Могильщик. Шёпот костей [Геннадий Алексеевич Башунов] (fb2) читать онлайн

Могильщик. Шёпот костей

Вступление. Голос Костлявой

Эльверст стоял в углу небольшого захламлённого помещения. У стен плотно друг к другу стояли сундуки, шкафы и шкафчики. Сундуки распирали кипы одежды, а полки шкафов ломились от груд пергаментов, свитков и всевозможных предметов обихода – подсвечников, тарелок, шкатулок. Кто-то даже догадался засунуть моток бечевы меж двух очень старых и обтрёпанных книг. За спиной сновидца для разнообразия предметов мебели не оказалось, зато там стояло не меньше дюжины мётел и швабр.

Посреди комнаты располагался стол, также заваленный. Единственная лампа едва освещала убранство и лица трёх немолодых мужчин. Оставшегося в комнате свободного пространства едва хватало, чтобы их крупные фигуры могли втиснуться за стол. Судя по выражениям лиц, они уже были злы друг на друга, даже не начав разговор.

Наконец, после долгой тяжёлой паузы один из них нарочито равнодушно произнёс:

– На кой хер ты притащил сюда этого голубокрового выблядка, Халки? Тебе проблем мало?

– Проблем у меня, как и у тебя, Ургрин, жопой жуй, – процедил абсолютно лысый мужчина со шрамом, тянущимся от темени по виску и через оставшееся без верхней половины левое ухо до самого затылка. – Я притащил сюда мальчишку, потому что на него указала Костлявая.

Ургрин повернул голову к третьему сидящему за столом, едва не зацепив ухом торчащий с полки пергамент.

– Что скажешь, Керпи? Костлявая на него указала? Или какому-то корноухому говнюку сунули горсть серебра, чтобы он утащил нежелательного отпрыска одной очень известной семьи куда подальше, а потом, когда нужно будет, вытащил его на свет за куда большую горсть серебра? Или утопил здесь, чтобы не светился?

Керпи многозначительно посмотрел на корноухого.

– Не факт, что это тот пацан, – поморщился Халки.

– А какой же? – рыкнул Ургрин. – Допустим, ты действительно сам его нашёл. Но ты мне скажи: у нас тут много благородных в городских канавах копается, пытаясь отобрать еду у крыс? Ты видел его вообще? Сколько ему лет? Пять ты говорил? А выглядит как крестьянский семилетка, если не восьмилетка. Он же вообще ни разу не голодал. До недавнего времени, конечно. Ещё раз тебя спрашиваю: зачем ты его сюда приволок?

– Не пожалел же, – краем рта произнёс Керпи.

– На него указала Костлявая, – твёрдо сказал Халки, исподлобья глядя то на одного своего собеседника, то на второго.

– То есть на два десятка других пацанят из той канавы не указала, а на него указала? Да ты шутишь. Скажи, что шутишь, Халки. Нет? Нет?! Нет, сука, вижу: не шутишь! – Ургрин уже орал, брызжа слюной на пергаменты и лицо корноухого. – Тебе рассказать, что сталось с парнями Глеадвина? Нашими, так сказать, коллегами?

– Это я был в трущобах Ариланты, когда началась зачистка, а не ты, – поморщился Халки.

– Тогда за каким хуем Я ТЕБЕ об этом напоминаю, а не ТЫ СЕБЕ???!!! – возопил Ургрин вскакивая из-за стола и нависая над корноухим. Даже Эльверсту стало не по себе от его крика, хотя он прекрасно понимал, что это лишь сон о прошлом.

– Не ори, – спокойно произнёс Керпи, тоже вставая. – Спорить можно бесконечно, а нам надо решить, что делать. Даю минуту на раздумья. Что предлагаете делать с пацаном?

– Тут думать не надо, – резко успокоившись фыркнул Ургрин. – Камень на шею и в болото. И молиться, чтобы никто ненужный не видел этого мелкого засранца с корноухим, пока они шли сюда.

– Халки?

– На него указала Костлявая, – процедил Халки. – Кто мы, чтобы решать за неё?

Ургрин коротко хохотнул и уселся, сцепив руки на груди, едва не сбив этим жестом кипу пергаментов со стола. Керпи же тяжело перевёл дыхание и кивнул, будто самому себе.

– Что ж, тогда остаётся только одно, – медленно произнёс он, подняв со стола маленький мешочек и подбросив его в воздухе. – Мы отведём его к Тем, Кто Слышит Шорох Сухих Костей. Пусть решают они.

Ургрин закатил глаза, а Халки внезапно усмехнулся.

– Решено, – кивнул уже всем Керпи. – Где пацанёнок?

– За дверью.

Мужчины кое-как выбрались из-за стола. Шедший первый Ургрин толкнул дверь, и в комнату ворвался порыв холодного осеннего ветра. У двери, обхватив колени руками, сидел полусонный мальчуган.

– Пошли, козявка, – зло сказал Ургрин. – Сейчас ты обосрёшься от страха.

– Я не козявка, – буркнул мальчик, вставая, но никуда не идя, – я Велион.

Эльверста аж передёрнуло. Да, если вглядеться, в мальчишке действительно можно узнать того безжалостного убийцу, душившего послушника Единого.

– Пошли, пацан, – махнул рукой корноухий.

Его Велион послушал и зашагал за Ургрином, уже прилично ушедшим вперёд.

Сновидец напоследок обернулся. Важно запомнить любую деталь. Возможно, прошлое могильщика сможет пролить свет на то, где он может находиться в настоящем. Эльверст старательно, словно рисуя картину в своих мыслях, рассмотрел невысокую башню, выдающуюся из обветшалых крепостных стен, и две башни повыше уже за стенами. Они находились у какого-то очень старого замка, скорее даже – крепости, стоящей на каменистом холме.

Тропа вела вниз, всё дальше и дальше, к чахлой рощице, а затем к болотам, чьи зловонные испарения, должно быть, уносились от замка ветром, иначе жить здесь было бы просто невозможно. Мужчины провели мальчишку вдоль поросших рогозом топей, а потом свернули, казалось бы, прямо в одну из них. Но между кочками даже в неверном лунном свете и меж клочков тумана можно было разглядеть петляющую тропу.

На болоте царила мертвенная тишина. И если комары и лягушки уже попрятались из-за холода, то почему не слышно болотных птиц? Каждый неверный шаг наверняка стоил бы жизни – за чахлой осинкой, росшей у самого края тропы, начиналась топь. Дважды тропка резко виляла вправо в обход ровных, как стол, трясин, заросших плотным слоем болотного мха.

Эльверсту чувствовал себя неуютно здесь. Но мужчины шли уверенно, а мальчишке словно вообще на всё было наплевать: он плёлся в шаге позади Ургрина и на шаг впереди Халки и клевал носом.

Тропа по дуге провела их мимо большой трясины, а через пару сотен ярдов Эльверст разглядел небольшую мазанку, стоящую на относительно сухом участке.

У хижины пахло не болотной гнилью и даже не гниющей плотью. Здесь царил тяжёлый сладковатый смрад разложения и тлеющего опиума.

Их приближение услышали. Дверь мазанки распахнулась как от сильного толчка, но выбравшийся из неё человек едва мог стоять на ногах.

Эльверст зажмурился и тяжело сглотнул слюну. Мальчишка даже не пикнул, а вот он, знающий, что всё кругом – далёкое прошлое, пришедшее к нему во сне, готов был обгадиться от страха, как и говорил Ургрин. Но всё-таки сновидец заставил себя разомкнуть веки, пусть и не сразу.

– Кого Костлявая принесла? – прошелестел Тот, Кто Слышит Шорох Сухих Костей, и из его сквозных покрытых по края струпьями язв в щеках и нижней губе на полуистлевшую одежду закапала мутная густая слюна.

– Ты знаешь нас, – ответил Халки.

Эльверст думал, что говорить будет Ургрин, но здесь от его заносчивости не осталось и следа. И вообще, он стоял позади всех. Ну, не считая сновидца, конечно.

– Вас знаю, а его – нет. Поди-ка сюда, малец, – Тот, Кто Слышит Шорох Сухих Костей протянул правую руку и поманил будущего могильщика пальцем, на котором совершенно истлела плоть, оставив лишь чёрные обсохшие жилы и жёлтую кость.

Велион неуверенно шагнул вперёд, но остановился. Поколебавшись, мотнул головой, как молодой бычок, и уже уверенней подошёл к гниющему заживо человеку. Тот, Кто Слышит Шорох Сухих Костей склонил голову перед мальчишкой, едва не коснувшись его лба изъязвлённой раковой опухолью, разросшейся на пол-лица. Затем выпрямился и закрыл единственный глаз. Высвободил левую, почти совершенно истлевшую, руку от лохмотьев и принялся водить по ней указательным пальцем. Шорох или шелест, который издавали голые кости от соприкосновения, наверняка вызвал бы у сновидца приступ тошноты, услышь он его на наяву. К счастью, пусть он всё слышал, чувствовал запахи, а лёгкое дыхание ветра, казалось, даже сдуло с его лба прядь волос, блевать здесь ему было нечем.

– На него действительно указала Костлявая? – осторожно спросил Керпи, когда пауза уже совсем затянулась.

Тот, Кто Слышит Шорох Сухих Костей не торопился с ответом.

– На него действительно указала Костлявая, – сказал он, наконец, по-прежнему не раскрывая глаза и не прекращая водить костью о кость.

– Да какая, на хрен, разница! – рыкнул Ургрин. – Всё равно в болото его. Отдаст свой долг Костлявой сейчас, а не позже.

– У него нет долга перед Костлявой, – медленно произнёс Тот, Кто Слышит Шорох Сухих Костей.

Халки и Керпи переглянулись, а Ургрин, кажется, разинул рот от удивления. Но, оправившись, забормотал:

– Че… го? Как это нет долга перед Костлявой? У всех есть долг перед ней. У всех, кто жив.

Тот, Кто Слышит Шорох Сухих Костей открыл глаз и тяжело уставился на Ургрина.

– Ты слышал, что я сказал. А я сказал то, что услышал в Шелесте Сухих Костей. У мальчишки нет долга перед Костлявой.

– Но как такое вообще может быть? – промямлил Керпи, нервно подбрасывая и ловя мешочек левой рукой.

– Откуда мне знать? Быть может, он умер уже, а здесь только его тело. А может статься так, что он принесёт ей настолько много жизней, что она заранее простила его долг перед ней. А может, я просто старый наркоман, окончательно сбрендивший от боли и отчаянья. Но я говорю лишь то, что сказали мне кости.

– И что же делать? – беспомощно спросил Керпи. – У нас могут быть проблемы из-за этого пацана.

– Я не знаю, – пожал плечами Тот, Кто Слышит Шорох Сухих Костей. – Но исходя только из логических рассуждений, я бы не стал убивать того, кто либо уже мёртв, либо настолько нужен нашей Госпоже, что она даже простила ему долг. Что до ваших проблем… Мне-то что? Я почти уже мёртв, я хочу к Костлявой так, как не хотел ту девку, что первой дала мне много-много лет назад. Да и вам переживать нечего: все отдадим ей долг, кто раньше, а кто позже. Но не этот мальчишка. А теперь давайте мне мою награду и уходите. И пацана больше сюда приводите: мне не по себе в его присутствии.

Керпи сделал шаг вперёд, протягивая мешочек, но его остановил чужой голос.

– Ты умрёшь сегодня, – сказал голос. – Тихо и мирно, во сне, вдоволь накурившись опиума. Без боли, которая преследовала тебя последние двадцать пять лет. Это моя тебе награда. – Велион повернулся к Эльверсту. Глаза у него были совсем пустыми, но сновидец понял, что чужим голосом говорил он. Или кто-то говорил своим голосом, но его устами. – А тот, кто подслушивает, забудет всё что видел и слышал.

Эльверст охнул и сделал шаг назад… но у ног у него уже не было, и он провалился в болото, в самую трясину, вмиг охватившую его со всех сторон, забравшуюся в рот, ноздри, уши…

… Вскрикнув, он проснулся.

– Тихо, тихо, – зашептала Нилли, кладя руку ему на лоб.

– Ты ещё здесь? – пробормотал Эльверст, поворачиваясь набок и прижимаясь потным лицом к её голой груди. Это всегда его успокаивало, как младенца, припавшего к соску матери.

– Ты уснул четверть часа назад, – хихикнула послушница. – Я сама едва задремать успела. Что тебе приснилось?

Сновидец прикрыл глаза. Ему мерещились болота и страшный гниющий человек, но воспоминания исчезали из его головы так быстро, как это бывает только с настоящим сновидением.

– Наверное, какой-то кошмар, – тихо произнёс он, совершенно успокоившись, и сразу уснул.

Глава первая. Росчерк пера

Однажды Валлай уже видел короля. То, конечно же, был Шератли. Выглядел он, в общем-то, как обычный человек из тех, с которыми рубака привык иметь дело: здоровый мужик, привыкший к оружию и седлу. Разве что одет побогаче, да выражение его лица выдавало благородное происхождение. Шератли смотрел на всех окружающих, как на собачье дерьмо. Нет, даже как на собачье дерьмо, прилипшее к подошве, которое нужно было немедленно вытереть о ближайший камень, да мешали брезгливость и вызванная этим действием неминуемая вонь.

Увидев Шератли, Валлай не то чтобы разволновался. Да и сама встреча не вызвала в нём какого-то сильного отклика. Возможно, благодаря тому, как это встреча прошла и чем закончилась.

Но сегодня рубака очень сильно волновался перед встречей с королём Коросса. Возможно, из-за того, что в его голове всё никак не укладывалось, что монархом, которого он вскоре увидит, будет Гриз. Тот самый Гриз, с которым они ели из одного котла несколько лет, вместе проскакали столько миль и пролили столько пота и крови, а пару раз брали одну шлюху на двоих. А может, рубака просто переживал, что старый боевой товарищ, пусть и бывший командир, станет смотреть на него, как на дерьмо, прилипшее к подошве.

К счастью, аудиенция была неформальной. Валлай просто пришёл к воротам замка в назначенное время, назвался, а окликнутый стражником паренёк привёл его в небольшую глухую комнатку в замке и усадил за пустой стол. Никаких фанфар и преставлений вроде «герой Битвы при айнсовых бродах» или «борец со слугами Неназываемого», никаких тронных залов и званых приёмов. Просто каморка в замке с небольшим столом, и начавшееся длительное ожидание.

Но уйти Валлай, конечно же, не мог, поэтому ему пришлось сидеть, думать ни о чём и пялиться на пустой стол, стул напротив и стены, «украшенные» только полудюжиной ламп. Ну, ещё, конечно, была дверь, хорошая дубовая дверь, обитая железом, с толстенным железным засовом, держащимся на скобах толщиной в детскую руку. Ни другого прохода, ни окна, ни даже бойницы. Выходит, это комната специально строилась для проведения встреч без лишних глаз и ушей. И, скорее всего, где-то в полу или стене был потайной люк, ведущий куда-нибудь во двор или даже за стены замка.

На то, чтобы рассмотреть всё это и обдумать, чего же такого хочет от него Гриз, раз устраивает встречу в таком месте, и не найти ответа, у Валлая ушло от силы пара минут. Потом он начал скучать, а вскоре немного разозлился. Может, Гриз мучает его этим бездействием, чтобы указать на его место? Или решил не приходить, решив, что есть дела поважнее? Или вообще забыл про рубаку? Но в момент, когда даже персона короля перестала быть настолько уж значимой, чтобы продолжать ожидание, в дверь ввалился Гризбунг.

Он не сильно изменился. Разве чуть нарастил мышц и мяса, но никак не жира, в уголках глаз пролегли глубокие морщины, а на висках едва засеребрилась седина. Но лыбился он как старый добрый Гриз, и потому из головы Валлая сразу вылетели все эти «сиры», «ваши милости» и сомнения. Рубака встал из-за стола, ухмыльнувшись, обнял старого друга, и Гризбунг, владыка Коросса, захлопал его ладонями по спине.

– Привет, дружище, – буквально прорычал Гриз. – Меня задержали. Сраная политика, мать её. А где жратва? Тебя что, даже покормить не удосужились, пока я не пришёл? Агаи, старая ты подстилка! – рявкнул король, оборачиваясь к раскрытой двери. – Где жратва?

В проёме буквально материализовалась нимфа лет двадцати, глубоко поклонилась и, прошептав:

– Сию секунду, ваша милость, – исчезла.

– Не такая она уж и старая, – заметил Валлай, усаживаясь.

– Для подстилки – старая, – фыркнул Гриз, садясь напротив рубаки. – Понимаешь, иногда полезно местным напоминать, что меня не сильно-то учили в детстве придворному этикету. Особенно, конечно, мужикам. – Ухмылка короля стала той самой, за которую его прозвали… Чокнутым. – И что я могу выпустить кишки любому. Слышал что-нибудь о покушении полугодичной давности?

– Покушении? На тебя?

– Конечно, на меня. На кого ещё?

– Нет, не слышал.

– В том и вся суть, никто не слышал. Ну, кроме организаторов и пары моих приближённых. Никому из обычных поданных не стоит знать, что какие-то ублюдки решили убить короля и наняли для этого полдюжины бывалых парней. Так они верят в стабильность власти. А нанявшим убийц ублюдкам охренеть как страшно от того, что они послали шесть профессионалов, показали им тайный ход до самой королевской опочивальни, о котором даже я не знал, и больше ни о ком из этих шестерых никто ничего не слышал и тем более не видел их. Вообще ничего.

– Сам убил всех? – хмыкнул Валлай.

– Да, сам. Хорошая была ночь: буря, ливень, ветер… В самый раз для покушения. Я завалил каждого из них, как молодого бычка, а потом с парой доверенных людей разрубил тела на куски, засунул в мешки с камнями и утопил во рву. Моя жёнушка после всего увиденного спать не могла пару месяцев, но кое-как успокоилась. Понимаешь, до этого ей доводилось видеть только синие от яда рожи на пиру, задушенных во сне подушками да заколотых кинжалами и стилетами в коридорах, а никак не разрубленные пополам головы и кишки, свисающие до коленей. Кстати, после того случая она совсем перестала мне напоминать о прошлом, проведённым вне дворцов, балов и рыцарских турниров.

Они оба коротко хохотнули. Словно это было сигналом, дверь раскрылась, и Агаи внесла ломящееся от еды блюдо. Вкусы у Гриза за эти три с лишним года тоже не особо изменились: кроме нескольких видов мяса, хлеба, сыра и графина с вином на блюде ничего не оказалось. Вмиг расставив все блюда, служанка исчезла из комнаты.

– Единый, как я хочу жрать, – буквально простонал король и принялся накладывать на позолоченное блюдо мясной рулет. – Как у тебя дела идут? – промычал он с набитым ртом, недвусмысленно тыча в графин вилкой.

Валлай взял графин. Да как у него дела? Нормально, вроде бы…

– Это был Шератли? – совсем неучтиво проигнорировал он вопрос короля.

– А кто ж ещё? – фыркнул Гриз, припал к бокалу, осушил его двумя жадными глотками и мрачно заглянул внутрь. – Единый, нет бы принести нормальную кружку, а? Так наливать рука устанет. Так что сегодня это твоя забота – наполнять бокалы. Так о чём мы? Да, дружище, то был Шератли. Кому ещё знать потайные ходы во дворце? Через день он вообще запропал из виду, а потом тайно сдриснул в Горлив. А не сдриснул бы, его тело нашли бы в опочивальне, потому что я тайком заплатил паре хороших парней из наших за его жизнь. Но в Горлив они уже не полезли, да и я сам их отозвал. Но что мы всё обо мне. Так как у тебя дела?

– Нормально. Выполнил пару заказов… а теперь вот… здесь, – рубака развёл руками и улыбнулся.

– Заказов, – глубокомысленно произнёс король, тем не менее не переставая жевать. – Знаешь, пока я рубил тех парней, я почувствовал себя не на своём месте. Вернее, что я был не на своём месте и занимался не тем, что по душе, до того момента, пока не услышал скрип петель, не слез с королевы и не взялся за меч. А когда свистит сталь, трещат кости, и кровь хлюпает под ногами… как будто снова живёшь что ли? Ты понял меня, да?

Валлай вспомнил бесконечный ряд могил в Новом Бергатте. Нет, тогда он занимался делом, хорошим делом, пытался хоть как-то помогать людям. Конечно, была ещё Лине, но и с ней он как будто бы чувствовал себя на своём месте. По крайней мере, не чужим. А вот то вынужденное безделье здесь, в столице…

– Да. Ещё хотелось бы седло под жопу и какие-нибудь красивые виды. И, желательно, чтобы за всё это великолепие ещё заплатили как следует.

Гриз вздохнул и грустно усмехнулся.

– Именно. Ты, наверное, не знал, но я был сильно обижен на тебя, когда ты ушёл. Думал, что дал тебе то, о чём мы и мечтать не могли, а ты насрал на этот дар и опять отправился на большак рисковать жизнью. Но в ту ночь я тебя понял. И простил.

– Думаешь бросить всё и идти приносить жертвы Костлявой своими руками? – осклабился Валлай, впрочем, тоже не особо весело.

– Одним росчерком пера я приношу ей столько жертв, сколько, возможно, не принёс бы за всю жизнь. И, думаю, ей по большому счёту нет разницы, как я убиваю людей – держа в руке пергамент и перо или меч. Просто я скучал по честной драке.

Теперь рубака расхохотался.

– Ты считаешь драку между лучшим рубакой Гнилых болот с любым соперником честной?

Гризбунг поднял вверх запачканный жиром указательный палец.

– Сам-то хоть раз победил меня, не скорчив рожу, будто вот-вот насрёшь себе в штаны, честный ты наш?

– Один поединок из десяти я, по-моему, брал. Или двенадцати?

– Десяти, десяти. Но ты на два года старше меня, а для подростков два года – пропасть.

Валлай кивнул.

– Я бы и сам с кем-нибудь хорошенько подрался.

– Разве ты собственноручно не убил троих в драке в Чёрной Иве?

Так значит, Гризбунг знает обо всём. Или, быть может, без его ведома ничего вообще не началось бы?

– То были обычные бродяги с какими-то магическими штуками, – произнёс Валлай вслух. – Не знали, с какой стороны держат меч. Совсем не то.

Король зло улыбнулся.

– Будут и другие битвы, дружище. Настоящие битвы, с настоящими воинами. Я забрал себе трон, не убив ни одного человека, и, должно быть, обидел этим Костлявую. Но теперь, чтобы трон удержать, мне придётся погубить тысячи, Валлай. Надеюсь, она будет довольна.

***

Раны, пусть и хорошо перебинтованные, ныли при каждом движении конских копыт, что совсем не улучшало и без того плохое настроение Бычары. Из-за жёсткой скачки похмелье после вчерашнего победного пира не выветрилось даже к вечеру, от чего рубака, казалось, устал ещё больше. Ему просто хотелось уткнуться носом в гриву коня, обхватить его шею и уснуть.

К тому же, он не понимал, зачем они сюда вообще едут. Младшую сестру, обещанную Гризу в случае победы, Шератли вряд брал с собой в битву с Горливом, так что посвататься не получится. Мешка золота у короля с собой наверняка нет. А для Валлая мешок золота выглядел куда предпочтительней женитьбы своего командира. Да и не думает же Гриз, безродный выходец из школы убийц, что король действительно выдаст за него свою сестру?

Тем не менее, Гризбунг выслал к королю гонца с вестью о победе и предложением встретиться в королевском зимнем замке ещё до того, как из виду скрыли копыта последнего горливского коня. Затем за пару часов до рассвета разбудил Валлая и ещё полсотни самых крепких и успешных всадников, от того наиболее богато одетых и хорошо вооружённых, выделил им по два сменных коня и устроил эту клятую скачку, зачем-то взяв с собой ещё и Олистера. Тоже, между прочим, раненного. Причём, по слухам, ранение он это получил, защищая Гриза от удара копья, что резко подняло его в глазах Валлая. Конечно, этот благородный говнюк знал, кого нужно спасать, чтобы сохранить свою шкуру, и тем не менее его поступок не мог не вызвать уважения.

В конце-то концов, уже перед закатом они в последний раз сменили заводных коней на успевших отдохнуть боевых и двинулись шагом. И это было хорошо, потому что отдых требовался не только коням. Кругом зеленели засеянные хлебом поля, то тут, то там перемежающиеся крестьянскими деревеньками, богатыми хуторами и усадьбами землевладельцев. Причём, ни крестьян, ни землевладельцев пока не было видно. Наверняка, ещё прятались от войны. Войны, которая благодаря Гризу и его армии наёмников уже почти закончилась. Милях в пяти от переправы они наткнулись на разорённую деревню, ещё в двух – на поместье, но виновников этого погрома встретить не удалось. Возможно, основные силы смогли как-то выслать весточку передовым отрядам, и те смылись. Но вероятность встретить горливский разъезд оставалась. Может, именно поэтому Гриз взял с собой столько людей?

Поросшие мхом каменные изгороди говорили о том, что эти земли возделывались испокон веков, но хватало и свежего камня, который крестьяне упорно стаскивали с полей и складывали в это подобие стен в своей бесконечной борьбе за лучшую землю. И над всем этим возвышался каменистый холм, на вершине которого и стоял небольшой замок.

Пусть и небольшой, но ещё довоенной постройки. Площадью замок вместе со стенами и внутренним двором едва достигал трёх четвертей акра, зато имел невероятно высокую для таких размеров главную башню и стены. И вряд ли в основании стен стояли неуклюжие деревянные срубы, набитые землей, песком и булыжником и только облицованные камнем, как в большинстве новых крепостей. Семьдесят футов чистого камня в высоту и, наверняка, не меньше десятка в толщину. С достаточным количеством еды и сотней парней, знающей, как обращаться с луком и мечом, здесь можно просидеть не один месяц, обороняясь от армии даже больше той, что они вчера опрокинули. Потому Шератли и не стал удирать в столицу.

Но, к счастью, ворота, к которым вела единственная узкая извилистая тропа, были открыты. Да и не думал же Валлай, что они собираются драться с Шератли?

Думал. Иначе, боги, на кой хрен они сюда попёрлись да ещё в такой спешке?

– Лишних коней оставляем здесь, – скомандовал Гриз у подножия холма. – Жирок, Незле, вы со своими людьми тоже остаётесь. Но будьте начеку. В случае чего… вы сами знаете.

– Уж не сомневайся, знаем, – прошелестел Жирок, едва шелестя своими тонкими губами, едва прикрывающими зубы.

«В случае чего? Чего? Чего, Гриз, мать твою?» – едва не сорвалось с губ рубаки, но он промолчал. И, промолчав, двинул коня за командиром.

«Шестнадцать или даже семнадцать футов в толщину», – мрачно думал Валлай, заезжая под арку, в которой наверняка имелись бойницы для непрошенных гостей.

У некоторых парней в Храме на Гнилых болотах была чуйка на кровь. Ту, что пролилась только что, или ту, что вот-вот прольётся. Валлаю такая чуйка не досталась. Зато досталась чуйка на говно, в которое он уже забрался по колено. Или пояс. Или даже ещё глубже. Суть в том, что рубака, кажется, от кипящего кругом говна уже и вздохнуть нормально не может. И, видимо, вот-вот захлебнётся.

И всё-таки, кажется, гостями они оказались прошенными. Иначе хозяин не встречал бы их в парадном костюме и всего лишь в компании семи прихлебателей, причём, будущих полупьяными, как и сам властелин Коросса.

Шератли оказался крупным мужчиной с резкими действительно благородными чертами лица. Он улыбался, но эта улыбка не могла скрыть презрение, направленное на каждого из них. Даже не презрение. Гриз и его наёмники словно были чем-то таким, от чего нужно немедленно избавиться, да то ли лень, то ли противно. Вроде вши, которую нужно раздавить. Впрочем, разве у королей бывают вши?

– Здесь стало как-то тесновато, – произнёс Шератли, даже не приветствуя их.

– Ваша милость, – хором произнесли Гриз и Олистер, почти синхронно спрыгивая с коней и глубоко кланяясь.

Улыбка на лице короля перестала напоминать приветливую, став уже откровенно презрительной. Он стрельнул глазами в наёмников, будто чего-то ждал. Валлай знал, ему тоже нужно поклониться или встать на колени, но куда с большей охотой он воткнул бы в наглую рожу Шератли меч.

– Мои люди не обучены придворному этикету, ваша милость, – произнёс Гризбунг, улыбаясь. Значит, взгляд не ускользнул и от него. – И не привыкли гнуть спину.

– Самое последнее быдло должно знать, что королю нужно кланяться, – промямлил усатый мужик, чей меч, фактически, болтался у коленей.

Гриз повернулся к ним и улыбнулся. В этот момент для Валлая окончательно решился вопрос о его уходе как о вещи неотвратимой. Гриз, Чокнутый Гризбунг, Гриз-Кишки-Наружу улыбался так, как улыбался только перед тем, как, собственно, выпустить кому-нибудь эти самые кишки. Вот только что-то в его улыбке всё-таки изменилось. Так, словно он готов был выпустить кишки всему миру, в том числе семнадцати парням, с которыми проливал свою кровь, лишь бы добиться какой-то своей цели.

И, кажется, Валлай понял, что это за цель. Это проклятый сумасшедший ублюдок метил на самый верх, ему недостаточно было целой армии наёмников и победы над Горливом. Он собирался стать недосягаемым для Храма. Вот к чему тот разговор о Складном Вели.

«Но от Костлявой не убежишь, Гриз, как ты не старался».

– Поклонитесь королю, парни, – произнёс Гриз, продолжая улыбаться.

Парни, и Бычара в том числе, поспрыгивали с коней и принялись кланяться. Кто-то из тех, что был в шлемах, эти шлемы сняли, кто-то даже не догадался или не захотел. Кто-то едва склонил голову, а Шалопай чуть не подмёл чубом плитку. Кое-кто напыжился, а вот те, что поумней, улыбались. Олистер же на миг напрягся, растерянно огляделся, а потом просто прикрыл глаза в полном безразличие ко всему происходящему, будто отдал себя и всё происходящее на волю богам.

Потому что стоящий перед самим королём Гриз только что показал и самому королю, и им, кто тут на самом деле главный. И теперь стала ясна причина спешки, с которой они сюда прискакали.

– То-то же, – фыркнул король. – Пойдём, Гризбунг, в пиршественный зал и ты, Олистер, тоже. Отметим нашу победу. Твоим людям накроют во дворе. Впрочем, слуг маловато, я, ха-ха, прибыл сюда несколько неожиданно и без достойной свиты. Твои люди привыкли наливать себе сами? Я прикажу открыть им подвал, пусть берут оттуда всё, что хотят.

Валлай сделал два шага вперёд. Ему нужно было видеть лицо своего командира. Просто чтобы понять, ошибся он или нет. А ещё в случае чего прикрыть его от стрел часовых на башне. Ну, не могли же они не оставить дозорных?

– Сначала позаботятся о конях, – кивнул Гриз. – Вот только одна беда, НАШУ победу мы уже отметили без вас, ваша милость. Вы же пьёте, чтобы утопить свой ПОЗОР в вине?

– Да как ты… – рявкнул усатый, делая шаг вперёд и кладя руку на рукоять меча… беспомощными неуклюже-пьяными движениями ловя воздух, пытаясь нашарить её где-то выше пояса, хотя находилась она на уровне бедра.

В этот же момент восемнадцать человек положили руки на рукояти своих мечей и сабель, лишь Гриз продолжал ухмыляться, сложив руки на груди. И даже чересчур пьяный усач всё сразу понял, побледнел и отступил на два шага назад, да ещё и шагнул в бок, словно пытаясь спрятаться за спину Шератли.

Король тоже побледнел, но только на миг. Потом его лицо стало злым и пунцовым.

– Неужто пришёл требовать то, чего никогда не получишь? – прошипел он.

– Я пришёл требовать обещанное, – жёстко произнёс Гриз, мгновенно убрав со своего лица улыбочку и опустив левую руку на рукоять меча. – И немного сверху обещанного.

– Это невозможно.

– Нет ничего невозможного для короля. – Гризбунг подошёл к коню и вытащил из седельной сумки письмо. – Горливцы разбиты, осталось только поставить подпись и печать.

Шератли на миг закрыл глаза и перевёл дыхание. Потом злобно зыркнул на Олистера, делающего вид, будто его здесь вообще нет.

– Я могу пожаловать тебе титул герцога, Гризбунг. При всех говорю. Все меня слышат. Наследный титул герцога, клянусь. Разве этого не будет достаточно для Ёбнутого Гриза? Возглавишь новый поход против Горлива. Или горцев. Да против кого хочешь, хоть против бывшего герцога. Я дам денег, чтобы твоё войско не разбежалось в ближайшие пару недель. Я осыплю тебя золотом и милостями. Как тебе такое?

Гризбунг выдержал паузу. Настолько долгую, что Валлай вновь приготовился взяться за меч и начать уже рубить эту благородную пьянь на куски.

– Со мной и любят, и не любят иметь дело, ваша милость, – медленно произнёс Гриз. – Знаете почему? Любят, потому что я всегда исполняю условия контракта. Не любят, потому что я всегда требую того же и никогда не торгуюсь. Так уж случилось, что слишком многие знают о содержании этого письма. У вас не осталось выбора, ваша милость. Валлай, достань перо, чернила и сургуч из моей сумки.

Рубака быстро исполнил приказ и встал рядом со своим командиром, буквально нависая над белёсым от ярости королём.

– Свечу! – рявкнул Шератли.

Росчерк пера, несколько капель сургуча и отпечаток королевского перстня, – вот так Гризбунг достиг тех высот, которые ему и не снились. Одна проблема, он хотел большего. Потому-то Валлай и взялся за меч, едва всё было исполнено.

– Что же сверху, наёмник? – прохрипел от ярости Шератли. – Пара медяков?

– Самая малость, – улыбнулся Гриз, пряча письмо в седельную сумку… и доставая оттуда второе. – Отречение от престола. В мою пользу, конечно же.

Шератли заржал, и некоторые из его свиты – тоже. Да и Валлаю хотелось смеяться. Но он скрипел зубами так, что, должно быть, слышали убегающие горливцы, и стискивал в потной ладони рукоять меча.

– Ты за это заплатишь, – холодно произнёс Шератли, резко прервав смех.

Гризбунг поднял вверх сжатый кулак. Его глаза горели уже не обычным безумием, а чем-то другим. Убеждённостью? Слепой верой? Словно у читающего проповедь пастве фанатика.

– Я уже за это заплатил, – произнёс он с пафосом. – Кровью своих людей. И кровью сотен убитых моей армией горливцев. Ты же должен сполна расплатиться за своё поражение, Шератли. И, поверь, я готов заплатить за престол ещё жалкими восемью жизнями, а ты, в конце концов, смоешь свой позор кровью.

– Ты же помнишь, что я дал тебе денег на большую часть твоего войска?

– Помню, конечно. Вот только войско это уже моё. Под моим командованием оно пришло к великой победе. И точно так же может за деньги наняться к горливцам. Уверен, все будут только рады. Все, кроме тебя. И твоей сестры, которую я получу так или иначе. И, если думаешь попытаться купить парней за моей спиной, знай: сейчас со мной те парни, которые служат мне не за деньги. Не только за деньги.

Шератли оглядел наёмников задрожал. Валлай их лиц не видел, но был уверен: они сейчас скалятся. Паршиво так скалятся, нарочито пытаясь произвести впечатление не просто воинов, а мясников. Потому что сам он делал то же.

– Это не я писал… я… я впервые вижу это письмо, – уже совсем беспомощно пробормотал он.

– Да? А мне казалось, что ты. Я даже уверен в этом. Ты написал его ровно через пару минут после первого письмо. Глянь-ка, твой почерк.

Да, почерк был тот же, без всяких сомнений. Шератли беспомощно смотрел то на письмо, то на Гриза, и желваки ходили по его лицу.

– Никто не подтвердит.

– Ты сам подтвердил, только что подписав первое письмо. А кроме нас с тобой свидетелей нет, Шератли. Раз первое письмо подлинное, то и второе – тоже.

– Ты… безродный…

Гриз улыбнулся.

– Кто сказал, что я безродный?

Он опустил руку и разжал кулак. В ладони лежал простенький перстень с печатью очень похожей на королевскую. Тот же крылатый мужик с мечом, только завитушек поменьше и нет знамени за плечами.

Кажется, это проняло Шератли куда больше, чем угроза убийством.

– Откуда?..

– Будь умницей, Шератли, подпиши. Или твои кишки сейчас начнут вываливаться из живота. Поверь, я умею убивать быстро, но очень – очень! – больно.

Росчерк пера…

– Мы отпируем в другом месте, Шератли, но благодарю за гостеприимство. – Гриз вскочил на коня. – Да, Олистер!

– Я… я слушаю, ваша милость!

– Надеюсь, ты хочешь остаться герцогом. Уже при новом короле, конечно же.

– Конечно, ваша милость, благодарю вас!

– Уезжаем!

Ребята каким-то чудом выехали из замка так, словно были настоящим сопровождением короля, медленно, чинно, преисполненные чувством собственного достоинства. Заржали уже у самого подножья холма. И Гриз, король Коросса Гризбунг, хохотал вместе со всеми.

Чуть позже, во дворе трактира, где они остановились на ночлег, Валлай улучил момент, когда Гриз остался один и как будто даже смог отойти от дружеских объятий и хлопков. Ребят можно было понять, они в жизни не думали, что будут пить с королём.

– Пришёл поздравить лично? – улыбнулся новый король. Он был пьян от выпивки и победы. Побед и поздравлений. От своего восторга и восторга его людей.

– Пришёл спросить, откуда письмо. И что за перстень. И где взял его.

Гриз расхохотался.

– Письмо написал Шератли. И что, ты совсем ни хрена не помнишь из геральдики? Это императорский перстень, Бычара. Императорский, понимаешь? Моя кровь куда более голубая, чем у Шератли, ведь он из побочной ветви императорской семьи. Этот перстень со мной всю мою жизнь, матушка оставила перед самой смертью.

– И где же ты носил его все те годы в Храме на Гнилых болотах? В жопе? И что-то мне подсказывает, что второе письмо Шератли действительно увидел впервые только сегодня.

Гриз вновь заржал.

– Ладно. Ты можешь знать. Даже, думаю, должен. Письмо я заказал у знакомого фальшивомонетчика. Писать его оказалось проще, чем подделывать монеты. А перстень со мной всю мою жизнь… с тех пор, как я пару лет назад купил его у какого-то могильщика.

Валлай кивнул.

– Ваша милость, Ёбнутый Гриз, я пришёл вас поздравить с восхождением на престол. Пусть впервые его оросит красная геморроидальная кровь, а не голубая.

– Да, дружище, спасибо. Нажрёмся?

– Нажрёмся.

***

Гриз отставил пустой бокал и смачно отрыгнул. Потом, уставившись на Рубаку, пьяно рассмеялся.

– Костлявая их забери, Валлай, знал бы ты, как они меня заебали. Хер с ним с этикетом, я же не скважечник какой, чтобы его знать, но этикету-то можно выучиться. Что бы сделала моя жена, рыгни я при ней? Закатила бы глаза, вот что! А до того случая с покушением высказала бы, какое я быдло. Но тут тоже можно стерпеть, в конце-то концов, не бить же её? В другом проблема. Я, представь себе, даже не рыцарь. Даже, мать их, не рыцарь! Любой мелкий пиздюк, которого посвятили в великой битве на речке-говнотечке, где участвовали три копья с одной стороны и три с другой, хихикает за моей спиной в свой крохотный кулачок, в котором только что тискал свой стручок. Да я разделаю любого рыцаря на куски, попадись он мне в руки. Но нет, некому меня было посвятить во времена моей бурной молодости, а теперь случая не представляется! Нужно ведь проявить себя в бою, а боёв-то, куда бы мог поехать король, нет. Пока нет, – правый уголок рта Гризбунга дёрнулся.

Валлай пьяно кивал, давая другу излить душу. Наверняка ему не с кем всё это обсудить. А с рубакой, выходит, можно.

– Наливай, – буркнул Гриз, утирая усы.

Валлай налил и сразу выпил половину вина. Поили короля, конечно, отменно. Шум в голове усилился настолько, что сразу стало ясно – до завтрашнего полудня эту голову вряд ли получится оторвать от подушки. Но не мог же он сказать королю, что ему хватит? Это как минимум невежливо.

Зато, как рубака надеялся, он мог хотя бы начать разговор, с которым король не спешил.

– Гриз.

– Чего?

– Ты же не просто так меня сюда позвал, да?

Гризбунг фыркнул, обрызгав слюной столешницу.

– Все, мать твою, стали слишком деловыми. Нельзя что ли просто так позвать старого друга, чтобы нажраться с ним, а потом сходить к шлюхам?

Валлай развёл руками.

– Ладно, – буркнул король, вытаскивая из-под камзола идол Единого и пристально глядя на него. – Хер ли мяться, как шлюшке перед толпой солдат, если ты здесь действительно не просто так? Слушай. – Спрятав идол под одежду, Гризбунг ухмыльнулся. – Я уже говорил, что охереть как на тебя обиделся, когда ты ушёл?

– Говорил.

– Вот, считай, это будет моей местью за обиду. Придётся тебе послужить королю. Слушай. Нет, сначала отвечай. Как ты во внутренней политике, сведущ?

Рубака хохотнул.

– Да ни хрена. Она касается меня примерно так же, как внешняя.

Теперь пришла пора смеяться Гризу.

– То есть ты, служа старой интриганке Аклавии, считаешь, будто тебя не касается внутренняя политика? Спешу тебя разочаровать, дружище, ты вляпался в неё по уши.

– Я как-то не замечал.

– Ладно, пусть так. Тогда я вляпаю тебя в неё по уши, а затем уже Аклавия втянет тебя в свои игры так, что уже и вздохнуть без неё не сможешь. Ты уже знаешь, что Шератли сбежал в Горлив. Он и до того сношался с Альгартом, пусть и посредством писем. Так вот, этот говнюк хочет вернуть себе престол. Или хотя бы его кусочек. Плевать ему, править всей страной или только частью, но править ему так хочется, что аж посрать нормально не может. А ещё почему-то моя жопа, восседающая на троне, резко перестала устраивать добрую половину северных дворян. Наверняка, это работа и Шератли, и Горлива, и, конечно, того поганого, отвратительного и совершенно лживого слуха о том, что никакой я не потомок Императора.

– Что-то где-то про северян я слышал, – кивнул Валлай.

– Вот и отлично. Тогда слушай. Север так или иначе умоется кровью, это дело времени. Не важно, будет ли это очередное вторжение Горлива, поддержанное местными, или бунт местных, которых поддержит Горлив, но войне быть. Вот только сейчас я не то чтобы к ней готов. А Шератли, сбежав в Горлив, начал подталкивать нескольких графов к бунту ещё активней, чем когда был здесь. – Гриз ухмыльнулся и погладил идол Единого под одеждой. – Ты слышал, что один из северян поклоняется Неназываемому?

– Я тебя понял, дружище. Понял. И… наверное, даже буду рад помочь тебе. Нет, служить тебе. Но ты, кажется, упоминал шлюх, а я ещё ни одной не видел.

Гриз расхохотался.

– Ещё по одной и к ним. Агаи! Готовь мои покои!

***

Агаи перестала скакать на Валлае, легла грудью на его грудь и прижалась горячими влажными губами к его уху.

– Чтобы не приказал король, – прошептала она страстным голосом, щекоча кожу рубаки тяжёлым дыханием, – госпожа Аклавия это одобряет. И благославляет.

– Чего?

– Ты идёшь по праведному пути, Валлай. Даже когда исполняешь мелкие политические поручения. А теперь… – Агаи села, уперев ладони ему на грудь, – я не буду останавливаться, пока ты уже не кончишь.

– Придётся попотеть, – буркнул рубака.

Прикрыв глаза, он представил, будто на нём сидит Аклавия. Как будто стало проще.

Он опять стал куклой на ниточках, теперь это уже совершенно ясно. Причём, сейчас у него уже два кукловода. Пусть пока их интересы совпадают, но что будет, если это прекратится?

В конце-то концов, Гриз ни разу не упомянул Единого, когда ругался, только Костлявую. И Валлая это радовало, когда они пили. Сейчас он задумался. Хотя бы о том, что будет, когда кто-то из тех, кто решает, кого рубаке убивать, не решит переключиться со слуг Неназываемого на приверженцев какого-нибудь другого бога. И как на это отреагирует он и, тем более, король, идол Единого на груди которого – лишь бесполезное украшение?

Глава вторая. Рыбья вонь

В Кремь могильщика пришёл, имея на то как минимум две причины.

Во-первых, Велион действительно хотел попасть в Сердце Озера, один из самых легендарных и неисследованных могильников, наверняка скрывающем не один десяток тайн. Могильщику казалось, будто он настолько близок к пониманию большей части происходящего во время Великой Войны, что подкинь ему старые кости пару фактов, и вся картина сложится воедино.

Во-вторых, поход собирал Карпре, и Велион собирался вскрыть ему глотку до того, как этот гнилой ублюдок кого-то бросит или обманет.

Могильщик брёл по узкойулочке. Эта кишка, пролегающая между обшарпанными домами, была грязной, кривой и зверски воняла рыбой. Да и сам городок такое же убожество – мелкий, вшивенький, нищий. Сотни три жилых дворов ютились за невысокой стеной, огораживающей город с суши. Северная же часть города, являющаяся по факту портом, выходила прямо на берег Лельского озера, по слухам, самого большого на материке. И на запад, и на восток от Кремя по берегу были разбросаны пара десятка маленьких рыбацких деревень, а чуть южнее, где начинался лес, ещё полдюжины, в которых заготавливали лес для лодок.

Всё это Велион узнал ещё полтора часа назад, когда неожиданно для себя прошёл город насквозь. Побродив по берегу, он, вдоволь надышавшись пахнувшим озером ветром, вернулся в город и принялся искать цель своего посещения Кремя – трактир «Рыбацкий хвост». Трактир этот располагался в центральной части города, то есть сразу за портом, и это была худшая его часть. Обитали здесь рыбаки и работники больших коптилен и прочих цехов, где с рыбой происходило такое, о чем могильщик не мог и предположить. Здесь делали даже – о чудо! – рыбное тесто. Велион услышал технологию производства этого странного кулинарного изыска (или же наоборот – отрыжки кулинарии) из уст двух пьяненьких мужичков, которые обсуждали, вяленую рыбу какого вида лучше растирать в муку – плотву или ещё какую-то, название которой могильщик уже не слышал. Проблема заключалась в том, что трущобы занимали три четверти города, а оставшуюся четверть занимали дворы побогаче – ремесленников, купцов и мелких дворян. Эти же без малого три сотни домов, одно- и двухэтажных, деревянных и каменных, понастроенные, как попало, оказались в состоянии породить столько улочек и переулков, что Велион окончательно заплутал.

Наконец, выйдя к небольшому торговому ряду, он услышал разговор двух бабок-торговок.

– Ой, срамцы, ой срамцы, – бубнила одна, перекладывая на узком прилавке свежих сазанов.

– Исчадия могил, – вторила ей другая. Она занималась потрошением сома, тянувшего фунтов на двадцать, не меньше. – Собрались и самогон жрут и жрут.

– Да баб, говорят, трактирных в подворотнях охаживают, охальники…

– И самогон жрут… Ах, ебать твою мать рыбьей харей! – взревела бычьим голосом бабулька, роняя склизкого сома с прилавка.

Могильщик вздрогнул от неожиданности. Эта бабка весила самое большее пять таких сомов, а согнута была как рыболовный крючок, и как её тщедушная грудь выдала такой звук, совершенно не понятно.

– Не надыть про этих гадов говорить, – заявила бабка, занимающаяся сазанами. – Это проклятие ихнее. Ходят, глазищами сверкают, перчатками своими, тьфу, гадость, всё лапают…

– Ага, ага, – кивала вторая, плюя на ладонь и оттирая этой же ладонью грязь с сомовой чешуи. – Срамотины!

Велион сунул руки в карманы и свернул к прилавкам. Бабки заметили его сразу и, предполагая в нём потенциального покупателя, начали суетиться. Первая принялась перекладывать сазанов ещё активней, вторая начала натирать перепачканного сома с такой силой, что казалось, будто она сейчас протрёт его чешую до дыр.

– Свежие сазаны, – затянула одна, вторая помалкивала, всё ещё стараясь предать своей рыбине товарный вид.

– А скажите-ка, бабушки, – проникновенно начал могильщик, пристально разглядывая сазанов, – где живут эти срамотины, про которых вы рассказывали?

– Знамо где, – сплюнула на рукав бабулька с бычьим голосом. – В «Рыбацком хвосте».

– Свежие сазаны…

– А как пройти к этому «хвосту»? – продолжал Велион.

Его взгляд буквально терзал сазанов на куски, жарил их на углях и поглощал.

– Касатик, купи свежих сазанов, внучек утром наловил.

– Знамо как, – старуха почти уже оттёрла рыбину рукавом и как могла старалась отвлечь внимание потенциального покупателя от конкурентки. – Налево, потом до коптильни и направо. А ты, касатик, разогнать их, поди, пришёл?

– Руки им надо повыдёргивать, – добавила первая бабка, забыв на время о свежих сазанах.

– Повыдёргиваю, – согласился могильщик, на его губы выползла сдержанная улыбка. – Ты, бабушка, здесь забыла оттереть. – Он вытащил из кармана руку в чёрной перчатке и ткнул указательным пальцем в бок сома.

Бабка открыла от неожиданности рот, да так и осталась, забыв закрыть. Вторая мгновенно юркнула под прилавок, прячась за грудой сазанов. Велион усмехнулся и, отвернувшись, зашагал в указанном направлении. Однако, едва сделав пару шагов, он получил тяжёлый удар в затылок. Вещь, ударившая его, была склизкой и воняла рыбой. Могильщик весело выругался и расхохотался, держась за бока. Старуха, огревшая его сомом, уже спряталась за прилавком.

Это была очень глупая выходка, но раз старухи так просто говорили о могильщиках, не упоминая жрецов Единого, никаких далеко идущих последствий его выходки не будет. В конце концов, если все местные знали о пребывании в городе могильщиков и ничего с ними не сделали, здесь, скорее всего, можно спокойно работать и есть куда продавать хабар.

Найти дорогу всё же оказалось не так просто: понять, которое из зданий – коптильня, оказалось довольно сложно. Рыбой воняло от любого дома в этом городке, да и разнообразностью архитектуры дома не отличались. Пришлось снова выспрашивать дорогу, и на этот раз перчатки на всякий случай оставались в его карманах.

Наконец, могильщик наткнулся в каком-то очередном закутке на вывеску, на которой было размалёвано страховидло с рыбьим хвостом. Трактир, судя по всему, занимал не всё здание, только малую его часть на первом этаже, второй этаж выглядел, как жилой. По крайней мере, об этом говорили развешанные в окнах портки и прочие предметы одежды. К тому же, на первом этаже со стороны дороги в дом вела вторая дверь с другой вывеской, настолько облупленной, что различить изображение было делом немыслимым.

Около единственного окна толкалась стайка мальчишек лет пяти-шести. Но они не играли в пыжа или не носились по дорожной грязи. Наоборот, вели себя, мягко говоря, пришибленно. Они шушукались, пихались, но тихо. Могильщик понял, что пацаны делают, только понаблюдав за стайкой пару минут. Неожиданно мальчишки замолчали, из плотной их кучки вышел чумазый паренёк лет шести. Он, с трясущимися коленками, начал очень медленно приближаться к окну, но, остановившись в двух шагах, расхныкался и бросился бежать. Велион ожидал услышать крики и насмешки, но пацанята только ещё больше прижухли.

Значит, в таверне находится что-то, а вернее – кто-то, настолько ужасный, что даже страшно взглянуть. Никто, кроме проклятых могильщиков, не мог вызывать у голытьбы такого ужаса. Ну, разве что, в трактире остановился на постой дракон. Но драконов не существует.

Велион подошёл к двери и, постучав, вошёл в помещение.

Внутри было темно, могильщику пришлось даже остановиться в дверях, чтобы глаза привыкли к темноте. Наконец, присмотревшись, он разглядел внутреннее убранство трактира. Мягко говоря, убогое.

Помещение оказалось маленьким, едва на две жилые комнаты. В крохотном помещении едва теснились пяток столов, сделанных из бочек, к крышкам которых были приколочены скрепленные между собой доски. Около каждого стола стояли по две, не менее грубо сделанные, скамьи. Потолок и стены, покрытые копотью, темнели чёрными провалами.

Посетителей всего-то пять человек. Четверо из них сидели за столом, расположенным дальше всего от чадящего камина, они, тихо переговариваясь, поглощали самогон, да с такой скоростью, что казалось странным их нахождение в вертикальном положении.

Пятый сидел в одиночку. Он тоже пил, но вино. Велион не мог разглядеть ни его лица, ни рук. А вот одиночка узнал могильщика сразу.

– Велион, сукин кот, жив! – крикнул он пьяным и не очень-то обрадованным голосом, хотя старался. – Иди-ка сюда.

Велион приблизился к столу, за которым сидел говорившей. Если бы он не узнал голос, распознал бы одиночку по запаху. Устойчивому и неприятному смраду гноя и разложения.

– Карпре, – медленно произнёс Велион, садясь. – Жив.

– Жив, Велион, жив. Сколько лет, а?

– «Месяцев» ты хотел сказать, – сухо сказал могильщик, нахально глотая вино прямо из кувшина. – Думаю, шесть без малого?

– Мне казалось, прошла целая жизнь, – криво ухмыльнулся Карпре. – Значит, ты всё-таки жив…

– К тебе это утверждение относится в большей степени.

Карпре, продолжая кривить губы, поправил выбившуюся из-под грязной рубахи ещё более грязную повязку. Раньше эта повязка закрывала ему только живот. Теперь, кажется, всё туловище и руки.

– Присоединяйся, – сказал проклятый, щуря пьяные шальные глаза.

– Смотря к чему ты предлагаешь присоединиться, – сдержано ответил Чёрный могильщик, побултыхав опустивший кувшин.

– Пока – к обеду.

– С удовольствием.

Старая, затасканная служанка с пустыми глазами видавшей все виды клиентов шлюхи принесла и поставила на стол поднос с едой. Три жареных на открытом огне цыплёнка, запечённая в тесте щука и горка вяленой очищенной рыбной мелочи, да ещё стоял кувшин, от которого пахло староватым тёмным элем.

– Притащи ещё кружку и эля, – буркнул Карпре, хлопая служанку пониже спины. Та ответила деревянным смехом.

Велион тем временем уже засовывал в рот куриное крыло.

– Гашиш? – предложил прокажённый, вытаскивая из-за пазухи небольшой свёрток. – Скоро принесут кальян.

– Вот это нет.

– Не балуешься?

– Нет. Именно поэтому я до сих пор жив.

Карпре рассмеялся, зло, неестественно. Его глаза болезненно слезились, зрачки закрывали почти всю радужку, из-за чего глаза казались чёрными дырами на фоне бледной кожи.

– И алкоголем не злоупотребляешь? – ехидно спросил он.

– Только зимой.

Карпре снова сухо каркнул, пытаясь выдавить из горла смех.

«Ему крышка, – понял Велион. – Ещё поход или два и ему конец. Руки трясутся, координация движений нарушена… и он знает, что ему конец. А ведь он был не таким плохим могильщиком. Но вот человек из него – говно».

– Что здесь делают эти сопляки? – сухо спросил могильщик, стараясь увести тему разговора.

– Я собрал, – хмыкнул Карпре. – Хочешь перейти сразу к делу?

– А что, у тебя ко мне есть дело?

– У меня есть дело ко всем здесь присутствующим. Приходили, правда, ещё двое, но они отказались. Эти – нет. Надеюсь, согласишься и ты, Чёрный могильщик.

– Соглашусь на что? – желчно спросил Велион, забирая единственную кружку себе и наливая эль.

– Хочешь сказать, ты пришёл в эту дыру просто так? Будто ничего не слышал?

Черноволосый, промолчав, сделал долгий глоток эля. Напиток оказался холодным, сладковатым и крепким, на удивление неразбавленным и даже почти не старым.

Служанка принесла кальян, угли и кружку.

– Налей и мне, – икнул прокажённый, хватая трясущимися руками кальян.

Велион налил, но не произнёс ни слова.

– А ты сильно изменился за это время, – завил Карпре сквозь зажатую в зубах трубку. – Выглядишь, как серьёзный мужик, а не спивающаяся развалина. Выгляди ты так зимой, я бы не рискнул сбегать, прихватив весь хабар, оставил бы тебе половину.

– Половины того хабара едва хватило бы на это шикарный ужин, так что, считай, мы в расчёте. Какое у тебя ко мне дело? Говори, или я уйду.

Карпре выдул длинную струю дыма и осклабился.

– Я плыву на остров, торчащий посреди этого гигантского корыта с водой, чтобы добыть Сердце Озера. Ты мне нужен, Велион. Может, и не именно ты, но никого более подходящего здесь нет. Мне нужен старый, опытный могильщик, а не эти сопляки, которые сейчас кичатся друг перед другом тем, что вытащили из хоженых-перехоженных могильников пару медяков и бронзовый подсвечник. Я обращался к двум опытным ребятам, но они отказали. Остальные из тех, в ком я уверен, мертвы. Один, кстати, по твоей вине, но что об этом вспоминать лишний раз? Если не хочешь идти сам, хотя бы подскажи ныне здравствующего могильщика, которого знаешь больше двух лет, да что там, больше года. Знаешь таких?

– Никого не знаю, – честно признался Велион, поразмыслив. –Возможно, Шамке ещё может кого-то подсказать.

– От него пришли вот те ребята, – Карпре сплюнул на пол. – А, кстати, что с тем пареньком, с которым ты таскался?

– Считай, что тоже мёртв.

– Н-да…

– Ты что-то говорил о Сердце Озера, – напомнил Велион.

– Да, – кивнул проклятый. – Мне нужно Сердце.

– Зачем?

– Один маг… – Карпре замолчал, всасывая в себя дым из кальяна. – Один маг, – продолжал он, выпуская из губ тонкую струйку дыма, – пообещал мне, что рискнёт меня вылечить, если я принесу ему Сердце Озера. А ты всё-таки не выглядишь удивлённым, могильщик.

– Потому что ты меня действительно не удивил… могильщик. Я, как ты и предполагал, пришёл сюда не просто так, об этой встрече мне рассказал Репей незадолго до своей смерти. Так что причина меня не удивляет. Меня удивляется твоя тупость. Многие хотели добыть Сердце, но все остались ни с чем, Карпре, – Велион на миг замолчал, запивая свою речь элем. Горло сильно сохло, мысли немного путались, возможно, виной этому был эль и тошнотворный запах курящегося гашиша. – А что до того мага, – продолжал он, напившись, – то я бы ему не поверил. Даже если ты добудешь Сердце, в чём я сильно сомневаюсь, то он просто прикончит тебя, а кристалл заберёт.

На удивление Карпре ответил не сразу. Он долго молчал, куря и лакая своё вино. Наконец, отрыгнув, проклятый могильщик сказал:

– Мне плевать, Велион.

Чёрный могильщик вздрогнул. Он не ожидал услышать в голосе собеседника столько боли, тоски и безысходности.

– Мне плевать, – повторил прокажённый. – Ты не понимаешь. Я готов умереть… нет, я знаю, что умру. Неужели ты не видишь? Мне конец. Моё тело болит каждый блядский миг. Я не трахался уже год. Чтобы заглушить боль, я пью каждый день, курю эту дрянь, но, даже упившись и накурившись до полусмерти, я не могу спать ночами из-за боли. Да если этот маг меня убьёт тихо и безболезненно, я его в жопу поцелую. Если он меня вылечит… даже если у него получится… Я не знаю, смогу ли я остановиться пить, а особенно – курить. Но если у меня есть хоть шанс, хоть мизерный шанс на то, что проснувшись, я не почувствую этой боли, я готов рискнуть.

Велион кивнул. Он уже знал, что согласится. Да, он испытывал жалость к этому человеку. К человеку, который бросил его и Греста подыхать на том безымянном могильнике. К наркоману и алкоголику, который наверняка не увидит этой осени, к конченому человеку.

Но, в конце концов, он сам говорил, что готов помогать только одной категории людей.

– Ну, что скажешь?

– Я согласен, – сглотнув слюну, сказал Велион.

– Я знал, – усмехнулся Карпре. – Пойдём, познакомлю тебя с ребятками.

Первого звали Халм. Ему было восемнадцать лет, он не знал свою мать и сильно сомневался в отцовстве мужчины, воспитывающего его. На его правой руке не хватало большого и указательного пальца – парень дважды попадался на мелком воровстве. Два года назад прибился к шайке ему подобных, они обдирали бродяг и занимались браконьерством. Первый раз надел перчатки три месяца назад, на спор. Заявил, что ходил на десять могильников, одним из которых оказался Бергатт. Четыре из оставшихся девяти были вымышлены. В трёх других сопляк не прожил бы и десяти минут.

Второй назвался Хромым. На вид ему было за сорок, может и меньше, но плохие зубы, большие залысины и морщины у глаз и в углах рта сильно старили его. Перчатки нашёл два года назад. Первые полтора года по большей части бродил по сёлам и, пугая крестьян перчатками, вымогал пищу, в могильники заходил только когда становилось уже совсем невмоготу их избегать. Как-то раз его не испугались и избили так сильно, что он едва не умер, после этого и решил всё-таки заняться грабежом мёртвых городов.

Третий и четвёртый назвались сложно запоминающимися именами. Заявили, что они братья, хотя ни капли не были похожи друг на друга. С их слов, они приплыли из-за Ядовитого моря с островов Щита. По их словам они являлись опытными могильщиками. Велион, глядя в их рожи, сказал бы, что они опытные убийцы. После вопроса о количестве могильников, в которых они побывали, островитяне начали наперебой называть названия мёртвых городов, успокоились только когда набрали с два десятка. Велион, который, естественно, не знал ни одного из перечисленных могильников, покивал, но ему почему-то казалось, что они как минимум немного привирают.

Пятому было лет шестнадцать, он был худым и бледным, с длинными сальными волосами, обрамляющими болезненное лицо с тонкими чертами. Пацан выглядел перепуганным до дрожи в коленях, хотя делал уверенную мину и жрал самогон со всеми, как заправский пьяница. Естественно, он окосел первым. Назвался Кермегом, рассказал, как избитый пьяным отцом до полусмерти сбежал из дому, а перчатки нашёл случайно. Честно признался, что не посетил ни один из мёртвых городов.

«Сброд, – мрачно думал Велион, пожимая ладонь каждому из них. – Просто сброд. Салаги, сопляки, хотя старшему уже за сорок. Они сдохнут, просто сдохнут, а Карпре, эта старая обожранная сука, пройдёт по их трупам. Но они сами на это согласились.

Ублюдок, – думал он, возвращаясь вместе с Карпре за их стол. – Грязный ублюдок, конченый наркоман… Я презираю его и жалею одновременно. Больше всего сейчас мне хочется уйти. Скинуть перчатки, которые будто бы связывают меня с этим слизняком, и уйти, поселиться в другой трактир, купить там себе пива и смотреть, как пьют и жрут обычные люди. Я их тоже ненавижу, но хотя бы не жалею.

Но я этого не сделаю. Потому что есть категория людей, которым я всегда готов помочь. Или пришить, если они не заслуживают к этой категории относится».

– Отказы принимаю ещё два дня, – весело хихикая, заявил Карпре, усевшись за стол. – На третий мы садимся на баркас и плывём к острову. Баркас и так стоит денег, а к острову приблизиться рискнёт не каждый рыбак, так что стоимость нашей поездки составит аж девять грошей. Поделим на шестерых и, с учётом вашего проживания здесь, получим по три с половиной гроша с каждого. С тебя – полтора, ты же мой старый друг, а я тебе малость задолжал, – прокажённый расхохотался. Смеялся он долго, постанывая, утирая слёзы и сморкаясь на пол. – Конечно, ни у кого из этих засранцев могильщиков, кроме моего, – истеричный смешок, – старого друга Велиона, нет таких денег, поэтому за всё эти ребятки заплатят со своей доли. Я думаю это справедливо, тем более, доля будет большой, очень большой. Сто крон, двести! Вы впятером получите весь хабар, а я заберу Сердце Озера. Велион, старый хер, как ты думаешь, это справедливо? А у тебя есть грош и половый, а, Велион?

– Конечно, – сухо отозвался могильщик, единственный настоящий могильщик в этой своре. – Заберёшь сразу?

– Конечно, – Карпре снова рассмеялся.

– Вот только я не понимаю, – продолжал Велион, не обращая внимания на смех, – зачем тебе такие напарники? Для того чтобы пройтись по их трупам?

– Нет, дорой мой друг, не для этого. А для того, чтобы выжить. Да-да. Если нас будет много, мы выживем. А знаешь почему? А? Молчишь? А я всё равно тебе скажу. Нас шестеро, рыбаков на баркасе – а нужен серьёзный баркас, чтобы проплыть десять миль до острова, ведь на этом озере бывают настоящие штормы – будет пять, может, тоже шесть. Мы заплатим деньги за то, чтобы они нас отвезли… и вот тогда начнутся проблемы. Если бы я – или ты – был один, они просто прирезали бы меня, а деньги вытащили из карманов. Зачем куда-то плыть, если можно получить всё и сразу? Или, если командир рыбаков был бы рисковым человеком, он бы отвез меня – или тебя – на остров и подождал, пока я или ты вернулся бы с добычей. И чтобы он бы тогда сделал с тобой, или со мной, или с тем парнем, которого зовут Кермег?

– Прирезал бы.

Карпре расхохотался.

– Ты прав, друг мой Велион, прав. Я уверен, что могильник на острове не так уж и опасен, а большая часть не вернувшихся с него погибли от рук нанятых ими же рыбаков. Если нас будет шесть, рыбаки побоятся убивать нас, они же не солдаты и даже не пираты. Ты неплох на мечах, друг мой Велион?

– Может быть.

– Может быть? А если я тебе выдам настоящий меч, покажешь?

– Может быть.

Карпре выпучил глаза с большими, как блюдца, зрачками. В этих глазах можно было разглядеть ненависть, хотя, казалось бы, ничего, кроме дурмана, там не было. Он молчал некоторое время, играя желваками и надувая щёки. А потом расхохотался, зло и неестественно.

– Да ты шутник, друг мой Велион, – сказал он, резко обрывая смех. Голос был пьяным и злым. – Шутник и выдумщик.

– Не худший, чем ты, Карпре.

– Был в Импе? – неожиданно спросил прокажённый могильщик, видимо, решив сменить тему разговора.

Велион вздрогнул, слишком сильно, чтобы это не осталось незамеченным, этого вопроса он не ожидал.

– Был, – констатировал Карпре. – Тот паренёк не держал язык за зубами, но зимой я в это не поверил. Сейчас – верю. Ты был в Импе и ещё не менее чем в полусотне других могильников на всём материке. Знаешь, о тебе ходят слухи, которые уже можно назвать легендами, причём не только в нашем кругу, но и среди обычных, но небедных людей, ещё – магов. Бледнорожий могильщик с длинными чёрными волосами, некто Велион, Чёрный могильщик. Да-да, это тот, что был в каждом могильнике по всему свету. Да-да, именно он вытащил так много своих раненых товарищей, вернее – коллег, из мёртвых городов, благородный могильщик, который никогда не бросит в беде. Конечно же, это он убил одного за другим тех парней, что решили не делиться с ним хабаром. Теперь у тебя ещё и есть шанс поучаствовать в походе за Сердцем Озера. Знаешь, я начинаю завидовать. Но что это? Тень гордости за себя на бледном и таком мужественном лице? Нет? Конечно – нет! На этом лице не написано ничего, кроме безразличия. Что же такое случилось в Импе, что ты так отреагировал только при упоминании этого города, раз уж весть о собственной славе, пусть и в узких кругах, не вызвала в тебе никаких чувств?

– Ты пьян и мелешь чепуху.

– Да что ты? А, по-моему, я достаточно трезв, чтобы говорить об этом. А-а, или ты мне не веришь? Думаешь, я лгу тебе? Нет, дорогой мой друг, я не лгу. Эти сопляки тебя не узнали, потому что они не знают ни хрена. Им ничего не сказало твоё имя только потому, что они в этой жизни ни хрена не знают, особенно – каково это, быть могильщиком. Ведь они обычные отбросы общества, которые нацепили на свои грабли чёрные перчатки, и считают теперь, будто богатства падут к их ногам, а бабы будут стелиться перед ними сотнями, стоит им этими богатствами потрясти перед их алчущими глазами. Они… – Карпре подавился слюной и закашлялся. Велион только сейчас понял, что его собеседник уже почти перешёл на крик, но никто из их «компаньонов» не обращает на него внимания. Наверное, уже привыкли. – Они, – взревел прокажённый, наконец, вернув себе возможность говорить, – не знают, что жизнь могильщика – это увечья и смерть! Вот что такое жизнь могильщика! – он рванул на повязку на груди. Велион увидел, как ткань пропитывается чем-то тёмным. Запахло гниющей плотью, причём не гноем, сочащимся из фурункула или раны, а смрадом гнилого мяса.

Истерика Карпре кончилась неожиданно. Он обессилено упал на стул и зашёлся в сухом плаче. Велион продолжал сидеть с каменным лицом, готовый оглушить истерика в любой момент. Но Карпре, кажется, успокоился. Его рыдания становились тише, интервал между всхлипами и вздохами становился всё длинней. Наконец он успокоился окончательно. Успокоившись, сразу потянулся за кувшином с элем.

– Пустой, – прохрипел он почти нормальным голосом. – Эй, вина сюда. А моему другу ещё эля!

– Я больше не буду, – сухо сказал Велион, отстраняя пустую кружку.

– Эй, могильщик, успокойся, – насмешливо произнёс Карпре. – Завтра не в дорогу. Выпей, отдохни.

– Я достаточно отдохнул.

– Вот в этом ты весь, Велион, мой старый друг. Ты не отдыхаешь. Ты не умеешь отдыхать. Ты переходишь от могильника к могильнику только для того, чтобы переходить от могильника к могильнику. Действие ради действия. Ты существуешь, а не живёшь. Ты как собака, одни инстинкты. Я могильщик, и я буду ходить по могильникам, думаешь ты. Не ради денег, не ради баб. Мне не надо ничего, даже славы. Я просто хожу по могильникам, потому что я могильщик. Летом я мало пью и не употребляю наркотики, чтобы моя реакция не стала хуже, чтобы руки не тряслись, когда я буду ковыряться в очередном магическом куске говна. Я наберу себе чуточку, ровно столько, сколько мне надо, чтобы на выручку дойти до следующего города. Подкоплю немного денег к зиме, потому что зимой по могильникам лучше не ходить, да и не пройдёшь ты по могильнику зимой. И зимой всё изменится. Я буду жить в какой-нибудь халупе, где всё пропахло клопами, и жрать вино. Два месяца, ну или пока хватит денег. Жрать самый дерьмовый эль, упиваясь ежедневно, валяясь на полу, выблёвывая свой желудок. Я буду себя ненавидеть, жалеть, начну думать о самоубийстве… Но к марту всё это закончится. Пройдёт неделя или две, я приду в себя, ведь скоро апрель, а в апреле я снова выйду на большак и буду бродить от могильника к могильнику, от одного могильника к другому могильнику, от тысячного могильника к тысяча первому, и кончится это только в тот момент, когда я, наконец, постарею, и моя дрожащая рука сделает неверное движение, или меня прирежет за пару медяков в моём кармане троица разбойников.

Ты не человек, Велион, ты собака. Я, кажется, уже это говорил? Может быть. Я повторю ещё раз: ты собака, Велион. Собака, которая сидит на цепи, радуясь помоям, которые ей вываливает хозяин, радуясь дырявой конуре, в которой только гнилая солома, настолько набитая блохами, что кажется, что она шевелится. Собака может порвать цепь, загрызть хозяина, сбежать в лес, где будет охотиться и спариваться с суками. Но собака даже не думает об этом. Твоя цепь – перчатки. Эта цепь ограничивает лишь слегка, чуть-чуть, просто иногда надо заходить в могильники. Но в остальном – свобода! Вино, женщины – настоящая жизнь! Но ты, как и собака, этого не понимаешь.

Ну что, Велион, я прав?

– Во много прав, – сказал Велион. – Но не во всём.

– И ничего не хочешь мне сказать?

– Хочу. Сказать, что ты, по моему мнению, похож на человека ещё меньше, чем я. Что ты грязное животное ещё хуже, чем я. Что ты только тешишь себя мнимой свободой, которая весьма и весьма относительна. И что я могу напиться и летом, но для этого нужна хорошая компания.

– И ты прав, дорой мой друг. Может, будешь ещё пить? Притронешься хотя бы к этой, малой свободе, пусть и в плохой компании?

– Нет.

Велион встал из-за стола и направился к выходу.

– Куда ты? – усмехнулся прокажённый ему в спину.

– Прогуляюсь к озеру, – ответил Чёрный могильщик, не оборачиваясь.

– Моя пьяная рожа тебе опротивела?

– Она опротивела мне в тот миг, когда я вошёл сюда. И ещё: скажешь хоть одно слово, до Сердца Озера мы поплывём впятером.

Карпре молчал. По крайней мере, до тех пор, пока Велион не вышел из таверны.

Глава третья. Сердце Озера

Озеро пахло тиной и рыбой. Велион сидел на гальке, покрывающей берег, и морщился, ощупывая лицо и шею. Одиночными волосками или даже клочками оставалась плохо пробритая щетина. Ничего удивительного, что в этом городишке не оказалось ни одного приличного брадобрея, но побриться хотелось жутко. Сейчас могильщик думал о том, что ещё пару недель можно было б и потерпеть.

Он оглядывал окрестности, хотя оглядывать практически нечего. Порт представлял собой несколько причалов, объединённых одним деревянным помостом. К каждому причалу пришвартованы по нескольку суден – от утлых лодчонок до, в принципе, добротных баркасов, на которых действительно можно было проплыть те полста миль, что отделяли остров от берега.

В паре сотен ярдов от причала даже стоял портовый кабак – не большенькое зданьице с покосившейся крышей, но большой популярностью он, судя по всему, не пользовался – за тот час, что могильщик сидел на берегу, в него вошли всего два человека, причём, одной из них была старая проститутка. Наверное, ещё не время. А может быть, здесь всегда «не время». Велион слышал, что в нескольких милях к юго-западу, там, где из Лельского озера вытекает река Крейна из старого рыбацкого посёлка отстроился настоящий город-порт. Ничего удивительного в этом не было: Крейна – полноводная река, местами достигающая ширины в три мили, имея длину всего-то в сто пятьдесят, могучая в своей неторопливости, ведь Лельское озеро располагалось на небольшой высоте относительно уровня моря. Вот там, наверное, настоящие портовые кабаки. Но могильников там нет, а значит, ему там делать нечего.

Невдалеке на мелководье плескалась кучка ребятни разных возрастов, чуть дальше – люди повзрослее. Солнце уже клонилось к западу, но до заката ещё далеко, так что вода в озере сейчас тёплая. Могильщику жутко захотелось искупаться. Поразмыслив, он поднялся с гальки и направился в сторону озера.

На него косились, признавая чужого, иногда тихо перешёптывались, но никто не пытался к нему лезть. К тому же мужчин среди купающихся было немного – большинство сейчас, скорее всего, ещё рыбачило или коптило рыбу, или солило, или мололо вяленую мелочь для того самого рыбного теста. И некоторые из женщин смотрели на него вполне недвусмысленно, но пока могильщик хотел только купаться.

Велион скинул одежду, оставшись только в нижних штанах, сложил вещи в кучку, а сверху положил пояс с клинком. Потом медленно направился к воде.

Озеро прогрелось ещё недостаточно, всё-таки даже середина июня – рановато, чтобы купаться в таком большом водоёме, но вода всё равно оказалась вполне терпимой. Раздражало только то, что у берега был слабый откос, хотя это позволяло привыкнуть к прохладной воде постепенно. Могильщик прошёл с сотню футов, но вода поднялась только чуть выше пупка. Но, сделав ещё один шаг, он ушёл под воду с головой. Вынырнув, могильщик долго отплёвывался и фыркал, потом, наконец, поплыл дальше от берега.

Могильщик загребал воду руками машинально, так же машинально поворачивал то в одну сторону, то в другую, чтобы не отплывать слишком далеко от берега – утонуть от судороги, схватившей ногу, ему не хотелось.

Его мир – всего лишь череда могильников. Его жизнь – бродяжничество и распутывание магических ловушек. Могильщик по сути своей – одинокий волк, не способный даже гулять там, где ему хочется. Нет, само по себе это не повод кончать жизнь самоубийством в очередном могильнике. Пусть он проклят, пусть. Проклятие перчаток – цена за его отличие от других. И он считал, что сможет заплатить эту цену. Нет, могильщик помнил что-то из того, о чём думал перед тем, как войти в Имп. Но это было давно. Это был морок, минутная слабость, глупость.

Но одинокий волк становится дворнягой на цепи. Лес вокруг превращается в забор. Проклятие – в цепь. И это волк сидит на этой цепи, радуясь, что он будто бы другой, но если присмотреться, то ничем уже не отличается от других собак. Вот только в нём есть толика волка, но волка, которого сломили, из-под воль придав иллюзию свободы, толику чуждости, которые он так пестовал и лелеял, выставляя всем на показ. И волк даже этого не почувствовал, не понял. Поэтому он ненавидит других дворняг, а те ненавидят его. Но большой разницы между ними нет, кроме той, что его отпускают с цепи побегать за забором, а их – нет.

Так зачем же он, волк на привязи, плывёт с Карпре? Всё-таки потешить своё тщеславие? Хочет быть причастным ко всем «подвигам» могильщиков, которые вошли бы в века? Нет. Ему просто интересно? Тоже нет. Конечно, интерес есть, но не такой сильный, чтобы рисковать своей шеей. Денег у него достаточно, десять крон золотом и ещё десятка два серебряных грошей. Может, из жалости к Карпре? Да, Велион его жалеет, но и ненавидит одновременно, ненавидит ещё с первых дней знакомства, а ещё больше после его бегства из рушащегося поместья. Такая жалость, пожалуй, доведёт его убийства «старого друга». Так зачем? Нет ответа, нет. Или он не хочет признаться даже себе?

Велион повернул к берегу, краем глаза увидев, что около его вещей кто-то сидит. Если что-то украдут, догнать воришку в незнакомом и таком запутанном городишке будет непросто. Хорошо, что сумку с кошельком оставил в трактире.

Но человек, сидящий у вещей могильщика, не собирался бежать, наоборот, ждал его. Когда могильщик подплыл ближе к берегу, он понял, что это женщина. Она сидела, наблюдая за его приближением.

– Как водичка? – спросила она, когда Велион вышел не берег.

– Ничего, – ответил могильщик.

– Любишь купаться?

– Иногда.

– А ещё что любишь? Женщины-то нравятся?

– Иногда, – усмехнулся Велион. Шлюха… что ж, можно раскошелиться и на ночь любви, чтобы избежать длительного воздержания. Тем более, женщина была довольно молодой и не выглядела затасканной. Приятное лицо, аккуратная грудь и широкие бёдра. Почему бы и нет…

Шлюха молчала, видимо, не поняв ответ Велиона.

– Сколько? – спросил он, развеивая её сомнения.

– Грош.

– Мои деньги остались в трактире.

– Ещё за грош прогуляемся и до трактира, – пожала плечами женщина.

– Трактир называется «Рыбацкий хвост», – медленно произнёс Велион.

– Удвой цену, и мне будет плевать, как называется трактир и кто в нём остановился на постой, – и не моргнув глазом, ответила женщина.

Вот уж действительно кому наплевать могильщик ты или свинопас. Деньги на бочку и никаких проблем.

– Пойдёт, – кивнул могильщик.

Шлюха сально улыбнулась и поднялась с гальки. Она продолжала улыбаться всё время, пока они шли до трактира. Кажется, она даже гордилась таким клиентом. «Ничего не напоминает, а, могильщик?», – всю дорогу билась в голове Велиона мысль.

Когда они вошли в помещение трактира, то застали только спящего под столом в луже собственной рвоты Кермега. Четверо других куда-то ушли. Карпре, оказывается, забился в самый дальний угол и тоже спал в неестественной позе – сидя на скамье, упёршись лбом в стену.

Велион выспросил у трактирщика, на вид беспробудного пьяницы, где можно переночевать. Тот за половый уступил могильщику свою комнату, прилегающую к внутреннему двору.

Когда Велион уже оказались наполовину раздет, он услышал взрыв пьяного смеха и различил фальшивые женские стоны. Он выглянул в окно и увидел остальных могильщиков, которые, видимо, по очереди трахали во внутреннем дворе, рядом с кучей конского навоза, трактирную служанку. На лице женщины было выражение полного безразличия к происходящему.

«Пусть я животное, а не человек, – подумал могильщик. – Но кто тогда они? Или разница только в обёртке?»

– У меня есть просьба, – сказал он вслух, начиная раздевать женщину.

– Какая? – томно спросила та.

– Стони, пожалуйста, естественней, чем она. Чтобы обёртка была красивей, – пояснил он, видя непонимание в её глазах.

***

– Завтра в путь! – почти весело гаркнул Карпре и, залпом допив кружку вина, грянул ею о стол.

– В путь! – нестройно заголосили могильщики.

Велион, сидящий отдельно, криво усмехнулся. В путь. Молодцы, не боятся. А чего бояться? Они не трезвеют уже который день. Кажется, они вообще не успевают трезветь – так проще жить. Пить, чтобы не бояться, чтобы не думать о том, что твои дни сочтены. Даже если они выживут в походе за Сердцем Озера, долго всё равно не проживут. Ещё один запой и ещё один могильник – максимум. Может два, но этот сброд обречен в любом случае. В Карпре, этом наркомане, больше жизни, чем в них. Он хотя бы настоящий могильщик, пусть и полный мудак.

Должно быть, прокажённый думал о Велионе так же, когда видел, как тот ежедневно упивается в том трактире. Как пьяно пучит глаза куда-то в темноту. Как…

Нет, всё это уже не важно. Велион поборол галлюцинации, пережил смерть Элаги. И, кто знает, возможно, он попробует показать этому сброду, какого это – быть могильщик, и кто-то из них протянет чуть дольше, чем он предсказывает.

Значит, так тому и быть.

Дверь в таверну неожиданно отворилась, Велион даже вздрогнул от скрипа дверных петель. Все могильщики находились в помещении, служанка тоже бродила где-то здесь, пьяный в дым хозяин валялся за стойкой. Неужели ещё один желающий поучаствовать в походе?

Но в зал вошёл не могильщик. Это был старик, обычный пилигрим или странствующий сказитель. Лысый, бородатый, в ободранной одёжке. И старый. Он остановился в проёме, щуря глаза, чтобы те скорее привыкли к царящей в трактире полутьме. Помещение специально так сильно затемнено – чтобы сидящие в трактире посетители успели рассмотреть вошедшего быстрее, чем тот рассмотрел бы их. Очень полезно для скрывающихся преступников.

– Да ты, старик, кажется, совсем оголодал, – насмешливо сказал Карпре, разглядев вошедшего, – если решил прийти в этот проклятый трактир. Здесь обитают могильщики, старик, беги, пока не поздно.

– Странствия многому меня научили, – медленно произнёс старик. Голос у него был чистым и звонким, молодым. Значит, это странствующий сказочник или бард. – Я знаю, что слухи порой бывают лживы. Особенно – слухи, касающиеся могильщиков.

Карпре расхохотался.

– Ну что ж, входи, – сказал он. – Ты храбрый старик, и мы угостим тебя. Но и ты нас чем-нибудь накормишь, а, старик? Например, историей?

– Можно, – достойно согласился тот, подсаживаясь к могильщикам. У него была прямая спина и ясный, пронзительный взгляд. Настоящий сказочник. Велион был уверен, что такие встречаются только в сказках, которые рассказывают сами сказочники – тощие, ободранные, больные. Даже Кронле смотрелся не так убедительно. – О чём вы хотите историю? – спросил сказитель, накладывая в тарелку еды. – О войне? Древние легенды?

– Расскажи нам о Сердце Озера, – попросил Кермег.

Его глаза сверкали, ноздри раздувались. Кажется, он обрадовался появлению сказителя больше других. Впрочем, ничего удивительного – мальчишке всего шестнадцать лет.

– Почему бы и нет, – усмехнулся Карпре. – Рассказывай о Сердце, старик.

– Сначала еда. Рассказывать с набитым ртом – портить историю. Жующий сказитель выглядит непристойно. Сказитель живёт ради того, чтобы рассказывать, а не зарабатывать на еду. Но и без еды никак, – усмехнулся старик.

– Ешь, – благосклонно сказал проклятый. – А мы пока выпьем.

– Я бы тоже выпил вина.

– Ну так выпей.

– Благодарю.

Сказитель ел и пил неторопливо, хотя наверняка сильно проголодался. На вид ему было под шестьдесят, но руки не тряслись. У него почти не осталось зубов, но он не ронял на бороду крошки и ошмётки еды. Его одежда была старой и оборванной, но довольно аккуратной, конечно, насколько это возможно. Велион наблюдал за ним и чувствовал уважение. В детстве он мечтал стать странствующим сказочником, но был слишком молчалив. Да и судьба уже тогда распорядилась по-другому. Из странствующего сказочника в нём только странствия. Хотя бы наёмным убийцей не стал, и то хорошо…

Наконец старик доел. Он вытер ладонью бороду, поблагодарил. И замолчал, закрыв глаза. Пауза вышла достаточно длинной, Карпре уже начал проявлять нетерпение, но старик, наконец, начал:

– Есть в Лельском озере остров. Когда-то, сотни или даже тысячи лет назад, на этот остров прибыли поселенцы, решившие построить на острове город. Их работа продолжалась долго, целые поколения, но город, наконец, был достроен. Огромный город-порт с десятками кораблей, стоящими у причалов. К этому времени сотни поселенцев превратились в тысячи, а к ним всё продолжали прибывать новые люди со всех краёв материка, и вскоре город занял разросся от берега до берега.

О, это были жирные времена. Рыбацкие лодки возвращались полные рыбой, трюмы купеческих кораблей ломились от товаров…

– А потом грянула война, и всё стало херово, – прервал старика Карпре. – Мне уже надоели эти песенки. Поверь, старик, мы, здесь присутствующие, могильщики, и мы никто как иные ощутили на своей шкуре последствия войны.

– Вообще-то, – спокойно и тихо ответил старик, на удивление быстро заткнув Карпре, – моя легенда о Сердце Озера. Она кончается за сотни, а может, и тысячу лет до того, как грянула война. Мне продолжать?

– Извини, старик, – примирительным тоном проговорил могильщик. – Просто так же начинается каждая легенда о войне. О, это были жирные времена, бла-бла-бла, но вот началась война, бла-бла-бла… Продолжай, старик, я буду молчать.

– … трюмы купеческих кораблей ломились от товаров, а умельцы со всего света делали чудесные вещи. Но у города на острове не было имени. Все называли его просто – Город-на-Острове…

– А остров как назывался? – встрял Кермег.

– Заткнись, – шикнул на него кто-то.

– А остров назывался Остров-в-Озере, – объяснил сказочник. – Может, я продолжу? Можно, да? Хорошо.

Прошли десятки лет с основания города, и тысячи людей, возносящих свои мольбы к небесам, просили благополучия себе и своей новой родине. Но что это была за родина? Боги недоумевали. Кому они должны помогать, а кого проклинать? Каких островитян? Что это за Город-на-Озере?

И вот однажды Рыбак, ежедневно слышащий просьбы тысяч и тысяч матросов и рыбаков, разыскал Город-на-Озере. Собрал он люд в порту и обратился к ним с такими словами:

«Чада мои, долго же я вас искал. Как вы допустили, чтобы ваш город не имел настоящего имени? Обрушься на него буря или землетрясение, и все вы погибнете, напрасно вознося молитвы о божественной милости, и никто не сможет вам помочь».

«Почему же?» – вскричали испуганные люди.

«Нет названия – нет города, нет города – нет народа. А как я могу помочь тому, чего нет? Разве услышу я ваши мольбы о помощи? А, услышав, буду ли знать, кому помогать?»

Бог ушёл, оставив людей думать о своей судьбе.

Что делать? Как назвать город? Никто не знал. Люди принялись придумывать разные имена, но ни одно из них не подходило городу, да и жители никак не могли прийти к единому мнению. Одним нравились одно название, напоминающее им о старой родине, другим – иное. Люди обращались к совету мудрецов, но и те ничем не могли помочь, ведь и они принадлежали к разным народам.

– Спросили бы короля, – вставил Кермег.

– У островного народа не было короля, – строго сказал старик. – Иначе каждому народу пришлось бы выбирать своего короля, и как бы этим городом правили десять королей?

– А как правили десять мудрецов?

– Кермег, заткнись уже, – буркнул Карпре.

– Но мне интересно.

– Короли – не мудрецы, – терпеливо пояснил сказитель. – Мудрецы скорее договорятся между собой, да так, чтобы каждому народу их решение пришлось бы по душе. Впервые между ними не было единства. А знаешь почему?Потому что не было достойного имени из сотен предложенных.

Годы шли эти споры, но имя так и не появилось. И однажды случилось страшное – один из тёмных богов, Сожжённый, прознав о безымянном городе, решил его уничтожить. «Города нет, народа нет, – подумал бог. – Но люди есть. А мне нравится убивать людей». И тогда Сожжённый принялся пить воду из озера. Пил он до тех пор, пока не стал размером с гору. А затем одним махом выплюнул всю выпитую воду. Волна высотой в десять человеческих ростов хлынула в сторону города-острова с каждой милей вырастая всё выше и выше. Корабли, что были на озере, подхватывались страшным потоком, и некому было предупредить жителей безымянного города о надвигающейся погибели. А когда волна приблизилась к острову и заслонила солнце, что-то делать уже было поздно: никто даже не успел бы спустить на воду ни один из кораблей, стоящих у причалов. И люди принялись молиться, но светлые боги не слышали их. Поняли люди, как злой рок наказал их за то, что не смогли они дать достойного имени своему городу. Ужас поселился в их сердцах и не оставил и крошки места для надежды, ведь никто уже не мог помочь им.

От огромной тени, отбрасываемой волной, уже стало темно, как ночью, хотя время едва перевалило за полдень. На пенистом её гребне громоздились сотни кораблей, вышедших на озера торговать и рыбачить. От отчаянья пали все люди ниц, продолжая истово молиться, но боги их так и не услышали.

И тогда, в самый тёмный миг, вышел в центр толпы мальчик. В руках он нёс Нечто. Это Нечто помещалось в его ладонях, но исходило из него столько света, что он рассеял нависшую над городом тьму.

«Что это?» – спросили люди у мальчика.

«Это камень, – отвечал мальчик. – Я нашёл его, когда потерялся в одной из прибрежных пещер. Долго блуждал я по этой пещере в кромешной тьме, и силы покинули совсем меня. Тогда, потеряв всяческую надежду, я упал на колени и начал плакать и молить о спасении. Быть может, боги услышали меня, и я увидел свет в дальнем углу пещеры. Подойдя ближе, я нашёл камень, прекраснейший камень на свете, он и испускал из себя свет. Вновь вернулись ко мне надежда и силы, и продолжил я свой путь по пещерам, освещая себе дорогу светом камня. И вскоре вышел наружу».

«Надежда и нам сейчас бы не помешала», – сказал мальчику один из мудрецов… по чистой случайности оказавшийся рядом, – буквально прошипел сказочник, испепеляя взглядом открывшего рот Кермега. – И спросил мудрец:

«Как ты назвал этот камень?»

«Я не один день блуждал по пещерам, – отвечал мальчик, – и решил, что достиг самого центра нашего острова. Потому я дал камню имя Сердце Озера».

«Вот оно! – вскричал мудрец. – Боги послали тебе этот камень, дабы вселилась в твоё сердце надежда. И дали нам подсказку! Мы назовём наш город Сердце Озера. Так вознесите же мольбы богам, люди, и скажите им, что у нашего города появилось настоящее имя!»

И люди истово начали молиться, и Рыбак их, наконец, услышал. За секунды до того, как волна обрушилась на берег, вышел он из воды и сказал:

«Дети мои. Вы нашли то, что искали. Отныне ваш город будет называться Сердце Озера, и в самом его центре будет лежать камень, давший ему имя».

При этих словах Сердце Озера засверкало так ослепительно, что осветило каждый уголок острова, дало каждому человеку чуточку своего тепла. И рассеялась огромная волна, и вновь на небе стало видно солнце. Город был спасён.

А мальчик, нашедший камень, был избран первым королём острова. Он правил мудро, и жили все долго и счастливо. А камень, по чьему имени назвали город, стоял в самом его центре, и свет его вселял надежду каждому, – сказитель замолчал, переводя дыхание, и глотнул немного вина. – А потом, лет так через тысячу или около того, началась Великая Война и всему пришёл пиздец.

– Хорошая сказка, – кивнул Карпре. – Вот только одно мне интересно – много ещё таких камней нашли в той пещере? Не знаешь, старик?

– Сотни алчущих богатства людей бросились на поиски камней в ту пещеру, но нашли только самый обычный кварц.

– А что, – просил неугомонный Кермег, – Сердце Озера не помогло людям во время войны?

– Во время войны не помогало ничего, – печально покачал головой сказитель. – Жалкой горстке людей удалось убежать из города, но им не удалось забрать камень. Именно беглецы с Сердца Озера построили этот город и ближайшие деревни.

– Вот оно что, – хмыкнул Карпре. – Ну что ж, может, мы поможем найти им надежду. А ты, старик, расскажи что-нибудь ещё.

Сказитель начал другую историю, но Велион уже не слушал его.

«Поможем найти надежду, – думал он. – Одно упоминание о камне вселило надежду в Карпре. И не только в него. Я тоже начал на что-то надеяться, хотя и не понимал этого.

Пусть эта надежда окажется не ложной. Хоть бы она…».

Чёрный могильщик резко встал и направился прочь из общей залы.

Он знал, что его надежды несбыточны. Но это не мешало ему надеяться.

***

Путник с приметным шрамом на подбородке остановился у прилавка и мрачно ухмыльнулся.

– Дай пожрать что ли, – устало произнёс он, почёсывая щетину.

– Твоё лицо кажется мне знакомым, – медленно произнёс торговец супом. – Настолько, что я как будто даже могу припомнить, когда ты покупал у меня суп в прошлый раз.

– Да ладно? Ну так давай, налей мне ещё миску, а то жрать охота до одури.

Старик за прилавком нехорошо улыбнулся так, словно мог угрожать крепкому молодому мужчине.

– Я, кажется, сказал «покупал», а жрал на халяву.

– А я, кажется, сказал «налей мне миску», а не расшвыривался тут деньгами, – передразнил его путник. – Лицедей, твою мать, неужели ты разучился смотреть куда-то кроме как на чью-то рожу? Ты меня расстраиваешь.

Торговец на миг напрягся, а потом взглянул на путника как будто бы другим взглядом, более глубоким. И почти сразу побледнел.

– Ёб твою мать…

– Про маму не надо, я её почти не помню, но очень сильно любил когда-то. Ты супа нальёшь или мне сначала купить еды у кого-то другого и только потом возвращаться для разговора?

Старик, названный Лицедеем, принялся нагребать супа с самого дна.

– Я думал, ты умер, Крион, – произнёс он, передавая миску.

– Живее всех живых, как видишь. – Путник отпил через край и с кислым выражением лица пожевал губами. – Суп у тебя говно. Мясца не мог положить сколько нужно?

– Ты жрёшь, не заплатив, и ещё жалуешься? – блекло улыбнулся торговец.

– Я расплачусь информацией, дружище. Важной информацией. А пока дай уже спокойно поесть.

Лицедей постепенно приходил в себя от шока. На его впалых щеках появился румянец, руки перестали трястись. Он смотрел, как Крион ест, и на его губы постепенно выползала паршивая ухмылка. Но путник не обращал ни на него, ни на его ухмылку никакого внимания, его занимала только еда и ничто больше. В конце концов, он выгреб ложкой остатки со дна и шмякнул миску о прилавок.

– Что-то не нравится мне твоя рожа, Лицедей, как будто хочешь сказать мне какую-то гадость. Говори, не обижусь. Чего там, столько лет друг друга знаем. Кстати, сколько? Сто пятьдесят? Двести?

– Где же ты был всё это время? – спросил Лицедей и не думаю менять мерзкую гримасу.

– Да, в принципе, в одном и том же месте, Бергатте. А что такое? Скучал?

Старик скрестил руки на груди и уставился на Криона уже совсем по-волчьи.

– «Всё это время» – это не последние семьдесят два с половиной года, а несколько больше. На пару лет больше.

– А, вот ты про что. Да, знаешь, как-то занят был.

– То есть, пока нас убивали, ты был занят чем-то настолько важным, что даже не удосужился вмешаться?

Крион фыркнул.

– Конечно. Потому что, вмешайся я в этот замечательный процесс убийства, ты бы здесь не стоял. Да и я, скорее всего. Понимаешь ли, меня очень активно звали на другую сторону, не на вашу, и я, как мог, пытался от этого приглашения увильнуть.

– То есть ты два года убеждал нас начать войну, а сам сбежал, как только запахло жареным? – Лицедей начал повышать голос.

Крион поморщился и замахал на торговца руками.

– Не ори. Я не убеждал вас начать войну, я убеждал вас, что мои названные дядьки вот-вот начнут войну, и призывал нанести им превентивный удар. И я не лгал. И ни капли не жалею ни о том, что убедил вас, ни о том, что не участвовал в войне. Я был занят куда более важными делами.

Лицедей мрачно хохотнул и, прищурив глаз, процедил:

– Это какими же?

– Я, представь себе, пытался спасти людей. – Крион кивнул на торговый ряд. – Вот их прабабок и прадедов. Чтобы, когда война закончилась, у тебя лично и всей вашей братии осталась хоть какая-то паства. Как видишь, я справился. И ты, кажется, тоже жив. Так давай не будем ругаться из-за деталей, если дело, к которому мы стремились, сделано?

– Сделано? Я перестал быть богом! Как и все мы! На кой хер мне паства, если она перестала приносить мне… – Старик икнул, огляделся и закончил уже тише: – …выгоду?

– Выгоду? Называй вещи своими именами, старичок. Кажется, ты попытался бы получить от меня «выгоду», стоило мне раскрыть рот для еды. Не скули. Ты выжил. А в войне на полное уничтожение выжить – это победить, разве нет?

– Буквально недавно я говорил что-то подобное другому, – произнёс Лицедей, кривясь. – Но тогда я больше верил в эти слова. Возможно, из уст такого ублюдка, как ты, всё звучит более фальшиво?

– Меня начинают раздражать твои оскорбления, дружище, – медленно произнёс Крион, кладя руку на прилавок.

Лицедей закатил глаза, глубоко вдохнул и поднял руки ладонями к собеседнику.

– Ладно-ладно. Я малость психанул. Но я же не ожидал увидеть тебя живым?

– Ладно-ладно, – передразнил его путник.

– Зачем пришёл?

– Принести информацию. И получить информацию, конечно же. В общем, даже не знаю, как сказать, но дело вот в чём: мои дяденьки живы. Вы не смогли их убить. – Крион вынул из сумки Праведную Длань и развернул шёлк, сунув артефакт почти под нос старику.

Лицедей охнув отпрянул, из его левого уха побежала струйка крови.

– Что, тело совсем не то? – сочувственно спросил Крион, убирая Длань обратно.

– Ещё пара секунд, и меня бы по кускам пришлось собирать, – прошипел Лицедей. – Суть-то у меня та же, хочет жрать как можно больше, а вот тело… обычное, человеческое. Столько энергии ему… Да, впрочем, кому я рассказываю? – Старик печально махнул рукой. – Что же до новости, которую ты принёс… Ну-у, дерьмово? Очень дерьмово? Прям пиздец как дерьмово? А на самом деле, какая разница? Вернутся они, всех, кто выжил, перебьют… и… что дальше? Это хреновая жизнь, когда не можешь использовать все свои возможности, умереть будет не так уж и плохо.

– Зачем умирать, если можно вернуться и подготовиться к драке?

Лицедей печально рассмеялся.

– Раз мы не справились тогда, разве сможем справиться сейчас?

Крион облизнул губы и оскалился.

– Они вернутся не в тех кондициях, в каких были тогда.

– А у нас и не то число, и не те кондиции.

– Теперь я буду с вами. И, кто знает, возможно, мне удастся вернуть вам мощь. К тому же, если останки Низвергнутого останутся в могильниках, они будут пробуждаться ото сна ещё десятки лет, если не сотни. Мне нужно знать, кто выжил и где их найти, старик.

– Ну, во-первых, я встречал только Мать и даже предположить не могу, куда она подалась. Знаю, что Костлявая до сих пор жива, но от неё-то какой прок? Возможно, жив Кузнец, скорее всего, жив. Это всё.

– А во-вторых?

– А во-вторых, какая-то тварь занята именно тем, что разыскивает нас и предлагает вернуть силу. И, думаю, для этого она хочет вытащить всё, что осталось от Низвергнутого, из могильников.

– Уверен?

– Уверен. Я чувствовал в ней не-магию, то, над чем экспериментировали твои дядьки, да не довели до конца из-за того, что мы на них напали. Слышал про могильщиков?

Путник ещё раз оскалился.

– Слышал. – Он хлопнул по прилавку ладонью. – И, кажется, кое-что вспоминаю из недавно произошедшего. Пойду тогда, а ты будь наготове.

– Я отсюда никуда не денусь. А ты куда хоть пойдёшь? Просто, чтобы знать, как продлить собственную жизнь, явись сюда завтра твои дядьки.

– В Сердце Озера. Кажется, там заваривается какое-то дерьмо.

Глава четвёртая. Берег черепов

По озеру шла мягкая приятная волна, на небе ни облачка. Если лечь на спину и закрыть глаза, можно представить, что устроился в гамаке, который очень осторожно раскачивают. Или лежишь в колыбели.

Велион не знал, была ли у него когда-нибудь колыбель, но представлять её ему ничего не мешало. И он находил это занятие как будто даже приятным. Словно он доживал моменты детства, о котором ничего не помнил.

Если открыть глаза и встать к борту, начинало казаться, будто он находишься в центре голубого кристалла – над головой небесная голубизна, под ногами озерная, и не ясно, где они переходили друг в друга.

«Старею, – подумал могильщик, отворачиваясь от борта. – И одновременно впадаю в детство, как старик, который разучился снимать штаны, чтобы сходить по нужде».

Приятный ветерок, мягкая волна. Прохлада, идущая от воды, смягчала жару. Прекрасная прогулка. Миг тишины и покоя перед могильником. Вот только рыбой от палубы несло так, что даже за два дня запах не стал казаться мягче. Владелец баркаса собирался порыбачить по дороге, но Карпре, морща нос, запретил, доплатив сверху прежней цены за провоз пару грошей. Велион, которого тоже не прельщала перспектива сидеть среди вялящейся рыбы, был ему благодарен. Так что, если дышать ртом, можно спокойно наслаждаться погодой и прогулкой.

Но радовались далеко не все. Карпре с мрачной миной бродил по палубе, он не пил второй день и, судя по всему, ему сильно докучала боль. Кермега рвало. Над бортом торчала только его задница. Трое рыбаков и остальные могильщики резались в кости, время от времени взрываясь руганью, когда кости перекатывались от крена палубы.

– Если на воду смотреть ещё хуже, – буркнул Хромой Кермегу, отвлекаясь от костей.

– А ты хочешь, чтобы этот гадёныш наблевал мне на палубу? – ворчливо сказал Крун – загорелый крепкий мужик, хозяин баркаса. Судя по его виду, человек, которого тошнило от малой волны, не вызывал у него ни малейшего уважения.

– Убрал бы, – пожал плечами Хромой.

– И снова бы начал блевать, – скривился «капитан». – Его желудок сейчас любая херня вывернет наизнанку, чего про блевоту говорить? Ничего, хорошо идём, часа в два пополудни уже на месте будем, так что недолго ему осталось мучиться.

– Да это разве волна, – встрял другой рыбак. – Вот мне дед рассказывал, когда они с острова-то бёгли такая волна была, что из ста кораблей, вёзших беглецов, один только до берега и дошёл.

– Да уж, действительно мало кто выжил, – хмыкнул прокажённый. – Да и из нас, возможно, мало кто доживёт до завтрашнего обеда. Можно сказать, Халм сделал правильный выбор, сбежав прошлой ночью.

– Не каркал бы, – поморщился один из братьев с трудно запоминающимся именем.

– Я не каркаю, я констатирую факт.

– Так не коста… конта… Ебало закрой, короче. Понял?

– Молчу-молчу. Велион, уж не тошнит ли тебя?

– Нет, – не раскрывая глаз, отозвался Чёрный могильщик.

– А чего валяешься с закрытыми глазами?

– Просто так. Иногда хорошо так полежать, разве нет?

Карпре уселся рядом. Чёрный могильщик, недовольно сопя, открыл глаза и отодвинулся от прокажённого, вызвав у того кривую ухмылку. Заразиться он не боялся, просто ему неприятна кампания. Да и запах гниения отогнал даже рыбью вонь.

– Как ты думаешь, Велион, старый друг, почему устное народное творчество пережило войну, а факты, занесённые на бумагу – нет? – весело спросил Карпре. – Ведь мы слышали за последние дни столько легенд: о Сердце Озера, о тех ужасных волнах, из-за которых погибло столько людей. Легенд, которые нам рассказывали малообразованные люди. В то время, когда эти легенды ходят по народу, столько учёных мужей бьётся над проблемой раскрытия тайны войны и ничего не могут добиться? Мы так мало знаем о Великой Войне, но любой ребёнок, живущий на каком-нибудь отдалённом хуторе, услышал и запомнил десятки довоенных историй ещё до того как перестал ходить пешком под стол.

– Легенды не горят.

– Что?

– Легенды не горят, – повторил Велион, садясь. – Рукописи, архивы, дневники, вот они – горят. Все довоенные города превратились в могильники, библиотеки и архивы недоступны. Практически недоступны, ведь есть мы. А легенды знает любой старик.

– А как же воспоминания учёных мужей? – не унимался Карпре. – Ведь что-то они должны были знать. Куда подевались люди, стоявшие у истоков войны? Где все, кто знал хоть что-то? Неужто все погибли семьдесят лет назад? Неужели никого не осталось?

– А ты-то знаешь об этом что-нибудь?

– Нет, – покачал головой прокажённый. – Я думал, что, возможно, что-нибудь знаешь ты, могильщик, побывавший в сотнях могильников.

– Если бы я что-то знал или вытащил какой-нибудь архив, в котором что-нибудь об этом говорилось, я бы давным-давно выкупил бы себе замок с кучей слуг и ходил в могильники для развлечения, а не из нужды.

– Ты думаешь, тебе бы столько заплатили? – с проснувшимся интересом спросил собеседник Велиона, поправляя повязку на руке.

– Мне столько предлагали за то, чтобы я вынес всю библиотеку из Халлуи.

Карпре рассмеялся. Халлуи, предположительно, когда-то являлся столицей одного из доимперских королевств. Этот огромный город, по размерам превосходящий даже Имп и уступающий лишь легендарной Илленсии, кишел проклятиями настолько, что даже бывалые могильщики расковали бродить только вокруг стен. Библиотеки же обычно строились в центре городов, а туда сунуться мог только самоубийца.

– Не хочешь ли ты, такой глубокоуважаемый и такой опытный могильщик, преподать пару уроков для нашей молодёжи? – сказал Карпре, отсмеявшись. – Возможно, это кому-то спасёт жизнь.

– По-моему нашей молодёжи плевать, – буркнул Велион, кивая в сторону Кермега.

– Я говорю и про могильщиков не столь опытных как ты.

– И что я им сейчас покажу?

– Не хочешь, – тяжело вздохнул прокажённый. – Или, быть может, твои познания в теории не так велики как мои?

Чёрный могильщик пожал плечами.

– Что ж, – издав второй картинный вздох, произнёс Карпре, – тогда я кое-что расскажу, и да поможет этот рассказ скоротать нам дорогу. Кермег, твою мать, возьми вон ту пустую бадью и садись сюда. Она, конечно, пахнет рыбой, но тебе, по-моему, уже просто нечем блевать.

Все могильщики, в том числе Кермег, чьё крысиное личико светилось прямо-таки травяной зеленью, и даже рыбаки собрались около Карпре.

– Чаще всего, – начал прокажённый, – в могильниках встречаются четыре вида магии: остаточные эманации боевой магии, за свой вид в кругах могильщиков именуемые змеями, проклятия, ловушки и сторожевые заклинания. Начну со змей… Кермег, ты боишься змей?

Кермег, чьё лицо немедленно исчезло в глубине бадьи, отозвался невнятным мычанием.

– А чего ж тогда тебя от одного упоминания о них начало полоскать? – насмешливо сказал Карпре. – Не волнуйся, это не настоящие змеи. Так вот, змеи – остаточные э… хм… вряд ли вы знаете, что такое эманации. В общем, это остатки боевых заклинаний, применяемых когда-то. Если эти заклинания попадут в камень или землю, их мощь рассеется. Но если они попадают на металл, особливо – благородный, то укореняются в них, становясь эдаким запутанным энергетическим комом. Снять это заклинание – проще простого, надо просто распутать комок, и заклинание разрушится. Но делать это надо аккуратно, иначе можно остаться без рук, без ног, а то и без головы. Если неосторожно порвать хотя бы одну змейку или неаккуратно на неё нажать, сила кома высвободится, причём, скорее всего, куда-то в твою сторону. Проблема змей в том, чтобы именно распутать связующие части, иначе энергия заклинания не рассеется. Делать это надо аккуратно и начинать с как можно более тёмных змей. Змеи бывают красные, оранжевые, жёлтые и белые. Белые – самые сильные. Впрочем, особо слабые змеи рассеиваются, стоит их распутать. Если же змеи светлые и слишком перепутались между собой, то браться за такую работу – самоубийство.

Проклятия уже серьёзней. Их могильщики чаще всего снять не могут, – лицо Карпре скривилось. – Многие из тех, кто пробовал, поплатился. Действие проклятий самое различное – от мгновенного иссыхания на месте, до длительного и очень болезненного гниения всего тела, длящегося долгие месяцы. Эти проклятия когда-то бросали в людей, но, видимо, не попадали. Чаще всего они сидят на благородных же металлах или на драгоценных каменьях, имеющих, по слухам, упорядоченную структуру. Проблема в том, что проклятия стараются как бы перепрыгнуть с вещицы, которую ты держишь, на тебя, даже если ты ещё не прикоснулся. Скорее всего, они делают это при приближении любого живого существа. Но есть способ уберечься от этого – просто не прикасаться к этим вещам голой кожей и прикрываться от него руками. Взял в руки, на которые надеты перчатки, замотал в тряпочку и пошёл продавать какому-нибудь придурку, чаще всего – магу, решившему, что он сможет это проклятие снять.

Про ловушки рассказать можно многое, но я скажу коротко – в них лучше не попадать. Хвала богам, их позволяют нам увидеть перчатки. Так что не стоит соваться ни в капканы, ни в петли, пусть даже в центре этого капкана лежат такие богатства, что и королям не снились. Есть ещё замечательные вещи вроде Блуждающей яйцерубки, когда энергетический пучок как сторожей пёс бродит вокруг своей цепи и пытаться напасть на тебя, стоит попасть в зону действия.

Сторожевые заклинания похожи на ловушки. Чаще всего они стоят на дверях, ими запечатываются шкатулки с драгоценностями и прочая ценная хрень. Чаще всего они снимаются ключевым словом или простенькой головоломкой, вроде печатей, на которые надо нажать в определённом порядке, или паззла, который надо собрать. Но встречаются и вещи посложнее. Их лучше не трогать. Иногда бывает так, что сторожевое заклинание снимает один могильщик, а гибнет другой. Да, Велион? В общем, ключевое слово можно угадывать до посинения. Так что мы боремся в основном со змеями.

Есть ещё, конечно, проклятые леса, животные и люди, исковерканные магией, твари, которые когда-то эта магия вызвала, а они вместо того, чтобы сдохнуть, начали размножаться. Случаются видения, появляются призраки. Выделяются ядовитые газы, из-под ног начинают бить струи кипятка… чего только не бывает. Но – это редкости, встречаются не везде, чаще всего – в крупных могильниках, где бушевала наисильнейшая магия.

– А могильник, к которому мы сейчас плывём, относится как раз к таким, – буркнул Велион.

– Поэтому я всё это и рассказываю, – неприятно усмехнулся прокажённый. – Ну, Велион, как я справился? Есть с чем поспорить?

Велион пожал плечами.

– Я не вижу различий между проклятиями, ловушками и сторожевыми заклинаниями.

– Упрощённая у тебя классификация.

– Если змеи – простая энергия, которой куда-то нужно деться, то проклятия – сложное заклинание, которое обязательно наложил маг. Какая разница, угодишь ты в капкан, как ты их назвал, или под сторожевое заклинание?

– Принцип действия разный?

Велион фыркнул.

– И место. Лассо – под потолком, а капкан на полу. В чём отличие от сторожевого заклинания?

Карпре пожевал губами, поморщился и нехотя кивнул.

– Но то, что проклятия и сторожевые заклинания – разные вещи, можешь меня не убеждать, хорошо? Умереть, лишившись головы, и заживо гнить в течение долгих месяцев не совсем одно и то же, не находишь?

Велион ещё раз пожал плечами.

– У всего этого общий смысл: мы сдохнем, если не будем осторожны. Рано или поздно.

– Иногда рано – лучше, – процедил Карпре.

Могильщики и рыбаки сидели с мрачными лицами. Кермега согнул приступ рвоты.

«Большой могильник – большие неприятности, – подумал Велион. – Но не будет же здесь хуже, чем в Бергатте и Импе?»

Слабый тёплый ветерок неожиданно затих, а ещё через миг на баркас налетел сильный холодный порыв, который вновь сменился лёгким бризом. Люди, плывущие на рыбацком баркасе, одновременно подумали, что это предвещает неприятности, но никто не произнёс ни слова.

Карпре почёсывал край повязки на правой руке и грустно усмехался.

***

– Вот это… – пробормотал Хромой.

– Ага, – пробормотал Карпре. – Велион, старый друг, видел когда-нибудь такое?

Велион покачал головой. Нет, такого он действительно не видел.

Остров они заметили уже давно. Но только на расстоянии мили или полутора, стало понятно, насколько грандиозный могильник им предстояло исследовать.

Город имел просто гигантские размеры. Наверняка когда-то здесь жило не менее сотни тысяч человек. По центру острова располагался каменистый холм с плоской вершиной, к которой вело множество пандусов, лестниц и серпантинов. Сам холм занимала многоуровневая застройка, делящаяся на шесть или семь улиц, опоясывающих его. Иногда они пересекались аллейками с множеством скульптур и памятников. Дома, стоящие на этих улицах, были в большинстве своём многоэтажные, с вычурными разноцветными крышами. Из-за многоуровневой застройки казалось, что весь холм покрыт весёлой разноцветной черепицей, стен и окон практически не было видно.

У подножия холма располагалась основная часть города – кварталы посерее да победнее. Не кварталы бедноты, а именно кварталы победнее. Мощная трёхэтажная застройка, пересечённая широкими улицами, складские помещения, отделанные орнаментами, цеха, крыши которых покрывали барельефы. Эти окраинные кварталы выглядели богаче, чем многие центральные в послевоенных городах.

Прямо по курсу виднелся залив, в котором и располагался порт. Этот порт стал могильником кораблей, прекрасных бригантин, яхт, каравелл. Даже рыбацкие лодки выглядели грациозно, а пузатые купеческие корабли напоминали лебедей, собравшихся в стаю. Всё это теперь громоздилось грудами рассохшегося и гниющего дерева, держащегося на плаву только из-за того, что часть кораблей утонула и теперь подпирала днища других.

Но больше всего поражала глаз застройка, покрывающая вершину холма. Купеческие и графские поместья были просто дворцами. Тонкие шпили в глубине вершины, пузатые башенки ближе к краю, зубчатая стена – всё это представлялось единым целым, одним огромным замком, в котором, наверное, могли жить боги или демоны.

Даже разруха не бросалась в глаза, руины зданий и выжженные аллеи, казалось, прикрывались другими зданиями и свежей зеленью разросшихся парков.

– Нет маяка, – удивлённо сказал один из братьев с островов Щита. Второй, менее разговорчивый, закивал.

– Есть, – сказал Карпре изменившимся голосом. Голосом, полным восторга, желания и надежды. – Есть. Смотри в центр холма.

– Все и так туда смотрят, – хрипло сказал Крун.

По центру холма располагалась самая высокая башня, кажущаяся невесомой из-за своей тонкости. Её вершина немного расширялась, образуя небольшую площадку. На как раз солнце набежала небольшая тучка, и собравшиеся на палубе баркаса люди увидели слабое в свете дня мерцание.

– Иногда по ночам его и с берега видно, – заворожено поделился владелец баркаса.

– Сердце Озера там, – алчно облизнув губы, сказал Карпре. – И клянусь, я его достану. Мы просто должны его достать. Капитан, правь левее, в порту мы не встанем, напоремся ещё на какую-нибудь затонувшую посудину.

– Не учи отца… – ответил Крун, впрочем, ничуть не раздражённо. Кажется, вид Сердца Острова поглотил его полностью. Впрочем, как и других.

Велион же, надев перчатки, оглядел порт. Как он и думал, гавань прикрывал магический барьер, даже за все эти годы не позволивший штормам разметать остовы кораблей по всему озеру. Соваться туда было самоубийством не только из-за топляков.

– Я хочу туда, – прошептал Кермег, который, казалось, забыл про свою морскую болезнь.

– Попадёшь, – восторженно пообещал прокажённый могильщик. – Попадёшь, сопляк, я тебе это обещаю.

Кермег с надеждой посмотрел на Велиона. Чёрный могильщик усмехнулся и ободряюще ему кивнул. Мальчишка вновь направил свой горящий взгляд на Сердце Озера, город, где он, вполне возможно, сложит голову.

– Теперь я верю, что это не обычное для легенды преувеличение, – сказал Карпре, оглядывая корабли в порту. – Что не утонул только один корабль. Иначе, как бы столь великий народ мог построить вшивый городишко, как Кремь?

– Экий ты образованный, – буркнул Хромой. – Даже чересчур, мать твою. Емонация, хуетация, преувеличения обычные для легенды, больно мудрёные слова знаешь ли. У нас бы за такое морду разбили, чтобы впредь не выёбывался.

– Шесть лет в школе при храме Матери, – усмехнулся прокажённый, ничуть не испугавшись. – Мне обещали, что я стану превосходным проповедником, но найденные мною перчатки помещали сделать это. А ты, Велион, знаешь мудрёные слова?

– Может быть, – сухо отозвался Чёрный могильщик. – Уж что такое «эманация» – знаю.

– Тоже монахи воспитывали?

– Нет. – На губы Велион выползла неприятная усмешка. – Далеко не монахи. Хотя, это как посмотреть.

– А кто же тогда?

– А вот это не твоё дело, проповедник.

– И всё же?

– А ну от борта, сухопузые, – прервал их Крун. – Мранти, мать твою, правь налево, там заливчик хороший есть.

– Ну вот, почти и приплыли? – подмигнул Карпре Велиону. – Разомнёмся, а, могильщик?

Велион презрительно скривил губы. Разминка, как всегда, обещала быть смертельно опасной. Но от этого только интересней.

***

Чёрный могильщик спрыгнул с баркаса, его сапоги по щиколотки погрузились в воду. Карпре, соскочивший с борта следом, с деланым весельем произнёс:

– Берег черепов.

– Угу, – буркнул Велион, оглядываясь.

Действительно «берег черепов», по-другому не скажешь. Песчаный откос, ведущий к воде, оказался усыпан костями. Кости покрывали даже дно залива, видимо, менее подверженное приливам, чем морское, иначе их давно бы занесло песком.

– О, боже, – прошептал Кермег, не переставая делая отгоняющие зло знаки правой рукой, а левой хватаясь за идол Единого на шее. – Что здесь произошло?

– Как и везде – резня, – усмехнулся Карпре. – Ничего, насмотришься ещё в других могильниках.

– Одежды нет, – встрял Хромой. – Ни обрывков одежды, ни доспехов, ни оружия. Такое ощущение, что их сюда привели голыми.

– И казнили, – докончил Велион. – Скорее всего. Тут мы ни хрена не найдём, надо идти в город.

– Конечно, в город, – скривился прокажённый. – Сердце Озера ждёт нас именно там.

– Я бы не советовал, – игнорируя Карпре, сказал Чёрный могильщик, усаживаясь на корточки и начиная перебирать костяки, что вызвало у Кермега жуткую панику. – Ничего, – усмехнулся он, – останки, кажется, чистые.

– Но ведь нельзя так, – пробормотал Кермег. – Надо их похоронить… Нехорошо ведь. Да и усопшие могут за такое проклясть…

– Похоронить? – насмешливо переспросил Карпре. – А как ты собирался идти на могильник? Как ты намерен зарабатывать деньги? Парень, у тебя вся жизнь уйдёт на то, чтобы похоронить всех погибших здесь. Впрочем, можешь оставаться на берегу с рыбаками и закапывать кости сколько твоей душе угодно.

– Нет, я пойду в город.

– Так и не ной тогда. Тебе придётся работать с костями, шевелить их, разбрасывать, наступать, блядь, даже иногда спать на этих костях. Мы делали это ни раз, и никакого проклятия усопших ни на кого не пало. Я даже задницу костью как-то подтирал: лопух, видишь ли, на некоторых могильниках не растёт. Мы и так прокляты, мать твою, так что можешь ничего не бояться, кроме разных весело светящихся херовин.

Кермег кивнул, несколько раз нервно сглотнул и, усевшись на корточки, взял в руки кость. Его трясло, но первый ужас, кажется, прошёл. Отложив первую, он потянулся за следующей.

– Вот так, – фыркнул Карпре. – Но копайся в куче костей только в том случае, если ты абсолютно уверен в том, что под какой-нибудь из костяшек не завалялось куска железа, способного впитать в себя проклятие или удержать парочку змей. Ты уверен, что в этих нагромождениях нет таких? Вот и не лезь своими ручонками, куда не следует, просто иди, стараясь не наступать вот в такие кучи, куда ты сейчас собирался засунуть свою ручонку. А с тобой, Велион, – проклятый повернулся к черноволосому могильщику, сидевшему на песке, – я хочу поговорить наедине.

Велион, только усевшийся на пустой участок берега, пожал плечами и поднялся с песка.

Они начали подниматься по береговому откосу, отбрасывая ногами полузанесённые песком кости. Велион обратил внимание на то, что скелеты в основном встречались женскими, а детских не было совершенно. Он вспомнил Имп. Наверняка, здесь казнили магов, по большей части – магичек. Какой-нибудь ведьминский орден покоился здесь в полном составе. И, скорее всего, смерть стала не самым худшим, из того что с ними произошло.

Могильщики взобрались по берегу и вышли на дорогу. Здесь жертв было ещё больше. Размытые дождями и разбросанные ветром скелеты валялись кругом, среди них уже можно разглядеть обрывки одежды и ржавое оружие, одежду. И появились первые видимые змеи заклинаний.

– Мать твою, – ругнулся Карпре.

Велион усмехнулся. Слишком много магии. Слишком давит атмосфера того, что произошло здесь. Соваться в город не стоило, ой, не стоило…

– Мухи, – сказал он вслух.

– Что – мухи? – спросил Карпре.

– Мухи летают, – пояснил Велион.

– И что? Твою мать, говори нормально.

– Я и так говорю. Летают мухи, вон пробежала ящерка. Здесь есть живность, значит, место не такое страшное.

– Не такое страшное, как Имп? – резко спросил прокажённый. Чёрный могильщик в ответ кивнул. – Хвала богам. Значит, шанс есть.

– Не думаю, – сухо сказал Велион. – Здесь вообще нечего делать, слишком опасно. Я не сунусь в центр.

– Почему?

Могильщик на миг закрыл глаза. «Потому что я не хочу во второй Имп», – мелькнуло у него в голове.

– Потому что я не самоубийца, – произнёс он вслух. – Смотри, разрушений очень много, кругом гибли вооружённые люди, вблизи всё это видно лучше, чем с баркаса. Здесь произошла настоящая бойня… Нет, не так. Бойня случилась на берегу, здесь же была настоящая война, а значит, остаточных эманаций очень много. К центру станет ещё больше, так в каждом могильнике. В общем, я не сунусь дальше второй улицы.

– А как же Сердце Озера?

– Оно нужно тебе, Карпре, мне – нет. Если хочешь его получить, иди, держать не буду. С тобой пойдут только добровольцы, я не отпущу ни одного из этих сопляков на верную смерть, если они этого не захотят.

– Ты идиот! – взорвался Карпре. – Кретин! Как я без тебя дойду туда, а? Ты мне был нужен, а не они! Опытный, бывалый могильщик! – Он подскочил к Велиону, схватил его за грудки. – Не бросай меня! – его перекошенное лицо приблизилось к лицу черноволосого могильщика, слюна брызгала на куртку. – Сукин ты сын! Это бунт! Я тебе…

Велион резким движением отстранил прокажённого от себя.

– Это всё, что ты хотел сказать? – спросил он.

– Нет, – зло ответил Карпре. – Я хотел обсудить с тобой то, как мы дойдём до этого маяка. Эти недоноски пусть бродят по окраине.

– Обсуждения не будет. Я в центр не пойду. Я знаю, что сделаешь ты, если станет горячо, Карпре. И теперь знай ты: ради твоей гнилой жопы я рисковать жизнью не буду. Так какая разница, пойду я с тобой или нет?

Карпре готов был взорваться ещё раз, но всё-таки сдержался. Набросил на лицо фальшивую улыбочку и, поправляя куртку, пропел елейным голоском:

– Я всегда уважал в тебе осторожность. Что ж, не хочешь идти – не надо, пойду с другими.

– Только с теми, кто захочет.

– Не ты здесь командуешь, Велион. Да все они бросятся за Сердцем за мной.

– И погибнут.

– Они могильщики, друг мой, а все могильщики рано или поздно гибнут. Работа, знаешь ли, такая.

– Знаю. Но предпочту сделать это поздно, а не рано.

– Как знаешь.

Велион пожал плечами и, развернувшись, пошёл в сторону берега.

Остальные ждали своих более опытных товарищей с напряжёнными лицами, понимали, что их судьбу, фактически, будут решать эти двое. Но Велион выглядел спокойным, и даже Карпре умудрился напустить равнодушную мину, что, кажется, немного успокоило других.

– Я буду ходить по окраине, – сказал Велион сразу как подошёл к остальным. – Карпре идёт в центр. Кто куда?

– Мы с тобой, – сразу сказал первый из братьев с труднопроизносимыми именами.

– Я тоже, – помедлив, произнёс Хромой.

Велион перевёл взгляд на Кермега. Тот не знал, что делать. Мальчишка смотрел то на Карпре, то на Велиона. Он боялся. Но в его взгляде кроме страха была ещё и решимость. Решимость любопытного ребёнка, решившего заснуть голову в костёр, чтобы посмотреть на красоту углей вблизи.

– Я с Карпре, – сказал он, наконец.

– Ты подписываешь свой смертный приговор, парень, – тихо проговорил Велион, стараясь сделать голос как можно более убедительным.

– Я – могильщик, – гордо вскинул подбородок Кермег.

Чёрный могильщик пожал плечами и отвернулся, едва успев заметить самодовольную ухмылку Карпре. Ему было жалко парня. Молодой глупец… наверное, решил, что Карпре один не справится, что тому нужна помощь. Но парень захотел идти сам, и оставалось только надеяться на его удачу.

«Если Карпре вернётся один, я его убью», – зло подумал Велион.

– Приступаем, – сказал он вслух, закидывая рюкзак за спину и поправляя перчатки. – Мы пойдём вдоль берега, посмотрим, где лучше войти в город. После заката встречаемся здесь.

Дождавшись приближения братьев и Хромого, могильщик кивнул им и зашагал по песчаному берегу.

Им вслед, совершенно неожиданно для всех, послышалось:

– Удачи!

Велион удивлённо обернулся и увидел, как Крун машет им рукой. Могильщик несколько секунд раздумывал, что ему сделать, слишком неожиданным оказался этот жест рыбака. Неожиданным и совершенно забытым.

– Спасибо, – крикнул он, наконец, и тоже помахал в ответ рукой.

Хромой пробормотал:

– Охренеть. Как ему пришло в голову пожелать удачи могильщикам?

– Может, это Сердце Озера так на него повлияло? – предположил второй, более молчаливый, брат. – Или мы всё-таки люди, если и с нами по-человечески?

Первый брат молча смахнул с лица набежавшую слезу.

– Это тень надежды, – вдохновлённо и высокопарно произнёс он, смачно высморкался в перчатку и отёр её о рубаху.

Оглавление

Вступление. Голос Костлявой

Глава первая. Росчерк пера

Глава вторая. Рыбья вонь

Глава третья. Сердце Озера

Глава четвёртая. Берег черепов

Пожертвовать