вызову.

— Потому что экипаж, — всё никак не унимался Олег, — это семья! И я в нашей семье — папа!

— Да иди ты уже! — я не удержался и заулыбался, — папа, блин!

И он пошёл, довольный, и бормотал ещё что-то там вслух, так, чтобы я услышал, что вот с дочкой ему повезло, путёвая у него дочка, умная и соображает, и вроде бы это была шутка, но, когда я повернулся к обзорному экрану и стал следить за тем, что происходит, то начал я уже это делать без нервов, спокойно, как и следовало мне это делать изначально.

Глава 13

— Очень интересно, — вдруг задумчиво произнесла Кэлпи невпопад.

— Что именно? — я на всякий случай бросил взгляд на обзорный экран, потом сверился с основными показателями, но ничего интересного не обнаружил.

— Я сейчас некоторые данные посмотрела, по своим базам, — объяснила она, — хотела проверить то, что Олег вам сказал, про доверие в штурмовых экипажах. И обнаружила, что да, действительно, после войны стрелки и лётчики, как бы это сказать, они не просто дружили, нет, это будет неправильное слово, да и жизнь обычно разводила их в разные стороны, некогда им было дружить, но после войны они относились друг к другу как к самым близким родственникам. Да, вот так, наверное, будет правильнее. Помогали один другому по мере сил, ездили в гости, крестили детей, приглашали на все торжества, и такая связь не угасала со временем, она тянулась вплоть до смерти одного из них.

— Да? — удивился я, — ну, наверное, похоже на правду. Хотя это чего, это если бы мы выжили, то я терпел бы Олега до тех пор, пока кто-нибудь из нас копыта не откинул?

— И не просто терпели, капитан, — довольно улыбнулась Кэлпи, — судя по тому, что я успела узнать, он входил бы в ваш самый близкий круг. Не как жена и дети, конечно, но входил бы. Ну и вы для него тоже, так оно обычно и происходило. А вот в других родах войск это было выражено не так сильно, там эмоциональная привязанность размазывалась на большее количество людей.

— Свой своему поневоле брат, — я даже покрутил головой, никогда же об этом не думал, — вот оно как выходит.

— И я примерила эту ситуацию на себя, — задумчиво сказала Кэлпи, — на вас, капитан, и ещё на Олега. На нас троих, в общем. И получается странно, очень странно, это какой-то фатум, предопределение, рок свыше — откуда это всё взялось в моей жизни? Почему случайное событие, случайное знакомство, а ведь наше с вами знакомство, капитан, было именно что случайным, должно привести в будущем к чему-то подобному?

— Говорят, жизнь это и есть набор случайностей, — мне пришлось пожать плечами, блин, не готов я был к такому разговору, вот Олег, вот морда, ляпнул и смылся, а мне расхлёбывай. — Хоть я в это сильно и не верю. Здесь я оказался совершенно случайно, это точно. Но вот лётчиком стал абсолютно целенаправленно, никакой это не случай. Так что…

— Я понимаю, — продолжила Кэлпи, выслушав меня, но не придав значения моим словам, она поняла, что я их сказал только для того, чтобы хоть что-то сказать, — вы доверяли раньше и будете доверять впредь друг другу свои жизни, самое ценное, что у вас есть. Ещё вы доверяете мне, капитан, и Олег тоже, хотя я не совсем понимаю, чем заслужила подобное. Наверное, о заслугах всё же речи пока не идёт, у вас просто нет выбора, но мне очень хотелось бы так же, как и у вас с Олегом, на равных. А я, в свою очередь, доверяю вам свою целостность, ведь я же признала вас своим капитаном. Это даже можно назвать производственной необходимостью, но… Возникают вопросы, стоит ли форсировать процесс и почему мысли об этом вызывают у меня стойкое неприятие?

— В чём именно неприятие? — даже обалдел я, — в нас, что ли? Мы тебя чем-то не устраиваем?

— Нет, капитан, — мягко поправила меня она, — не в вас. Мне очень повезло с вами, это я понимаю. Но вот эта данность, этот факт, что случайное знакомство и совместная работа должны в будущем непременно преобразиться в сильнейшую эмоциональную привязанность — вот что мне не нравится. Где же здесь свобода воли, свобода выбора? Это что же получается, это я должна буду полюбить всех, кого ко мне подселят? Спасибо, но я так не хочу! И ещё, капитан, а вдруг это были бы не вы, вдруг я сдалась бы на девятнадцатом экипаже? Я вот сейчас сравниваю и вижу, что они во многом были лучше вас, лучше образованы, лучше тренированы, лучше информированы, сравниваю и не понимаю — почему же они мне не понравились? И что было бы…

— Стоп-стоп-стоп, — я даже замахал руками у неё перед лицом, чтобы прервать этот поток, — да стой же ты!

Кэлпи вздрогнула, мельтешение моих ладоней как будто вырвало её из ступора, но замолчала, с интересом уставившись на меня.

— Тьфу ты, блин, — от сердца отлегло, и я даже заулыбался, — развела тут, понимаешь… Смотри, Кэлпи, я сам во всех этих делах не сильно подкован, Олег бы лучше объяснил, но даже я понимаю, что ты просто сильно спешишь и противишься тому, чего ещё нет. Во-первых, это ненависть можно заслужить, а любовь и дружбу нет, они как-то по-другому приходят, понимаешь? Во-вторых, форсировать ничего не надо, даже не думай, быстрое сближение ведёт только к долгой вражде, это даже я успел понять. Вон, Олег на той неделе рассказывал про двух клоунов послевоенных, в цирке они выступали вместе всю жизнь, пока один из них не помер, выступали тридцать лет, но дружить меж собой вообще не дружили, представляешь? Даже в гостях друг у друга ни разу не были! И нормально им было, потому что сердцу не прикажешь, а работа есть работа. В-третьих, вот поговорка такая есть, специально для тебя, слушай: выбирая себе родителей, смотри не ошибись. Как тебе?

— В смысле? — недоумённо посмотрела она на меня, — как это? Их же нельзя выбрать! У ребёнка сначала идёт эмоциональная привязанность, а уже потом — осознание!

— Вот! — и я наставительно поднял палец вверх, — нельзя! Ни папу с мамой нельзя, ни братьев с сёстрами! И это единственная любовь, которая предопределена, и то её можно легко испортить! А всё остальное — никто никому ничего не должен, понимаешь? Так что не спеши, Кэлпи, не спеши и не форсируй, пусть всё идёт как идёт, не придумывай себе ничего, пожалуйста, а то запутаешься и натворишь дел. Может, мы тоже в гости друг к другу ходить не будем, а будут у нас только рабочие отношения. И это, кстати, будет абсолютно нормально. Есть такое слово — коллеги, посмотри в своих базах.

— Ладно, — в сомнениях протянула она, — не спешить я согласна. А если всё же…

— Тогда напишешь рапорт по начальству, — я сделал вид, что уже недоволен расспросами, — Анастасии напишешь. А в причинах укажешь — не сошлись характерами. Было такое у нас, кстати, в полку было, там иногда стрелки от одних командиров к другим прыгали, так вот, они именно эту причину указывали, и им шли навстречу.

— Понятно, — кивнула она, — то есть, вы хотите сказать, что даже наш экипаж ещё окончательно не…

— Да нет ничего окончательного! — уже и в самом деле немного рассердился я, вот ведь привязалась, — мы же не в армии, присягой не связаны, званий у нас нет, и я поэтому вообще не понимаю, как у вас тут всё работает! И меня это бесит даже немного! Вот у нас была чёткая иерархия, было беспрекословное подчинение сверху донизу, а у вас тут не пойми что! И ты, на будущее, такие вопросы Олегу задавай, он и женат был, и детей у него двое там осталось, он тебе лучше объяснит, он больше пожил и больше знает.

— Принято, — согласно кивнула она, — к Олегу так к Олегу. Но и вы, капитан, хорошо объяснили, вон даже на эмоциях под конец, я оценила.

— Вот и хорошо, — постарался успокоиться я, действительно, чего это со мной, — а что там насчёт Фомина, кстати? Как он и что сейчас делает?

— Да всё хорошо с Фоминым, — пожала плечами она, — их спутники взяли наш зонд в кольцо, пытаются достучаться. То грозят всеми карами земными и небесными, то к сознательности призывают, то кнут показывают, то пряник сулят. В общем, хорошо там всё идёт, по нашему общему плану.

— Это хорошо, когда по плану, — согласился я, — и нам хорошо, и ему.

— А ему-то чем, капитан? — удивилась она.

— Ну, если он и правда умный человек, — объяснил я, — то он позлится, конечно, но выводы сделает и поймёт, что система наблюдения у него не такая уж и система. И что её надо улучшать, чтобы мы во второй раз так легко не выскочили. В таких случаях вообще-то спасибо говорят и на всеобщее обозрение их не выносят, чтобы не позориться, но на это надежда слабая, у него ведь там не пост ПВО, всё-таки.

— Ну, пусть улучшает, — заговорщицки подмигнула мне Кэлпи, — мы тогда первым планом воспользуемся, я же предлагала. Используем мои возможности на полную!

— Не дай бог, — содрогнулся я, — пусть в запасе будет, мало ли, как жизнь повернётся. Ладно, времени ещё три часа ждать, не меньше, надо за писанину приниматься, а то задушит же, по прошлой жизни помню. Буду отчёт Баринову и миссис Артанис писать, по результатам испытаний.

— Пожалуйста, — и Кэлпи скинула мне на нейрокомп какой-то увесистый документ, — всё уже готово, осталось только подписать. Вы же мне доверяете? Я же не зря это сделала?

— Вот вообще не зря, — обрадовался я, — спасибо! Только тут дело такое — доверяй, но проверяй, и я даже извиняться за это не буду, ты должна понять. И ещё, из уважения к ним, — и я ткнул пальцем вверх, намекая на отсутствующих начальников, — и себе, надо мне написать всё это своими словами, добавить своих собственных впечатлений и выводов. Да и самому это полезно будет, вот так ещё раз мысленно пройтись по свежим следам.

— Думать вообще полезно, — засмеялась она, — ну ладно, не буду вас отвлекать, у меня всё штатно, можете писать спокойно.

Я кивнул ей и принялся просматривать документ, в котором было очень много данных, и все эти данные были упорядочены и привязаны ко времени и обстоятельствам, было там даже несколько выводов, но оценок никаких не было, вот это мне и предстояло исправить. Тем более что шаблон отчёта предусматривал всё, что нужно было отразить.

— Ух ты, — лишь один раз я оторвался от работы, — а ты чего, с заводом-изготовителем постоянно на связи, что ли?

— Да, — кивнула Кэлпи, — но не постоянно, высылаю им каждые пятнадцать минут данные по работе корабля. И не переживайте, капитан, я же понимаю, режим секретности во время побега от Фомина был соблюден полностью, да и не интересует их это.

— Потом всё равно этот вопрос с Олегом обговоришь, — подумав, сказал я, — пусть он в курсе будет, хорошо? Вместе с ним выработайте какие-то режимы скрытности, что ли, на будущее выработайте, мало ли, куда нас занесёт и что с нами будет. Я понимаю, у вас тут тишь да гладь, но иногда подкрасться к кому-нибудь бывает очень полезно. Об исполнении доложишь до возвращения на «Надежду».

— Есть, — отозвалась она. — Будет исполнено.

— Вот и хорошо, — кивнул я и вновь засел за работу. Управился быстро, не прошло и трёх часов, корабль и правда был превосходным, так что никаких критических замечаний и рационализаторских предложений у меня не было, да и быть не могло, это уж пусть завод-изготовитель старается.

— Через пятнадцать минут надлежит нам всплыть на поверхности Зевса, — заметив, что я завершил отчёт, сказала Кэлпи, — дабы явить себя миру. Олега будем будить?

— Да зачем? — подумав, сказал я, — манёвр разгона несложный, управимся без него. Путь впереди ещё долгий, пусть выспится, хуже нет, чем вот так, кусками, сон добирать.

— Да нет, я про Фомина, — уточнила Кэлпи.

— А что с Фоминым? — удивился я, — думаешь, без Олега отгавкаться от него не сумею?

— Не знаю, — развела руками она, — ещё. Да и откуда мне это знать?

— Ну да, — согласился я, — действительно, откуда. Но могла бы и предположить! Ладно, давай готовиться к манёвру. Только проследи, пожалуйста, чтобы мы напоследок Фомину в его хозяйстве какие-нибудь горшки не побили, дверями хлопать не будем. Сначала уверенно выйдем в чистый космос, а потом уже и рванём.

— Есть, — кивнула она, — курс проложен, можем начинать хоть сейчас, а можем и в расчётное время.

— Давай сейчас, — выдохнул я, готовясь, — лишние пятьдесят тысяч километров нам погоды не сделают, а так хоть на пятнадцать минут меньше человека отвлекать от работы будем. Заняться ему, действительно, больше нечем, что ли.

— Есть, — отрапортовала она, начиная манёвр самостоятельно, а я, одновременно с ней, отправил исходящий вызов в диспетчерскую Зевса. На обзорном экране вновь открылось окошко видеоконференции, но пока никто с той стороны в нём не скакал, чему я даже удивился.

— Звездолёт «Кэлпи» вызывает станцию «Зевс-первая» — сказал я туда и, подумав, добавил: — Капитан Артемьев вызывает Фомина, приём.

Меж тем корабль вновь рванул на максимальном ускорении, Кэлпи мои слова про хлопание дверями мимо ушей не пропустила, конечно, но что делать и кого стесняться, если впереди открытый, чистый космос?

— Вы! — на экране появился Евгений Фомин, и был он злой, как собака, — что это за шуточки, капитан! Что вы себе позволяете! Вы оторвали от работы большой коллектив! Вы заставили перенаправить на себя почти все средства обнаружения и слежения! Это вам даром не пройдёт! И я посмотрел открытые данные по вашему экипажу, посмотрел, и увидел, и это многое объяснило! Ваш рейтинг — заёмный, а вы — вы всего лишь очередной дурной фокус миссис Артанис, чёрт бы её побрал, вы выскочка, капитан, выскочка из миров Третьего Круга, где понятия не имеют, как должен вести себя человек разумный! И я ещё подниму вопрос, я ещё разберусь, почему именно вам доверили корабль такого класса, и как миссис Артанис сумела это продавить!

Он хотел ещё что-то сказать и посмотрел на меня, ожидая возражений, но я лишь похлопал по часам на руке и показал ему два пальца, мол, задержка связи две секунды минимум, итого четыре на туда-сюда, и что я жду своей очереди.

— Приём! — наконец нехотя сказал он и тут же добавил, нарушая регламент, — и не надейтесь, что ваши совершенно на заслуживающие внимания объяснения хоть что-то изменят! Приём!

— Здравствуйте ещё раз, — вежливо ответил я ему, и не было в моём голосе раздражения или неприязни, а был он ровен и спокоен, — спешу сообщить, что программа испытаний выполнена в полном объёме, и выполнена на отлично, без нареканий и аварийных ситуаций, корабль показал себя с лучшей стороны, так что спасибо за содействие. Приём.

— Ах, вот так, да? — скривился он, — ну хорошо, переведём наши взаимоотношения в официальную плоскость, как вам будет угодно. Сегодня же, прямо сейчас я напишу и отправлю докладную записку в Совет «Надежды-главной», где изложу всё по пунктам и потребую вашего наказания, вплоть до смещения с должности капитана. Приём.

— Ваше право, — мне пришлось пожать плечами, гавкаться я с ним не собирался, пусть делает что хочет, — хоть мне и не совсем понятно, чем я заслужил подобное, всё же ничего мы вам там не сломали и не испортили. Могу принести свои личные извинения, если это вас устроит. Приём.

— Приберегите их для Совета, — желчно посоветовал он, — и если вы думаете, что после всех своих фокусов вам достаточно будет просто извиниться, то вы глубоко ошибаетесь! Приём!

— Ну, вам виднее, — снова пожал плечами я и, вспомнив, как вели себя помещики и аристократы в виденных мною фильмах и прочитанных книгах, добавил, — и, если на этом всё, то не смею вас больше задерживать. Приём.

— Ох, капитан, — протянул Фомин совершенно зловеще, мне даже пришлось приложить усилия, чтобы не улыбнуться, — понятно всё с вами! Ждите вызова в Совет! Конец связи!

— До свидания, — сказал я в погасший экран и потянулся в кресле, заложив руки за голову, — тьфу ты! Ладно, пёс с ним, Кэлпи, что там у нас по обстановке на борту?

— Всё штатно! — отрапортовала она и, не удержавшись, спросила, — а почему вы так с Фоминым? Ну, вроде как оправдывались?

— Почему я его не победил? — уточнил я, — говори уже прямо, Кэлпи!

— Ну да, — подтвердила она, — ведь он же во многом не прав, капитан! А уж извиняться вам перед ним совершенно точно не за что!

— Ну, — пожал плечами я, — он так не считает, наверное. А насчёт победить — так смысла в этом нет никакого, да и не люблю я конфликтовать попусту и всегда стараюсь этого избежать. Да и потом — нужно же думать о последствиях, верно? Если дело дойдёт до Совета, моя сдержанность будет мне плюсом. Небольшим, но плюсом, вот увидишь.

— Вы? — удивилась она, а потом, посмотрев на меня, произнесла с сомнением, — ну, может быть. Хотя… нет, всё-таки тут что-то не то. А как же тот случай в кафе — я ведь его посмотрела! Там вы что-то о последствиях не думали!

— Там, в кафе, — и я даже скривился, как от зубной боли, — так звёзды сошлись, просто день, наверное, был неудачный. Не готов я оказался к нештатной ситуации, пусть и житейской, вот меня и занесло. Ну невозможно нормальному человеку быть постоянно начеку, Кэлпи!

— А мне казалось, наоборот, — произнесла она, — я почему-то была уверена, что вы всегда ко всему готовы. Да и регламент капитану именно это предписывает.

— Ошибочка, Кэлпи, — вздохнул я, — можно быть постоянно настороже, да, но это надо ненавидеть весь мир и не любить всех людей, в нём живущих, а ещё нужно каждую секунду ждать от них поганки, только поганки и ничего другого в принципе. То есть надо быть как зэ-ка в лагере, те именно так и живут. Вот там все всегда ко всему готовы, там извинение — это именно унижение, от которого не отмыться, там нужно молниеносно реагировать на оскорбление, иначе не успеешь, там промедление смерти подобно. Но это весь воровской мир такой, им по-другому нельзя. Хотя были ещё такие народы, на тех же традициях воспитанные, в недоверии ко всем остальным и друг другу, те вот тоже были всегда ко всему готовы, ну и вели себя соответственно, скрывать это у них не получалось, да они не сильно-то и хотели. Помню, поспорил с одним на эту тему на Кавказе, я там в санатории был, и он назвал это чувством собственного достоинства, мол, руки прочь от меня, никому не позволю, и кинжал вот у меня на поясе здоровенный висит, чтобы все видели, для него это был признак свободного человека, а я назвал это страхом, потому что он точно знал, Кэлпи, как с ним могут поступить его же соплеменники в случае чего, знал и боялся этого, и был готов биться до конца, чтобы этого не допустить. Нормальный-то человек всегда надеется, что обойдётся, он на мир по-другому смотрит, понимаешь, не как зэк лагерный, он миру радуется, поэтому и не готов к нештатной ситуации… Не сошлись мы тогда во мнениях, в общем. Он думал, что он прав, и не переубедить же никак, а я думаю — нафиг так жить?

— Ну да, — кивнула она, — посмотрела сейчас в своих базах, нож на поясе — во многих культурах это внешняя черта, отличающая свободного человека от раба.

— Когда людей делят на свободных и рабов, — снова вздохнул я, — это не культура никакая, это дикость самая натуральная. Ты, говорю ему, хоть с топором ходи, хоть пулемёт за собой на верёвочке таскай, но мораль твоя — лагерная и достоинства в ней нет ни на копейку. Я, между прочим, для того и воевал, чтобы дети мои и Марин… Чтобы дети мои, в общем, ходили по родной земле и радовались ей, чтобы улыбались они, чтобы учились хорошему, чтобы жизнь у них была от земли до неба, чтобы не ждали они плохого, чтобы не боялись людей вокруг себя, вот для чего я воевал, а не для того, чтобы они зыркали на всех исподлобья да ножи друг другу показывали. Не, нож у меня и тогда был, и в детстве тоже имелся, но именно как хозинструмент, понимаешь? Небольшой такой, колбаски там настрогать, верёвочку отрезать, карандаш заточить. Короче, посмотрел на меня тот товарищ, как на дурака, а я на него, как на злобного папуаса, и не получился у нас разговор.

— Ну хоть не подрались? — засмеялась она, — ну, как в том кафе?

— Я был в форме, — улыбнулся и я, — и на поясе моём висел не нож, а пистолет самый настоящий, и по его же морали это было много круче, такие дела, как говорится, нечем крыть. Но знаешь что, Кэлпи, у нас вот, на Дальнем Востоке, многие не то что с ножами, а с ружьями или винтовками ходят, край такой, но смысл в это никакой не закладывают, инструмент да инструмент, старший брат лопаты. У нас, подруга, встретить в глухой тайге человека с ружьём — это к долгим посиделкам у костра, где ты будешь за чаем пересказывать ему все последние новости, охотники ведь месяцами из тайги не вылазят, а в рабство тебя никто не поволокёт и обижать не станет, не принято это у нас. Так что отстань от меня со своей бдительностью, Кэлпи, у меня с бдительностью только при боевой работе всё нормально, не там я родился и не там вырос, чтобы быть постоянно настороже, да и в тюрьме не сидел тоже. Вот и сейчас заболтала ты меня, откуда что и взялось.

— Понятно, — задумалась она и замолчала, посматривая на меня.

— Да, — подтвердил я, — на тебя вся надежда. Кто тут у нас многозадачный и многопоточный, ты или я? Вот сможешь создать себе такой поток, бдительный и ко всему готовый, никому не верящий и ждущий только неприятностей? Сможешь?

— Да, — кивнула она, — и создала.

— Молодец, — похвалил её я, — а теперь заблокируй его навсегда и никогда воли ему не давай, понятно? Иначе превратишься, Кэлпи, со временем в ведьму, патлатую такую и нос крючком, и будут звать тебя не Кэлпи, а Баба-Яга.

— А, — с заминкой отозвалась она, — снова народный фольклор. Интересный образ, да, но не хотелось бы. Может быть, потом, когда-нибудь…

— Договорились! — улыбнулся я, поняв, что она шутит, — ступа-то у тебя есть! Ладно, вернёмся к нашим баранам, хотя тут и возвращаться не к чему, всё штатно идёт, вижу, справляешься самостоятельно.

— Да, — подтвердила она, — манёвр не самый сложный, разгон, полёт и торможение. Так что можете заниматься своими делами, ваше присутствие на мостике не требуется.

— Ты знаешь, потом, наверное, мы обнаглеем, — я подумал и исправился, — не, не наверное, а обязательно обнаглеем, но не сейчас. Сейчас мне на мостике спокойнее. Да и просто нравится мне тут находиться, я же капитан, а это самый настоящий космический корабль!

— Вот и хорошо, — кивнула Кэлпи, — тогда, может, чаю? И ещё поговорим?

— А давай!

Глава 14

В общем, на обратном пути мы успели знатно потрепаться с Кэлпи, то я ей чего-то рассказывал, то она меня просвещала, как самая лучшая в мире говорящая энциклопедия, хорошо с ней посидели, под чай-то с печеньками. Потом я, не сходя с места, занялся самообразованием, программа у меня была ого-го какая, мощная, на десять наших университетов, рассчитанная на каждодневные занятия, и запускать её не следовало. Кэлпи тоже занялась своими делами, а Олегу просто дали выспаться.

Отчёт по ходовым испытаниям я успел отправить, отчёты по всему остальному тоже, корабль самостоятельно приступил к манёвру торможения, и я приглядывал за ним одним глазом, не влезая в действия Кэлпи, до выхода на высокую орбиту и до приземления на родном космодроме оставалось уже меньше часа, и тут в рубке появился Олег, хотя я рассчитывал разбудить его минут за тридцать до посадки, не больше.

Был наш бортинженер подтянут и свеж, успел он и выспаться, и душ принять, и перехватить на кухне чего-то, но рожа при этом у него была какая-то задумчивая и загадочная, так что мне пришлось с сожалением отложить в сторону самообразование, а с сожалением потому, что интересно было, я и подумать не мог, что математика может быть такой интересной, для того чтобы спросить у Олега:

— Чего смурной-то такой, а?

— Да вот, — развёл руками он, — сон приснился. Кошмар, одним словом, в общем, всё как всегда.

— И? — поторопил его я, потому что он торопиться не собирался.

— Ну, — замялся он, — ты же знаешь, я успел пехотной жизни понюхать, в штрафной-то роте. Немного, чуть больше недели всего, но мне хватило. На штурмовиках тоже не сахар, но в пехоте, Саня, было страшнее всего. Хоть и оберегали меня ребята — мы, говорили, самолёт захватим, а ты будешь его пилотировать! И наплевать им было, что я инженер, а не лётчик, да. Так вот, меня потом один и тот же сон доставать начал — кутерьма сначала всякая непонятная, а потом из неё немец на меня выскакивает, здоровый такой, краснорожий, в форме этой мышиной, рукава закатаны до локтей, всё чин-чинарём. Выскакивает такой и, значит, автомат на меня наставляет — вот сейчас будет стрелять. А я тяну своё оружие — а оно не тянется, мешает ему что-то, цепляется оно, а он это видит и лыбится, и щерится мне прямо в лицо, и вот уже с наслаждением таким на крючок нажимает — и вот тут я просыпаюсь.

— Ну? — снова подтолкнул его я, потому что ничего такого удивительного пока не услышал.

— Так вот, — наконец перешёл к сути он, — раньше всё всерьёз было. И немец, и автомат его, и всё остальное прочее. Ипросыпался я, не соображая, где нахожусь. А теперь всё, баста. Я сейчас чётко понимал во сне, что это сон, что бояться его не надо, и проснулся спокойно, вот так.

— Так это же хорошо, — не понял я, — выздоравливаешь, значит. Чего тебе ещё надо?

— Выздоравливаю, — согласился он, — вот только боюсь, как бы мне окончательно не выздороветь и не забыть всё то, что с нами было, понимаешь? Как-то уж слишком лихо нам мозги чистят, Саня!

— Вот ведь интеллигент вшивый, — с нескрываемым облегчением протянул я, — развёл тут душевные метания… Тебя пожалеть, может?

— Да пошёл ты, — буркнул тот, не обидевшись, — пожалеть я тебя и сам могу. Странно просто. Непривычно. Такое ощущение, что пятьсот лет прошло, а не пара месяцев.

— Пятьсот лет и прошло, — напомнил я ему, — даже больше. Привыкай.

— Кому как, Саня, — пожал плечами он, — ладно, чёрт с ним со всем, я не в претензии. А у вас тут что? С Фоминым как разошлись?

— Нормально всё, жалобу писать будет, — ответил я, — но я лично накалять не стал, зачем. Да сам посмотри, если уж прям так интересно.

— Действительно, — согласился он, — Кэлпи, скинь мне этот разговор, ну и все последние известия тоже.

И она скинула ему видеозапись, и все последние данные по работе корабля, и Олег стал в них разбираться.

— Про режимы скрытности это ты хорошо придумал, — наконец сказал он, — пусть будут. И с Фоминым ты нормально поговорил, он, оказывается, дурак, хоть и умный, слов не понимает, ему всех победить нужно и больше ничего, так что пошёл он к чёртовой матери. И Кэлпи ты по ушам поездил тоже хорошо, одобряю.

— В смысле? — насторожилась наш основной член экипажа, — что это значит? Капитан со мной не всерьёз разговаривал? Байки травил? Нужно было с иронией относится к его словам?

— Всерьёз-всерьёз, — опомнился бортинженер, — это я так ляпнул, не подумав. Капитан всё сказал правильно, Кэлпи. Конечно, я бы кое-что добавил, если бы с вами сидел, но сейчас поздно уже. Да и не последний же раз тут сидим, успеем ещё, правильно?

— Правильно, — согласился я, — успеешь ещё. А пока отставить разговоры, завершаем манёвр торможения, заходим на посадку.

— Есть, капитан! — ответила сначала Кэлпи, потом Олег, и мы с ходу, практически без погрешностей, втиснулись на свободную высокую орбиту над «Надеждой», и вышло это до того ловко, что я вдруг, наблюдая за действиями Кэлпи и не вмешиваясь в них, понял, что моим основным противником в дальних перелётах будет банальная скука.

Когда всё идёт штатно, без сложностей, то не очень-то мы нашему основному члену экипажа и нужны, да и жалко было сейчас отбирать у неё, если можно так выразиться, штурвал, я же вижу, как ей всё это нравится, сильно нравится, во всяком случае, даже больше, чем мне. От неё сейчас тянуло весёлым азартом, она с удовольствием переговаривалась с диспетчерской службой, лихо и уверенно ведя при этом корабль на посадку, и вообще разве что только не мурлыкала от наслаждения.

Ладно, подумал я, у меня есть мощная программа самообразования, которую надо выполнять, физнагрузки тоже никто не отменял, к культуре приобщиться тоже не мешало бы, книги там, фильмы и прочее, что успело накопить человечество, игры вот советуют попробовать с полным погружением, для общественной жизни на корабле буду раз в два дня выпускать стенгазету, боевой листок, а там посмотрим.

— Если вы думаете, капитан, — вдруг сказала Кэлпи, хотя почему вдруг, это я опять, наверное, слишком громко думал, — что чрезвычайных происшествий тут ждут годами, то вы глубоко заблуждаетесь. Есть мнение, что нам даже не дадут добить до конца программу испытаний и уже сегодня поставят задачу.

— Да? — заинтересовался я, — откуда такие сведения?

— Ну, — ответила она, — я постоянно на связи со своими систершипами, точнее, на данный момент с двумя из них, остальные все в разгоне. И то, эти два только что вернулись из дальних рейсов и уже готовятся к новым, так что… И ещё, разговариваем мы с ними в основном о личных ощущениях, помочь там друг другу, подсказать что, всё остальное табу, не переживайте.

— Понял, — немного озадаченно ответил я, — ладно, посмотрим, что будет, то и будет. Хотя я на первый раз не отказался бы от чего-нибудь полегче.

— В любом случае надо будет заявить протест, — не утерпел Олег, — мол, несогласны до окончания испытаний. На всякий случай, пригодится задницу прикрыть.

— Здесь это не работает, — мягко возразила ему Кэлпи, — здесь вы либо соглашаетесь, принимая на себя все риски, либо нет. Прямого приказа не ждите.

— Как тут всё сложно, — скривился бортинженер, — на чистой сознательности выезжают, сволочи. Нет, чтобы как у людей — приказ получили, полетели его выполнять, всего и делов. Но нет, им надо, чтобы сами, чтобы прониклись!

— Именно, — подтвердила Кэлпи, — так всё и обстоит. Примерно, как в вашей полярной авиации ваших же тридцатых годов, всё держится на сознательности и энтузиазме. Внимание экипажу, посадка.

И корабль мягко, в одно касание, встал на тот самый пятачок, с которого мы тем утром и стартовали, вон, даже брошенный дежурный флаер Димы тут всё ещё торчал, забыл он его, что ли. Почти сутки прошли, надо же, шесть утра по местному времени, как раз хватит нам и позавтракать, и собраться не спеша.

— Ну что, товарищи экипаж, — начал командовать я, — приводим корабль в спящий режим, пьём чай и выдвигаемся, ориентировочно, в семь ноль-ноль. Кэлпи, ты с нами?

— Конечно, капитан, — отозвалась она, — я теперь всегда с вами, если есть такая возможность. Хватит, насиделась.

— Вот и хорошо, — ответил я, — тогда за работу.

И мы правда управились за час, и в семь утра мы уже стояли все вместе на бетонном покрытии посадочной площадки, между кораблём и берёзами, и щурились на невысоко взошедшее летнее солнышко, всё же соскучились по нему, ожидая, пока Кэлпи не уберёт входную группу и не поставит сама себя на охрану. Космодром уже просыпался, хотя, наверное, он и не засыпает никогда, вон, вслед за нами сели ещё два корабля, попроще нашего, да один взлетел. Где-то за деревьями, справа, переговаривались люди, в другой стороне жужжал какой-то механизм, ветер до нас доносил запахи разогретого металла и почему-то пара, ощущение было, как будто рядом отфыркался и затих паровоз, закрыть глаза — и как будто дома оказался, только до войны ещё.

Кэлпи управилась быстро, не дала постоять в покое, но бить ноги мы не стали, а решили воспользоваться флаером Димы, зря он, что ли, его тут оставил, так что в семь ноль пять я уже тянул на себя входную дверь нашей конторы.

Народу, кстати, хватало, так что здание и площадь перед ним уже не выглядели безлюдными, рановато тут начинали рабочий день. Кто-то спешил вслед за нами, кое-кто уже выходил из здания, примерно половину из них я уверенно знал в лицо, но здоровались мы со всеми, почему нет.

С нами здоровались тоже, не обращая на меня с Олегом особого внимания, как равными, так что в двери мы просочились на общих правах, кроме разве что Кэлпи, наш основной член экипажа всё же была звездой, вот только я не понял ещё, нравится ей это или нет.

До кабинета Баринова, что находился на втором этаже, мы дошли быстро, вновь раскланиваясь со всеми встречными, а потом я вежливо постучался в начальственные двери, хотя точно знал, что он нас ждёт, успел с ним связаться полчаса назад, ну да от меня не убудет, вваливаться просто так тоже не стоило, не заслужили ещё.

— Войдите! — успел крикнуть он в лицо не ставшего ждать приглашения Олега и добавил уже тише: — и присаживайтесь. И подождите, пожалуйста, минутку, добью кое-какие документы.

И эта работа с документами выглядела до того странно, я-то привык, что вот войдёшь в кабинет к начальству, а оно сидит, бумаги перебирает, читает чего-то с умным видом, подписывает или вычёркивает, а на тебя и не посмотрит даже, в работе начальство, здесь же всё было не так. Здесь Александр Иванович сидел, неплотно прикрыв глаза, со стороны посмотреть — так кемарит просто, не выспался, но на самом деле это и была та самая работа с документами.

Ну и ладно, я начал осматриваться в кабинете, чтобы время не терять, а посмотреть там было на что. Ладно размеры в половину спортзала, это у всех здесь так, ничего удивительного, и у нас так же будет, наверное, мебель тоже ничего особенного, но вот по одной стороне кабинета у него шли стеллажи, витрины и щиты по стенам, в которых было разложено и развешано самое разнообразное холодное оружие, причём не было там знакомых мне красноармейских шашек или дореволюционных сабель, а было там что-то совсем странное, человеку с таким неудобно будет.

Мой нейрокомп ожил, почуяв мою заинтересованность, выхватил из поля зрения какое-то совсем уж зверского вида пыряло, мгновенно опознал его и подсунул мне данные, что да, этот экземпляр есть образец оружейного искусства с планеты «Лебедь», что находится у звезды класса жёлтый карлик под номером таким-то, рукав Ориона, по галактическим меркам совсем рядом с нами.

И что на планете этой была мощная цивилизация гуманоидного типа, от которой мало что осталось, читал дальше я с резко обострившимся интересом, но то, что осталось, развило кузнечное искусство до невообразимых высот, даже на Земле такого не было. Ну да, а что ещё им оставалось, подумал я, просматривая картинки, за десятки, если не сотни тысяч лет топтания на месте. Вот и отточили то, что им было доступно до предела, любо-дорого посмотреть. Мелкий и крупный холодняк, какие-то арбалеты, примитивный по устройству огнестрел, неожиданно сложная пневматика, что-то вроде винтовок даже, с баллонами для сжатого воздуха вместо прикладов, но всё это было выполнено на таком уровне и с таким качеством, что наши земные Левши обзавидовались бы до смерти.

— Ну что! — наконец отмер Баринов, когда Олег успел уже заскучать, не интересны ему были все эти ножи с топорами, и налить себе и мне какого-то лимонаду, — всё очень и очень неплохо! И это радует, так держать!

— А Фомин? — ляпнул я, с сожалением выплывая из разглядывания артефактов чужой цивилизации. Ладно, потом посмотрю, поставлю прямо сейчас себе закладочку-напоминание.

— А что Фомин? — посмотрел на меня Александр Иванович, — разве он имеет какое-то отношение к результатам испытаний? Нет? Тогда в чём проблема? И разбираться с Фоминым вы будете сами, здесь нет ничего, что требовало бы моего вмешательства. Сами, всё сами, друзья мои, будет вам практика в местных жизненных перипетиях. Совет, искины, всё остальное. До адвокатов, я думаю, не дойдёт.

— Ну и хорошо, — согласился я, — действительно.

— А ты, Кэлпи, — обратился он к нашему основному члену экипажа, — как себя чувствуешь? Я-то помню, тебя изначально тянуло на приключения, ну и как тебе этот, как его… Смелый Почтальон? Ожидания реалиям соответствуют? Не слишком ли?

— Нет, — коротко ответила девушка, — и да, соответствуют.

— Вот и хорошо, — потёр руки Баринов, — лихо ты тот, последний, подбитый штурмовик спасла, молодец. Это я тебе не как начальник, это я тебе как человек говорю.

— Спасибо, — улыбнулась ему девушка, — самой понравилось. О чём-то таком я и мечтала.

— И это главное! — наставительно выставив вверх палец, подхватил Баринов, — когда работа приносит удовольствие, когда выполняются мечты, тогда можно считать, что жизнь удалась! Ну, хотя бы в какой-то её части!

— Очень на это надеюсь, — поддакнула ему Кэлпи. — Что хотя бы в этой части уже удалась.

— Можно уже и не надеяться, — уверил её Баринов, — исходя из результатов испытаний, это можно уже и утверждать, причём смело. И ещё, Кэлпи, скажи мне, как на духу, вправе ли я сделать вывод, что основная часть тестирования пройдена? Ну, та, где про налаживание взаимодействия в экипаже и распределение ролей?

— Начинается, — буркнул Олег, — матчасть тоже важна.

— Прекратите, — попросил его Баринов, — во-первых, я же вижу, к чему это вы, а во-вторых, не вас спрашиваю, уж извините за резкость.

— Да, — коротко ответила ему Кэлпи, а потом, не удержавшись, добавила: — испытания матчасти, как говорит бортинженер, считаю всё же нужными, но не обязательными, я в полном порядке. Ну, разве что необходимо ознакомить экипаж с моими полными возможностями.

— Чтобы на практике ознакомить экипаж со всеми твоими возможностями, — задумчиво протянул Баринов, — полгода надо, не меньше. И то в авральном режиме. Ладно, то, что хотел, я услышал. Теперь вы послушайте меня. Чаю?

— Нет, спасибо, — отказался я за всех, указав взглядом на наши стаканы, — на корабле успели.

— Я тоже дома успел, — кивнул Баринов, достав из портфеля здоровый термос, — но повторить будет не лишним. Если бы вы знали, друзья, какой шмурдяк мы пили до этого, искренне считая его чаем! Зато теперь — индийский, кенийский, китайский, японский — какой угодно! Чёрный, белый, зелёный и красный, я даже слегка запутался во всём этом многообразии сортов, представляете? И это молекулярные реплики, а что будет, когда до собственноручного выращивания и обработки дойдём, а?

— Представляем, — ответил ему Олег, — но мы пили не лучше, так что тут я вам не помощник, присоветовать ничего не смогу. У нас даже морковный был в ходу, с сахарином вместо сахара, и ничего, нормально заходило. Или плиточный, это когда веточки и прочие отходы производства прессуют вместе с чайной пылью и сажей, для насыщенного чёрного цвета, гадость жуткая, но что делать, когда ничего другого нет?

— Тогда тем более зря отказываетесь, — укорил его Александр Иванович, наливая себе из термоса в кружку что-то действительно сильно ароматное, — у меня тут, если хотите знать, один выдающийся китайский сорт, что пили только императоры и первые лица государства, и на сторону его не продавали, считая национальным достоянием. Сначала я его не понял, признаюсь честно, но зато теперь!

— Зато теперь всё это в общем доступе, — ответил Олег, — все эти тайные сорта. Попробуем ещё, какие наши годы.

— А и действительно, — согласился с ним Баринов, — каждый сам, как говорится, кузнец своего счастья. Захотите — так попробуете. Просто у меня не очень получается одному чему-то радоваться, обязательно поделиться с кем-нибудь нужно, для пущего веселья, вот и целый же термос заварил, ну да ладно, угощу кого-нибудь другого. А теперь, собственно, о том, зачем я вас сюда вызвал.

Он помолчал, собираясь с мыслями, не преминув глянуть ещё раз в какие-то документы, я это понял по его внезапно застывшим, а потом снова отмершим глазам, потом он улыбнулся нам и продолжил:

— Есть мнение, что экипажу звездолёта «Кэлпи» стоит совместить дальнейшие ходовые испытания с плавным вхождением в рабочий процесс. Завод-изготовитель, кстати, не против. Те результаты, что они получили, вселяют в них, как они выразились, некоторую уверенность.

На это мы молча отреагировали кто как: я согласно кивнул, Олег пожал плечами, а Кэлпи победно улыбнулась нам всем сразу.

— Так вот, — с удовольствием посмотрел на неё Баринов, — на первый раз ничего сложного. Задача ваша будет такая — следует вам взять на борт нашего биолога, Елену Юрьевну Зарубину, и доставить её по указанному адресу, а потом вернуть обратно, если соизволит, или оставить там, по желанию, всего-то. Поработать, так сказать, извозчиками.

— А если… — вскинулся Олег, но Александр Иванович тут же с нажимом его перебил:

— Никаких если, Олег Васильевич, вам следует это сделать без нештатных ситуаций, без приключений, быстро и чисто, это и подтвердит вашу квалификацию. Справитесь?

— Да я не про то, — отмахнулся Олег, — а чего, она сама туда добраться не может? Ну, сначала Вратами, потом флаером каким-нибудь? Обязательно ради неё надо целый звездолёт гонять?

— А, вы про это, — сообразил Баринов, — ну да, обязательно. Просто там, куда ей надо, Врат ещё нет, это свежеоткрытая планета. Мы, знаете ли, ещё не можем позволить себе втыкать Врата по галактике там, где хотим. А ещё отсутствие Врат — это и отсутствие праздных зевак, и сохранение некоторого конфиданса, да и ставят Врата только там, где есть уверенность, что не проникнет через них в остальные Миры что-нибудь ненужное или даже вредное. Понятно?

— Понятно, — ответил я, — иначе для чего ещё вам, то есть нам, такие мощные корабли? Плавать по морю необходимо, как говорится, тут я согласен.

— В точку, — кивнул Баринов, — только без второй части этого высказывания, пожалуйста. А хотя бы даже и с ней, на том наше общество и стоит. Кэлпи, тебе задача ясна?

— Так точно! — отреагировала она с загоревшимися глазами, — необходимо как можно быстрее доставить пассажира во вновь открытый, загадочный и живой Мир, иначе — зачем там биолог? Но только доставить или же мне можно будет помочь ей в работе?

— Да что ж такое, — вздохнул Баринов, — Кэлпи, в корне неверно! Необходимо доставить её быстро и без внештатных ситуаций, понятно? Без приключений, одновременно с этим завершив ходовые испытания! Теперь ясно?

— Да, — немного сбилась и пришла в себя она, — теперь ясно.

— Ох, надеюсь! — ещё раз вздохнул Баринов, — ну а раз ясно, то вот вам, — и тут он вновь прикрыл глаза и сделал смахивающее движение кистью руки, — вся необходимая документация на полёт. Чем раньше приступите, тем лучше, тем более что Зарубина уже издёргалась сама и издёргала всех, включая меня, в вашем ожидании. Тут есть и действительная срочность, и ещё хочет она сбежать подальше отсюда от кое-каких личных треволнений. Кстати, жду от вашего экипажа терпения в общении с пассажиром, вы ведь уже знаете, какая она, я вот лично терплю, и вы сможете, я в вас верю. Ах да, просьбы, пожелания есть?

— Тогда прямо сейчас и начнём, — встал с места я, мельком взглянув на полученный пакет данных, такие же пакеты получили и Олег, и Кэлпи, причём наш основной член экипажа тут же начал с ним работать. — Просьб и пожеланий нет. Разрешите идти?

— Да, — кивнул Александр Иванович, — ни пуха вам, ни пера!

— К чёрту! — ответил за всех Олег, и мы вышли из кабинета.

Глава 15

— Чего-то я её припомнить не могу, — наморщил лоб Олег, — пассажирку нашу. Она хоть на празднике-то была?

— Конечно, была, — ответил я, — и ещё, не стоит так говорить о людях за их спиной, а потому ты, Кэлпи, закрой уши, но она мне мышь напомнила, серую такую, всем недовольную. И одета она была так нарочито по-рабочему, и вела себя соответственно. Бокал из моих рук не взяла, да ещё и построить пыталась. Анастасия сказала, что это она просто переживает некоторые жизненные коллизии и ещё сказала, что она и правда сильный учёный. Ну, вспоминаешь?

— А-а-а, — протянул Олег, — действительно, была! Я, помню, сначала даже запереживал за неё, потом смотрю — ест за троих, причём хорошо так ест, с аппетитом, и успокоился. Довольно-таки симпатичненькая, кстати.

— Она и правда сильный учёный, — подтвердила слова Анастасии Кэлпи, — некоторые её идеи признаны очень перспективными, их сейчас разрабатывают целые коллективы.

— Ого! — присвистнул Олег, — а в конторе нашей она тогда чего делает?

— Ей сейчас больше нравится бороться с ошибками других, — пожала плечами Кэлпи, — наверное. Точно сказать не могу.

— Ну, точно-то я у неё и сам спрошу, — Олег всё не унимался, — но вообще-то, друзья мои, именно таким образом и зарабатывается административный авторитет. Метит куда-то повыше, можете мне поверить.

— Может, и метит, — согласился я, — наше какое дело?

— Как это, какое? — даже остановился Олег, — нам с ней лететь чёрт его знает куда, так что я имею полное право знать. Вдруг что?

— Давай без вдруг, — попросил его я и перевёл разговор на другую тему, — Кэлпи, что там с подготовкой?

— На данный момент груз прибыл, — отрапортовала она, — пассажир прибудет чуть позже.

— Характер груза? — мне лично все эти обозначения и сокращения в сопроводительных документах не говорили ничего, а нейрокомп отвечал на такие запросы слишком уж обстоятельно.

— Полевая лаборатория, — правильно поняла мой вопрос Кэлпи, — строительная станция, научное оборудование, личные вещи. Класс опасности первый и нулевой, ничего особенного.

— Ты это дело проинспектируй, — попросил её я, — нечувствительными методами, мне так спокойнее будет. Ну, чтобы груз маркировкам соответствовал. И на будущее обязательно это делай, не стесняйся ни в коем случае. Это, если хочешь знать, вопрос принципиальный, мы должны точно знать, что перевозим, понятно тебе? А если груз без документов, то только с моего или Олега личного разрешения, и всё равно этот груз обязательно проверь, вдруг мы что упустили или нас обманули. Ну, и с твоего тоже разрешения тоже, ты же основной член экипажа, только уведомить не забудь.

— Есть, капитан, — отсалютовала она, — есть, не стесняться и уведомить! Ну что, на флаере или пешком?

За этим разговором мы успели выйти из здания института и остановились на площади перед ним. Спешащего туда-сюда народу прибавилось, и ещё они все косились на Кэлпи, ну, или мне так показалось.

— На флаере, — решил я, — поставим там, где взяли, а то перед Димой неудобно будет, да и лететь-то тут меньше минуты. Запрыгивайте.

И мы запрыгнули, и уже через минуту флаер доставил нас на место, и я действительно увидел у огромного, сверкающего на солнце гранями чёрного кристалла нашего корабля ряд местных стандартных грузовых контейнеров, но небольших, тонн на пять, рядом с которыми были аккуратно расставлены несколько ящиков и коробок поменьше.

— Груз маркировке соответствует, — доложилась Кэлпи, успевшая первой выбраться из флаера, — личные вещи, — тут она запнулась, что-то проверяя, — тоже. Список скинула вам в рабочую область. Разрешите начать погрузку, капитан?

— Разрешаю, — ответил я и отошёл в сторону, чтобы понаблюдать, Олег же отправился прямо на корабль, его это не интересовало.

Кэлпи споро вырастила аппарель с люком по одному борту, вызвала себе на подмогу грузовую платформу, оснащённую гравикомпенсаторами, и контейнеры по одному стали уплывать вглубь нашего трюма. Единственное, она не утерпела и стала вручную перекидывать мелкие ящики на ещё одну платформу и я, увидев это, подошёл к ней, чтобы помочь.

Подошёл, схватился, дёрнул, и сразу же понял, что этот мелкий ящик весит ровно на двести килограмм больше того, что я могу поднять, не надорвавшись.

— Спасибо большое, капитан, — улыбнулась мне Кэлпи, — за то, что решили помочь бедной девушке.

— Всегда пожалуйста, — выдохнул я, вытерев внезапно выступивший от натуги пот со лба, — обращайся.

— И все же, капитан, — не успокаивалась она, — мне бы хотелось внести ясность, чтобы не было недопонимания в дальнейшем. Мне очень льстит, что вы и Олег относитесь к этому, — тут она провела вдоль своего тела руками, — как к полноценному члену экипажа, спасибо, правда. Но всё же хочу напомнить вам, что эта мобильная платформа есть всего лишь инструмент, и он ничем не отличается от этого, — с этим словами она постучала по борту корабля.

На это я кивнул и пожал плечами, мол, согласен, но что поделать, и Кэлпи продолжила:

— Физически я нахожусь на четвёртой палубе, это если снизу вверх считать, а всё остальное — это всего лишь средство, приспособление, орудие труда. Ведь не стесняетесь же вы, если провести аналогию, пить чай внутри меня, спать, есть, принимать душ, совершать полёты? Не рвётесь помогать мне взлетать, подавать воду в умывальники, поддерживать микроклимат? Так что и с ящиками я справлюсь сама, помогать и переживать по этому поводу не нужно.

— Не рвусь, — подтвердил я, — да и с чего бы? А к этой твоей мобильной платформе мы будем относиться как полноценному члену экипажа, и нас уже не переделать, ты это учитывай тоже, пожалуйста.

— И вот именно за это я, наверное, вас и выбрала, — вдруг заулыбалась девушка, — другим экипажам это и в голову бы не пришло, ящики вот так со мной на пару грузить. Это же, капитан, всё равно что подъёмному крану помогать, смешно же! Да и понять вас могут неправильно!

— Ну вот видишь, всё было не зря, — ответил я, — пригодилось! Так что в другой раз не удивляйся, если помогать полезем, особенно Олег может не удержаться, у нас по этому поводу даже поговорка такая была в ходу: мы пахали — я и трактор, как раз про наш случай. А что насчёт чужого мнения о нас с тобой, так если бы ты знала, насколько мне на него наплевать, ты бы удивилась, честное слово.

— Спасибо, капитан, — снова непонятно за что поблагодарила меня Кэлпи, — мне было очень важно это услышать. Ну что, погрузка закончена, идём на корабль?

— А когда пассажир подойдёт? — спросил у неё я, — есть сведения?

— Минуту, — попросила она, — отслежу только. Ага, судя по маршруту флаера, через пятнадцать минут будет здесь.

— Тогда ты иди, — ответил я, — а я тут посижу, подожду, да задание на полёт посмотрю. Входной люк только не закрывай, пожалуйста.

И она, кивнув мне, ушла размещать и погружать контейнеры в стазис-поле, для пущей сохранности, а я уселся на лавочке под берёзками, если есть возможность посидеть на солнышке перед дальним полётом, глупо будет её упускать.

Сел так, чтобы лучи били мне прямо в лицо, расслабился против воли и закрыл глаза. Но первым делом всё же озадачился, поставил свой нейрокомп на охрану, чтобы никто ко мне незамеченным не подобрался, а уже потом с чистой совестью нырнул в документы.

Быстро посмотрел цели и задачи полёта, маршрут, его отрезки и конечную точку, сроки и рекомендованные режимы работы двигателя, всё это были рабочие моменты, ничего удивительного, хотя кому как. Покажи мне это полгода назад, изумился бы до невозможности, а вот сегодня меня в основном интересовала конечная точка нашего полёта, какая-то дальняя система со свежеоткрытой и живой, как выразилась Кэлпи, планетой.

И документы меня не разочаровали, я читал их так, как в своё время читал книги Луи Буссенара и Жюля Верна, только здесь было лучше, потому что всё, на что смотрел я сейчас, было самой настоящей реальностью.

Сухие, официальные строки затянули меня в водоворот предвкушения необычайного ничуть не хуже красочных описаний неведомых прерий, пампасов и таинственных островов в книгах французских писателей, но тогда мне было двенадцать-четырнадцать лет и проблем с фантазией у меня никогда не наблюдалось, зато теперь… зато теперь всё это было правдой.

Рукав Персея, читал я с участившимся сердцебиением, дальняя от нас его часть, внешний край, самые настоящие галактические задворки, но зато и спокойно там, да, никаких космических катаклизмов. Звезда класса жёлтый карлик, близнец нашего Солнца, только немного тяжелее и старше, что уже не очень хорошо для планет вроде Земли, потому что с массой резко усиливаются возрастные изменения, вообще у жёлтых карликов каждый миллиард лет на десять процентов увеличивается мощность излучения звезды и её общая нестабильность, Земля в таком случае может легко превратиться в Венеру, но, может, не всё так страшно, может, там ближе к Марсу. Хотя астроном из меня пока так себе, посмотрим по месту, главное, что она там есть, эта звезда-близнец нашего Солнца, вокруг которой и вертится планета-близнец нашей Земли.

Планета под номером таким-то, официального названия пока нет, неофициальных же несколько, из которых самым часто применяемым было слово «Оазис», что уже, как бы, намекало на многое.

Масса чуть меньше земной, азотно-кислородная атмосфера тоже практически идентична нашей, только ближе к временам палеолита, потому что техногенных примесей нет, чистая атмосфера, пригодная для дыхания, наклон оси вращения планеты двадцать пять градусов ровно, что чуть больше, чем надо.

Есть мощное магнитное поле, есть спутник размером с Луну, на который мы, собственно, и летели, на саму планету у нас допуска не было, а на этом спутнике уже имелась научная база и космодром, быстро же они отстроились.

Площадь поверхности океанов семьдесят пять процентов, рассматривал я виды планеты с орбиты и вспоминал, что на Земле было вроде бы семьдесят, ну да, так и есть. Материков семь штук, из них по одному на каждом полюсе, но сами материки меньше, а ещё было много островов и архипелагов.

Ледниковые периоды этой планете уже не грозили, местное Солнце поддавало жару, среднегодовая температура на экваторе тридцать два градуса против двадцати восьми земных, а потому практически все материки, кроме полярных, были покрыты буйной тропической зеленью, зато теперь я точно знаю, почему именно «Оазис».

Ещё в этой звёздной системе было пять планет поменьше и два здоровых газовых гиганта, вроде наших Юпитера с Сатурном, на одном даже и кольца были, ещё был пояс астероидов и великое множество прочих мелких небесных тел, ничего необычного.

И вот только я собрался устроить себе виртуальную экскурсию по нескольким разведанным местам «Оазиса», как нейрокомп дал сигнал тревоги и вырвал меня из исследовательского азарта.

На наш стартовый пятачок, прямо рядом с кораблём, очень резво приземлился какой-то флаер и из него уже выпрыгивала на поверхность та самая Елена Юрьевна Зарубина, наш штатный биолог с большим научным авторитетом.

Одета она была сегодня по-походному, в какую-то лёгкую куртку со множеством карманов, плотные штаны и свободную рубашку, на ногах красовались тяжёлые ботинки, а за спиной — лёгкий рюкзачок, и вообще вид её изменился разительно, теперь передо мной тащила из флаера какой-то контейнер бывалая, без всяких шуток, путешественница и единственное, что не изменилось с позавчера, это был её насупленный вид. Всё тот же рабоче-крестьянский узел волос на затылке, всё те же сурово нахмуренные брови, всё тот же сжатый в бескровную ниточку решительный рот, улыбками там и не пахло.

Она мельком, взглянув на меня и без сомнения узнав, тут же отвернулась, не ответив на мой озадаченный приветственный кивок, а потом деловито потащила свой багажный контейнер, оснащённый гравикомпесаторами, на борт. Тяжёлый, видимо, в руках не унести.

— Стоять! — я не хотел ей как-то грубить или ещё что, просто быстро всё произошло, времени на обдумывание она мне не дала, вот я и гавкнул ей вслед так, как гавкал в своё время на провинившихся курсантов, и вышло, от неожиданности, довольно решительно, звонко и злобно, выработал я себе всё же командный голос, чёрт бы его побрал.

Она вздрогнула и остановилась, потом обернулась через плечо, неверяще глядя на меня, и столько всего было в её глазах, что я только вздохнул и поднялся с места.

— Здравствуйте, — я подошёл к ней и постарался заговорить ровным тоном, но подбирать слова и заменять их на более доброжелательные всё же не стал, лучше уж сразу внести ясность, хоть Баринов и просил нас проявить терпение, — наш корабль — не проходной двор. Подъём на борт только с разрешения капитана. То есть меня. Таков наш порядок. Вам ясно?

Она не вспыхнула в ответ, как ожидалось, а вместо этого придирчиво и въедливо осмотрела меня с головы до ног, и я немножечко напрягся, одновременно с небольшой глухой тоской подумав о том, что совсем не понимаю, в чём тут, собственно, дело, а спрашивать у других уже поздно.

— Интересно всё же было бы узнать, — медленно протянула она с исследовательским интересом, продолжая разглядывать меня свысока, — кто вы такой и откуда вообще взялись, странный капитан. Судя по общей тщедушности, — тут ей удалось слегка меня задеть, ведь не был я тщедушным, нормально я был развит, а в нашем времени так вообще атлетом считался, — росту много ниже среднего и чертам лица, вы точно потомок помещённых в Миры Третьего Круга, вот только какого именно Мира, не подскажете?

— Не подскажу, — ровным и благожелательным тоном, так, чтобы это не звучало издёвкой, ответил я и замолчал, ожидая, что же будет дальше.

— Стесняетесь? — притворно-участливо спросила меня она, — но чего именно? Может, своего заёмного рейтинга? Или того количества лет, что вы провели в Мирах Третьего Круга? Честно вам скажу, до знакомства с вами я слышала, что небольшой процент детей перемещённых лиц не удаётся вовремя эвакуировать в приёмные семьи в нормальные условия, они их иногда неожиданно хорошо прячут, может, это и есть ваш случай?

— Нет, — снова ровным тоном ответил я ей, — и не стесняюсь.

— А надо бы, капитан, — посоветовала она мне, — ведь вы, с вашим… — и тут меня неожиданно накрыло воспоминанием, я вспомнил, как наш начальник училища один раз при мне выговаривал провинившемуся курсанту, он тогда как раз начал с тех же слов, что, мол, вы, с вашим куриным пониманием основ воинской службы, это меня развеселило тогда, и я невольно улыбнулся краешком рта сейчас, а Елена заметила это, приняла на свой счёт и озлилась уже всерьёз:

— Вы занимаете чужое место, понимаете? Вы недостойны его! Я не знаю, о чём думает Анастасия, но доверять такой корабль человеку с заёмным рейтингом, точнее с нулевым, потому что это она же вам его и заняла, это верх не легкомыслия, нет, уж она-то никогда легкомысленной не была, но это я даже не знаю, что такое! У вас ведь даже диплома лётного училища нет, я проверяла! А может, вы её тайный отпрыск? Или, может, кто-то из вашего экипажа в постели на диво хорош, потому что других доводов в вашу пользу я не вижу!

— Вам рейтинг, — спросил её я, — или лететь? И, если вы сейчас же не извинитесь за постель, то мы вместе прямо отсюда пойдём к Баринову, я — за новым назначением, а вы — ждать у моря погоды. Про ваши слова я, так уж и быть, промолчу, ответственность за это решение возьму на себя.

— Извините, — наконец нехотя буркнула она, тут же добавив: — но только из-за того, что мне очень надо лететь, не обманывайтесь. Я ведь даже не смогу вам объяснить, в чём там дело, у меня не хватит времени, а у вас знаний, но лететь мне очень надо. И, если вы не будете докучать мне своим вниманием, то я сделаю вид, что меня на корабле нет. Просто я не люблю любимчиков, капитан, любимчиков, фаворитов и выскочек, непонятно за какие заслуги получивших такое ответственное назначение и этим обошедших достойнейших людей, которые готовились многие и многие годы, которые всю душу в это дело вкладывали, а теперь остались из-за вас у разбитого корыта. Вам сколько лет, капитан, и разве вообще бывают капитаны в таком нежном возрасте? Разве это возможно хоть где-нибудь ещё, кроме нашего института? И то, только благодаря волюнтаризму Анастасии, не знаю уж, чем она смогла продавить Баринова.

— Лет мне двадцать три, — обстоятельно начал я, — точнее, уже двадцать четыре, это раз. Диплом лётного училища у меня есть, это два. Делать вид, что вас на корабле нет, я вам запрещаю, это три. Есть общепринятые правила поведения для пассажиров на транспорте, вот и следуйте им. В противном случае с меня станется вернуть вас обратно не только с полпути, а даже и от конечной точки маршрута, запомните это накрепко, мольбы и доводы не помогут, привезу и выкину. В повседневном общении и при встречах за столом в кают-компании, питаться в каюте я вам опять же строго запрещаю, давайте будем просто взаимно вежливы, вот и всё, ничего невыполнимого в этих требованиях нет. Согласны?

— Хорошо, — с тяжёлым, нетерпеливым вздохом сказала она, — потерплю, это того стоит. Но теперь-то, наконец, вы меня пропустите?

— Пропущу, — кивнул я и добавил: — Только не забудьте предъявить вот этот ваш личный груз нашему искину для осмотра, в этом случае закон о тайне личности будет соблюдён в полной мере, и сразу же переоденьтесь в каюте в корабельную униформу.

Елена не ответила, даже не пошевелилась, но наградила меня тяжёлым, холодным взглядом, о чём-то она в этот момент ещё раздумывала, видимо, решала, выдержит ли она это или нет.

— Делайте, как я говорю, — посоветовал я ей, надоел мне уже весь этот балаган, — вам же лучше будет.

Глава 16

И на корабле я не сразу отстал от Зарубиной, а вызвал Кэлпи себе на помощь, и вместе мы проводили Елену Юрьевну на жилую палубу, где я предложил ей выбрать себе каюту, рядом со мной или рядом с Олегом, на выбор. Она, конечно, тут же толкнулась в двери слева от дверей бортинженера и с грохотом, получилось же у неё это как-то, заперлась там, оставалось только надеяться, что не навсегда.

— Багаж проверила? — спросил я у Кэлпи, не понижая голоса, хотя вряд ли биолог могла меня услышать, за плотно задраенными-то дверями, а жаль, кстати, — в пределах допустимого?

— Да, кивнула девушка, — личные вещи, одежда, обувь, предметы гигиены, рабочие устройства, хранители информации, всё нулевой класс опасности.

— Слышала нас? — теперь я прицепился уже к самой Кэлпи.

— Да, — кивнула она, — слышала, конечно, вы же прямо у входа разговаривали.

— Ну, разговором это назвать сложно, — скривился я, — что по этому поводу думаешь?

— Я всецело на вашей стороне, капитан, — обрадовала меня Кэлпи, — но и странно всё это, не укладывается такое поведение в пределы нормы. Хорошо было бы узнать, почему она такая и ведёт ли она себя таким же образом со всеми остальными, или всё же есть исключения, надо будет посмотреть доступные данные. Ещё от себя лично хочу добавить кое-что к вашему разговору, можно?

— Да, конечно, — с готовностью кивнул я. — Можешь не стесняться, говори как есть.

— Так вот, — медленно сказала девушка, повернув голову в сторону каюты биолога, и я почуял в её голосе интонации Олега, — не её собачье дело, кто у меня капитан и кто у меня бортинженер. А на то, кто там к чему готовился и как долго, мне решительным образом наплевать. Вот так.

— Молодец, — улыбнулся я, и мне от этих слов стало легче на душе, — только так и надо. Ну что, идём заниматься своими прямыми обязанностями? Кто будет стартовать — ты или я?

— Вы это делали в прошлый раз, — напомнила она мне, — когда мы с Олегом на взлёте впечатления получали. Теперь моя очередь.

— Ну твоя так твоя, — согласился я, — только снова иллюминатор сделай побольше, как в тот раз, хоть видами полюбуюсь.

И мы вместе поднялись в ходовую рубку, где уже в полной боевой готовности сидел Олег, всё у них было на мази, что у бортинженера, что у самой Кэлпи, даром что она ходила по кораблю вместе со мной.

— Капитан на мостике! — теперь уже пришла пора мне самому говорить эту фразу, но я туда добавил кое-что своего, — бортинженер на мостике! Основной член экипажа на мостике! Приготовиться к взлёту! Кэлпи, предупредить пассажира, потребовать от неё занять устойчивое положение в кресле и пристегнуться! После чего проконтролировать выполнение и доложить мне!

— Ух ты! — повернулся ко мне Олег, — чего это ты сегодня грозный такой? Случилось что?

— Потом расскажу, — отмахнулся я, усаживаясь в кресло и пристёгиваясь, — а лучше пусть Кэлпи скинет тебе наш с Еленой разговор, посмотришь сам. Ну что, готовы?

— Есть готовность, — отрапортовал Олег.

— Есть готовность, — повторила вслед за ним Кэлпи, — пассажир требования выполнил, все предполётные процедуры завершены, разрешение от наземных и орбитальных служб получено, можно взлетать. Жду вашей команды, капитан.

Я сразу не ответил, мне пришлось самому включиться в рабочий режим, чтобы можно было реагировать в случае чего, потом я лично просмотрел все разрешения, убедился, что всё в полном порядке, потому что Кэлпи у нас золото, а не основной член экипажа, такую бюрократическую работу на себе влёгкую тащит, и только потом выдал ей команду:

— Кэлпи, взлёт!

Корабль чуть дрогнул и начал сначала неспешно, а потом всё резвее и резвее подниматься, Кэлпи личным решением развернула его так, чтобы в огромный иллюминатор нам с Олегом было видно всё, и космодром, и город с его башнями, а потом уже, много выше, и сам архипелаг полностью.

Я сидел, следил за действиями Кэлпи и смотрел в иллюминатор, сначала на острова и океан, потом на облака всех видов и размеров, сперва снизу, а потом сверху, на планетный край, на тонкую голубую полоску атмосферы вдоль него и спохватился только тогда, когда в иллюминаторе остались одни только звёзды.

Экипаж, в отличие от меня, был занят работой, Кэлпи методично выполняла все первоначальные этапы полётного задания, а Олег соотносил всё это дело с ходовыми испытаниями и следил за состоянием корабля.

Сейчас мы, покинув высокую орбиту над «Надеждой», на максимальном ускорении шли в сторону Врат, предназначенных для перемещения космических кораблей по обжитым системам галактики, те Врата, что остались на планете, нам не подходили.

Кэлпи мастерски, с минимальными поправками, вела себя по траектории, на финише которой располагалась первая точка Лагранжа для системы «Надежда» — Солнце «Надежды». Вообще все точки либрации всех планет были уже плотно забиты спутниками и станциями, но эта, самая козырная, предназначалась именно для основных Врат, где они и висели в гордом одиночестве. Были, конечно, ещё, запасные и резервные, у Фомина вот в окрестностях Зевса имелись такие, но плотно использовались сейчас только эти.

Я убрал иллюминатор и вызвал на его место рабочий экран, где и стал пристально рассматривать это чудо науки и техники, приблизив его к себе. Физически Врата были просто точкой в пространстве, помещённой в центр огромной энергостанции, что издалека напоминала бублик, если только бывают бублики под сотню километров в диаметре при толщине километров десять, ну или геометрическую фигуру тор, если говорить правильно.

Энергостанция была мощнейшей, потому что отправить к чёрту на кулички или принять оттуда же грузовоз или танкер со стандартной массой покоя в десять миллионов тонн требует непредставимого для меня количества энергии, и работала она без перерыва, запуская или выпуская очередной корабль раз в несколько минут.

Кэлпи сумела подстроиться так, что мы на предписанной скорости влетали во Врата точно в указанное время, нам не нужно было ждать и болтаться в ожидании рядом, дело шло уже к прыжку и у меня вдруг почему-то вспотели ладони.

Я видел, конечно, что для всех остальных кораблей, летевших к Вратам или от них, это было самым привычным делом, Кэлпи тоже не стеснялась и не боялась ничего, но ей-то хорошо, она занята ответственной работой, ей переживать некогда, Олегу тоже, а вот я почувствовал себя если не котом в переноске, то праздным пассажиром уж точно.

Я даже заволновался немного, во рту пересохло, сердце сжалось в ожидании чего-то непонятного и грозного, но быстро взял себя в руки, чтобы, не дай бог, этого не заметила Кэлпи и не отвлеклась.

Я напомнил себе о доверии в экипажах, которое есть основа основ для всех странствующих и путешествующих в команде и без которого никуда, вспомнил недавние слова Олега и своё умничанье тоже, а потому откинулся в кресле и постарался расслабиться, заставив себя просто наблюдать.

За двести мегаметров до Врат Кэлпи бросила на меня быстрый вопросительный взгляд и уже было хотела попросить подтверждения голосом, но я её опередил, потому что всё видел и отслеживал, всю её работу одновременно с ней:

— Манёвр подтверждаю, к прыжку приступить.

— Есть, приступить к манёвру, — отозвалась она, отвернувшись, — разрешение отслужбы управления Вратами получено, расчётные данные по прыжку подтверждены, конечная точка подтверждена, объявляю минутную готовность.

И за эту минуту у меня возникло то самое состояние, в которой я проваливался или при работе в боевом вылете, или при сложном полёте в тылу. Мандраж ушёл, возникло чувство сосредоточения и концентрации, вытеснившее все остальное.

Энергостанция уже была видна на рабочем экране и без приближения, в своих истинных размерах, мы падали в центр этого бублика строго перпендикулярно его плоскости на огромной скорости, так что скоро Кэлпи начала обратный отсчёт.

— Пять, четыре, три, два, один, — диктовала она монотонно, не давая себе прерваться, а мне — отвлечься, так что когда мы на счёт ноль влетели в невидимую для меня точку пространства и что-то случилось, я это даже не почувствовал и не отметил для себя, лишь увидел только, что звёздный рисунок на рабочем экране изменился в некоторых деталях до неузнаваемости, хотя в общих чертах остался как есть.

— Прыжок в систему «Фортуна» выполнен, — доложилась Кэлпи, — приступаю к манёвру торможения и выходу на траекторию стыковки с орбитальной станцией. Все узлы и структуры корабля работают в штатном режиме, замечаний нет.

— Отставить, — скомандовал я, выбирая второй вариант маршрута из доступных, — идём в зону старта для кораблей с внесистемным приводом, привод к работе приготовить.

Олег недоумённо на меня покосился, ну да если он хотел по орбитальной станции погулять, раньше говорить надо было, а мне сейчас хотелось выполнить первый серьёзный полёт так, как и просил Баринов, экскурсии устраивать будем потом, когда освоимся.

— Есть идти в зону старта, — отрепетовала Кэлпи и повела корабль на максимальном ускорении перпендикулярно плоскости эклиптики системы, в один из свободных секторов, где мы и стартуем в глубокий космос, в систему «Оазиса».

Я помнил, что тут в ходу была странная манера называть обжитый мир по имени главной планеты, звезда же, если она до этого не имела собственного имени, именовалось просто солнцем этой планеты, Солнце «Надежды», Солнце «Фортуны», Солнце «Оазиса», хороший способ, не запутаешься.

Но идти в тот сектор, откуда нам разрешили стартовать к другой системе, было примерно чуть меньше часа, экипаж не расслаблялся, пассажир смирно сидел в своей каюте, ну и я решил ещё раз пробежаться по полученным знаниям и вспомнить всё то, что вдалбливал в наши головы Дмитрий о внесистемных приводах кораблей, чтобы убрать некоторую нервозность предстоящего, чтобы напомнить себе, что это наука, причём уже прикладная, что это лет пятьдесят как налаженная технология, что именно так используют, и используют без всякого стеснения, все эти непредставимые всё ещё для меня массы и энергии, и что опасаться тут нечего, это просто двигатель, и двигатель надёжный, и что, например, АМ-38Ф, родной движок Ила, с ним по надёжности и рядом не стоял, и ничего, летали же мы как-то.

Всё дело в том, рассказывал Дмитрий, что нашей Вселенной очень повезло в том, что она такая, какая есть. Что в ней вот такие физические законы, вот такие элементарные частицы, и вот такая скорость света, например. Потому что это частный случай, и что легко могло быть не так.

Чуть другая масса электрона, чуть меньше или чуть больше его заряд, чуть другой протон или фотон, и картина меняется кардинально, в результате этого может не быть вообще ничего!

И это он, Дмитрий, ещё берёт частный случай, с аналогами фотонов и электронов, потому что частицы других Вселенных неисчерпаемы в своих свойствах, видах и физических законах, а он нам говорит о близнецах нашей.

И что корень всего, основа нашей и других вселенных есть вакуум, этим словом мы называем пространственно-временной континуум, который не пустота, нет, он и есть фундамент мироздания, что именно у него есть свойства, благодаря которым и возможны все эти фотоны с электронами.

Физические свойства нашего родного вакуума определились случайно, в момент Большого Взрыва, именно тогда появилась строго определённая материя с энергией, наша материя и наша энергия, и в этот момент всем нам очень повезло ещё раз снова совершенно случайным образом.

Дело в том, объяснял Дмитрий, что наша родная Вселенная довольно-таки познаваема, потому что в ней довольно-таки простые физические законы и не надо вот так вот недоверчиво морщиться, законы эти действительно просты, мало ли, что вам на уроках кажется.

Стройные, логичные формулы, описывающие физическую картину нашего мира, легко могли быть не такими стройными, а трёхэтажными, например, и логика могла бы там и не ночевать. Представьте себе вселенную, где, например, Ньютон, этот гений всех времён и народов, не смог бы, из-за сложности не смог бы, внятно сформулировать свои три закона классической механики! Или возьмём его всемирное тяготение, вдруг Земля бы вела себя как Меркурий, что тогда? Как бы он смог это объяснить?

И он, Дмитрий, для наглядности приведёт нам ещё такую аналогию — римский счёт. Да, да, именно он, все эти палочки и буквочки, вся эта ересь. Представьте себе, что он до сих пор в ходу, как вам такое? Сможете ли вы понять хоть что-то в бухгалтерском отчёте, написанном этими палочками, которые невозможно ни умножить в столбик, ни разделить нормально? А если его ещё и запутать сознательно?

— Воруй, не хочу, — так тогда прокомментировал слова Димы Олег, ошеломлённо прикинув перспективы, — это же можно какую-нибудь артель легко по миру пустить, и никто ни до чего не докопается, все ревизоры мозги сломают.

Ну, в Древнем Риме и чуть позже, ответил ему тогда Дмитрий, пока не смену римскому счёту не пришли арабские цифры, поступали проще. В случае больших сомнений не разбирали отчёты, а подвешивали, например, управляющего поместьем за ноги и сурово спрашивали — где воровал, скотина, и часто добивались правды. Но всё дело в том, что реальность за ноги не подвесишь и с пристрастием не допросишь, вот ведь какое дело.

И развивалась наука до повсеместного применения арабских цифр очень тяжело, так человек идёт по горло в воде, с чугунными гирями на ногах, зато после этого она вышла на сухую, ровную дорогу и полетела вперёд, долетев до всего того, что вы видите вокруг себя, а дело было всего лишь в системе счёта, хоть и не в нём одном, да.

Так что очень, очень повезло нам со Вселенной, с её познаваемостью, с её вакуумом, а точнее, с его физическими свойствами.

А в другой Вселенной вакуум другой, и свойства у него совсем другие, но мы-то уже учёные! Мы-то уже, смею надеяться, готовы многое воспринять! И есть, например, одна такая параллельная Вселенная, используемая для сверхдальних полётов, где материи нет вообще, а есть одно только излучение. И предел по скорости света там другой, а всё из-за другой физики вакуума, что есть основа всему.

Знаменитая трёхбуквенная формула Энштейна для энергии там неприменима, массы-то нет, и так там, в этой Вселенной, всё до того удачно складывается, просто одно к одному, что именно в ней стали возможны для наших кораблей сверхдальние и сверхбыстрые полёты.

Точную скорость света в той Вселенной так до сих пор и не смогли точно выяснить, пока лишь ясно, что она во много-много-много раз больше, чем у нас, наши родные двигатели там тоже показывают рекорды, выдавая на-гора ускорения в сотни и тысячи раз больше, так что «Кэлпи» и её систершипы могут путешествовать по галактике со средней скоростью до одного дня истинного времени на сто световых лет.

Ну а возможно это стало только потому, что люди в познании своём продвинулись настолько, что научились локально менять физические свойства вакуума, то есть всей основы мироздания. Научились схлопывать его, превращать пространственно-временной континуум в подлинное ничто, попутно извлекая из этого энергию. Это вам не распад тяжёлых элементов, термоядерный синтез или аннигиляция, это много круче, и выход энергии там несопредставим. Наши основные двигатели, кстати, на этом принципе и работают.

Так вот, оказалось, что, изменив физические свойства вакуума в отдельно взятой области пространства, эта область не стремится расшириться или схлопнуться, она стремится именно что переместиться, провалиться туда, где эти её свойства будут естественными, то есть в свою родную Вселенную. И что она так и делает, легко и непринуждённо, без видимых эффектов или потрясений для нашего Мира.

Но тут мысль исследователей пошла дальше, а что будет, если сделать такую штуку: создать прибор, который будет менять физические свойства вакуума в неком пузыре вокруг себя, оставляя пространство внутри нетронутым? Сумеет ли он переместиться в другую Вселенную и при этом уцелеть? А после, поработав там некоторое время и прекратив своё воздействие на вакуум, вернуться обратно?

Попробовали — получилось, не сразу, конечно, но получилось, полсотни лет потратили, вбухав в это дело необъёмную прорву ресурсов, но дело того, конечно, стоило.

Так что, друзья мои, говорил нам тогда Дмитрий, внесистемный привод на нашем корабле — это не двигатель, нет, это как раз такая штука, что может менять физические свойства вакуума вокруг корабля и этим перемещать его в другую Вселенную, а дальше дело техники.

— Прибыли в точку старта, — вдруг оторвала меня от воспоминаний Кэлпи, — внесистемный привод к работе готов. Все системы корабля работают штатно, замечаний нет. Жду дальнейших указаний.

В горле моём пересохло, и мне пришлось судорожно сглотнуть, чтобы прийти в себя, ничего себе, вот это я задумался, почти час прошёл.

Кэлпи пристально смотрела на меня, Олег тоже кидал странные взгляды, но всё было готово, и откладывать неизбежное я не стал.

— Включить внесистемный привод, — скомандовал я, и мне в правую ладонь ткнулась выросшая на полусфере управления кнопка, хорошо хоть не красная, которую требовалось по старинке нажать, подтверждая решение, и я её резко, без раздумий, нажал. — Полёт в параллельном пространстве начать.

Ничего вокруг не изменилось, только резко, до восьмидесяти процентов, выросла загрузка вычислительных мощностей Кэлпи, но в этот раз мы не лезли к ней со своими нравоучениями, а сидели тихо, как мыши под веником. А, ещё обзорный экран погас, и ничего больше на нём не отображалось, а так всё осталось, как есть.

— Всё, — спустя долгую, томительную минуту выдала Кэлпи и чуть ли не вытерла пот со лба, — готово. Корабль перешёл в устойчивый режим полёта, все системы работают нормально, провожу углубленное тестирование.

— И что? — переглянулся я с Олегом, а потом вновь посмотрел на Кэлпи, — больше ничего? Вот так всё просто, никаких видимых эффектов?

— Ну да, — подтвердила она, — вот так, без эффектов, все десять дней пути.

— А можешь иллюминатор сделать? — вдруг загорелся я, — посмотреть? Интересно же?

— Могу, — кивнула она, — но лучше не надо. Там сейчас очень много жёсткого излучения возникло на границе сред, в огненном пузыре идём, снаружи один только яркий свет, ничего больше. Смотреть на это через иллюминатор для здоровья не сильно полезно будет.

— Представил, — разочарованно согласился я с ней, — но да, лучше не надо. А жаль. Но ты-то хоть что-то там видишь?

— Нет, — покачала головой она. — Не на что там смотреть, повторяю, везде и всюду одно только излучение, хоть и много слабее. Вселенная такая. И предлагаю, по традиции, отметить это дело пышным банкетом!

— Я за! — мигом сориентировался Олег, — чур, это всё на мне! Через час в кают-компании! А гости, интересно, на приглашение откликнутся, не слишком ты там отношения испортил?

— Может и отказаться, — неуверенно ответил я, — с одной стороны, я ей там запретил в каюте питаться, деваться её некуда, с другой стороны, уж очень она чем-то нами недовольна, да и поговорили мы плохо.

— Прям настолько плохо? — неверяще поглядел на меня Олег, а потом, подумав, протянул, — хотя ты можешь, да, в душу сапогами залезть и там потоптаться вдоволь.

— Кэлпи, скинь ему наш разговор, — отвернулся я, — сам посмотри, там немного, а потом уже выводы делай.

— Ладно, — хлопнул по подлокотнику Олег и вылез из кресла, — по ходу дела разберусь. Если соберусь приглашать, сделаю это сам, ты не лезь, нам с ней, в конце-то концов, целые десять дней лететь, не хотелось бы постоянно ощущать что-то недовольное в соседней каюте, правда? А кушает-то она хорошо, это я помню, так что может и помиримся на этой почве, если проявим такт.

— Может, — согласился я, — но я хвостом вилять не буду, мне обратного хода нет.

— Тебе нет, — развёл руками он, — а я — вот он, добрый и хороший. Разве же можно на меня долго всерьёз сердиться, Саня? Тем более даме, тем более что одного со мной примерно возраста, тем более что конкуренции нет? Наладим отношения, не переживай, да и куда она денется, с нашей-то подводной лодки!

— Насчёт сердиться — можно, Олег, можно, — чуть-чуть охладил его я, — а насчёт отношений — да ради бога, налаживай, только меня в эти дела не впутывай, ладно?

— Ладно, — засмеялся он, вставая на кружок корабельного лифта, — нормально всё будет, не боись, ты ещё увидишь, как дела делаются. Раз — и в дамки!

— Трындец нам, — сокрушённо сказал я Кэлпи, когда Олег уже скрылся на нижней палубе, — скорее всего. И просидит, наверное, пассажир наш после сегодняшнего банкета все десять дней в каюте своей безвылазно, тут без вариантов. Вот такое будет у нас налаживание отношений, Кэлпи, ты только близко к сердцу весь этот балаган не принимай, пожалуйста, и не придумывай себе ничего.

— Да мне любой вариант развития событий интересен, — успокоила она меня, — но могу пообещать вам, что буду только наблюдать, а выводы делать не буду. Выводы уже потом, уже после того, как её с корабля ссадим.

— И это правильный подход к делу, — кивнул я, — ладно, что там у нас по регламенту дальше?

Глава 17

Как бы там ни было, но, когда мы с Кэлпи спустя час вошли в кают-компанию, там, кроме Олега, никого больше не наблюдалось, хотя стол был накрыт именно что на четверых, это если считать третьим полноценным местом маленький, наполовину налитый чем-то сильно ароматным стаканчик чая для нашего основного члена экипажа.

— Никак? — кивнул я на свободный стул рядом с Кэлпи, всё же рядом со мной помещать его наш бортинженер не рискнул.

— Да, — Олег не выглядел обескураженным, скорее, чуть-чуть недовольным разве что, — попыталась и мне высказать своё «фи», коза такая, но мне же, знаешь, это как с гуся вода. Но так бы я её уломал, времени не хватило просто. Ладно, это всё на потом, десять дней впереди.

— Вообще, это плохо, — сказал я в основном для Кэлпи, — но именно сейчас, пожалуй, что и хорошо. Сегодня наш праздник, личный, а на обиженных воду возят.

— Согласна, — кивнула Кэлпи, — сегодня мне хочется просто радоваться жизни вместе с теми, кто всё понимает правильно.

— Имеешь право, — поддакнул ей Олег, — сегодня ты у нас как будто в школу пошла, первый раз в первый класс. Или уже закончила? Ладно, пёс с ним, ты мне лучше вот что скажи, а традиции в нынешнем флоте на этот счёт имеются?

— Конечно, — и Кэлпи аккуратно уселась на своё место, — как же без них. Традиции, суеверия, приметы — всё это есть, и много. Только мы большую часть уже пропустили, а несколько вообще нарушили. Как теперь быть?

— Так, — я вспомнил, как перед первым вылетом здесь постановил сам себе, что на приметы больше не обращаю внимания, — экипаж, предлагаю отставить суеверия, хватит с меня. Кто за?

— Все за, — и Олег всунул мне в руки стакан с виноградным соком вместо вина, сухой закон на корабле никто не отменял, — но от поздравительного тоста ты, командир, не отделаешься. Давай, поздравляй нас так, чтобы меня слеза прошибла, момент-то какой!

И вот они уселись за столом, оставив меня стоять перед ними, а я был не против. Мне и так давно пришла пора сказать им несколько хороших слов, но только всё повода не было, и тут он наконец появился. Появился, а я неожиданно чего-то затормозил, на ум лезли какие-то дежурные фразы, которыми я отделывался до этого. Ну, те, что про равное количество взлётов и посадок, про встречный на взлёте и попутный на маршруте, про чистый керосин, про пламенный мотор и прочая залихватская ересь, но ляпнуть такое сейчас значило всё испортить, сейчас следовало говорить искренне, другого повода можно ведь и не дождаться.

— Друзья! — немного нескладно начал я облекать свои мысли в слова, намереваясь выдать им всё, что на душе было, и пусть потом пеняют на себя, — ты, Кэлпи, и ты, Олег. Вот что я хочу вам сказать: не так важно, где и как мы оказались, пусть даже для меня прежнего это будет сказка чистой воды, гораздо важнее, что тут, в этой сказке, я оказался рядом с вами. С тобой, Олег, вообще везде хорошо, и в боевом вылете, и в работе, и людям праздник устроить, и морду набить. А самое главное, помнишь, когда нас судили, пусть и суд был не совсем настоящий, но ты не отказался от меня тогда, ты сказал, что один человек — это пыль, ничто, пустое место, а вот двое — это уже банда! Я тогда, дурак, мало что понял и начал спорить с тобой, к словам придираться, мол, мы не банда, мы команда, а ты отмахнулся от меня, но именно ты тогда всё переменил, ты всё устроил правильно. В этот момент мы и стали, наверное, настоящим экипажем, а не когда тебя мне за спину посадили, мне тогда было, если честно, всё равно, я тогда только на себя надеялся, вот такой я был дурак, счастья своего не видел.

Олег сделал вид что смахивает слезу, шутейным таким жестом, но было видно, что ему понравилось.

— Теперь ты, Кэлпи, — повернулся я к девушке. — Не то важно, что ты у нас чудо чудное и диво дивное, умница, красавица и вообще мы тебя уже любим. А то важно, что было нас недавно всего двое, а вот теперь нас уже трое! И ты, Кэлпи, не третья в нашем экипаже, нет, и не основная, как я тебя про себя называю, а первая, потому что именно ты дала нам космос, звёзды, цель и смысл в жизни! Кем бы мы были без тебя? Действительно, наверное, мелкой шайкой в Мирах Третьего Круга, если бы нас туда законопатили, или в народное хозяйство мы бы пошли, или ещё куда, но такой радости и нужности у нас бы никогда не было, точно тебе говорю, да и вряд ли кому ещё понадобился наш экипаж, кроме нас самих. Так что спасибо тебе, что выбрала нас, что дождалась, а потому! Клянусь тебе, Кэлпи, и тебе, Олег, что буду всегда помнить и всегда ценить выше всего на свете вашу дружбу и ваше доверие!

— Клянусь! — подхватил Олег и подскочил с места, — чёрт побери, Саня, это именно то, что было нужно! Клянусь вам ценить и защищать вашу дружбу и ваше доверие, а если я скудоумию или злому умыслу нарушу это клятву, то можете смело бросать меня в чёрную дыру!

— И я, — встала Кэлпи с места, — клянусь! Клянусь ценить вашу дружбу и заслужить ваше доверие! Потому что я ещё ничего пока для этого не сделала! Но сделаю, обязательно сделаю!

— Ну прямо сердца трёх! — разулыбался Олег, — по Джеку Лондону! Как в детство попал! Френсис, Генри и Леонсия Солано, помню-помню! А насчёт заслужить доверие, Кэлпи, этого не надо, во-первых, оно у тебя уже есть, а во-вторых, не накличь лиха, я вообще надеюсь, что мы так и дальше по галактике мотаться будем, не зная бед и печалей!

— Тогда давайте скрепим это дело, — решительно сказал я, потому что надо было добить до конца то, что начал, — пьём до дна! А самое главное, запомним этот день и эти слова навсегда!

— До дна! — поддержал меня Олег и лихо тяпнул свой стакан сока.

— Навсегда! — отсалютовала мне Кэлпи своим стаканчиком, вот чёрт, о ней-то я и не подумал, какое там до дна, ну да ладно, всем и так всё понятно.

Я выпил своё и сел на место, пытаясь привести мысли в порядок. Было радостно, получился действительно праздник, и вместе с тем напало лёгкое смущение, мол, не перегнул ли я палку в пафосе и клятвах, так что я исподволь, чтобы успокоиться, посмотрел на экипаж.

Олег сидел и улыбался, рассматривая нас, как довольный жизнью кот, дорвавшийся до сметаны, а Кэлпи сидела замерев, мечтательно подняв зелёные глаза вверх и не видя ничего перед собой.

Я тихонько выдохнул, нормально всё, и перевёл глаза на стол, потому что есть хотелось. По времени был вроде бы завтрак, но я сам себе постановил считать это обедом, праздник же.

По привычке потянулся к небольшой супнице во главе стола, в которой оказалась сборная солянка, но было её неожиданно мало.

— А ты чего, суп не будешь? — озадаченно спросил я Олега, одновременно прикидывая, что солянки тут два половника, не больше. — Немного же совсем, больше не мог сделать, что ли?

— Буду! — обломал меня наш бортинженер, — а немного потому, что надо эту твою привычку быстро наедаться ломать. И ломать безжалостно, Саня! А то ведь как вспомню торжества в полку, так зло берёт. Сначала всем по сто пятьдесят, потом, если есть, ещё немного, потом быстро-быстро накидаются супом с кашей, и вот уже через пятнадцать минут всё, праздник кончился. Сидят орлы, друг на друга глазами осоловелыми лупают, и мечтают разбрестись кто куда, кто на боковую, кто добавки искать. Ни поговорить, ничего! Одно расстройство, а не праздник! Так что есть, Саня, ты сейчас будешь медленно и по чуть-чуть, понял? Съел порцию — и повремени, выпей что-нибудь, выслушай или расскажи историю, потом уже дальше, понял? В конце концов, мы не в столовой на приёме пищи, мы в кают-компании на праздничном обеде, вот и веди себя соответственно!

— Да ради бога, — пожал плечами я, выслушав его внимательно и взяв в руки пустую суповую тарелку, — день сегодня такой, что можно и попробовать этой твоей светской жизни, почему нет.

— И солянку пока не трогай, — отодвинул от меня супницу Олег, — приличные люди, Саня, начинают с горячих и холодных закусок, на выбор. Потом уже щи да каша, а следом за ними десерт и кофе-коньяк с сигарами, понял?

— Как скажешь, — вновь пожал плечами я, посмотрев на стол, коньяка с сигарами там точно не было, а вот всё остальное было. Олег сегодня до того расстарался, что примерно половина блюд была мне незнакома, если не больше. Но кое-что я опознал, какие-то цветные шарики, на Кавказе их вроде бы видел, небольшие корзинки из печёного теста, наполненные всякой всячиной, фаршированные яйца, помидоры и грибы, маленькие бутерброды с селёдкой и шпротами на чёрном хлебе, печёный картофель, набитый каким-то кремом и украшенный сверху, совсем чуть-чуть, красной икрой.

Вот этого я, кстати, не принимал, для меня икра была самостоятельной едой, и есть её нужно с горячим, сладким чаем. И хлеб брать потолще, а если хлеба нет, так с варёной или жареной картошкой, и мазать её туда слоем в палец толщиной, не меньше. Вот съешь пару таких бутербродов на осенней путине, чаем запьёшь, и ворочаешь вёсла, как вол, без устали до самого вечера.

Но потянулся я всё же к тарелке с мясной нарезкой, потому что, опять же, как всякий дальневосточник твёрдо знал, что лучшая рыба — это колбаса.

— Ну ладно, — вздохнул Олег, — но, Саня, в следующий раз праздничный обед без ветчины и буженины будет, посмотрим, как ты тогда выкрутишься.

— Посмотришь, — согласился я, с удивлением откидывая от очень тоненько нарезанной вяленой свинины кусочек дыни. — А это тут зачем?

— Это, Саня, так и едят, — вздохнул Олег, — меня в Испании научили. Можно с хлебом, а можно так.

— Да? — бортинженер вроде не шутил, — ну ладно, попробую.

Попробовал — действительно оказалось вкусно, а ещё я понял, что таким темпом быстро наесться и правда будет тяжело. Зато вот отдохнуть таким образом, немного оттаять душой за дружеским столом получится намного лучше.

Я перепробовал почти все закуски просто для того, чтобы понять на будущее, что стоит брать, а что нет, и к солянке подошёл спокойно, и один небольшой черпачок уже не казался мне до обидного маленьким.

И вообще получилось так, что все эти буржуйские блюда не были главными за этим столом, они просто сопровождали собой наш разговор, делали его более приятным, и мы расслаблялись всё больше и больше, пусть даже в нашем виноградном соке не было ни капли спиртного.

Мы шутили, перебивая друг друга, смеялись, Олег рассказывал истории и анекдоты, я тоже отметился двумя случаями из жизни, Кэлпи повадилась выдавать от случая к случаю всякие занимательные факты, и вот уже два часа пролетели незаметно, хотя иногда и я, и бортинженер украдкой проверяли состояние корабля, так что веселью оно не мешало.

Но, когда пришло время завязывать, мы как раз добивали кофе под пирожные, то немного потеряли бдительность и свернули не туда.

— Надо будет пассажиру вот этого и этого оставить, — вдруг озаботился Олег, — а то сидит там, как сыч, и выходить не желает. Проголодалась, наверное, болезная. А есть в каюте Саню опасается, это ж надо — я, говорит, в случае чего верну тебя туда, где взял, и никаких гвоздей! Даже я поверил, представляешь!

— Ну да, — вздохнул я, — и верну. Мужик сказал — мужик сделал. А нечего было меня заводить, сама виновата.

— Слушай, Кэлпи, — вдруг оживился Олег, — а у тебя в базах ведь много чего есть, правда?

— Много, — кивнула она, — и пополняются они постоянно, но там всё наследие человечества. А уж из открытых источников я перестала данные получать всего лишь три часа назад, то есть прямо перед прыжком.

— А про Зарубину эту самую там есть? — прицепился к ней Олег. — И про тайну личности не надо, не начинай, ты нам именно что из открытых источников давай. И не про научные достижения, а про личную жизнь, мне просто по-человечески интересно, что это за муха её укусила, и это она со всеми так, или только с нами? Ну-ка, покажи нам её в молодости, вот прямо оттуда и начинай!

— Хорошо, — пожала Кэлпи плечами, бросив быстрый взгляд на меня и дождавшись моего разрешительного кивка, — вот, смотрите.

И на экране за её спиной, как раз перед нами, появились и пошли меняться фотографии. На всех была запечатлена девушка лет восемнадцати, ничего необычного, но узнать в ней Зарубину в молодости было легко.

— Это она школу заканчивает, — пояснила нам Кэлпи, — и в университет идёт. Биография стандартная, без трагедий, потрясений и нервных срывов. Вот свадьба, кстати, с сотрудником нашей же, как вы говорите, конторы, но тогда они ещё учились. Муж, кстати, из Миров Третьего Круга, сумел добиться всего сам.

Дальше пошли фотографии чуть повзрослевшей Елены Юрьевны, но эта была всё ещё не та Елена Юрьевна, что сидела чуть поодаль в запертой каюте по коридору, эта улыбалась, эта выглядела довольной жизнью, эта была молодец.

— Двое детей, — дальше объясняла нам сменявшиеся фото Кэлпи, — муж, всё хорошо у них. Семья, работа, научные достижения, карьерный рост.

Пока на всех фотографиях ничего такого не было вообще, хорошие были фотографии. Оттуда нам улыбалась жизнерадостная женщина, то в одиночку, то с детьми, то всей семьёй, то ещё с кем-то, но всё там было хорошо.

— А дети-то какие здоровые, — озадаченно прокомментировал Олег и, не сдержавшись, охнул, — ух ты, а ей уж за сорок? А я-то думал, лет двадцать восемь! Ну, много-много — тридцать!

— Современная медицина, — пожала плечами Кэлпи, — вот как вы думаете, сколько лет Анастасии?

— Стоп-стоп-стоп! — со смехом запротестовал Олег, да и я поднял руки вверх, — вот этого не надо! Во всяком случае, пока! Давай с Зарубиной до конца разберёмся, что-то я ничего не понимаю.

— А! — сказала Кэлпи, — да вот же, развод месяц назад! И фотографий в открытых источниках больше нет.

— Ну, может быть, — нехотя согласился Олег, — но хотелось бы больше информации, непонятно ж ничего. Ты нам сплетни там какие-нибудь или слухи собери, думать будем.

— Моете мне кости? — вдруг раздалось слева от меня, из дверей, и я подпрыгнул на месте, — хотя чего ещё ждать от выходцев непонятно откуда. У вас ведь, как и у моего бывшего, мораль очень гибкая, и ничего такого вы в этом не видите, правильно? И это — капитан с бортинженером, это и есть самый достойный, по мнению Анастасии, экипаж!

Я покосился влево и смог только что-то неопределённое прокряхтеть от смущения и досады, надо же так вляпаться, да и Олег тоже. А Зарубина стояла, одетая по-спортивному, видимо, к тренажёрам собралась, и рассматривала нас так, как могла бы тургеневская барышня рассматривать в зоопарке кидающихся друг в друга какашками обезьян, если не хуже.

— Всё не совсем так, — начал было и в самом деле не сильно смущенный на вид Олег, но Елена легко его перебила:

— Коне-е-ечно, — протянула она насмешливым и язвительным тоном, — вы ведь даже не покраснели, в отличие от вашего молодого друга! Что тут такого, правильно? Вам ведь причина интересна, а когда узнаете причину, так ведь над ней и посмеяться не грешно будет, потому что — ну дура же, прости, господи! И знаете, что?

С этими словами она вошла в кают-компанию и уселась с дальнего торца стола с самым решительным видом, а я подумал, что виноваты-то мы виноваты, но скандала при Кэлпи не допущу, потому что сейчас худо, а может быть ещё хуже.

— Многие улыбаются, — с доверительным видом сказала нам Зарубина, — да и вы, наверное, тоже начнёте, только лучше будет, если из первых рук всё узнаете, а не за спиной. Будете-будете, ведь у вас, у флотских, гибкая мораль — это в порядке вещей, у вас в каждом порту по невесте.

Я вопросительно посмотрел на Олега, и он утвердительно кивнул головой, мол, чёрт с ней, пусть выскажется, всё равно лично мы ей ничего такого не сделали и вины в её личных бедах за нами нет.

— Муж мой, — начала Зарубина, — слава богу, бывший уже, он ведь такой же, как вы, вышел непонятно откуда и всё своё дерьмо оттуда с собой притащил. Прятал, правда, хорошо, этого не отнять, но у вас ведь там мировоззрение другое, и это ничем не вытравить, мелкое такое, мутное и поганое. А я ведь с ним, как с нормальным, двадцать лет прожила, хорошо хоть дети выросли, уехали уже, не видят всего этого. А случилось вот чего: там, на этом «Оазисе» свежеоткрытом, у моих учеников, что там сейчас сидят, некоторые вопросы возникли, некоторые проблемы, некоторое недопонимание. Столкнулись они, в общем, с тем, чего понять не смогли. И это странно, потому что уровень их довольно высок. Но, как бы там ни было, сейчас вся научная база на Луне «Оазиса» сидит и вот уже полтора месяца ждёт моего прибытия, да меня паническими сообщениями забрасывает, вот откуда эта срочность. И начала я всех здесь доставать, сильно доставать, каюсь, но, думала, друзья же, поймут если и не учеников моих, так меня хотя бы, пойдут навстречу. И вот иду я раз, прямо как сейчас мимо вашей кают-компании, рядом с помещением дежурной смены иду, а там тот экипаж, что перед вами на этот корабль пробовался, и муж мой с ними. И они ему такие говорят: мол, мы ещё даже экзамен не прошли, а Лена твоя нас уже со всех сторон обложила. Ты поговори, мол, с ней, что всё обязательно будет, но позже, а то сил никаких уже нет, назойлива она слишком.

Тут Зарубина вздохнула, приняла из рук Кэлпи стакан всё с тем же виноградным соком, выпила его и продолжила:

— А муж мой, Игорь, им и отвечает, да со смешком поганым таким, как будто посмеяться надо мной приглашает, что поговорит, конечно, но ничего не обещает. А не обещает потому, что она, то есть я, всегда с прибабахом была. К ним вот вчера сын приехал, с девушкой, учатся вместе, так она её на порог не пустила, мол, до свадьбы нельзя, а если уж совсем совести нет, то хотя бы в родительском доме нельзя, езжайте в гостиницу. Вот такие у неё тараканы в голове, и сколько с ними он, Игорь, настрадался, это и не передать. А в молодости особенно, ведь целый же год к ней женихался, а она до свадьбы тоже ни в какую! Это в нашем-то, свободном обществе! Вот и приходилось ему, бедолаге, после вздохов на скамейке и прогулок при Луне падать в другие объятия, более податливые, напряжение снимать! И так целый год, представляете? И еле он его, страдалец, вытерпел, не плюнул!

— Мда, — произнёс я, потому что Зарубина замолчала, собираясь с мыслями, и переглянулся с Олегом. Мне вся эта история была уже нафиг не нужна, с Еленой этой Юрьевной вместе, чёрт бы её побрал, да и что по этому поводу сказать можно было я не знал, тут вся надежда только на бортинженера. Лично у меня всё это вызывало только чувство сильной неловкости, с такими вот глубокомысленными возгласами да поджиманием пальцев ног в ботинках, была у меня такая глупая привычка, а больше ничего. Ну и лично я, опять же, никогда бы себе не позволил переносить на других своё отношение к кому-то, да и ещё и вываливать на публике своё же грязное бельё. Хотя кто их, женщин, поймёт-то. Да и Анастасия вместе с Александром Ивановичем предупреждали меня, дурака, не раз, что тут все очень тонко чувствуют и переживают, тут у всех очень богатый внутренний мир, мода такая, так что следовало, наверное, слушать их всё же повнимательнее.

— Вот мой муж удивился, — продолжила Зарубина, — когда я прямо там ему развестись предложила. А главное, понять не мог, чего я взбеленилась, дело-то житейское! И тогда, и сейчас — всё ему казалось нормальным. Слава богу, тот экипаж, те четверо, что рядом были, что-то пытались объяснить ему, но он совсем-совсем ничего не понял. История разлетелась, конечно, по всему институту разлетелась, Игорь постарался, к сочувствию у окружающих взывал, вот мол, смотрите, что творит эта истеричка, семью же рушит, дура набитая. И странное дело — разделился народ во мнениях-то. Одни, те, кто здесь родился и вырос, если и были не на моей стороне, случалось такое, то хотя бы старались в это дело не лезть, неприятно им было. А другие, всё сплошь выходцы из Миров Третьего Круга, вот как мой Игорь, тем смешно было, и веселила их именно я, и ещё было у них море сочувствия к моему бывшему. Лично видела, как он вываливал перед ними кусок личной жизни в виде анекдота про истеричную дуру, а те ржали, крутили пальцем у виска, в общем, поддерживали, как могли, горемыку-то. Так что и от вас я ничего не жду, сочувствия мне вашего не надо, а отношение моё к вам такое, потому что другого вы не заслуживаете. А, и ещё, очень я недовольна тем, что вот её, — тут она показала пальцем на Кэлпи, — доверили соплеменникам моего бывшего, а не тому экипажу, что пробовался до вас. Это уже ни в какие ворота не лезет, и с этим надо что-то делать, и я буду это что-то делать. Вы, выходцы непонятно откуда, вы немного неправильно представляете себе свою значимость и положение вещей. Вы должны смотреть и слушать, смотреть и слушать, учиться, работать над собой и сознавать, что никогда не сможете приблизиться к нормальным людям, а не ходить с самодовольным видом, не имеете вы права на самодовольный вид, понимаете это? Надо же, накормили коллектив, сделали одолжение, а теперь сидят и думают, что им по этому поводу всё прощается! В общем, хватит с меня, надоели вы мне, если есть что сказать — говорите, а нет, то до самого «Оазиса» прошу меня не беспокоить.

— Да, — быстро отозвался Олег, а я облегчённо выдохнул, ну слава богу, давай, Олег, встряхни ей мозги, поставь их на место, ты можешь, я знаю, — есть, как не быть. Скажу сейчас как мужчина, как выходец непонятно откуда и… а, и ещё как вдовец, опыт у меня в таких делах есть. И не только для вас, даже не для вас, а вот для них двоих, уж извините.

— Кто бы сомневался, — немного язвительно и очень устало отозвалась Елена, — язык-то у вас всех подвешен очень хорошо, прямо на зависть.

— Итак! — бодро произнёс Олег, не обращая внимания на её слова, — чему нас учит эта отвратительная история? А учит она нас тому, что, ткнув пальцем в висок, как правило, попадаешь в ведро, надетое на голову, и выглядит это ведро изнутри как реальный мир. Кэлпи, улавливаешь метафору? Молодец, а ещё у каждого своё ведро и своя действительность, такие дела. Семья, в лучшем случае, вот как у меня была, это одно ведро на двоих, в худшем же, вот как у неё — это два ведра в связке. И, приглашая кого-то разделить ведро нужно помнить, что ведро другого не пустое, а с представлениями и головой владельца. И выяснять их, эти представления, нужно наперёд, а не по происшествии. Ещё эта история показывает нам, что у некоторых секретов нет срока давности, и что важную информацию нужно выяснять заранее, уточнять устно, заверять письменно, проверять регулярно, к нарушениям же готовиться во всеоружии.

Олег разошёлся и даже встал со своего места, он обращался прежде всего к Кэлпи и ко мне, не обращая уже на Зарубину большого внимания.

— Знал ли её муж, что она такая? — тут бортинженер довольно фамильярно ткнул пальцев в Елену, и сам же себе ответил, — знал, собака такая! Ну, за год-то как не понять, правильно? Я бы лично сообразил, что передо мной вымирающий вид, баба с загонами, выходящая замуж только по любви до гроба, страшное дело, между прочим, и никакой это не комплимент. Ваш вид, Елена, сколько лет уж вымирает, между прочим, да всё не вымрет никак, это я вам как выходец непонятно откуда авторитетно заявляю, можете мне верить. В общем, этот дурак переоценил свои силы и женился на принцеске дворовой, обыкновенной, и вот всего лишь через двадцать лет совместной жизни прокололся на мелочи, так он это видит. А у неё же розовые очки внезапно разбились стёклами внутрь, и поняла она вдруг, что муж родной не соответствовал её представлениям о спутнике жизни, и не нашлось ничего, чтобы это несоответствие замазать. Ну, так это видит она.

Тут у Олега перехватило горло, и я всунул ему в руку свой стакан сока, чтобы, не дай бог, он не запнулся на самом скаку, не потерял нить и не сбился.

— А что же видим мы? — поставив пустой стакан на стол, продолжил он, — а видим мы, Кэлпи, житейскую трагедию обыкновенную, одна штука, и можем сделать из неё следующие выводы: если ты не принц — не лезь к принцеске. Полез — будь принцем. Не можешь — женись на том, кто может разделить с тобою твоё ведро, не переоценивай свои силы и не ломай себе и другим жизнь. Не надо стараться выглядеть лучше, чем ты есть, не надо никого обманывать, надо дать людям полюбить тебя таким, какой ты есть на самом деле. Вот, собственно, и всё. А, и ещё: не стоит так уж сильно, на публику, упиваться своим горем, и не стоит переносить свои эмоции, переживания и, самое главное, свои выводы на окружающих. Мы, окружающие, тут вообще не при чём, мы вашего мужа ни разу в жизни не видели, а если и видели, то не запомнили, да и с тобой, Лена, тоже не всё так однозначно. Вот, собственно, и всё.

— Да и пошли вы все, — Зарубина устало поднялась, не став смотреть никому из нас в лицо, — к чёртовой матери.

Она вышла в коридор и свернула налево, к своей каюте, спортом заниматься ей уже не хотелось. Я встал с места под грохот закрывшейся двери, и как она умудряется делать это на корабле с его люками, понятия не имею.

— Пойду, — сказал я Олегу и Кэлпи, — расставлю все точки над чем там их расставляют. Как раз и решу, куда нам лететь, туда или всё же обратно.

— Может, не надо, Саня? — усомнился бортинженер, — она всё же не дура, посидит в одиночестве, успокоится, долетим как-нибудь.

— Надо, — покачал головой я, — как-нибудь меня не устраивает. Помню, читал где-то, что Пётр Первый солдат в походах вешал за унылый вид, и я его сейчас очень даже понимаю.

И я, подмигнув Кэлпи и попросив её по внутренней связи быть на подхвате, то есть слушать всё, что я буду говорить, вышел в коридор.

Двери каюты биолога были закрыты, заперты даже, но не от меня, капитан всё-таки, любые двери на моём корабле были мне подвластны по определению, кроме одной, на третьей палубе, но я всё же постучался перед тем, как входить, а то мало ли.

Зарубина сидела с отсутствующим видом, она пялилась в рабочий экран, на котором ничего не было и молчала, а тишину в её каюте можно было, наверное, резать ножом.

— Давайте сделаем вот что, — сказал я, закрывая за собой дверь, — я даю вам выбор из двух вариантов. Первый: мы прямо сейчас идём домой и там я вас высаживаю. Второй: вы ведь хотели, помнится, узнать, кто мы такие и откуда взялись. Так что прямо сейчас вы принимаете от Кэлпи те материалы, что выдала ей Анастасия перед нашим экзаменом и которые, собственно, всё и решили.

— Думаете, это что-то изменит? — усмехнулась Зарубина, — потрясающая самонадеянность.

— Конечно, — сказал я, — в этом случае я вас доставлю по адресу, просто по факту. Буду молчать, а умничать больше не буду, даже питаться в каюте разрешу. Только всё посмотреть, не отрываясь, с начала и до конца. Кэлпи, сколько по времени это займёт? А, и ещё, с полным погружением не надо!

— С полным погружением и не получится, — уверила меня Кэлпи через динамики каюты, — с полным погружением это в медотсек придётся идти. А по времени — часа четыре, плюс-минус несколько минут.

— Ого, — усмехнулась Елена, — даже так? Ну хорошо, надо же мне развлечься, да и с исследовательской точки зрения посмотреть всё же стоит. Хотя… целых четыре часа, у вас там что, капитан, очень трудное детство во всех деталях записано? И я должна этим как-то проникнуться и вас от всего сердца пожалеть? Или вы мир ненароком спасли, и за это вам этот корабль и предоставили?

— Вот и узнаете, — успокоил я её, — и развлечётесь, и аргументов против нас наберёте, и вообще узнаете, как Анастасия дела делает.

— Это да, — действительно заинтересовалась она, — ради этого стоит посмотреть на эту вашу… жизнь замечательных обезьян. Давайте!

— Основной упор делаю на ваши воспоминания, — предупредила меня Кэлпи, — идея ваша, а Олега рядом нет. Или всё же стоит его спросить?

— Не надо, — отказался я, — хватит и меня одного. Моя идея, мои и шишки.

Зарубина тем временем встала и, с решительным видом пройдя по каюте, улеглась на кровать.

— Можете выйти, — разрешила она мне, — только закрыть за собой не забудьте.

— Хорошо, — кивнул я и вышел, задраив за собой закрывшуюся без стука дверь. Вышел, постоял минуту в коридоре, ничего не понял, да и вернулся в кают-компанию, следовало предупредить Олега о моей затее.

— Ну, может быть, — развёл руками он, выслушав меня, — но это ты прямо из главного калибра по ней вдарил, Саня. А если не поможет?

— Буду тогда от неё на мостике прятаться, — вздохнул я, — все десять дней.

— И я с тобой, — засмеялся он, — какое-никакое, а всё развлечение. Ладно, будем считать, что праздник удался: и тост был замечательный, и клятва, и поели хорошо, и поговорили, и даже выяснение отношений в конце было, без драки, правда, но в остальном всё как у людей!

— Удался, да, — против воли развеселился я, да и Кэлпи облегчённо улыбнулась, — приличия знаем! А теперь хорошо бы график двухсменки ввести, распределить дежурства.

— А можно мне? — загорелась Кэлпи, — мне это будет очень интересно! Тут дело вот в чём: у людей, чтобы вы знали, в отсутствии обычных ориентиров по смене дня и ночи, наблюдается склонность к тридцати шести часовому циклу, а то и к сорока восьми! Я могу, по вашим биоритмам могу, составить вам такой режим сна, работы и отдыха, что вам только на пользу будет!

— Конечно, — кивнул я, переглянувшись с Олегом, — тебе и карты в руки! И кому там сейчас что делать надо?

— Вам, капитан, — ошарашила она меня, — следует идти и настраиваться на длинный сон. А вам,Олег, со мной в рубку, выполнять свои прямые обязанности и заниматься самообразованием, я вам в этом помогу. А сам график я немного скорректирую по новым данным и выдам вам для использования, но чуть позже, пока же просто слушайтесь меня.

— Ух, как хорошо, — мне пришлось признать, что меня действительно клонит в сон, причём хорошо так, минуток на шестьсот минимум, — тогда я в душ и спать, утро вечера мудренее.

Глава 18

Единственное, к чему я оказался не готов, так это к тому, что утро оказалось действительно мудрёным. Нет, выспался я хорошо, вдоволь, права была Кэлпи, ведь целых девять часов же проспал и кошмары меня не мучили, наоборот, снилось что-то очень хорошее, и проснулся я от этого в отличном настроении, и умывался так же, даже песни пел, и одевался весело, торопясь к Олегу и Кэлпи, просто соскучился я по ним уже, наверное, вот и весь секрет, а все эти глупости и неловкости вчерашние выбросил из головы.

Но, открыв дверь своей каюты и решительно шагнув в коридор, прямо к жилищу Олега, замер, не веря своим глазам, и смог только ошеломлённо поздороваться.

— Здрасьте… — промямлил я, а стоявшая ко мне спиной на пороге Олеговой каюты Елена Юрьевна Зарубина, этот авторитетный биолог с кучей учёных степеней, причём стояла она, опершись одной рукой об один край дверного проёма, а второй рукой о другой, и ножку ещё она одну свою чуть поджала кокетливо, и перегнулась она хорошо так вперёд, показывая Олегу что-то спереди у себя и покачивая этим немного туда-сюда, медленно и томно, да и я сзади кое-что увидел, потому что из одежды на ней была лишь короткая, не застёгнутая рубашка нашего бортинженера, так вот, стоявшая ко мне спиной Елена Юрьевна смогла на это моё приветствие лишь приглушённо и коротко пискнуть.

В общем, пискнув как почти пойманная котом мышка, Елена Юрьевна в три прыжка, сверкнув голыми сиськами и прикрывая от меня ладонью одной руки свою задницу и ещё то, что было чуть ниже и дальше, а другой рукой пытаясь собрать обе полы рубашки на груди в горсть, скрылась в своей каюте.

— Ну что ты за человек, Саня, блин! — в сердцах выдал мне Олег откуда-то оттуда, — такой момент, блин, испортил! Я такого, между прочим, уже лет пятьсот как не видал! Ну чего тебе стоило пять минут туда или сюда не спешить!

— М-да… — без слов согласился с ним я, но в глазах всё ещё стояло увиденное, да и запахов тех самых был полон коридор, а всё это вместе мешало мне думать. Но быстро отошёл, да и вентиляция работала хорошо.

— Ты, это, — сказал я Олегу, чтобы хоть что-то сказать, — нормально всё, значит?

— Было бы лучше, — вроде бы буркнул он, но я почувствовал, что улыбается он сейчас во все тридцать два, — если бы ты не выполз. Хотя… Она чего-то распереживалась под конец, ставить мне тебя в курс или нет, просила не надо, так что всё к лучшему. А то прятались бы с ней от тебя, как школьники, ну его к чёрту, в мои года уже комфорта хочется.

— Сильно всё же не резвитесь, — с умным видом сказал я, надо же было опять что-то сказать, хотя какое моё дело. Я не парторг и не замполит, мне Олегу аморалку шить не с руки, мы не на комсомольском собрании, да и рад я всё же за них, наверное, — тем более что и прятаться уже не надо.

— Тебя забыл спросить, — снова буркнул он, улыбаясь, — не лезь не в своё дело, вот и всё. Иди лучше позавтракай, мы там оставили тебе кое-чего. Ух, Саня, если б ты знал, как же нам хорошо было!

— Верю, — кивнул я и пошёл завтракать в некотором обалдении, но есть и правда хотелось, почти десять часов прошло ведь с торжественного обеда, а брюхо злодей, вчерашнего добра не помнит.

Олег расстарался, не пойму только, для меня или для кого-то ещё, на столе аккуратно стояли кучкой какие-то фрукты, соки и десерты, я таких и не видел никогда, нейрокомп начал услужливо подсовывать мне их названия и краткие характеристики, да как их правильно есть, но я отмахнулся.

Вытащил из комбайна мёрзнущее там мороженое, заказал себе суп с фрикадельками на первое, вот захотелось чего-то, потом гречневую кашу на второе, салат, хлеб с маслом и два стакана компота. Пока ел, постарался выкинуть из головы дивный образ Елены Юрьевны и у меня это получилось, потому что на роль утренней газеты за столом вполне себе подошёл нейрокомп.

Я успел и с Кэлпи потрепаться, узнал у неё, что всё штатно, иначе и быть не может, получил у неё свой распорядок дня на эти десять дней, ознакомился, подумал и одобрил. Странноватый он был, сначала на двадцать шесть часов рассчитан, потом на двадцать восемь, до тридцати шести мы всё же не дошли, но по отдыху мы там с Олегом нигде не пересекались, а по всему остальному — очень даже, нормальная такая двухсменка получилась.

Потом я, подумав, подъел мороженое, вкусное оно было, фисташковое, потом разохотился и попробовал фрукты, не зря же они тут стоят. Манго мне очень понравилось, киви ещё, а вот грейпфрут был гадостью жуткой, хотя именно на него я надеялся больше всего, и именно из-за него я начал жрать всю эту экзотику, уж очень он мне напомнил большой апельсин, и нафига Олег его сюда притащил, такое я понимать отказываюсь. И вообще, лучше спелого крыжовника нету ничего, это можно считать доказанным.

— Кэлпи! — я всё-таки решил не откладывать ничего на потом, мне нужна была ясность, а недомолвок чтобы не было, — Елена Юрьевна где?

— В данный момент она находится на третьей, научной палубе, — тут же отозвалась девушка, — но научной работы не ведёт. Хотя в качестве причины для пропуска туда была указана именно необходимость работы.

— Кто бы сомневался, — буркнул сквозь улыбку я совсем как Олег недавно, — ладно, ты ей там скажи, что капитан, мол, хочет нанести ей визит. И надеется, что дружеский.

— Есть, — не сразу отозвалась Кэлпи, я за это время успел прибраться в кают-компании, — очень ждёт.

— Вот и хорошо, — выдохнул я и вышел в коридор, к корабельному лифту и отправился на третий, если считать снизу вверх, научный этаж.

Я знал, в каком именно отсеке там сейчас заседает Зарубина, всё же капитан может отследить перемещения пассажиров по кораблю, так что без лишних сомнений прошёл по коридору и свернул вправо, в открывшуюся передо мной дверь. Сначала я не увидел никого, среди всех этих рабочих столов и стеллажей с оборудованием, да и свет там горел приглушённый, ненапряжный такой, но потом, приглядевшись, обнаружил нашего биолога в небольшом красном уголке, ну или зоне отдыха, это если по-современному говорить.

Елена Юрьевна, одетая в домашние штаны и мягкий, тонкий свитер, сидела там в уютном кресле, забравшись в него с ногами, подперев голову рукой и чему-то грустно улыбалась. Научной работой, конечно же, и не пахло, хотя, может, она и ставила там сейчас какие-то мысленные эксперименты, всё может быть. Ставила, ага, над Олегом, над кем же ещё.

— Здравствуйте, — я подошёл и присел на стул напротив, — можно?

— Здравствуй, — отозвалась она, тут же предложив, — и давай на ты, а то глупо получается.

— Давай, — согласился я и погнал с места в карьер, — ну что, говорят, кое-кто из нашего экипажа в постели на диво хорош? И именно поэтому нам всё прощается?

— Ух ты какой! — удивилась она, но не обиделась, — запомнил же! Прости, Саша, если обидела. Не со зла, по дурости.

— Ладно, — протянул я ей руку кулаком вперёд, и она стукнула по нему, — забыли! Просто очень мне тогда, знаешь, обидно стало, вот и запомнил. А мы не такие! Хотя теперь, чёрт побери, именно такие, вот уж никогда бы не подумал.

— Понимаю, — кивнула она, — просмотрела всё, что мне Кэлпи выдала. Всего я ожидала, но не такого, зато теперь мне всё понятно. И с вами, и с Анастасией. И стыдно мне ещё, Саша, всё слова Олега на ум идут, про то, что не следует упиваться своим горем, другим может быть много хуже, но они держатся и вида не показывают.

— Да чего же нам плохо-то? — удивился я, — нам сейчас хорошо, а Олегу так тем более.

— Перестань, — попросила она, — я же всё видела. И теперь я, Саша, в случае чего на вашей стороне до самого предела.

— А ты теперь и так на нашей стороне, — улыбнулся я, — ты теперь практически член семьи. Как у нас говорили, свой своему поневоле брат, и будет у нас теперь своя рука в нашей конторе, я на это вот так смотрю, с практической точки зрения. И не гляди ты на меня так, я это ляпнул для того, чтобы стеснение убрать. Быстро же всё слишком, да и ещё из одной крайности в другую.

— Быстро, — согласилась она, — сама не ожидала. Олег сначала тоже этому удивился, я почувствовала, опешил даже, но потом он, слава богу, и сам не соображал уже ничего, и мне опомниться не дал. Ладно, ты же мне не подружка, это я с ними потом обсужу во всех деталях, а ты чего хотел-то?

— Зайти хотел, — пришлось объясниться мне, — высказать своё мнение. Стеснение убрать, нам ведь ещё десять дней лететь, а то вдруг ты прятаться бы от меня начала.

— И начала бы, — кивнула она, — уже вот, видишь, спряталась, стыдно стало. Не знала, куда глаза девать.

— Всё нормально, — встал с места я, можно прощаться, тут чем меньше болтаешь, тем лучше, меньше шанс ляпнуть не того, — дело житейское. Перемелется, мука будет. А чего тогда, кстати, грустная сидишь?

— Да вот, — замялась она, — не знаю. Мыслей много, и все путаные. Перевернулось же всё с ног на голову, не готова я к этому, и что мне теперь делать? И обидно ещё, знаешь, за себя обидно, я ведь с мужем жила и думала, что всё нормально, а сейчас, после Олега, скажу тебе так: жизнь прошла мимо! И не морщься ты так, я тебе теперь, после того как судьбу твою на вкус попробовала, я сестра тебе, наверное, старшая. Без серьёзных последствий такие эксперименты не проходят, поэтому их всеми силами стараются избегать, Анастасия должна была бы вас предупредить.

— А-а, вот чего, — сообразил я, — ну, забыла, наверное. А насчёт жизни мимо ты не права — она у тебя только начинается! Точно тебе говорю, я же вижу, вот человек передо мной сидит, вот новая жизнь у него, и будет она очень хорошей, со стороны это прекрасно видно.

— Спасибо, — улыбнулась она уже нормально, без этой всякой вселенской горечи в глазах, — и да, Анастасия забыла! Конечно-конечно! Сам-то в это веришь?

— Как бы там ни было, — отозвался я ей уже из дверей, — всё только к лучшему. Ладно, Лен, пойду я, у меня рабочий график, не хотелось бы его нарушать.

— Иди, — отозвалась она, решительно встав с кресла и запуская в работу какой-то агрегат, — и мне хватит сидеть, у вас тут оборудование просто чудо, глупо будет заставлять его простаивать, за десять дней можно много чего успеть. И спасибо, Саша, что зашёл.

Я кивнул в ответ на эти слова и вышел в коридор, к корабельному лифту, облегчённо выдохнув по пути, нормально всё, а Олегу так тем более.

— Ну, чего там? — встретил он меня вопросом, стоило мне лишь показаться в рубке.

— Капитан на мостике! — ответил я ему, проходя к своему креслу, — вольно! И поговорил просто, сказал ей, что прятаться от меня не надо, вот и всё. Дело-то, говорю, житейское! Ты нам, говорю, теперь своя в доску, практически член семьи! И никуда от этого не денешься! Это я с сарказмом, если что.

— Спасибо, — отозвался Олег, — а насчёт своя в доску — мы же никуда не спешим? Мы же можем задержаться немного там, на «Оазисе»?

— Начинается, — уже недовольно глянул на него я, — давай здесь всё успевай, с запасом. Можешь даже прямо сейчас идти.

— Да я не про то! — возмутился Олег всерьёз, — там ей может наша помощь понадобиться, наша и Кэлпи, непонятное там происходит. Лена начала что-то объяснять, да я не слушал, не до того было.

— Ах, это, — облегчённо сказал я немного виноватым тоном, — это да, мы же из одной конторы. Если нужно, поможем конечно, это наша прямая обязанность, в полётном задании это есть. Да и на людей посмотреть интересно будет, как они там живут, чем дышат.

— Молоток! — стукнул меня в плечо Олег, дотянулся же, — и, раз отпускаешь, схожу, передам ей твои слова.

— Сходи, — улыбнулся я, — только не забудь, зачем шёл.

— Постараюсь, — всерьёз ответил мне он и поднялся с кресла.

Я кивнул и отвернулся, чтобы не ляпнуть ему вслед чего-нибудь не то, какую-нибудь обычную в этих случаях сальность, мол, придётся постараться, чтобы экипаж не опозорить, или ещё чего, и уткнулся в обзорный экран, мне сейчас было лучше заняться состоянием корабля.

— А ты чем таким занята? — тут же пришлось спросить мне у Кэлпи, — почему вычислительные мощности на пятидесяти процентах? И почему час назад на шестидесяти были? Олег в курсе? Что происходит-то?

— Да, — кивнула мне Кэлпи, — конечно, бортинженер в курсе. И я все десять дней буду так, мне сейчас, чтобы суметь к прилёту на «Оазис» разобраться в биологии до необходимого, до уровня понимания работ Зарубиной, вот хотя бы по-минимуму, нужно очень постараться.

— А-а, — протянул я, соображая, — тогда да, тогда конечно, действуй. А мне?

— Лет через десять, — спустя минуту, наверное, ответила Кэлпи, она и вправду пыталась оценить мой возможный прогресс, — но только если ваше самообразование перестроить с упором в биологию. И если пренебрегать занятиями не будете.

— То есть не светит, — вздохнул я, сознавая собственную некомпетентность, — вообще никогда не светит. На тебя одна надежда, значит, про это, кстати, Баринов и говорил. Но ты уж, Кэлпи, постарайся, потому что мы на тебя ориентироваться будем, ты для нас будешь истина в последней инстанции.

— Да уж постараюсь, — засмеялась она, — а вы? Вы меня поддержите? Своим примером?

— Конечно, — и я посмотрел в тот график с режимом дня, что она мне и расчертила, — ты же сама мне тут одно самообразование с физнагрузками в приоритете поставила. Так что прямо сейчас и начну.

— Подождите, — попросила она, — я хочу предложить вам вот что: самообразование, пусть даже в современном виде, это всё равно не то. И темп, и качество, и уровень понимания будут страдать, слишком уж тут всё от самодисциплины зависит. Так что давайте сделаем так: я возьму всё в свои руки, я буду вас учить, и учить полноценно, с лекциями, с практиками, с откатами назад, если вы чего-то не понимаете, с постоянным подтверждением усвоения материала, причём и с экзаменами, и через ваш нейрокомп буду отслеживать, смотреть, правильно у вас там нейронные связи растут или нет, в общем предлагаю вам подойти к делу как можно более системно и основательно.

— Договорились, — сразу же согласился я, прикинув перспективы. Нифига себе, это ж целый искин высшего класса, родня планетарным и системным, будет меня натаскивать, да ничего лучше и быть не может. — А Олег?

— И Олег тоже, — успокоила меня она, — только ему сейчас, как бы это сказать… немного некогда. Научное оборудование на третьем этаже выключено, рабочий отсек закрыт от наблюдения извне бортинженером лично только что.

— Ну и ладно, — пожал плечами я, — хотя не дело это, есть же своя каюта, вдруг он её повадится по всему кораблю ловить. А где поймает, там и… ладно, не наше дело, это я чего-то расфантазировался. Два счастливых человека на борту — это уже неплохо, так к этому приказываю относиться, так что всё, закрыли тему. А это моё образование — как это будет выглядеть?

— Как обычно, — Кэлпи встала с места, соорудила себе указку, разделила обзорный экран на две половины и одну подтянула ко мне. — Я учитель — вы ученик.

— А тебе это не помешает? — я тоже постарался подготовиться, уселся попрямее, сделал себе небольшой то ли стол, то ли подставку для рук и рабочего планшета, через который я и буду работать с нейрокомпом, буду заносить в него все полученные знания, — нагрузка на тебя не увеличится?

— Менее одной десятой процента, — успокоила меня Кэлпи, — но это будет очень полезная для меня десятая процента. Очень-очень полезная, капитан. Ну что, начнём?

И мы начали, и начали мы с точного определения моего уровня знаний, чтобы было от чего плясать. И вот тут мне стало довольно стыдно, потому что, как оказалось, верхушек-то я понахватался, и там и здесь понахватался, а по сути своей оказался я неуч, просто натасканный под определённый вид занятий.

И ещё, я-то сначала самодовольно подумал, что вот за эти десять дней, в которые Олегу будет точно не до учёбы, я-то его обгоню кое в чём, но не тут-то было. Выяснилось, что для системности, для правильного понимания, для разрушения некоторых ложных представлений, придётся мне откатиться далеко в начало, чуть ли не третий класс средней школы. И ладно бы местной школы, тут в третьем классе уже квантовую механику проходят, а то ведь ещё той школы, бревенчатой, что стояла на берегу Амура пятьсот с лишним лет назад.

Но я сцепил зубы, я напомнил себе, что мне дико повезло, что под руководством искина высшего класса я все пересилю и всё преодолею, что дорогу осилит идущий, и Кэлпи радостно улыбнулась мне в ответ на эти мысли.

Глава 19

В общем, долго ли, коротко ли, но закончились и эти десять дней. Прямого осознания того, что мы находимся в другой вселенной и несёмся через пространство с огромной скоростью у меня, да и остальных, всё же не было. Я лично вообще себя чувствовал, как на подводной лодке в родных водах, Олег тоже, Елена не знаю, во всяком случае ей это было привычнее, чем нам, а Кэлпи у нас была вся в работе.

Я тоже был занят очень плотно, у меня была учёба, настоящая и интенсивная, спорт ещё был, приобщение к культуре было, там тоже всё шло с подачи и под присмотром Кэлпи, а небольшое количество личного времени я тратил на посиделки за столом в кают-компании, причём с Еленой оказалось можно неожиданно интересно поговорить.

Конечно, первые три дня она да Олег немного слетели с нарезки, но быстро успокоились, не дети же, в самом деле, и мне уже не приходилось проверять коридоры и отсеки перед тем, как куда-то идти.

— Приготовиться к выходу из прыжка, — я сидел в своём кресле при полном параде, экипаж тоже, а единственный наш пассажир уже не прятался в каюте, а на правах своего сидел за нашими спинами, с интересом наблюдая за происходящим. — Внесистемный привод выключить, полёт в параллельном пространстве прекратить.

Я переглянулся с Кэлпи, дождался от неё подтверждения и резко нажал кнопку на полусфере управления, отдав дань условности.

Снова резко выросла загрузка вычислительных мощностей Кэлпи, снова мы целую минуту сидели тихо, как мыши под веником, и снова я не успел почувствовать момент перехода.

— Есть! — загорелся обзорный экран, на котором красовалось маленькое на таком расстоянии Солнце «Оазиса», да схематично были указаны все планеты и луны этой системы. — Выход в нормальное пространство произведён, корабль перешёл в устойчивый режим полёта, радиообмен с диспетчерской службой начат, все системы работают штатно, провожу углубленное тестирование. Прошу разрешения на выход к конечной точке маршрута.

— Разрешаю, — отозвался я и корабль лёг на курс, по которому мы уже через пару часов доберёмся до местной Луны. — И это, Кэлпи, на конечном участке я буду рулить. Моя очередь. Ты уж меня совсем от управления не отодвигай, мне опыт полётов тоже нужен.

— Хорошо, — улыбнулась она, — квалификацию и классность повышать необходимо постоянно, тем более нашему экипажу, с этим я согласна. А ещё мы будем нарабатывать взаимозаменяемость — вашу да Олега. По пути сюда не удалось — займёмся на обратной дороге.

— Займёмся, — со вздохом подтвердил бортинженер, — выделю время, так и быть. Интересно только, надолго ли на «Оазисе» задержимся? А, капитан?

— Ну, мы люди подневольные, — и я кивнул назад, туда, где сидела Зарубина, — когда отпустят, тогда и отправимся, так что не у тех ты, Олег, спрашиваешь. Но не меньше нескольких дней — глупо же будет сразу назад когти рвать. Я посмотрел — станция там здоровая, есть где погулять и есть, чем заняться.

— Здоровая, — подтвердила и Елена, очень уже ей хотелось как-то нас завлечь туда, — сразу на вырост построенная. Мы здесь, то есть люди, на «Оазисе» надолго, потому времянки возводить смысла нет. Большой космопорт, энергостанция, ну и целый подземный город со всем необходимым. К строительству с выдумкой подошли, оцените ещё. У нас там не просто так, у нас там Прованс периода расцвета, ну, с поправкой на современные реалии.

— Ого! — всерьёз удивился я, — а зачем? Не, так-то здорово, конечно, я ж во Франции ни разу не был, хоть здесь посмотрю, но не слишком ли?

— Не поняла тебя, — нахмурилась Зарубина, — что не слишком и что зачем? Почему нам нельзя Прованс?

— Можно, Лена, можно, просто у нашего Сани, — влез с объяснениями Олег, — всё ещё мозги понятиями из той жизни управляются. Привык, понимаешь, в собачьей конуре жить и стойко переносить эти, как их, тяготы и лишения военной службы, вот и не отвыкнет никак. Ему там достаточно было места в землянке или бараке, как всем, а личные апартаменты ему нескромно, если весь народ страдает, то и он страдать должен со всеми наравне, а мещанский уют он презирает от всей своей комсомольской души, такие дела. По его логике, если вы работаете у чёрта на куличках, то и условия должны быть такими же, иначе нескромно и настоящего геройства нет.

— Да, — задумался я всерьёз, — наверное. Вы же первостроители, исследователи, изыскатели, а они у нас трудновато жили. Блин, действительно, чего это я, почему нельзя Прованс? Можно, Лена, можно и даже нужно!

— М-да, — протянула Елена, — могла бы и сама сообразить. Но ты же видел, Саша, наши строительные станции для частных лиц? Видел, чего они могут? А теперь представь себе такую же, только в сто раз мощнее. Так что по Лунам и спутникам чего только не найдёшь, людям надо жить в комфорте, я тебе больше скажу, единственная настоящая проблема с этими станциями — придумать чего-нибудь эдакое, чего ни у кого пока нет. Есть, знаешь ли, такое негласное соревнование на просторах космоса, кто красочнее выпендрится, кто заставил о себе говорить, тот и победил. Прованс, Греция, Италия, Россия, настоящие карибские пляжи с песком и морским прибоем, берёзовые рощи, лесные озёра, — да кто во что горазд, можем себе позволить.

— Хорошее соревнование, — одобрил я, — нужное. А я-то думал, у вас по дальним станциям всё одинаковое, коридоры там, отсеки, и все в единообразных серебристых комбинезонах ходят, с плащиками такими короткими. Ну, так мы себе это представляли.

— Понятно, — засмеялась Зарубина, — хороша бы я была в комбинезоне с плащиком, да, Олег? Ну да ладно, пойду готовиться к посадке, а то вещи расползлись, собрать надо.

— Я помогу, — подскочил с места Олег, — командир, отпускаешь?

— Иди, — махнул рукой я, — только минут за десять до необходимого всё же будь здесь. Мало ли.

— Будем, — пообещала мне твёрдо Елена, — обязательно будем. Не хватало ещё заставлять себя ждать… из-за сбора вещей.

И они вышли, а я быстро отвернулся, чтобы не улыбаться, чтобы никого не стеснять. Люди они взрослые, сами разберутся, а мои понимающие улыбки им и даром не нужны.

— Начинаю манёвр торможения, — предупредила меня Кэлпи, — расчётное время прибытия — через час и сорок минут. Всё штатно.

— Понял, спасибо, — ответил я и принялся за свою непосредственную работу, за подготовку к посадке. Дел, собственно говоря, было мало, всё тащила не себе Кэлпи, но ещё раз проследить за ней и подготовиться самому, ощутить себя в гуще работы было полезно.

И вот так мы с ней провели уже больше часа, и вот уже Луна «Оазиса» открылась нам во всём своём великолепии, и я начал её рассматривать.

Местную научную базу устроили на видимой с планеты половине Луны, здесь она тоже вращалась по тем же законам, что и земная, и ещё это значило, что достаточно развитой цивилизации там, внизу, на планете нет, иначе базу обязательно построили бы на обратной стороне, подальше от чужих, любопытных глаз. А вообще интересно с этими Лунами, наличие такого спутника было одним из условий успешного развития жизни, кто бы мог подумать.

Здешнюю базу воткнули прямо по центру видимого полушария, спрятав его в не очень большом и не очень древнем кратере, что был диаметром километров в пятьдесят. Богатый был, наверное, астероид на железо и прочее, да и упал не сильно быстро, раз воткнули научную базу именно здесь.

Я увеличил изображение на обзорном экране и стал рассматривать круглые, диафрагменные воронки ворот космопорта, его открытые площадки, станции наблюдения за планетой и ближним космосом, но открытого для моих глаз было до обидного мало, основная часть базы находилась под поверхностью планетарного спутника, причём довольно глубоко.

В общем, рассматривать здесь было нечего, потом изнутри посмотрю, так что я перевёл обзорный экран на саму планету. Мне уже довелось изучить некоторые доступные материалы по «Оазису», интересно же, я и материки пересчитывал, и полярные шапки разглядывал, и с местной флорой и фауной познакомился, но всё равно, увидеть с орбиты ещё одну планету-двойник нашей Земли — это было я даже не знаю, как и какими словами это можно объяснить, моё состояние объяснить и мои чувства.

А планета была красива, голубая она была, пронзительно-синяя даже, с белыми пятнами облаков и коричнево-зелёными проплешинами континентов под ними, как и Земля когда-то, как и «Надежда» сейчас.

Мирной она выглядела, в чёрной-то бездне космоса, и по-домашнему уютной, ну а то, что скрывала она в себе какую-то загадку, так мне не было до этого никакого дела, тут со своим бы разобраться, для меня здесь всё загадка.

— Принимайте управление, — перебила мои мысли Кэлпи, — до расчётного времени прибытия десять минут.

— Управление принял, — отозвался и окунулся в работу. Олег, кстати, уже поднимался на лифте в ходовую рубку, и я не счёл нужным хоть что-то на эту тему ему говорить.

Кэлпи вела радиообмен с диспетчерской службой, от неё ко мне проскакивали лишь важные сообщения да высветилась утверждённая траектория посадки, но мне и этого хватало. Всё же условия несложные, простые условия, как раз для меня.

Раз — я завис над диафрагменными створками ворот посадочного шлюза. Два — и я медленно опустил корабль в открывшуюся шахту. Три — створки закрылись, нас жёстко продезинфицировали снаружи и провели чистку, а после шлюз заполнился нормальной, земной атмосферой с нормальными же давлением и температурой.

Нас лично, кстати, никто дезинфицировать не стал, Кэлпи строго следила за нашим и своим состоянием, мы были вполне себе здоровы, по ей коридорам тоже лишних чумных крыс не бегало, да и народ тут, на станции, всё же сидел не в изоляции.

— Есть посадка, — сказала наш основной член экипажа, тут же быстро начиная переводить корабль в спящий режим. Ей хотелось выйти к встречающим вместе с Еленой и Олегом, который попрётся её сопровождать, ну и со мной, конечно, глупо будет сидеть тут в одиночестве. — Регламент соблюдён, все обязательные процедуры с диспетчерской службой выполнены. Полёт завершён.

Обычным порядком, вот уже целых три раза, мы приводили наш корабль в стояночное положение довольно долго, минут двадцать — тридцать, но, если бы не наша помощь, дело шло бы много быстрее, вот как сейчас.

Тем более, если вспомнить про многозадачность Кэлпи, корабль мог приводить себя в спящий режим совершенно самостоятельно, без нашего участия, правда, регламент это не приветствовал, ну да сегодня можно, так что сейчас мы выйдем к встречающим все вместе.

— Ну что, вперёд? — я встал с места и глянул на экипаж, — то есть, команде разрешается сойти на берег. На вахте остаётся Кэлпи… то есть какая-то её часть. Остальные за мной.

— Да, — подскочил с места Олег, — идём, вон, смотри, выползли уже, ждут.

Я бросил взгляд на обзорный экран, в котором действительно красовались человек десять встречающих, и со всеми за компанию встал на пятачок корабельного лифта, и вот уже через несколько секунд мы были на первом этаже, с Еленой вместе.

Там Кэлпи, бросив взгляд на меня, принялась колдовать, отращивая в монолитной обшивке корабля входную группу со ступеньками и грузовую аппарель, и вот уже я почувствовал другой воздух, он не был свежее или прохладнее нашего, чего я невольно ожидал, он был такой же, но всё же чуть другой, не спутаешь.

— Здравствуйте! — загомонили снаружи на разные голоса, стоило лишь Зарубиной сделать первый шаг, — наконец-то! А мы уж заждались! Да сколько можно! А это ваш новый корабль? А это чего вы привезли?

Я вышел первым, поздоровался со всеми просто кивком головы и огляделся. Прованса тут, на входе, конечно же, никакого не было, тут был чисто утилитарный шлюз с невзрачным покрытием, но способный выдержать ядерный взрыв и перенаправить всю его энергию вверх, в открытый космос, какой уж тут Прованс.

Кэлпи споро, лично управляя какими-то грузовыми платформами, разгрузилась, сдала груз по описи принимающему и закрыла корабль, и вот мы оказались предоставлены сами себе, потому что всё внимание привлекла на себя Елена.

— Ну что, — спросил меня Олег, он уже тут что-то знал, — идём? Гостиница тут есть, на площади одной, я покажу, нам туда надо. Вообще, капитан, предлагаю такую культурную программу: сейчас идём заселимся, потом погуляем немного, посмотрим местные достопримечательности, потом перекусим, а потом уже вечер по местному времени будет, там я вас и оставлю.

— Идёт, — согласился я, оставит он нас, кто бы сомневался.

Ничьего внимания мы тут не привлекли, экипаж да экипаж, разве что на Кэлпи поглядывали, конечно. А потом мне стало не до местных обитателей, потому что, пройдя служебные помещения, мы попали в жилую зону.

Первое, что меня поразило, так это был воздух, он был здесь сухим и жарким, но это была приятная жара, как на настоящем юге утром, когда солнце уже поднялось и всё нагрело, но не сильно, а в самый раз, короче, это был тот самый момент, когда утренняя свежесть ещё не пропала. А ещё звуки и запахи, они тут тоже были южными, такое ни с чем не спутать, и собственные мои шаги были чуть приглушёнными, а не звонкими, как на морозе, и ещё едва уловимо пахло пряными, чуть выжжеными солнцем травой и цветами.

Вообще жилуху тут устроили в огромной искусственной полости, сверху над нами плыли маленькие облака на фоне светло-голубого и чуть даже блёклого неба, нещадно палило яркое солнце, от настоящего не отличить, это потолок тут был такой, ни за что не скажешь, что это потолок.

Стены тоже не подкачали, вдали я видел самые настоящие горы, чуть плывущие в мареве жаркого воздуха, разноцветные поля я видел, реку и лес, и всё это тоже было по-настоящему южным, то есть сначала обласканным, а потом выжженным солнцем, совсем не похожим на привычные мне реку и лес.

А стояли мы на околице маленького буржуйского городка, я таких и не видел никогда, с аккуратными маленькими, но каменными двух и трёхэтажными домами под массивными черепичными крышами, и всё это тоже было светлым и выцветшим от солнца, и облупившаяся, состаренная штукатурка, и деревянные рамы окон, даже и искусственный плющ на стенах.

— Ни-хре-на, — выдал Олег вслух мои мысли, — себе. Но вообще нам туда, на площадь. Видишь вон то высокое здание? Это ратуша, что-то вроде твоего сельсовета, а гостиница рядом. Всех, кто ненадолго, всех туда селят, а постоянным квартиры в этих вот домах выделяют. Интересно, что они будут делать, когда места закончатся?

— Если пойти во-о-от по этой лесной дороге, — указала нам Кэлпи на самую настоящую дорогу, которую я тоже сначала принял за нарисованную на стене, — то можно попасть в другой городок, очень похожий на этот. А в случае возникновения жилищной проблемы отроют ещё одну полость, укрепят её и соорудят ещё один населённый пункт, никаких проблем. А если пойти туда, по той дороге, — и Кэлпи ткнула пальцем куда-то за дома, — то там будет пляж и море, официальное название — туристско-рекреационная зона, очень рекомендую посетить.

— Мда, — покрутил головой я, — я-то думал, тут подземный город во много этажей, что-то вроде башни. Лестницы, переходы, закоулки, тёмные места. Коридоры всякие.

— Ну что вы, — мягко укорила меня Кэлпи за отсутствие фантазии, — этот вариант гораздо лучше. Много проще создать вот такую сферу в грунте, защитный кокон из сверхпрочного материала, которому никакие землетрясения, падения метеоритов и даже близкие ядерные взрывы не страшны, потому что укреплён он снаружи и демпфирован со всех сторон до предела, да и поселиться внутри него, на просторе, этим сразу снимается множество проблем в обслуживании и эксплуатации. А представьте — подземная башня во много этажей, вдруг подвижка скальной породы, вдруг прорыв воды, вдруг просачивание газа? Нет уж, оптимальным признано строительство вот таких автономных станций — двести гектаров идиллии и никаких проблем, да и масштабировать поселение в случае необходимости можно до бесконечности, одну за одной ставь, только дорогами соединять не забывай.

— Наверное, — согласился я, — вам виднее. А что, тут правда двести гектаров?

— Нет, — поправилась Кэлпи, — двести — это максимум, для твёрдых грунтов и большого населения. Здесь сорок, а вот там, где море и пляж, там чуть больше шестидесяти, это чтоб прибой можно было настоящим сделать.

— Да у нас так буржуи не жили, — буркнул я в сторону Олега, — и не ели. Это ведь я даже не знаю, что такое. Показать это нашим полярникам — так в запой ведь уйдут, однозначно.

— А мы будем, Саня! — бортинженер, в отличие от меня, воспринял всё как должное, — и жить, и есть, и пить, потому что мы специалисты! И хватит моё время тратить, потом поудивляешься, пошли уже.

И мы пошли по каменной брусчатке неширокой дороги, между гранитных бордюров и зелёных газонов, между уютных домов и искусственных, но выглядящих живыми изгородей, а жаркое солнце палило мне макушку, но очень выручал суховатый ветер, и я вдруг понял, что уже с трудом осознаю себя идущим по Лунной станции, мне уже казалось, что мы, все вместе, всем экипажем, шагаем по пыльным дорогам прекрасной Франции лет этак пятьсот назад, и нет здесь никакого обмана.

И вот так, молча, Олега тоже пробрало, как бы он ни храбрился, мы вышли к небольшой площади, где и была гостиница для всех странствующих и путешествующих.

— Так, это управление, — махнул бортинженер рукой на здание сельсовета, сверяясь с картой в нейрокомпе, ну или ратуши, это если уж говорить, соблюдая все правила, — это клуб, а вот и, так сказать, постоялый двор с трактиром, не знаю уж, как оно правильно у французов в то время называлось. Нам туда.

Глава 20

Олег не сдержал своё обещание и умотал сразу же, как только мы заселились, осмотрели номера, причём Кэлпи на полном серьёзе потребовала себе полноценный одноместный люкс, и ей его без разговоров дали, на что я лишь пожал плечами, да и спустились вновь на первый этаж, поужинать.

В нарядной кафешке было малолюдно, но на кухне, в дополнение к пищевым синтезаторам, неспешно возился какой-то пожилой мужик в поварском колпаке и кителе, бывает, оказывается, здесь и такое.

Вообще гостиница, да и кафешка тоже, мне понравились, хоть они и совершенно не соответствовали моим представлениям о буржуйской роскоши, но так было во много раз лучше, потому что — ну что я мог понимать в настоящей роскоши?

Я-то никогда не видал тех же помещичьих усадеб, не было их у нас, на Амуре-то, и думал, что всё будет как в тех чёрно-белых фильмах про всякую аристократическую контрреволюционную сволочь, что нам иногда показывали. Ну, тяжёлые портьеры чтобы везде, ещё чтобы много тёмного дерева, да бархат массивной мебели и пёстрые узоры стенных обоев, сафьян и парча, да расписные потолки, да открытые днём настежь глухие дверцы огромных шкафов, это чтобы бедным родственникам дорогую посуду было видно во всех деталях, ещё всякие мещанские глиняные слоники и кошечки по полкам, кованые люстры и канделябры, да моль в мехах, в общем — мне заранее там было бы неуютно.

А здесь — да я влюбился в эту гостиницу, до того мне тут стало легко. Много света, уютная мебель, простор и светлые, их вроде бы называли пастельными, тона, создавали такую атмосферу, я даже не знаю, как объяснить, но, чтобы здесь, например, в этой атмосфере, затеять драку или напиться как свинья — это надо быть последней, конченой сволочью.

Так что я без всякого сожаления махнул вслед Олегу рукой и уселся вместе с Кэлпи за лёгкий, но широкий стол на лёгкий, но удобный стул, и закряхтел в недоумении, потому что к нам сразу же подгрёб официант. Искусственный, конечно же, с шестью руками, живым тут был только тот мужик на кухне.

— Позвольте мне, — сразу же поняла мои муки Кэлпи, ну не яичницу же мне здесь заказывать, в самом деле, потому что в остальном французском меню, что скинул мне на нейрокомп официант, я не шарил совершенно, даже картинки не помогали. Вот хрен его знает, что это за тапенада такая, на вкус может быть и хорошо, но с виду форменная гадость, и потому жрать мне её не хочется абсолютно.

— Да, давай, — мгновенно согласился я, — так лучше будет.

И Кэлпи без запинки отбарабанила смотревшему на неё, как на ожившую богиню, официанту несколько французских слов, причём без моей просьбы добавила в заказ бутылочку, она так и сказала — бутылочку, столового розового вина из определённого места какого-то там лохматого года, я не запомнил, да попросила не один, а два винных бокала.

— Заказ будет синтезирован в течении нескольких минут, — заверил её собрат по разуму, — последние изменения в кухне Обитаемых Миров это просто чудо, произошла подлинная революция вкуса, но вот хлеб будет наш, мы его делаем сами, и мы гордимся им по праву.

Кэлпи благосклонно кивнула, официант умотал к кухонным агрегатам, заказ набивать, а мне стало понятно, чем занимается тут этот вольготно себя чувствующий мужик, пекарь он, повара себя так не ведут, те вечно в мыле, а этот ходит, как хозяин, от столика к столику, благо что заняты всего пять или шесть, разговоры с посетителями разговаривает, жизнью наслаждается, напёк уже, наверное, сколько ему там надо, с запасом, а из остатков сухариков наделает.

Но к нам он не подошёл и слава богу, это был, видимо, только для своих сервис, а мы своими тут ещё не были. И, наверное, уже и не будем, хоть с Олегом в команде такое нельзя утверждать точно.

— Ваш заказ, — спустя заявленное время подошёл безликий официант и в шесть рук споро накрыл наш стол. В основном для меня, но и перед Кэлпи был поставлен бокал, да именно для неё открыта бутылочка, и ей он налил первой, конечно, кому же ещё. — Прошу вас.

Кэлпи снова благосклонно ему кивнула и принялась нюхать, а я в нерешительности посмотрел на еду.

— Прямо жалко в такое с ложкой лезть, — признался я, — такое надо под стекло и в музей, а не в рот пихать.

— Это пройдёт, — уверила меня Кэлпи, — стоит только начать. Тем более что мне придётся вас отвлечь, капитан, вас ожидает лекция.

— На тему? — и я начал есть, непривычно было, но до чего же вкусно, чёрт его побери.

— «Оазис», — пожала плечами Кэлпи, — и всё, с ним связанное. Должны же вы хоть немного понимать, что тут происходит, нельзя же так. Да, и ещё, завтра с утра я вас покину, завтра будет заседание учёного совета, ориентировочно с десяти утра и до трёх часов дня, но может и дольше, так что не теряйте меня.

— Тебя пригласили? — спросил я, ничему не удивляясь. Мне на этом совете делать точно нечего, в отличии от неё, но я найду, чем заняться. Море, опять же, песок, прибой, один же раз всего в жизни был, ещё хочется. Отдохну, пока экипаж оперативной работой занимается, почему нет.

— Посетить совет во время обсуждения может любой, — ответила она, — и тот же Олег там будет точно, правда, не знаю, в каком качестве, наверное, просто за своих поболеть придёт, но да, меня настоятельно пригласили. С вашего разрешения, капитан.

— Да иди, чего уж там, — пожал плечами я, — раз просят, можно и уважить. А теперь давай, жги свою лекцию. Не скажу, что оно мне сильно надо, голову забивать ещё и этим, но придётся, наверное.

Кэлпи согласно кивнула, усмехнувшись, и начала, потихоньку разгоняясь, рассказывать мне всякие удивительные вещи доступным языком, примеряясь к моему уровню знаний, хоть за это спасибо.

В общем, оказалось, что жизнь в галактике на планетах возникает двумя разными путями — нашла же, блин, с чего начать, я чуть не поперхнулся даже. Первый и самый редкий — это когда самостоятельно, но это прям редкость, на данный момент открыто всего четыре таких случая или, как их правильнее будет называть, четыре линии, а почему линии, она расскажет позже.

Второй — это когда жизнь переносится с планеты на планету, и называется этот процесс учёным словом панспермия, а переносится она всякими естественными объектами, метеоритами там, кометами, но искусственные аппараты исключать из этого списка всё же не будем.

— Как это, естественными? — уставился я на неё, — вот бактерии взяли, заскучали, сели на комету, да и полетели, что ли? Воля твоя, Кэлпи, но что-то тут не то, это ж заумь какая-то.

На что Кэлпи лишь картинно вздохнула и посоветовала мне её не перебивать, она ведёт лекцию строго по плану, учитывающему моё невежество, и что спустя несколько минут мне всё будет понятно.

Так вот, впервые эту теорию выдвинули, когда на Земле сумели обнаружить множество лунных метеоритов, небольшое количество марсианских, совсем немного меркурианских, и был даже намёк на венерианские, но там сложно, там густая, плотная атмосфера мешает процессу.

— Как это? — я даже есть бросил, — сумели обнаружить? Откуда они там? На космических кораблях, наверное, привезли?

— Очень просто, — уже недовольно посмотрела она на меня, — вот шёл в тысяча девятьсот восемьдесят втором году американец Джон Шутт по Антарктиде, смотрит — камень лежит, один-одинёшенек среди снегов, подозрительно так лежит, сам в руки просится, взял он его домой, проверил — оказался кусочек Луны, такие дела. Вообще метеориты целенаправленно ищут и находят именно в пустынях, чтобы вы знали, они там издалека выделяются. А откуда — так ударило что-то в Луну, и выбросило осколки в космос, и несколько на Землю упало, вот и весь секрет.

— Ну, Луна ладно, она рядом, — сдался я, подумав, — а Марс? А Меркурий? А Венера?

— Та же история, — подмигнула мне она, — но на малых планетах к этому добавляются вулканические взрывы, там и первая космическая поменьше, и вулканы побольше. Как вам вулкан Олимп на Марсе — там ведь двадцать шесть километров от основания и до вершины, а это ведь треть, причём самая важная треть пути до орбиты! А вообще в ваше время на Землю падало до полутонны марсианской породы в год, это точные данные. С остальных планет поменьше, конечно, но и они были. А Земля, в свою очередь, тоже в долгу не оставалась. В общем, можно считать доказанным, что любая звёздная система насыщена осколками своих планет, и не спорьте.

— Ужас какой, — сказал я, уже забыв про еду, — это ведь шанс один из… да я даже цифр таких не знаю!

— Вселенная настолько велика и настолько близка к вечности, — торжественным голосом сказала мне Кэлпи, — что любое возможное событие, вероятность которого не равна нулю, онообязательно где-то да произойдёт, рано или поздно, так или иначе.

— Ну, хорошо, — сдался я, — допустим. Осколки в системе, чёрт с ними. Но расстояния, Кэлпи! Это же совершенно чудовищные расстояния! Ну как может выжить бактерия миллионы лет в этой пустоте, в этом холоде! Излучение, опять же!

— А не надо миллионы лет куда-то лететь, — срезала меня она, — нет такой надобности! Галактика, она ведь не статична, она живёт, и очень бурно, она ведь и вращается, и рукавами своими, скажем так, очень активно машет. И от этого та звезда, что сегодня в пустоте висит, она ведь вчера, по галактическим меркам вчера, конечно, она ведь еле увернулась от столкновения с другой такой же звездой. И таких встреч у звёзд не одна и не две за жизнь, а много больше. И ещё, чтобы вас добить скажу, считается, что Венера и Уран в вашей родной системе, капитан, это с высокой долей вероятности пришлые гости, Солнце, скорее всего, их где-то позаимствовало по пути, у какой-то другой звезды оторвало. А почему — так вращаются они не в ту сторону, в которую местным уроженцам положено, а Уран так вообще своей осью к плоскости эклиптики на боку лежит, что совсем странно.

— Да-а-а, — протянул я, — дела-а. А вместо них, наверное, Солнце что-то своё отдало.

— Именно, — кивнула Кэлпи, — вот вам и панспермия. А ещё примерно десять миллиардов лет назад Млечный путь столкнулся с другой галактикой, и ещё через четыре столкнётся снова, вот вам и пустота космоса. И что именно из той, первой галактики попадёт через нас в ту, третью, это даже я вам сказать не смогу, но что-то обязательно да попадёт. Вы только представьте себе — какой-нибудь красный карлик с предполагаемой продолжительностью жизни в десять триллионов лет — это ж сколько галактик он сменит, сколько других звёзд рядом с ним пройдут за это время, где он только не побывает, чего он только не увидит — это ж страшно подумать!

— Убедила, — кивнул я, поёжившись от этого непредставимого долголетия, — но… и что?

— И то! — передразнила меня Кэлпи, — я вам говорила, что есть четыре случая предположительно самостоятельного возникновения жизни в нашей галактике, и распространение этой жизни по её рукавам называется линиями. Так вот, на «Оазис» распространилась именно земная линия. Ну, или наоборот, это ещё следует выяснить.

— Как это? — сначала не сообразил я, — мы ж на разных концах галактики? Хотя… а, да, понял!

— Именно, — подтвердила Кэлпи, — расчётная модель показывает, за период от трёх целых, девяти десятых и до четырёх миллиардов лет назад эти планеты находились в предельной близости друг к другу, а наши Солнца были близки к столкновению. Кроме того, анализ подтверждает, что наши планеты были сформированы из остатков одной и той же сверхновой!

— А как же разбежались так далеко? — не понял я.

— А в какой-то момент рядом с ними прошла ещё одна звезда, — терпеливо объяснила Кэлпи, — только во много, много раз массивнее, настоящий гигант. И этот короткоживущий гигант, от которого сейчас даже туманности не осталось, только чёрная дыра, подхватил и разбросал их своей гравитацией кого куда.

— М-да, — протянул я, — вот так смотришь на звёзды из своего болота и думаешь, как бы это сказать, что там застыла вечность, что ли, а оказывается…

— Именно, — кивнула Кэлпи, — стоит только сменить временную шкалу, и картина меняется кардинально, всё верно, начинаются прямо-таки тараканьи бега. А почему вы отставили десерт, капитан? Я вам аппетит испортила? И вино — как вам мой выбор?

— Вино отличное, — не покривил душой я, — не хуже компота, и тоже как раз два стакана вышло, любимая порция. Да и аппетит мне испортить трудно, не переживай. Но с этим ладно, это всё понятно, непонятно мне только, с чего вдруг тут все забегали? Что случилось-то?

— А случилось непонятное, капитан, — объяснила Кэлпи, — здесь, на «Оазисе», среди всего этого буйства жизни, обнаружили следы угасшей цивилизации. Очень похожей на нашу, те же приматы, только вид другой, но очень и очень близко.

— Действительно, — почесал в затылке я, — странно. Чего это они? Прямо на нас похожи?

— Что? — посмотрела на меня Кэлпи и расхохоталась, — да нет же, капитан! В этом как раз странности нет, тут другое — угасли они, похоже, без всяких войн и апокалиптических страстей, сами по себе, и довольно быстро, вот что странно. Обычно Великий Фильтр цивилизации не проходят по другому критерию, но даже если и не проходят, то ещё долго копошатся, долго ещё пытаются вернуть себе былое величие, потому что видят перспективы и помнят прошлое, а здесь как будто затормозило их что-то.

— Или кто-то, — тут же предположил я.

— Вы только на людях такое не ляпните, — посмотрела на меня Кэлпи, — пожалуйста. Теории заговора строить тоже нужно уметь. А вообще странно, конечно, вот вроде бы даже и в ближний космос они вышли, на Луне своей сумели побывать, есть следы, и до соседних планет предположительно сумели дотянуться, а потом раз, и — сначала стагнация в несколько тысяч лет длиной, потом стремительная деградация и предположительное исчезновение.

— Похоже, не нужен был им космос, — вздохнул я.

— Похоже, — согласилась со мной Кэлпи, — ведь у нас к моменту импакта на Марсе и Луне были целые поселения, а около Земли от станций, спутников и орбитальных заводов с фабриками было не протолкнуться. А здесь даже точки либрации пусты, и космического мусора практически не наблюдается.

— Так их нашли или нет? — задал я ей вопрос в лоб.

— Что-то нашли, — пожала плечами она, — что-то ищут, но только с орбиты. И главный вопрос, решать который Зарубина сюда и полетела, состоит в том, что же с нам с этим «Оазисом» делать дальше, какие ему определить перспективы. Столкнулись несколько точек зрения, которые мешают друг другу и у сторонников которых прямо горит, до того им к делу приступить не терпится. Первое направление — фундаментальное, это где про линии распространения жизни. Редчайший случай, ведь наши планеты можно считать сёстрами-близнецами, а потому следует тут всё перетрясти, перекопать, вывернуть наизнанку, чтобы набрать материала для исследований, и их можно понять, ведь они хотят найти ответы на некоторые очень загадочные и даже странные вопросы.

— То есть их эта предположительная цивилизация интересует мало? — спросил я.

— Именно, — подтвердила Кэлпи, — постольку-поскольку. Вредить они ей, конечно же, не собираются, но ведь и скрыть своё присутствие, свои масштабные земляные работы тоже не получится. То есть придётся вступать в полноценный контакт, который несёт в себе множество рисков для той стороны, прецеденты имеются. А есть ксенопсихологи, ксеноэтнологи, ксенолингвисты, ксеноисторики, да кого тут только с приставкой ксено нет, и вот они резко против прямого контакта, они за осторожное, постепенное изучение, в этом главный вопрос и состоит. Ведь это первый случай среди обнаруженных, когда цивилизация угасла сама по себе! Не было тут войны Судного Дня, не было внешнего воздействия, хотя насчёт последнего ещё предстоит разобраться, но вряд ли. Просто были-были, потом раз — заболели и умерли, это вызывает не просто интерес, это вызывает тревогу.

— А хотя бы уровень их определить сумели? — мне стало интересно, кто это там внизу сидит.

— Нет, — пожала плечами Кэлпи, — это вопрос очень долгих и осторожных исследований, между прочим, так сразу и не скажешь.

— Понятно, — вздохнул я, — то есть завтра будут решать, брать нам эту планету в оборот или оставить как есть.

— Именно, — кивнула она, — понимаю, вам это кажется ни о чём, буря в стакане, но, поверьте мне, страсти кипят нешуточные.

— Да почему же, — удивился я, — верю. Видел я уже такое. Тут ведь даже сам вопрос не так важен, просто кто-то получит работу, возможности и ресурсы, а кто-то нет. И всё, что учился, о чём мечтал и к чему готовился — всё коту под хвост. А ещё хуже будет им знать, что вот оно, рядом, только руку протяни — но нельзя.

— Вопросы тоже важны, — мягко возразила мне Кэлпи, — и эти вопросы до того интересны, что я сейчас даже расставить приоритеты не могу, нет у меня определённого мнения. Что одно, что второе — всё очень важно и очень интересно.

— А Елена наша Юрьевна свет Зарубина, — спросил я, — она за кого?

— Панспермия, — тут же оживилась девушка, — в её работах, знаете, очень много на эту теорию завязано, но мне ещё очень многое в них непонятно, мне не хватило десяти дней, и…

— Вот и ты будь, — перебил я её, — за панспермию. Если не понимаешь, то доверяй, своим нужно доверять и нужно их поддерживать изо всех сил, а нам она уже своя. Тем более что Елена ведь не просто так, Елена авторитет, и пургу гнать она точно не станет. Вот я после твоих слов сразу же начал думать, что панспермия важнее, это же фундаментальный вопрос! А цивилизация эта — да чёрт её знает, может, она там из горилл развилась, а тем всё по барабану, тем, может, в джунглях даже лучше, еда есть, проблем нет, и зачем тогда им вся эта цивилизация. Понятно?

— Да, — тут же согласилась со мной Кэлпи, видимо, такой простой критерий её избавил от мук выбора, а потому полностью устроил, — тогда мне до завтрашнего совета нужно ещё многое успеть, нужно, как вы говорите, изучить матчасть с уклоном в обе стороны, только в одной искать аргументы за, а в другой против.

— Прямо сейчас начнёшь? — я понял, что ей не терпится полностью задействовать все свои вычислительные мощности на эту задачу, в том числе и те, что были отвлечены на меня, — и что, учёбы сегодня не будет?

— Да, — кивнула она, — вот только в номер поднимусь, мобильную платформу там оставлю, да и начну. А насчёт учёбы — вы уж извините, просто отвлекаться не хочется.

— Ну, мы в школе такому только радовались, — улыбнулся я, — вот так придёшь на урок, а там класс закрыт и говорят, что любимая учительница заболела, идите все по домам, сразу счастья полные штаны. В общем, буду считать, что у меня каникулы.

— Тогда я вас покину, — она резво встала с места, — с вашего разрешения.

— Подожди, — попросил её я, встал с места тоже и, подозвав официанта, расплатился, — вместе поднимемся. Ты в номер, а я на общий балкончик пойду, сяду там, посмотрю на это вечное лето, на лавандовые поля, да ещё, может быть, вина себе этого бутылочку попрошу. Рай, да и только.

— Рекомендую изменить выбор, — тут же оживился и тактично вклинился в наш разговор официант, — столовое уже не лучший вариант, в данном случае рекомендую, — и он сказал что-то по-французски, а Кэлпи на эту тарабарщину лишь одобрительно кивнула, — и небольшой сет лёгких закусок, приличествующих моменту.

— Вам виднее, — согласился я, приличествующих, надо же, — тогда вперёд!

Глава 21

Проснулся я точно по графику, составленным для меня Кэлпи, и даже почти угадал время суток, за окном наблюдалось позднее утро. Никаких срочных сообщений и пропущенных вызовов на нейрокомпе не оказалось, что тут же усилило моё хорошее настроение. Хорошо вот так отдохнуть, когда тебя не дёргают, можно по-настоящему расслабиться.

Но это ненадолго, уже после трёх часов дня, подозреваю, что-то да начнётся, а потому следовало поспешить, пассивный отдых — всё же не совсем отдых, иногда бывает просто жаль потерянного времени, а отоспаться можно и на корабле. Море ведь, пляж, лимонад и мороженое, всё было рядом, только руку протяни.

Я сел на кровати и улыбнулся, потому что обстановка в номере, это был всё тот же Прованс, совпала с моим настроением, очень мне тут нравилось. Ничего тёмного, ничего грустного, всё светлое и воздушное, прямо как в детстве.

Зарядка добавила позитива, душ тоже, потому на завтрак я вышел чуть ли не пританцовывая, с походкой, как на пружинках, и улыбался я всем встречным и поперечным во все свои тридцать два.

Народ, кстати, в кафешке присутствовал, не всем, видимо, было интересно это сегодняшнее заседание, что шло уже примерно час. Какие-то девушки, бабуленька какая-то с чашкой чая и бисквитом у окна, старичок ещё сидел напротив неё, сразу и не разглядишь, за вазой с цветами спрятался, мужики ещё были, учёного вида, примерно моего возраста, но всеми силами старавшиеся выглядеть солидными, да в дальнем углу целый столик оккупировал экипаж какого-то звездолёта, это я понял по форме одежды, что была у них один в один, как у меня.

Я кивнул всем, особенно девушкам, коллегам так вообще приветственно махнул рукой, но набиваться в компанию никому не стал, отдельно уселся. И официанта ещё огорчил, с ходу отмахнувшись от предложенного завтрака в стиле их заведения, с собственным свежим хлебом и прочим, чем они там гордились, а попросил я себе просто яичницу с колбасой. И чая ещё, большую кружку, никакого кофе, джема и круассанов, ну не моё это.

— Привет, — раздалось над ухом, — Кэлпи?

Я повернул голову и увидел крепкого мужика лет сорока, одетого в форму космофлота, полный аналог моей. Мужик, кстати, был нормальный такой, атлетичный, чуть рыжеватый, с правильно квадратной мордой, и очень уверенный в себе.

— Она самая, — кивнул я и показал ему на стул напротив себя, — присаживайтесь.

— Андрей Алексеевич, — представился он, — Зимин. Капитан «Чайки». Пришли сюда сразу после вас.

— Александр Георгиевич, — ответил я ему, — Артемьев, капитан «Кэлпи». Пришли сюда аккурат перед вами.

Он даже не улыбнулся в ответ на эту немудрёную шутку и принялся основательно усаживаться, и я успел за это время, отмахиваясь от сообщений нейрокомпа, узнать, что «Чайка» это большой грузопассажирский звездолёт среднего радиуса действия, что шли они сюда два месяца против наших десяти дней, на предел своей дальности, что искин на их борту корабль не покидает, так как не обладает полноценным сознанием и вообще на целых два поколения отстал от Кэлпи, что в данном конкретном случае было прямо пропастью.

— Очень приятно, Андрей Алексеевич, — я и в самом деле, честно сказать, обрадовался, по той жизни я помнил, что два лётчика всегда найдут о чём поговорить. — Если хотите, закажите себе что-нибудь, я подожду.

— Обойдусь, — наконец уселся он, — успел уже. Так что ешь, не стесняйся.

— Да я и не собирался, — пожал плечами я, потому что действительно стесняться не собирался, да и его слишком уверенный, даже покровительственный тон успел меня царапнуть, — дело ваше. Как у вас дела, Андрей Алексеевич, что нового слышно?

— Дела нормально, — кивнул он, — а насчёт нового хотел у тебя спросить, Саша, вот скажи мне…

— Саша я для своего бортинженера, — мне удалось, не повышая голоса, выплюнуть эти слова с такой враждой в голосе, что все в кафешке замолчали, а официант, что нёс поднос с моим завтраком в нижней паре рук, даже остановился, не рискуя подходить с нашему столику, — и для своего начальства, хоть они этим и не злоупотребляют. Доступно излагаю? А почему так — не припоминаю, чтобы вы меня поправили и предложили перейти на ты, когда я к вам по имени-отчеству обратился. Разговаривать снизу вверх я с вами не намерен, так что для вас и для вашего экипажа я Александр Георгиевич, не нравится — до свидания.

— Ну, что ж, — мужик даже ухом не повёл, — резонно. В конце концов, как себя поставишь…

— Именно, — ответил я, принимая от официанта завтрак, — и скажите спасибо, что я вас сейчас Андрюхой не назвал, сдержался всё же.

— Спасибо, — без тени улыбки ответил Зимин, — предлагаю в таком случае перейти на ты и на полные имена.

— Принимается, — согласился я, принимаясь за еду, аппетит мне испортить всё же было трудно, — так чего хотел-то, Андрей?

— Да много чего, — ответил он, разглядывая меня, — но в первую очередь хотел бы узнать, откуда ты такой взялся. Я в космофлоте всю свою сознательную жизнь болтаюсь и много кого знаю, мелочь всякая, конечно, не в счёт, но ты же у нас не мелочь. Капитан и бортинженер для звездолёта уровня «Кэлпи» это уровень, это стаж, это опыт. Экипажи девяти других систершипов твоего корабля — это, можно сказать, элита, а вот ты кто?

— Ищите данные в открытых источниках, — посоветовал я ему, принимаясь за колбасу и хлеб, — ничего к ним добавить не могу.

— Так искал, — кивнул мне Зимин, — только что искал, причём в том обновлении, что вы на планету сами и привезли, но там же нету ничего, там чушь какая-то написана. Какой-то молодой парень, без стажа, без ценза и без прошлого, причём бортинженер у него ничуть не лучше, разве что немного постарше, вдруг становится капитаном «Кэлпи», на которую кто только не облизывался. Ты хоть знаешь, какие люди туда пробовались?

— Подозреваю, что много, — ответил ему я, — но не скажу, что уж очень огорчён неудачами этих достойных людей. В таких делах каждый сам за себя. Да и извиняться за то, что мне повезло, а им нет, не собираюсь в принципе.

— Да и не надо, — пожал плечами Зимин, — чёрт с нами, с неудачниками. Ты только ответь мне, Александр, откуда ты взялся и почему ты такой молодой. И как ты вообще сумел на этот звездолёт пробиться?

— Взялся я из миров Третьего Круга, — я добил завтрак и принялся за чай, причём довольно неспешно, — точный адрес не скажу, желаю сохранить инкогнито, имею право. Молодой — так рано начал, усердно работал, а потому многое успел, мой год считайте за ваших десять. А пробился — так, наверное, мне этот звездолёт за заслуги достался, и я не шучу.

— Кстати! — на Зимина подействовал последний довод, — аргумент! Системный да планетарный подтвердили? И про подвиг-то свой намекни хотя бы, где да что, я там дальше сам посмотрю.

— Конечно, — кивнул я, — подтвердили, как иначе-то? А насчёт подвига — так я хвастаться не люблю, да и давно это было.

— Давно, — усмехнулся Зимин, — ну да ладно, понятно всё с тобой, годится. Меня, знаешь, возраст твой смущал, что это, думаю, за вундеркинд, я им не доверяю, хоть и пихают их везде последнее время. Но ты, смотрю, не он, ты мужик уже, в отличие от многих, а сейчас это редкость, не улыбайся. Я, если хочешь знать, про племянника своего книгу могу написать — кормление ребёнка тридцатилетнего возраста, художник он у меня, да они все сейчас такие.

— Чего-то ты куда-то не туда, — предупредил я его, — в другой компании побурчишь.

— Побурчу, — согласился он, — и не ершись ты, Саша. У меня просто манера общения такая, я всё в глаза говорю, прямо…

— Никогда этого не понимал, — перебил я его, — вот, мол, я такой человек, суровый и прямой, а потому на прямоту не обижайтесь, грубостью её не считайте и прочее. А с какого перепугу, Андрей, я должен это делать? Это твои проблемы, не мои, и знаешь что, вот если бы сейчас с нами мой бортинженер сидел, мне бы вас уже растаскивать пришлось, точно тебе говорю. При нём многие, знаешь, свою прямоту немного искривляют, как-то само собой у них это получается.

— Мда, — даже крякнул Зимин от досады, — хорошо, мои это не слышат. Я-то думал, подойду, нагну немного молодого, он мне всё и расскажет.

— Что могу — расскажу, — улыбнулся я, — спрашивай.

— Зарубину сюда привёз? — неожиданно спросил он. — Ту самую?

— Знаешь её? — удивился я, — или она такой известный человек?

— Век бы мне их всех не знать, — скривился он, — ни тех, ни этих. Я ведь два долбаных месяца, целых шестьдесят чёртовых дней, настоящий десант сюда вёз из этих, из отборных гуманистов. И вот они всё надеялись, что она не успеет, все уши мне про неё прожужжали, мол, нельзя ли побыстрей. Я уже, знаешь, искренне желаю, прямо очень сильно желаю, чтобы она их всех сама там нагнула, чисто из вредности, да и должна же быть в мире справедливость, правильно? Но только вряд ли что-то у неё получится, а жаль.

— Это почему же? — удивился я.

— Так не успела она, — развёл руками Зимин, — а то, что она здесь, уже ничего не меняет. Я всех дел не знаю, но говорили так. Мол, повезло, что последователи этих, гуманистов чёртовых, первые на неё наткнулись, на планету эту, вот и застолбили, стало быть. Да ещё и от посещения закрыли, в этом тоже какой-то плюс для них есть, я не вникал, но там вроде про то говорили, что противникам аргументов уже не набрать, не знаю точно, врать не буду.

— М-да, — задумался я и спросил, — а в чём гуманизм-то?

— Вот и я не понимаю, — поддержал меня Андрей, — насмотрелся я на этих братьев по разуму, везде одно и то же, обезьяны чёртовы. Их лечить надо, кормить, учить, друг друга бить не давать, вот это и будет гуманизм, а наблюдать за ними с орбиты и умные выводы делать — так это и в зоопарке можно. Единственное — говорят, сильно похожи они на нас, не копия, но похожи, но для меня это не аргумент. Всем больно, все жрать хотят, и похожие на нас, и не похожие.

— Это точно, — согласился я, — сначала по углам разведи, накорми и обеспечь, потом уже… А что, кстати, зондами изучать — нельзя, что ли? И нашим, и вашим.

— Ты что, Саня, — посмотрел на меня Зимин, а я протестовать против Сани уже не стал, — планета, закрытая для посещения, — значит закрытая, без дураков, это один уровень, простой и лёгкий. А если открывать даже для зондов — значит, кто-то должен обеспечить соблюдение режима биологической… этой, как её, в общем, чтобы наши микробы с вирусами туда не попали, это уже совершенно другие мероприятия. И ещё этот кто-то должен взять на себя ответственность за нарушение этого режима, а оно точно будет, не сомневайся. Следи — не следи, оно обязательно произойдёт, и последствия могут быть самые плохие, бывало уже, знаешь ли, вот и не хотят связываться. Мол, с орбиты будем наблюдать и всё, только что там углядишь, там ведь джунгли по всем континентам в три яруса. Парилка, а не планета.

— Понятно, — задумался я и вспомнил, как в наставлении для лётчиков-наблюдателей писалось, что обнаружить войска врага в зелёном лесу удаётся лишь в исключительных случаях случайным способом, то есть практически никогда. Понятное дело, что возможности современной техники велики, но одно дело пялиться с орбиты и совсем другое дело, когда можно пощупать руками.

— Ладно, — встал с места Зимин, а в моём нейрокомпе вспыхнула иконка входящего запроса, — пойду, мои уже доели. И лови мой личный номер, надо друг друга в курсе держать.

— Надо, — согласился я, отправив ему свой, — обязательно надо.

— И совет тебе, пока не ушёл, — добавил Зимин, — ты, когда этих обратно повезёшь, много воли им не давай. Закрой сразу для них лишние палубы, пусть в жилой сидят. Регалий и званий не стесняйся, дисциплина должна быть. Я вот сначала постеснялся, потом чуть ли не бунт пришлось давить.

— В смысле? — обалдел я, — кого — их? Твоих пассажиров, что ли?

— Ну так ведь десять суток против шестидесяти, — и Зимин картинно развёл руками, — сам понимаешь. А я отсюда какой-то груз потащу, ему не к спеху.

— Вот спасибо, — ядовито ответил я ему, — удружил!

— Ну, я здесь ни при чём, — усмехнулся он, — да и потерпеть их всего лишь десять дней или целых шестьдесят — есть, знаешь ли, разница. Ты сейчас куда?

— На море, — не сразу понял я, о чём он, — отдохнуть хочу.

— Кстати, да, — согласился он, — один из моих тоже собрался, море тут, говорит, хорошее, молодой ещё. А мне, после этих двух месяцев, море не поможет, я лучше пойду пивка выпью да забудусь сном.

— Дело хорошее, — встал я и пожал ему руку, — давай, на связи.

* * *

Море тут оказалось и вправду хорошее, если бы не знал, то ни в жизнь не догадался бы, что оно не настоящее. Но песок был мелким и не таким жёлтым, как у нас, вода — чистой, синей и прозрачной, волны накатывали крупные, солнце жарило в меру, облака были пушистыми и давали тень, а ещё на этом огромном пляже было очень мало народу, так что я и побегал вволю, и поплавал с громким уханьем, никого не стесняясь и ни на кого не отвлекаясь, в своё удовольствие.

И вот так я бегал, плавал и валялся на песке часа два, пока не стало совсем хорошо и не захотелось есть, тогда я перебрался с пляжа в беседку, что была одной из многих в извилистой набережной вдоль берега. Там вообще было много домиков и беседок, была пара кафешек, но я выбрал эту за уединённость и за близость кухонных автоматов.

И вот там, я там даже подремать успел, восстанавливая силы, вот там меня и поймал за фисташковым мороженым и за лимонадом входящий вызов от Олега.

— Ну ты где? — голос его был напряжён и деловит, но прямо-таки искрился энергией, как и всегда в трудных ситуациях, — куда пропал? Давай, дуй в гостиницу, совет держать будем.

— Через полчаса буду, — прикинул я время, — идти далеко.

— Велосипед возьми, балда, — посоветовали мне с той стороны и отключились, не дав возможности ответить, хотя я ничего на это отвечать не хотел, слишком уж я расслабился и слишком мне было лениво.

Но нейрокомп по запросу подсветил велосипедную парковку поблизости, и вот уже через минуту я ехал в гостиницу, сокрушаясь только о том, что на пути сюда до этого не догадался. А ещё велосипед тем был хорош, что по дороге домой я разогнался, сухой ветер высушил меня и избавил от сонной, тяжёлой пляжной одури, так что на площадь перед гостиницей я выскочил в полной боевой готовности.

— Артемьев? — уже на крыльце окликнул меня со спины чей-то самоуверенный голос, — капитан «Кэлпи»?

— Он самый, — обернулся я и увидел группу людей слева от входа, они сидели за уличным столом, скрытые от меня аккуратной живой изгородью, и что-то праздновали, не иначе. Лица были довольные, все улыбались друг другу и вообще чувствовали они себя победителями. И ещё, не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы по их повадкам и одежде понять, что это вот те самые гуманисты Зимина и есть, — А кто спрашивает?

— Ну где же вы ходите, Артемьев, — не отвечая на вопрос, но мягко, по-отечески укорил меня предводитель этой банды, и я даже засопел, чувствуя, что сейчас вполне могу испортить кому-то настроение. — Это ведь вы, говорят, нас обратно повезёте?

— Кто говорит? — резко, в лоб, нагло глядя прямо в глаза, спросил его я и мужик немного опешил.

— Не знаю, — опешил он, — но я почему-то пребывал в уверенности, что вы в курсе.

— Вот и я не знаю, — развёл руками я, — а насчёт уверенности — так звездолёт мой всё ещё проходит испытания и можно ли ему возить пассажиров — этого я пока сказать не могу.

— А когда сможете? — совсем растерялся мужик.

— Как только получу результаты проверки, — я не стал рубить все концы, мало ли, — экипаж над этим работает, доклада о готовности пока не поступало. У вас всё?

— Наверное, — отступил мужик и оглянулся на своих, ища поддержки, а там затихли и начали ворочаться, там победный запал ещё не прошёл, и вот уже кто-то поднялся, какая-то дама начальственного вида, а следом ещё кто-то, но я не стал давать им ни одного шанса.

— Разрешите идти? — резко, по-военному спросил я и снова упёрся взглядом в мужика, чтобы тот не соскочил, а потом, когда он как-то неуверенно кивнул, повернулся и быстро ушёл, не слушая ничего вслед, хотя что-то там такое было.

Потом я на рысях и с невероятно занятым видом проскочил кафешку и лестницу второго этажа, чтобы не прицепился следом никто, эту манеру я у своего начальника училища перенял, тот любил вот так же проходить через любые толпы, жаждущие общения, отмахиваясь на бегу от любого вопроса, и пробрался через неожиданно многочисленный народ в коридоре к номеру Кэлпи.

Дверь была открыта, там тоже, кроме моего экипажа и Зарубиной, было два-три человека, остальные, видимо, не поместились.

— Рассказывайте, — я вошёл, выпихнул с порога в коридор какого-то паренька и закрыл за собой дверь на замок, — ещё лишние тут есть?

— Что? — подняла на меня голову раскрасневшаяся Елена Юрьевна, — а, нет, это не лишние. И Лёшу ещё впусти, пожалуйста, он тоже нужен.

— Лёша, заходи, — я открыл дверь и втащил внутрь оторопевшего парня, — остальным ждать снаружи!

Остальные обалдело подчинились, Лёша молча вошёл, я снова закрыл за ним дверь и огляделся.

Зарубина клокотала гневом, Олег злобно улыбался, у Кэлпи на лице имелся просто живой интерес и слава богу, а вот остальные, две девушки и Лёша, те выглядели потерянными.

— Рассказывайте! — с нажимом повторил я.

— Да что там рассказывать, — развела руками Зарубина, — нечего уже рассказывать. Всё, планета закрыта, по результатам общего голосования учёного совета. Можем ехать домой. В компании с этими!

— Ладно, — я перевёл взгляд на Олега, — твоя очередь. Ты-то хоть им там выдал?

— Ох и выдал, Саня! — заулыбался тот, — ради меня даже полицейскую пару среди груза нашли и активировали, чтобы только из зала удалить. Но это уже в самом конце было, так что хуже не стало, просто душу отвёл.

— А ты, — я перевёл взгляд на Кэлпи, — ты же у нас всей суммой знаний овладела! Авторитет не подействовал?

— Ещё не всей, — ответила она, — не успела. И авторитет маловат, не заработала. Да и не смогла я вот так, как Олег, уверенной в своих знаниях быть, я сомневалась немного, чужие аргументы оценивала, к дискуссии готовилась, а там раз — и всё кончилось.

— Это плохо, — наставительно сказал я, — на деликатных и тактичных воду возят, знаешь ли. Деликатные и тактичные — они обычно голодными спать ложатся. Ладно, а кто-нибудь может мне сказать, вот что для вас этот «Оазис» чёртов? Вот что вам там понадобилось? Только кратенько, самую суть.

— Зачем? — удивлённо посмотрела на меня Елена. — Какой смысл, Саша? Соли мне напоследок на раны сыпануть?

— Надо, — ответил я ей, а Олег оживился, он затормошил Зарубину, он затыкал в меня пальцем, мол, давай, говори, раз просят.

— Ну, хорошо, — вздохнув и оглянувшись на своих помощников, сказала Елена, — слушай, только я не понимаю, зачем тебе это.

— Да я и сам не понимаю, — утешил её я, — но надо, давайте уже, не тяните время.

И вот они начали, сначала Елена, потихоньку и полегоньку, но потом она разогналась и раскраснелась вновь, потом в дело вступили ещё две девушки и Лёша, и вот они, перебивая и дополняя друг друга, вывалили на меня кучу всякого интересного.

Оказывается, что Земли-то, в их понимании, как объекта для исследований, для них уже нет. Тектоническое цунами раздробило, размололо и перевернуло все материки и все плиты, убило атмосферу и испарило мировой океан, там сейчас такая вулканическая активность и такие пейзажи, каких на заре зарождения планеты не было.

В общем, на Земле отныне делать нечего, а между тем, Саша, ты должен понимать, что жизнь на нашей планете возникла резко, не оставив никаких следов от предбиологической химической эволюции, от предбиосферы, а между тем все этажи эволюции обычной, они все в наличии, сами они или хотя бы их следы, от древнейших и простейших до всего остального.

Мало того, Земля четыре миллиарда лет назад только-только обзавелась твёрдой поверхностью и водой на ней, а уже спустя двести миллионов лет появилась первая жизнь, и в этот временной промежуток предбиологическая эволюция никак не укладывается.

Вот потому мы, Саша, и ищем следы распространения именно нашей линии жизни, что возникла неизвестно где примерно десять миллиардов лет назад, это столько лет занимает предбиологическая химическая эволюция, ищем этот очаг, и вот мы точно нашли ещё одно звено в этой линии, это позволит…

— Стоп, стоп, стоп, — поднял руки я, прерывая разошедшуюся Елену, — дальше не надо, я понял.

— Что ты понял? — недоверчиво уставилась на меня она, — что ты мог понять? То, что я говорю, это для первого класса средней школы, не позже, это предыстория! Ты дальше слушай, там вот в чём дело…

— Матчасть я понял, — перебил я их всех, повысив голос, — в общих чертах! Насколько мне надо — настолько и понял! Зато главного не понял — что ты собираешься делать дальше? И как нам тебе помочь?

— Как это, — не поняла Зарубина, — в смысле?

— А-а-а, горевать будешь, — подхватил я, добавив язвительности, — тоже дело. Тебя пожалеть, может? Хотя нет, пусть тебя Олег жалеет. Так, кого ещё — Кэлпи не надо, тогда может быть вас, девушки? Или тебя, Лёша? Давай, чего нет-то, отведу сейчас за угол, чтобы никто не видел, и пожалею от души.

— Не надо, — глухо буркнул тот, краснея, не знаю уж, чего он себе напридумывал, да и девушки испуганно отступили в сторону.

— Сам не хочу, — картинно развёл руками я, — но, если что, обращайся.

— Подожди, — с подозрительным недоумением вновь влезла Зарубина, — не поняла, ты чего предлагаешь-то?

— Если не поняла, — язвительно посоветовал я ей, — так напрягись и догадайся. Учёная же, я в тебя верю! А пока не мешай, я сейчас по должностной инструкции пойду, мне, по идее, с неё и следовало начинать.

В комнате воцарилась тишина, девушки и Лёша с надеждой смотрели на Зарубину, та на Олега, Олег с оживлённым пониманием на меня, а вот я на Кэлпи.

— Так, капитан принимает решение на основе экспертного заключения основного члена экипажа, — напомнил я ей, — и ещё, почему твоё мнение на этом совете не пересилило остальные? В этом же, кажется, твоя главная задача?

— Во- первых, — принялась рапортовать мне Кэлпи, — корабль в строй ещё не введён, идут ходовые испытания, потому мой голос был всего лишь совещательным. Во-вторых, не было чрезвычайной ситуации, это обычный учёный совет, на который нас никто не звал, ибо не было необходимости, поэтому у меня не было полномочий. В-третьих, мне не хватило полноты картины, не хватило времени разобраться…

— Иногда, — наставительно перебил её я, — нужно принимать решения, ухватив только главное, не вникая в мелочи, и быстро, на основе внутренних убеждений, вот как я сейчас буду. Так что вперёд, галопом ознакомь меня с аргументами той стороны, только кратенько, основное давай.

— Ну, — даже растерялась она, надо же, сумел искина озадачить, — если кратко, то контакт несёт в себе множество рисков, а дистанционное наблюдение нет. Вот, собственно, и всё.

— Риски преодолимы? — спросил я, обращаясь ко всем остальным, — и, в случае успеха — оправданы?

— Да, — тут же отозвалась Елена, — два раза да. Правда, это займёт много сил и средств, но да. Я вот только не совсем понимаю, к чему ты клонишь, Саша? Точнее, сердцем вроде бы уже понимаю, а вот умом нет, ты-то чего вдруг взбеленился?

— Во-первых, друзьям надо помогать, — медленно сказал я, начиная выбирать слова, эти две девушки и Лёша мне мешали, а потом плюнул на это дело, если уж их Зарубина сама сюда притащила, то пусть потом сама им и объясняет, ну или рот затыкает, это её дело, — а во-вторых, нельзя так! Я про тех, что внизу сидят, сейчас говорю! Загнать их в резервации и сверху любоваться на все их беды и горести — на это только буржуи способны, понимаешь? Я по-другому воспитан, мы не так делали, мы тянули других до своего уровня, плохо ли, хорошо ли, но до своего! У нас там целыми народами прыгали из первобытнообщинного строя прямиком в социализм! И, если бы не это, то друг мой, Женька, так рыбу бы и ловил на крапивные сети до сорока лет в лучшем случае, а в сорок бы помер от глистов в родном стойбище! А он, представляешь, в Ленинград, в институт народов севера учиться поехал! И поэтому меня просто трясёт всего, когда вы так спокойненько говорите про изоляцию, про изучение, потому что я не сверху, я ведь там, снизу побывал!

— Господи боже мой, — совсем не картинно прошептала Елена, глядя на меня, — ещё один прогрессор на мою голову!

— Прогрессор? — ухватил я незнакомое слово, — а что, хорошо сказано! Прогресс должен быть! Для всех, понимаешь? Или вот, я в юности книжку одну читал, Аэлита называется, Алексея Толстого, знаешь её? — на этом месте я сильно удивился, потому что Елена кивнула мне, мол, да, читала, — так вот, там, я сейчас это сознаю, там по-детски всё, но там суть верная!

— Любовь? — удивилась Елена, глядя на меня во все глаза, — при чём здесь это?

— Какая ещё любовь! — чуть не сплюнул я от досады, — революция! И скажи спасибо, что я на неё тебя не подбиваю!

— Мы можем, Лен, — засмеялся наконец-то отмерший Олег, — надо?

— Нет, — решительно ответила она, — исключено. Но да, мне надо туда, на планету, вот только я совсем не понимаю, с чего начать и как это сделать.

— Успех любой операции, — наставительно сказал я, подняв палец вверх, — заключается в тщательном её планировании. А начнём мы с определения целей и постановки задач. Давай, говори, чего тебе надо.

Глава 22

— Господи боже ты мой, — Елена всё ещё не могла собраться и начать. — Куда я лезу? Во что я собираюсь ввязаться? Столько лет стажа, репутация — всё коту под хвост!

— Бога нет, — напомнил я ей, — и ещё, мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё — наша задача.

— Там немного не так сказано, — ответила она, — там продолжение есть. Ты его знаешь?

— Нет, — признался я.

— Вот и не умничай, — видно было, что ей и хочется, и колется, и эта борьба вылилась в небольшое раздражение, но она с ним быстро справилась, — ладно, приступим. С чего начнём?

— С того, что вы уединитесь с вашими учениками вон там, — и я показал на небольшую кухоньку гостиничного номера, — и ещё раз хорошенько всё взвесите. И будете при этом держать в уме, что для меня самый лучший вариант — это когда мы все вместе просто пойдём домой, как будто ничего не случилось. Советую помнить про стаж, репутацию, про то, что многие ваши коллеги вам руки уже не подадут, про судьбы учеников, про ещё что-нибудь. Словом, определись окончательно, точно ли оно тебе надо. Хуже нет, когда вот так, когда не до конца, когда сомневаются — учую что-нибудь подобное, сразу всё отменю, ясно? В общем, это ты должна меня подбить на дело пойти, именно ты должна мне доказать, что тебе без этого никак, а мне надо это увидеть. Всё, идите.

И Елена, странно на меня посмотрев, поднялась с места и, захватив с собой Лёшу и тех двух девушек, с которыми я так и не познакомился, заперлась с ними на кухне.

— Ну ты даёшь, капитан, — тут же дёрнул меня Олег, — какая муха тебя укусила? Не, так-то я обеими руками за, если что, отвечать вместе будем, но я бы не решился.

— Да надоело, — ответил я, — сидят чего-то, что-то мнут, что-то жуют, плачут друг дружке, и ради этого целый звездолёт туда-сюда гонять? Если ты так сюда торопилась, так хотела что-то сделать — делай.

— Это да, — согласился Олег, — задачу надо выполнять. А ты, Кэлпи, что скажешь?

— Скажу, что понимаю, — ответила она, — точнее, надеюсь, что понимаю. Вас понимаю, ваши мотивы, и стараюсь повысить их приоритет для себя, чтобы руководствоваться ими в дальнейшем. Не без борьбы, со скрипом, но вроде бы получается.

— Да ладно, — удивился Олег, — понимает она. Ну, просвети меня, а то я сам не совсем уже соображаю, что это у нас за мотивы такие. Или наш капитан в научных проблемах резко начал разбираться?

— Нет, конечно, — улыбнулась она, — не начал, и вряд ли когда начнёт, при всём моём уважении, капитан. Но ведь вопрос так уже и не стоит, верно?

Я на это лишь пожал плечами и с интересом посмотрел на неё, мол, давай, жги, и Кэлпи продолжила:

— Вообще тут целый комплекс причин, подогретый неким подспудным протестом нашего капитана против существующего положения вещей, но говорить об этом вслух считаю неэтичным. Хотите — спросите у него об этом сами, вот он, рядом с вами сидит, товарищ бортинженер.

— Ага, — Олега было не смутить, — так, значит. Ну ладно. Только вот чего-то вспоминается мне сейчас случай один, я тогда на передовой ошивался, в окопах, крысы нас тогда одолели, помню, прямо нашествие какое-то было, и ребята раздобыли где-то кошку, чтобы она с грызунами и боролась, значит. Но кошка нам бракованная попалась и крыс не видела в упор. Ну, на первый день её предупредили, по-доброму так предупредили, погладили даже, на второй день сделали строгое замечание, а вот на третий без лишних разговоров повели на расстрел. Потому что — а чего это она не выполняет свои служебные обязанности в военное время?

— Врёшь ведь, — уж на что я был привычен к этим байкам, и то обалдел, — за такое самое большее — пинка под хвост, какой ещё расстрел? И причём здесь Кэлпи? На себя примерить не хочешь?

— Не вру, — поклялся мне Олег, — еле я тогда добился для кошки амнистии, честно-честно. А насчёт Кэлпи не знаю, вспомнилось просто.

— Страсти какие, — сказала Кэлпи в притворном ужасе, но она восприняла эту байку правильно, она уже знала Олега и потому спокойно улыбалась, — бедные животные, надеюсь, всё у них было хорошо. Но, может, чем такое рассказывать и выслушивать, лучше выпьем чаю? Мотивация, побуждения — это довольно сложно, тем более что все сейчас всё даже если и не понимают, то догадываются, а проговаривать очевидное вслух — так всему должно быть время и место.

— А давай, — тут же согласился Олег, и вот нам принесли из кафешки поднос, двух минут не прошло, и вот мы спокойно выпили и съели всё, что на нём было, а там уже и дверь кухни отворилась, чтобы выпустить к нам Елену, Лёшу и двух безымянных девушек, надо бы наконец поинтересоваться, как их зовут, а то ведь уже невежливо просто, своих предполагаемых подельников надо знать хотя бы по именам.

— Чего так долго? — Олег встал и распределил их всех по комнате, он даже ещё один стул с кухни принёс, но теперь мы все стали напоминать настоящих заговорщиков, до того тесный кружок получился, прямо голова к голове, таинственного полумрака только не хватало.

— Сначала поговорили, а потом я помедитировала немножко, — Елена уселась рядом с ним на узеньком диване, — представила себе, знаешь, оба варианта, как будто они уже произошли. Спросила у себя самой, буду ли жалеть, и поняла, что да, буду, особенно если просто так сейчас домой отправлюсь. Так что последствия приму, оно того стоит.

— Насчёт последствий, — спросил я, — тут ведь тоже два варианта. Допустим, найдёшь ты что-то и они будут оправданы, это одно, это ладно, победителей не судят. А вот если нет? Если всё зря, если вхолостую? Что тогда?

— Да ничего, — посмотрела на меня Елена уверенным взглядом, — и это тоже приму. Тем более что вероятность неудачи есть, как без неё.

— Тогда, может, — намекнул я, — не стоит все мосты сжигать? Тогда, может, втихую всё сделаем, на мягких лапах?

— Как это? — удивилась она и я увидел, что ей этот вариант в голову не приходил, она рвалась на эту планету в открытую, она хотела всё сделать явно, как это здесь и принято было, она хотела сразу заявить все права.

— Так это, — передразнил я её, но совсем чуть-чуть, чтобы она не увидела, — тихо собрались, тихо вышли, тихо сели, нас и не увидит никто. Потом мы шмыг на орбиту, а ты там тихонечко поковыряешься и уже на месте решишь, как дальше быть, вот что я предлагаю. Если дело тухлое — обратно тебя доставим в лучшем виде, как будто и не было ничего.

— А-а, — сообразила Елена и тут же отказалась, — нет, не стоит. Хотя постойте, на первые несколько дней мне нужна полная свобода действий, так что да. На планету нужно прибыть тихо, а там уж я о себе заявлю, причём в любом случае заявлю. Так надо, понимаешь? Нельзя по-другому!

— Не понимаю, — признался я, — то ли блаженные вы тут все, то ли ещё что. Ну да ладно, хозяин — барин, тебе виднее. А вот мы в случае неудачи просто сдёрнули бы оттуда потихоньку, всего и делов.

— Нет, — снова отказалась Елена, — ты действительно не понимаешь, ну да ладно, не до этого сейчас. Сейчас нам надорешить кучу организационных проблем, начиная…

— Стоп! — решительно прервал я её, — это без меня, знать ничего не хочу. Моё дело вас взять, тихонечко переместить куда надо, на остальное меня просто не хватит, будем смотреть правде в глаза. А потому — пусть всё это веселье, всю подготовку, координирует Кэлпи, это моё единственное условие. Ну и ещё перед выходом подадите мне и Олегу подробный отчёт, посмотрю его, определюсь, а там и видно будет.

— Согласна, — кивнула Елена, — Кэлпи, ты как, возьмёшься?

— Это будет очень интересный опыт, — оживилась девушка, — конечно, тем более что есть прямой приказ капитана. И начнём мы вот с чего: нам нужно…

— Подожди, давай сначала я со всем здесь закончу, потом и начнёте, — перебил я уже и её и протянул руку Лёше, сидевшему напротив, — меня Александр зовут, Александр Артемьев, надо бы нам всё-таки познакомиться, а то как-то не по-людски получается, на дело же вместе пойдём.

— Очень приятно, — тут же ухватился он за мою ладонь, — Алексей, Алексей Пименов, аспирант, Елена Юрьевна мой научный руководитель.

— Понятно, — ответил я и повернулся к девушкам: — Вы?

А вот девушки оказались целыми кандидатами наук, тут они Лёшу обошли, и я незамедлительно переставил парня в своей личной табели о рангах чуть пониже, ибо учёная степень — это тебе не кот начхал, это серьёзно, и мгновенно в моих глазах эти две соратницы Зарубиной превратились из просто Оли и Иры, как они сами себя коротко назвали, в Ольгу и Ирину, в отличие от того же Лёши.

— Очень приятно, — сказал я и поднялся, — ладно, не будем балаган устраивать, жду доклада о готовности. И я сразу на корабль пойду, делать мне здесь нечего. Олег, ты со мной?

Но Олег, кто бы сомневался, отказался идти и остался в гуще событий, ну и хорошо, лишним он здесь уж точно не будет.

* * *

А потом, часов через пять, я сидел и просматривал поданный мне план операции, тихо офигевая про себя. В напечатанном виде план этот если и был бы меньше какого-нибудь отдельного тома Большой Советской Энциклопедии, то ненамного. Целиком погружаться в него я, конечно, не стал, пробежался по заголовкам и основным этапам, но мне и этого хватило, Кэлпи постаралась учесть в нём всё, да и Елена сотоварищи как будто на Северный полюс собрались.

Там была и мощная автоматическая строительная станция, что должна за сутки соорудить крупную подземную базу, а ещё мы повезём множество всякого научного оборудования для этой же базы, вон, грузится уже потихоньку, чтобы никто не видел.

Предусмотрена была и многоуровневая система обеззараживания, и промышленный узел, что мог соорудить многое необходимое уже на месте, и защищённая энергостанция, было бы не лишним узнать, откуда они взяли всё это, но меня сейчас больше интересовала связь, это было главным, потеря связи — потеря управления, это я помнил по прошлой жизни.

И Кэлпи меня не разочаровала, наоборот, я чуть не открыл рот, вникая в отчёт по уже проделанной работе. Первым делом она завербовала пять единиц искусственного интеллекта на этой Лунной станции, причём три из них, что попроще, были на мобильной платформе, один правоохранитель, второй работник склада, третий зачем-то тот самый сегодняшний официант в кафешке, а вот два стационарных — вот там всё было серьёзно.

Один из них отвечал за всю связь, а второй за наблюдение в этой звёздной системе вообще и за планетой в частности. Получилась такая устойчивая, способная много чего наворотить подпольная ячейка, любо-дорого поглядеть.

И насчёт завербовала, наверное, это будет неправильное слово, она сумела каким-то образом соорудить тут целую сеть с собою во главе, и не было у подчинённых узлов от неё секретов, и станут они выполнять все её директивы и сценарии как свои собственные, даже в её отсутствие.

И будут они держать связь в этой системе по защищённым каналам, на пределе минимальной мощности, и начнут отправлять шифрованные, разнесённые по невинным, рабочим документам, сообщения в большой мир, это на тот случай, если мы уйдём домой, а Елена останется.

— Мощно, — наконец признал я очевидное и закрыл отчёт, — молодец. Шансов на неудачу ноль, даже неинтересно.

— Так ведь и не вражеский аэродром штурмовать собираемся, — улыбнулась Кэлпи, — а интересное, я надеюсь, на планете найдём.

— Это точно, — согласился с ней я и обернулся, чтобы окинуть взглядом ходовую рубку, — ну что, все готовы?

В рубке лишних не было, только экипаж да Елена с девушками, Ольгой и Ириной, а вот Лёшу оставили на станции, создавать видимость ушедшей в добровольное изгнание и самоизоляцию начальницы. Будет, вместе с другими желающими, ухаживать за пустым домом в отдалённом секторе да отвечать на снисходительные проявления заботы от победившей стороны, справится, ничего сложного тут нет.

— Тогда стартуем, — все разрешения были у меня на руках, по документам это был ещё один испытательный полёт, без установленных ограничений по времени и маршруту, всё на усмотрение капитана, — Кэлпи, поехали!

Диафрагменные створки ворот посадочного шлюза начали медленно открываться, быстро взметнулась и тут же бессильно опала пыль за бортом вместе со стравливаемым в окололунное пространство воздухом, а ходовую рубку, через снова выращенный огромный иллюминатор, залил отражённый от стенок шахты свет местного Солнца. Яркий такой свет, пронзительно-белый, не приглушённый атмосферой и от этого чужеродный, но именно этот свет сразу настроил меня на рабочий лад, именно он показал, что шутки кончились и началась работа.

Для всех мы должны были пойти в сторону местного газового гиганта, там покувыркаться и через какое-то время прийти обратно, а по факту мы собирались, заслонившись планетой от наблюдательных систем на её спутнике, выпустить зонд, что будет изображать нас на первоначальном маршруте.

И, пока он будет это делать, Кэлпи сумеет провести себя к планете через окна и лакуны в секторах системы наблюдения, благо все они были ей известны. Подтирать же данные она отказалась сразу и категорически, мол, схитрить и прорваться — это одно, а вот подделка записей — это совершенно другое, на это она не подписывалась, не учите меня плохому, товарищ бортинженер.

Тут я был согласен с ней на все сто, некоторые границы пересекать не следует даже в сложных случаях, никогда не стоит себя вести со своими, как с врагами, вообще никогда.

— Красота какая, — отвлёк меня Олег, — Саня, гляди!

Кэлпи всё делала быстро, на предельных ускорениях, сам давал добро на такое, и вот уже перед нами во всей своей красе открылся «Оазис», та самая спорная планета.

Со стороны, если не принимать во внимание другие очертания материков и океанов, это была сестра-близнец нашей Земли и нашей «Надежды». Тот же преобладающий с высоты голубой и белый цвет, та же дымка атмосферы, те же облака. Единственно, пятна суши на поверхности планеты были позеленее, что ли, ну, или это я сам себя накрутил, оазис же, хоть и космический.

Кэлпи меж тем гнала как сумасшедшая, она закладывала заячьи петли на траектории, она ныряла из одной слепой зоны в другую, и расстояние между нами и нашей целью, одним из островов приполярного архипелага, уменьшалось с каждой минутой.

И ещё, остров этот, точнее, весь архипелаг, с нашу Японию размером, был выбран Еленой не просто так. Эти здоровенные куски суши не были новообразованиями вулканического происхождения, это были остатки древнего материка, со сложным геологическим строением, богатой историей и, наверное, героическим прошлым. В общем, это было как раз то, что ей и требовалось.

И близость к местному полярному кругу ей не мешала, на этой планете не было обилия льда на полюсах, там сейчас царила эпоха глобального потепления. Странно, конечно, не видеть снежных шапок с высокой орбиты, ну так ведь и у нас, на Земле, говорят, пять тысяч лет назад по острову Врангеля, что раскинулся у южного берега Северного Ледовитого Океана, мамонты бродили, и не холодно им было, на Колыме так уж точно бродили, сам читал в своё время про такие находки. А потом, из-за холодов, там не то что мамонтов, там даже змей не осталось. Или вот, из истории известно, что две тысячи лет назад в Англии виноград выращивали в промышленных масштабах, климат позволял, так что ничего странного.

И полезных ископаемых на островах хватало, для строительной станции, плюс мы ещё кое-что необходимое с собою везём, ровно половина трюма под это выделена, но и то пришлось забить контейнерами со стройматериалами свободные жилые помещения и коридоры в отсеках.

— Входим в атмосферу, — предупредила Кэлпи нас всех и начала аккуратный, медленный спуск по замысловатой траектории, не став маскироваться под залётный метеорит, тем более что все они в этой системе давно уже учтены и посчитаны, лишний точно привлечёт ненужное внимание.

Корабль осторожно, не создавая видимого следа, тихо падал прямо в скопление облаков над пустынным районом довольно глубокого здесь океана, но мне, в наступившей тишине и полной темноте безлунной ночи там, за бортом, казалось, что мы зависли в этом неживом молчании как муха в патоке, и лишь показания приборов доказывали, что мы летим, и летим довольно быстро.

Я вытер вспотевшие ладони и обернулся, но все были заняты делом, Кэлпи так особенно, Олег тоже, да и пассажиры к чему-то готовились, и я вновь напомнил самому себе капитана какого-нибудь древнего галеона, что рулит кораблём самим фактом своего присутствия на борту. Хотя тому капитану было полегче, у него была работа, ему нужно было постоянно всех держать в узде и под контролем, не выпуская из внимания экипаж ни на минуту, неослабно всех зверски ругать и приводить в чувство, регулярно пересчитывая отдельным индивидуумам зубы, чуть что командовать злобным голосом боцману: «В линьки мерзавца!», указывая пальцем на провинившегося и вообще держать руку на пульсе, а у меня был такой экипаж, что мог проконтролировать самого капитана, и стоять над душой у той же Кэлпи было бы просто смешно, да и обидеться она могла.

Всерьёз, не всерьёз, но могла, я это чувствовал и потому сидел смирно, делая вид, что всё идёт именно так, как я и решил, да смотрел в иллюминатор, стараясь одновременно не упускать из виду показания приборов.

Мы тихо пробили густую облачность, которая здесь, в этом времени, не могла ни от кого и ничего скрыть, возможности у наблюдательной техники не те, и так же тихо устремились к поверхности океана.

Сейчас, в темноте ночи, я уже не мог ничего видеть в иллюминаторе, но через интерфейс нейрокомпа знал, что там, за бортом, довольно свежий ветер гнал волну от двух до пяти метров высотой, с барашками, и ожидал, что мы пойдём над всей этой красотой на бреющем, прижимаясь к поверхности воды, а потому сильно удивился, услышав от Кэлпи:

— Внимание, — голос её был собран и деловит, но ничего больше в нём не было, всё как будто шло своим путём, — срочное погружение.

— А что, — не смог удержаться я от глупого вопроса, — мы и так можем?

Нет, я знал, что корабль мог спокойно посещать планеты с довольно агрессивной и плотной атмосферой, взять тот же Зевс, тамошние давление с температурой не шли ни в какое сравнение с этим океаном, ничего нам не сделается, нырни мы хоть до самого его дна, но одно дело знать теорию, и совсем другое видеть это на практике.

Океан был для меня привычной и грозной силой, его я бессознательно побаивался, в отличие от атмосфер чужих планет, там я почему-то не боялся ничего, вот и вырвался у меня этот глупый возглас.

— Конечно, — очень довольным тоном произнёс Олег, — а ты как думал? Мы, чтобы ты знал, ещё и не такое можем, учи уже наконец матчасть всерьёз, товарищ капитан-лейтенант!

— Да, — отозвалась и Кэлпи после бортинженера, — всё идёт по утверждённому вами плану. Сейчас мы нырнём примерно на три километра, до самого дна, и уже над ним тихонько пойдём в сторону архипелага, это минимизирует риски. Хотелось бы сразу туда, конечно, но сектора наблюдения у орбитальных спутников не дают. И ещё, а вы что, этот этап в плане пропустили?

— Да, — не стал врать я, — пропустил. План твой, если честно, очень хороший, но очень уж большой, а пропускная способность у меня маленькая, такие дела.

— Действительно, — внимательно посмотрела на меня Кэлпи, — маленькая. Но это если глазами смотреть, товарищ капитан, а план был предназначен для загрузки в ваш нейрокомп, вам бы сразу всё стало ясно. И теперь я понимаю, почему вы над ним просидели так долго, учту на будущее. Я-то думала, вы варианты просчитываете, а вы…

— Будь добра, — сконфуженно перебил я её, начиная распаковывать план, лучше уж поздно, чем никогда, — и все подобные моменты впредь контролируй, я не обижусь. Не привык я ещё, понимаешь.

— Есть, — коротко кивнула Кэлпи, пожалев моё самолюбие и не став развивать тему, — договорились.

И вот я загрузил этот долбаный план через нейрокомп в собственную память, и вот мне в нём многое стало понятно, и вот я уже кое-что в нём бы изменил, но что уж теперь, теперь уже поздно, теперь я мог только сидеть и любоваться видами в иллюминатор, чем я, вздохнув, и занялся.

Конечно, здесь, на трёх километрах под поверхностью воды, было темно хоть глаза коли, но я не стал придуриваться и пялиться в непроглядную тьму за бортом просто глазами, я включил режим максимальной дополненной реальности, оставив, правда, только пассивный режим наблюдения, без эхолотов, радаров, локаторов и прожекторов, но мне хватило и этого.

Нейрокомп смог усилить и расцветить картинку настолько, что я невольно зажмурился на мгновение, мне показалось вдруг что там, на этой трёхкилометровой глубине, в этом царстве вечной ночи, внезапно вспыхнул ясный день.

И в этом ясном свете я увидел, что мы сейчас очень бодро шли метрах в пятидесяти над пустынным морским дном, на хорошей такой скорости, а вода была настолько прозрачной, что позволяла смотреть далеко вперёд.

Вот я заметил тушу какого-то дохлого океанского исполина справа по борту, что-то вроде нашего кита, наверное, потом колонию каких-то огромных страхолюдных вроде бы кустов, потом ещё что-то было, потом ещё, на такой скорости не разглядишь толком, да и нейрокомп засбоил, тут он мне был не помощник.

Но мне было всё равно, тем более что опознавать я тут ничего не собирался, я хотел просто посмотреть, и это было до того интересно, что я невольно ощутил себя на борту подводной лодки «Пионер», из романа «Тайна двух океанов», я ведь этой книгой зачитывался до войны, втихомолку мечтая попасть во что-нибудь подобное.

Но время шло, а я всё смотрел и смотрел, и вроде бы один раз, когда мы переваливали пологий подводный хребет, увидел что-то похожее на развалины древнего города, во всяком случае, остатки здоровенного здания с колоннами там точно были, и улицы были, не делает природа ничего такого ровного сама по себе. А потом, когда мы поднялись повыше, там уже начались и заросли водорослей, и косяки рыб, и что-то вроде рифов, там уже пошло настоящее буйство красок и буйство жизни, и вот там я залип окончательно.

Так что те три часа, что Кэлпи пробиралась к цели над дном морским, пролетели для меня незаметно, и я даже вздохнул чуть огорчённо, когда понял, что всё, приплыли, пора готовиться к высадке.

Целью нашей была полузатопленная подводная пещера, которую Кэлпи нашла, обыскивая главный остров архипелага с орбиты на предмет чего-то именно такого, укромного и не бросающегося в глаза.

Вход туда располагался под водой, а сама пещера большей своей частью находилась над уровнем моря, что избавляло нас от множества хлопот. По плану, именно этой пещере и предстояло превратиться в сердце нашей базы, а что, дёшево и сердито.

И вот Кэлпи принялась споро резать и мельчить скальные блоки, расширяя проход, и вот уже мы оказались внутри, и вот уже она вытеснила всю воду наружу и запечатала вход, и принялась за огневые работы, выжигая всё, что осталось, остекловывая скальную породу на пять метров вглубь, для гарантии, чтобы не сохранилась и не смогла проникнуть к нам никакая чужая органика. Шлаки и продукты горения она попутно преобразовывала в стройматериалы, умудряясь одновременно что-то из них городить там, в пещере, с помощью строительных и ремонтных дроидов корабля сооружая какое-то подобие причала и портовой площади, в общем, объём работ, рассчитанный на полноценную пятилетку, она выдала за полчаса, я только рот открыл, да и Олег тоже.

На этом этапе к строительству подключились и Елена с помощницами, началась разгрузка, они пустили в работу автоматическую строительную станцию, соорудили мощную шлюзовую камеру на месте выхода из пещеры, настоящую, с обеззараживанием и прочим, Кэлпи в это время сумела охладить ставшие ровными, как в ангаре, стены пещеры, покрыла их каким-то защитным составом, сменила несколько раз воздух, добиваясь идеального его состава, в общем, работа кипела, а я смотрел.

— Как тебе? — прервал молчание Олег.

— Мощно, — признался я, — впечатляет. Даже не верится. Но здорово получилось, слушай!

— Здорово, — согласился он, — прямо тайная база кригсмарине, а не научная станция, стойло для этих, как их… унтерзеебут, во! Такое разбомбить даже и не мечтай!

— База выдержит близкий термоядерный взрыв без вреда для себя, — подтвердила Кэлпи, повернувшись к нам, — это стандартные требования. Ну что, идём прощаться?

— Как прощаться? — опешил Олег, бросив взгляд на показания времени, — три часа же прошло! Всего!

— До полного развёртывания базы осталось восемнадцать часов, — кивнула ему Кэлпи, — но уже это в основном будет финишная отделка и тонкие настройки. Запуск промышленного центра, энергостанции, интерьер, очистка и уборка. Наша задача выполнена, можно уходить.

— Протестую! — таким решительным я Олега давно не видел, — не пойдёт! Саня, нам что, горит где-то там, что ли? Да и как же мы пойдём, когда ещё не всё доделано, а? Вдруг что?

— По плану, — начала было Кэлпи, но я её перебил, тем более что ясно видел, что ей самой не очень-то хочется отсюда уходить:

— Своей властью вношу в план изменения, — сказал я командирским голосом, и Олег облегчённо выдохнул, — уйдём отсюда завтра, после полного ввода научной базы в строй. Во избежание.

— А нечего избегать, — немного недовольным тоном ответила Кэлпи, ей было неприятно, что для этой задержки мы не нашли повода лучше, чем усомниться в её работе. — Другие аргументы есть?

— Есть, — ответил я, — неужели тебе самой неинтересно посмотреть, что там?

— Очень интересно, — с загоревшимися глазами ответила Кэлпи, — но я ведь старалась сделать всё целесообразным до предела, поэтому так. И я намекала вам, товарищ бортинженер, несколько раз на этот момент намекала, но вы меня не услышали, вы были заняты не тем! И вы, капитан, вы же приняли этот план!

— Олегу выговор, — подумав, ответил я, — за невнимание к мелочам. Тебе, Кэлпи, тоже — за излишнюю стеснительность и нехватку настойчивости. Ну и мне, конечно же, в порядке самокритики — за халатность и недостаточное освоение собственных возможностей. На этом всё, товарищи экипаж, идём обедать, а там посмотрим.

Глава 23

Так уж получилось, что снова собраться всем вместе, за обеденным столом кают-компании, на устроенную Олегом отвальную, нам довелось только через сутки, всё же Кэлпи была излишне оптимистична, когда говорила о восемнадцати часах до полной готовности.

Всё это время я занимался своими делам, не мешая экипажу и пассажирам ударно трудиться, хотя, конечно, следил за их работой пристально, разве что только с расспросами не лез, ведь интересно было до жути.

Но никаких непредвиденных трудностей не возникло, не в этом дело, просто сначала Елена отвлеклась на первые полученные с планеты данные, потом туда же Кэлпи переключилась, потом остальные заинтересовались, включая почему-то Олега, вот строительство и затормозилось.

И тогда мне пришлось в первый и единственный раз власть применить, своей волей разрешив отвлекаться только Елене и Кэлпи, но вот эти самые остальные, пожалуйста, сначала доделайте то, что должны, а потом уже делайте то, что хотите. И да, пока вы находитесь на моём корабле, извольте выполнять мои приказания, вам же лучше будет. Детские бунты, сказал я им, улыбаясь одними губами, вроде бы в шутку, а вроде и всерьёз, буду давить так же, как и взрослые, то есть по-пролетарски, с предельной решительностью, и им этих моих слов, слава богу, хватило.

Тем более что база была практически готова, как возмущённо заявил мне бортинженер, но я тоже не вчера родился и знал, что если упустить, то это самое «практически» может затянуться до бесконечности. Мне на этой базе, конечно, не жить, а потому чёрт бы с ней, со степенью готовности, но вот время, время поджимало.

Я всё ещё рассчитывал в случае неудачи выдернуть отсюда Елену с помощницами тихо, без шума и пыли, а потому не хотел затягивать, не хотел ломать за собой все мосты и сжигать корабли, просто на всякий случай.

Вот и пришлось мне побыть образцом дисциплинированности для всех остальных, я и спортом позаниматься успел, и самообразованием, и проспал строго от и до все отведённые мне для этого часы, хотя кое-кто из экипажа вообще не ложился, ну да Олегу это было привычно, он мог и по трое суток во время авралов не спать, хотя, конечно, дурное это умение и ничего хорошего для собственного организма в нём нет.

И потому на прощальный завтрак в кают-компанию я вышел при полном параде, свежий, чистый и выбритый, а капитанский мундир сидел на мне, как влитой, и это, конечно, заметили все.

— Здесь ты главный, — сказал я расхристанному Олегу, который смутился единственный из всех, остальные-то посмотрели на меня разве что с небольшим удивлением, — давай не будем.

— Давай, — легко согласился он, а потом вдруг улыбнулся и, выставив палец вверх, процитировал кого-то: — но это послужило ему хорошим уроком!

Я на это не стал пожимать плечами или хоть как-то реагировать ещё, сам же предложил не обращать внимания, и уселся рядом с Еленой, что заняла моё место по левую от Олега руку. Кэлпи обосновалась рядом со мной, а вот девушки, помощницы Елены, присели напротив нас.

Олег дождался всеобщей тишины, встал с места и, одёрнув на себе одежду и чуть пригладив волосы пятернёй, начал толкать речь, не хуже, чем я недавно. Он нашёл хорошие слова, но я слушал его вполуха, потому что против воли начал разглядывать девушек, делая вид, что очень интересуюсь тем, что же такого праздничного сегодня наш бортинженер на стол выложил.

Знакомы мы с Ольгой и Ириной были уже больше суток земного времени, но нормального, человеческого контакта между мной и ними ещё не возникло. То я был занят, то они, теперь вот пришла пора прощаться неизвестно насколько, очень, как говорится, жаль.

Конечно, по внешнему виду оценивать людей не очень правильно, но Ирина, например, была жгучей брюнеткой, что называется — чёрный взгляд из-под чёрных бровей, хотя глаза-то у неё как раз были светлые, ближе к синеве, нечастое сочетание. Я лично к местной красоте уже попривык, да и Дима объяснял что-то там такое про возможности современной медицины, но вот ребята в полку, наверное, попрятались бы от смущения по щелям на аэродроме, появись она там, кроме разве что Олега, комэсков и самого комполка.

Её густые и чёрные, чуть вьющиеся и свободно падающие почти до лопаток волосы смотрелись до того естественно, что не каждый дамский парикмахер сумел бы этого добиться. Причёска это была, тщательная и продуманная, но привычная и давно проработанная. Наверное, так, я не специалист, но выглядело здорово.

Слева волосы у неё как-то сами собой убрались назад, открывая ухо, а вот справа свободно падали до самого плеча, чуть закрывая лицо. И она могла, например, в разговоре немного отвернуться от собеседника и наклонить голову, спрятав глаза за своими густыми локонами, вроде раздумывая над чужими словами, а потом, в нужный момент, вдруг выпрямиться, откинув волосы, и уставиться на своего визави уверенно-насмешливым взглядом, что-то вроде выстрела в упор получалось, ей-богу.

Вообще уверенная она была в себе, деятельная и насмешливая, даже чуть зло-насмешливая, быстрая и нетерпимая к промедлению, к чужой нерешительности, к чужой глупости, а тонкие, точёные черты лица её очень внятно транслировали эту установку во внешний мир, не оставляя ни шанса на ошибку.

Да и одета она была не так, как Ольга, та-то была попроще, на той было что-то походное, а вот на Ирине её лёгкая, приталенная курточка из тонкой чёрной кожи сидела как влитая, да и украшениями она не пренебрегала, цепочка была, вроде бы серебряная, серьги в ушах с красными камушками, что очень ей шли, в общем, на кривой козе подъехать не получится, это точно.

Ольга же, та была не попроще, нет, это я неправильно выразился, она была поспокойнее, что ли, и казалась своей, обычной русской красавицей, в отличии от Ирины, та-то больше на гишпанку смахивала.

И ещё у Ольги было ясное, открытое лицо, светлые волосы были уложены в очень ей шедшую простую причёску без всяких фокусов, но вот уверенности и ума в глазах у неё было не меньше, чем у Ирины.

В общем, непростые у Елены были помощницы, да к тому же ещё и кандидаты наук, и я вспомнил, как робел перед ними Лёша, единственный мужик в их компании, и как до обидного снисходительно они к нему относились.

И в памяти моей само собой всплыло воспоминание о детстве, о жизни в деревне, когда жили-были у нас на дворе две собаки. Одну звали Дина, и была она здоровенная, гладкая и злобная сука, и сидела она на цепи, охраняя дом. А второй был мелкий, невзрачный и вертлявый чёрный бес по кличке Тоша, в половину валенка размером, и был он у нас кем-то вроде дверного звонка.

И вся Тошина беда-печаль заключались в том, что Дина его за мужика не считала в принципе и не подпускала к себе вообще и никогда, даже во время течки.

В это время она обычно беспокойно ворочалась на цепи, иногда подвывая в томлении, рядом неотступно вертелся и поскуливал Тоша, но ни единого шанса у него не было, хотя, казалось бы, конкурентов нет, баба привязана, чего тебе ещё, вперёд и с песней, как говорится.

Но Дина, падавшая на брюхо при виде соседских здоровенных кобелей за забором и на всё для них согласная, в такие моменты ненавидела это мелкое недоразумение всеми фибрами души и иногда, когда он ей особенно надоедал, вдруг подминала его под себя и начинала рвать без всякой жалости, вымещая на нём все свои обиды и горести.

И тогда из дома, под детские крики: «Папа, беги скорей, Дина опять Тошу кушает!», выскакивал батя и с матюгами спасал незадачливого кавалера. К чести Тоши надо сказать, что никаких выводов для себя он никогда из этого не делал, и весь этот цирк каждые полгода повторялся по новой.

Конечно, сравнивать Дину с Ольгой и Ириной было нельзя, это вообще не то, но вот Лёша, Лёша, блин, тот иногда на Тошу смахивал. И ладно бы Лёша, чёрт с ним, не моё дело, мне бы самому не оплошать, вот чего опасаюсь.

Ведь не удержатся, попробуют на зуб, чисто из любопытства попробуют, чтобы вроде бы просто понять, кто я такой и что из себя представляю и слава богу, что нет у них на это времени, да и спрятан я от них за своим мундиром и должностью, да ещё, в большей степени, странно-почтительным отношением ко мне Елены, их прямой начальницы, которое они, кстати, ясно видели, но не понимали, а потому не разделяли.

Но мне оно, кстати говоря, было и не надо, их внимание, ничего я от этих помощниц не хотел, кроме простого, нормального человеческого общения, в сердце моём до сих пор прочно сидела Марина, и я почему-то был этому очень рад.

Форсировать события, напоминать себе, что нас разделяет бездна времени, я тоже не хотел, может быть, потом, может быть, в будущем, а сейчас нет, сейчас мне так, с Мариной в сердце, было много легче.

— До дна! — перебил мои мысли Олег, все встали, и я на автомате действительно выдул свой стакан остывшего чая до самого дна.

— Ты со всех сторон молодец, — не стесняясь никого, чмокнула бортинженера в щёку Елена, — вообще вы все молодцы. Вы сделали для нас столько, что я даже мечтать не могла, пусть оно всё у вас как-то по-хулигански выходит. Но, Олег, если мы с этим прощальным завтраком в двадцать минут уложимся — ты не сильно обидишься?

— Нет, — улыбнулся он ей, — и вообще, отвальная, чтобы ты знала, это от слова отвали, так что всё правильно.

— А вы как к этому отнесётесь, капитан? — спросила Елена, повернувшись ко мне.

— Нормально отнесусь, — ответил я, — с понятием. Да и вообще, за двадцать минут можно налопаться так, что мама сказать не сумеешь. Ну, это если время зря не терять. Так что, экипажу и пассажирам к приёму пищи приступить!

— Интересно у вас, — засмеялась Ирина, — приятного аппетита желают. Зато стол выше всяких похвал, это да, нигде такого не видела. Вот накроется вся эта наша затея медным тазом, разгонят нас кого куда, будем к вам в экипаж проситься. Возьмёте? Мы ведь с Олей много чего умеем!

— Посмотрим, — пожал плечами я, — Елену Юрьевну точно возьмём, только она не пойдёт. И насчёт медного таза — что, есть вероятность? А чего тогда бегали, как ужаленные? Да и Кэлпи же вон, до сих пор вроде бы и здесь, с нами сидит, а вроде и обсчитывает что-то, причём на пределе. Я-то думал, пошло дело.

— Вероятность есть всегда, — повернулась ко мне Елена, — но, кажется, не в этот раз. Сейчас мне даже страшно от того, что все мои мечты и предположения, похоже, сбываются. Но мало данных, Саша, пока очень мало данных, мы ведь взяли только пробы воды и грунта в этой пещере, и они уже складываются одно к одному, но нужно больше, много больше, нам нужно туда, наверх, нужно прошерстить сначала весь этот остров, потом остальной архипелаг, потом все остальные острова и континенты, все океаны, всю планету, понимаешь? А мы за эти сутки даже носа наружу не высунули, я пока даже и представить не могу, что там нас ждёт!

— Ух ты! — меня аж пробрало от её слов и тона, — здорово! Не зря всё, значит.

— Да, — заулыбалась она, — уже совершенно точно можно сказать, что не зря. Работы будет — море!

— Ну, дай-то бог, — кивнул я, — мы ведь только за. Ради этого вас сюда и волокли.

— А вы сами, кстати, — вдруг сказала мне Ольга, — разве не хотите выйти на поверхность? Всё же новая планета…

— А что, можно? — тут же оживился Олег.

— А чего же нельзя? — удивлённо посмотрела на него Елена.

— Ну… — замялся он, — я почему-то думал, что нельзя. Карантин там, обеззараживание, опять же, дезинфекция. Надышим туда всякого, в атмосферу-то. Или в полной защите пойдём?

— Да хоть бы и в полной, — пожал плечами я, — не в этом же дело, а сам факт! Хотя жаль, конечно, что не попробуем местного воздуха на вкус, интересно было бы.

— Во-первых, — вздохнула Елена, — в полной не надо, ваши мундиры вполне себе подойдут. Во-вторых, попробуете, эти костюмы прекрасно фильтруют воздух что на вдох, что на выдох, да и остальные ощущение будут на высоте. Защитные перчатки, например, в таких условиях практически не ощущаются на руках, так что будет вам и утренняя свежесть, и чужие запахи, и всё остальное тоже.

— Что-то я совсем запуталась, — Ирина вдруг перестала есть, откинулась на спинку стула и взяла насмешливо-подозрительный тон, — как это понимать? Капитан с бортинженером не знают защитных свойств собственных костюмов? Протоколов посещения биологически активных планет? Да и потом — вы, Олег, вчера, во время обсуждения, временами такую чушь несли, я тогда думала, что вы шутите, а сейчас вижу, что это было всерьёз, и это меня пугает. Что происходит?

— Так! — и Елена резко включила начальницу, — хвалю за наблюдательность, но бери пример с Ольги, она тоже всё видит, но молчит, по сети мне написывает. И я потом вам что-нибудь объясню, а пока примите на веру — то, как они себя ведут, это нормально, так и должно быть.

— Только не увлекайся с объяснениями, — попросил я её, подмигнув Ирине, — пожалуйста. Допуск к секретам нужно заработать. Лучше придумай что-нибудь, ладно?

— Почему бы и нет? — улыбнулась она, — посмотрим, на что у меня фантазии хватит. Да и не думаю я, что это их будет волновать уже минут через пятнадцать, а потом нам всем не до этого станет точно. Ладно, спасибо вам за обед, спасибо вам за всё, спасибо, спасибо, спасибо, но пора уже выдвигаться, там, наверху, утро наступает, очень хочется его встретить.

— Если очень хочется, то встретим, — согласился я. — Кэлпи, ты с нами?

— Конечно, — удивлённо посмотрела на меня она, — как я могу такое упустить?

— Тогда, — я посмотрел на стол кают-компании и увидел, что все, в принципе, уже наелись, а потом, скрывая улыбку, скомандовал, чтобы не разочаровывать Ирину:

— Приём пищи закончить! Экипажу и пассажирам приготовиться к сходу на берег!

* * *

Потом я быстро, в своей каюте, чтобы не глазел никто, посмотрел свойства своего костюма применительно к протоколам посещения биологически активных планет земного типа и немного обалдел. Оказалось, что да, костюм рассчитан и на это, а скафандры полной защиты, они ведь даже не для открытого космоса нужны, их используют в других, более жёстких условиях, в них работают там, где есть запредельные температуры с давлением и радиацией. По лунам Зевса погулять, к примеру, в ледяных или огненных мирах высадиться, на «Оазисе» же такие меры предосторожности были прямо лишними.

А вот мой капитанский мундир вполне себе обеспечивал мне необходимую защиту в полевой обстановке, да такую, что лучше и не придумаешь, вот только я об этом забыл. Точнее, не забыл, я об этом знал, но как-то не воспринимал, в теории же всё, а так одежда да одежда, пусть и форменная.

С помощью Кэлпи я выставил необходимые параметры и с интересом увидел, как мгновенно выросшие из манжет перчатки тут же, в соответствии с внешними условиями, превратились в тонкую плёнку и туго обтянули мои кисти.

Я покрутил руками, посжимал пальцы и понял, что не чувствую никакого стеснения и забуду об этих перчатках сразу же, как только отвлекусь, а между тем их было не проткнуть шилом и не пробить даже пулей.

Плёнка эта мгновенно затвердевала под внешним воздействием и, в зависимости от его силы, передавала импульс на весь костюм, стремясь при возможности скинуть его извне через точки контакта с поверхностью, в основном через подошвы форменных ботинок. Так что если в сложной ситуации держаться за что-нибудь, то будет совсем хорошо, иначе может и опрокинуть.

Постановив себе постоянно за что-нибудь держаться и пошире расставлять ноги я, затаив дыхание, включил защиту головы. Из воротника тут же вырос охранный пузырь на максимуме своих защитных возможностей и тоже превратился в едва заметную плёнку, плотно обтянув мне мою бестолковку и шею.

В зеркале, кстати, ничего такого видно не было, если не знать, то и не заметишь, волосы лежали естественно, вот только глаза немного блестели, да рот было лучше всё-таки не открывать.

Я осторожно попробовал вдохнуть и выдохнуть, у меня получилось, вот только исчезли все запахи, этот фильтр не пропускал ничего, кроме кислорода, азота, водяного пара и прочих мелких молекул, причём как туда, так и обратно.

В общем, сейчас я был защищён с головы до ног и мог принять участие в небольшой войнушке с применением химического оружия без вреда для себя, со стороны же этого не было видно, человек да человек, в странном костюме только.

Так что, не став убирать защиту, привыкнуть к ней всё же было нужно, чувствовалось небольшое стеснение, я вышел из каюты и уже через десяток секунд корабельный лифт доставил меня на первый этаж, где у выхода стояла и спокойно дожидалась своего капитана Кэлпи, все остальные-то были уже на станции.

— Разгрузка произведена полностью, личных вещей пассажиров в помещениях нет, все системы работают штатно, — обрадовала она меня, — можно переводить корабль в спящий режим. Разрешите?

— Действуй, — кивнул я, — тебе помочь?

— Чем? — легко пожала плечами она, — ну, разве что только из корабля выйдете. Ну и подождёте минутку.

Я кивнул в знак согласия и вышел наружу, пока Кэлпи работала, можно было осмотреться.

А посмотреть тут было на что, сейчас я стоял в натуральном космопорте, хоть и небольшом по размерам, тут вполне могла поместиться ещё пара-тройка таких посудин, как наша. Единственно, прямого выхода на поверхность планеты не имелось, из соображений безопасности нужно было нырять в водный шлюз, потом красться под водой до какого-нибудь пустынного места в океане, ну а уже оттуда и стартовать в космос.

— Готово, — раздался над ухом голос Кэлпи, — можно идти.

И мы, обогнув по пути спасательную капсулу, что могла в случае необходимости вытащить на орбиту несколько человек, вышли на территорию самой станции.

Всё-таки нынешняя строительная техника — страшная вещь, у меня в голове не укладывалось, как можно отгрохать такое примерно за сутки и под ключ. И ещё, это не было сырым, тёмным шахтным лабиринтом со множеством тоннелей, переходов, лестниц и комнаток, как я этого подспудно ожидал, нет, станция эта напоминала огромный ангар с потолком, поднятым далеко вверх, был тут и свежий воздух, был и простор.

В стенах ангара находились двери во множество помещений, туда же смотрели множество больших окон этих самых помещений, и через эти окна было видно, что вот там, например, чей-то кабинет, там столовая, там ещё что-то, а вот центр ангара был занят тем, что создавало уют.

Был там какой-то лесной пейзаж с деревьями и ручейком, были какие-то беседки и тропинки, был небольшой пляж, были места для отдыха, симпатично было, в общем, а ещё тут сверху светило самое настоящее солнышко, ну, почти настоящее.

— Здорово, — сказал я, оглядываясь, — даже как будто ветерок чувствуется.

— Именно он и чувствуется, — уверила меня Кэлпи, — вы не ошиблись, капитан. Деревьям необходим ветер, без него они не достигают природной крепости и начинают терять ветви.

— Ну, где вы там ходите? — заметил нас Олег, он уже приплясывал от нетерпения, — исторический же момент! Саня, то есть товарищ капитан, тебя же все ждём!

Наш бортинженер, Елена, Ирина и Ольга стояли тесной командой у входа в шлюзовую камеру, ведущую на поверхность, но, если Олег выглядел как человек, предвкушающий что-то новое и интересное, то эта троица вид имела довольно странный и загадочный.

— А разве нам можно туда вот так, — и я остановился перед ними, — наобум? Ну, надо же хотя бы примерно узнать, что там. Разведку, что ли, произвести. Вдруг там это, — мне пришлось немного напрячься, чтобы придумать непредвиденную ситуацию, — извержение вулкана?

— Разведка давно уже произведена, — с непонятным видом сказала мне Елена, — результаты получены, можно выходить. Извержения там нет. Всё согласно протоколу.

— А что есть? — не отставал я.

— Что-то есть, — помедлила она, — но знаешь, Саша, лучше тебе на это так глянуть, без предварительных результатов. Показать-то можно, но начнутся вопросы, а ответов на них я не знаю.

— Вот как? — удивился я, — ну ладно, можно и так глянуть. Но там хоть безопасно? Местных жителей, хищных зверей нет? Ядовитых змей, насекомых, ещё какой-нибудь гадости?

— В месте выхода, — и она ткнула куда-то вверх пальцем, — стоит агрегат, отпугивающий всё живое, умеющее передвигаться, кроме нас с вами. Причём настолько сильно, что даже деревья хотели бы убежать, если бы могли. Действует в радиусе ста метров, для джунглей этого более чем достаточно, ты уж мне поверь. Ну и про костюм свой не забывай.

— Верю, — кивнул я, — сто метров — это нормально, это и для тайги много. Тогда хорошо, тогда я спокоен. Олег, ты-то хоть в курсе, или я тут один такой, ничего не знаю?

— Двое нас, — утешил он меня, — поэтому и спешу. Интересно же!

— Любопытно получается, — вдруг удивилась чему-то Ольга, — вы, капитан, насторожены, а вот товарищ бортинженер ничего, кроме радостного предвкушения, не испытывает.

— Именно, Оля! — улыбнулся ей Олег, — ну что там может быть? И вот хоть какое загадочное личико ты себе не строй, я им не проникнусь, так и знай. Ну что там, чёрт с рогами, летающие коровы, или этот, как его, шестиногий пятих… хвост? Гигантский? В процессе поиска? Нет?

— Там то, что можно назвать, — и Ольга кинула быстрый взгляд на Елену, за разрешением чуть приоткрыть тайну, и та разрешила, — памятником местной старины.

— Ой, всё! — и Олег, взяв Ольгу за плечи, развернул её лицом к выходу, — вот что ты мне мозги канифолишь, а? Какой-то памятник, какая-то хрень — она же там тыщу лет без нас стояла и ещё постоит, правильно?

— Ну, да, — смущённая его напором, призналась Ольга.

— И это же не памятник товарищу Троцкому, нет? — Олег уже подталкивал её вперёд. — В десять человеческих ростов, с веслом наперевес? Вот его я бы испугался, между прочим. Вот тогда я бы и сам на корабле остался, и вас бы не пустил.

— Нет, конечно, — невольно хихикнула та, — странный у вас объект для боязни, но нет, не ему.

— Ну тогда идём, идём, идём! Лена, открывай давай!

И мы пошли. Сначала в двери, потом грузовой лифт поднял нас на небольшую площадку, где вся группа, включая Кэлпи, была подвергнута мощному обеззараживанию, а потом одна из стен, что оказалась воротами, уехала вниз, и мы вышли наружу.

Первые впечатления были… удивительными они были, вот что. Осознание того, что это чужая планета, совсем чужая, вдруг навалилось на меня, и даже то, что пока всё было знакомо и ожидаемо, не помогало.

Нет, это просто джунгли, да, они зелёные, говорил я себе, успокойся, Саня. Ну не знаешь ты тут ни одного дерева, так ведь и в Бразилии какой-нибудь ты тоже ни одного растения не опознал бы, и это мне помогло.

Я заставил себя оглядеться по сторонам и заметил, что стоим мы у выходного шлюза, что прикидывался огромным валуном, в небольшой низинке, и что нас густо-густо окружает буйная зелень, и что едва восходящее солнышко жарит чуть жарче, чем надо, и что само солнышко вроде бы чуть больше, ну или это я просто сам себя накрутил и мне так кажется.

Свежести воздуха я не ощутил, фильтр не позволил, прохлады или жары тоже, костюм не дал, но вот то, что живности никакой в округе не было, это я заметил и даже этому порадовался.

А ещё тут над головами была натянута защитно-маскировочная сеть, а ещё тут уже были пробиты и даже прочищены среди усмирённой растительности тропинки, на одну из которых ступила Елена.

— Нам туда? — спросил я у неё, и она утвердительно кивнула.

— Так идём, — тут же оживился Олег, — посмотрим, что там у вас. Глаза опустить, нет? Ну, чтобы сюрприз был?

— Как хотите, — пожала плечами Елена, — хотя лучше пока смотреть под ноги, мало ли, тут ещё не всё благоустроено, как видите.

Мы подчинились, и она повела нас всех куда-то чуть вверх. Бросив быстрый взгляд по сторонам и вспомнив карту местности, на неё-то я смотрел, ума хватило, я сообразил, что вот мы на небольшом, но довольно холмистом острове, по факту это была просто небольшая, разлапистая гора, торчащаяиз океана, и вот мы идём на один из её склонов, откуда через пролив будет виден ещё один, но уже не такой холмистый остров.

Там даже бухта была, на том острове, точно была, и место там широкое, и если именно там что-то есть, то мы это прекрасно разглядим, если только деревья мешать не будут.

Но в том месте, где остановилась и повернулась лицом к морю Елена, деревья не мешали обзору, потому что и разошлись они чуть в стороны, и ещё прямо сейчас строительные дроиды аккуратно, по веточке и по листику, заканчивали выщипывать в густой листве смотровое окно.

Елена с помощницами и Кэлпи затормозились, пропуская нас к этому окну, они-то уже всё видели и знали, так что мы обогнули их и прошли вперёд, застыв на месте.

— Да чтоб вас всех… — наконец произнёс Олег, — станция дальней космической связи, нет? Я такое вроде видел на картинках, Земля, вторая половина двадцатого века.

— Очень похоже, — согласился я, припоминая учебные материалы по истории, — очень.

И вправду, то, что мы увидели, было чем-то знакомым. Во-первых, сам остров был низким и ровным, но не от природы, нет, это кто-то давным-давно выровнял его, снеся холмы и заполнив ими низины, это без вариантов, само собой оно бы так у природы не получилось. Во-вторых, не узнать широкую и мощную, пусть и заросшую, пусть и изломанную от этого трещинами взлётную полосу было просто невозможно.

Здоровая была полоса, очень длинная, рассчитанная на что-то космическое, не иначе, потому что простых самолётов, которым бы она понадобилась, я представить себе не мог.

Тот же гигант АНТ-20, что «Максим Горький», тут мог бы сесть по три штуки в ряд, да и до конца полосы ему бы пришлось катиться полчаса, не меньше.

А ещё слева от полосы, из густых джунглей, выставив прямо в зенит штанги приёмников, торчали три огромные параболические антенны на здоровенных же зданиях-постаментах.

Больше сотни метров, прикинул я мысленно диаметр тарелок, это однозначно дальний космос, это уже радиотелескоп почти!

А справа от полосы, на небольшой возвышенности, на бетонном, ровном основании, пусть и поеденном трещинами, красовался какой-то огромный космический лапоть, он же челнок, с короткими крыльями и высоким хвостом, для которого эта полоса, наверное, была и предназначена.

А ещё, когда я начал присматриваться и нейрокомп послушно приблизил мне картинку, у него это не хуже бинокля получилось, то стало видно, что там всё кипит жизнью.

Антенны эти, сам лапоть, да и много чего ещё были заботливо почищены от вездесущих наростов лиан и украшены гирляндами живых цветов, а ещё там были какие-то заборчики, какие-то хижины, даже и в параболах антенн они были, эти хижины, и оттуда свисали до самой земли верёвочные лестницы, и сторожки какие-то были, и сети висели, и подвесные мосты, а еще много где, изображая собой посадочные огни, горели чадным огнём небольшие костры.

И люди там какие-то суетились, они готовились к чему-то, на таком расстоянии даже с помощью бинокля деталей было не видно, но похожи они на нас были как две капли воды, это уж точно.

— Вот ведь папуасы, — выдохнул рядом со мной Олег, — ты их заметил, Саня? Хотя чёрт с ними, а вот на корабль этот я бы глянул, очень интересно может быть.

— Да я бы тоже, — признался я, а потом посмотрел на Елену, кивком указав в ту сторону, — это вот их требовалось оберегать и оставить в покое? Да они ведь сейчас кого-то сожрут!

— Не сожрут, — уверила меня она, подходя ближе, — не та культура, это мы уже знаем. Но в любом случае вмешиваться не имеем права, напоминаю.

Я пожал плечами, а между тем на соседнем острове аборигены действительно к чему-то готовились. Они начали бегать намного шустрее, чем до этого, потом, через какое-то подобие почётного караула в бухте этого острова стали высаживаться ещё люди с незамеченной мной до этого лодочки, причём лодочка такая была, ладная и изящная, что-то вроде яхты, не всё, видать, было ими утеряно.

То ли праздник там какой-то затевался, то ли мы очень удачно вышли на него посмотреть, то ли ещё что, но понятно было, происходит там что-то из ряда вон выходящее.

— А представь, Кэлпи, — повернулся Олег к застывшей за нашими спинами девушке, — вот ты сейчас раз, и к ним на посадку заходишь! А потом, когда они вдоволь лбами об плиты настукаются, являешь себя народу! Выходишь к ним, значит, с подсветкой и спецэффектами, вся такая милостивая и в зелёном! В длинном платье своём, как королева, те-то, смотри, чуть ли не в труселях бегают, только начальство в хламидах! И всё, они твои навеки, что хочешь с ними делай! А мы будем твои шестикрылые серафимы!

— Ты зря улыбаешься, — внезапно сказала ему Елена, — в данной ситуации это один из самых перспективных вариантов, проверено, при первом контакте нужна именно сверхсила, нужен длительный, положительный, но ниспровергающий, переворачивающий всё с ног на голову шок, определяющий все дальнейшие отношения. Иначе начинается — недоверие, подозрительность, какие-то подковёрные игры, а то и сопротивление. Было это уже всё, понимаешь? С отдельным индивидуумом ещё можно поговорить на равных, почему нет, а вот на уровнях выше это уже будет глупо и даже вредно.

— Да? — задумался Олег, улыбаясь, — но тогда, если что, мы первые в очереди! Уж я-то не подкачаю, шокирую с гарантией, и очень даже положительно!

— Да не дай бог, — покачала головой Елена, — контакт — дело серьёзное, в нём должен быть смысл, понимаешь? Это огромная работа, и её нельзя запороть, как вы говорите. А нам троим не до этого, и не потянем, и цели у нас другие. Да и жили же они до нас тысячи лет спокойно, и ещё поживут, ничего с ними не сделается.

— В общем, потом помечтаешь, шестиногий, — подтолкнул я его, — смотри, начинается чего-то.

А между тем дело на соседнем острове приобретало серьёзный оборот. Не было это никаким праздником, уж больно деловито и тревожно мельтешили в моём, увеличенном нейрокомпом, поле зрения эти мелкие фигурки, ничем не отличающиеся от людей.

Не было там ни столов с угощениями, не было каруселей, никто ничего не жарил и не парил, не было там веселья, а была явственно чувствующаяся даже на расстоянии тревога.

Вновь прибывшие галопом кинулись к стоявшему на постаменте космическому лаптю и принялись быстро разводить в его кормовых дюзах костры, я так понял, в религиозных целях, чтобы подбодрить народ, а местные, не отвлекаясь, шустро готовились к осаде с моря.

Срывались чехлы с береговых пушек, нейрокомп уверил меня, что они деревянные, с металлическими обручами, и ядра к ним были похожи на каменные, нет у чугуна такого цвета, да и здоровенные они всё же для металлических, споро разбирались защитные навесы у каких-то шайтан-машин, похожих на земные требюшеты, их я сначала принял за портовые краны, в общем, дело кипело.

— Вон, смотри, — дёрнул меня Олег, рукой указав на появившиеся в поле зрения корабли, — из-за острова, на стрежень!

Из-за острова и правда начала выходить небольшая эскадра странных кораблей. Почему странных — так ведь были они деревянными, но выглядели не похоже на шлюпы и галеоны Земного прошлого, а были они больше похожи на крейсера и эсминцы моего времени, вот только изрядно украшенные мачтами и сложной системой парусов.

Да и намерения у них были самые явные — те, что побольше и повыше, с крутыми боками, украшенными пушечными бортами, выстраивались для бомбардировки, а вот те, что поменьше и пониже, с десантом, пока прятались за них и не приближались к берегу.

— По-моему, сейчас что-то будет, — прервал Олег всеобщее молчание. — Ну, не прямо сейчас, через полчаса примерно, но будет. Чтоб им всем ни дна, ни покрышки, другого времени не могли найти, сволочи.

— Напоминаю, — снова влезла Елена, — вмешиваться прямо запрещается.

— Да как я вмешаюсь-то? — удивлённо посмотрел на неё Олег, — отсюда-то? Руками им помашу? Хотя, если просто постреляют друг в дружку, это одно, это ладно. Кому-то не повезёт, да и всё на этом. А вот если вся эта эскадра на берег высадится, плохо будет. Я почему-то за этих, за ревнителей прошлого болею. А им, похоже, карачун, костры в дюзах им точно не помогут.

— Тогда предлагаю уйти отсюда, — решительно сказала Елена. — Смотреть на это вживую — удовольствие сомнительное, всерьёз же всё, уж лучше в записи, да и то смысла в этом никакого, мы не специалисты. И, Кэлпи, пойми, здесь такое в порядке вещей, это их обычная жизнь, а мы пока ничего в ней изменить не можем. Рано нам, очень рано, понимаешь?

— Тогда что, пойдём отсюда? — Олег решительно отвернулся масштабного зрелища и испытующе посмотрел на меня. — Программу-минимум мы выполнили, планета лично мне понравилась, тропическая такая, и море вон какое, синее да чистое. Курортно-санаторного типа планета, в общем, прямо рай. И костюмы обновили, и сами выгулялись, а что насчёт всего остального, так кто ж знал…

— Да, — подхватила Елена, — давайте, делу время, потехе час. Нам уже работать надо.

— Да, — повторил я за ней, — давайте, — потом помолчал, глядя на Кэлпи, вздохнул и сказал понятное только нам троим:

— Давай уже, действуй. Разрешаю. Под мою ответственность.

И Кэлпи дала. Я знал, да и Олег тоже, что прямо сейчас наш корабль рвётся через подводный шлюз в открытое море, и что меньше, чем через минуту, он будет уже там, в бухте соседнего острова, между сидящими в осаде и готовившими нападение.

— Протестовать бесполезно, да? — Елена что-то поняла и вздохнула.

— Да! — радостно схватил её в охапку и затормошил Олег, — всё-таки какая ты у меня умница, сразу сообразила! Да и знаешь ты нас уже, как облупленных, так что абсолютно, абсолютно бесполезно!

— Что происходит? — резко спросила Ирина, но я видел, что в глазах у неё плясали бесенята, да и Ольга чему-то довольно улыбалась. — Нарушение протокола первого контакта? Я правильно понимаю?

— Кэлпи растёт, — пожал плечами я, — Кэлпи принимает решения. А я их подтверждаю, как свои. Да и в протоколах она понимает больше, чем мы все, вместе взятые, так что ей виднее. Как-нибудь да отгавкаемся.

— Именно! — Олег отпустил Ольгу и затряс перед помощницами пальцем, — вот с такой Кэлпи я в разведку пойду!

— Какую ещё разведку, — не поняла было Ирина и начала задавать лишние сейчас вопросы, но Олег шикнул на неё, прерывая:

— Подожди! — а потом повернулся к Кэлпи, — и ты подожди! Не сейчас, вот смотри, старикан вон там, в центре круга, нарядный самый, и борода у него самая длинная, видишь? С бубном, с бубном который?

Кэлпи уверенно кивнула, и Олег продолжил раздавать указания:

— Вот сейчас его помощники спляшут и споют, они заканчивают уже и, по идее, после них он должен в дело вступить!

Я присмотрелся и увидел что да, действительно, пока народ готовился к осаде, люди в хламидах тоже без дела не сидели. В дюзах челнока-лаптя были разожжены яркие даже на утреннем солнце костры, на площадке перед ним тоже, а ещё там разворачивалось мощное костюмированное действо, там и пели и плясали, и били в бубны, и дули в трубы, и сыпали в огонь что-то, от чего по всей площадке стелился сизый дым, а ещё туда начали подтягиваться островитяне за, наверное, последним перед боем благословением.

И вот, когда всё там устроилось и подошло к развязке, когда все выстроились и протянули руки к небу, когда в дело вступил тот самый старикан и ударил в свой огромный бубен, вот тогда Олег азартно скомандовал:

— Давай, Кэлпи, жги!

И Кэлпи зажгла. Корабль вырвался из-под воды как огромный, сверкающий ярким, злым огнём слиток золота, как кусок солнца, и сиял он до того мощно, что даже отсюда, с нашего острова, на него было больно смотреть.

Потом раздался раскатистый звук, похожий на удар в огромный колокол, и стих он только тогда, когда все там, и на острове, и на кораблях, попадали на колени. Старикан вообще опал как озимые, выбросив вперёд руки с зажатыми в них бубном и посохом, я даже забеспокоился за него, как бы не крякнул от восторга, ну да тут я ничем помочь ему не мог, будь что будет.

А Кэлпи между тем продолжала, и продолжала быстро. Сначала от зависшего над морем корабля ударило вниз огнём, как взрывом, и пошли во все стороны мощные волны, как во время самого сильного урагана.

И залили они пляж, и снесли какие-то укрепления, не это было не важно, а важно было то, что заплясали на этих волнах вражеские корабли, и завертело их, сбивая прицел, и развернуло, и пропала у них охота нападать.

А потом Кэлпи дунула в их сторону потоком воздуха, сначала осторожно, только примеряясь, потом всё сильнее и сильнее, и потащило эти корабли в открытое море, и стали у них рваться выставленные паруса и ломаться мачты, но они и не думали брать рифы и вообще как-то себя спасать, некогда им было, молились они, и вот только тогда божественный ветер немного утих.

Заняло всё это меньше минуты, но, когда наш корабль медленно и торжественно скрылся в море, обстановка там переменилась капитально.

— Всё, — отрапортовала мне Кэлпи. — Конфликт улажен. С орбиты, — и тут она немного запнулась, с чем-то сверяясь, — не заметили. Можно идти.

— Да ладно, — удивлённо сказал Олег, — точно не заметили? Ну тогда вообще хорошо! Тогда, Лена, переживать вообще не о чем!

— К сожалению, есть, — вздохнула она, — пока вы здесь, переживать есть о чём. Олег, не пойми меня неправильно, я тебе очень рада, но, может, вы всё-таки дадите нам спокойно поработать? Ведь не навсегда же прощаемся?

— Не навсегда, — подтвердил бортинженер, — куда ты от меня денешься. А насчёт уйти — так это не ко мне, это вот к командиру. Я-то что, я человек подневольный, вот будет команда, сразу на вылет, а пока нет.

— Тогда, — откашлялся я, приходя в чувство, — экипаж, слушай мою команду, по машинам и на вылет! И валим, Олег, валим отсюда, пока ещё чего-нибудь не случилось!

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Пожертвовать