Искатель, 2001 №10 [Александр Дюма] (fb2) читать онлайн

ИСКАТЕЛЬ 2001
№ 10

*

© ООО «Издательство «МИР «ИСКАТЕЛЯ», 2001

Содержание:

Александр ДЮМА

АВАНТЮРА САМОЗВАНЦА

Рассказ

Лоуренс БЛОК

ДЖЕНТЕЛЬМЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ

Рассказ

Ирина СТАРЦЕВА

СЛИШКОМ ЗУБАСТЫЙ ПОКОЙНИК

Рассказ

ИСТОРИЧЕСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ

Андрей ШАРОВ

*КТО ПОБЕДИЛ

НЕПОБЕДИМУЮ АРМАДУ

*УБИТ В ПЬЯНОЙ ДРАКЕ?

Рудольф ВЧЕРАШНИЙ

ВРЕМЯ ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ

Рассказ

Джон Генри РИЗ

СИМВОЛИЧЕСКАЯ

ЛОГИКА УБИЙСТВА

Рассказ

Василий ГОЛОВАЧЕВ

ДЕЗАКТИВАЦИЯ ДЖИННА

Рассказ

Александр ДЮМА
АВАНТЮРА САМОЗВАНЦА

Из дневников Александра Дюма.

Печатается впервые.

В некие годы XVI столетия в небольшом городке Артигуа в местности Риу жила молодая супружеская чета по фамилии Герр, и рассказывали о ней всякие удивительные истории. А причиной тому было вот что.

Едва Бертран Роле исполнилось тринадцать лет от роду, девочку выдали замуж за наперсника ее детских игр Мартина Герра, юношу лет шестнадцати. Но, хотя оба они были крепкими и здоровыми, а Бертран, к тому же, отличалась привлекательной наружностью, детей у них не было.

Вследствие этого добрые граждане Артигуа, которые, подобно большинству своих современников, были чрезвычайно суеверны, пришли к заключению, что супруги Герр одержимы нечистой силой, и вскоре о них поползли самые несуразные слухи. Поговаривали, в частности, будто бы молодые супруги рвали цветы на лесной поляне, которая слыла заколдованной, и стали жертвами неких чар. Говорили также, что они якобы причинили обиду старому нищему бродяге, будто бы умевшему насылать порчу, и он в отместку наложил на чету Герр проклятие.

Друзья и родные, верившие этим байкам, всячески старались избавить страдальцев от чар и дурного глаза и потчевали их всевозможными противоядиями вроде освященных в церкви куличей; рекомендовали «проверенные» средства — ветвь старого дерева, подкову над входом в жилище, красные цветки гиперикона или траву святого Иоанна, собранные в пятницу в час Юпитера. Местные священники слагали для них особые молитвы и чуть было не утопили бездетных супругов в святой воде. Но все эти меры ничего не дали: заклятие продолжало держаться, и дети не рождались.

Тем временем некоторые из многочисленных юных воздыхателей Бертран, завидуя Мартину, решили вместе с подругами и родственниками молодой женщины представить дело так, будто в ее бесплодии повинен супруг, и, уговорив Бертран развестись, выдать ее замуж за кого-нибудь другого. Поэтому они объявили Мартина никчемным и неприкаянным существом, способным едва ли не на любую низость. Но Бертран была безоглядно предана мужу и, с гневом отвергнув все эти наветы, отказалась покинуть Мартина.

А затем произошло событие, расстроившее, по крайней мере временно, все замыслы недоброжелателей молодого человека. Двадцатилетняя Бертран родила мальчика, которого нарекли Санкси, и это крайне осложнило задачу разлучников, поскольку развод теперь стал почти невозможен. Но вскоре после рождения ребенка ночные разбойники ограбили ферму, принадлежавшую отцу Мартина (этот человек родился на берегу Бискайского залива, но жил в Артигуа), и благодаря некоторым красноречивым уликам, обнаруженным на месте преступления, подозрение тотчас пало на Мартина Герра. Никто не знает, сумел бы он оправдаться или нет, ибо, пока отец и супруга, верившие в его невиновность, дожидались от Мартина объяснений, он вдруг куда-то исчез.

Мартин покинул свой дом ранним летним утром и пошел по дороге в сторону отцовской фермы, после чего следы его затерялись. Недруги юноши, естественно, распустили слух, что он скрылся, и если кому-то были надобны доказательства его вины, то теперь они налицо. Убоявшись ареста и суровой кары, которой подвергали в те времена воров (тогда за любую кражу наказывали смертной казнью через повешение), он просто сбежал — так утверждали его недоброжелатели.

— Избавилась, и слава Богу, — говорили они мадам Герр. — Кабы он не обворовал родного отца, так ограбил бы кого-нибудь еще, уж будь уверена.

Но и на этот раз Бертран повергла их в полную растерянность, решительно отказавшись отречься от своего супруга. Более того, она прилюдно заявила, что убеждена в его невиновности, и ни на миг не прекращала поиски Мартина. В этом ей всячески помогал отец юноши, который хоть и начал испытывать известные сомнения в невиновности сына (нельзя забывать, что обстоятельства сложились крайне неблагоприятно для юноши), но, тем не менее, продолжал нежно любить его и жаждал вернуть своего мальчика в Артигуа.

Однако, несмотря на все расспросы, никаких следов исчезнувшего обнаружить не удалось. Мартина не видели ни в одной из соседних деревень, никто не встречал его на дорогах и тропах в окрестностях Артигуа.

Шли годы. Отец Мартина скончался, а перед смертью, дабы доказать, что он не держит зла на сына, завещал ему почти все свое имущество. Ввиду отсутствия каких-либо неопровержимых свидетельств гибели Мартина, с точки зрения закона он по-прежнему числился в живых, и отец молодого человека, несомненно, знал об этом, когда составлял завещание.

Но среди горожан Артигуа преобладало мнение, что Мартин Герр мертв. Каково же было их удивление, когда восемь лет спустя после исчезновения юноши городок вдруг облетела весть о его возвращении!

А случилось вот что. Как-то утром к дому, в котором тихо и уединенно жила мадам Герр, подошел человек с загорелым и обветренным лицом и попросил хозяйку принять его. Как только мадам Герр увидела пришельца и поняла, что чертами и сложением он разительно схож с ее без вести пропавшим мужем, она пронзительно закричала и радостно бросилась в объятия новоприбывшего. Вскоре вокруг дома собралась толпа соседей и друзей четы Герр. Увидев незнакомца, все они тотчас же признали в нем блудного Мартина и самым радушным образом приветствовали его.

Этот чужак, которого я отныне буду называть Мартином, вступил с ними в беседу, вспоминая былые времена и всевозможные шалости, в которых он участвовал мальчишкой, а затем поведал о приключениях, пережитых им в последние годы. Когда горожане наконец разошлись по домам, все они были свято убеждены, что вновь прибывший — Мартин Герр и никем другим быть не может.

Такого же мнения придерживались и четверо сестер Мартина. Едва взглянув на пришельца, они приветствовали его как своего новообретенного брата. А их дядюшка, Пьер Герр, признал в нем родного племянника и вскоре сделал Мартина своим наследником. Итак, все наладилось. Мартин Герр возвратился к живым, и они предпочли забыть прошлое, что, возможно, при сложившихся обстоятельствах было вполне естественно. А вскоре Мартин уютно устроился в доме, который когда-то покинул столь поспешным и таинственным образом.

Разумеется, никто так не радовался возвращению Мартина, как его верная Бертран, которая вскоре подарила супругу еще двоих детишек. Правда, один из них умер в младенчестве, но, похоже, его кончина была воспринята как мелкая неприятность, поскольку в остальном в доме Герров все шло гладко, и ничто не предвещало новых неурядиц, когда однажды по деревне вдруг разнесся пугающий слух: Мартин — вовсе не Мартин.

Вот как это произошло. Однажды в Артигуа за — брел солдат, житель Рошфора. Когда ему поведали об исчезновении и возвращении Мартина, он вдруг огорошил рассказчиков известием, что человек, которого они считали пропавшим Мартином Герром и приняли с распростертыми объятиями, в действительности самозванец, а настоящий Мартин Герр, близкий приятель этого солдата, все еще жив, хотя и потерял ногу во время недавней войны во Фландрии.

Новость эту в Артигуа восприняли неоднозначно. Одни были готовы поверить истории солдата, другие, напротив, утверждали, что, будь она правдива, одинокий инвалид уже давно объявился бы в городке и вошел в права владения красавицей женой и весьма значительным имуществом.

Пока жители Артигуа вели жаркие споры, в доме Герров наметился серьезный разлад. Хотя Пьер Герр передал Мартину отцовское наследство, которым распоряжался на правах попечителя, он не представил опись имущества и отчет о своих тратах. Это упущение вызвало ожесточенные пререкания, которые в конце концов привели к страшной ссоре. Мартин вчинил дядьке иск, а Пьер Герр, впав в бешенство, ударил племянника железным прутом и, вероятно, убил бы его, если б не своевременное вмешательство преданной Бертран. Но с тех пор Пьер Герр стал заклятым врагом Мартина и, будучи человеком весьма вспыльчивым, принялся вынашивать планы отмщения. А вскоре ему представилась возможность воплотить свой замысел.

То ли Мартин вдруг сделался злобным и задиристым, то ли, на свою беду, стал болезненно обидчивым, чем навлек на себя неприязнь окружающих. Так или иначе, но он повздорил с человеком по имени Жан д’Эскарбеф, и тот как-то изловчился упрятать Мартина за решетку. Пьер Герр давно ждал такого случая. Воспользовавшись тем, что Мартин опозорен и лишен свободы, он принялся всячески увещевать Бертран оставить мужа и объявил Мартина самозванцем, хотя прежде без колебаний признавал в нем своего племянника. Он даже пошел дальше и пригрозил в случае несогласия выжить женщину с детьми из дома. И тем не менее, Бертран отказала ему, назвав рассказ солдата из Рошфора выдумкой и очередной каверзой заклятых врагов Мартина и повторив, что человек, которого она радостно приняла в дом как своего супруга, — на самом деле ее супруг.

— Если это не Мартин, — воскликнула она, — значит, это сам дьявол в его обличье!

Эти пылкие слова нашли отклик в сердцах многих местных жителей, в числе которых оказался и некий Жан Лозе, очень влиятельный человек, обретавшийся неподалеку от Артигуа. И, когда Пьер Герр пришел к нему просить в долг денег на судебную тяжбу с Мартином, Лозе отказался выдать ему хотя бы су, раздраженно заявив при этом:

— Если я и выложу какие-то деньги, то лишь на защиту Мартина Герра от людей, которые норовят снова опорочить его доброе имя.

На другой день после этой резкой отповеди (говорили, что Пьер покинул дом Жана Лозе в лютой ярости) в Артигуа произошло еще одно волнующее событие. Пьер Герр и четверо его зятьев, вооружившись до зубов, отправились в дом Мартина. Выпущенный из тюрьмы хозяин мирно завтракал и не успел схватить никакого пригодного для самообороны орудия. Застигнутого врасплох молодого человека отвели в Риу и снова бросили в темницу, которую он покинул всего несколькими часами ранее. И, хотя жителей Артигуа немало удивило это возмутительное самоуправство, еще более поразила их весть о том, что Пьер Герр действовал с ведома и одобрения Бертран. Более того — по ее просьбе! Скорее всего, так оно и было, но не исключено, что Герр с зятьями оказали на нее давление и вынудили поступить так, прибегнув к «силовому убеждению». Иными словами, они использовали незаконные методы воздействия. Однако нельзя с полной определенностью утверждать, что думала и чувствовала Бертран на этом этапе развития драмы. Кое-кто полагает, что женщина уже давно поняла свою ошибку и осознала, что человек, с которым она жила, — вовсе не ее супруг, но решила молчать об этом, потому что полюбила своего нового сожителя. Это объясняет ее отказ уступить уговорам и зловещим посулам Пьера Герра. По мнению других очевидцев, Бертран продолжала верить, что арестованный человек — ее муж, и, будучи убежденной в его способности доказать это, сочла за лучшее дать ему возможность выступить публично. Во всяком случае, доподлинно известно, что Бертран все еще была неравнодушна к нему, ибо приблизительно через три недели после ареста Мартина она послала в тюрьму одежду, свежее белье и деньги.

Судебное разбирательство проходило в Риу. В обвинительном заключении подсудимого именовали Арнольдом Тилем, более известным под прозвищем «Пузан» (Арнольд Тиль таинственно исчез приблизительно в то же время, что и Мартин Герр), уроженцем Сажья. Он обвинялся в присвоении имени, личности и положения Мартина Герра, в притязаниях на его супругу, присвоении и растрате ее средств и осквернении брака. Главными обвинителями выступили все те же Пьер Герр и его зятья.

Обвиняемый защищался сам, и речь его звучала настолько бесхитростно и искренне, что, если он действительно был самозванцем (в чем он впо — следствии признался), остается лишь причислить этого человека к когорте самых коварных и циничных преступников. Он заявил, что нанес тяжкую обиду отцу (хотя так и не признал себя виновным в грабеже на ферме) и счел за лучшее покинуть Артигуа. Поступил он так не только ради своей жены, но и из финансовых соображений, и оставил городок, не сообщив об этом намерении ни одной живой душе. Побродив по городам и весям (он назвал все эти местечки и имена людей, с которыми беседовал в каждом из них), он в конце концов поступил на военную службу и восемь лет стоял на довольствии французской армии. Когда ему это надоело, он дезертировал, после чего недолго служил в испанской армии. Узнав, что может вернуться во Францию, не боясь наказания, он пришел в Артигуа и зажил прежней жизнью, поскольку его без колебаний признали жена, четыре сестры, другие родственники и друзья. Подсудимый подробнейшим образом рассказал, как произошло его воссоединение с супругой и сестрами, как тепло они его встретили, как заключили в объятия, а затем добавил:

— И если Бернар, приняв меня и счастливо прожив со мной три года, примкнула теперь к моим обвинителям, единственная тому причина — запугивание: мои недруги силой заставили ее пойти против меня, и самый злой из этих недругов — мой родной дядька. Однажды я имел несчастье рассориться с ним, и с тех пор он изыскивает любые способы навредить мне. Умоляю вас освободить мою жену от его влияния и вверить опеке какого-нибудь надежного и непредубежденного человека.

Суд удовлетворил эту просьбу и отложил вынесение решения до завершения проверки ряда утверждений обвиняемого. Кроме того, было вызвано еще несколько свидетелей. В связи с этим процесс ненадолго прервался. Когда стало ясно, что итоги проверки в общем и целом подтверждают показания подсудимого и что он действительно был в тех городах и встречался с теми людьми, о которых упоминал, слушания возобновились, и обвиняемый был подвергнут суровому перекрестному допросу. Не путаясь и не впадая в противоречия, он просто и спокойно рассказал о своих родителях и супруге, о том, какие наряды были на некоторых из гостей в день его свадьбы; вспомнил забавный случай, произошедший накануне женитьбы, когда несколько деревенских юношей спели ему серенаду. При этом он назвал всех исполнителей по именам.

Но его обвинители радостно ухватились за то обстоятельство, что подсудимый ни словом не упомянул о слухах, которые расползались по Артигуа, и о колдовских чарах, лежавших на Мартине Герре и его супруге. Истцы не преминули указать на это судьям, которые тотчас крепко насели на Тиля. Его ответы на все вопросы звучали вполне убедительно и совпадали с письменными показаниями Бертран Герр.

Сто пятьдесят свидетелей должны были ответить, кто перед ними — Мартин Герр или Арнольд Тиль. Около шестидесяти человек затруднились дать определенный ответ. Сорок свидетелей обратили внимание суда на некоторые особые приметы обвиняемого — шрам на лбу, больной ноготь на указательном пальце правой руки, большую бородавку над глазом — и заявили, что, поскольку у Мартина Герра в юности были все эти отметины, они убеждены в том, что человек, стоящий сейчас перед ними в качестве обвиняемого, и есть Мартин Герр. Но пятьдесят свидетелей сказали, что видят в подсудимом Арнольда Тиля из Сажья, которого знали еще ребенком и который вполне мог иметь те же особые приметы, что и Мартин Герр.

Для пущей уверенности в суд доставили Санкси, в котором все признавали сына Мартина Герра. По мнению большинства присутствовавших, он не имел ни малейшего внешнего сходства с обвиняемым. С другой стороны, все согласились, что четверо сестер Мартина Герра, свидетельствовавших ранее, были очень похожи на подсудимого.

Таким образом, число голосов «за» и «против» оказалось приблизительно равным, поэтому толпа пришла в немалое возбуждение, когда судьи после долгого совещания вынесли решение: подсудимый признан виновным по всем пунктам и приговорен к смерти через четвертование.

Тиль подал кассационную жалобу в трибунал более высокой инстанции, и дело попало на новое рассмотрение в верховный суд в Тулузе. В назначенный срок состоялось повторное разбирательство.

Одной из первых свидетельниц была Бертран Герр. Вся ее прошлая жизнь и тот факт, что в течение восьми лет она хранила нерушимую верность исчезнувшему супругу, отказываясь развестись с ним и снова выйти замуж, создали у судей весьма благоприятное впечатление о ней, подкрепленное дивной красотой и простым скромным поведением женщины. Любое лжесвидетельство с ее стороны представлялось совершенно невозможным, как невозможно было поверить и в то, что она жила с мужчиной, которого не считала своим законным супругом. Тем не менее, — когда сам подсудимый, по обыкновению, тихим и ровным голосом попросил Бертран сказать суду, считает ли она его Мартином Герром, женщина потупила взор, смутилась и ушла от прямого ответа. К счастью для обвиняемого, судьи посчитали, что причиной колебаний Бертран был страх перед Пьером Герром и его зятьями и свидетельница просто боится говорить правду в их присутствии.

Тридцать свидетелей, выступавших на предыдущем процессе, были допрошены повторно и снова не смогли прийти к единому мнению. Одни определенно утверждали, что обвиняемый — Мартин Герр, другие столь же твердо заявляли, что это Тиль. Люди, помнившие Мартина Герра и Арнольда Тиля мальчишками, соглашались, что сходство между ними было поразительное, хотя, конечно, существовали и некоторые различия. Арнольд Тиль был стройнее Мартина Герра и крепче сложен. Я уже упоминал о ряде особых примет, бывших у Мартина Герра в детстве. Несколько свидетелей, прежде утверждавших, что и у Арнольда Тиля были некоторые из этих примет, если не все, теперь разошлись во мнениях относительно расположения отметин: одни заявляли, к примеру, что шрам был над правым глазом, другие — что над левым. Не нашлось двух свидетелей, показания которых совпадали бы полностью. Что касается других фактов, то и они обросли такими же противоречиями. Хозяин постоялого двора в Риу показал под присягой, что обвиняемый когда-то доверительно назвал ему свое подлинное имя — Арнольд Тиль. Два других свидетеля заявили, что, встретив обвиняемого на улице в обществе родственников Мартина Герра, они хотели приветствовать его как своего старого приятеля, Арнольда Тиля, но он знаком велел им молчать, а вскоре после этого один из свидетелей получил от подсудимого подарок, к которому прилагалась записка, гласившая: «Молчание — золото». (Помимо этих изобличающих показаний, судьи также знали, что в юности Мартин Герр был хорошим фехтовальщиком и владел баскским языком, родным наречием его отца, в то время как обвиняемый фехтовать почти не умел, а по-баскски не мог связать и двух слов.) Кроме того, один из дядек Арнольда Тиля, увидев обвиняемого в зале суда закованным в цепи, тотчас узнал в нем своего племянника и разрыдался. Эта невольная демонстрация чувств произвела огромное впечатление на судей, и они сочли поведение свидетеля убедительным доказательством в пользу обвинения.

Тем не менее, несмотря на вышеперечисленные и другие улики, изобличавшие подсудимого, некоторые свидетели, в том числе и братья Мартина Герра, оставались непоколебимы в своей уверенности и считали, что обвиняемый — и впрямь тот, за кого он себя выдает. В подтверждение своей точки зрения они привели характеристику Арнольда Тиля. Возможно ли, вопрошали они, чтобы такой неисправимый лодырь и враль, каким, по отзывам, был Арнольд Тиль, прожил три года в ладу и согласии с честной и достойной всяческого уважения Бертран? Вопрос этот поставил судей в тупик, и они вконец растерялись, не зная, какое решение принять. Весьма вероятно, что в конце концов они вынесли бы оправдательный вердикт, но на этом этапе слушаний обвинение, улучив удобный психологический момент, представило суду нового свидетеля, чем вызвало немалый переполох. Свидетелем этим был уже упоминавшийся нами человек на деревянной ноге, который утверждал, что он-то и есть настоящий Мартин Герр.

Увидев нового свидетеля, обвиняемый не выказал ни малейшего испуга или замешательства. Напротив, он держался все с тем же невозмутимым достоинством, столь присущим ему в продолжение всего процесса. Он объявил человека на деревянной ноге обыкновенным самозванцем, подкупленным Пьером Герром, а его появление в суде в качестве свидетеля назвал частью заговора, имеющего целью отнять у него законную жену и столь же законное наследство.

Человек на деревянной ноге, в свою очередь, пылко отрицал любую возможность подкупа и утверждал, что он — Мартин Герр. Но при этом он очень волновался, и его речь показалась многим из присутствовавших вымученной и неубедительной.

Однако обвинение предприняло еще один шаг, вероятно, тщательно отрепетированный заранее. Оно устроило Геррам очную ставку с человеком на деревяшке. Это и погубило подсудимого. Как только старшая из сестер Мартина Герра увидела нового свидетеля, она бросилась к нему на шею и назвала инвалида своим дорогим братом. Трое других сестер последовали ее примеру, а затем, когда в зале наступила напряженная тишина, судьи вызвали Бертран. Едва войдя в зал и увидев человека на деревянной ноге, она страшно разволновалась и со слезами бросилась на колени перед свидетелем, крича, что он и есть ее законный супруг, и умоляя его о прощении.

Это, по мнению судей, и решило дело. Они тотчас признали подсудимого виновным по всем пунктам и приговорили к смертной казни. Спустя четверо суток, 16 сентября 1560 года, приговор был приведен в исполнение.

Сначала осужденного, одетого в длинную рубаху, заставили обнажить голову, накинуть на шею веревку и, держа в руке тонкую свечу, преклонить колена перед папертью собора в Руи и молить о прощении Бога, короля, местные власти, а также человека на деревянной ноге, признанного настоящим Мартином Герром, и Бертран. Затем его с присущей эпохе жестокостью втащили на эшафот, возведенный перед домом Мартина Герра, и медленно удушили на глазах Бертран и всего семейства Герр, после чего останки были преданы огню.

Если Бернар и испытывала к нему какую-то жалость, внешне она этого никак не выказала. Напротив, создавалось впечатление, что мучения смертника совершенно ей безразличны. Вероятно, нет смысла сомневаться в том, что он действительно был самозванцем, поскольку в документах сказано, что перед смертью он сам без всякого принуждения сознался в своем преступлении.

С другой стороны, представляется весьма вероятным, что этот несчастный действительно был Мартином Герром и сделал ложное признание, боясь, что в противном случае его подвергнут ужасным пыткам.

А вот на вопрос, был ли Мартином Герром человек на деревянной ноге, по моему мнению, можно смело дать отрицательный ответ. Не будем забывать: солдат из Рошфора прилюдно заявил (вероятнее всего, по наущению Пьера Герра), что настоящий Мартин Герр потерял ногу на войне и ходил на деревянном протезе. Какой авантюрист, случайно лишившийся ноги, удержится от соблазна выдать себя за Мартина Герра, обладателя значительного состояния и красавицы жены? Зная о том, что Пьер Герр одержим ненавистью к человеку, который три года считался Мартином Герром, а затем был изобличен как Арнольд Тиль, этот авантюрист, разумеется, мог рассчитывать на немалую поддержку Пьера Герра и вполне оправданно полагать, что при таком влиятельном союзнике риск разоблачения не столь уж и велик.

Или, что еще более вероятно, Пьер Герр мог срежиссировать весь этот спектакль и заплатить человеку нд деревянной ноге за исполнение роли Мартина Герра.

Как я уже говорил, человек на деревянной ноге был смущен, отвечал на вопросы судей сбивчиво и уклончиво, и у многих присутствовавших в зале создалось впечатление, что он просто играет роль, которая дается ему неимоверно трудно. Будь он настоящим Мартином Герром, утверждали многие участники процесса, наверняка объявился бы в Риу или Артигуа задолго до суда. Но он этого не сделал. Возможно, его намеренно держали поодаль от города, чтобы избавить от необходимости отвечать на многочисленные вопросы любопытных.

Бертран и сестры Мартина Герра сразу же признали его в человеке на деревянной ноге, но этот факт ничего не доказывает, поскольку все они так же быстро «узнали» Арнольда Тиля. Обознавшись однажды, они вполне могли сделать это и во второй раз.

Впрочем, даже если забыть, что их опознанию грош цена, очень вероятным представляется другое: все они действовали под грубым давлением мстительного Пьера Герра.

Но, если ни человек на деревянной ноге, ни самозванец, казненный в Риу, не были Мартином Герром, что же тогда случилось с настоящим Мартином Герром? Давайте вспомним, что в последний раз Мартина видели спустя семь или восемь лет после его женитьбы, летним утром, когда он шагал по дороге прочь от своего дома через исчерченные стежками поля в сторону отцовской фермы. Известно, что у него было несколько заклятых врагов, молодых людей, горько завидовавших его процветанию, вожделевших жены и богатств Мартина. Разве не могли эти завистливые юнцы сбиться в шайку и, убив Мартина, закопать его труп в одном из многочисленных безлюдных местечек в окрестностях Артигуа?

Я не нашел определенных указаний на то, что такое объяснение исчезновения Мартина сколь-нибудь серьезно рассматривалось его современниками, хотя и мотив для убийства, и возможность совершить его совершенно очевидны, и, не будь Бертран так непоколебимо уверена (судя по всему, до самого начала судебного процесса), что человек, который называл себя ее супругом и с которым она прожила три года, действительно был ее мужем, я ничуть не сомневался бы, что Мартин Герр пал жертвой убийц. По моему мнению, именно непоследовательное и невразумительное поведение Бертран сделало невозможным всякое убедительное решение загадки исчезновения ее супруга.

Перевел А. Шаров

Лоуренс БЛОК
ДЖЕНТЕЛЬМЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ

Грабитель — хрупкий, опрятно одетый молодой человек лет тридцати с небольшим — деловито шарил в прикроватной тумбочке, когда Арчер Треби-зонд тихонько проскользнул в комнату. Появился он крадучись, по-кошачьи, — можно было подумать, что и сам Требизонд пришел сюда, чтобы поживиться чужим добром. Но, разумеется, это было далеко не так. Увлеченный изучением ящика грабитель не заметил Требизонда, но спустя какое-то время почувствовал его присутствие, как антилопа в джунглях чует близость хищника.

Когда грабитель певернулся и увидел Арчера Требизонда воочию, сердце его затрепетало. Сначала — просто от неожиданности. А потом — оттого, что револьвер в руке Требизонда был нацелен точнехонько на него, грабителя. Это обстоятельство весьма расстроило последнего.

— Черт побери. — Кажется, именно такими словами он начал беседу. А затем произнес приблизительно следующее: — Я был готов поклясться, что дома никого нет. Я звонил по телефону, стучался в дверь…

— Я только что вошел, — сообщил ему Требизонд.

— Вот невезуха. И так всю неделю. Во вторник ехал на машине, крыло помял; третьего дня опрокинул аквариум, безнадежно испортил ковер, сгубил двух африканских рыбок, самца и самку, таких редких, что им еще латинского названия не придумали. Даже говорить боюсь, сколько я за них за — платил. А вчера за обедом прикусил щеку изнутри. С вами такое бывало? Хуже всего то, что чувствуешь себя круглым дураком. И кусаешь проклятущую щеку снова и снова, потому что она распухает. По крайней мере, у меня так и происходит. — Грабитель судорожно вздохнул и вытер потной ладонью еще более потный лоб. — А теперь вот… — пробормотал он.

— Это может оказаться пострашнее помятого крыла и опрокинутого аквариума, — сочувственно проговорил Требизонд.

— Я что, не понимаю? Знаете, как мне следовало поступить? Я должен был проваляться всю неделю в кровати. Есть у меня знакомый медвежатник, так он всегда советуется со звездочетом, прежде чем идти на дело. Если, скажем, Юпитер не там, где надо, или Марс на одной линии с Ураном, или еще что-нибудь такое, парень сидит дома. Вроде, нелепость, да? А между тем, на него уже восемь лет не надевали наручники. Вы знаете хоть одного человека, которого не заметали восемь лет подряд?

— Да хотя бы я сам, — ответил Требизонд.

— Вы не жулик.

— Зато я предприниматель.

Грабитель хотел ответить, но передумал.

— Надо будет дознаться, как звать того звездочета, — пробормотал он. — Так я и сделаю, вот только выберусь отсюда.

— Если выберетесь, — уточнил Требизонд. И добавил: — Живым.

Подбородок грабителя едва заметно дрогнул. Требизонд усмехнулся, и грабителю показалось, что черное дуло револьвера при этом сделалось шире.

— Нацелили бы вы эту штуку куда-нибудь еще, — предложил он.

— А я не собираюсь стрелять куда-нибудь еще.

— Не станете же вы стрелять в меня!

— Вот как?

— Вы даже лягавых не позовете, — заверил его грабитель. — В этом нет нужды. Я убежден, что мы сможем уладить дело своими силами. Двое разумных людей всегда придут к разумному соглашению. У меня есть немного деньжат, и я, как человек широкой души, с удовольствием сделаю взнос в ваш любимый благотворительный фонд. Зачем впутывать полицию в личные дела джентльменов?

Грабитель пытливо разглядывал Требизонда. Только что произнесенная речь нередко выручала его в прошлом, особенно если слушателем была какая-нибудь важная особа. Трудно сказать, возымела ли она действие на этот раз, и если возымела, то какое.

— В любом случае, — немного жалобно заключил он, — не станете же вы в меня стрелять.

— Почему?

— Ну, хотя бы из-за крови на ковре. Загубите хорошую вещь. Или я не прав? Супруга расстроится. Вы ее спросите, она вам скажет, что стрелять в меня было бы безумием.

— Ее нет дома. Вернется только через час.

— Ну, и что? И так ясно, что она скажет. Кроме того, выстрелив в меня, вы нарушите закон. Не говоря уже о нравственной стороне дела.

— Никакого закона я не нарушу, — возразил Требизонд. — Вы — взломщик и проникли в мой дом, не имея на это никакого права, презрев принцип неприкосновенности жилища. Я могу пристрелить вас на месте, и это сулит мне не больше неприятностей, чем нарушение правил стоянки.

— Разумеется, вы попытаетесь списать это на самозащиту…

— Нас что, снимают скрытой камерой? Или где-то прячется ваш сообщник?

— Нет, но…

— Что это за железяка у вас в заднем кармане?

— Всего-навсего фомка.

— Доставайте, — велел Требизонд, — и давайте сюда. Ага, чем не оружие? Я скажу, что вы набросились на меня с этой фомкой, и мне пришлось стрелять в целях самообороны. Мое слово против вашего. Только ваше слово так и останется неизреченным: покойники не слишком словоохотливы. Кому, по-вашему, поверит полиция?

Грабитель угрюмо молчал. Требизонд удовлетворенно усмехнулся и сунул фомку в карман. Железяка была красивая, изящная, и Требизонд почувствовал ее приятную тяжесть. Премилая вещица.

— Зачем вам меня убивать? — спросил грабитель.

— А что, если я никогда никого не убивал, и мне неймется узнать, каково это? Или, наоборот, убивал с удовольствием, когда был на войне, и хочу еще разок словить этот кайф? Мало ли причин?

— Но…

— Дело в том, — продолжал Требизонд, — что, как покойник, вы можете быть мне полезны, а от живого от вас никакого проку. И кончайте эти разговоры о благотворительных фондах и прочей чепухе. Мне не нужны ваши деньги. Оглянитесь вокруг. Неужели не видно, что я живу в достатке? Будь я бедняком, вы никогда не переступили бы порог моего дома. О какой сумме вы вели речь? Долларов двести?

— Пятьсот, — поспешно уточнил грабитель.

— Мелочь.

— Вероятно, да. Дома у меня есть еще, но и это для вас мелочь, правильно?

— Вне всякого сомнения. — Требизонд переложил револьвер в другую руку. — Я — человек дела. И если вы придумаете обстоятельства, при которых живым сможете принести мне больше пользы, чем мертвым…

— Я — взломщик, а вы — промышленник! — воскликнул грабитель, и лицо его просветлело. — Давайте я украду что-нибудь для вас. Ценную картину? Какие-то секреты ваших конкурентов? Я хоть и оплошал нынче, но дело свое хорошо знаю. Конечно, я не говорю, что могу стащить «Мону Лизу» из Лувра, но заурядное воровство мне неплохо удается. Дайте задание, и увидите, как я справлюсь.

— Хмммммм…

— Машину? Норковое манто? Бриллиантовый браслет? Персидский ковер? Редкую книгу? Облигации на предъявителя? Компромат? Коллекцию монет или марок? Записи психиатра? Дело из полицейской канцелярии?

— Я уловил суть.

— Извините, когда я нервничаю, то начинаю болтать.

— Это я уже заметил.

— Если бы вы могли нацелить эту штуку куда-нибудь еще…

Требизонд опустил глаза. Револьвер по-прежнему был направлен на грабителя.

— Нет, — удрученно произнес он. — Нет, боюсь, ничего не выйдет. Во-первых, я ни в чем не нуждаюсь и имею все, что хочу. Вы сумеете украсть для меня, скажем, сердце женщины? Едва ли. А вот и менее риторический вопрос: откуда я знаю, что вам можно доверять?

— Даю вам слово…

— Вот именно. Вы даете мне слово, что вам можно верить на слово. Эдак мы, чего доброго, скоро перейдем от слов к пословицам. Нет. Выпустив вас из дома, я сразу лишусь всех преимуществ. Как только вы окажетесь на улице, я не смогу безнаказанно застрелить вас. Поэтому, боюсь, мне…

— Нет!

Требизонд передернул плечами.

— Ну подумайте сами. Какая от вас польза? Только в покойники вы и годитесь. Вы можете заниматься чем-нибудь, кроме воровства?

— Я умею штамповать автомобильные номера.

— Едва ли это такой уж ценный дар.

— Знаю, — грустно согласился грабитель. — Сам порой гадаю, зачем государство обучило меня такому бесполезному делу. Ведь у него монополия на выпуск номерных знаков. А на фальшивые номера сейчас почти нет спроса. Что же еще я умею? Не может быть, чтобы вовсе ничего. Хотите, почищу вам ботинки? Надраю машину…

— Чем вы занимаетесь, когда не воруете?

— Болтаюсь без дела, — ответил грабитель. — Гуляю с девушками. Кормлю рыбок, когда они не на ковре. На машине катаюсь, немного играю в шахматы, пивко иногда попиваю, делаю себе бутерброды…

— И неплохо получается?

— Бутерброды?

— Нет, шахматы.

— Да, вроде, ничего. Не просто деревяшки двигаю, это любой умеет. Я знаю дебюты, и у меня неплохое пространственное воображение. Турнир я, конечно, не вытяну, терпения не хватит, но в шахматный клуб хожу и выигрываю чаще, чем проигрываю.

— Вы посещаете шахматный клуб?

— Конечно. Нельзя же воровать семь ночей в неделю. Такого напряжения никто не выдержит.

— Ага, выходит, вы все-таки можете быть мне полезны.

— Хотите научиться играть?

— Играть я умею. И хочу скоротать час за шахматной доской. А там и жена вернется. Я не в духе, чтива в доме нет, телевизор смотреть неохота, а достойного соперника встретишь нечасто.

— И вы сохраните мне жизнь, чтобы играть со мной в шахматы?

— Совершенно верно.

— Дайте-ка разобраться. Тут нет никакого подвоха? Вы не застрелите меня, если я проиграю партию, или что-нибудь в этом роде?

— Разумеется, нет. Шахматы выше азарта. Ставки в них неуместны.

— Полностью с вами согласен, — сказал грабитель и глубоко вздохнул. — А если бы я не умел играть в шахматы, вы бы меня застрелили?

— Вас так волнует этот вопрос?

— Еще бы, — ответил грабитель.

Они устроились в гостиной. Грабителю достались белые фигуры, и он пошел королевской пешкой, довольно изобретательно применив дебют Лопеса. На шестнадцатом ходу Требизонд вынудил его отдать ладью за коня, и вскоре грабитель признал поражение.

Во второй партии он играл черными и избрал сицилианскую защиту в незнакомой Требизонду разновидности. Игра шла на равных до самого энд — шпиля, когда грабителю удалось получить проходную пешку. Как только стало ясно, что он сумеет провести ее в ферзи, Требизонд положил своего короля.

— Отличная партия, — робко проговорил грабитель.

— Вы хороший шахматист, — похвалил его Требизонд.

— Благодарю вас.

— Жаль, что… — Требизонд умолк, и грабитель метнул на него вопросительный взгляд.

— Жаль, что я стал заурядным уголовником? Вы это хотели сказать?

— Пустяки, не имеет значения.

Они начали расставлять фигуры для третьей партии, но тут в замке лязгнул ключ. Распахнулась дверь, и в комнату вошла Мелисса Требизонд. Мужчины встали. Миссис Требизонд с рассеянной улыбкой приблизилась к ним.

— Ты нашел себе нового партнера по шахматам, дорогой? Очень рада за тебя.

У Требизонда заходили желваки. Он сунул руку в задний карман и вытащил отобранную у грабителя фомку. Теперь она казалась ему даже тяжелее, чем поначалу.

— Мелисса, — сказал он, — я не стану терять время, перечисляя все твои прегрешения. Не сомневаюсь: тебе известно, почему ты заслуживаешь того, чего заслуживаешь.

Женщина вытаращила глаза. Она не поняла ни слова из речи своего супруга. Арчер Требизонд размахнулся и изо всех сил ударил Мелиссу фомкой по темени, а когда она упала на колени, нанес еще три молниеносных мощных удара и, резко развернувшись, посмотрел прямо в выпученные глаза грабителя.

— Вы убили ее, — пробормотал тот.

— Ничего подобного, — ответил Требизонд, снова извлекая из кармана блестящий револьвер.

— Разве она не мертва?

— Надеюсь, что мертва, и молю об этом бога. Но я ее не убивал, это сделали вы.

— Ничего не понимаю…

— Зато полиция поймет, — с этими словами Требизонд спустил курок и ранил грабителя в плечо. Второй выстрел оказался удачнее, пуля угодила точно в сердце. У грабителя подломились ноги, и он медленно распластался на полу.

Требизонд собрал шахматные фигуры, протер доску и принялся готовить сцену к следующему действию. Его так и подмывало просвистеть какую-нибудь веселенькую мелодию, но он поборол это желание, хотя был очень доволен собой. Человек с мозгами всему найдет применение. Если судьба посылает ему кислый лимон, он сумеет сделать себе кувшин сладкого лимонада.

Перевел с английского А. Шаров

Ирина СТАРЦЕВА
СЛИШКОМ ЗУБАСТЫЙ ПОКОЙНИК

13 декабря 1915 года лейтенант Уильям Белшоу, знаменитый сыщик, краса и гордость филадельфийской полиции, не думал о службе. Его голова была занята мыслями о приближающемся Рождестве и подарках, которые он преподнесет домочадцам. Резкий телефонный звонок вырвал его из мира приятных грез. Сняв трубку, Белшоу привычно ответил: «Алло» — и тотчас изменился в лице. Быстро схватив карандаш, он нацарапал на клочке бумаги какой-то адрес, втиснулся в синее двубортное пальто и покинул свой кабинет в здании городской ратуши. Двадцать минут спустя лейтенант вылез из патрульной машины и очутился в трущобах Кенсингтон-авеню. Окинув быстрым взглядом высокую стену фабричного цеха, он спустился в подвал, где двое рабочих взломали бетонный пол, чтобы отогреть замерзшие трубы. Во время этих работ один из них наткнулся на здоровенный деревянный ящик, вскрыл его и увидел внутри чемодан. А в чемодане — мертвое тело.

Точнее, скелет человека, который, по оценке Белшоу, при жизни был высок ростом и довольно крепок. Но теперь от него остались одни кости, волосы и одежда: мягкие ткани сожрала негашеная известь. Когда из чемодана извлекли череп, он вдруг издал странный треск, будто погремушка, и изумленный полицейский увидел, что внутри черепа перекатываются зубы, выпавшие из десен под действием едкой извести. Во рту скелета Белшоу обнаружил зубной протез, состоявший из четырех коронок, а рядом с черепом — волосы двух цветов, седые и каштановые.

— Что стало причиной смерти? — спросил лейтенант полицейского врача.

— Удар по затылку.

На пиджаке жертвы виднелся ярлычок дорогого ателье, в карманах лежали ключ, молитвенник и распятие.

— Давно его убили?

— Года три назад. Плюс-минус шесть месяцев, — подумав, ответил врач.

Чемодан был покрыт плесенью и не представлял никакой ценности в качестве улики. А вот ящик оказался весьма примечательным: во-первых, он явно был сделан на заказ. Во-вторых, на одной из его стенок чернела надпись: «Джон Макнэми, Уэнсли-стрит». Номер дома был тщательно срезан. Просмотрев телефонные справочники, Белшоу не нашел в них ни одного Джона Макнэми с Уэнсли-стрит. В списках пропавших без вести тоже не было человека под таким именем. Но это не обескуражило опытного сыщика, и он отправился на Уолнат-стрит, в ателье, ярлык которого красовался на пиджаке убитого. Однако и здесь его ждало разочарование.

— Я этого не шил, — заявил лейтенанту портной, едва взглянув на пиджак. — Его сметывали на машинке, а у меня все стежки делаются руками.

— Стало быть, кто-то пришил к этому пиджаку ваш ярлык?

— Вот именно.

Лейтенант подивился хитрости преступника. Но он и сам был не лыком шит и потому сразу же догадался, что если ярлык пришит к одежде для отвода глаз, то и зубы, обнаруженные в черепе, вполне могли служить той же цели.

Догадка подтвердилась. Пересчитав все найденные зубы, Белшоу увидел, что их тридцать семь. А ведь у человека не может быть больше тридцати четырех!

Итак, вырисовывалась весьма занятная картина. Сыщик столкнулся с убийцей, который сделал все возможное, и даже больше, чтобы направить полицию по ложному следу.

Тогда дотошный и неутомимый Белшоу решил исследовать обнаруженные в чемодане волосы. Было совершенно ясно, что каштановые и седые пряди упали не с одной и той же головы. Белшоу не кончал университетов, но прекрасно видел разницу: каштановые волосы были мягкими ишелковистыми, а седые — жесткими и грубыми.

Сделав это открытие, лейтенант понял, что перед ним стоит задачка, с какой не сталкивался и знаменитый Шерлок Холмс. Только методом дедукции и можно было ответить на вопрос, какие волосы принадлежали убитому — седые или каштановые. И тех, и других было примерно поровну.

Наконец Белшоу решил, что обнаруженная в подвале жертва преступления при жизни, скорее всего, была мужчиной моложе сорока лет, с каштановыми волосами. В пользу этого вывода говорила зубастость покойника: он не только сохранил все свои зубы в целости, но и успел разжиться чужими.

Итак, седые волосы тоже были подброшены в чемодан для отвода глаз. И, по-видимому, они принадлежали самому убийце.

Теперь лейтенант Белшоу знал об участниках этой драмы довольно много. Убийце было за сорок, убитому — меньше сорока. Кроме того, судя по найденным в его карманах молитвеннику и распятию, он принадлежал к католической церкви.

Просмотрев документы мэрии, Белшоу обнаружил, что здание, в котором лежал ящик со скелетом, было занято в течение трех месяцев, с марта по июнь 1914 года, то есть его арендовали через пятнадцать месяцев после убийства. До этого фабричный цех пустовал целых пять лет. Иными словами, в декабре 1912 года, когда было совершено преступление, здание никому не принадлежало, хотя и охранялось ночным сторожем.

Лейтенант снова призвал на помощь Шерлока Холмса и попытался встать на место убийцы. Допустим, я угробил человека, рассуждал сыщик. Что же мне, прятать его в громадный чемодан, тащить в охраняемое здание, копать яму в подвале и заливать ее свежим цементом? Едва ли я действовал бы таким образом: возни не оберешься, да и сторож может заметить. Убийца пошел бы на это, лишь зная наверняка, что сторож не потревожит его.

Придя к такому выводу, лейтенант Белшоу снова осмотрел ящик, в котором лежал скелет, и заметил странную особенность — неправильные пропорции. Казалось, ящик изготовили специально, чтобы запрятать туда чемодан. Белшоу обошел все мастерские по изготовлению тары, и в одной из них ему повезло: оказалось, что человек по имени Джон Макнэми заказывал такой ящик, и тот был доставлен к нему на дом в шестой квартал Уэнсли-стрит.

Но тут возникла новая сложность: ящик был привезен 14 марта 1914 года, за двадцать один месяц до страшной находки в фабричном подземелье, а вовсе не три года назад. Что же, медики ошиблись с определением времени смерти? Не могли же они так дать маху!

— Почему же? — ответил врач на вопрос удивленного лейтенанта. — Еще как могли! Нас сбила с толку температура воздуха: ведь ящик лежал рядом с трубой отопления. Да еще негашеная известь. Все это ускорило разложение трупа.

Это в корне меняло всю картину преступления. Значит, тело спрятали в подвале не в то время, когда здание пустовало, а когда здесь располагалась компания под названием «Прачечная «Красная звездочка».

Квартира, в которую Джон Макнэми распорядился доставить ящик, была одним из номеров мрачного доходного дома. К счастью, за прошедшие месяцы это предприятие не пережило смены владельца. Более того, хозяин прекрасно помнил жильца, который заказал ящик. Это был молодой человек лет двадцати пяти, рослый, белобрысый и с торчащими, как у вурдалака, зубами. Такого и впрямь не забудешь. Записей хозяин не вел, но вспомнил, что жильца, кажется, звали Макнамара «или как-то так». Тогда лейтенант извлек из кармана найденный на трупе ключ и попытался открыть им несколько дверей. Ключ подошел к замку квартиры на втором этаже. По-видимому, именно здесь и произошло убийство.

Белшоу тотчас принялся наводить справки о владельцах прачечной «Красная звездочка» и выяснил, что двадцать один месяц назад фирма принадлежала человеку по имени Эдвин Клемпнер. Теперь он проживал на Фрэнкфорт-авеню в северной части Филадельфии. Лейтенант нагрянул к нему глубокой ночью. Дверь открыла супруга Клемпнера, а вскоре появился и он сам.

Его ничуть не удивил приход полицейского.

— Я жду вас с тех пор, как прочел в газете о находке в здании, которое когда-то занимала моя прачечная, — сказал он. — Но я вовсе не уверен, что сумею вам помочь.

— Знаете ли вы человека по имени Джон Макнэ-ми? — спросил Белшоу.

— Да, я знаком с этим мальчиком, — ответил Клемпнер, проводя пятерней по своей черной как смоль шевелюре. — Я нанял его ночным сторожем, но в марте 1914 года он вдруг куда-то исчез, и с тех пор — ни слуху ни духу.

— Ага… — задумчиво протянул лейтенант. Теперь ему стало ясно, почему убийца не боялся быть застигнутым врасплох во время рытья ямы в подвале. — А вы не припомните, какого именно числа он покинул вас?

Клемпнер покопался в картотеке и сказал:

— Макнэми отработал всю ночь с 13 на 14 марта, но на следующее дежурство не явился. Больше я ничего не знаю.

Похоже, следствие зашло в тупик. Но лейтенант Белшоу не любил оставаться побежденным. Вернувшись в ратушу, он заперся у себя в кабинете и погрузился в раздумье. Наверняка у жертвы были какие-то ценные вещи — часы, перстень, возможно, другие безделушки. Разве не логично предположить, что убийца забрал их и заложил в ломбарде? А раз так, он мог использовать то же имя, что написано на ящике — Джон Макнэми.

В тот же день все сыщики Филадельфии принялись обходить городские ломбарды. Спустя двое суток в одном из них отыскалась квитанция на имя Джона Макнэми с Уэнсли-стрит, который заложил за десять долларов карманные часы. Произошло это двадцать один месяц назад, и часы до сих пор не были выкуплены. Подняв крышку циферблата, лейтенант Белшоу увидел гравировку: «Дэниел Макникол».

В городской адресной книге числился некий Дэниел Макникол, проживавший на Гамилтон-стрит. Лейтенант опрометью бросился туда. Дверь ему открыла встревоженная женщина лет сорока.

— Вы — миссис Дэниел Макникол? — спросил сыщик.

— Да.

— А где ваш супруг?

Оказалось, что ровно двадцать один месяц назад Дэниел Макникол бесследно исчез.

— Вы заявили в полицию? Как вы думаете, почему он покинул вас?

Миссис Макникол явно не хотелось отвечать на вопросы полицейского, и Белшоу не стал настаивать. Вместо этого он попросил женщину дать словесный портрет Макникола и выяснил, что тот был рослым крупным шатеном с почти безупречными зубами. Он исповедовал католицизм, и супруга без колебаний опознала предъявленные ей требник и распятие.

Немного оправившись от потрясения, несчастная женщина рассказала лейтенанту, что двумя годами ранее ее муж, возвращаясь из Нью-Йорка, познакомился в поезде с человеком по имени Эдвард Келлер и решил на паях с ним заняться кожевенным производством. Но Макникол был человеком замкнутым, поэтому его вдова почти ничего не знала ни о Келлере, ни об их совместном предприятии.

— А потом мистер Келлер пришел ко мне и сказал, что мой муж украл у компании полторы тысячи долларов и сбежал. Вот почему я не стала заявлять в полицию, — объяснила женщина.

— Значит, вы поверили рассказу Келлера о вашем супруге? — спросил лейтенант.

— А что мне оставалось делать? Я знала, что случилась какая-то беда, иначе Дэнни не исчез бы. Я решила возместить Келлеру потерю, нашла работу и ежемесячно выплачивала ему украденные мужем деньги.

— Понятно, — задумчиво проговорил Белшоу. — А где живет этот мистер Келлер?

— Я не знаю. Он сам приходил ко мне за деньгами. Но, как только я выплатила всю сумму, он тоже исчез.

Лейтенант никак не мог взять в толк, каким боком тут затесался Эдвард Келлер и как он вписывается в общую картину преступления. И в каких он был отношениях с этим таинственным Макнэми, обладателем «вурдалачьих» зубов?

— Сколько этому Келлеру лет? — спросил лейтенант.

— Около сорока пяти.

— Он седой?

— Да.

— Вы можете припомнить какие-нибудь особые приметы?

— Нет, разве что очень глубоко посаженные глаза.

«Господи, да ведь это Клемпнер!» — подумал лейтенант. Он снова обратился к филадельфийской адресной книге. В ней значились три Эдварда Келлера, но ни один из них не подходил под описание, данное вдовой Макникола.

Памятуя о том, что Макникол познакомился с Келлером в поезде по пути из Нью-Йорка, Белшоу отправился на Манхэттен и просмотрел бумаги нью-йоркского управления полиции. Он справедливо полагал, что человек, замешанный в убийстве в Филадельфии, вполне мог натворить бед и в Нью-Йорке.

В архиве и впрямь отыскалось дело некоего Эдварда Келлера, снабженное несколькими фотографиями двадцатипятилетней давности. Келлер оказался мошенником с большим стажем и даже отсидел срок в тюрьме.

В Нью-Йорке у Келлера был племянник — белобрысый юноша по имени Эл Янг, обладатель торчащих «вампирских» зубов. Он в точности соответствовал описанию молодого человека, заказавшего упаковочный ящик в Филадельфии.

— Где ваш сын? — спросил лейтенант мать Эла Янга.

Женщина разрыдалась.

— Он уехал. И как в воду канул, — сказала она.

— Когда это случилось?

Выяснилось, что Эл Янг исчез примерно в то же время, когда был убит человек, найденный в подвале фабрики.

По просьбе лейтенанта мать Эла дала ему одну из фотографий сына. Вернувшись в Филадельфию, Белшоу показал снимок владельцу доходного дома, и тот опознал в Янге Джона Макнэми. Хозяин мастерской, изготовившей огромный упаковочный ящик, тоже узнал по фотографии Макнэми.

Итак, Эл Янг, он же Макнэми, несомненно, был причастен к убийству Макникола. Но каким образом? И тут лейтенант вспомнил найденный в черепе зубной протез. «Черт возьми, я же забыл спросить мать Эла Янга, носил ли он искусственные зубы!» — подумал сыщик. Он тотчас исправил это упущение и позвонил в Нью-Йорк. И действительно, парень носил зубной протез. Мать Эла, как могла, описала его. Мост оказался в точности таким же, какой был найден в черепе.

Лейтенант почувствовал, как по спине пробежал холодок. За долгие годы службы в полиции он повидал немало, но ни разу не видел и не слышал, чтобы человек по доброй воле расставался с зубами, пусть даже протезными. Этот набор коронок означал лишь одно: человек, задумавший и совершивший преступление, Эдвард Келлер, привлек Эла Янга в качестве сообщника, а потом убил его, чтобы избавиться от свидетеля.

Но где искать этого пресловутого Эдварда Келлера? В который уже раз лейтенант Белшоу поставил себя на место убийцы и решил взглянуть на дело его глазами.

До Рождества оставалось всего несколько часов. Вечером 24 декабря Белшоу вылез из полицейской машины на тихой улице, где проживал Эдвин Клемпнер. Открыв дверь, хозяин вопросительно взглянул на лейтенанта своими глубоко посаженными глазами.

— Я пришел рассказать вам, как продвигается расследование, — сообщил ему сыщик.

— Очень рад, мистер Белшоу. С удовольствием послушаю.

— Дельце оказалось — не приведи, Господь, — продолжал лейтенант. — Этого вашего ночного сторожа, Джона Макнэми, убили.

Клемпнер сжал подлокотники кресла.

— Как? И его тоже?

— Да. Один человек, Эдвард Келлер, дядюшка Макнэми, которого на самом деле звали Эл Янг, уговорил своего племянника стать соучастником убийства. Они вместе запихнули труп в ящик и зарыли в подвале. Но Эл Янг слишком много знал, и Келлер прикончил его. И знаете, что самое интересное, мистер Клемпнер? Этот Келлер даже меня обвел вокруг пальца. Засунул в рот жертвы зубной протез, подбросил в чемодан свои волосы и вообще всячески старался пустить меня по ложному следу, но в итоге перехитрил самого себя.

Костяшки пальцев Клемпнера побелели.

— Вот коварный дьявол! — севшим голосом проговорил он.

— Воистину, сэр, — согласился лейтенант. — У меня тут есть фотография Келлера. Она сделана двадцать пять лет назад, и с тех пор лицо очень изменилось. Но острый нос и глубоко посаженные глаза остались такими же, какими были когда-то.

Клемпнер мельком взглянул на снимок и вернул его Белшоу.

— Ну и где, по-вашему, этот Келлер может быть теперь? — спросил он.

— Совсем близко, — невозмутимо ответил сыщик. — Рукой подать.

— Что вы говорите?

— Да. С ним я сейчас и разговариваю. Вы и есть Эдвард Келлер, сэр. — И с этими словами лейтенант защелкнул наручники на запястьях убийцы.

Клемпнер действительно оказался Эдвардом Келлером. Он сменил имя, сел на диету, похудел, выкрасил свои жесткие седые волосы в иссиня-черный цвет. Но вот с глубоко посаженными глазами ничего поделать не мог.

Арест потряс убийцу, и он сразу же рассказал все. Он убил своего молчаливого партнера Макникола из корыстных побуждений. Макникол одолжил Келлеру денег, и тот разделался с ним, чтобы не возвращать долг. Заманив Макникола в свою комнату в доходном доме, Келлер раскроил ему череп, а затем с помощью Эла Янга закопал труп в подвале фабрики.

Но Келлер всячески отрицал, что убил и Янга тоже. По его словам, после убийства Макникола молодой человек покончил с собой, проглотив какой-то белый порошок.

А на суде Келлер и вовсе отказался от своих показаний, заявив, что они были даны под давлением следователей. К тому же, ему чертовски повезло с адвокатами. Ловкие пройдохи сумели убедить присяжных, что Келлер стал жертвой козней своего зловредного племянника Эла Янга. В итоге Келлер отделался десятью годами тюрьмы за убийство при смягчающих обстоятельствах. В тюрьме он вел себя примерно, ударился в богословие, вызубрил Священное писание и даже стал преподавать закон Божий сокамерникам. Жена развелась с ним, но это не обескуражило старого мошенника, и он начал обхаживать тюремного психолога Дженни Флэнэгэн. Сумев обмануть и ее, Келлер добился того, что Дженни начала ходатайствовать о его досрочном освобождении. В 1924 году, отсидев 8 лет, Келлер вышел на волю. На другой день он женился на Дженни, и она нашла ему место ночного сторожа в банке зерновой биржи. Келлер проработал там около года и был на хорошем счету.

20 декабря 1925 года в центре Филадельфии какой-то человек с объемистым мешком в руках остановил такси и потребовал отвезти его на вокзал.

— Быстрее, быстрее! — то и дело подгонял он водителя.

Внезапно с заднего сиденья донеслись сдавленные хрипы, потом наступила тишина. Встревоженный водитель обернулся и увидел, что его пассажир, будто куль, лежит на сиденье. Спешно прибывший врач констатировал смерть от инфаркта, а полицейские без труда опознали в усопшем знаменитого мошенника Эдварда Келлера. Рядом с. ним на полу такси валялся мешок с маркировкой «Банк зерновой биржи», а в нем — 90 тысяч долларов в новеньких хрустящих купюрах. Воришка остался верен себе до последнего вздоха.

Андрей ШАРОВ
КТО ПОБЕДИЛ НЕПОБЕДИМУЮ АРМАДУ

Приказ Филиппа II Испанского поверг герцога в уныние. 9 февраля 1588 года скончался маркиз Санта-Круз, и король поручил герцогу возглавить военный поход на Англию. Тот неохотно принял командование, о чем сообщил своему правителю письмом, присовокупив к выражениям признательности и многочисленные жалобы. «Здоровье мое не годится для такого похода, а по скромному своему опыту мореплавателя знаю я, что на корабле всегда простужаюсь и страдаю морской болезнью. И, поскольку флотоводец и воин я неискушенный, то думаю, что не следует мне возглавлять столь важное предприятие».

Но разве можно противиться воле короля? Верный долгу дон Алонсо де Гусман эль-Буэно, герцог Медина-Сидония, принял командование флотом. Ревностный католик, представитель древнего знатного рода, он понимал, что выбора нет. Покинув уютный и роскошный дом на юге Испании, герцог поспешил в Лиссабон, где его уже ждала эскадра. В связи со смертью маркиза лихорадочные приготовления к отплытию были приостановлены, и теперь Медине-Сидонии предстояло совершить подвиг, достойный Геракла, и навести порядок в лиссабонском порту, где царил сущий кавардак.

Не совсем понятно, как это ему удалось, но герцог справился со своей задачей и 25 апреля торжественно вошел в кафедральный собор, чтобы принять боевое знамя с гербом Испании и ликами Христа и Девы Марии. На вымпеле красовался девиз экспедиции: «Встань за наше дело, Господь».

Для испанцев это была священная война, которую нельзя не выиграть, хотя Англия располагала более ходкими кораблями, лучшими пушками и гораздо более искусными моряками. Поэтому, когда одного из высших офицеров герцога спросили, чем объясняется его уверенность в победе, он ответил: «Все очень просто: мы отстаиваем богоугодное дело».

Столкновение двух великих держав назревало уже лет тридцать, с тех самых пор, как в 1558 году Елизавета I Английская унаследовала престол от своей сводной сестры Марии. Их отец, Генрих VIII, рассорился с католической церковью, когда та не разрешила ему развестись с матерью Марии, Екатериной Арагонской, и жениться на Анне Болейн, матери Елизаветы. Итогом этих неурядиц личного свойства стало учреждение англиканской церкви. Во время своего короткого правления королева Мария предприняла попытку возродить католицизм в Англии и сочеталась браком с наследником испанского престола, впоследствии ставшим королем Филиппом II. Но после смерти Марии корона перешла к Елизавете, которая обладала не менее сильной волей и была полна решимости всячески поддерживать свою религию — протестантство. С точки зрения ревностного католика Филиппа, ее убеждения были просто-напросто ересью.

Когда Елизавета подписала союзнический договор с Нидерландами и направила туда войска для поддержки восставших голландских подданных Филиппа, приверженцев протестантской веры, к трениям религиозного толка добавились и политические разногласия. Но тем не менее Филипп никак не мог решиться пойти на Англию войной. У него еще оставалась надежда уладить дело без кровопролития. Если престарелая и незамужняя английская королева передаст трон своей двоюродной сестре, католичке Марии Стюарт, смешенной с шотландского престола, то цель будет достигнута. Но 18 февраля 1587 года Мария была казнена по приказу Елизаветы, и Филипп понял, что теперь ему волей-неволей придется взяться за оружие.

Вот каков был его военный план. Филипп намеревался отправить в Английский канал хорошо вооруженный флот, которому надлежало соединиться с силами вторжения, возглавляемыми герцогом Пармским, командующим испанскими войсками в Нидерландах. Под защитой этого флота тридцатитысячная армия герцога переправится через канал на баржах и высадится в Маргите, а затем уже посуху отправится вверх по течению Темзы, чтобы штурмовать Лондон.

В состав морской экспедиции, командование которой так неохотно принял на себя Медина-Сидония, входили сто тридцать кораблей, вооруженных 2400 пушками и загруженных 124 тысячами ядер. Корабли были самые разные — от величественных плавучих крепостей, называемых галеонами, до весельных галер, юрких разведывательных фрегатов и неуклюжих вспомогательных посудин с припасами. Общая численность экипажей составляла восемь тысяч матросов, а находившихся на борту солдат было без малого девятнадцать тысяч. Официально экспедиция именовалась La felicissima armada («самый везучий флот»), но благодаря ее чудовищной мощи испанцы нарекли свою армаду «Непобедимой». 9 мая 1588 года первые ее корабли подняли якоря и двинулись вниз по течению широкой реки Тежу к Атлантическому океану.

Но тут разыгрались стихии. Никто не ожидал штормов в это время года, но в результате армада соединилась лишь в конце мая. Теперь она могла пуститься в путь на север, но, как назло, изрядная часть провизии уже успела испортиться, поскольку, наметив отплытие на октябрь 1587 года, испанцы упаковали мясо, рыбу и галеты в простые холщовые мешки. Более того, пресная вода, хранившаяся на борту кораблей не меньше месяца, оказалась непригодной к употреблению, и Ме-дина-Сидония с большой неохотой, под давлением обстоятельств, отдал приказ войти в порт Ла-Корунья, что на северо-западном побережье Испании. 19 июня началось обновление запасов воды и провианта, и лишь 21 июля армада смогла снова выйти в море.

Что до британцев, то они успели полностью оснастить свой флот только в апреле, но их неподготовленность причудливым образом сыграла на руку Елизавете: запасы воды и продовольствия на ее кораблях остались свежими, а солдаты и матросы еще не пресытились бездельем и не впали в хандру.

Командовал флотом королевы лорд Говард Эффингем. Он получил этот пост по тем же причинам, по которым командование армадой досталось Медине-Сидонии. Лорд был ярым протестантом, беззаветно преданным Елизавете, и происходил из знатного семейства, уже давшего Англии трех адмиралов. Заместителем командующего королева назначила дерзкого и предприимчивого пирата-приватира Френсиса Дрейка, вошедшего наряду с Магелланом и Джеймсом Куком в тройку величайших мореплавателей мира.

Англичане уже давно знали о затянувшихся приготовлениях испанцев и заблаговременно собрали два сухопутных войска. Одно, численностью тридцать тысяч человек, они разместили вдоль своего южного побережья. Второе, семнадцатитысячное, поставили гарнизоном в Тилбери в низовьях Темзы. Завидев армаду, это войско должно было следовать за ней по берегу и напасть на испанцев, как только те попытаются высадиться на сушу. От оконечности полуострова Корнуолл до Лондона протянулась цепочка сигнальных костров.

Если верить расхожему английскому преданию, в пятницу 29 июля Френсис Дрейк был в Плимуте и безмятежно играл в шары, когда ему сообщили о появлении первых испанских кораблей возле юго-западного побережья Англии. Пирата так и подмывало отдать приказ о немедленной погрузке на корабли, но он подавил это искушение и невозмутимо заявил гонцам: «У нас достаточно времени. Успеем закончить партию, а уж потом побьем испанца».

Скорее всего, весть о прибытии неприятеля дошла до Плимута часа в три-четыре пополудни, когда начинался мощный прилив и выйти в море не было никакой возможности. Эскадре Эффингема пришлось бы ждать до десяти вечера, когда отливное течение наберет силу. Но адмирал не стал ждать. Чтобы преодолеть встречное течение, он приказал буксировать корабли при помощи шлюпок и верповать их на якорных цепях. На рассвете 30 июля сто четыре корабля английского флота вышли из порта и изготовились встретить армаду. Прежде чем стемнело и началась ночная буря, защитники Британии все-таки успели разглядеть самое крупное в истории соединение военных кораблей.

Сто двадцать пять из ста тридцати судов Медины-Сидонии целыми и невредимыми добрались до Ла-Манша. На берегу тотчас зажглись сигнальные костры, и подданные Елизаветы очень быстро узнали о прибытии неприятеля.

Продвигаясь по Ла-Маншу, Медина-Сидония выстроил свой огромный флот в форме плотного полумесяца, «рога» которого были обращены в сторону англичан. Испанцы надеялись выманить неприятеля, окружить, взять на абордаж и захватить корабли. Располагавшие более подвижными судами англичане надеялись избежать ближнего боя и уничтожить вражеский флот метким орудийным огнем и толковым маневром.

В течение недели, несмотря на ожесточенные стычки, испанцам удавалось сохранять сплоченность и стройность своих рядов, но 6 августа англичане получили подкрепление и добились численного перевеса, потому что к юго-западному побережью прибыли корабли, которые прежде срывали все попытки герцога Пармского переправиться через пролив. Но худшее для испанцев было еще впереди. Войдя во французский порт Кале, Медина-Сидония узнал, что силы вторжения еще даже не начинали готовиться к переправе.

Герцог Пармский неоднократно писал Филиппу, что не может посадить своих солдат на баржи и пуститься в путь через канал, если армада не защитит его от английских и голландских кораблей. Но король так и не сообщил об этом Медине-Сидонии, хотя без соединения войск двух полководцев вся кампания теряла смысл. По мнению некоторых историков, Филипп никогда не строил серьезных планов вторжения в Англию, а лишь хотел запугать Елизавету и вынудить ее пойти на уступки. Если так, эта ошибка обошлась ему очень дорого, ибо мощь Испании оказалась подорванной, а гордость — глубоко уязвленной.

Еще несколько дней Медина-Сидония отражал нападения англичан, но те настырно теснили его на север, лишая возможности поддержать и без того обреченное на неудачу вторжение. 12 августа английский адмирал повернул обратно на юг, поскольку отчаянно нуждался в припасах и, к тому же, был уверен, что опасность миновала. За две недели непрерывного морского боя англичане не потеряли ни единого корабля.

Огорченный испанский флотоводец понял, что ему придется возвращаться домой кружным путем — через Северное море, вдоль берегов Шотландии, между Оркнейскими и Шетландскими островами, а затем — мимо западного побережья Ирландии на юг. Это вынужденное плавание завершилось катастрофой. Буря разбросала корабли, многие из них сбились с курса или налетели на скалы. Оставшихся в живых моряков хватали и зачастую убивали на месте. 21 сентября флагманский корабль Медины-Сидонии, будто побитая собака, притащился в порт Сантандер. А всего до испанских берегов добрались шестьдесят семь судов армады, лишь немногим более половины ее первоначального состава.

Если верить некоторым историкам, король Филипп, осознав весь ужас и позор своего бесславного поражения, сказал: «Я послал эти корабли биться с людьми, а не с ветрами и волнами, которые обрушил на них Господь».

Вероятно, это было единственное высказывание испанского монарха, в правдивости которого королева Елизавета не усомнилась ни разу в жизни. В песне, которую она самолично сложила в честь победителей, были такие слова: «Молились мы, и гнев богов рассеял всех моих врагов».

Андрей ШАРОВ
УБИТ В ПЬЯНОЙ ДРАКЕ?

В самый разгар знаменитой лондонской эпидемии чумы четверка приятелей решила зайти в харчевню при гостинице, принадлежавшей вдовушке Элеонор Булл из Дептфорда, что за Темзой, километрах в пяти к юго-востоку от центра города. Компания подобралась весьма примечательная и разношерстная: Ингрэм Фрайзер, в прошлом слуга всесильного сэра Фрэнсиса Уолсингэма, известный мошенник и сутяга, не вылезавший из судов, поскольку ему то и дело вчиняли всевозможные иски; Николас Скерз, частенько помогавший Фрэйзеру в его темных делишках; Роберт Поули, тайный агент короны, личность, начисто лишенная даже зачатков добродетели, и, наконец, двадцатидевятилетний Кристофер Марло, который, несмотря на молодость, уже успел снискать себе славу лучшего английского драматурга.

Было утро среды 30 мая 1593 года. В ту веселую и бесшабашную пору попойки начинались рано, и к полудню компания уже изрядно поднабралась, поэтому собутыльники решили устроить маленький перерыв и прошвырнуться по лондонским улицам, но очень скоро им наскучило праздное шатание, и все четверо вернулись в харчевню, чтобы возобновить возлияние. К вечеру выпивохи не вязали лыка, и вдруг между Фрэйзером и Марло вспыхнула драка. Причиной потасовки стало несогласие по важнейшему и насущнейшему вопросу повестки дня — кому оплачивать счет. Вероятно, сумма была немалая: ведь кутилы бражничали с утра до поздней ночи. Впрочем, если вспомнить о ремесле Фрэйзера, правомерно будет допустить, что он наверняка попытался бы отбояриться от оплаты и гораздо более скромного счета. Оба свидетеля, Скерз и Поули, впоследствии дали сходные показания: драку затеял Марло, ни с того ни с сего набросившись на Фрэйзера с ножом. Он успел пару раз поцарапать мошеннику затылок, затем Фрайзер изловчился, отнял у драматурга кинжал и тоже пустил его в ход, нанеся своему молодому взбешенному противнику страшный удар в правую бровь. Марло рухнул на пол и в тот же миг испустил дух.

Тотчас кликнули стражу, а под утро в харчевню прибыл и доверенный судебный следователь ее величества. Фрэйзера арестовали, но спустя без малого месяц отпустили на волю: дознаватели решили, что он действовал в пределах необходимой самообороны. Что до Кристофера Марло, то его останки предали земле через двое суток после роковой потасовки в харчевне.

Такова общеизвестная и подтвержденная властями версия безвременной кончины подававшего большие надежды писателя, творческое наследие которого и сегодня восхищает истинных ценителей изящной словесности. Версию эту никто не пересматривал, не подвергал сомнению и не оспаривал более трехсот лет, пока в 1925 году в одном из лондонских архивов чисто случайно не был найден пылившийся там 332 года отчет судебного следователя о пресловутом беглом дознании. Мне довелось прочесть факсимильную копию этого документа, и должен сказать, что текст его порождает немало недоуменных вопросов.

Например, таких: почему останки Марло столь поспешно предали земле? Почему дознание велось галопом, а показания двух изрядно пьяных свидетелей были безоговорочно приняты следствием и приобщены к делу как абсолютно надежные и правдивые? Можно ли с уверенностью утверждать, что пьяная поножовщина по пустячному поводу — единственно возможное объяснение трагедии, лишившей Англию гения? Кто поручится, что трое участников попойки не состояли в сговоре и не «убрали» Марло умышленно? Судя по отчету, Фрайзер отделался царапинами. Разве не мог он сам нанести себе эти раны, дабы выставить себя жертвой нападения пьяного дебошира? И как это Фрайзер, если он тоже был вдрызг пьян, сумел одним ловким и точным ударом ножа спровадить к праотцам крепкого молодого человека? Наконец, по собственному ли почину действовали эти три темные личности? Или гибель Марло не иное, как успешное завершение заговора, имевшего целью устранить человека, который «слишком много знал»?

Если учесть все обстоятельства, это предположение не так уж и вздорно. Ведь ни для кого больше не секрет, что знаменитый драматург вел двойную жизнь и был весьма пронырливым тайным агентом ее величества.

Родился Кристофер Марло в феврале 1564 года, за два месяца до появления на свет другого великого творца, которому было суждено затмить его славу, — Уильяма Шекспира. Но в те времена, когда еще никому не известный Шекспир вел тихую незаметную жизнь в стратфордской глуши, Марло уже получил стипендию от кембриджского колледжа Тела Христова и в двадцать лет от роду был удостоен ученой степени бакалавра богословия. На этом его учение не кончилось. Не исключено, что Кристофер подумывал о карьере англиканского священника, однако кембриджское начальство сперва отказало ему в присвоении более высокой ученой степени. Причиной тому были «продолжительные и возбуждающие подозрения отлучки соискателя из университета».

Правление королевы Елизаветы I (1558–1603) часто называют «золотым веком» Англии, но едва ли это так, хотя никому не возбраняется иметь собственное мнение на сей счет. В ту пору в общественной жизни Англии происходили стремительные и очень резкие перемены. Унаследовав престол после своей сводной сестры, католички Марии, Елизавета первым делом вдохнула новую жизнь в протестантскую церковь, учрежденную их отцом, Генрихом VII1. Этим поступком Елизавета навлекла на свою голову царственный гнев Филиппа II Испанского, супруга почившей Марии и пылкого защитника католической веры. Когда юный Марло слушал лекции в Кембридже, над Англией нависла нешуточная угроза испанского вторжения, и студенты-католики один за другим бежали во Францию, спасая свою жизнь. Вот почему частые прогулы Кристофера вызывали такие подозрения. Уж не собрался ли и он дать деру? Уж не исповедует ли он католицизм, ловко прикидываясь протестантом? В 1587 году делом Марло занялся тайный совет при королеве, который в конце концов решил, что «ученик сей во всех деяниях своих выказал благонравие и скромность и хорошо служил ее величеству». А посему его знания не должны подвергаться сомнению «теми, кто не ведает о делах, коими был он занят». После такого вердикта Кембридж наконец присвоил Марло степень магистра.

Через год после окончания университета магистр Марло написал и поставил свою первую пьесу, имевшую шумный успех. После этого несостоявшийся священнослужитель всерьез взялся за перо и за шесть лет создал полдюжины пьес и пространную повесть в стихах, сделал множество переводов с латыни. Но при этом прослыл порывистым и необузданным молодым человеком, прямолинейным в суждениях и поступках и склонным превращать любую словесную полемику в кулачный бой. В 1589 году Кристофер даже ненадолго попал в тюрьму за участие в уличной драке, которая закончилась гибелью человека, а три года спустя был вызван в суд и обвинен в оскорблении блюстителей закона.

Ну да это были пустяки. Весной 1593 года драматургу «светила» гораздо более серьезная статья. Чтобы уберечь королевство от нашествия испанцев, а трон — от посягательств католической соперницы, шотландской королевы Марии Стюарт, Елизавета создала и всячески поддерживала разветвленную шпионскую сеть, во главе которой стоял хитроумный государственный секретарь Фрэнсис Уолсингэм. Он держал лазутчиков при всех дворах Европы, зачастую оплачивая их труд из собственного кармана, и они незамедлительно сообщали в Лондон о любой грозящей Елизавете опасности. Именно Уолсингэм в 1586 году раскрыл заговор Энтони Баббингтона, посягнувшего на жизнь королевы, он же годом позже подвел под топор палача Марию Шотландскую. Наконец, не кто иной, как сэр Фрэнсис предупредил Елизавету о грядущем походе пресловутой Непобедимой Армады и горячо, хотя и безуспешно, увещевал королеву принять меры предосторожности, дабы защититься от врага.

И хотя огромный экспедиционный флот Филиппа II был разгромлен англичанами летом 1588 года, весной 1593 Испания вновь серьезно угрожала Англии. По ночам на стенах лондонских домов стали появляться бунтарские лозунги и призывы, и тайный совет был вынужден создать следственную комиссию, наделив ее правом вторгаться в жилища частных лиц и искать там изменников. 12 мая, во время одной такой облавы, члены комиссии обнаружили и изъяли бумаги Томаса Кида, молодого драматурга, который делил кров с Кристофером Марло.

Никакой антигосударственной крамолы в записях Кида не было, зато нашлась крамола богохульная: драматург подвергал серьезному сомнению божественную сущность Иисуса Христа. Такое вольнодумство в те времена каралось смертью. Всего несколькими годами ранее за сходное преступление был заживо сожжен Фрэнсис Кетт, один из университетских приятелей Марло.

Кид всячески отрицал свое авторство и под пытками сообщил, что обнаруженные у него богохульные записки принадлежат Марло. Своим «признанием» Кид поставил тайную службу в очень неловкое положение. К тому времени Марло уже несколько лет выполнял деликатные поручения и был связным между Англией и континентальной Европой. В день ареста Кида он гостил в доме Томаса Уолсингэма, двоюродного брата сэра Фрэнсиса. Туда-то и доставили судебную повестку. Разумеется, драматург и разведчик немедленно явился в суд, где был арестован без объяснения причин и вскоре благодаря вмешательству влиятельных друзей выпущен под залог и подписку о невыезде.

А спустя двенадцать дней труп Кристофера Марло лежал на заплеванном полу дептфордской харчевни. Спрашивается: если Марло был. повинен в богохульстве, почему его отпустили под залог? Почему не подвергли пытке, как Кида, и не принудили сознаться в ужасном преступлении? Почему ему позволили встретиться с тремя весьма и весьма темными личностями 30 мая? Вероятно, вот почему. Сэр Фрэнсис Уолсингэм был человеком умным и коварным, но, несмотря на это, возглавляемая им секретная служба кишела агентами-перевертышами, которые хотели бы видеть на английском престоле католического монарха. Таким двуликим Янусом был и Роберт Поули, один из собутыльников Марло. После заговора Баббингтона его арестовали, но вскоре выпустили и восстановили в должности. Марло вполне мог знать о предательстве Поули и выдать его под пыткой, а заодно назвать имена других тайных врагов Елизаветы.

Ради безопасности этих людей Марло должен был исчезнуть. Так, может быть, компания кутил собралась в Дептфорде именно для того, чтобы заставить драматурга и шпиона умолкнуть навеки? Может быть, пьяная драка служила лишь маскировкой коварного и тщательно подготовленного убийства? Или истинной жертвой в ту роковую ночь стал вовсе не Кристофер Марло? Такое вполне возможно. Марло должен был давать показания в суде, и сэр Фрэнсис Уолсингэм резонно полагал, что эти показания могут серьезно скомпрометировать его как главу секретной службы, не сумевшего распознать врага в его рядах и к тому же сделавшего этого врага своим любимчиком. По некоторым данным, и Уолсингэм, и Марло были гомосексуалистами и обожали друг друга. Поэтому сэр Фрэнсис, естественно, искал способ разорвать отношения с Марло, разорвать решительно и бесповоротно, но, по возможности, безболезненно для поэта. Не исключено, что с его ведома Кристофер Марло и трое его приятелей устроили собственный заговор, целью которого были инсценировка гибели драматурга и его побег из страны. В 1955 году английский писатель Кэлвин Хоффман выпустил в свет книгу, в которой весьма убедительно доказывает, что жюри присяжных, оправдавшее Фрайзера, было ловко введено в заблуждение, и тело, предъявленное ему на дознании, принадлежало вовсе не Кристоферу Марло. Это был труп какого-то безымянного матроса, то ли убитого раньше, то ли залученного Марло в харчевню и «подставленного» под нож Фрайзера. Такую точку зрения поддерживает доктор Танненбаум, который убежден, что рана глубиной два с половиной сантиметра над правой бровью никак не могла привести к мгновенной смерти.

Впрочем, версия Хоффмана поразительна не только с точки зрения судебного медика. Этот автор считает, что после пресловутой драки в харчевне Марло под защитой Фрэнсиса Уолсингэма отбыл на континент, где как ни в чем не бывало еще четверть века писал пьесы, которые затем публиковал под псевдонимом… Уильям Шекспир. Примечательно, что первая публикация Шекспира, пьеса «Венера и Адонис», появилась в сентябре 1593 года, спустя три месяца после гибели Марло. И ни один серьезный исследователь творчества Уильяма Шекспира никогда не пытался отрицать, что его трагедии «Генрих VI», «Ричард 111» и «Тит Андроник» выдержаны в стиле Марло до такой степени, что бытует мнение, будто убиенный драматург приложил руку к их созданию (при этом предполагается, что пьесы написаны до мая 1593 года). Через семь лет после гибели Марло в свет вышел его перевод первого тома сочинений Лукиана, а затем в том же издательстве — сонеты Шекспира, посвященные «господину У. Г.». Хоффман считает, что «У. Г.» означает «Уолсин-Гэм», поскольку во времена Елизаветы имена часто писались через дефис.

Излишне говорить, что подавляющее большинство историков принимает версию Хоффмана в штыки, называя ее сущей чепухой. Но всегда ли право большинство? Уже доказано, что стиль писателя уникален, как отпечаток пальца, и подделаться под него невозможно. Попробуйте позаимствовать у автора хотя бы его лексический арсенал, и вы сразу же убедитесь, что это напрасный труд. Более того, словарь автора не меняется на протяжении всей его карьеры и служит абсолютно надежным опознавательным знаком. Так вот: набор слов, которые употреблял Марло (средняя длина слова — четыре буквы), совершенно идентичен шекспировскому.

А Клеменс Дейн, написавший в 1921 году пьесу «Уильям Шекспир», так и вовсе утверждает, что Кристофера Марло убил сам Шекспир, и драка между ними завязалась из-за какой-то девицы. Но это так, к слову, уж простите за каламбур.

Кроме того, необходимо честно и откровенно признать: никто не смог неопровержимо доказать, что актер Уильям Шекспир из Стратфорда как-то причастен к созданию пьес, публиковавшихся под его именем. На родине Шекспира знали как купца и ростовщика, но отнюдь не как писателя. Даже памятник, установленный в Стратфорде примерно в 1630 году, изображает Шекспира не с пером в руке, а с мешком, служившим в те времена символом купечества. Не сохранилось ни одной шекспировской рукописи, хотя в библиотеках и архивах есть немало рукописных текстов других литераторов елизаветинской эпохи. Ни родители, ни дети Шекспира не умели ни читать, ни писать, а судя по некоторым сохранившимся корявым росчеркам «бессмертного барда», он тоже был либо совсем, либо почти неграмотным.

К сожалению, теперь уже вряд ли удастся не — опровержимо доказать, что Марло писал под псевдонимом Уильям Шекспир и платил деревенскому лицедею за разрешение ставить на титульных листах его имя, но давайте хотя бы согласимся, что у нас нет веских причин считать купца-актера из Стратфорда и великого драматурга одним и тем же лицом.

Разумеется, если теория Хоффмана верна, мы вынуждены будем сделать ошеломляющий, но неизбежный вывод, которого ни один ортодоксальный шекспировед нам никогда не простит: Уильям Шекспир (читай — Кристофер Марло) был убийцей. Ведь кто-то же умертвил человека, труп которого впоследствии был предъявлен судебному следователю.

Увы, всей правды о гибели, подлинной или мнимой, Кристофера Марло мы уже никогда не узнаем. Многие современники драматурга считали его кончину воздаянием за безбожие и святотатство и радостно потирали руки. По сути дела, этого великого писателя оплакивали только потомки. 30 мая 1593 года английская литература потеряла гениального драматурга, не уступавшего мощью дарования ни Шекспиру, ни кому-либо другому. И лучшей эпитафией на его могиле могли бы стать слова из самой знаменитой пьесы Кристофера Марло «Доктор Фауст»: «Прямая ветвь отсечена, и уж не вырастет она». Если Марло действительно погиб, не дожив и до тридцати лет, можно только гадать, сколько его великих пьес так и остались ненаписанными.

Рудольф ВЧЕРАШНИЙ
ВРЕМЯ ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ

Известная пословица утверждает: «Один в поле не воин!» Оно и понятно. Не с кем воевать. Но это — если в поле. А если не в поле, а в Москве? Да если не один, а хотя бы вдвоем, с напарником? Тут еще ой как можно пошустрить.

Как замечено, народ из метро, словно энергия из атома, выплескивается порциями, квантами. По мере прихода электропоездов. Входят люди в метро равномерно, ровной живой струйкой, а выходят пачками, которые в часы пик, по мере окончания рабочего дня на различных предприятиях, превращаются в один пульсирующий поток. И дрейфует этот выходной поток со скоростью спешащего пешехода в сторону наземной транспортной магистрали. Вот и сейчас, на выходе из метро «Таганская», люди плотно, забирая вправо, шли по неширокой дорожке вверх, к Нагорной, мимосплошной стены палаток и ларьков. Те, кому не хотелось толкаться, старались держаться левее, ближе к бровке, где радиус закругления был больше. Именно так и шла молодая женщина, макияж и модная, дорогая экипировка которой делали удивительным тот факт, что она пользовалась демократичным общественным транспортом. Привычнее видеть таких женщин садящимися или выходящими из дорогих иномарок, ну, на худой конец, из наших девяток-десяток.

Но, тем не менее, шла она из метро. На правом плече ее висела модная сумочка, которую женщина, чтобы та не болталась, прижимала к себе локтем. А сзади, лавируя между спешащими выбраться из толчеи на простор членами толпы, приблизился к ней молодой человек и, когда они проходили мимо ларьков-палаток, протянул левую руку и похлопал женщину по левому предплечью, сам оставаясь справа от нее. Старая дружеская шутка. Женщина, естественно, рефлекторно среагировав на неожиданное прикосновение, повернулась влево, а молодой человек, резко дернув за сумочку, без труда буквально содрал ее с плеча и с дурашливым восклицанием «Ух, нету!» швырнул через крыши палаток. Возглас этот предназначался и для прохожих, которые могли заинтересоваться происходящим и подумать, что это дружеский розыгрыш, и для женщины, чтобы сбить ее с толку — что же происходит. Увидев летящую поверх палаток сумочку, она инстинктивно рванулась за ней, сосредоточив все свое внимание на полете и забыв про парня, который растворился в толпе и не спеша, вместе с народом отбыл с места происшествия.

Да, собственно, происшествия-то никто и не заметил. Женщина не кричала: «Помогите! Грабят!» или что-либо подобное. Она кинулась в ту сторону, куда улетела ее сумочка, но ей пришлось обогнуть строй палаток, и когда она наконец до нее добралась, увидела на газоне и подобрала, прошла минута или две, если не больше. Вполне достаточно для того, чтобы сообщник молодого шутника, ожидавший прилета такой птички, успел подхватить ее, выпотрошить, то есть взять имеющиеся там деньги или валюту, и, закрыв, выбросить на газон, а потом удалиться заранее намеченным маршрутом.

Пашка Рыгунин и Сашка Сипилин росли в одном дворе. Они и родились здесь в один год. Ну, конечно, родились-то они не во дворе, все-таки родители их не были дворнягами. Рождение их состоялось, как и положено, в родильном доме, в одном и том же, с разницей лишь в каких-нибудь пару месяцев. А поскольку это событие, документально отраженное в книге записей актов гражданского состояния, произошло всего за несколько лет до объявления Перестройки, то мода на красные пионерские галстуки прошла еще до того, как Пашка с Сашкой достигли соответствующего возраста. Поэтому их не коснулся воспитательный процесс в недрах пионерских звеньев, отрядов и дружин, который вывел в люди ребят постарше, хулиганов из их же двора, таких как, например, Витька Рябинин, в своей среде — просто Ряба, Колька Костылев — Костыль, да и многих других. Некоторые из этих старшеньких уже успели побывать «на нарах» и теперь щеголяли перед завистливыми пацанами помоложе значимыми и виртуозными наколками. У кого-то на пальцах появились синие несмываемые буквы «К О Л Я», у кого-то цифры «1 9 8 0», символизирующие отнюдь не год проведения Московской Олимпиады, а означающие историческую и всем доступную информацию о дате рождения пальцевладельца. Особо выделялся Андрей Шапченко, по кличке Гуцул. У того, когда он раздевался до трусов или вообще, на обеих ногах выше колен красовались звезды. Это говорило о том, что эти ноги ни перед кем не становились на колени.

В общем, вот такая вот среда, остававшаяся такой и в понедельник, и во вторник, да и во все другие дни недели, включая и собственно среду. Это была среда обитания вышеупомянутых мальчишек. Цементировала ее, то есть объединяла ребят и этого, и любого другого аналогичного двора не только общая болезнь — они все как один болели за «Спартак», — но и еще какая-то сила. Что-то такое, что заставляет, скажем, отдельные молекулы воды в воздухе атмосферы соединяться в единое облако, а однородных животных и птиц сбиваться в стада и стаи. Такова природа.

Нельзя сказать, что Пашка и Сашка были из что называется неблагополучных семей. У того и другого наличествовали оба родителя, отцы и матери, причем, родные, кровные. И эти родители, несмотря на трудности с работой и небольшие заработки, из кожи вон лезли, чтобы дать детям образование, максимально подготовить к будущей самостоятельной жизни. И их кожи хватило на то, чтобы тот и другой окончили среднюю школу. Но дальше ребята продолжать ученье уже не стали. Как говорится, и низы не хотели, и верхи не могли, на получение бесплатного высшего образования у ребят не хватало ни талантов, ни желания, а на платное обучение у родителей недоставало денег. Впереди ждала армейская служба, с возможной всамделишной войной и вытекающими отсюда серьезными рисками. Но рисковать — и ребята уже усвоили это из еще небогатого жизненного опыта — имеет смысл, если знаешь, что поставлено на кон. А то, если ты, со своей стороны, ставишь свою жизнь, а на другом конце, взамен ее, ставятся солдатские сапоги да портянки? Мало кому придется по душе такой риск. Поэтому и ребята, а больше — родители, стали искать боковые штольни, куда бы можно было укрыться от армии. Простейший способ, который все советовали, это «закосить», представиться больным. Получить нужную врачебную справку. Вы думаете, почему сейчас многие политики аргументируют свое радение за выживаемость и здоровье нации тем, что, мол, оно (это здоровье) настолько подорвано всякими внешними и внутренними вражьими силами, что среди призывников насчитывается чуть ли не девяносто процентов больных?

Да чушь это, вранье и лицемерие, а на языке современных просвещенных депутатов, повседневно применяющих этот способ выражения своего мнения, — лукавство. Ведь вряд ли те, кто брал винтовку и шел защищать Родину от гитлеровских полчищ, были здоровее телом. Недоедали тогда ничуть не меньше, чем недоедают, как некоторые пытаются это представить, теперь. Да что говорить! Выйдите на улицу, возьмите наугад сотню молодцов призывного возраста, взвесьте их, общий вес разделите на сто и получите средний вес нынешнего молодого человека. Да это ж такой бугай получится! И такие они в большинстве и есть. Огромные, здоровые, квадратные. Но вот к выполнению священного конституционного долга — к службе в армии — их почему-то не призывают. И не призывают, конечно же, не по той причине, что они ввиду своих огромных размеров представляли бы отличную мишень для предполагаемого противника. Вон Леха «Коромысло» — Алексей Коромыслов из их же двора, почти ровесник — частенько проходит по двору от сверкающего «Лексуса» в свою хату с папочкой под мышкой и тоже вместо солдатской формы использует совсем другой прикид — глянцево поблескивающий костюмчик пятьдесят шестого размера цвета черненой бронзы. Так что напрасно некоторые льют крокодиловы слезы, что-де не из кого выбрать здоровое, крепкое душой и телом пополнение для армии. Просто дело в том, что долги, а это относится и к священному долгу перед Родиной, отдают только порядочные люди, среди которых большинство действительно рахиты, доходяги и прочие. Есть, правда, и те, кто полагает, что в армии их покормят лучше, чем в так называемых домашних условиях.

Итак, перед ребятами желтым предупреждающим светом в перспективе одного года замаячил священный долг. И они отлично знали, что долг нужно отдавать, чтобы постоянно не прятаться. Но отдавать можно и деньгами. Деньги! Кому их отдавать — это тоже вопрос, но уже второй. Первым же является вопрос, где их взять? Весь их опыт наблюдения за существующей действительностью подсказывал, что есть несколько способов добыть деньги. Общепринятый, но в нынешних условиях не общедоступный — это заработать. И они его опробовали. Один из них, Пашка Рыгунин, поработал и грузчиком в мебельном магазине, и продавцом в киоске и еще кое-где по мелочи. Работал он, бывало, и по двенадцать, и даже иногда по шестнадцать часов. И он видел деньги. Нет, не те, которые пенсионеры и всякие там бюджетники дрожащими руками доставали из облезлых кошелечков при расплате за кусочек завернутого в колбасную цветистую упаковку студня. Он видел деньги, когда к нему приходил курьер, а то и лично хозяин киоска за выручкой. И сам Пашка сдавал, порой, немалые суммы. Но вот там, в том лопатнике, куда хозяин складывал полученную от Пашки выручку, вот там были уже деньги. Настоящие. С такими-то деньгами можно не только миновать солдатчину, но без труда стать хоть генералом, хоть депутатом, а то и тем и другим одновременно. Так думал Пашка, да так думали и многие другие, насмотревшиеся на жизнь.

Сашка Сипилин тоже пробовал работать. Месяц проработал лаборантом у отца, инженерившего в научно-исследовательском институте. Но этот институт не выдержал у Сашки испытательного срока, потому что Сашка не любил цифру семь. А она на этой работе всюду его преследовала: на семь старших научных сотрудников приходился один лаборант, Сашка Сипилин, и для всех надо было успеть приготовить лабораторные установки, записать результаты опытов, да и за пивом, как чуть что, посылали тоже его. А рабочий день длился семь часов, зарплата составляла семьдесят рублей в неделю, не платили ее вот уже семь месяцев всему, так сказать, коллективу, и начался этот неплатеж еще до поступления Сашки на работу. Так что он со своим испытательным сроком зарплаты вообще не видел. В общем, несчастливая оказалась семерка.

Но деньги Сашка тоже видел. Настоящие. Которые в дипломат накладывают доверху ровными пачками в банковской упаковке. Причем как наши, с изображениями культурно-исторических памятников, так и эти, условные единицы, с изображениями американских президентов. Это когда он шестерил на одного хозяина, подрабатывая шофером-экспедитором, — развозил в разные города левую кабельную продукцию. С приличной охраной, конечно, потому что расчет производился «наликом» в объемах этих самых дипломатических кейсов — в условных единицах по содержанию, но безусловный по форме. Так что Сашка представлял, как они выглядят, эти деньги. Но, так же как и Пашка, он имел к ним только косвенное отношение — деньги были не его, чужие.

Основной изысканной манерой, которую им привила улица, была — первым «дать в морду». Вообще, они, а Сашка особенно, считали, что если к тебе подходит какой-то человек, то сначала и как можно скорее нужно нанести ему удар, а уж потом поздороваться, если знакомый, или познакомиться, если незнакомец. Потому что, как показывал их личный опыт, если не ударишь первым ты, то ударят тебя.

Дома им тоже прививали хорошие манеры. Они знали, что нехорошо сплевывать во время беседы, класть локти на стол и держать руки в карманах. Хотя насчет последнего нужно сказать особо. Вот, например, на экранах телевизоров мы постоянно видим депутатов и всяких разных важных господ, управляющих нами и являющихся для нас образцом для подражания. Но вот если нас спросить, чем депутат отличается от хулигана, мы, подумав, недоуменно придем к выводу: да ничем. Депутаты так же курят, сквернословят, таскают женщин за волосы, дерутся, причем бьют друг друга не только кулаками в морду, но еще и особым хулиганским приемом — головой в лицо оппонента. Депутаты так же «держат мазу», то есть защищают и вступаются за свою «кодлу», не выдают правоохранительным органам и прокуратуре своих корешей по думе.

Итак, вроде бы депутаты и хулиганы друг от друга не отличаются. Однако этот вывод не совсем верен. Отличаются. И вот чем: хулиганы держат в карманах обе руки, а депутаты, особенно перед телекамерами — одну. Среднестатистический образ хулигана двадцатого века, запечатленный в многочисленных популярных мультсериалах, подтверждает это. Прическа — длинные волосы или бритая голова, в зависимости от моды, в зубах сигарета, в вороте «апаш» тельняшка, клеши и обязательно руки в карманах. А депутаты любят в кармане держать одну руку, а другой размахивают перед собеседником или телекамерой. Сашка попробовал как-то, сунул одну руку в пустой карман брюк, чтобы понять, что там можно делать депутатской руке. Сначала не понял. А потом — дошло. Нашел, чем может быть занята депутатская рука в кармане, и удовлетворенно усмехнулся.

Александра и Павла объединяло не духовное родство. Они были не братьями по духу, а скорее, партнерами по цели. А общая цель у них была одна — добыть деньги. Много и, желательно, сразу. Они постоянно думали об этом. Столетие тому назад классик мировой литературы писал, что если ты украл кошелек, тебя осудят и посадят, а если ты украл железную дорогу, то тебя не только не осудят, но окружат почетом и славой. История, как известно, повторяется. И не важно, фарс это или нет, но у нас это стало нормой жизни. И ребята быстро почувствовали: если ты сумел повергнуть всех — хитростью ли, вероломством или прямым насилием — и присвоить их деньги, то ты — победитель, а победителей не судят. Особенно у нас и теперь. (Как стало известно значительно позднее описываемых здесь событий, закономерная борьба с нечистыми доходами все же наметилась, но закон об отмывании денег, добытых преступным путем, предполагалось ввести в действие лишь с февраля две тысячи второго года.) А если у тебя оказалось денег больше, чем у других, тогда ты сам приобретаешь право судить других. А тебе — лишь Бог судья. Так теперь говорят, вспоминая о Боге. Но ни Сашка, ни Пашка не верили в Бога. Поэтому не ожидали суда над собой в случае, если они добудут деньги. И они стали их добывать.

Многочисленные отечественные и зарубежные фильмы подсказывали тысячи способов добычи денег. Но все они требовали основательной подготовки, хорошего планирования и дерзкого исполнения. Однако идти на крайние меры, связанные с применением оружия и, тем более, с возможностью убийства, они не решались. Наркотики тоже, вопреки преступной логике, исключили. Ведь здесь, чтобы добраться до больших денег, нужно пройти ох какой большой путь, а быть шестерками, курьерами на побегушках и получать крохи им было не с руки. А жить пока тоже на что-то надо было. Даже на мороженое для девчонок и то нужны средства, не говоря уже о ночных дискотеках и о чем-то большем. Например, Юлька Тычинская так и сказала Павлу, который давно и неравнодушно на нее поглядывал: «Будут у тебя бабки, тогда и приходи, все тебе будет».

Однажды они, Пашка с Сашкой, проходя мимо одного из занюханных сквериков, наблюдали такую картину. Несколько пацанов двенадцати — четырнадцатилетнего возраста выхватили у знакомой девочки сумочку, которую ей, видимо, только что подарила мама. И вот, дразня ее, стали перебрасывать сумочку друг другу, приговаривая: «А ну, отними!» Бедная девочка кидалась от одного к другому, но сумочка всякий раз улетала от нее прежде, чем она до нее дотягивалась. Наконец, один из пацанов кинул сумочку сильнее, чем было нужно, и та перелетела через ограду сквера, где ее ловко подхватил шнырявший тут в поисках пустых бутылок бомж. Пока пацаны соображали, в чем дело, тот бесследно скрылся вместе с сумочкой.

Этот эпизод натолкнул Пашку и Сашку на простую мысль — реализовать этот же способ в своей практике. Они придумали план. В часы пик, при выходе из метро, Сашка, выглядевший взрослее и привлекательнее для женского пола, выхватывает у заранее выбранной, побогаче с виду жертвы сумочку и перебрасывает ее через какую-либо естественную преграду в заранее условленном месте. Пашка уже ждет наготове и, подхватив брошенную к нему сумку, потрошит ее, забирая только деньги и валюту, а сумку оставляет тут же и удирает. Такой план показался им наиболее безопасным, поскольку, в случае неудачи, Сашка всегда мог извиниться, сославшись на то, что хотел подшутить над знакомой девушкой, но обознался.

Они выбрали несколько станций метро, где обстановка позволяла провести такую операцию, и начали. Дебют оказался успешным. В первый день они обработали трех дамочек на станциях «Таганской», «Электрозаводской» и «Бауманской». Правда, в сумочке одной из дамочек оказалось всего рублей двести засаленными мелкими бумажками, но зато с двумя другими им повезло вполне прилично. В одной сумке было около шестисот долларов и трех тысяч рублей, а в другой, помимо пятисот баксов, оказалось еще примерно столько же немецких марок и еще какие-то гривны и рубли.

Следуя заранее выработанному соглашению, деньгами они не сорили и не показывали виду, что таковые у них в наличии имеются, а стали собирать их на подготовку к основной операции. Понимая, что долго промышлять подобным образом они не смогут — их быстро вычислят и накроют, — ребята собирались посвятить этой грабежной теме еще дня три-четыре и потом думать о дальнейшем. Но и этот срок им пришлось сократить до двух дней, потому что на третий они чуть не погорели. Одна из женщин, когда Сашка содрал с ее плеча сумку, вопреки всем законам женской психологии, не кинулась за сумочкой. Она вцепилась в Сашку и противным резким контральто на одной ноте завопила: «Во-о-о-о-р! Банди-и-и-и-и-т! Гра-абя-а-а-а-т!!» В критический момент в Сашке вдруг прорезался артистический талант. «Клава! Клавка! Да перестань, ты что, сдурела? Люди же смотрят!» — тоже заорал он, изображая для навостривших было уши зевак близкого интимного знакомого рассвирепевшей матроны. Однако подсознание подсказало Сашке, что разыгрывание заготовленной шутки здесь не уместно. На вопли голосистой дамочки, как на концерт Лучано Паваротти, тотчас могли собраться нежелательные слушатели. Прерывая концерт в самом зародыше, Сашка рефлекторно ударил поющую дамочку прямо в открытый рот, вырвался вместе с застрявшими в вороте рубашки ее ногтями и скрылся в толпе. Его сердце еще минут десять бешено колотилось. Но он ушел. Правда, женщина наверняка хорошо рассмотрела его вблизи, и при случае его фоторобот мог быть без труда составлен. Но об этом сейчас не хотелось думать. «Ну и черт с ним! — решил он. — У, них, у ментов, этих роботов уже скопилось, пожалуй, больше, чем самих милиционеров. Кто там с ними теперь будет разбираться?»

Однако на этом свои походы к метро приятели завершили. Вместе с тем, поощренные безнаказанностью и хрустом желанных купюр, составивших им начальный капитал, они стали обдумывать следующий шаг. Думали они недолго, поскольку решение у них вызревало постепенно, у каждого внутри, и задолго до того, как оно было высказано. Решено было обчистить обменный пункт. И они стали готовить план ограбления. Вскоре этот план был детализирован и начал материализовываться.

Во-первых, им пришла в голову блестящая, по их мнению, идея, как спрятать предполагаемую добычу. Примитивные вокзальные камеры хранения и закапывание в землю они отмели сразу как легкодоступные логике милиции. Некоторое время назад кто-то из них присмотрел в соседнем дворе брошенную машину «Копейку», которая была полностью раздета, разута, раскурочена и ржавела, доживая свой век. Удивительно, что она до сих пор не попала в металлолом. Тем не менее, ребята разыскали ее формального хозяина, и тот с большой радостью согласился отдать ее ребятам за так. Забрав машину, Пашка и Сашка перетащили ее на хорошо охраняемую автостоянку, договорившись с владельцем, чтобы она постояла где-нибудь в уголке, не портя общего вида стоянки. Они объяснили это тем, что собираются восстановить и отреставрировать ее, якобы она дорога им как память, и уплатили за место за два месяца вперед. Таким образом, они обезопасили себя и от бомжей, и от лишних любопытствующих взглядов: кому придет в голову лезть в старую ржавую пустую машину, да еще и находящуюся под надзором сторожей. Далее они поехали на самый край московской области, почти под Рязань, и нашли в деревушке, километрах в пяти от станции, одинокую старушку и договорились с ней, что приедут пожить на месяц, порыбачить, пособирать грибов, отдохнуть от городской суеты. Ольга Егоровна, так звали старушку, с удовольствием предоставила ребятам свою избу, тем более что они неплохо и наперед заплатили ей совсем не лишнюю для нее плату. Они завезли туда припасы, палатку, лодку и т. п. и с помощью хозяйки нашли в нескольких километрах глухое лесное озеро. Таким образом, было подготовлено место, для того чтобы и отдохнуть, и скрыться на две-три недели, пока не улягутся милицейские страсти. Они полагали, что этого будет достаточно.

Третьим пунктом плана у них значился выбор объекта. «Обменник» на Тополевой показался им самым удобным местом для своей акции. Они изучили десятка полтора обменных пунктов в различных районах города, в каждый из них они заходили не по одному разу, но по одиночке, обменивая пяти — и десятидолларовые банкноты на рубли. При этом они изучали подходы, отходы, особенности расположения, посещаемость, доступ к валюте, наличие и расположение следящих телекамер и охраны. Здесь, на Тополевой, все было благоприятно для осуществления задуманного: близость шумных и многолюдных магазинов, наличие, как по заказу, проходного двора неподалеку, и, к тому же, рядом оказалось какое-то служебное помещение с постоянно пустующим тамбуром. Здесь можно было быстро скинуть ту маскировочную одежду, которую они намечали использовать. А использовать для маскировки они собирались медицинскую форму: белые халаты и белые колпаки с символическим красным крестом.

Затем они приготовили муляж взрывного устройства — батарейка, корпус гранаты, приобретенной в детском игрушечном отделе, усы антенны, пульт управления от телевизора, кем-то выброшенный на свалку за непригодностью, но, главное, с заметной красной кнопкой выключателя. Муляж, а не само взрывное устройство — это тоже Пашкина идея. На случай, если их «припутают», можно будет выдвинуть свою версию о шутке, а не всамделишном ограблении. Они даже продумали алиби, на их взгляд, остроумное, опять же по идее Пашки. Надо сказать, что в этом тандеме Павел превалировал по части задумок и идей, а Александр брал на себя основные функции исполнителя. Итак, подготовительная часть операции была закончена.

В намеченный день, непосредственно перед открытием обменного пункта на Тополевой, Пашка и Сашка были на месте. Они зашли в облюбованный заранее тамбур соседнего помещения, накинули на себя белые халаты, натянули по самые уши, так, чтобы скрыть цвет волос и даже бровей, белые шапочки, больше похожие на колпаки, с нарисованными от руки красными крестами. Удивительно, как порой делают неузнаваемыми лица такие колпаки. Они это «просекли» и использовали. В руке у Сашки был характерный для работников «Скорой помощи» саквояж с бутафорскими знаками медицинской принадлежности, тоже самодельными. Когда охранник открыл входную дверь, они оказались первыми и единственными пока посетителями этого финансового учреждения. Сашка с саквояжем сразу прошел прямо к окошечку кассы, а Пашка задержался на входе рядом с охранником. Тот, ошарашенный неожиданным вторжением, недоуменно-раздраженно уставился на медиков, не зная, как реагировать на белую форму с красными крестами, и с досадой спросил:

— В чем дело? Что вам тут нужно? Мы «Скорую» не приглашали.

— Вон, подойди к старшему врачу, с ним и разбирайтесь, — кивнул Пашка в сторону кассы, где Сашка, склонившись к окошечку и протягивая туда какой-то предмет, что-то говорил кассирше. Сам же Павел с озабоченным видом повесил на дверь загодя приготовленную табличку: «Извините! Санитарный час. Перерыв пятнадцать минут». Какой-то бородатый парень, желающий попасть внутрь и остановленный табличкой, недовольно съязвил, мол, вот тоже еще одна теория относительности, медицинская. Санитарный час длится пятнадцать минут. Покрутил у виска пальцем и удалился. Больше никто неудовольствия табличкой не выказывал. Закрыто, так закрыто.

Потерявший на некоторое время уверенность в себе, охранник подошел сбоку к Сашке. Но тот, не поворачивая головы и следя за охранником боковым зрением, изо всех сил стараясь унять дрожь в голосовых связках, все же твердым голосом распорядился: «Стой, где стоишь! Не двигайся!» И тут охранник заметил, что перед кассиршей Катенькой, его Катенькой, стоит какая-то коробка и из нее выглядывают явственно различимые корпус гранаты, усы антенны и еще что-то. Что именно — уже было не важно. Того, что он увидел, было достаточно, чтобы пригвоздить его к месту и сделать ноги ватными. К тому же в руках у налетчика, а что это был налет, охранник уже сообразил, находился пульт управления с хорошо заметной пусковой кнопкой. И именно на этой кнопке лежал палец бандита, готовый утопить ее и отправить на небо кассиршу вместе с кассой.

— Не волнуйся и складывай все, что там у тебя есть в ящиках, в эту сумку, — сказал изменившимся от волнения до баса голосом Сашка. Он достал из саквояжа и протянул в окошечко складную сумочку, типа барсетки, которая раскладывается в объемистый чуть ли не рюкзак. Упакованные в пачки банкноты, следуя непослушным и дрожащим рукам Катеньки, удобно ложились на дно, постепенно заполняя весь объем.

— Сначала баксы, потом марки, рубли в последнюю очередь, — командовал Сашка уже другим, вдруг осипшим голосом, чувствуя, что все содержимое ящиков может в эту сумку и не войти.

Охранник, как заколдованный, стоял рядом, боясь пошевелиться. Он видел, как подрагивает палец налетчика на пусковой кнопке, и это его словно парализовало. Он бывал в так называемых горячих точках и неоднократно видел, как работают эти адские машинки. В эти мгновения им владел инстинктивный страх.

Минуты через три-четыре, а для всех участников этого акта они показались вечностью, все было кончено. Кончено в том смысле, что мешок наполнился под завязку. Все деньги в него так и не поместились. Но, как видел Сашка, оставались в основном рубли, так что Бог с ними.

— А теперь оставайтесь на местах, — скомандовал он уже другим, обретшим уверенность голосом. — Радиус действия радиоподрыва сто метров. Если мы уйдем на сто метров и не услышим сигналов тревоги, вы будете жить.

Конечно, каков радиус действия подобных устройств в действительности, он и не представлял, а врал напропалую, но очень уверенно. Это им и помогло. Они с Пашкой деловитым и быстрым шагом вышли из обменника, оставив на всякий случай табличку на дверях. Но у входа в данный момент никого не было. Даже вечно дежурившие тут постоянные «перехватчики», словно почуяв неладное, куда-то исчезли. Пашка с Сашкой нырнули в соседний тамбур, скинули белые халаты и шапочки и, уходя, сыпанули за собой несколько горстей хорошо измельченного нюхательного табака. Говорят, зеваки потом, спустя определенное, уже не опасное для беглецов время, наблюдали такую картину. Когда на месте преступления появился кинолог с собакой и они добрались до тамбура, собачка, нанюхавшись табаку, долго чихала, и, видимо, так ей понравился этот нюхательный табак, что она ни за что не хотела отсюда никуда уходить. Раздосадованный кинолог и яростно дергал ее за поводок, и, присев на корточки, умоляюще заглядывал в собачьи глаза, призывая: «Пират, ищи! Ищи!» Но Пират — ни в какую. Он только чихал и от удовольствия помахивал хвостом.

А налетчики внешне спокойно вышли на улицу, бросив всю лишнюю амуницию и саквояж в тамбуре. Они не опасались того, что на саквояже или на оставленной у кассирши коробке с бутафорским взрывным устройством могут остаться их «пальчики». Пашка все продумал. Подушечки пальцев и все места, папиллярные узоры с которых могли скопироваться на коробке, или на ручке саквояжа, или на входной двери, они заклеили прозрачным, а потому не привлекающим ненужного внимания тонким скотчем. Это только во времена Шерлока Холмса да теперь еще иногда в кино грабители действовали в перчатках. Итак, выйдя на улицу, они через дом свернули в проходной двор, а оттуда, через детские площадки, вышли на широкий многолюдный проспект, где и сели в первый попавшийся троллейбус. Позади все еще было тихо. Все оказалось так просто.

Ну, а дальше все было еще проще. Отъехав остановки четыре, они вышли, остановили частную машину и прибыли к автостоянке. Там прошли к своей разваленной колымаге и сделали вид, будто что-то измеряют, прикидывают. А на самом деле они спрятали добычу в заранее приготовленное под ржавым, растерзанным и потому никому не нужным креслом укромное местечко и вышли со стоянки. Когда напряжение немного спало, Сашка как-то неуверенно спросил:

— Слышь, Паша. Мы ведь так и не сосчитали, каково теперь наше богатство. Думаешь, сколько тут, тысяч сто будет, если все перевести в баксы?

— Да не знаю. — В голосе Павла сквозила неуверенность. Может, будет, а может, и нет. Вряд ли такая сумма могла быть за раз в одном пункте. Хотя, кто его знает. Интересно, взяла собака наш след или табачок сработал, — вдруг неожиданно перевел он стрелку разговора назад, к только что пережитым страстям. — Ведь они наверняка собаку туда приведут.

— Да ладно тебе! Остынь и забудь. Проехали! Думай не о том, что было, а о том, что будет, — ощетинился Сашка, закрывая разговор. И Шахразада прекратила недозволенные речи, и они отправились осуществлять следующие пункты своего плана.

Самое железное у нас — это железная дорога. По железности с ней может поспорить разве что сталелитейное производство или Курская магнитная аномалия, но там электрички не ходят. А по железной дороге — ходят. Например, из Москвы ежесуточно отходят сотни электричек по всем направлениям. Пашка и Сашка сели на одну из них, которая повезла их подальше от Москвы, в сторону Рязани. Для домашних они ушли в турпоход. В их плане значились еше два пункта. Один был связан с обеспечением алиби, а второй, и последний, пункт был у каждого свой, скрытный от партнера. Но пока еще не до конца ясный самим исполнителям.

Спустя некоторое время на другом, можно сказать, противоположном, то есть положительном полюсе этой истории появился Интерполов Владимир Иванович, шатен, чуть выше среднего роста, с приятным и спокойным лицом. Чем-то похожий на Антона Павловича Чехова, только, в отличие от великого писателя, не носил он ни бородки, ни пенсне. Но зато иногда, для чтения, пользовался очками с небольшими плюсовыми диоптриями — предтеча возрастной близорукости. Читать, далеко отставляя от себя документ, газету или книгу, было неудобно, да и уже не всегда мог, особенно, если попадался мелкий шрифт и недоставало освещения. Сильное и тренированное мускулистое тело не имело внешних признаков накачанности, но припечатать в армрестлинге к столу руку любого «качка» для него не составляло труда. Другое дело, что он не афишировал свои физические возможности, как, впрочем, не выставлял напоказ и другие свои положительные качества.

На вид ему можно было дать от сорока до пятидесяти лет. И женщины, и мужчины бывают такими, что их возраст, в зависимости от обстоятельств, можно определить лишь с точностью до плюс-минус десяти лет. Таким, в частности, был Интерполов. По легкости движений и быстроте реакции, двигательной и мыслительной, он превосходил сорокалетних, а по знаниям, опыту и рассудительности не уступал шестидесятилетним. А внешность каким-то непостижимым образом тоже отражала возрастную неоднозначность. По этой причине незнакомые люди, особенно в общественных местах, в транспорте, в обращении к нему могли назвать его и «молодым человеком», и «папашей», и даже иногда, что ему было не особенно приятно — «дедом».

Работал он уже много лет в «Управлении» — так он сам называл свое место работы. Управлений в нашей бюрократической государственной системе не счесть: Управление Федеральной Службы Безопасности и Управление по воспроизводству рыбных ресурсов, Управление Внутренних дел и Жилищно-эксплуатационное управление, Управление по использованию вторичного сырья и Управление по дорожному строительству. И так до бесконечности, несмотря на то, что значительная часть этих самых управлений переименована ныне в департаменты. Так вот, в одном из таких Управлений с длинным многословным названием, куда через черточку входил и термин «аналитический», и служил, или работал, Владимир Иванович. Правда, рабочих телефонов этого учреждения в общедоступном телефонном справочнике найти было нельзя из-за их там отсутствия. Но одно известно точно: Интерполов имел дело с криминалом.

Психологи, возьмись они за составление психологического портрета Владимира Ивановича, в кровь расчесали бы себе затылки, определяя его тип темперамента: он в одинаковой мере подходил и под формат холерика, и под типаж флегматика, не говоря уже о сангвинике и меланхолике. Он любил все острое, и сам был остер и умом, и на язык, а в генерировании афоризмов и оригинальных высказываний вполне был бы конкурентоспособен против самого Козьмы Пруткова. Например, по поводу известной народной мудрости «Дорога к сердцу мужчины лежит через желудок!» Интерполов высказался таким образом: «Да, так могут считать и говорить только те, кто смотрит на мужчин снизу. Для тех же, кто предпочитает вид на мужчин сверху, дорога к его желудку обязательно должна пройти через его голову!» И вместе с тем, Владимир Иванович был глух ко всему тупому, в частности, не любил речевых штампов и не уважал тех, кто ими не в меру пользуется. Сам же он никогда не опускался до штамповки и, например, вместо общеупотребительного и часто напрашивающегося: «Покрыли себя неувядаемой славой!» обязательно говорил что-нибудь вроде: «Накрылись неувядаемой славой!» и т. д., и т. п. Как-то начальник полушутливо-полусерьезно спросил Интерполова, как бы он квалифицировал существующий сегодня в России общественно-политический строй. Подумав, Владимир Иванович так же полушутливо полусерьезно ответил: «КРЕН».

— Как это? — переспросил начальник. — Насколько я понимаю, крен, это наклон вокруг продольной оси на левый или на правый бок. Так куда же, по-твоему?

— Я хотел сказать, что КРЕН — аббревиатура слов «Капиталистический Ренессанс». — Интерполов улыбнулся. — Если хотите, могу сказать и формулу, в духе основоположников общественно-политического переустройства. Так вот, этот КРЕН, нынешний наш строй, — это «Недоделанный коммунизм плюс баранизация всей страны».

— Похоже. Резковато, но, похоже, — рассмеялся начальник. — Надеюсь, в средства массовой информации это не попадет. А то зачислят тебя в классики, отмывайся потом.

Для характеристики Интерполова, этого кандидата в классики, уместно привести некоторые из его высказываний. Так, вместо «Семеро одного не ждут» он говорил «Семеро одного набьют», вместо «Кто обжегся на молоке, дует на воду» — «Кто обжегся на молоке, дышит на ладан» и далее в том же духе.

Всем известное шахматно-шашечное правило гласит, что если ты взялся за шашку или за фигуру, то хочешь не хочешь, а обязан ходить именно этой фигурой, даже если ты потом заметил, что это ведет к проигрышу. В общем, говорят: «Тронул — ходи!» Шахматные балагуры в процессе трепа за доской переиначили это правило в «Тронул — женись!». Вот примерно по такому сценарию начиналась семейная жизнь Интерполова, когда он женился первый раз. Тогда ему только перевалило за двадцать. Его опытная подруга задолго даже до первого поцелуя, всего лишь после нескольких прикосновений к своим роскошным грудям, от которых Володю било током высокого напряжения, содрала с него обещание жениться: «Утром деньги, а вечером — стулья». Интерполов жениться обещал, иного исхода его порядочная натура и допустить не могла. И женился. А после того как они в дружбе и согласии прожили полгода, они так же в дружбе и согласии и разошлись. Потому что, как оказалось, для успеха в семейном строительстве не хватило строительных материалов, одной дружбы и согласия Владимиру Ивановичу показалось мало: ему недоставало любви. А ее-то и не было. Ни с той, ни с другой стороны. Судьба, видимо, в награду за его порядочность оказалась благосклонной к Интерполову в том смысле, что. неудачную семью не успели связать дети. Поэтому при разводе никто не пострадал, все только выиграли.

Этот первый блин не застрял комом в горле, но далее Интерполов в отношениях с противоположным полом сохранял предельную бдительность и решился на повторный брак, уже окончательный, только после тридцати лет. И в этом браке он был счастлив до сих пор. Он и уважал, и любил свою жену, которая была моложе его на двенадцать лет, а она, в свою очередь, обожала его. У них родились две дочери, и любовь в этой в семье стала взаимным чувством между всеми четырьмя его членами. Однако своим семейным счастьем Владимир Иванович ни с кем не делился, и эта тема не относилась к числу тех, которые он мог обсуждать с друзьями или сослуживцами. Он гордился своей семьей, но никогда не хвалился этим, так же как и сам никогда, кроме как по служебному долгу, не совал носа в чужие семейные дела и презирал тех, кто любил посудачить и посплетничать на этот счет о других.

Интерполов почти всегда ходил в штатской одежде, поэтому сказать что-либо конкретное о его звании было трудно. Но, судя по тому, как к нему относился его непосредственный начальник-генерал, и как вел себя сам Интерполов в отношениях с начальством и с теми, кто был помоложе его и пониже рангом, его чин был где-то в районе полковника. Ну, на худой конец, подполковника. Высшее техническое и юридическое образования он имел, но соответствующей его профилю академии не кончал.

Сегодня Владимир Иванович, расправившись с ежеутренней яичницей, ловко отфильтровывая традиционные скорлупки от основного блюда с помощью языка и усов, что он делал виртуозно и автоматически, отправился на работу чуть позднее обычного. Вчера начальник просил его зайти к нему утром, часов в десять, не ожидая особого приглашения.

— Кажется, есть для тебя дело. Ты ведь пока освободился, с валютчиками закончил? — И, не дожидаясь ответа, заключил: — Ну и ладненько.

Когда в назначенное время Интерполов вошел в кабинет начальника, тот, отложив свои бумаги, сразу приступил к делу:

— Слушай, Владимир Иванович, наши смежники сейчас раскручивают одну бандитскую спираль. По городу прокатилась волна налетов на обменные пункты. За неполные две недели — шесть ограблений. И везде чувствуется один профессиональный почерк: маски, оружие, в четырех случаях стрельба, в трех из них — в сотрудников и охранников, а из них еще в двух случаях — огнестрельные раны, и один со смертельным исходом, гибелью охранника. Ну, тут они работают, это их хлеб. Но в это же время было еще одно нападение на обменник, и успешное. Я имею в виду успешное — с точки зрения налетчиков. Так вот этот грабеж не вписывается в логику всех остальных преступлений. Уж очень отдает школярством, хотя и видна мысль в организации. Понимаешь, ни масок с прорезями — вместо них медицинские халаты и колпаки, ни оружия — вместо него муляж взрывного устройства. И, как следствие, ни стрельбы, ни убитых, ни раненых. А все содержимое обменника, что на Тополевой, умыкнули. Это надо суметь сработать так чисто! По всей вероятности, грабителей было двое. Во всяком случае двоих видели и сотрудница, и охранник, и видеокамера их засекла. Так вот, есть уже и задержанные, они же подозреваемые. Но смежники, которые работают по всем этим преступлениям, считают, что если это и грабители, я имею в виду именно случай на Тополевой, то они не принадлежат к той банде налетчиков, за кем охотятся смежники. Я познакомился с материалами дела, и мне подумалось: там есть что-то именно для тебя. Подумать, поразмышлять. Может, что и подскажем смежникам? Советую тебе посмотреть.

Совет начальника отличается от приказа тем, что если на приказ нужно отвечать «Есть!», то на совет можно или промолчать, или промямлить что-то вроде «Хорошо, я подумаю» или «Ну, раз вы советуете, то я посмотрю». Интерполов выбрал последнее. Единственное, что он спросил:

— Как срочно все это нужно?

Начальник удивленно посмотрел на подчиненного и ничего не сказал. У него тоже было свое начальническое самолюбие, не позволявшее ему отвечать на глупые вопросы. Ежу ясно, что если начальник говорит: «Нужно!», значит, это нужно уже давно.

— А у кого мне взять эти материалы?

— Да у меня, конечно, — снизошел до ответа начальник.

К вечеру этого же дня Интерполову была ясна картина происшедшего. И вот как она выглядела. Предположительно двое налетчиков, сработав под сотрудников «Скорой медицинской помощи», проникли в помещение пункта обмена валюты, запугали охранника («Запуганный охранник!» — каково звучит, а?!» — подумал про себя Владимир Иванович) и сотрудницу муляжом взрывного устройства и забрали все наличное содержимое кассы: доллары, дойчмарки и рубли. При этом они то ли не знали, то ли самонадеянно пренебрегли тем, что их засекли следящие видеокамеры охранного устройства, которым, в отличие от живого, натурального охранника, не присущ такой «человеческий фактор», как страх. Так что картинки, которые, хоть и с натяжкой, можно было назвать портретами преступников, у следователей, начавших вести это дело, были. Независимо от них, со слов охранника и кассирши были составлены и фотороботы налетчиков. Когда все это соединили вместе, получились изображения преступников, вполне приличные для того, чтобы их можно было использовать в дальнейшей работе. И следователь не поленился и сравнил полученные изображения с множеством находящихся в разработке по различным делам фотороботов. Тут требовалось немалое со стороны следователя мужество, и Интерполов оценил это удивленно-удовлетворенным возгласом: «Ого!» Ведь такая огромная работа казалась безнадежной, настолько велико было количество всяческих размноженных копиром фотороботов, а главное, все они были похожи друг на друга. Выявить среди этого скопища пару действительно похожих портретов, было все равно, что найти иголку в стоге сена, то есть практически невозможно.

Но новое время — новые песни. Так говаривали герои Николая Алексеевича Некрасова в его поэтическом расследовании «Кому на Руси жить хорошо?». Теперь с помощью компьютера иголку можно найти не только в стоге сена, а хоть в тысяче этих самых стогов. Лишь бы все эти стога сена были внесены в компьютер. И у следователей была надежда только на то, что вновь создаваемая база данных на новое поколение молодых людей, получивших паспорта в течение последних двух-трех лет, подобно упомянутому сеновалу, содержит искомую иголку. Так вот, все-таки поисковые усилия не оказались напрасными. Один из фотороботов, который был составлен недели три назад со слов женщины, ограбленной прямо на выходе из метро, среди бела дня и при большом скоплении людей, очень смахивал на изображение одного из грабителей обменника. И в базе данных этот образ юноши оказался запечатленным, вместе со всеми паспортными реквизитами, включая точный домашний адрес.

Когда к ним пришли домой, ребят дома не оказалось — отправились в турпоход. Куда — домашниетолком не знали. Куда-то на электричке с палаткой и лодкой. Вскоре ребята появились дома, правда, в разное время. Их взяли под стражу, предъявили обвинение в ограблении женщины у метро, это Александру Сипилину, и обоим — обвинение в налете и ограблении пункта обмена валюты. Но обыск на квартирах задержанных ничего не дал.

Что касается инцидента у метро, Сипилин согласился, что таковой имел место, но уверял, что это была неудачная шутка, что, выхватив сумочку у женщины, он инстинктивно отбросил ее в сторону, когда женщина вцепилась в него и заорала. Он увидел, что обознался, испугался последствий, вырвался и убежал. А сумочку он больше не видел и тем более ничего оттуда не брал. Но вот относительно обменника, он утверждает, что ни в каком пункте они не были и быть не могли, а предъявленные им фотокопии грабителей имеют лишь приблизительное сходство с их собственным обликом. «Так можно каждого десятого с улицы взять и обвинить в этом преступлении», — с вызовом говорил Сипилин. И Интерполов где-то в глубине души был с ним согласен. Многие фотороботы действительно имеют такое свойство. Хотя на очных ставках и ограбленная у метро дамочка, и оба сотрудника обменного пункта, в свою очередь, тоже подтвердили, что да, это грабители. Но и они заявили, что уверены в этом на девяносто девять процентов — женщина у метро— и на «процентов девяносто» — охранник и кассирша. Сипилин же дальше утверждал, что они, мол, в это время, когда, по словам следователя, происходило ограбление, вообще были вне Москвы. Где конкретно? А вот где. Они ехали на электричке к Москве со стороны Голутвина. И у них есть к тому железобетонное подтверждение.

Из показаний Александра Сипилина

— Как раз в пятницу я ехал с Пашкой, то есть с Павлом Рыгуниным домой, в Москву. Мы ездили подыскивать место, где бы можно было остановиться на отдых в лесу, у озера, подальше от города. Такое место мы нашли почти под Рязанью, у хозяйки, которую зовут Ольга Егоровна, а деревню я не знаю, как зовут. Она может подтвердить, что мы оставили у нее все наше туристское снаряжение. Кроме того, есть еще и материальное подтверждение моего рассказа. — Тут Сипилин показал на следы, еще оставшиеся от сильного рассеченния левой брови и в левой височной части головы.

— А дело было так, — продолжал он. — Я сидел с левой стороны лицом вперед по ходу поезда у окна, которое было открыто ввиду жаркой погоды. И вдруг из поравнявшейся с нами встречной электрички какой-то хулиган бросил в меня что-то, похожее на камень. Мне поранило голову, а камень, скользнув по моей голове, отскочил наружу. Главное, — скрипнул Сипилин зубами от бессильной ярости, — бросавший пронесся мимо меня всего в каких-нибудь полутора-двух метрах, и я успел хорошо разглядеть хулигана, но ничего поделать не мог. Вскоре мы вышли на ближайшей станции — это было Раменское — и стали искать медпункт, где бы мне могли оказать медицинскую помощь. Дежурившему на станции милиционеру мы сообщили об имевшем место случае. Милиционер спросил, будем ли мы писать заявление, но я сказал, что нет, и он просто записал наши показания себе в блокнот. И в медпункте тоже все записали. Оказали мне помощь, промыли и перевязали рану, дали какую-то таблетку И отпустили домой, так как я был с провожатым. С Пашкой Рыгуниным.

Все рассказанное Сипилиным подтвердил в своих показаниях и Павел Рыгунин.

«М-да! Если считать, что схожесть фотороботов и фотографий дает процентов девяносто уверенности, что это они, то где эти остальные десять процентов нестыковки, — подумал Интерполов. — В этом алиби. Только вот истинное оно, или это псевдоалиби?»

Как же тут быть? Дотошный следователь, ведший это дело, все сделал верно. Съездил в Раменское, проверил показания ребят, заглянув в медпункт и даже разыскал дежурившего в тот день на платформе милиционера. Все соответствовало тому, что рассказал Сипилин. Интерполов надолго задумался. Ничего путного в голову не приходило. Он встал и посмотрел на себя в зеркало, прикрепленное к внутренней стороне дверцы старого стенного шкафа. И что-то в нем шевельнулось. Но нет, не его усталый вид был тому причиной. Что-то неосознанное привлекло его внимание. Посмотрел на себя еще раз. Ага, вот что! Интерполов обратил внимание на несимметричность лица, отраженного в зеркале. Он всегда удивлялся, как проявляется это интересное свойство зеркала менять «левое» на «правое». И вдруг в его мозгу словно сверкнул лучик лазера. Стоп! Тут что-то есть! Владимир Иванович еще раз приблизился к зеркалу, вытянул руки в стороны, пошевелил ладонями. Поменял руки местами, скрестив их на груди.

— Ф-фу-у! Нашел, кажется! — облегченно вздохнул он. Вот ведь незадача. На верное решение его случайно натолкнуло зеркало. Он вернулся к столу и еще раз перечитал показания Сипилина. Все точно!

Интерполов узнал, какой следователь ведет это дело, разыскал его телефон и набрал номер.

— Ярошенко у телефона, — ответил чистый молодой голос.

— Здравствуйте! Это Интерполов Владимир Иванович, из Управления. Я по поводу дела, которое лежит передо мной, мне его передали вроде как для консультации.

— А, Владимир Иванович! Здравствуйте! Много наслышан о вас и очень рад, хотя и заочно, познакомиться. — В обрадованном тоне Ярошенко не было заметно искусственности. — Вы, как я понимаю, уже проникли в суть дела, и у вас появились ко мне вопросы. Так?

— Да, в общих чертах я ознакомился с материалами, которые у меня есть, — осторожно ответил Интерполов.

— Вы извините, Владимир Иванович, что это дело переправили к вам. У нас сейчас такая запарка с остальными подобными случаями, дела на контроле у высших руководителей. А тут так все круто замешено, такие серьезные деятели оказались эти наши подопечные, поэтому дело, которое сейчас у вас, приказом отложили в сторонку, перевели во второй эшелон. Оно выпадает из общей шеренги. Вот вам для досуга, видимо, и подсунули. Так я вас слушаю, Владимир Иванович, еще раз извините за отступление.

— Пустяки. Я все понимаю, — успокоил следователя Интерполов, — и постараюсь вам больше не досаждать. — И продолжил: — Я хотел уточнить насчет алиби этих ребят. Вы сделали все, что нужно, по этому направлению, побывали на месте и так далее. Вроде бы, формально все подтверждается. А по существу, какое у вас осталось впечатление от этого дела? Правда, впечатление — это не документ, и его к делу не пришьешь, но все же.

— Впечатление у меня такое же, как, мне кажется, и у вас. Очень похоже на цветущую развесистую липу. Но у меня не хватило ни времени, да и, видимо, мозгов, чтобы докопаться до корней этой липы. А вы уже что-нибудь нащупали, раз об этом спрашиваете?

— Да щупаю потихоньку, — не поддался Интерполов собственному искушению похвастать своей находкой раньше времени. Надо было еще все проверить. — Ну, благодарю вас, извините за беспокойство. Возможно, я еще позвоню, если действительно что-нибудь нащупаю.

— Буду очень рад, звоните!

Вскоре Интерполов познакомился с подозреваемыми лично, допросив каждого из них. Ребята как ребята. В прошлые времена это были бы нормальные комсомольцы. Не захотели идти в институты — могли бы быть каменщиками, или слесарями, да мало ли еще кем. А то смотались бы и на стройки коммунизма, например, на ныне преданный забвению БАМ. Владимир Иванович не был ярым сторонником старых устоев нашего общественного строя. Но многого и в новом российском миропорядке не понимал и не принимал. А нынешняя эпоха, загрузившая мысли всех поголовно подростков идеями денежного промысла, быстрого и богатого, а не постепенного и надежного, сделала ребят тем, чем они стали, — подозреваемыми в ограблении. Интерполов размышлял, какой тон разговора с ними взять. Ведь, в сущности, пацаны еще. Хотя, с другой стороны, такие пацаны через пару месяцев получают в руки современное боевое оружие с полным боекомплектом. Вот и прошивают изредка друг друга автоматными очередями, да не по одиночке, а целыми караулами. А уж те, кому выпадает судьба окунуться в военные конфликты, вообще иногда звереют. «Да-а!» — подвел итог грустным размышлениям Владимир Иванович.

О чем уж там они говорили на допросах — неизвестно. Только уже после первого допроса у Интерполова и Сипилин и Рыгунин резко изменили свои показания. Они признались, что грабежи у метро и в обменном пункте — это их работа. Еще они ссылались на то, что первоначально это было ими задумано как шутка, но эти ссылки стали вялыми, не претендуя на оправдательную аргументацию. Да, они спрятали деньги в старой, ржавой и никому не нужной машине, которую поставили на хорошо охраняемой стоянке. Да, они сами себе устроили алиби в Раменском, выбрав из них двоих роль жертвы по жребию. Быть побитым камнем из проходящей встречной электрички досталось Сипилину. А содрать кожу с виска самому, с помощью напарника — дело техники, хотя и немножко больно. И ехали они после совершенного налета на обменник не к Москве, а наоборот, в сторону от Москвы. Затем они уехали дальше, в сторону Рязани, на глухое лесное озеро, где надеялись переждать первую волну розыска, а дальше, не без оснований считали они, милиции будет не того, так как все заглушат новые преступления, которые в огромной Москве регулярно происходят в избыточном количестве.

Вот до сих пор их новые показания, данные независимо одно от другого, совпадали и подтверждались проверкой. А дальше пошли разночтения. И объяснялись они тем, что у каждого из них возникла одна и та же мысль — завладеть деньгами одному. К тому же они, по мысли Интерполова, были психологически несовместимы. Павел относился к тому типу людей, который сначала подумает, а потом скажет или сделает. Рыгунин же был человеком прямого действия. Сначала сделай — а там видно будет. Обычно такие типы дополняют друг друга, однако при длительном уединенном сосуществовании это может привести к неразрешимым внутренним противоречиям.

Но они были не настолько крутые, чтобы помышлять об убийстве партнера, как это красочно преподносится с телевизионных экранов в передачах типа «Криминальная Россия». Достаточно было первым поспеть к запрятанным деньгам, чтобы отхватить себе определенное количество баксов еще до дележа, ведь деньги там лежали не считанные, кто знает, сколько их там было. Поэтому, когда они договорились ехать в Москву десятичасовой электричкой, каждый решил уловить момент и соответствующим образом изменить показания часов другого. Так, чтобы тот опоздал к поезду. А договоренность выбираться из лесной глуши к электричке с разных сторон порознь, не привлекая постороннего внимания на безлюдной платформе, да еще так, чтобы излишне «не светиться» и выйти непосредственно к приходу электропоезда, минута в минуту, соответствовала тайным планам каждого из них. Таким образом опоздавший отсекался от денег.

Так вот, с этого места показания их на допросе у Интерполова стали отличаться. Фактом было лишь то, что денег там, где они их спрятали, на автостоянке в старой машине не оказалось. И сторож уверенно заявлял, что никто посторонний к этой развалюхе не приближался, разве что недовольно косили глаза в ее сторону. А вот ребята, поставившие эту колымагу, недавно наведывались. Каждый по отдельности. Но кто из них посетил ее первым, он уверенно сказать не может. Уверен только в том, что они тут были, и по одиночке. И каждый был с рюкзаком или с сумкой. Это точно.

Итак, во многом показания задержанных совпадали. Но не во всем. Вот эти отличающиеся фрагменты.

Из показаний Рыгунина: «Находясь в последний вечер на берегу озера, мы решили сверить часы и установить правильное время по сигналам радиоприемника, чтобы не опоздать на электричку и выйти точно. Однако я поставил стрелки своих часов на десять минут назад, чтобы в случае чего запутать напарника».

Из показаний Сипилина: «Находясь в последний вечер на берегу озера, мы решили сверить часы и установить правильное время по сигналам радиоприемника. Однако я перевел стрелки своих часов на пять минут вперед. Когда вечером Рыгунин купался в озере, я взял его часы и увидел, что они отстают на 10 минут. Я изменил показания его часов так, чтобы они на 5 минут спешили, но он думал, что они отстают на 10 минут. Затем я разделся и нырнул в озеро, уверенный, что он опоздает на поезд».

Из показаний Рыгунина: «Когда я вылез из воды, а Сипилин еще купался, я увидел, что его часы спешат на пять минут. Но он в этой уверенности и остался, не зная о том, что я перевел их так, чтобы они отставали на 10 минут. Теперь-то он наверняка опоздает на поезд, думалось мне».

В результате каждый утверждал, что именно он оказался жертвой обмана и опоздал к поезду, а все деньги взял или перепрятал другой.

Проверив эти показания и убедившись, что в них правильно отражен действительно имевший место ход событий, Интерполов довольно потер руки. Еще одно небольшое, последнее усилие мысли, и завладевший деньгами преступник был им установлен.

Интерполов сделал перед каждым из подозреваемых вид, что поверил именно ему. Сам же он, посоветовавшись с начальством и изложив свой план, рекомендовал задержать в камере предварительного заключения Сипилина, а Рыгунина отпустить, установив за ним наблюдение. И через некоторое время Рыгунин привел их к тайнику. Деньги были найдены.

Вот как объяснил свою догадливость сыщик, когда просил разрешения якобы поверить Рыгунину и отпустить его, оставив в камере его напарника. Именно Рыгунин должен был прийти к поезду первым, а Сипилин — опоздать на поезд. И вот почему. Ведь Сипилин рассчитывал появиться на станции к тому времени, когда на его часах будет 10.05. А на самом-то деле и еще на 10 минут больше, то есть 10.15. Рыгунин же стремился прийти по своим часам к 9.50, а в действительности это было 9.45. Стало быть, он первым и раньше времени вышел к электричке.

Итак, деньги оказались у Рыгунина, и вскоре ему пришлось признаться в этом. Не додумал Сашка, Пашка оказался хитрее. И не его беда, что сыщик его «раскусил».

— Я так и не понял, кто должен дальше оформлять это дело? Я или те, кто его начинал, — спросил начальника Интерполов. Ведь нужно готовить документы для передачи дела в суд.

— Ах, ты, ей-богу! Формалистом каким стал, Владимир Иванович, — весело отозвался начальник. Да подшивай пока все, что там у тебя есть, все бумажки. А мне — письменный доклад, подробный. Потом мы с нашими коллегами-смежниками решим, что к чему. Я постараюсь, чтобы тебя не обидели. Хотя, постой, постой! Я тебя о главном хотел спросить: как это тебе удалось «расколоть» ребятишек с их алиби? Ты что, гипнотизер или волшебник? После допроса у тебя налетчики, можно сказать, почти что бандиты, и вдруг отказываются от своего алмазно-твердого алиби и выкладывают всю правду-матку! Что-то тут не так. А ну, признавайся, сыщик, чем это ты их так пронял, Макаренко?

Интерполов погладил усы, что он делал нечасто, только по утрам, когда смахивал с них отбракованную от яичницы скорлупу, и нехотя, но, постепенно воодушевляясь, стал докладывать.

— Ах, мой генерал! — Он так и не мог себя заставить произносить ни «господин генерал», ни «товарищ генерал», и клял себя за это последними и предпоследними словами. Они с начальником были, что называется, «на короткой ноге», и в неофициальной обстановке его обращение к начальнику изобиловало всяческими уловками типа «мой генерал» и даже «гражданин генерал», лишь бы избежать этих ультра-терминов «господин» и «товарищ». — Разгадка оказалась простой. Когда я случайно взглянул на себя в зеркало, мое внимание в очередной раз сосредоточилось на том, что оно меняет «левое» на «правое»; возникли ассоциации, что где-то с чем-то подобным приходится часто встречаться. Ага, в Англии и Японии, например, дорожное движение организовано по левостороннему принципу. А у нас? Ведь и у нас такое есть, но где? Да все просто. У нас с Казанского вокзала в сторону Рязани движение электричек тоже левостороннее. Вот где она, разгадка, таилась! Я еще раз внимательно перечитал показания ребят, где они подробно рассказывали, как с встречной электрички в окно влетел камень и ушиб одного из них. Ну, конечно же, при левостороннем движении пассажир, сидящий в вагоне с левой по ходу поезда стороны, не мог бы получить такую травму, как ее описал подозреваемый. Александр Сипи-лин никак не мог видеть бросавшего камень хулигана на расстоянии полутора-двух метров. Камень должен был пролететь через всю ширину вагона и попасть мог только в правую часть головы, поскольку пострадавший заявлял, что сидел лицом вперед по ходу поезда. Когда я все это рассказал и продемонстрировал, усаживая каждого из ребят в кабинете так, чтобы имитировать их положение в вагоне электрички, им было некуда деться. И они признались, сначала один, потом и второй. Ну, правда, я обещал им оформить это как чистосердечное признание. Вот и все.

— Ну что ж, Владимир Иванович, возьми пирожок с полки и на, держи мою личную, так сказать, генеральскую премию. — С этими словами начальник протянул для пожатия руку. Он виновато улыбнулся, словно извиняясь, что воображаемый пирожок и крепкое рукопожатие — это все, чем он мог поощрить Интерполова за блестяще проделанную аналитическую работу.

— Как там, у Говорухина с Высоцким-то было: «Место встречи изменить нельзя»? А тут получается, что, раз ребята встретились на нарах, то «Время встречи изменить нельзя!», так, вроде?

— Да, вроде, так, — согласился Интерполов.

Джон Генри РИЗ
СИМВОЛИЧЕСКАЯ ЛОГИКА УБИЙСТВА

— Я не стал бы тратить время на лишние разговоры с этим умником, Дарвином Карлислом, — сказал полицейский Рич Хинкл. — Тоже мне, видите ли, «специалист по космосу»!

— А ты что, сомневаешься в его знаниях? — заметил напарник Хинкла Джек Кунц.

— Да нет. Просто я терпеть не могу этих большеголовых^[1], — угрюмо продолжал Хинкл. — От их бредней о космосе у меня даже мурашки по коже. Это неестественно — все время пялиться на небо.

— Брось. Карлисл — нормальный парень, — возразил Кунц.

— Ты так считаешь? Знаешь, Джек, если двадцатичетырехлетний мужик сидит с молодой красоткой и только решает уравнения, значит, у него точно не все в порядке.

Кунц задумался.

— Ну, не знаю. Лично мне он понравился. А вот от старого Маккинстри меня действительно передергивает.

— От священника? — с удивлением спросил Хинкл. — А что же в нем особенного?

— Ничего, — вздрогнув, медленно проговорил Кунц. — Просто с самого детства все священники вызывают у меня неприятное чувство, чисто подсознательно. Мне кажется, у тебя к ученым такая же неприязнь, как у меня к церковникам.

— Да, возможно, — после минутного молчания согласился Хинкл, — но все равно в этом паршивом расследовании все крайне неприятно, в особенности разговоры с Дарвином Карлислом.

Полицейским инспекторам, как правило, несвойственно поддаваться настроению, а этим двоим особенно. Они служили уже давно, были довольно образованны, в свое время окончили колледж. Оба рослые, с военной выправкой. Им было уже за сорок, они немного погрузнели, стали более осторожными и неторопливыми. Многолетняя совместная служба, подобно тому, как это бывает с долго прожившими вместе супругами, сделала их похожими друг на друга.

1.35 ночи. Они работали не покладая рук над простым, казалось бы, делом. Накануне вечером был убит довольно известный тип, вымогавший деньги у букмекеров Северной части Лос-Анджелеса. Хинкл и Кунц опросили троих свидетелей и распорядились взять под стражу четырех мелких рэкетиров.

Все четверо были связаны с жертвой, все они могли убить, и каждый из них имел достаточно веские основания желать ему смерти. Хинкл и Кунц считали, что убийца — один из подозреваемых, но отнюдь не надеялись, что смогут когда-либо доказать это. Четверо задержанных отказывались давать показания — не слишком умная, но зато эффективная тактика, особенно если учесть, что не имелось никаких доказательств, связывающих их с преступлением.

Это было не имеющее особого значения убийство, но, как и все люди, полицейские не любили терпеть поражения. То, что они находились так близко к успеху и оказались бессильными перед четырьмя жалкими субъектами, ныне пребывающими в предварительном заключении, причиняло особенную боль.

Хинкл и Кунц даже думали одинаково, так что когда один был в затруднении, то и другой не мог найти выхода. Охваченные унынием, они сидели в небольшой комнате, обстановка которой состояла из стола и шести стульев. Досье на четверых подозреваемых были тщательно просмотрены, но в них не оказалось ничего нового, за исключением некоторых деталей недавнего ограбления и показаний осведомителей. Вряд ли кто знает о собственной жене столько, сколько знали Хинкл и Кунц о своих подозреваемых, и, тем не менее, они оказались в тупике.

— Надо как-то закругляться, — вздохнув, сказал Хинкл, — мы же не можем держать здесь свидетелей всю ночь.

Кунц подошел к двери, открыл ее и произнес:

— Прошу вас, входите. Мы бы хотели поговорить с вами еще раз.

Первой вошла Шелли Паркинсон, очень живая, невысокого роста темноволосая девушка с такими ясными глазами, что в комнате будто посветлело. При виде хорошенького, оживленного лица и тонкой девичьей фигуры оба детектива улыбнулись. Хинкл встал и предложил ей стул.

— Садитесь, мисс Паркинсон, — сказал он. — Очень приятно, что вы все подождали.

— Ну, все это время мы не сидели без дела. Мы выходили пить кофе. Ничего, что мы так сделали? — спросила девушка.

Ее огромные карие глаза расширились, когда ей, правда, с опозданием, пришло в голову, что они могли сделать что-то не так.

— Нет-нет, все в порядке! — с энтузиазмом ответил Кунц, прежде чем его удивленный напарник успел открыть рот.

За девушкой следовал хорошо одетый мужчина с копной седых волос и морщинистым, но приятным лицом. Это был преподобный доктор Дж. Барт Маккинстри, священник, один вид которого вызывал дрожь у грешного Кунца. Он сел напротив девушки с измученным видом старого человека, которому уже давным-давно пора быть в постели.

Последним в комнату вошел спортивного вида с короткой стрижкой молодой блондин в роговых очках. Похоже, он был не в своей тарелке. Чувствовалось, что он изъят из привычной ему интеллектуальной атмосферы. Из его наружного кармана торчали какие-то бумажки, остро заточенные карандаши. Была там и неизбежная логарифмическая линейка. Его голубые глаза глядели, ничего в действительности не видя, и он в полной задумчивости шаркал ногами, как человек, голова которого больше занята движением Венеры, нежели своим собственным.

Дарвин Карлисл вышел из длинного ряда университетских предков. Его отец преподавал физику, а мать — геологию в Колумбийском университете.

Дарвин был аспирантом Калифорнийского технологического института, где работал над докторской диссертацией, посвященной проблемам создания систем наведения для космических зондов, и не больше дюжины человек во всем мире смогли бы понять его научные работы. Есть такие люди, и они отличаются от большинства смертных своим помешательством на звездах. Во всем остальном они почти нормальные. Их можно принять и за служащих, и за спортсменов, и за деловых людей.

— Какая замечательная комната! — бросил Дарвин, взглянув на голые стены, обшарпанную мебель и потолок с одной-единственной лампочкой. — Здесь ничто не отвлекает внимания, не правда ли? Прекрасная комната для размышлений!

Хинкл вздрогнул. С противоположной стороны на Дарвина уставился, сердито сдвинув брови, доктор Маккинстри.

Все три свидетеля провели вместе больше четырех часов — вполне достаточно, чтобы неофункциональная межпланетарная личность молодого человека вступила в резкое противоборство с упрямым фундаментализмом старого священника. Было видно, что не только Хинкл неприязненно относится к Карлислу.

Дарвин сел рядом с Шелли. Она положила ладонь поверх его руки — жест доверия, указывающий на то, что она не только ждала от него защиты от тигров, бандитов и коммивояжеров, но и была готова, в случае необходимости, вытирать ему нос.

— Извините, что заставили вас так долго ждать, — сказал Кунц, — но мы думали, вдруг вы вспомните что-нибудь, о чем забыли нам сказать во время первого разговора.

— Мы очень надеемся на вашу помощь, — добавил Хинкл.

— О, боже! — воскликнула Шелли. — Разве вы не поймали тех четверых, за которыми охотились?

— Поймали, — мрачно произнес Кунц. — Отряды полиции задержали их всех через час после убийства, причем в различных концах города, но не слишком далеко от места убийства, так что во время его совершения каждый из них мог находиться на месте преступления.

— Но если убийцы у вас, чем же мы можем помочь?

— Дело в том, мисс, — пояснил Хинкл, — что у всех четверых есть алиби; не безупречные, конечно… Кроме того, все четверо молчат и вряд ли заговорят. Наш отдел ведет массу дел, и я сомневаюсь, что наш начальник выделит нам дополнительное время и средства, чтобы мы могли доказать, что кто-то из наших подозреваемых или же тех, кто подтверждает их алиби, лжет.

— Понятно, — сказала девушка.

— Что вы подразумеваете под словом «доказать»? — встрял в разговор Дарвин. — Это термин нуждается в более точном определении.

— Каком именно? — недоуменно спросил Хинкл, уставившись на молодого ученого.

— Ну, скажем, я могу «доказать» вам, чему равна скорость света, с помощью аналогий, поскольку вы согласитесь с их разумной обоснованностью. А смог бы я это «доказать» какому-нибудь людоеду из джунглей? Нет. Зато, ударив его чем-нибудь по голове, я могу «доказать» ему, что он мне должен вернуть долг, то есть он поймет только логику грубой силы, тогда как вам, я уверен, потребуются объяснения.

Наступила гнетущая тишина. Шелли гордо веки-нула голову, Кунц нахмурился, а Хинкл и доктор Маккинстри сидели с невозмутимым выражением лица, как бы молча считая про себя от одного до десяти.

— Я знаком с этой точкой зрения, — наконец произнес доктор Маккинстри. — «И Пилат сказал ему: Что есть истина?» Время идет, молодой человек, и чем больше мы спорим о мелочах, тем больше их становится.

— Я совсем не собирался спорить, сэр, — возразил Дарвин.

— Почему тогда просто не помолчать? — огрызнулся священник.

— Я мог бы доказать вам, что небесный свод — это не стрельбище для молодых выскочек из Кал-Тека^[2], но сейчас мы сидим здесь не для этого. Нас попросили оказать помощь в раскрытии убийства.

— Мы должны представить суду доказательства, не вызывающие сомнений, Дарвин, — пояснил Кунц, повернувшись к молодому человеку. — Поэтому давайте еще раз пройдемся по фактам. Вдруг кто-нибудь из вас что-то вспомнит, и это поможет нам установить причастность задержанных к преступлению.

Детективы были опытными следователями, а свидетели искренне желали оказать им помощь, но, к сожалению, по вполне понятным причинам они не могли этого сделать.

В 7.54 вечера, когда Руди Ламберт, он же Вальтер Лейн, он же Рудольф Уолтерс, более известный как Остроносый Предатель, встретил свою смерть, шел сильный дождь. Согласно имеющейся информации, Остроносый, даже по законам его собственной морали, заслуживал смерти. Две недели назад он вытряс из некоей Альбины Вутен, девчонки-букмекера, сто долларов. Он угрожал ей налить в уши кислоты. Чуть позднее, отделавшись от Остроносого и заглушив свой страх водкой, Альбина вышла прогуляться перед самым носом пятитонного грузовика.

На ее похоронах присутствовало четверо мужчин. Одним из них был ее брат, Микки Бойс, опытный грабитель с репутацией психопата. Другим — ее босс, Ред Пирсон, главарь букмекеров Северной части. Третьим — ее приятель, Стенли Манло, пинсеттер^[3] в кегельбане, патологический трус, даже ночью державший нож под подушкой. Четвертым же был Сид Филлет, торговавший в своем газетном киоске на Норт-Фигероу-стрит небольшими партиями марихуаны. Из всех задержанных Сид наиболее остро переживал смерть Альбины, так как она ему задолжала.

Вряд ли когда-нибудь существовали более непривлекательные личности, чем Бойс, Пирсон, Манло и Филлет. Симпатичные люди редко идут на преднамеренное убийство, а если и совершают таковое, то так тщательно его подготавливают, что неизбежно оставляют следы. Детективы, много повидавшие на своем веку, с легкостью их вычисляют. В удивительной простоте убийства Остроносого таких дефектов не было.

Остроносый попытался увернуться от возмездия, прибегнув к простой хитрости, — он устроился подсобным рабочим в последнем доме на Френчик-вей, тупичке длиною всего в один квартал. В доме 4772 по Френчик-вей проживал доктор Маккинстри, который всегда, в любую погоду, невзирая на дождь или солнце, выходил по вечерам на прогулку. В тот самый вечер, когда лило как из ведра, он направлялся домой, как вдруг увидел на противоположной стороне улицы пешехода, в котором узнал нового работника своего соседа.

Доктор Маккинстри был абсолютно уверен, что на улице больше никого не было. Пешеход торопился. Маккинстри свернул к своему дому, но не успел сделать и двух шагов, как услышал несколько выстрелов. Два или три, точно сказать он не мог.

Кроме этих выстрелов и ужасного шума дождя, никаких других звуков не было — ни криков о помощи, ни стонов раненого. Доктор Маккинстри сразу же почувствовал, что произошло что-то ужасное. Он остолбенел от страха.

Затем заурчал стартер, заработал мотор, и мимо него промчался темный силуэт автомобиля.

— Машина, видимо, стояла в конце улицы. Фары у нее были погашены и зажглись, только когда она заворачивала за угол. Она прошла всего в десяти футах от меня, но сколько в ней было человек, я не заметил. Почему-то, однако, у меня возникло впечатление, что их было не менее двух, — устало произнес старый священник. — Я попытался взять себя в руки и подумал, что следует запомнить номер машины. Я чувствовал, что это может оказаться важным, но было слишком темно. Возможно, впрочем, я был недостаточно проворен.

— Может быть, вам удалось запомнить хотя бы одну цифру номера? — с надеждой спросил Кунц.

— Нет. Единственное, что я помню, — ужасный рев мотора. И в голове у меня пронеслось: «Их рычание будет как рык льва. И будут они рычать, как молодые львы». Боюсь, что все остальное стерлось из моей памяти.

— Нам не в чем вас упрекнуть, сэр, — вздохнув, произнес Хинкл. — А вы не заметили, какой марки был автомобиль?

— Я не разбираюсь в машинах.

Кунц взглянул на Шелли.

— Вы заметили эту машину. Вы не могли бы назвать ее марку?

Девушка мучительно пыталась вспомнить.

— Нет, сэр. Правда, помню, что это был седан старой модели, когда еще не ставили хвостовых крылышек. Припоминаю, что он был грязно-голубого цвета. Ну, наверное, знаете, что происходит с синей краской, если ее периодически не обновлять.

— Окисление, — пробормотал Дарвин Карлисл.

— Ну что ж, запомнил, — холодно бросил ему Хинкл. — Вы вдвоем стояли у подъезда дома мисс Паркинсон. Это номер 4770 по Френчик-вей, рядом с домом доктора Маккинстри. Так?

— Да, сэр. Я стояла лицом к улице, а Дарвин — к дому. Вот почему он видел меньше меня, — пояснила Шелли.

— Тем не менее, ему известно, что краска окислилась, — съехидничал Хинкл. — Интересно, почему вы смотрели на улицу, а он — нет?

— Мы… мы целовались, — опустив глаза, тихо произнесла девушка. — Это вы тоже обязаны заносить в протокол?

— Конечно, нет, — произнес Кунц. — Вы не помните, сколько слышали выстрелов?

— Нет, сэр. Их было два, три, а может быть, и четыре.

— А вы не помните, сколько человек было в автомобиле?

— Нет, сэр, но точно не меньше двух.

— И вы, и святой отец это заметили. Несколько быстрых выстрелов вряд ли дело рук одного человека, — сказал Хинкл. — Иными словами, никто из вас не может ничего добавить к сказанному ранее.

Все три свидетеля покачали головами.

— А какие машины у задержанных? — спросил Дарвин Карлисл. — Если у одного из них — седан старой марки…

— У них вообще нет машин, — прервал его Хинкл. — Ни у одного из них. Ни окислившихся, ни каких-либо иных. Они нас провели и прекрасно это знают. Вот что не дает мне покоя!

В комнате вновь повисла гнетущая тишина. Пятеро человек безуспешно пытались решить возникшую проблему.

Затем доктор Маккинстри нарушил молчание и сожалеющим тоном пробормотал:

— Прошу прощения, но мне кажется, что мы не смогли дать вам ключ к разгадке. Так?

— Это не ваша вина, святой отец, — успокаивающе произнес Хинкл. — По крайней мере, мы теперь твердо знаем, что это преступление — дело рук не одного человека. Но сколько лиц было в нем завешано? Двое, трое или все четверо? Вот чего мы не знаем!

— И каждый из них будет молчать? — спросил Дарвин.

— Пока что, — с усмешкой заметил Кунц, — только Ред Пирсон открывал рот. Да и то после того, как мы хотели оставить его здесь, в этой комнате, наедине с Сидом Филлетом и Миком Бойсом. А Ред, как известно, никому не доверяет, тем более уж нам.

— Тут повлияло, — сказал Хинкл, — присутствие этих мерзавцев — Сида и Мика. Ред просто не хотел получить себе перо в бок. Понимая, что вдвоем они быстро возьмут его в оборот, он всегда стремился натравить их друг на друга. Это и дало ему возможность так долго доить букмекеров Северной части.

— О, это просто ужасно! — воскликнула Шелли. — Никогда не думала, что на свете могут быть такие люди.

— Называя их людьми, вы им льстите, мисс, — сказал Хинкл. — Они таковыми не стали, даже объединившись на дело. Это преступники, и они ненавидят всех, в особенности друг друга. Единственное, что их может объединять, — это всеобщая ненависть.

— Представить себе не могу, — содрогнувшись, произнесла Шелли, — чтобы человеческие существа жили подобным образом. Нет, не могу, — добавила она, понизив голос.

— Именно таким парням, — с усмешкой заметил Кунц, — мы с моим другом обязаны своей карьерой. Возьмем, к примеру, Микки Бойса. От хулиганства он получает не меньшее удовольствие, чем вы от телепередач. Я сам видел, как средь бела дня малыш Стенли Манло несся прямо по центру улицы, лишь бы избежать встречи с Миком. Стенли живет в постоянном страхе от этого головореза, который получает наслаждение от издевательств над людьми и никого не боится, кроме Реда Пирсона.

— Ред однажды, — пояснил Хинкл, — поклялся его убить, и Мик помнит это.

— Похоже, Ред Пирсон — сильная властная личность, — заметил доктор Маккинстри.

— Да, — согласился Хинкл, — но он не смог подчинить своему влиянию Альбину Вутен, которая как-то раз призналась мне, что Ред советовал ей порвать со Стеном Манло, заявив, что она не может полагаться на труса. Но она любила Стенли, хотя Ред оказался прав! Стена наверняка не было поблизости, когда Остроносый наложил на девчонку руку.

Вновь легкая дрожь пробежала по изящной фигуре девушки. Она с восхищением переводила взгляд карих глаз с одного детектива на другого. Заметив впечатление, которое они производили, Кунц еще больше расположился к ней.

— Или возьмем благородного дельца, Сида Филлета. Ну что это за жизнь! Сколько раз его хватали, били, вытряхивали из газетной будки — и все его собственные дружки! И он взял себе за правило никогда не оставаться наедине ни с одним из них. За что получил прозвище Свидетель. Ему всегда нужно, чтобы рядом кто-то был, какой-нибудь свидетель. Даже при разговоре с нами он требует присутствия двух полицейских. Как вам это нравится?

— В это трудно поверить! — воскликнула Шелли.

— Вам, может быть, — согласился Хинкл. — И даже суду, но не тем, кто знает этих парней. Конечно, мисс, это не звезды преступного мира, но выставить нас ослами им удалось.

— Если б мы только знали номер машины! — уныло произнес Кунц.

— А зачем вам это нужно? — спросил Дарвин Карлисл, прищуриваясь из-под роговых очков.

Оба детектива были обескуражены этим вопросом. Кунц слегка покраснел, а Хинкл поморщился, усилием воли сдерживая свои чувства. С исключительной вежливостью он спросил:

— Малыш, ну а как еще можем мы доказать связь этих парней с преступлением?

— По-моему, вы уже это доказали, — возразил Дарвин.

— О, неужели? — съехидничал Кунц.

— Конечно. Вот смотрите…

Дарвин вытащил из одного кармана карандаш, из другого лист бумаги и какое-то время что-то быстро писал на нем.

Затем он протянул этот листок Хинклу. Быстро вскочив, Кунц подошел к Хинклу. Оба детектива с изумлением смотрели на странные записи:

БП + БМ +БФ + ПМ + ПФ + МР + БПМ + БМФ + БПФ + ПМР + БПМФ ≠ 0

Б*П = 0

БМ + БФ + ПМ + ПФ + МФ + БПМ + БМФ + БПФ + ПМФ + БПМФ ≠ 0

П*М + БП*М + П*МФ + БП*МФ = 0

БМ + БФ + ПФ + МФ + БМФ + БПФ ≠ 0

БМФ = 0

БМ + БФ + ПФ + МФ + БМФ ≠ 0

БМ* = 0

БФ + ПФ + МФ + БМФ ≠ 0

БФ* + ПФ* + МФ* = 0

БМФ ≠ 0

Кунц настолько забылся, что невольно выпалил:

— Это что за чертовщина? — Какой-то рецепт?

— Это серия уравнений символической логики, сказал Дарвин, — или, точнее, серия неравенств. Это самый простой способ изложения вашей проблемы.

— А что такое, — охрипшим голосом спросил Хинкл, — символическая логика?

— Это метод решения логических задач с помощью алгебры.

— И вы проделываете все это, когда запускаете ракеты на Луну? — спросил Хинкл, злобно блеснув глазами.

— Символическая логика используется при разработке всех сложных комплексов, включая системы ракетного наведения.

— Рич, секунду. Пусть объяснит, — взмолился Кунц, видя, как Хинкл угрожающе вскочил на ноги. — В конце концов, что мы теряем?

Хинкл сел. Дарвин подошел и взял свою бумагу. Шелли вся светилась от гордости. Кунц и Хинкл облокотились на стол и напряженно ждали. Даже доктор Маккинстри проявил определенный интерес, чуть ли не одобрение.

— Мы знаем, что при наличии четырех факторов возможны шестнадцать комбинаций, включая «единицу» и «ноль». Мы можем отбросить четыре «единицы», поскольку и Шелли, и доктор Маккинстри абсолютно уверены, что в машине было больше одного человека. Мы также можем исключить «ноль», поскольку кто-то должен был быть там и совершить преступление. Таким образом, у нас остается одиннадцать комбинаций. Теперь, пользуясь буквами для обозначения задержанных: Б — для Бойса, П — для Пирсона, М — для Манло и Ф — для Филлета, — мы эти одиннадцать комбинаций можем представить в нашем первом уравнении:

БП + БМ + БФ + ПМ + ПФ + МФ + БПМ + БМФ + БПФ + ПМФ + БПМФ ≠ 0

Из этих одиннадцати комбинаций только в одной учтены все виновные, а в остальных — нет. Поэтому наше уравнение не может быть равенством. Вот почему мы проводим косую линию через знак равенства. Полученный знак означает: «не равен» или, точнее, «не соответствует».

Теперь давайте рассмотрим каждого из подозреваемых в отдельности. Вы говорили, что Бойс так боится Пирсона, что никогда не остается с ним наедине. В комбинации Бойс — Пирсон Бойс, таким образом, становится отрицательной величиной. Это можно обозначить отдельным равенством: Б*П = 0, причем над Б ставится звездочка, подчеркивающая отрицательную величину.

Здесь мы используем знак равенства, так как эта комбинация соответствует истине. Исключив эту комбинацию из нашего уравнения, мы получаем следующее:

БМ + БФ + ПМ + ПФ + МФ + БПМ + БМФ + БПФ + ПМФ +БПМФ ≠ 0

Теперь к Пирсону. Он настолько не доверял этому трусу Манло, что вряд ли он когда-нибудь пошел бы на участие в убийстве совместно с ним, так что во всех комбинациях, где есть буквы «П» и «М», «П» должна быть отрицательной. Эти комбинации мы можем представить следующим образом:

П*М + БП*М + П*МФ + БП*МФ = 0

Теперь от нашего первоначального уравнения остается следующее:

БМ + БФ + ПФ + МФ + БМФ + БПФ ≠ 0

Вы также утверждали, что Пирсон всегда боялся оказываться наедине с Бойсом и Филлетом. Это стало явным, когда вы попытались оставить его в этой комнате вместе с ними. Как вы думаете, пойдет ли он с ними на убийство? Да еще если они вооружены? Едва ли! Так что комбинация Бойс — Пирсон — Филлет, при отрицательном «П», соответствует равенству:

БП*Ф = 0

От первоначального нашего уравнения остается:

БМ + БФ + ПФ + МФ + БМФ ≠ 0

Вы также утверждали, что Манло при одном только виде Бойса пускался в бегство. Поэтому вряд ли он мог быть ему пособником в убийстве. Следовательно, комбинацию Бойс — Манло с отрицательным М мы можем записать следующим образом:

БМ* = 0

От нашей первоначальной комбинации остается:

БФ + ПФ + МФ + БМФ ≠ 0

Вы также утверждали, что Филлет так боится своих друзей, что взял за правило никогда не оставаться вдвоем ни с одним из них. Все двойные комбинации, где есть Филлет, мы можем изобразить при отрицательном «Ф» следующим уравнением:

БФ* + ПФ* + МФ* = 0

Таким образом, из одиннадцати первоначальных комбинаций остается только одна — БМФ, а именно эта комбинация оказывается искомой и доказывает, что преступление совершили трое — Бойс, Манло и Филлет. Короче говоря, ни один из троих не сможет отрицать свою вину.

Дарвин через стол протянул Хинклу свои выкладки. Детектив, бросив на них подозрительный взгляд, разочарованно произнес:

— И это вы называете доказательством? Интересно бы знать, что еще вы там-напридумываете в своем Калтехе?

— Символическую логику придумали не мы. Она была изобретена, если можно так сказать, в 1847 году английским математиком Джорджем Булем, который, наверное, не раз перевернулся бы в своем гробу, услышь он, как я упростил его систему. Она часто называется Булевской алгеброй и вот уже больше столетия используется логиками и математиками, — сказал Дарвин.

— Что такое век в истории человечества? — возмущенно бросил доктор Маккинстри. — Люди — это не цифры и не буквы! Вот ваша, ученых, беда — вы всегда пытаетесь свести человеческие существа к простым количественным символам.

— Не количественным, сэр, а относительным, — поправил его Дарвин. — Буквы Б, М и Ф обозначают не людей, а только какие-то их узкие характеристики, которые делают возможным или невозможным их пребывание в определенном месте, в определенное время, с определенной целью — совершения убийства.

— Я не могу в это поверить, — покачал старик своей седой головой. — Человеческие существа слишком сложны для такой… такой абракадабры.

Кунц взял бумагу.

— Я в этом не уверен, сэр, — задумчиво произнес он. — Эти типы — довольно примитивные образцы рода человеческого. Мне непонятны все эти иероглифы, но даю вам слово — этих четверых я вижу насквозь.

Шелли тоже ничего не поняла, но ее вера осталась непоколебима.

— В Калтехе они тоже всегда пытались с помощью компьютера подловить Дарвина, но им это не удавалось, — заявила она. — Почему бы вам не попросить их проверить расчеты? Держу пари, Дарвин снова прав.

— К несчастью, мисс, всуде нет компьютера, — мрачно сказал Хинкл и добавил, стукнув кулаком по столу: — Нет, мы должны найти эту машину.

— Если вы дали мне точную информацию о подозреваемых, тогда все мои выкладки верны, — сказал Дарвин. — Кстати, у меня есть кое-какие соображения относительно машины.

Он что-то написал на другом листке бумаги и протянул его доктору Маккинстри.

— Пожалуйста, взгляните на это, сэр. Постарайтесь также воскресить в памяти тот момент, когда вы услышали выстрелы и увидели ту машину, вдруг что-нибудь вспомните.

Кунц и Хинкл вытянули шеи и увидели что-то похожее на список автомобильных номеров:

LOV 533; HLE 886; ЛК 213; ISA 529; SRP 471; MOI 398; OCH 935

Старый священник с неохотой взял бумагу. Кунц и Хинкл молча наблюдали за тем, как он пробежал глазами список, нетерпеливо отложил его в сторону, нахмурил брови, а затем схватил его опять, вновь уставился в него и побледнел. Ему вдруг отчетливо вспомнился тот вечер, со всеми его ужасами и потрясениями.

— Вот номер той машины! — воскликнул он. — Четвертый в списке. Как сейчас его…

Но не успел он закончить, как Хинкл и Кунц, выхватив у него бумагу, выбежали из комнаты. Они вернулись минуты через три. Этого вполне хватило, чтобы через Калифорнийское управление автомобильного транспорта выяснить, кому принадлежит машина с указанным номером. У обоих инспекторов был потрясенный вид.

— Это голубой седан выпуска 1952 года, принадлежит сестре владельца дома, где живет Сид Фил-лет, — сказал Кунц. — Так что его связь с преступлением очевидна, бьюсь об заклад, мы сможем доказать и связь остальных двоих.

Хинкл смотрел на Карлисла с почти благоговейным ужасом.

— Только не надо нам по этому поводу никаких ваших выкладок, — чуть ли не взмолился он. — Если сегодня вечером я увижу еще какую-нибудь символическую логику, я просто сойду с ума.

— Это не имеет никакого отношения к символической логике, сэр, — пояснил Дарвин. — Доктор Маккинстри сегодня вечером дважды цитировал Писание. Если строчка о Пилате прямо относилась к нашему спору о точном значении слов, то этого нельзя сказать о второй цитате, когда святой отец заявил, что рев мотора напомнил ему рычание льва.

Это было рычанием, но не льва. Эти звуки не имеют ничего общего. Тем более, рев мотора не может вызвать подобной ассоциации. Тогда возникает вопрос: почему же доктор Маккинстри привел такое, казалось бы, неуместное сравнение? Может быть, он по какой-то причине пытался вспомнить точную цитату? Если это так, что же это за причина?

Большинство из нас, чтобы запомнить какой-нибудь телефонный номер или адрес, пытаются ассоциировать его с чем-то знакомым. Например, я, познакомившись с Шелли, долгое время помнил о серебре и иттербии как о сорок седьмом и семидесятом элементах периодической системы. Только таким путем я смог запомнить, что она живет в доме 4770 на Френчик-вей. Вы следите за ходом моих мыслей?

— О да, конечно! — сказал Хинкл, судорожно сглотнув. — Так это было серебро? Конечно, каждый поступил бы подобным образом!

— Мне кажется, — продолжил Дарвин, — что доктор Маккинстри, будучи не только умным, но и религиозным человеком, попытался ассоциировать номер машины с чем-то ему знакомым — в данном случае с пятой главой и двадцать девятым стихом книги Исайи. Человеческий ум потрясающе сложен. Неудивительно, что впоследствии святой отец связал этот стих с его смыслом, а не с его цифровым значением — ISA 529.

— Откуда вы так хорошо знаете Библию? — спросил доктор Маккинстри.

— Мой дедушка, преподававший философию в Гарварде, дал мне сто долларов за то, что я запомнил наизусть книгу Исайи. Мне тогда было шестнадцать лет. Это очень полезный источник информации для ученого. Так, например, в шестьдесят пятой главе…

— Отправляйтесь домой, — прервал его Кунц. — Все — по домам!

Он только что вспомнил, почему при виде священников у него появлялись мурашки. В детстве он обманным путем получил фотоаппарат — награду Воскресной школы за чтение Библии. Вместо того чтобы выучить стихи наизусть, он записал их на манжетах. Вот почему до конца своей жизни Кунц будет временами чувствовать себя обманщиком, так же как Хинкл — идиотом. Но немного скромности никому не вредит. По всей видимости, именно это обстоятельство побудило двух полицейских к разговору с Редом Пирсоном, который, как только понял, что детективы не собираются приписывать ему убийство, которого он не совершал, сразу же добровольно, даже с каким-то энтузиазмом оказал им содействие. После этого расколоть трусливого Манло не составило труда.

Было 3.29 утра, когда, закончив дело, полицейские покинули участок. Дождь закончился и выглянули звезды. Появилась и налитая кровью серповидная луна. Повиснув над горами, она казалась слабой и беспомощной, как будто только что лишилась своей половины.

Хинкл, бросив на нее взгляд, вздохнул и произнес:

— И все же мне бы очень хотелось, чтобы ее оставили в покое.

Перевел с английского С. Шпак

Василий ГОЛОВАЧЕВ
ДЕЗАКТИВАЦИЯ ДЖИННА

Ну что мне делать без тебя, скажи?

Н. Игнатенко

ПОЛЮС НЕДОСТУПНОСТИ

Он выпустил ее из виду буквально на минуту, отвлекся на возглас Селима фон Хорста, изучавшего скелет Червя Угаага, но этого оказалось достаточно, чтобы Зари-ма допустила фатальную ошибку. Девушку подвело любопытство. Она привыкла чувствовать себя в безопасности, одетая в земной защитный костюм, и перестала обращать внимание на природные стихии. Здесь же, в глубине подземелья, созданного Червями Угаага под могильником с «трупом» Демона, следовало опасаться не природных катаклизмов, а неведомого! Но она этого не учла.

Услышав тихий вскрик девушки, Артем оглянулся и увидел последние мгновения драмы, на всю жизнь запечатлевшиеся в памяти.

Зари-ма включила антиграв кокоса^[4], поднялась над колодцем с опалесцирующим туманом внутри, заглянула в него, и по трагической случайности в этот момент из потрескавшегося бельма Глаза Мраг-Маххура сорвалась вниз капля светящейся субстанции. Девушка почуяла опасность, но сделать ничего не успела. Капля вобрала ее в себя и звучно шлепнулась в колодец, так что завибрировали стены пещеры, вверх выметнулся грибообразный султан искрящегося тумана, а откуда-то снизу донесся утихающий рокочущий гул.

Гул стих.

Туман в колодце перестал волноваться.

А Зари-мы не стало!

— Не-е-ет! — закричал Артем, бросаясь к колодцу, надеясь, что она там, внутри, и сейчас костюм вынесет ее наверх.

Но колодец был пуст до самого дна, лишь струйки тумана продолжали кружиться вдоль стен, постепенно редея и исчезая. Артем метнулся было в колодец, но его остановила твердая рука фон Хорста…

Кто-то тронул его за плечо.

Артем очнулся от нахлынувших на него воспоминаний и глянул на подошедшего пограничника.

— С тобой все в порядке? — озабоченно спросил напарник. — Стоишь как монумент и смотришь в пространство отсутствующим взглядом. Или привидение увидел?

— Извини, — пробормотал Артем. — Вспомнил старое… Ты куда?

— В спортзал, через полчаса там соберется приличная команда. Составишь компанию?

— Позже.

Артем кивнул и двинулся по коридору погранбазы к своей каюте. Напарник остался, глядя ему вслед, потом пожал плечами и заспешил в спортзал. Он был хорошим парнем, отзывчивым и обязательным, но делиться с ним своими переживаниями Артем не привык. А длилось это его состояние «полуприсутствия» ни много, ни мало — целый год. С момента гибели Зари-мы. Хотя Артем до сих пор сомневался в этом.

Они с Селимом искали ее много дней, даже рискнули еще раз нырнуть в колодец под Глазом Мраг-Маххура, представлявший собой, по сути, «активный контур таймфага с нелинейным выходом». По оценке специалистов, была надежда, что тоннель таймфага вынесет девушку в одно из гранд-болот Полюса Недоступности, как это было во время боя с бандой Зо Ли. И колодец действительно вынес Артема и фон Хорста в болото, где недавно находился корабль с роботами-«джиннами», но Зари-му они там не нашли.

Артем искал ее потом по всей планете полгода, один и вместе с полковником, однако напрасно. Девушка исчезла. Затем на Земле нашли способ вытащить их с Полюса (на языке аборигенов планета называлась Рачи-ка), и Артема перевели в погранслужбу окраины Галактики, подальше от звезд Рукава Стрельца, в число которых входило и солнце Полюса — Рада-ил. Хотя душа его продолжала рваться сюда, в этот забытый Богом и заблокированный спайдер-системой негуманоидов уголок пространства.

Уже после всех этих событий, связанных с поиском корабля «джиннов», Артем узнал от деда Игната, что полковник сектора контрразведки погранслужбы УАСС Селим Дельвиг Базил Мария фон Хорст явился на прием к заместителю председателя Правительства и дал ему пощечину. Именно этот человек был причастен к организации экспедиции Зо Ли на Полюс в обход всех существующих законов, и он же настоял на том, чтобы Селин фон Хорст и Артем Ромашин остались на Полюсе для исследования и попытки включения одного из Демонов, особых боевых роботов, созданных негуманоидами миллионы лет назад.

Скандал замяли, фон Хорста тихо отправили в отставку, слишком уж много он знал, а затем его дальнейший путь затерялся в контролируемой землянами области космоса. По крайней мере — для Артема. Дед на все его вопросы относительно судьбы полковника отмалчивался, лишь сказал однажды, что Селим «работает». Где и кем — оставалось тайной по сей день.

В каюте Артем разделся, постоял под струями озонированного душа и, выключив стены, несколько минут любовался тремя разного цвета светилами, образовавшими в пространстве хоровод: тускло-малиновым гигантом, ярко-зеленым карликом и неистовым золотым пузырем в форме яйца, с более острого края которого, обращенного к зеленому карлику, то и дело срывались сияющие струи и фонтаны жидкого огня. Погранзастава вращалась вокруг общего центра тяжести системы, известной земным астрономам под названием Омикрон-два Лебедя, и с ее борта можно было наблюдать удивительные эффекты перетекания вещества от одной звезды к другой.

Рада-ил, вспомнилось название звезды, давшей жизнь Полюсу Недоступности. Так ее называли полюсиды — Отец Отцов…

Все, все! — приказал Артем самому себе, укладываясь спать. Пора забыть и Рада-ил, и Рачи-ку, и спящих в своих чудовищных могильниках «джиннов», и Зари-му, иначе свихнешься!..

Он лег, расслабился, мысленным приказом создал в каюте полумрак и включил грезир^[5]. Однако отдохнуть ему не дали. Внезапно мелодично прозвенел кодер консорт-линии. Артем с недоумением повернулся на бок, включил связь. Из развернувшегося бутоном виома на него глянул дед Игнат Ромашин, советник-официал службы безопасности УАСС. Год назад он занимал пост комиссара СБ, но ушел в отставку после возвращения Артема с Полюса Недоступности и был назначен советником.

— Здрав будь, внук.

— Привет, дед, — ответил обрадованный Артем, выключая грезир.

— Занят?

— В общем-то, нет, сдал дежурство, хотел отдохнуть.

— Тогда собирайся и ко мне. Жду в одиннадцать по средне-солнечному на базе-2 Управления.

— Это на Меркурии? Буду. Что случилось?

— Ничего особенного, есть разговор.

Виом собрался в линию, погас.

Артем полежал, глядя на светящийся глазок аппарата, чувствуя странное волнение, не объяснимое словами, и начал торопливо одеваться.

В одиннадцать часов по средне-солнечному времени он вошел в кабинет начальника второй базы Управления аварийно-спасательной службы, расположенной на терминаторе Меркурия, на границе дня и ночи. Одна стена кабинета была прозрачной, и с высоты двух километров — база располагалась на верхушке базальтового монолита Владимир, принадлежащего Южному Хребту, — открывалась великолепная панорама Саймакского плато с гигантским косматым куполом Солнца. Специальные фильтры и визуальная обработка изображения видеоаппаратурой базы позволяли рассматривать дневное светило Системы без темных очков.

Однако полюбоваться на пейзаж сумеречной зоны ближайшей к Солнцу планеты не удалось. Как только Артем остановился посреди кабинета, его хозяин выключил ось прозрачности стены, и она стала пепельно-серой, с золотистыми искорками внутри.

Артем не удивился, узнав в начальнике базы Владимира Калаева, друга и соратника деда, с которым тот его познакомил перед экспедицией на Полюс Недоступности год назад. Космен практически не изменился за это время, разве что больше загорел, что добавляло контраста между цветом лица и серебром роскошной седой шевелюры.

Кроме Калаева в кабинете вокруг стола сидели в низких креслах еще двое мужчин: дед Артема Игнат Ромашин в бело-голубом костюме официала службы и незнакомый молодой человек, бледнолицый, узкоплечий, худой, с длинными русыми волосами, со шрамом на лбу. Глаза у него были прозрачноголубые и рассеянные, будто он постоянно решал в уме какую-то сложную задачу.

— Знакомьтесь, — представил внука Игнат. — Артем, кобра^[6] погранслужбы, вектор 2-зет, драйв-группа «Соло». Артем, это Ульрих фон Хорст, поручик группы «Вабанк» службы контрразведки. Присаживайся.

Артем сел в кресло, с любопытством окинул взглядом молодого человека, и Ромашин-старший добавил:

— Внук Селима фон Хорста.

— Очень приятно. — Артем сделал короткий поклон.

— С Володей ты уже знаком, — продолжал Игнат, — поэтому не будем терять время. Я понимаю, что тебе трудно разговаривать на темы, касающиеся проблем Полюса, но речь пойдет именно о планете с кладбищем «джиннов».

Артем проглотил ком в горле, помедлил, унимая волнение, кивнул.

— Слушаю.

— На Полюсе в районе Северного гранд-болота обнаружен еще один ковчег.

— Что?! — не удержался от восклицания Артем. — Еще одна матка с роботами?!

— На сей раз это предположительно рейдер Червей Угаага. Ульрих как раз занимается проблемой Червей. — Ромашин-старший посмотрел на внука фон Хорста. — Хочет найти их родину, считая, что цивилизация Угаага еще не канула в Лету.

Артем сцепил зубы, с усилием сдерживаясь, постарался приобрести прежний невозмутимый вид.

— Вы хотите послать туда экспедицию? Вряд ли я смогу чем-либо помочь. О Червях Угаага я знаю мало.

— Полгода назад в район ковчега отправился Селим фон Хорст. — Игнат помолчал, сочувственно глядя на замершего Артема. — Месяц назад Селим замолчал.

В кабинете Калаева повисла хрупкая тишина.

Ульрих фон Хорст шевельнулся, внезапно обретая интерес к разговору.

— Я прошу вас пойти со мной на Полюс в район высадки деда. Один я не смогу найти его, не обладая вашим опытом и знанием особенностей планеты. Но если этот поход кажется вам слишком рискованным, я пойду один.

Артем по-новому глянул на внука бывшего полковника, проявившего твердость духа и решительность, перевел взгляд на деда.

— Каким образом Селиму удалось добиться разрешения на экспедицию?

— Он не добивался разрешения, — флегматично ответил Калаев. — Селим действовал как частное лицо.

Артем скептически усмехнулся.

— Но ведь это невозможно… без поддержки… без экипировки… в тайне от всех…

Игнат и Калаев переглянулись.

— Ну не совсем тайно, и не совсем без экипировки, скажем так. Мы знали о его планах и кое в чем помогли. То есть дали линию высадки. Хотя Правительство, конечно же, не поддерживает такие проекты и не знает о походе Хорста. К великому сожалению, человек, которому полковник дал по морде, все еще находится у власти и надеется заполучить «джинна». Но это дела не меняет. Селим сообщил, что нашел нечто сногсшибательное и готовится к контакту.

— С кем? Неужели Черви Угаага… выжили?!

— Этого мы не знаем. Он замолчал и с тех пор не выходит в эфир. Я не могу тебе приказывать, и даже просить не вправе. Тем более что действовать снова придется скрытно, однако у нас нет другого выхода. Ты можешь со спокойной совестью отказаться от похода, и никто тебя не осудит. Я пойму.

Артем помолчал, глядя в пол и сцепив пальцы на колене. Вспомнил улыбку Зари-мы, поднял глаза.

— Я согласен.

Ульрих фон Хорст вскочил, сжал его плечо в порыве благодарности и тут же сел обратно, устыдившись столь красноречивого проявления чувств.

— Извините… я так рад, что вы согласились!

— Но я пойду один, — сухо добавил Артем.

Взгляд Молодого внука Селима стал беспомощным.

— То есть как один? Почему один? Вы считаете меня обузой? Я закончил ИВТ^[7] и ШВПС^[8], работал в ИВКе^[9]…

— К тому же он мастер по экстремальному выживанию, — добавил Ромашин-старший, пряча улыбку. — Вдвоем вам будет сподручней.

Артем упрямо поджал губы.

— Я привык работать без оглядки на спину. Может быть, он действительно классный специалист, но на Полюсе не был и специфики планеты не знает, а объяснять ему каждый свой шаг я не хочу.

— Специфику Полюса я знаю, — возразил Ульрих с обидой. — И. даже прошел полигонные испытания.

— Виртуальный полигон и реальность — небо и земля, — хмуро проговорил Артем.

— Ну, когда мы тебя посылали на Полюс, ты тоже не знал, с чем тебе придется столкнуться, — хмыкнул Калаев. — Этот парнишка будет тебе неплохим напарником, особенно при контакте с Червями… если, конечно, они там отыщутся.

Артем хотел было привести ответный контраргумент, но встретил изучающий взгляд деда и сдался.

— Хорошо, пусть идет. Но предупреждаю: никакой самодеятельности во время похода не потерплю! Это не прогулка по Диснейленду.

— Шаг влево, шаг вправо — стреляю! — усмехнулся Калаев.

Артем порозовел, однако оправдываться не стал.

— Иди собирайся, — сказал Ромашин-старший. — С твоим начальством я договорюсь, ты временно переводишься в резерв СБ с двухмесячным испытательным сроком. О том, что ты десантируешься на Полюс, не должен знать никто, а из твоих сослуживцев будет знать только командор службы. Сбор здесь же, на базе, в семнадцать по средне-солнечному.

Артем встал, направился к двери.

— Вы не пожалеете, что согласились взять меня, — сказал ему в спину Ульрих.

— Надеюсь, — бросил Артем, не оглядываясь.

Дверь за ним закрылась.

— Не обижайся на него, поручик, — сказал Игнат. — Он потерял на Полюсе даму сердца и не может забыть. Для него возвращение туда связано с немалым психологическим напрягом. Если бы я мог, я бы послал туда кого-нибудь другого, но, во-первых, доверяю только Артему, а во-вторых, только он сможет вытащить твоего деда.

— Я понимаю, — кивнул младший отпрыск фон Хорстов. — Наверное, я реагировал бы на его месте точно так же. Поверьте, мы справимся.

— Не сомневаюсь, — вздохнул Ромашин-старший, понимая, что лукавит: он сомневался, и еще как.

*

Операция по десантированию землян на Полюс была разработана до мелочей.

Для всех комиссий и органов надзора Служба безопасности УАСС в плановом порядке посылала на планету исследовательские киберкомплексы типа «Добытчик». На самом деле (об этом знали только несколько человек во всей сложной системе взаимосвязей человеческой цивилизации) под видом «Добытчиков» запускались автономные капсулы высшей защиты класса «голем» с пилотами внутри. Разумеется, пилотами были Артем Ромашин и Ульрих фон Хорст.

Процедура десантирования напоминала начало войны.

К планете приблизился спейсер погранслужбы «Гордый», остановился на расстоянии тысячи километров от спайдер-системы Полюса, накрывавшей всю планету невидимой энергетической сетью. От него отделились три когга и с нарастающей скоростью устремились к планете. Когда до облачного слоя осталось около полусотни километров, когги метнули в атмосферу два аппарата, предназначенные для сверхскоростного маневрирования и отвлечения спайдер-системы.

Аппараты — четырехметровые капли из «квазиживого металла» — вошли в атмосферу Полюса, напоминая древние ракеты с ядерными боеголовками, и тотчас же сторожевая сеть, созданная негуманоидами для пресечения попыток посадки на планету чужих космических кораблей, в том числе — снабженных «суперструнной» техникой, отреагировала на «залп».

Район атмосферы в радиусе двух сотен километров от точки высадки десанта оделся в сеточку нежного переливчатого сияния, каждое колечко которой испустило навстречу «ракетам» лучик света. Аппараты в свою очередь отреагировали на это каскадом фигур высшего пилотажа, пытаясь освободиться от систем пеленгации, но все их маневры не помогли. Через несколько секунд пеленгирующие лучи сменились ливнем боевого удара, и от «ракет» не осталось ничего: ни пыли, ни атомарной взвеси, ни электромагнитного излучения. Спайдер-система Иксоидов, как называли существ, создавших сеть «сторожевых псов», превращала приближавшиеся объекты в массивные «сверхтонки» — в «черные дыры».

Но за то время, пока спайдер-сеть уничтожала «ракеты», третий когг выстрелил в режиме «инкогнито» два «голема», которые невидимыми молниями пронзили светящийся слой спайдер-системы и воткнулись в атмосферу планеты. «Псы» системы успели только дать вдогонку гравитационный импульс, настигший аппараты, но не сумевший ни уничтожить, ни повредить их. «Големы» проскочили двадцатикилометровый слой тропосферы за одно мгновение, вышли из пике в сотне метров от поверхности плато и воткнулись в каверны предгорий Лемианского хребта на севере Полюса, исчезнув из поля зрения наблюдательной техники землян, выведенной на орбиты разного радиуса вокруг планеты.

— Мы их потеряли, — лаконично доложил старший дежурный смены погранслужбы в системе Полюса.

— Понял, — не менее лаконично ответил представитель СЭКОНа^[10], присутствующий на борту спейсера «Гордый» в качестве одного из «углов» квалитета ответственности. — Доложите командору.

Командор погранслужбы Ромуальд Костров, находившийся в этот момент в своем рабочем модуле в Управлении на Земле, выслушал доклад подчиненных и посмотрел на своего гостя.

— Все прошло по плану. Они там.

— Помоги им Господь, — отозвался Ромашин-старший со вздохом.

КОВЧЕГ

Артем разглядывал пейзаж со странным чувством отторжения и ожидания, хотя никаких надежд на встречу с полюсидкой не питал. Зари-ма молнией ворвалась в его жизнь и так же мгновенно покинула ее, оставив в душе неизгладимый след. Умом он понимал, что она скорее всего погибла, а душа сопротивлялась этой трезвой оценке действительности и жаждала встречи.

«Големы» при посадке потеряли весь энергозапас, но все еще могли служить капсулами защиты. Средствами же передвижения они должны были стать только спустя какое-то время, после накопления необходимых запасов энергии. Однако использовать их в качестве транспорта было нельзя, так как у земных наблюдателей сразу возникли бы вопросы: кто и с какой целью проник на поверхность планеты вопреки мораторию на экспедиции, установленному Правительством по рекомендации СЭКОНа. Артему и Ульриху фон Хорсту предстояло добираться до Северного гранд-болота в режиме «инкогнито», поэтому план похода не предусматривал использования массивных «големов». Двигались они только по ночам и не выключали маскировочных систем кокосов, что снижало темп передвижения, но гарантировало скрытность и относительную безопасность.

На третьи сутки после высадки они вышли на край гигантского болота, занимавшего площадь в сто тысяч квадратных километров, глубина которого в некоторых местах достигала полутора и больше километров. Могильников с заключенными внутри роботами-«джиннами» здесь насчитывалось три. Макушка одного торчала в центре болота, окруженная непроходимыми зарослями великанского леса, второй стоял на краю, накренившись, как Пизанская башня, и был кем-то взорван и пуст, третий прятался среди скал Лемианского хребта, обрывавшегося в трясину так отвесно, будто его край отхватили ножом. В сорока километрах от берега и от этого хребта и был обнаружен хвост утонувшего в болоте корабля, который, по оценкам специалистов, представлял собой ковчег Червей Угаага.

И вот Артем со своим спутником, слушавшимся его беспрекословно, смотрели на болото с высоты «отрезанной» горы Лемианского хребта, думая каждый о своем. Сверху болото напоминало гладкое серое бетонное поле с темными пятнами плесени и цветными разводами, покрытое кое-где кочками, «шерстью» кустарника и скелетами засохших мангров, похожих на колоссальные многоножки. На этом фоне хорошо была видна зеленоватая паутинка дороги, соединявшей могильники с «джиннами». Правда, оба десантника знали, что на самом деле дорогой эта зеленая жилочка никогда не была и представляла собой систему «трансляторов условий сохранения», как называли ее земные ученые. Когда-то она поддерживала энергетический баланс могильников, но со временем утратила свое значение и пришла в негодность, хотя и сейчас еще встречались участки, сохранившие энергопотенциал и физические законы иного пространства^[11].

— Ковчега отсюда еще не видно, — сказал с сожалением Ульрих, не понимая долгого молчания спутника. — Может быть, рискнем спуститься к болоту до захода солнца? Никто нас не обнаружит с орбиты, пока работают маскеры костюмов.

Артем поднял голову, окинул взглядом глубокий синий небосвод с вихревой вуалью ослепительно белых облаков и лиловатым пузырем Рада-ила над горизонтом, заставил себя встряхнуться. Ульрих оказался неплохим напарником, выполнявшим все команды Ромашина, и вообще исполнительным и предупредительным человеком, так что к концу маршрута Артем проникся к нему уважением с ноткой снисходительности, и отношения их потеплели, стали почти дружескими. К тому же младший Хорст действительно прекрасно знал условия и особенности планеты, что позволяло не отвлекаться на пространные объяснения встречаю — щихся на пути явлений природы Полюса и на присмотр за парнем. А его рассказы о цивилизации Червей Угаага и об исчезнувших Гиперптеридах и Иксоидах, воевавших меж собой с помощью робо-тов-«джиннов», оказались по-настоящему интересными и добавили Артему желания добраться до ковчега Червей. Эти странные существа, нашедшие корабль с «джиннами» уже после войны негуман, но задолго до появления в Галактике человека, не зря нарыли тысячи километров подземных ходов в породах Полюса, ища подходы к могильникам. Они знали, что некоторые «джинны»-Демоны еще способны функционировать.

— Рискнем, — сказал наконец Артем. — Но пойдем не самым коротким путем. Попробуем использовать дорогу.

— Зачем? — удивился Ульрих. — Ты собираешься идти по ней пешком?

— Мы пойдем под ней, тогда нас точно никто не увидит с орбиты. Дорога проходит в семи километрах от утонувшего ковчега — минута лета в наших костюмах. Доберемся до места. Дождемся темноты и подскачем к ковчегу.

— Отличная идея, командир! — отозвался обрадованный Ульрих и добавил, уже не скрывая нетерпения. — Я готов идти первым.

— Если ты начал считать себя кумом короля и сватом министра, — усмехнулся Артем, — то пора возвращаться домой.

— Прости, командир, хмель в голову ударил, — легкомысленно покаялся Ульрих. — Уж очень хочется побыстрей дойти. Всего-то ничего осталось, полчаса лета, даже меньше. Раз — и мы у цели!

Артему самому хотелось добраться до ковчега Угаага побыстрей, но он знал цену непродуманной поспешности и сдерживал желание увеличить скорость передвижения, подспудно ожидая подвоха от планеты, ставшей кладбищем «джиннов».

— Пойдем медленным шагом, робким зигзагом, — решил он. — И вообще не шуми во хмелю, пока я не велю, как говаривали предки.

— Слушаюсь, командир, — упавшим голосом сказал Ульрих. — Как прикажете.

— То-то, — проворчал Артем. — Не отставай.

И первым спикировал с отвесного обрыва к паутинке дороги, спускавшейся с отрогов хребта и пересекавшей болото.

Дорогой эту полупрозрачную зеленоватую ленту с воздушными пузырьками и черными зернами вкраплений, висящую без видимых опор над поверхностью планеты на высоте от шести до пятнадцати метров, назвать можно было с натяжкой. Вряд ли она предназначалась для проезда по ней колесного транспорта и перемещения пешеходов. Когда-то ее толщина везде была одинаковой — около метра, а ширина достигала двадцати метров; теперь же дорога стала тоньше, оплыла по краям сосульками и потеками «киселя», в ней появились более тонкие окна, каверны и даже сквозные дыры, а материал представлял собой нечто вроде мутного бутылочного стекла, из которого на Земле три с половиной века назад делали сосуды для соков, молока и хмельных напитков.

Артем, поднырнувший под дорогу раньше Хорста, дотронулся до нее снизу рукой в перчатке, и Савва — инк костюма, управляющий всей его аппаратурой, в том числе исследовательской, доложил: «Плотность не поддается измерению, температура не поддается измерению, материальный состав не поддается определению, микроволновой фон в пределах допустимого, энергонасыщенность — около десяти в пятнадцатой эрг на сантиметр кубический».

«Значит, эта ветка дороги работает», — сделал вывод Артем.

«По всем признакам — да, — согласился инк. — Хотя можно убедиться в этом, запустив туда щуп».

«Чтобы нас засекли по вспышке?»

«Прошу прощения, я только предлагаю, вы решаете».

Появился Ульрих, запыхавшийся как после хорошей пробежки. Видеть его в нормальном световом диапазоне Артем, конечно, не мог, но адаптационная оптика кокоса, использующая весь электромагнитный диапазон и гравитационные датчики, синтезировала изображение, и перед Артемом висел в воздухе колеблющийся, как облако нагретого воздуха, стеклянно-прозрачный призрак. У Мима тоже была система маскировки, но в отличие от Ульриха его синтезированное изображение имело форму половинки шара, хотя настоящая форма кибера была намного сложней.

— Мим, скотина, ты должен был прикрывать нас! — возмутился Ульрих.

— Тебе было велено не отставать, — огрызнулся инк кибера, имевший почти человеческий интеллект. — Изволь слушаться.

— Командир, прикажи ему выполнять инструкции!

— Я такой же член группы, как и все, — сварливым голосом отозвался Мим.

— Ты должен беспокоиться о нашей защите!

— Я беспокоюсь.

— Ты отлыниваешь от выполнения обязанностей!

— Я делаю все, что требуется, а если тебе хочется разрядиться, то обратись к командиру отряда, он посочувствует.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать?! Командир, он хамит!

— Отставить перепалку! — сказал Артем, улыбнувшись.

Создатели Мима не ошиблись с выбором программы психотипа кибера, он вел себя как зануда-человек, что, несомненно, помогало живым членам отряда сбрасывать негативные эмоции без эксцессов, в ходе общения.

— Мим, держись в кильватере, — продолжал Артем. — Поход заканчивается слишком благополучно, следует ждать неприятных сюрпризов. Поручик, попрошу не отвлекаться и не ковырять дорогу острыми предметами, она здесь под током.

— Это не ток, а вид энергии. По расчетам экспертов сеть дорог на Полюсе скоро превратится в цепочку пространственных «ям» с разной мерностью.

— Твой дед называл такие «ямы» «топологическими минами». Время неумолимо, исчезают не только цивилизации, но и планеты, и звезды, и галактики. И целые вселенные. Искусственные сооружения негуман не исключение.

— Это еще надо доказать. Я имею в виду…

— Отставить споры! Глядеть в оба! За мной!

Артем устремился вперед, держась в полуметре под зеленоватой «стеклянной» лентой дороги. Мим и Ульрих молча последовали за ним. Инк кибера знал пределы своего «своеволия», а младший Хорст вдруг осознал, что они почти дошли до цели и пора отнестись к этому серьезно.

Дорога была прямой, как стрела, но иногда погружалась в болото или пронизывала заросли мангрового леса, и тогда приходилось выходить из-под нее и преодолевать затопленные и заросшие участки над пузырящейся поверхностью болота. В принципе, это следовало бы делать ночью, но Артем и сам чувствовал нетерпение по мере приближения к ковчегу Угаага и решил пренебречь инструкциями деда, полагая, что короткие выходы в воздух не позволят земным наблюдателям заметить их над болотом, мчавшихся в режиме «инкогнито».

Сорок километров от края болота до точки «съезда» с дороги они преодолели за час. Укрылись в зелено-фиолетовой листве гигантского мангра, возвышавшегося над болотом на двести с лишним метров, и принялись разглядывать участок болота, ничем не отличимый от остальных, где по расчетам специалистов затонул ковчег Червей Угаага. Впрочем, слово «затонул» не соответствовало истине. Болота на Полюсе образовались позже вторжения негуман и появления флота Червей. Когда-то их корабли — те, что прошли спайдер-систему, — садились (и разбивались) на суше, в долинах, на равнинах и в ущельях, и лишь спустя тысячи лет оказались погруженными в болото.

— Вот он! — воскликнул возбужденный Ульрих. — Видишь длинное бревно, уходящее под ходули мангра? Это наверняка он!

Артем тоже увидел коричнево-зеленое вздутие, напоминавшее выступавшую над поверхностью болота часть бревна, только размеры этого «бревна» были на порядок больше земного аналога. По расчетам экспертов диаметр его достигал шестисот метров, а длина — двух километров. По форме он напоминал огурец или чешуйчатого червя. Среди экзобиологов ИВКа даже бытовало мнение, что космические корабли цивилизации Угаага на самом деле представляли собой специально клонированных Червей, у которых выращивались новые органы — энергогенераторы, устройства перехода на «струну», аппараты связи и жизнеобеспечения. В общем-то, эта гипотеза имела под собой основание: обнаруженные звездные корабли Гиперптеридов и Иксои-дов тоже имели форму, почти идеально повторяющую облик создателей — «птице-насекомых» и моллюсков. Похоже, только люди создавали аппараты для преодоления космических пространств, не отражающие форму человеческого тела.

— Странно, что ковчег не обнаружили раньше.

— Он почти весь в болоте, а спина скрыта манграми. Даже вблизи не сразу поймешь, что это такое.

Ну что, прыгнем, как ты говорил, или подождем ночи?

Артем посмотрел на заходящее светило Полюса, помедлил.

— Ну и как же твой дед проник внутрь этого левиафана? Я не вижу ни одной дырки.

— Большая часть обшивки скрыта мангром, надо искать там.

— Тогда ныряем под мангр, осматриваемся, ищем вход и наносим визит хозяевам. Надеюсь, они будут гостеприимны.

— Дохлые Черви? — фыркнул Ульрих.

— Охотники, — сказал Артем, имея в виду банды искателей «джиннов», все еще рыскающих по планете.

Хорст не нашелся, что ответить.

Один за другим они метнулись к утонувшему «бревну» ковчега Угаага и спрятались под стволом мангра, похожего на колоссальную многоножку, стерегущую не менее гигантского червяка.

*

Артем не первый раз рассматривал изнутри такую огромную машину пространства, созданную разумными существами, совершенно не похожими на человека. Год назад он уже бродил по кораблю Гиперптеридов, ужасаясь и восторгаясь нечеловеческими интерьерами, пропорциями, формой и логикой. Черви Угаага тоже пришли из другой области Вселенной, где царили иные физические законы, а метрика пространства не исчислялась тремя измерениями. Это стало ясно, когда десантники проникли под обшивку корабля через трещину в корпусе, созданную явно искусственным путем, но не людьми, во всяком случае — не Селимом фон Хорстом, и очень давно. Возраст трещины инки скафандров определили в двести с лишним лет.

Ковчег Угаага не был похож на корабль Гиперптеридов, ни снаружи, ни внутри, но форма его помещений все же имела одну отличительную черту, объединяющую эти сооружения: она создавала неприятное ощущение живого организма. Все длинные коридоры ковчега преимущественно круглого или овального сечения, а также гроты и полости с оплывшими складчатыми стенами напоминали кишечник или кровеносные сосуды, от их пропорций тошнота подкатывала к горлу и хотелось побыстрей выбраться на волю.

Как ни странно, внутри ковчег не был заполнен жижей болота. Он был огромен и массивен, коридоры обвивали его по спирали, вели к центральной полости, сухие и просторные, светящиеся и темные, то сужающиеся, то расширяющиеся, и бродить по ним можно было не один месяц.

Повиснув у стены центрального отсека корабля, Артем не сразу понял, что ему не нравится в интерьере и вообще в корабле.

Отсек не имел определенной формы. Стены его оплыли складками, похожими на ребра стиральной доски и образующими странный интерференционный узор, потолок прогнулся, представляя сложное сочетание геометрических фигур — без единой прямой линии и острых углов, и вся эта мешанина форм действовала на человека угнетающе. Но только здесь становилось окончательно ясно, что ковчег действительно когда-то был живым организмом, выращенным для одной-единственной цели — доставлять создателей в нужную им точку пространства в своей утробе, так как любое искусственное сооружение было бы заполнено оборудованием и аппаратурой. Этот корабль был пуст и мертв!

— Матка! — заявил сосредоточенный на своих изысканиях и переживаниях Ульрих. — Это не просто корабль. Точнее — не только корабль. Существуют две гипотезы. Одна утверждает, что ковчеги Угаага выращивались искусственно, и Черви во время полета жили внутри примерно так же, как люди внутри своих квазиживых космолетов. Вторая гипотеза интереснее. Угаага запускали матку, экипажа в ней никакого не было! Матка прилетала к месту назначения, затем рожала экипаж, обучала его, и Черви расползались по планете, имея определенное задание. Ты согласен?

— Мое мнение не имеет значения, — сказал Артем. — Возможно, эта идея близка к истине. Но ковчег пуст, а твой дед не стал бы изучать его ради подтверждения гипотезы. Черви Угаага сажали свои корабли подальше от могильников и лишь потом снизу рыли к ним ходы. Поскольку полковник пропал в этом районе, значит, он нашел ход. Логично?

— Логично.

— Вот его и давай искать.

— Я бы тут еще повозился, — заикнулся Ульрих. — Когда еще удастся пощупать негуманскую технологию…

— У нас есть определенное задание, поручик, — отрезал Артем. — Вытащим деда — пощупаешь. Лучше посоветуй, где следует искать вход в подземный тоннель.

— Внизу, наверное, — хмуро отозвался Ульрих. — Где же еще? Логично?

— Логично, — хмыкнул Артем. — Я тоже так считаю. Тогда давай подкрепимся и пойдем вниз, на дно этой звездной колымаги… э-э, матки. Просьба не отвлекаться.

Ульрих не ответил.

— Не слышу, поручик.

— Да понял я, — спохватился младший фон Хорст. — Мы обязательно потом вернемся сюда. Можно?

— Потом, решим.

Из недр корабля прилетел тихий треск. Артем с минуту прислушивался к тишине гигантского сооружения, но треск больше не повторился. Вполне вероятно, это потрескивал под давлением воды болт корпуса ковчега.

ТЮРЬМА МРАГ-МАХХУРА

Несмотря на протесты психики (все на этом корабле казалось гипертрофированным, странным, чужим, раздражало и подавляло), им удалось пройти по его коридорам на самое «дно» гиганта и обнаружить зал, из которого Черви Угаага начинали буравить землю, прокладывать подземный ход.

Зал имел форму сморщенного коровьего вымени с одним соском. Вверху он был шире, книзу сужался, превращаясь в гофрированный коровий сосок диаметром около десяти метров. Стены его были гладкими, словно покрытыми глазурью, и отливали серебром. Он был совершенно пуст и темен, светился лишь гофрированный отросток, уходящий в глубину земли. Искать здесь было совершенно нечего, но Артем не пожалел времени на обследование зала и был вознагражден за терпение.

Прямо в центре потолка, точно над начинавшимся тоннелем, он обнаружил аккуратно выплавленную ямку в форме креста. Оставить этот знак мог только Селим фон Хорст, предвидевший появление соотечественников. Другого объяснения находке у Артема не было. Ульрих тоже считал, что крест вырезал дед, чтобы дать понять идущим вслед, куда он направился, однако поручика больше интересовал тоннель, поэтому он рвался вперед, не желая отвлекаться на мелочи.

По относительному времени похода им пора было делать привал, разбивать лагерь, ужинать и отдыхать. Но Артема тоже охватило чувство приближения к цели, и он решил сдвинуть на час распорядок дня, а в случае необходимости развернуть защитный модуль прямо в тоннеле.

Подвесив себя по оси хода, они начали спускаться, разглядывая проплывающие мимо складчатые, зализанные, гладкие стены тоннеля, косо уходящего в недра планеты. На глубине примерно ста метров от дна болота ход повернул в сторону башни могильника, вершину которого десантники видели с высоты горного хребта, и стал горизонтальным, хотя далеко не таким прямым и ровным, как дороги, соединявшие могильники с «джиннами». По-прежнему внутри него не попадалось ничего, что указывало бы на посещение этих мест другими людьми или аборигенами, и лишь след, оставленный старшим фон Хорстом в ковчеге, грел душу, обещая какие-то открытия и встречи.

Если только полковник жив, заключил Артем беседу с самим собой. Хотя в глубине души он был уверен, что все обойдется. Селим фон Хорст был не из тех людей, кто сдается в плен обстоятельствам, даже в самых безнадежных ситуациях.

От ковчега Червей Угаага до могильника с «джинном» по прямой было около восьмидесяти километров. Большую часть этого расстояния отряд преодолел за полчаса, не встретив ни одной живой души, ни одного пятна плесени, колоний грибов или каких-либо растений. Тоннель, проложенный Червями в толще пород планеты, был стерильно чист, будто его охраняла и поддерживала в первозданном виде какая-то незримая сила. Затем инки кокосов уловили изменения полевой обстановки внутри хода, и Артем снизил скорость передвижения.

— Пахнет жареным, — сказал Ульрих, переводя цифровой доклад инка на образный человеческий язык.

Артем с ним согласился.

В воздухе действительно появились слабые следы дыма, расплавленного металла и камня, сгоревшего пластика и дерева, словно в тоннеле не так давно бушевал пожар.

Или шел бой, подвел итог своим размышлениям Артем.

Он оказался прав.

Десантники вылетели в дынеобразный зал снеровными светящимися стенами и остановились, разглядывая его внутренности.

Стены, пол и потолок зала оказались не просто неровными, они были покрыты шрамами, кавернами, дырами и длинными зигзагообразными оплавленными полосами. В потолке зиял овальный пролом, явно пробитый «глюком», а пол пересекала глубокая канава, покрытая спекшейся коркой горевшего камня, которую мог проделать только разряд аннигилятора. Здесь действительно шел бой, причем относительно недавно, с месяц назад, с применением новейших систем оружия от лучевых излучателей до неймса и «глюка»^[12]. Кто с кем воевал, было неизвестно, однако, судя по совпадению срока молчания полковника и времени, прошедшего с момента боя, речь могла идти только о схватке Селима с одной из банд, охотившихся за живыми «джиннами». Она следила за полковником и, настигнув в подземелье, заставила сражаться. И так как он не вышел после этого на связь, вывод был неутешителен: скорее всего полковник Хорст погиб.

— Они его… здесь… — прошептал Ульрих.

— Не торопись хоронить деда, поручик, — глухо отозвался Артем. — Я его хорошо знаю, его невозможно застать врасплох. Будем надеяться, что он остался в живых.

Прежде чем двинуться дальше, он еще раз внимательно осмотрел место боя, находя новые детали и предметы. В одну из стен был вплавлен зазубренный металлический обод, на полу из лужи застывшего камня торчала скрюченная рука с почерневшим бластером. Еще одна металлическая крышка была впрессована в потолок, пересеченная очередью стеклянных всплесков. По-видимому, бой шел и между кибер-защитниками, наподобие имевшегося у десантников, и эти машины дрались до тех пор, пока не уничтожили друг друга.

— Рука! — воскликнул Ульрих, заметив своеобразный памятник погибшему здесь человеку.

— Вижу, — сказал Артем. — Успокойся, это не полковник. Твой дед был вооружен посерьезней, а это обыкновенный бластер. Я вижу здесь три трупа, точнее, то, что от них осталось, но Селима среди них нет. Идем дальше. Мим, на разведку.

Кибер-защитник послушно скользнул к дальнему концу зала, углубился в тоннель и спустя минуту вылетел в другой зал, намного больше первого. Его видеокамеры передали изображение зала десантникам, и те увидели внутренности гигантской пещеры, которую вырыли Черви Угаага под могильником со спящим «джинном».

Пещера имела форму купола с достаточно ровным блестящим полом коричневого цвета. Стены купола испускали прозрачное желтое свечение и были изрезаны параллельными линиями таким образом, что создавалась ромбическая насечка. В полу пещеры виднелся котлован конической формы, самый натуральный кратер, окруженный валом из громадных каменных глыб, внутри которого мерцала какая-то дымящаяся жидкость. Кроме того, котлован окружали огромные неровные колонны в форме берцовых костей человеческого тела, подпиравшие купол зала. А в потолке была видна выпуклая светящаяся линза диаметром в полсотни метров, прозрачно-оранжевая, с движущимися внутри бо — лее яркими искрами.

— Глаз Мраг-Маххура! — пробормотал Артем.

— Что? — не понял Ульрих, также поглощенный созерцанием картины. — Какой глаз?

— Аборигены называют такие линзы Глазом Мраг-Маххура, это их бог зла. Точно такую же линзу мы видели с твоим дедом… и кое с кем еще дважды.

— Да, я не сразу сообразил. Эксперты считают, что Глаз — это своеобразный интраскоп, смотровой колодец Червей. С его помощью они наблюдали за «джиннами» внутри могильников.

— Возможно, назначение интраскопа шире. Твой дед предполагал, что глаз представляет собой канал обратной связи. Черви каким-то образом общались с не сдохшими Демонами, а те в свою очередь влияли на Червей.

— Может быть, даже исполняли их желания?

— Ну, это вряд ли возможно. Тогда изменился бы весь мир, я имею в виду планету, да и сами Черви тоже.

— Они могли использовать силу «джинна» потихоньку, не на всю мощь, чтобы не отреагировала спайдер-система, как это было с Зо Ли. Ведь он включил Демона, и «псы» уничтожили их обоих, не так ли.

— Не понимаю, как это можно использовать «джинна» потихоньку. Он же не консервы. Хотя, с другой стороны, неизвестно, чего хотели добиться Черви, зачем пытались разбудить «джиннов».

— Для войны с кем-то…

— Допустим. Хотя логика негуман темна, а их этика непонятна. Факт, что они по каким-то причинам воевали друг с другом, факт, что их соседи пытались воспользоваться их оружием. Пусть выводы делают экзопсихологи ИВКа. Мы пришли, чтобы спасти твоего деда.

— У меня есть еще одно задание, — тихо проговорил Ульрих.

Артем оглянулся на прозрачный силуэт спутника.

— Не понял!

— Контакт. Мне нужно установить контакт.

— С кем?!

— С… Червями Угаага.

— Но ведь они давно ушли с Полюса!

— По косвенным данным, кто-то из них запустил «джинна». Изредка пространство вокруг Полюса сотрясает судорога нелинейного ТФ-разряда. Впечатление такое, будто кто-то выбрасывает с планеты в ТФ-режиме энергопакеты.

— Ну, это могут быть наши ученые… кто-то из них экспериментирует с таймфагом…

— Мы тоже так думали, но характеристики разряда настолько необычны, что… В общем, мое начальство считает, что по крайней мере один из Червей использует уцелевшего «джинна», и мне нужно попытаться установить с ним связь.

— Зачем?

Ульрих не сразу нашелся, что ответить.

— Ну, ты задаешь вопросы! Да ведь это даст толчок всей науке! Мы обретем братьев по разуму, начнем изучать их культуру, достигнем небывалых высот знания! Выйдем за пределы домена, наконец! Да мало ли что еще приобретем?!

Например, власть, подумал Артем трезво. Похоже, юный контактер не понимает, чью волю выполняет под лозунгом благих намерений. Его начальник почти наверняка связан с заинтересованным лицом в Правительстве, которому его дед дал по морде. А того интересует только одно — власть! Как говорится, не мытьем, так катаньем. Не получилось с Зо Ли, почему бы не попробовать подойти к проблеме с другой стороны? Но как он узнал о посылке Селима? И почему дед Игнат этого не просчитал, посылая обоих внуков выручать старшего Хорста?..

— А как же дед? — осведомился Артем холодно.

— Конечно, конечно, мы сначала выручим де — да, — заторопился Ульрих. — А потом я попробую запустить программу контакта. Мим везет с собой спецконтейнер.

— Мне об этом ничего не известно. Но допустим, нам удастся найти Селима. Где ты предполагаешь искать Червя?

— Да он же здесь! — удивился Ульрих. — Посмотри внимательней!

Артем вгляделся в изображение, передаваемое кибером, и увидел тело Червя, кольцом обвивающее глаз Мраг-Маххура.

*

Видеосистема кибера не могла передать всей необычности и чужеродности атмосферы подземелья, в котором Черви Угаага создали устройство для связи с «полуживым» Демоном. В этом Артем убедился, когда они проникли в зал вслед за Мимом и оказались в ином мире, в мире со своим временем и пространством. Причем эта оценка не была метафорой, так как в зале действительно царила другая физика, законы которой отличались от земной. Их реализовало и поддерживало запущенное едва ли не миллион лет назад, но работающее до сих пор устройство Червей, таинственный Глаз Мраг-Маххура, который сыграл злую шутку с Зари-мой. Правда, тот Глаз разительно отличался от этого, как отличается любая неработающая машина от работающей. Здесь он функционировал вовсю, что было видно невооруженным глазом.

Черви Угаага родились и жили в области Вселенной с нецелочисленной мерностью пространства, что, несомненно, играло важную роль в их жизни. Вполне возможно, эта особенность пространства компенсировала их видимую неуклюжесть, медлительность и малое количество степеней свободы. В трехмерном пространстве они действительно являлись всего лишь гигантскими червями и подчинялись законам тяготения, приковывающим их к поверхности планет. Но в условиях, близких к естественным, Черви превращались в грациозные, быстрые, красивые, изменяющие форму создания, что и продемонстрировал единственный страж подземелья, он же — последний из оставшихся в живых Червь Угаага, общавшийся с Демоном в могильнике посредством своего «интраскопа».

Стоило Артему и Ульриху появиться в зале, как сверкающее живой ртутью чешуйчатое кольцо вокруг линзы Глаза Мраг-Маххура буквально стекло струей металла на пол пещеры и скользнуло к людям, превратившись в двухголового дракона без глаз, но с огромными клыкастыми мордами. Неизвестно как, но Червь их увидел!

— Не стрелять! — быстро скомандовал Артем, понимая, что драконом Червя делает его собственное человеческое воображение.

— Я и не собирался, — ответил Ульрих севшим голосом. — Странно, что этот зверь не отреагировал на Мима.

— Может, он реагирует только на живых существ. Мы ничего не знаем о возможностях Червей.

— Что будем делать, если он нападет?

— Не бойся и думай о приятном, тогда не нападет. Мы ему не враги. Если он нас видит, то, возможно, и мысли читает.

Словно услышав последние слова Ромашина, Червь Угаага неуловимо быстро изменил форму, из дракона превратился в гигантское существо, напоминающее металлического ската, и, облетев зал, снова пристроился мерцающим, дышащим, пульсирующим кольцом вокруг линзы Глаза Мраг-Маххура.

Артем с облегчением расслабился. Одно дело утверждать, что Червь безопасен, другое — заставить поверить в это себя.

Он огляделся.

В такт пульсациям тела Червя пульсировал световой поток, льющийся из линзы Глаза в кратер под ним, и вместе с ним дышал весь объем зала: как живые, дышали «костяные» колонны, поддерживающие потолок, подрагивали стены и пол. Подземелье было наполнено дыханием чужой жизни, а кто ее поддерживал — Червь Угаага или «джинн-заключенный», — определить было невозможно.

— Они должны быть здесь, — хрипло сказал Ульрих.

— Кто? — не понял Артем.

— Охотники… те, с кем воевал дед.

— Только в том случае, если он погиб. Но мы бы уже обнаружили их. Или они нас. Здесь никого нет. Тем не менее, придется внимательно осмотреть подземелье, вдруг найдем какие-нибудь следы. Мим, прикрой напарника с тыла. Поручик, будь повнимательней и не экспериментируй ни с чем. Уже был прецедент.

— Ты имеешь в виду Зари-му? Я помню.

Артем стиснул зубы и промолчал.

С полчаса они обследовали зал с живым Червем Угаага, то и дело свешивающим голову и следящим за ними, ничего особенного не обнаружили, если не считать валявшийся на полу разряженный аннигилятор «шукра», и сошлись у вала кратера, в который слепо смотрела линза Глаза Мраг-Маххура. Впрочем, вовсе не слепо. Только вблизи стало видно, что Глаз имеет самый настоящий зрачок — отверстие диаметром в три-четыре метра. Это отверстие дышало — то сдвигалось, то расширялось — и раз в минуту роняло в кратер облачко более яркого свечения.

Артем вспомнил свой первый поход, когда они с Селимом и Зари-мой обнаружили подобное устройство. Зари-ма тогда сказала, что Глаз Мраг-Маххура плачет.

Этот Глаз тоже плакал, но чуть иначе. Его удивительная световая «слеза» казалась живой, а не мертвой, как в прошлый раз. Хотя вряд ли менее опасной.

— Давай посмотрим, куда ведет этот колодец! — загорелся Ульрих.

— Не вздумай сунуться! — отрубил Артем. — Не забывай, что наверху стоит могильник «джинна». — Он подумал и добавил: — Тюрьма Мраг-Маххура. И еще стоит помнить, что все Демоны были боевыми роботами.

— Все, наверное, зависит от желания хозяина… — робко сказал Ульрих. — Ведь один из них, когда путешествовал по Земле полсотни лет назад, послу-шался-таки твоего деда.

— Во-первых, дед находился в крейсере, имеющем защиту не чета нашим кокосам. Во-вторых, он был не один, вместе с ним в крейсере сидели еще двое…

— Я помню, Ян Лапарра и Владимир Калаев. И все же они заставили «джинна» убраться с Земли.

— Надеюсь, у тебя не возникло желания заставить слушаться этого «джинна»?

— Боже упаси!

— Вот и славно. Будем отдыхать. Как говорится, утро вечера мудренее. Все эксперименты — завтра.

— Как прикажете, командир, — вздохнул Ульрих, внезапно ощущая навалившуюся усталость.

И они начали разворачивать стандартный полевой модуль «Пикник», предназначенный для поддержания всех условий полноценного отдыха землян на любой планете и в космосе.

Нервничающий Червь Угаага и законсервированный в могильнике «джинн» настороженно следили за ними, продолжая чего-то ждать.

БУНТ КОМАНДЫ

Отдохнуть как следует не удалось.

Защита модуля не справлялась с воздействием чужих физических законов, восстанавливающие тонус программы инка «Пикника» сбоили и «глючили», и в конце концов Артем вынужден был отказаться от услуг модуля, чтобы попытаться восстановить силы старинными методами, с помощью зарядки, водных процедур и стимулирующих напитков. Отчасти это удалось, и спустя четыре часа после развертки лагеря, десантники приступили к завершающей стадии операции, хотя ни один из них не представлял, что нужно делать в создавшейся ситуации.

— Запускай-ка свою программу контакта, — решил Артем, тщетно пытавшийся найти выход из положения. — Я пока проинструктирую Мима и дам ему задание подняться вверх, по каналу «зрачка». Посмотрим, куда он ведет и что там вообще творится, в могильнике.

— Я только «за», — обрадовался Ульрих, обретая долгожданную самостоятельность.

Они занялись каждый своим делом.

Ульрих распаковал контейнер, который таскал на себе кибер, и принялся настраивать и тестировать «жука» — специальный аппарат для многодиапазонного прокручивания программы контакта с не-гуманоидами, созданной коммуникаторами ИВКа.

Артем проинструктировал Мима, разгрузил его — кибер носил запасы продовольствия, оружие, энергобатареи, модуль «Пикник» — и послал его на разведку в Глаз Мраг-Маххура.

Червь Угаага, обвивающий линзу Глаза, шевельнулся, протянул к полусфере кибера чешуйчатое голубоватое щупальце. Наткнувшись на защитное поле, отдернул щупальце, приблизил к Миму округлую морду, превратив ее в подобие линзы, и успокоился.

Артем перевел дыхание. Он боялся, что страж «интраскопа» не пропустит кибера, тогда пришлось бы искать другой способ проникновения в «тюрьму» Мраг-Маххура.

Мим скользнул внутрь «зрачка» Глаза. Включилась видеопередаюшая система кибера. Стал виден складчатый тоннель с алыми светящимися стенами, уходящий вверх на неведомую высоту. Впрочем, по расчетам инка длина этого колодца, упиравшегося в дно могильника, не должна была превышать трехсот метров.

Мим двинулся дальше, преодолел сотню метров, вторую, остановился, заметив спускающееся навстречу облачко света — «слезу» Мраг-Маххура. Изображение заколебалось, мигнуло, исчезло, появилось вновь, но теперь уже размытое и дрожащее. «Слеза» — скорее всего сгусток какой-то энергии, сопровождающийся свечением, — пробила-таки защиту кибера и подействовала на его видеокамеры.

Артем сглотнул ком в горле, вспоминая вскрик Зари-мы, когда на нее упала почти точно такая же «слеза».

Однако Мим встряхнулся, как собака, и, несмотря на то, что зрение восстановить не удалось, направился дальше.

Приблизилось более светлое кольцо устья колодца. Изображение стало шататься так, что ничего нельзя было в нем понять. Кибер, похоже, выбрался в какой-то зал с текучим огнем посредине, закрутился волчком от удара, мелькнули какие-то странные наросты на стене зала, фигура в форме запятой, хороводы огней, и видеокартинка перед глазами Артема погасла.

Послышался вздох Ульриха.

— Ты видел?! Там сидит «джинн»! Живой!

Внезапно Червь Угаага сорвался с «насеста» и заметался по залу, лавируя между колоннами, сунул голову в «зрачок» Глаза Мраг-Маххура, словно пытаясь протиснуться в него, не смог и отпрянул, спасаясь от «слезы», и ринулся на людей, будто желая проглотить их Или расплющить в лепешку.

Ульрих метнулся в сторону, крикнув:

— Он взбесился! Я открываю огонь!

— Не стрелять! — рявкнул Артем, оставаясь на месте.

Червь затормозил в метре от него, встопорщив чешуи, как перья. Воздушная волна толкнула Артема (весь объем силового пузыря с кокосом внутри) к стене, но не сильно, защиту кокоса она повредить не могла. Долгое время они смотрели друг на друга, не двигаясь, Червь и человек.

— Он что, с ума сошел? — прошептал Ульрих.

Артем не ответил, пристально разглядывая застывшую перед ним колонну живого металла, и ему показалось, что он слышит чей-то слабый тонкий голосок, говорящий на неизвестном языке, умоляющий и приказывающий одновременно.

— Давай я его пугну, — предложил Ульрих.

— Не смей, — шепотом отозвался Артем, пытаясь мысленно заговорить с Червем. Но тот вдруг фыркнул, как застоявшийся конь, клубом дыма и вернулся к Глазу. Голосок, который все это время бился в ушах Артема, стал совсем тихим, исчез.

— Рискуете, командир, — неодобрительно сказал Ульрих.

— Он со мной говорил, — задумчиво ответил Артем.

— Говорил?! — Ульрих засмеялся от неожиданности. — И что же он сказал? Привет, земляне? Я вас тут давно дожидаюсь?

— Это не шутка. Я его действительно слышал.

— Почему же я ничего не услышал?

— Это нечто вроде направленной пси-передачи. Такое впечатление, что Червь спохватывается, хочет что-то сказать, но тут же забывает об этом.

— То есть у него склероз, — развеселился поручик. — Да и не мудрено, возраст-то уж больно почтенный.

— Запускай «жука», — сухо сказал Артем.

Ульрих развернул вириал управления кибер-коммуникатором, с минуту возился с «жуком», проверяя его работоспособность, и захлопнул футляр вириала.

— Готово!

«Жук» поднялся в воздух, действительно напоминая гигантское насекомое, и направился к шевельнувшемуся Червю. Дальнейшие события развивались в течение нескольких секунд.

Червь снова заметался по залу, сунул голову в Глаз Мраг-Маххура, бросился на людей, затем раскрыл металлическую пасть и проглотил «жука». Замер, как бы прислушиваясь к своим ощущениям, ударил хвостом по колонне, так что она лопнула, а по залу прошлась волна гула, и рухнул на пол, прямой как палка.

— Он его сожрал! — ахнул Ульрих. — И сдох!

Но Червь Угаага не сдох. Он вдруг задымился, начал дышать, вспухать, пульсировать, встал на хвост, вырастил корявые «псевдоподии», похожие на руки, ноги и голову, и стал походить на человека.

— Доннерветер! — прошептал ошеломленный Ульрих. — Неужели он хочет…

— Замолчи! — выдохнул Артем.

В подземелье стало тихо.

Затем в наушниках раций послышался чей-то свистящий, полный металлически-стеклянных обертонов голос:

— Привет, гриф… кажется, это уже входит в традиции — спасать меня…

— Селим! — глухо проговорил Артем.

— Дед?! — воскликнул Ульрих. — Ты жив?! Где ты? Выходи!

— Рад бы, — засвистел-заскрежетал голос, — да не могу. Я теперь симбиот, одно целое с этим монстром. Иначе нельзя было. Меня догнала банда, двенадцать человек, все с оружием, пришлось придумать этот трюк — внедриться в Червя…

— Как тебе это удалось?!

— Долго рассказывать…

Червь оплыл бесформенной унылой глыбой, затем приобрел прежнюю форму и вернулся к Глазу Мраг-Маххура. Но голос, принадлежащий не человеку, а скорее, синтезатору, продолжал звучать. Очевидно, Селиму фон Хорсту каким-то образом удалось использовать для связи передатчики «жука».

— Я не ждал тебя так скоро, гриф…

— Не так уж и скоро, прошел месяц с момента, когда ты замолчал.

— Значит, время здесь течет медленнее, нежели вне зоны отсоса…

— Какого отсоса? — жадно спросил Ульрих.

— Это я так назвал подземный зал… Черви установили здесь своеобразный «доильный аппарат» — для отсоса энергии «джинна». Каким-то образом они ее передают на свою родину для поддержания жизнедеятельности… их цивилизация гибнет… Червь, в котором я сейчас, можно сказать, живу, — один из последних… и жив он только благодаря подпитке «джинна»…

— Выходит, «джинн» еще жив?! И может функционировать? Исполнять желания?!

— Узнаю внучка… гутен таг, Ульша… ты уж прости, что тебе пришлось спускаться сюда… Я не рассчитывал, что все так закончится…

— Я думал, ты погиб. Мне дали задание законтачить с Червями. Теперь благодаря тебе я это сделаю! А может, и большего добьюсь!

Артем наконец понял, что ему изначально не нравилось в характере младшего Хорста. Парень не боялся риска, но интересовало его только исследование, процесс изучения тайн природы и чужих цивилизаций, а вовсе не судьба деда.

И согласился он на опасный поход на Полюс Недоступности только ради контакта с представителем цивилизации Угаага. А может быть, и с «джинном».

Червь сорвался с потолка, упал на пол пещеры и заскакал по ней в конвульсиях, сшибая камни в центральный кратер, ударяясь о колонны и о стены зала.

— Прошу прощения, парни, — раздался заметно ослабевший голос полковника. — Мой «скакун», к сожалению, давно перешел границу старости и теряет последние остатки разума, несмотря на постоянную подпитку через «доильный аппарат». Я с ним не справляюсь. Поспешите с вопросами, я не смогу долго контролировать его сферу интеллекта.

— Дед, что из себя представляет… — начал было Ульрих, но Артем перебил его:

— Селим, где охотники, гнавшиеся за тобой?

— Ушли вверх, к «джинну».

— Они… дошли?

— Вряд ли. Они не знали о «слезах» Демона. А я их, разумеется, предупреждать не стал.

— Они погибли?

— «Слезы» представляют собой многомерные энергоинформационные сгустки, способные каким-то образом реализовывать если и не мысли, то движения души. Я думаю, «слеза» вышибла охотников из колодца и зашвырнула куда-нибудь далеко отсюда, в болото или вообще в космос. Или же прямо на планету Червей. Но до могильника с «джинном» они не добрались, это точно, иначе я бы почувствовал.

— Считаешь, он бы выполнил их… желания?

— «Джинн» — боевой робот, поэтому может только разрушать. Если его включит человек с нарушенной психикой, может случиться катастрофа. Но этот «джинн», что сидит над нами, уже на последнем издыхании. Почти миллион лет Черви сосали его энергию, остались крохи… Хотя какое-то уж совсем неистовое желание он, наверное, смог бы выполнить…

— Я пройду наверх! — воскликнул Ульрих. — Я включу его! Пусть уничтожит спайдер-систему и поможет найти других «джиннов», еще живых…

— Не стоит этого делать, Ульша… боевые роботы негуман непредсказуемы, да и управлять ими человеку не под силу. Какое-то желание он, конечно, выполнит, но при этом наверняка с дикими последствиями… для того, кто пожелает им воспользоваться… и для всех людей… Зо Ли он, к примеру, наградил чуть ли не бессмертием, но при этом убил остальные человеческие чувства, сделал из него властолюбивого монстра! Ты этого хочешь?

— Но, дед, с помощью «джинна» мы узнаем столько нового! Прорвемся на родину Червей, выясним причину войны Гиперптеридов с Иксоидами! Да и на Земле многое сможем изменить в лучшую сторону…

— А вот это уж совсем лишнее, внук! Да и не твои это слова и мысли. Боюсь, ты всерьез поверил в благие намерения твоего начальства, потому и рискнул нырнуть на дно преисподней…

— Да, я верю Биркину!.. — запальчиво выкрикнул Ульрих и осекся.

Некоторое время в эфире царила тишина. Потом послышался звук, похожий на тяжелый вздох. Заскрежетал новый голос Селима:

— Этого я и боялся. Мне жаль тебя разочаровывать, Ульша, но ты напрасно согласился стать посредником между Биркиным и «джинном». Отсюда тебе к «джинну» хода нет.

Артем молчал. Биркин был тем самым заместителем председателя Правительства, которому Селим фон Хорст дал пощечину и который жаждал изменить существующий на Земле порядок вещей. В свою пользу.

— Ты меня слышишь, гриф? — спросил полковник.

— Слышу, — очнулся Артем. Он давно был руководителем группы, коброй, а не грифом — специалистом-одиночкой, но говорить об этом не стал.

— Есть одна возможность… для тебя…

Сильно забилось сердце. Артем понял, на что намекал Селим.

— Но это… невозможно!

— Кто знает, что возможно, а что невозможно для Демона. Может быть, он не в силах оживлять людей, но если Зари-ма жива, он доставит тебя к ней, где бы она ни находилась.

— Как?

— Помнишь, ты дарил ей бриллиантиду? А бриллиантиды, как известно, являются зародышами «джиннов». Тот, с которым сражался твой дед, уходя из Солнечной системы, оставил в кольце Сатурна программатор-инкубатор, начавший выращивать бриллиантиды. Но суть не в этом. «Джинн» должен найти Зари-му по пеленгу ее бриллиантиды.

— Не знаю… не верю!..

— Но это шанс, согласись.

Артем облизал пересохшие губы, судорожно ища возражения и одновременно подтверждения идее Селима. Тряхнул головой, избавляясь от наваждения.

— Я не боюсь рискнуть головой, но это все-таки… невозможно. Хотя я знаю, что нужно сделать…

— Будьте вы прокляты, идиоты, идеалисты! — взорвался вдруг Ульрих, открывая огонь по Артему и Червю из аннигилятора. — Я не дам вам сделать очередную глупость! «Джинн» должен служить…

Последние слова Хорста-младшего слились в бормотание, он рванулся к «зрачку» Глаза Мраг-Маххура сквозь огонь и дым и исчез в отверстии, прежде чем ошеломленный неожиданным нападением Артем успел что-либо предпринять.

Импульс аннигилятора не причинил ему вреда, погашенный защитным полем кокоса, а вот Червю Угаага досталось. Разряд пробил его тело насквозь, и гигантский металлический червяк, сорвавшись с линзы Глаза, грохнулся на пол и начал биться в агонии, меняя очертания, пока не затих, распластавшись в форме ската.

— Селим! — подскочил к нему Ромашин.

— Беги… догони… этого запрограммированного дурака… — послышался скрежещущий голос полковника. — Пока… не произошло… беды… Дождись «слезы»…

Голос истончился, пропал.

Артем несколько мгновений вслушивался в наступившую шелестящую дождем тишину, ударил себя кулаком о ладонь и метнулся к Глазу Мраг-Маххура, из которого вдруг сорвалась и звучно шлепнулась в кратер окрашенная в алый цвет световая капля.

ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ

Изнутри могильник представлял собой нечто вроде готического собора с пластинчатыми стенами, напоминающими гиф сыроежки. Цвет его стен был черный, с фиолетовым отливом, поэтому собор производил гнетущее впечатление. Посреди него возвышалась пульсирующая коричнево-малиновая опухоль, по которой перемещались пятна и ручейки свечения, вызывающие неприятное ощущение живого оголенного сердца, а из этого «сердца» вырастало стометровой высоты ажурное синевато-сизое яйцо, сквозь дыры в котором виднелось нечто непрерывно текущее, пульсирующее в такт сокращениям «сердца», стреляющее искрами, похожее на облако дыма и на каплю жидкости пепельно-серого цвета. «Капля» иногда сильно вздрагивала, и тогда из «сердца» вылетала молния, вонзалась в прозрачный пузырь, закрывающий дыру в полу зала, пузырь заполнялся светящимся туманом и проваливался в дыру, превращаясь в «слезу» Мраг-Маххура. При этом очертания могильника искажались, начинали шататься, пространство зала судорожно вздрагивало, и защита кокоса едва справлялась с проявлением буйства стихий иного мира, хотя это был всего лишь «храп» спящего Демона.

Артем уже видел, как выглядит «джинн», закапсулированный законами чужой физики, но и на него подействовало дыхание исполина, способного, по легендам, творить чудеса, великолепные и жуткие.

Эллипсоид «джинна» снова вздрогнул, «сердце» его основания метнуло молнию, новая «слеза» упала в колодец, проделанный Червями Угаага для того, чтобы отсасывать энергию исполина для своих нужд. Артем почувствовал дурноту и встряхнулся, вспоминая, зачем он здесь. Долго выдерживать «храп» «джинна» было невозможно.

Только теперь он заметил, что «капля жидкости» внутри ажурного эллипсоида заполнена искрами света неравномерно. Снизу оно светилось сильнее, затем постепенно темнело, к середине становилось серым, а к концу и вовсе чернело. Селим был прав: энергия Демона была на исходе. Если он и мог выполнить желание, то, скорее всего, только одно и вряд ли качественно.

Артем сжал зубы, гася в душе волну неуверенности и страха. Он знал, что не простит себе ошибки, и готов был отдать жизнь, чтобы его желание исполнилось.

На всякий случай он облетел зал кругом в поисках тех, кто пришел сюда раньше, но кроме поврежденного Мима, слепо кружащего по залу, ни охотников за «джиннами», ни Ульриха не обнаружил. Они или погибли при столкновении со «слезами» Демона, или были действительно выброшены за пределы могильника, на поверхность планеты или в космос. А может быть, и на планету Червей Угаага, пришла вдруг неожиданная мысль, ведь «доильное устройство» Червей каким-то образом связано € их миром и гонит энергию туда?..

— Я проверю, — пообещал себе Артем. — Жди меня, девочка, я найду тебя, где бы ты ни была…

Он сосредоточился на основной задаче, толком не зная, как ее решать. Ему были известны лишь две попытки воздействия на Демонов. Первая — когда Зо Ли столкнулся со спящим «джинном» на Земле и получил от него кое-какие суперспособности. Вторую попытку осуществил дед Игнат вместе с соратниками, Володей Калаевым и Яном Лапаррой, ради того, чтобы уговорить «джинна» покинуть Землю. Им это удалось, хотя и дорогой ценой. Но главное, что они «десантировались» в глубину Демона и выжили! «Джинн» их услышал, несмотря на полевую защиту крейсера. На Артеме же был защитный костюм, и он не знал, услышит ли «джинн» его желание сквозь оболочку кокоса. Надо было разгерметизировать кокос и за то время, которое оставалось у него до потери сознания в смертельно опасной, насыщенной излучениями атмосфере могильника, успеть включить негуманский робот.

Колебался он недолго.

Хотелось удрать отсюда, и как можно быстрей.

Хотелось жить.

Очень хотелось жить!

Но желание довести задуманное до конца и выйти из схватки с «джинном» победителем было еще сильнее.

Артем приблизился к живому ажурному кокону, внутри которого ворочался и слепо смотрел на человека заключенный в нем «магический» робот, глубоко вздохнул, выключил защиту, свернул шлем и молнией метнулся сквозь одно из отверстий яйца в светящийся «желток» Демона.

Ему показалось, что он погрузился в ледяной огнь, мгновенно заморозивший и спаливший его, превративший в ледышку из расплавленной лавы, высосавший все силы, мысли и чувства. В глазах потемнело. Показалось, что он вылетел на край бездны, заполненной еще большим холодом, из которой на него с удивлением глянул некто без глаз, конечностей, тела и формы. Затем голову пронзила острая боль, и он потерял сознание, чувствуя стремительный страшный полет…

Если бы он мог наблюдать за собой со стороны, то увидел бы, как при пролете сквозь оболочку гигантского яйца его тело оделось в ореол дивного золотистого сияния, превратилось в череду призраков, ныряющих один за другим в туманно-жидкую «каплю» робота, исчезло… и тут же вылетело обратно, одетое в пленку огня, ударилось о край отверстия в коконе, свалилось на пол у «сердца» и осталось лежать без движения.

«Джинн» буквально выплюнул человека, оставив его в живых. И погас! Туманно-жидкий эллипсоид внутри кокона почти весь отвердел, превратился в удивительный шипастый куст саксаула, выросший из оставшейся на дне дымной подушки, в которой еще теплилась искра жизни.

Погасло и «сердце», поддерживающее кокон «джинна». Лишь несколько светящихся струек продолжали ползать по его полусфере, постепенно тускнея. «Джинн» выработал весь свой магический энергоресурс, отдав остатки сил на реализацию воли человека.

Хотя сам человек при этом тоже потерял все свои силы и самостоятельно выйти из бессознательного состояния не мог. Так они и умирали рядом: боевой робот, созданный разумом, абсолютно отличным от человеческого, но способный воспринять его гнев или боль, и землянин, рискнувший жизнью ради спасения другого человека.

И в это время в зал могильника сквозь дыру колодца, прорытого Червями Угаага, ворвался еще один человек, в костюме со свернутым шлемом! Метнулся к Ромашину, нагнулся над ним.

Это был Селим фон Хорст!

Желание Артема исполнилось.

Он так страстно хотел спасти полковника, что полумертвый «джинн» вернул фон Хорсту человеческий облик!

Конечно, во время атаки робота Артем мечтал и о спасении Зари-мы, но как бы с печальной обреченностью, прощаясь с ней, понимая, что должен думать о друге, который ради него тоже не пожалел бы жизни…

Он очнулся и увидел над собой мужское лицо.

— Наконец-то, — проворчал полковник Селим Дельвиг Базил Мария фон Хорст, — очухался. Хватит валяться, вставай.

— Ты… жив… — констатировал Артем слабым голосом. — Все… получилось…

— Еще не все. У нас впереди дорога.

— Где… мы?

— В «Пикнике», в подземелье под могильником. Хорошо, что я успел тебя сюда дотащить.

— Что ты… собираешься… делать?

— Как что? Искать Зари-му, разумеется. Я думаю, она сейчас где-то в мире Червей бедствует, ждет тебя. Заодно поищем там и моего глупого внучка. А пока канал, связывающий нашего «джинна» с родиной Червей, еще держится, давай-ка быстренько махнем туда. — Селим кивнул наверх, подумал и дипломатично добавил: — Если ты, конечно, не потерял желания найти девочку.

Артем приподнялся, еще не придя в себя окончательно, и встал, опираясь на твердую и сильную руку человекочервя…

INFO

10 (273)

2001

Главный редактор

Евгений КУЗЬМИН

Редактор

Александра КРАШЕНИННИКОВА

Художник

Александр ШАХГЕЛДЯН

Технолог

Екатерина ТРУХАНОВА

Адрес редакции

125015, Москва,

ул. Новодмитровская, 5а, офис 1607

Телефоны редакции

285-8884, 285-4706

Телефоны для размещения рекламы

285-8807, 285-4706

Служба распространения

361-4768, 362-8996, 285-8807

E-mail iskateli@orc.ru

mir_iskatel@mtu.ru

Учредитель журнала

ООО «Издательский дом «ИСКАТЕЛЬ»

Издатель

ООО «Издательство «МИР «ИСКАТЕЛЯ»

© «Издательство «МИР» ИСКАТЕЛЯ»

ISSN 0130-66-34

Свидетельство Комитета Российской Федерации

по печати о регистрации журнала

№ 015090 от 18 июля 1996 г.

Распространяется во всех регионах России,

на территории СНГ и в других странах.

Подписано в печать 16.9.2001. Формат 84x108 1/32.

Печать офсетная. Бумага газетная.

Усл. печ. л. 8,4. Тираж 19000 экз.

Лицензия № 00829. Заказ № 18178

Адрес редакции:

125015, Москва, Новодмитровская ул., 5а.

Телефон: 285-88-84.

Отпечатано с готовых диапозитивов

в типографии АО «Молодая гвардия»

103030, Москва, К-30, Сущевская ул., 21

…………………..

Сканирование и обработка CRAZY_BOTAN

FB2 — mefysto, 2025

Примечания

1

Ироническое прозвище ученых. (Здесь и далее прим. перев.)

(обратно)

2

Калифорнийский технологический.

(обратно)

3

Работник кегельбана, расставляющий кегли.

(обратно)

4

Кокос — компенсационный костюм спасателя.

(обратно)

5

Грезир — аппарат виртуальной психологической разгрузки, создающий игровое пространство любой сложности по заказу хозяина.

(обратно)

6

Кобра — командир обоймы риска.

(обратно)

7

ИВТ — Институт внеземных технологий.

(обратно)

8

ШВПС — Школа внешней погранслужбы

(обратно)

9

ИВК — Институт внеземных коммуникаций.

(обратно)

10

СЭКОН — Служба экосоциального контроля за опасными исследованиями при Правительстве.

(обратно)

11

Строили могильники и дороги существа из мира с нецелочисленной мерностью, большей 3, но меньшей 4.

(обратно)

12

Неймс — нейтрализатор молекулярных связей; «глюк» — от слов «глюон» и «кварк»— излучатель особого поля, в котором распадаются кварки.

(обратно)

Оглавление

Содержание:

Александр ДЮМА АВАНТЮРА САМОЗВАНЦА

Лоуренс БЛОК ДЖЕНТЕЛЬМЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ

Ирина СТАРЦЕВА СЛИШКОМ ЗУБАСТЫЙ ПОКОЙНИК

Андрей ШАРОВ КТО ПОБЕДИЛ НЕПОБЕДИМУЮ АРМАДУ

Андрей ШАРОВ УБИТ В ПЬЯНОЙ ДРАКЕ?

Рудольф ВЧЕРАШНИЙ ВРЕМЯ ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ

Джон Генри РИЗ СИМВОЛИЧЕСКАЯ ЛОГИКА УБИЙСТВА

Василий ГОЛОВАЧЕВ ДЕЗАКТИВАЦИЯ ДЖИННА

  ПОЛЮС НЕДОСТУПНОСТИ

  КОВЧЕГ

  ТЮРЬМА МРАГ-МАХХУРА

  БУНТ КОМАНДЫ

  ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ

INFO

*** Примечания ***

Пожертвовать