Уральский следопыт, 1961-07 [Журнал «Уральский следопыт»] (fb2) читать онлайн

Журнал «Уральский следопыт»
Уральский следопыт, 1961-07

ПРОСТОРЫ ЗОВУТ

Фото Н. Белянкина, А. Никулина, И. Шубина

ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ЖУРНАЛ

СВЕРДЛОВСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ

И СВЕРДЛОВСКОГО ОБКОМА ВЛКСМ

7 ИЮЛЬ 1961

В номере:

ГОТОВЬСЯ, РАБОТА ЖДЕТ.

КАЧКАНАРСКИЕ ВСТРЕЧИ. Очерки В. Николаева.

НА РЕЧНОМ ВЕЗДЕХОДЕ. Путевые заметки А. Граевского.

ЗАВЕЩАНИЕ ДЕКАБРИСТА. Продолжение приключенческой повести Ник. Шагурина.

САПОГИ. Рассказ В. Сивкова, присланный на конкурс.

ПО СТРАННОМУ СЛЕДУ. Фантастический рассказ Кирилла Станюковича.

ИНДРИК-ЗВЕРЬ. Очерк И. Акимушкина.

ПО СЛЕДАМ СОБЫТИЙ.

РАССКАЗЫ У КОСТРА.

ФОТООХОТА.

СЛЕДОПЫТЫ СООБЩАЮТ

КНИЖНАЯ ПОЛКА

КАЛЕНДАРЬ «УРАЛЬСКОГО СЛЕДОПЫТА»

ГАЗЕТА «СЛЕДОПЫТА».

ИЗ БЛОКНОТА БОЛЕЛЬЩИКА.

Свердловское Книжное Издательство

Электросварки яркая звезда

Роняет искры с высоты огромной,

А их сердец и мыслей высота

Уже взметнулась выше новой домны.

Фото Юр. Хренова

Переписка с читателями

Готовься, работа ждет

Иван Суровцев (Н. Тагил), Геннадий Петелин (Челябинск) и некоторые другие пишут в редакцию, справедливо замечая, что наш журнал мало рассказывает о геологических экспедициях (это замечание «Уральский следопыт» учтет в дальнейшей работе). «Какие перспективы развития геологии?» – спрашивают наши читатели. «Какую специальность выбрать лучше, если есть мечта стать геологом?» – пишет Иван Суровцев. «Мне хочется стать геологом, – советуется Геннадий Петелин, – но многие отговаривают меня: дескать, это теперь бесперспективно».

Дорогие друзья! Семилетка нашей страны планирует сделать очень много в геологии, как и в других отраслях науки и хозяйства. Еще более громадные перспективы откроются после XXII съезда КПСС, к которому сейчас готовятся все советские люди.

С каждым годом растет народное хозяйство Советского Союза. Все больше и больше промышленного сырья надо заводам, фабрикам, комбинатам. Геологам прибавляется заботы: изучать, выявлять природные ресурсы. Именно – не только открывать новые месторождения, но и подробно изучать, чтобы иметь ясное представление о ресурсах каждого района страны, чтобы можно было правильно планировать строительство новых предприятий.

Особое внимание уделяется сейчас изучению богатств Урала, Сибири, Дальнего Востока, Казахстана, Средней Азии. Здесь непочатый край работы. За семилетку Восточная Сибирь станет мощным районом по электротеплоемким – потребляющим большое количество электричества и тепла – производствам. Создаются гигантская топливная промышленность и энергетика.

В Восточной Сибири очень благоприятные и технические и экономические условия, чтоб хорошо использовать угли. У тамошних месторождений угля – большой мощности пласты, они залегают неглубоко. Разработку можно вести открытым способом, что намного дешевле, чем с помощью шахт. Дешевые угли дают возможность строить высокоэкономичные тепловые электростанции.

Между прочим, велики и гидроэнергетические ресурсы Восточной Сибири. Они равны восьмистам миллиардам киловатт-часов, что превышает водные ресурсы США, Канады, Франции и ФРГ, вместе взятые.

В Восточной Сибири для ее мощного развития есть и большая минерально-сырьевая база. В Красноярском крае найдены нефелины для алюминиевой промышленности. Открыто и разведано месторождение магнезитов в Красноярском Приангарье. Обнаружены промышленные источники природного газа в Якутии. Неисчерпаемы богатства каменной соли в Ангаро-Ленском районе.

Такое удачное сочетание топливно-энергетических возможностей и минерального сырья позволяет широко развивать в Восточной Сибири производство легких и других цветных металлов, ферросплавов, продуктов синтетической химии и иной разной продукции, требующей большого количества электрической энергии. Все специальности по этим производствам очень перспективны. Выбирайте!

Большое значение для народного хозяйства страны имеют административные экономические районы Якутии, Иркутской, Читинской областей. Там огромные запасы угля, железа, алмазов, цветных металлов, и работы там хватит не одной тысяче геологов.

В недалеком будущем Южно-Якутский каменноугольный бассейн, видимо, станет одним из главных поставщиков кокса для сибирских металлургических заводов. Большие запасы железных руд в этих районах в сочетании с первосортными коксующимися углями Южной Якутии создают хорошие условия, чтобы развивать крупную промышленность восточнее Байкала. Намечено построить железную дорогу, она даст выход южноякутскому углю на транссибирскую магистраль.

Двадцатый и Двадцать первый съезды КПСС поставили задачу: в ближайшие десять – пятнадцать лет создать в восточных районах страны новую мощную металлургическую базу и комплекс предприятий тяжелой промышленности. XXII съезд КПСС уточнит и разовьет эти планы.

Сейчас ученые проводят экспедиции, чтобы исследовать возможности развития и очередность использования железорудных и угольных ресурсов Ангаро-Енисейского района, Восточного Забайкалья, Южной Якутии, Амурской области и Хабаровского края. Эти экспедиции, в том числе и геологические, помогают правильно планировать развитие промышленности. А новая промышленность – это новые города, новые центры культуры, науки, искусств.

В Красноярском крае, например, целесообразнее развивать алюминиевую промышленность. На базе приангарских железорудных месторождений можно строить и предприятия черной металлургии. В крае сейчас создаются мощнейшая лесопильная и деревообрабатывающая промышленности. Будут развиваться машиностроение, электротехника, химическая, легкая и пищевая промышленность. В южных районах продолжится освоение целинных и залежных земель.

Изучаются пути и перспективы развития ведущих отраслей народного хозяйства Забайкалья. По природным богатствам и разнообразию полезных ископаемых этот район занимает одно из первых мест в стране. Благодатный климат, роскошная природа также сулят краю великое будущее. Между тем, пока минерально-сырьевые и энергетические ресурсы там еще мало изучены.

Исследования ведутся и на Камчатке. Развитие промышленности этой области также имеет большое значение для хозяйства нашей страны. В этом семилетии запланировано изучение и природных богатств Коми АССР. Там найдены уголь, нефть, газ, калийные и натриевые соли, гипсы, там много леса. Ученые предполагают, что есть и месторождения железа. Разведаны все эти богатства еще очень слабо.

Сколько еще таких малоразведанных районов! Природные ресурсы нашей Родины неисчерпаемы. Многое не изучено вовсе, многое еще изучено недостаточно, а многое и не открыто.

Готовьтесь, друзья. Работы много!

Уральский следопыт НА КОМСОМОЛЬСКИХ СТРОЙКАХ

Качканаровские встречи

Владислав НИКОЛАЕВ

Рисунки В. Жабского

ПЕРВЫЙ НОЧЛЕГ

Конечно, качканарцам пока не до гостиниц. Жилых домов не хватает. В одном из общежитий несколько комнат отведено для приезжих, но получить здесь койку так же трудно, как выиграть по лотерейному билету «Москвича». Командировочного удостоверения от какого-нибудь солидного учреждения для этого мало. Нужно еще, чтобы на удостоверении была виза начальника стройки или его зама или пома. А иногда есть и удостоверение, и виза на нем, а койки все равно не дают: заняты.

Куда же деваются те, которые приезжают.в Качканар на свой страх и риск, без командировок, без направления? Я долго ломал над этим голову, пока не познакомился с Ольгой Ивановной Голевой или попросту тетей Олей – вахтером того самого общежития, в котором несколько комнат отведено для приезжих.

Мы сидели в коридоре второго этажа. За окном в конце коридора стыла густосиняя ночь. Позвякивая вязальными спицами, тетя Оля говорила:

– Зарабатываю-то что? Тридцать шесть рублей в месяц. Плохо бы жила, если не дочь. Она у меня крановщица. Толковущая такая, заботливая до всех. С ее-то зарплатой нам хватает.

Тетя Оля закутана в толстый суконный платок. Концы его завязаны за спиной.

Она, верно, простужена, потому что время от времени шмыгает носом и при этом нос и рот поводит набок, отчего все ее бледное лицо перекашивается.

Внизу громыхнула дверь, по лестнице морозно застучали сапоги, и через минуту перед нами вырос губастый паренек в полупальто с обметанным изморозью воротником. В руках он держал чемодан.

Паренек хмуро оглядел меня, тетю Олю и потребовал:

– Кровать мне. На работу приехал. Тетя Оля шмыгнула носом и жалостливо развела руками:

– Негу, сердечный, кроватей. Даты, чай. И без направления?

– Без направления, – мрачно подтвердил паренек.

– Рисковый.

Тетя Оля занялась вязаньем, а потом спросила:

– Откуда приехал?

– Из Свердловска.

– Свердловск-то поди совсем построен, и делать там нечего. А здесь работы много.

– Много? – переспросил паренек, в первый раз улыбнулся, и стало ясно, что он совсем еще мальчишка, ну, самое большее, шестнадцати лет; его, наверно, всю дорогу мучили сомнения, удастся ли устроиться на работу, и слова тети Оли обнадеживали.

– Да и приезжают к нам немало, – отчего-то вздохнув, сказала тетя Оля.

Паренек снова поскучнел, насупился: его шансы устроиться падали.

– В Свердловске работал?

– Учился.

– Отец, мать там у тебя?

– Нет, бабушка.

– Сиротинка, значит? Ой, как я жалею сиротинок.

Паренек свирепо глянул на тетю Олю – не понравилось, что пожалела. Потом расстегнул полупальто, «и из-под него сверкнула чудо-рубашка в десяток расцветок. Совершенно новенькая, не стиранная еще. Потрогал чемодан. Тоже новенький, не помятый. Вот, смотрите, какой я, и воздержитесь от глупых слов!

Рубашку и чемодан, по-видимому, купила бабушка, отправляя внука на первую работу. Это последний подарок бабушки – теперь очередь за внуком.

– Как тебя зовут? – спросила тетя Оля.

– Генка.

Тетя Оля, охая, поднялась, положила на стул, где только что сидела, недовязанную четырехпалую перчатку. Пятый палец, большой, зиял квадратным отверстием, обложенным срубиком из стертых до блеска железных спиц.

– Ну, Гена, – сказала она, – пойдем в кухню. Там переночуешь. А завтра, бог даст, и место в общежитии получишь. Сколько уже в этой кухне перебывало народу – половина Качканара!… Неделю назад враз шесть человек приехало. Две ночи у меня спали. Видала я их потом – четверо устроились. А двое – нет, по лично своей глупости. Документов с собой не взяли. Разве мыслимо без документов на работу ехать!…

В кухне жарко дышал титан, глухо рокотала в нем вода. Вдоль одной стены тянулись в два яруса широкие деревянные полки для предполагаемой посуды. Тетя Оля, кивнув на эти полки, сказала Генке:

– Вот здесь и располагайся.

Генка снял полупальто, расстелил его на нижней полке, к стенке пристроил чемодан, лег, поворочался, встал. Взял у титана два березовых полена и подсунул их под пальто, вроде подушки. Примерился и, довольно и устало улыбнувшись, закрыл глаза.

– Замерзать станешь, я подкину в титан дровец, – сказала тетя Оля, уже держась за ручку двери. – Свет-то погасить?

– Погасить, – отозвался Генка сонным голосом.

С Генкой я встретился на следующий день на улице. Он куда-то бежал, но, узнав меня, на мгновение остановился, махнул рукой и крикнул:

– Устроился! Каменщиком на строительстве домов! И место в общежитии получил!

Поздно вечером я опять поднялся к тете Оле. Она сидела на стуле, все так же перетянутая суконным платком, шмыгала простуженным носом и вязала новую перчатку.

– Здравствуйте, – сказал я громко.

– Тише! – Тетя Оля приложила палец к губам: – Новенькие прибыли. Спят.

Я осторожно приоткрыл дверь в кухню.

На нижней полке головами в разные стороны спали две девушки; ресницы у них подрагивали, а щеки от тепла горели жаркими красными пятнами.

МАГНИТЫ

У Володи Щелконогова на подбородке бугристый шрам: мальчишкой выдергивал из лошадиного хвоста волосы для лески. Лошадь брыкнулась – и осталась отметина на всю жизнь.

Какая она была, эта лошадь, – белая, рыжая или вороная – Володя уже не помнит. Шрам воскрешает другие воспоминания детства. И одно из них цепче всех проросло в душе. Отец, крупный, костлявый и черный, как головня, вывел Володю за двор и, показав рукой на синеющую вдали гору, сказал:

– Запомни, вот у той горы твое будущее. Гора эта особенная, доверху набита сокровищами. Демидов еще хотел до них добраться, да руки коротки оказались. А у нашей власти руке подлиннее, недолго уже осталось дремать горе. И как только появятся там люди, иди к ним. Володин отец, как и все, кто жил в поселке Косьва, работал на прииске, мыл золото и платину. Год от году все меньше оседало в старательских лотках сверкающих драгоценных крупинок. Люди беднели. Перекашивались дома, оседали крыши, и не на что было их подправить. Некоторые, забив в своих избах окна досками, уезжали искать «фарта» в другие края. Но многие оставались – у них не было аил бросить землю, которую оросили потом прадеды, деды и отцы. Они ждали. Ждали Качканара.

Издали, из поселка, разным он казался, Качканар: в ясные дни – светлым и улыбчивым, а когда к его горбатой вершине льнули тучи – черным, неприветливым, страшным. Но каким он был на самом деле, ни Володя, ни его закадычный дружок Витька не знали.

Володя был в отца – крупный, смуглый, с толстыми, чуть вывернутыми губами, а Витька – маленький, худенький; белые волосы на его голове были легкими и мягкими, как пух одуванчика; Витька не признавал платков и вытирал мокрый нос решительным жестом то правой, то левой руки, поэтому рукава его рубашек всегда лоснились и похрустывали, как невыделанная кожа. Но Витькина голова всегда была полна всяких идей и соображений насчет того, как и где интереснее всего убить день. Поэтому, несмотря на маленький рост и нелюбовь к носовым платкам, в дружбе с Володей он был главным.

Витька как-то отвел Володю за сарай и, шаркнув рукой по носу, предложил:

– Давай сходим на Качканар. Володя от изумления пошлепал толстыми губами и не сразу признался:

– Страшно Там магниты.

– Какие магниты! – недовольно фыркнул Витька.

– Да такие. Бабы рассказывают: встанешь на них и ног не оторвешь, притягивают.

Витька презрительно сморщил красный нос и авторитетно заявил:

– Брехня это все! Бабьи сказки! Магниты притягивают только железо. Я об этом читал. А мы оставим свое барахло дома, и нам ничего не будет.

Витька вывернул карманы, и из них посыпались в траву гайки, болты, шурупы, гвозди.

– Ну! – прикрикнул он на дружка.

Володя послушно сделал то же самое. Они уже прошли насквозь поселсж, как вдруг Володя остановился:

– У нас же на ботинках подметки прибиты гвоздями. Притянут магниты. Не пойдем лучше.

Это соображение озадачило и неустрашимого Витьку, но ненадолго. Он сказал:

– Можно разуться. Можно и гвозди из подметок вытащить, а вместо них вбить деревянные шпильки. Давай так и сделаем: вобьем шпильки.

Они вернулись. Дома у Витьки была только младшая сестренка Нюська, такая же белоголовая, как и он. Витька порылся в отцовском ящике с инструментом, нашел кусачки, принялся вытаскивать из ботинок гвозди и заколачивать шпильки.

Нюська наблюдала за ребятами. Она не могла понять, что они делают, но по тому, как мальчишки опасливо посматривали на дверь, догадалась, что делают они плохое. Нюська вдруг заявила:

– А я скажу бате, и вам попадет. Попадет. Попадет!

Витька поймал Нюську и закрыл ее в чулан.

Юркий, как ящерица, Витька и тяжеловатый, неповоротливый Володя карабкались по крутому склону Качканара. Изредка они останавливались и задирали головы, чтобы посмотреть на верхушки кедров. Верхушки были густыми и черными от шишек. На пути встречались голые скалы. Скалы пахли серой и были теплыми.

Чем выше они поднимались, тем окал было больше, а кедров меньше. Кое-где в скалах были выбиты углубления, похожие на корыта, и в них стояла вода, густая и красная. Мальчишки боязливо обходили воду и шептались, что это кровь «магнитов». Что ж, они были недалеки от истины: вода загустела и покраснела от железа.

Сверху им открылась такая беспредельная даль, что дух захватило. Ничего подобного они еще не видели. Зелеными крутыми волнами во все стороны расходилась тайга. Внизу, между деревьями, голубыми озерцами сверкала вода. Они не сразу догадались, что озерца эти – речка Выя, большая часть которой пряталась в кустах.

Вернулись домой они в темноте. Их уже разыскивали с фонарями. Нюська, конечно, рассказала про их подозрительную возню с ботинками. Родители проверили ботинки, и мальчишкам попало.

Ночью Володе снились кедровые шишки. Не много шишек, а только две – крупные, с толстыми чешуйками, они выглядывали из темной пушистой ветки, и во сне Володе отчего-то было радостно.

Через несколько лет, когда Володя будет жить в других краях, ему часто станут сниться эти две шишки, выглядывающие из пушистой ветки. Только радости от этого сна не будет, а будет тоска, боль по родным местам…

В детстве мальчишкам всегда кажется, что их счастье, будущее, где-то за горами, за морями, в тридевятом царстве, но только не в родном поселке или городе. Тут, на родине, тесно, не развернуться, а для мальчишеского счастья нужен простор.

Володя остался без отца. Поселок пустел. Все больше домов смотрело на улицы слепыми окнами. Тоскливо стало.

От этой тоски Володя совсем почернел, а Витька озлобился – задирал ребят, хулиганил.

– Все к черту! Надоело! Убегу, – сказал однажды Витька.

Он не приглашал Володю с собой. Но тот попросился сам.

Доехали до Тагила. Выходя из вокзала, столкнулись с милиционером. То ли потому, что они испуганно шарахнулись от него, то ли оттого, что мальчишки -в самом деле походили на беглецов, милиционер долго и подозрительно смотрел им вслед. А когда оглянулись, поманил их пальцем.

Так дружки оказались в детском приемнике. Жили месяц на казенных харчах, не признавались, что есть родители. Через месяц Володя не вытерпел. Витька так и не признался, остался в приемнике. Разошлись их дороги.

Володя недолго пожил дома. Снова уехал. И начала его биография складываться из разных городов и профессий. Тагил, Свердловск, Пермь… Грузчик, слесарь, плотник… Потом армия. Потом Стерлитамак. Снова плотник.

А по ночам снились кедровые шишки. Днем вспоминались качканарокие «магниты», и не такими уж вздорными казались бабьи рассказы о том, что они притягивают не только железо, но и людей. Володя думал: наверное, у каждого человека есть свой магнит, который имеет власть над его сердцем; это – родина.

Газеты принесли весть о Качканаре. Володя даже не размышлял, ехать ему или не ехать. Конечно, ехать.

Он не опоздал: только-только набирались рабочие на стройку. Начальник первого участка Семен Степанович Мальцев встречал приезжих странным вопросом:

– Инструмент есть?

– Какой инструмент?

– Ну, пила, топор?

– Нету.

– Обзаведитесь. Потом вам оплатим за него. Скоро на стройке будет все, а пока нет ничего.

Утром 27 мая 1957 года в поселке Валерьяновском, который ближе всех находится к Качканару, Мальцев собрал строителей и произнес короткую, пожалуй, самую короткую речь, какую Володе приходилось слышать перед началом огромной стройки:

– У кого имеется инструмент, отойдите направо. У кого нет – налево.

Потом Мальцев повернулся к тем, кто отошел вправо:

– Вон видите, ребята, гору Долгую. Рядом с Качканаром. На ее склонах будет строиться город. Туда нужно прорубить дорогу.

Падали кедры и сосны. Слышались крики: «Берегись!». Воздух гудел от ударов, треска и криков.

Спали в шалашах. Донимали комары. По утрам от распухших, насосавшихся крови комаров было черно в шалашах.

Володя и прежде любил работать, но теперь и минуты не мог сидеть без дела. После ужина он говорил:

– Попилить, что ли, еще. Комары все равно не дадут отдохнуть.

Находился напарник, и они шли на просеку. До той поры, пока не высыпали на небе бледные звезды, слышалось, как падали деревья.

Шалаш был построен под могучей, развесистой сосной. Ночью разразилась гроза. Шалаш покачивало из стороны в сторону, и он чудом не рассыпался. Крупные капли насквозь пробивали крышу из веток. Раскололось небо, молния сверкнула так близко, что в шалаше на миг стало светло. Над самой головой раздался треск ломающегося дерева, и где-то рядом дрогнула от удара земля. Все как один выскочили «из шалаша. Перед самым выходом лежала разбитая молнией вершина сосны. А если бы чуть-чуть поближе. Утром на траве сверкали крупные капли. С неба лились потоки солнечного света. Напарник Володи Андрей Абт собрал рюкзак, закинул его за спину и сказал:

– Я ухожу.

Лицо у Андрея было бледным, под глазами расплылись синие тени. Он так был напуган ночным происшествием, что даже не мог стыдиться товарищей.

На Долгой горе строили дома. До декабря жили в палатках. Фильмы тоже смотрели в палатке. Однажды во время киносеанса палатка под тяжестью снега рухнула; ну, было смеху.

Володя любит вспоминать те дни, он считает: чем труднее, тем веселее.

…Иногда в выходной день Володя надевает лыжи и идет на гору Качканар. Сначала путь его проходит по главной улице поселка. Он косится глазом на Доску почета, с которой, улыбаясь, смотрит на него лучший плотник стройки Володя Щелконогов. Балуют Володю на родине: эта фотография, потом квартира – отдельная, двухкомнатная, со всеми удобствами. Володя первый раз живет в такой.

Перевалив гору Долгую, он стремительно въезжает в пятый микрорайон. Тут стоят дома для горняков. Строит их Володина бригада. Больше тридцати уже поставили – чуть ли не по два дома на каждого члена бригады.

Картина с Качканара открывается уже непохожая на ту, какую Володя в первый раз увидел со своим другом Витькой. Лесные волны седы от снега. По берегам застывшей Выи голо, лес вырублен, уже этой весной здесь начнет собирать свои воды Качканарское море. Тайга тут и там прорезана дорогами. К небу поднимаются дымы над новыми поселками и заводами. Стройка раскинулась на нескольких десятках квадратных километров.

Глядя на все это, Володя чувствует себя счастливым. Но его счастье чуточку неполное, есть в нем какая-то грустинка. Это оттого, что рядом с ним не стоит его друг Витька.

Где ты, Витька? Отзовись! Неужели магниты твоей родины не зовут, не притягивают тебя к себе? А сколько дел здесь! И как нужны твоя смышленая, изобретательная голова и твои хорошие, умелые руки!

Выговор

Котлован под корпус крупного дробления походит на гигантскую подкову. Высота этой подковы ни много ни мало – девяносто метров. Котлован опоясан как бы ступенями. Хороши «ступеньки» – каждая высотой в пятнадцать метров! Кому шагать по ним?

Высота скрадывает размеры, люди внизу – какие-то странные гномы: у них будто только голова и короткие ноги, а туловища совсем нет. Экскаватор – чуть побольше игрушечного. К нему подходит игрушечный самосвал. Из зубастого ковша экскаватора в железный кузов сыплются камни; удары долетают наверх приглушенными, словно камни завернуты в тряпки. Но заметно, как самосвал под их тяжестью приседает на своих резиновых лапах.

Перед экскаватором рядком стоит несколько самоходных станков канатно-ударного бурения. Гусеницы у них пристроены по бокам, и поэтому станки напоминают изготовившихся к прыжку, поджавших длинные, голенастые ноги кузнечиков. Хоботы у этих больших металлических кузнечиков ходят вверх-вниз, вверх-вниз.

Там, где подкова размыкается, из котлована поднимается дорога. Вокруг бело от снега, а дорога черная. По ней ползет вверх нагруженный самосвал. С каждой минутой он увеличивается в размерах, а когда, выбравшись на поверхность и развернувшись, проходит мимо, я удивляюсь его мощи: колеса в рост человека, покрышки на них обтерлись, без рубцов, «лысые», как говорят шоферы; под колесами плавится лед и снег, оттого-то дорога -и черная.

Внизу, на дне котлована, что-то произошло. Перестали двигаться хоботы кузнечиков, замер ковш экскаватора, люди стали сбиваться в одну кучу.

По черной дороге я отправился вниз. Там снова все приобрело нормальные размеры. И люди были как люди, рослые и красивые в своей рабочей одежде. Нет, не все; вон посредине толпы крутится обеспокоенный человечек, и такой он толстый в своем черненом полушубке, маленький, коротконогий, словно я смотрю на него сверху. Этого человека хоть положи, хоть поставь – одного роста будет.

Он то и дело заглядывает куда-то вверх, а поскольку шея у него не гнется, или, вернее, шеи у него совсем нет, то он изгибается всем телом в сторону.

– Ай-яй-яй! – говорит он тонким, жалобным голосом. – Какая напасть! Треснула скала. От мороза, что ли? Ведь упадет. Работать под ней нельзя.

– Как же быть, мастер? – обращается к толстяку длинный, узколицый парень с нагловатыми, насмешливыми глазами.

– Взрывать скалу придется, – говорит, точно жалуется, мастер. Он все еще, неловко изогнувшись, смотрит вверх. – Вот если бы по третьему горизонту прогнать канатно-ударный станок, быстро подготовили бы скалу под взрыв. Но станок не прогнать – узкая терраса. Вручную надо разбуривать. Два дня уйдет. Ай-яй-яй! – он чуть не плачет. – План летит. Все летит! Выговоры летят!

Узколицый парень трогает мастера за плечо и, понимающе улыбаясь, предлагает:

– Послушай. Давай я проведу станок до скалы.

Мастер распрямляется, смотрит ошалело на парня и машет короткими руками:

– Ты, Ремейко, че в своем уме! Если что случится, кто в ответе? Я. Кто под суд пойдет? Я. Ни в коем случае!

Ремейко наклоняется над мастером, прищуривается и тихо шепчет только ему одному:

– Сделаем так: ты ничего не знаешь, станок я веду самовольно.

Мастер молчит, глаза у него бегают по сторонам и никак не хотят встретиться со взглядом Ремейко.

– Ну, я пошел, – бодро заявляет Ремейко, будто уже получил согласие.

Скоро мимо толпы рабочих, дробя комки глины, протарахтел самоходный станок. Он бойко взбирался по черной дороге, вьющейся между обрывистыми концами подковообразного котлована. Когда станок достиг половины дороги, он сбавил скорость и стал осторожно въезжать на террасу, перепоясавшую котлован как раз посредине.

На дне котлована все примолкли. Тухли в зубах рабочих забытые папиросы.

Над станком сорокапятиметровая отвесная стена, красноватая, изрезанная ручейками белого снега. Под станком такая же сорокапятиметровая стена, только совсем красная, без снега. А станок будто висит, подвешенный за нитку. Но ему, кажется, ничто не угрожало. Он шел и шел вперед. Вдруг крайняя гусеница наполовину повисла в воздухе. Мастер охнул, закрыл глаза и присел.

Когда он открыл глаза, станок уже был у злополучной скалы, грозившей обвалиться.

Ремейко помахал из кабины рукой. И тогда внизу все враз вздохнули, заговорили, заширкали спичками.

Скоро донеслись размеренные удары штанги о камень.

Мастер обвел рабочих повеселевшими глазами и сказал:

– Ай-яй-яй!

Но мастер повеселел несколько преждевременно. По дороге в котлован торопливо спускался начальник управления. Еще издали он закричал:

– Здесь что, цирк или стройка? Скоро по канатам начнете ходить! Твоя выдумка? – он гневно оглядел неповоротливую фигуру мастера, потом закинул голову, с минуту смотрел на станок, спросил:

– Кто машинист?

– Ремейко Станислав Дмитриевич, – скороговоркой ответил мастер.

Начальник еще раз поглядел на террасу, где работал Ремейко, и как бы между прочим поинтересовался:

– Через два часа, наверно, можно будет подрывать скалу?

– Можно, можно, – охотно согласился мастер.

Начальник с усмешкой покосился на него, застегнул полушубок, поплотнее надвинул шапку и строго проговорил:

– Ремейко спустится, передайте: объявляю ему выговор.

…Станок благополучно спятился обратно в котлован. Ремейко вылез из кабины все такой же улыбающийся, насмешливый.

– Выговор тебе начальник влепил, – мрачно сообщил мастер.

– Только-то! – сказал Ремейко. – Такое удовольствие стоит выговора.

На террасу пришли взрывники, набили разбуренную скважину взрывчаткой. Люди из котлована ушли наверх. Взрыз раздробил в пыль и мелкие камни опасную скалу.

Снова задвигались вверх-вниз хоботы кузнечиков-станков, заходил полукружьями ковш экскаватора, и посыпались в кузова самосвалов камни.

Сразу после взрыва я пошел в контору управления. В длинном полутемном коридоре, разделяющем щитовой дом на две половины, прежде всего поискал глазами доску приказов.

На этой доске висел и свежий приказ: машинисту станка канатно-ударного бурения Ремейко С. Д. за самовольство на работе и нарушение техники безопасности объявляется выговор. Подпись…

Я прошел к начальнику. Он стоял у маленького столика с двумя телефонами и кричал в трубку:

– Циркачи! Артисты! Акробаты! Канатоходцы! Представляешь, сегодня у меня тут один артист провел станок по канату на высоте в сорок пять метров! Ну, не совсем по канату. По узенькой террасе. Вот и ломаю голову: как бы премировать этого артиста, чтобы ни он, ни рабочие не догадались – за что!

Собственно, мне у начальника делать было нечего. Я вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Знаки на дереве

Осенью 1959 года я был на охоте в районе Таватуйской лесной дачи и на одной из лесоустроительных просек увидел сосну с затесками и надписями, вырезанными острым инструментом.

Возможно, что специалисты лесного хозяйства расшифруют их полностью. Я предполагаю, что они сделаны в 1805 году, когда сосна была диаметром 40 – 50 см. Сейчас она, как можно судить по снимку, где в качестве масштаба сфотографировано тульское ружье, имеет толщину на высоте груди человека около 95 см. Хотелось бы узнать, что это за знаки.

А. Ф. Гавриленко

Мы показали это письмо профессору доктору биологических наук заведующему кафедрой лесоводства Уральского лесотехнического института Н. А. Коновалову, ассистенту той же кафедры С. А. Зубову и нескольким лесникам, которые находились в это время в институте на курсах повышения квалификации. Вот что они сообщили:

«Мнение А. Ф. Гавриленко о том, что обнаруженные им затесы сделаны полтораста с лишним лет назад – в 1805 году – следует считать правильным. В этом убеждает значительная толщина сосны, наросты на дереве, со всех сторон затянувшие затесы.

Затесы носят не случайный характер. Они возникли, когда прорубали лесоустроительную просеку или когда проходила здесь геодезическая или геологическая партия…

Теперь о вырубленных на затесах знаках. Здесь еще больше догадок и предположений. До установления Советской власти лесоустроители, геодезисты и топографы не имели привычки руководствоваться какой-либо определенной системой при вырубке затесов и знаков. Каждый «писал» топором на дереве то, что считал для себя нужным.

Буквы «ВЗ», которые видны на левом затесе, означают, возможна, какое-то условное обозначение, понятное только «автору», или его собственные инициалы. Кстати, «увековечить» подобным образом себя для потомства любили в те времена многие. Так, например, в районе Гореловского лесничества в одном-полутора километрах от конторы лежат поваленными три столба, указывавшие когда-то направление меридиана и истинное восточное склонение. На них надпись: «Установлено при лесничем Обухове».

Знаки «К 650 (или 656)», которые видны на правом затесе внизу, вероятнее всего, означают: «Квартал 650 (656)». О значении остальных буквенных начертаний можно строить самые различные догадки. Возможно, некоторые из них как-го ориентируют по странам света. К сожалению, о том, куда «смотрят» затесы – на север, юг, восток или запад, А. Ф. Гавриленко не написал.

Вот те скупые предположения, которые можно сделать по присланным фотографиям».

Горящая гора

В горном распадке из-под ног охотника поднялся кеклик [1]. Охотник вскинул ружье и выстрелил. Птица серым комком шлепнулась на землю. Охотник поднял ее и стал взбираться выше в горы.

[1 Кеклик – горная куропатка.]

Достигнув небольшой площадки, окруженной странными пещерами, он поднял плоский камень и под него в ямку положил кеклика, потом накрыл ямку камнем. Огляделся, чтобы хорошо запомнить место, и ушел искать другую дичь. Часа через два он вернулся, приподнял камень. От кеклика шел горячий ароматный пар: птица изжарилась.

В каком же краю находится это место, где можно, не разводя костра, в любое время года жарить куропаток? В Центральном Таджикистане, в горах Южного Тянь-Шаня. Там, где голубые воды Искандер-Дарьи сливаются с мутным стремительным Ягнобом и образуют буйно-пенистую, яростно клокочущую Фан-Дарью, высоко поднялась над зелеными долинами скалистая дымящаяся вершина горы Кан-Тага.

Над отрогами гор Кан-Тага день и ночь стелется густой, едкий дым. Здесь, глубоко под землей, более трех тысяч лет длится нескончаемый пожар, возникший, как предполагают геологи, в результате самовозгорания залежей каменного угля. Это очень редкое явление в природе.

В настоящее время пожар бушует под землей внутри вершины Кан-Тага, поднявшейся на 1300 метров над Фан-Дарьинской долиной. Кругом – ни деревца, ни травинки. Только голые скалы – красные, желтые, бурые – хаотическое нагромождение камней, обрывы да дымящиеся пещеры. По временам раздается глухой рокот, чуть вздрагивают камни под ногами, и черное жерло той или иной пещеры окутывается белым дымом. Из трещин идет сухой, горячий воздух.

Географы древности считали Кан-Таг вулканом. Сохранились их записи, в которых упоминается о том, что на границах Бактрии и Согдианы есть гора Кан-Таг, где на расстоянии ста фарсангов видны огни, горящие в горах Согд (так раньше называлась местность). Здесь в древности добывался нашатырь.

Пласты каменного угля в горах Кан-Тага маломощные, они в значительной части выгорели и не представляют в настоящее время промышленного значения, поэтому и не принимаются меры к тушению трехтысячелетнего пожара.

Ян ДРЕЙМАН

Смежные науки

Это была совершенно необыкновенная рыбалка. Рыбаки со всего озера, побросав удочки, сбежались к лункам длинного, худого старика в коротком овчинном полушубке. Старик ловил на блесну и почти через каждые десять минут вытаскивал щуку. В отлитие от всех, он рыбачил не в центре озера, а почти у самого берега. Щуки, словно осиновые поленья, лежали на льду.

Я уселся на берегу напротив рыболова и стал наблюдать: в чем секрет этого необычного клева? Чем он приманивает щук?

Только перед закатом старик прекратил ловлю. Он неторопливо собрал и сложил щук в ящик, а потом подошел к соседней лучке и стал вытягивать из нее толстый капроновый шнур. На конце шнура было явно что-то тяжелое. Оказалось, что это была очень крупная щука, гораздо крупнее всех пойманных раньше. «Неужели у него жерлица такая?» – подумал я.

Как только старик вышел на берег, я подошел к нему и предложил помочь донести рыбу до деревни. Старик в ответ улыбнулся: «Ну, что ж, неси, коли охота!»

Мы шли по сумеречным весенним полям. Старик шагал широко, уверенно. Потом вдруг спросил серьезно:

– Что же про секрет мой не спрашиваете? Ведь он, а не ящик этот вам нужен?

Я смутился и стал невнятно оправдываться.

– Не лгите, юноша. Не усугубляйте свою вину, – засмеялся старик. – Я рыболова из тысячи по глазам узнаю. Слышите? Летят, милые!

Я прислушался: в небе звучал посвист утиных крыльев. Самих птиц не было видно.

– Вы не охотник, конечно. И ловлей певчих птиц в детстве не увлекались, нет?

Я признался, что и охота и ловля птиц для меня темный лес. Попытался было птицеловом сделаться, да отец запретил, говорит, от этой ловли жестокие инстинкты развиваются.

– Тут все от человека зависит, – возразил старик. – Горький в детстве был заядлейшим птицеловом, а вырос в великого гуманиста. Это я так, к слову пришлось. А вот знание охотничьего дела да и птицеводства настоящему рыбаку необходимо. А как же? Смежные науки, так сказать.

Я не понимал, к чему клонит старик. Неужели так и не откроет своего секрета?

А тот продолжал:

– Вы не слыхали об охоте с подсадной уткой? Есть такой способ весенней охоты.

– Я что-то читал об этом и даже встречал охотников с живыми утками в плетеных ивовых корзинах.

– Вот этот способ я и перенес из охоты в рыболовную практику. Щука, которую вытащил последней, исполняла у меня роль подсадной.

Все оказалось довольно просто. Старик сажал на кукан самку-икрянку, опускал ее в лунку рядом и начинал рыбачить. Щуки-самцы безбоязненно подходили к самке и брали на блесну. Со дня на день лед должен был отойти от берегов. Щуки ждали этого момента, чтобы начать икромет. Поэтому и место для ловли старик выбрал у берега. Все очень просто, а попробуй догадайся!

Когда мы остановились у дома, где квартировал старик, он взял у меня ящик и поблагодарил за помощь.

– Что вы, что вы! – возразил я. – Я вам должен быть благодарен за науку!

– Не стоит благодарности, юноша, – улыбнулся старик. – Это ведь истина вечная: чтобы быть настоящим мастером, человек должен хорошо знать не только свое дело, но и еще очень-очень многое.

Он ушел в дом, а я стоял и долго слушал, как в небе летят и перекликаются какие-то еще неведомые мне птицы.

Б. ГРИГОРЬЕВ

Столетний уралец

– Сынок родился, счастливым будет, – говорил Егор Фадеев своим односельчанам. – Ведь царь крепостное право отменил. Может, вольготнее жить будем.

Но жизнь крестьян не изменилась и после отмены крепостного права. С малых лет пришлось Василию Фадееву работать по чужим людям. И все-таки он дожил до новой жизни. Когда в селе Покровском Егоршинского района, Свердловской области, организовался колхоз, Василий Егорович одним из первых вступил в него, хотя ему было уже около семидесяти лет,

В этом году В. Е. Фадееву исполнилось сто лет. Он получает пенсию, чем может, помогает колхозным бригадам. Сердится, что его не берут на постоянную работу. «Руки у меня еще крепкие, – говорит он. – Не хочу в стороне от жизни стоять».

С. ЕРМАКОВ

Солдатская каска отца

Весной в «Уральском рабочем» была напечатана заметка о солдатской каске, найденной в шихте на Нижне-Сергинском металлургическом заводе.

В тот же день к нам в редакцию позвонила Наташа Величко, капитан следопытского отряда Свердловского Дворца пионеров.

– Мы только что вернулись из похода, – сообщила она. – Наш маршрут проходил и через Нижние Серги. Здесь мы встретились с рабочими металлургического завода.

Был будничный трудовой день. Рабочие разгружали шихту из вагона, прибывшего из Горького. Вдруг внимание их привлекла стальная солдатская каска. Они подняли ее, отвернули подкладку и увидели надпись: «М. А. Далматов». Кто-то вспомнил, что в соседнем цехе работает мотористом Николай Михайлович Далматов.

Николай взял удивительную находку и, увидев надпись, взволнованно проговорил; «Это, кажется, рука отцова… Он всегда неумело выводил заглавную букву своей фамилии».

Каску боевого друга опознал и Иван Дмитриевич Мешков: «Мы вместе получили каски и вместе подписали их».

Мы всем отрядом были в гостях у Николая Михайловича, и он рассказал нам о своем отце.

Михаил Алексеевич Далматов работал грузчиком транспортного цеха металлургического завода. В 1942 году ушел на фронт. За мужество и отвагу, проявленные в боях, он был награжден медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды.

М. А. ДАЛМАТОВ

Шли жестокие бои в Восточной Пруссии… 13 октября 1944 года подразделение, в котором служили Михаил Алексеевич и его товарищ Иван Дмитриевич Мешков, получило задание форсировать реку у деревни Лесня. Началось наступление. Немецкие захватчики открыли ураганный минометный огонь. Осколком мины Михаил Алексеевич был убит, а Мешков тяжело ранен в ногу.

О гибели М. А. Далматова сообщил семье заместитель командира по политчасти старший лейтенант Рогачий: «Его тело похоронено но всем правилам воинской почести, отдан ему последний клятвенный зов, за жизнь вашего мужа и за ваших детей мы отомстим немецким захватчикам, и скоро настанет тот день, когда знамя победы мы водрузим над Берлином. Вашим детям теперь за отца будет наша Родина».

Так солдатская каска, молчаливый свидетель героических дел советских воинов, через шестнадцать лет попала в семью героя.

Отписались

19 ноября 1961 года исполняется 250 лет со дня рождения великого русского ученого, поэта, мыслителя Михаила Васильевича Ломоносова.

В связи с этим небезынтересны два документа, хранящиеся сейчас в Шадринском филиале Курганского государственного архива.

Первый – отношение, датированное 31 мая 1827 года. Его автор – пермский гражданский губернатор. В нем говорится: «…я предлагаю вам употребить ваше содействие к убеждению всех состояний обоего пола к посильным пожертвованиям на сооружение в городе Архангельске памятника покойному Статскому Советнику Михаилу Васильевичу Ломоносову и открыть для того добровольную подлиску…»

Через месяц из Шадринска последовал ответ. В рапорте городского головы значится: «… во исполнение оного предложения, сего июля в 4 день бывшему в общей думе здешнему гражданству о вышеизъясненном мною предлагаемо с убеждением подписки было, но точно никто желания к таковому подписыванию не изъявил, о чем вашему Превосходительству сим и донести честь имею».

Комментарии излишни. Одним словом, отписались.

Ю. РЯБОВ

Цветок алоэ

Весной по радио я услышал сообщение о редком случае цветения алоэ (столетника) у садоводов Туркмении.

Но оказывается, еще раньше алоэ зацвел на Урале. Я посадил трехлетний отросток в 1953 году. Зимой прошлого года он зацвел. Соцветие-плоды имели обычный зеленый цвет, спустя дней восемь-девять счи побурели. Я заснял цветок. Вот как он выглядит.

А ДУНАЕВ

Поэт-авиатор

В первой половине 1911 года «Пермские губернские ведомости» поместили заметку о том,что Василий Каменский совершит полеты над городом. Об этом говорили в учреждениях, домах, на улицах, базаре и в церквах.

Поэт Василий Васильевич Каменский, уроженец города Перми, купил во Франции самолет типа Блерио, прошел подготовку у известного русского летчика Лебедева и привез самолет в Пермь. В Ильин день в Перми было необычайное оживление. Любопытство тянуло всех за город, на ипподром, на котором была установлена диковинная машина – самолет.

Несмотря на высокую плату за вход, ипподром всех желающих вместить не мог. Высокий забор, ближайшие деревья, крыши домов Солдатской слободы, – все было усеяно зрителями, не попавшими на ипподром.

Под сочувственные вздохи окружающих Василий Васильевич сел в самолет, привязал себя ремнями. Раздался сильный шум заработавшего мотора. Несколько минут фырканья – и самолет покатился по ипподрому. То ли из-за того, что мала была взлетная дорожка, то ли сам пилот оказался нерасторопным, но самолет оторвался от земли только у самого забора, и, задев за него колесами, упал на землю…

Полет не состоялся.

Следующие попытки взлететь над городом были запрещены губернатором по ходатайству купечества. Причина – «нарушение спокойствия и подрыв торговли».

Василий Каменский перебрался в Нижнюю Курью, где устроил на полуострове взлетную площадку, и через несколько дней совершил полет над Камой, не залетая в город. При посадке на неприспособленный аэродром он опять поломал самолет, на этот раз так, что ремонтировать его в Перми никто не взялся. Но мотор самолета остался невредимым, и Каменский решил переделать его в водяной автомобиль. Чертежник А. Потапов, мастер моторных лодок И. Иртегов в мастерской Н. Березина по чертежам, вместе с Каменским, построил машину, названную аэроходом. Это был аппарат на трех металлических лодках-поплавках, сидящих в воде на глубине десяти сантиметров. В передней части аэрохода установили снятый с самолета мотор с пропеллером, а сзади сделали помещение для пассажиров.

Когда при огромном стечении народг на Каме Каменский запустил мотор и пригласил кого-нибудь из присутствующих стать первым пассажиром, желающих не оказалось. Только час спустя согласился ехать редактор местной газеты Перфильев. Редактор был «еле можаху» и, вступив, крестясь, на борт аэрохода, достал из кармана золотые часы, передал знакомым: «На память вам, да не оставьте в нужде бедную вдову Настасью Спиридонов-ну Перфильеву»

Испытание прошло успешно.

В зимнее время аэроход, поставленный на лыжи, легко ходил по снегу, развивая скорость до двадцати верст в час. Многие русские и иностранные газеты писали об этом, как о «новом русском изобретении».

Так пятьдесят лет назад в Перми были сконструированы глиссер и аэросани. Однако ни сам Васи-сий Васильевич Каменский, ни лица, разработавшие чертежи и построившие аэроход, не запатентовали своего изобретения. Каменский скоро забыл и о своих полетах, и об аэроходе – он уехал в большое путешествие по России вместе с Владимиром Владимировичем Маяковским.

А. ШАРЦ

Метким выстрелом

Любимый вид отдыха Михаила Царапкина, молодого токаря, выпускника Карабашского ремесленного училища, – охота. Часто отправляется он далеко за город, бродит по лесным тропам, вдоль речушек, среди скал.

В один из зимних дней с собакой Буяном Михаил неторопливо шел по лесу, прислушивался к тишине.

Вдруг раздался лай Буяна. Михаил подбежал к собаке и на вершине сосны, среди густой хвои, увидел рысь. Быстро прицелился… Выстрел оказался, как всегда, метким.

За убитую рысь молодой охотник получил премию.

А. ОСТРЯКОВ

Охраняй природу!

СКОЛЬКО КЕДРОВНИКОВ НА УРАЛЕ?

К рекам Тагилу и Туре прилегают наиболее старые поселения русских земледельцев на среднем Зауралье. Около этих деревень растут кедровые деревья и целые рощи. Интересна история так называемых припоселковых кедровников.

Вооруженные топором, призывая на помощь огонь, отвоевывали крестьяне от «черневой тайги» небольшие участки под луга и пашни. Падали еловые и пихтовые деревья, но щадил топор «плодовое» дерево – кедр сибирский. Кедровые деревца в долгу не оставались. При хорошем освещении они меньше тянулись вверх, росли больше вширь, обильно плодоносили. Начало развиваться оригинальное садоводство на Урале. Кедровые орехи – единственный «фрукт», которым лакомились все, старые и малые, благо было «дешево и любопытно». Из них добывали масло, готовили впрок «постное молоко». В урожайные годы шли обозы с кедровыми орехами на Ирбитскую и Тюменскую ярмарки, а потом дальше, с европейскую часть России, и через порт Архангельск вывозились за границу.

РАСПРОСТРАНЕНИЕ ПРИПОСЕЛКОВЫХ КЕДРОВНИКОВ в Свердловской области

Припоселковые кедровники – памятники природы. Их надо взять на учет, составить карту распространения по Уралу и всячески охранять.

Составлена такая карта по Свердловской области. Больше всего кедровников в Махневском и Верхотурском районах. В Махневском районе они появились около деревень, основанных еще в XVII веке как ямские поселки Бабиновского тракта. Занимают площадь 800 гектаров. Есть здесь и молодая кедровая роща, посаженная школьниками в 1935 году.

В Верхотурском районе сохранились кедровники около деревень Чушино, Свиязево, Отрад-ново. За деревней Нозоселово, по правую сторону дороги, растет оригинальное дерево: оно имеет две вершины кедровых и одну сосновую.

Интересные «древние» кедровники есть в Туринском районе. Туринский острог построен в 1600 году для «облегчения ямской гоньбы» между Верхотурьем и Тюменью и для создания «государевой пашни». Для пахотных земель и сенокосных угодий здесь также вырубались таежные леса, нэ оставлялись кедровые деревья. Известный лесовод В. В. Барышевцев в 1916 году писал: «Крестьяне Туринского уезда смотрят на кедр как на плодовое дерево, как на один из источников дохода и относятся к кедру достаточно бережливо, считая его деревом заветным. Туринские кедровники, отличаясь большой красотой и обильными урожаями ореха, на славе далеко за пределами селений их владельцев».

Большие и маленькие кедровые рощи растут в Нижне-Туринском, Серовском, Ново-Лялинском районах. В кедровом саду укрыты старые дома деревни Боронское, расположенной на реке Вагран. Гордость Ивделя – городской кедровый парк.

К сожалению, не везде к этим ценным и красивым деревьям относятся с уважением. Их рубят на дрова и другие домашние нужды, обламывают ветви, калечат различными способами.

Почетная задача следопытов – взять охрану кедровников на Урале в свои руки, помочь составить карту припоселковых кедровников во всех областях нашего края.

В дальних и однодневных летних походах берите на заметку каждую кедровую рощицу. Составляйте карты по своему району, а потом присылайте их в институт биологии Уральского филиала Академии наук СССР.

М. ПЕТРОВ

Наши путешествия

НА РЕЧНОМ ВЕЗДЕХОДЕ

Встреча на кривой протоке

На ночлег остановились выше Кривой протоки. Отец сразу отыскал подходящую для костра сушину. Стук топора эхом покатился над Вишерой. И, вторя ему, послышался энергичный говорок мотора.

– Михе-ей! Миша! – позвал отец. – Забирай дрова!

Миша быстро поднялся по скалистому откосу, цепляясь руками за чахлые кустики травы и острые выступы. Отсюда, сверху, Вишера была видна далеко – от поворота до поворота. Основное русло уходит к противоположному берегу, где прямо из воды стеной поднимается скала, по-здешнему, по-вишерски – камень.

Под ногами у Миши мелкая и широкая протока. Ее почему-то назвали Кривой, хотя на самом деле она совсем-совсем прямая. А посредине реки, как раз между двумя руслами, высунул из воды длинную серую спину галечный остров.

Снизу, из-за поворота, выплыл небольшой белый катерок. И сразу же вслед за ним вывернулась черная самоходная баржа – «самоходка». Длинная, нескладная, она, однако, шла быстрей катера.

– Куда их понесло! – отец сердито махнул рукой, сплюнул. – Эх, горемыки… Ходовую-то, видно, не знают.

Миша тоже заметил, что катерок начал забирать влево, в мелкую Кривую протоку. Баржа резко повернула по основному руслу, по «ходовой».

Вот катер подошел к большим камням, разбросанным на выходе из протоки. Вода, накатываясь на них, зло вскипала. Суденышко медленно продолжало двигаться вперед, умело выбирая путь между черными клыками отполированных водой валунов.

Когда опасное место осталось позади, и катерок, заметно прибавив скорость, весело побежал мимо острова, Миша шумно вздохнул и посмотрел на отца. Большой, грузный, с непокрытой головой, отец смотрел весело. Ему, должно быть, тоже нравилось, как уверенно пробирается катерок там, где никто до него не плавал.

– Эх! – вдруг гаркнул отец. – Застопорило все-таки!

Катер, видимо, сел на мель. Позади суденышка сразу вспух большой бурун. На палубе засуетились люди. Сверху полосатые шесты, которыми они отталкивались, казались совсем бесполезными.

Вдруг бурун за кормой катера исчез, течение подхватило суденышко. Но вот за кормой вновь появился бурун, катер сначала остановился, а потом пошел вперед.

Так было несколько раз подряд. Катер двигался неравномерно, как бы небольшими и замедленными прыжками. Вначале Мише казалось, что он вообще стоит на месте. Но вскоре стало видно, как он все ближе подходит к куче бревен, лежавшей на отмели в голове острова.

– Да это водометный! – вдруг догадался отец. – Тогда все ясно.

Но Мише это слово ничего не объяснило. Что значит «водометный»? И почему этот «водометный» должен лезть в протоку, по которой они даже на лодке не пошли?

Он хотел было спросить об этом, но отец повернулся к реке спиной, набирая охапку дров. Катер был уже недалеко, люди могли заметить, как их рассматривают во все глаза. А проявлять излишний интерес к тому, чем занимаются посторонние – не мужское дело.

Миша тоже начал собирать дрова. Наверное, отец не стал бы ругать его за любопытство… Нет, он не маленький!

Начали разжигать костер. Вот заплясали веселые языки огня по бересте, выжимая из нее густой, пахучий дым. Рыжая еловая ветка затрещала и враз занялась пламенем. Прикрывая лицо от жары, Миша отвернулся. И тут увидел такое, отчего забыл и о костре и о дыме.

Катер вдруг на полном ходу развернулся на месте, словно лошадь, вставшая на дыбы. И, как ни в чем не бывало, не сбавляя скорости, пошел прямо на берег.

Всего за несколько метров он немного притормозил и плавно вылез на сухой песок. На суше оказалась добрая половина его корпуса. Только тогда мотор разом замолк.

На берег спрыгнул среднего роста коренастый мужчина в сапогах и зеленом брезентовом костюме.

– А что, хозяин, если мы тут ночевать расположимся? Возражать не будешь?

Отец слегка пожал плечами: – Места много, всем хватит. Располагайтесь.

Тогда коренастый повернулся к катеру.

– Товарищи! – крикнул он. – Здесь ночуем.

С катера один за другим спрыгнуло еще трое.

И тут в вечернюю тишину все отчетливей стало вплетаться негромкое тата-кание мотора. Из-за острова показалась самоходка. На фоне темной скалы ее было плохо видно.

– Ишь, маскируется! – улыбнулся отец. – Стыдно стало, что обогнали.

И, словно подтверждая его слова, мотор самоходки несколько раз обиженно чихнул, а потом снова надсадно застучал, торопясь уйти от насмешек.

В экспедиции

Самое интересное место на катере, конечно, кабина. В ней, ближе к носу, сидит рулевой, который правит самой обыкновенной автомобильной «баранкой». Вот бы и Мише покрутить это отполированное руками черное колесо…

Впрочем, интересного, помимо «баранки», хоть отбавляй. На корме стучит мотор, закрытый железными створками кожуха. Тут же, на треноге, стоит замок, которым крепят буксировочный трос. По бортам – маленькие поручни. На крышу кабины можно забраться по лесенке.

Если перегнуться через борт, видно, как из небольшого отверстия в корпусе непрерывно льется струйка воды. Вода эта теплая. Миша уже знает, что она прошла через мотор и охладила его. Об этом рассказывал дядя Гриша – черный, загорелый, немножко похожий на негра человек. Это сходство усиливается, когда дядя Гриша улыбается. Тогда у него между толстыми губами видны белые-белые зубы. А улыбается он часто – веселый.

Сейчас дядя Гриша моет теплой водой посуду. Мише хочется, чтобы он делал это хотя бы чуть-чуть побыстрей. Уж очень интересно дядя Гриша рассказывает о катере. И слушать умеет. Все выспросит: как кедровка шишки клюет, какая Вишера бывает в половодье, как хариусов ловят.

Правда, хариусами больше интересуется дядя Саша. Коротко остриженный, очкастый, он расхаживает по катеру в одних трусах, все время что-то ищет, на кого-то сердится, невнятно бормоча себе под нос. Но стоит только заговорить о рыбной ловле, дядя Саша заметно веселеет. Он уж обстоятельно выспросит, на какую насадку, где и когда клевали эти самые хариусы.

Интересный вчера был после ужина разговор! Узнав, что отец много раз плавал по Вишере до самых верховьев, Иван Александрович – тот самый пожилой мужчина, который вчера первым подошел к костру, – сразу предложил:

– Нам проводник нужен, Илья Васильевич. В реке тоже свои дорожки есть, а мы их не знаем. Находим, конечно, путь, но времени много впустую теряем. А нам время дорого. Лодку вашу на палубу поднимем, будете показывать, куда плыть.

Когда отец ответил, что подумает, Миша чуть не закричал ему: «Поедем, папа! Чего ты еще!». Но удержался. Он вообще в тот вечер больше помалкивал. Да и взрослые были заняты серьезными разговорами. Миша сначала слушал, а потом не заметил, как и заснул.

Утром, когда он проснулся, все уже были готовы в путь. Лодку увязали на палубе, свой багаж отец уложил в кабине. Только костер еще дымил, догорая под большим закопченным чайником.

Все-таки здорово, что Миша попал в настоящую экспедицию! Вчера у костра Иван Александрович объяснил отцу, зачем и куда эта экспедиция плывет.

Сегодня дядя Гриша дополнил рассказ. Теперь Миша знает, что это за катер и зачем ему понадобилось плавать по таким неудобным местам, как Кривая протока.

Начальник экспедиции – Иван Александрович. Он ученый, преподает географию в Москве, в университете. Миша долго украдкой наблюдал за начальником, сравнивая его со своим школьным учителем географии.

Иван Александрович нетороплив в движениях, все делает без суеты, спокойно. Он и разговаривает негромко, но его хриплый голос очень хорошо слышен даже сквозь шум мотора. Миша заметил, что Иван Александрович часто записывает что-то в толстую черную тетрадь. Посидит-посидит на крьпие катера, поглядывая в большой бинокль по сторонам, а потом опять спустится в кабину и достанет тетрадь. Ученый, открывает что-нибудь… Вот только что именно – Миша не мог придумать.

Дядя Саша – тоже ученый. По крайней мере так говорил дядя Гриша. Но Мише кажется, что по сравнению с Иваном Александровичем дядя Саша на ученого не похож. В тетрадку он ничего не пишет. Говорят, рыбами занимается. А умеет ли он ловить этих самых рыб? Что-то не верится…

Мимо каменной стены.

На привале.

Есть еще на катере моторист Николай. Этого Миша пока не разглядел: все сидит за рулем и что-то напевает.

Про себя дядя Гриша сказал так:

– Я, брат, тут по механической части. Катер наш не просто так плавает, а испытание проходит в мелководной горной речке. Ты сегодня присматривайся, что к чему, а завтра я тебе лекцию про наш катерок прочту. Замечательная машина!

ДВИГАТЕЛЬ? НЕТ – ДВИЖИТЕЛЬ!

– До Ваи еще как-нибудь доплывете, а до Усть-Улса нипочем не пройти! Там Меленки, перекат такой, слыхали? Два винта побил – и без толку. Пришлось директору дальше на лодке идти.

А я пиляю кой-как до дому… Корпус пробит, течет…

Худой, бронзовый от загара мужчина говорил отрывисто, зло. На тонкой шее ходил вверх-вниз острый кадык, выталкивая слова. Кончив говорить, мужчина сердито и густо плюнул в костер. Угли от обиды зашипели.

Мише не понравился этот человек, его злая речь. И стало приятно, когда дядя Гриша со смешком бросил:

– Ничего, перемелем и Меленки. Ты лучше вот что скажи: небось, с утра не ел? Так?

Худой молча кивнул.

– Тогда садись поближе. Это дело поправимое.

Когда худой начал настукивать ложкой в котелке с ухой, Миша отошел от костра.

У берега рядом приткнулись два суденышка. Катер, на котором ехала экспедиция, в темноте выделялся белым пятном. Полуглиссер, подошедший сверху минут тридцать назад, распластался рядом на песке низким серым корпусом.

У себя в Красновишерске Миша часто видел такие быстроходные полуглиссеры с гордо задранными носами. Но вот стремительный красавец лежит на песке, побежденный вишерскими перекатами. А неуклюжий водометный тихоход собирается пройти по этим самым перекатам дальше вверх, где вообще никакие катера не плавают.

Сегодня дядя Гриша прочел, наконец, Мише «лекцию», которую обещал. Собственно, это была никакая не лекция. Просто дядя Гриша водил Мишу по всему катеру и спрашивал:

– Это для чего, знаешь? А это? Кое-что Миша знал. Но немного.

И тогда дядя Гриша рассказывал. Получалось у него очень здорово. Откуда ни возьмись, появится гаечный ключ. Смотришь, уже снята какая-нибудь крышка, и все становится таким понятным, что потом Миша даже удивлялся: как он не знал раньше?

Начал дядя Гриша с того, что провел Мишу на корму и спросил, заглядывая в воду:

– Смотри сюда. Как, по-твоему, чего тут не хватает?

Миша осторожно подошел к самому борту. Как раз там, где корма уходит в воду, видны два отверстия. Из них непрерывными струями бьет вода. Сбоку отверстий на шарнирах приделаны железные козырьки, вроде литровых консервных банок без дна, с прорезью по всей длине. К этим козырькам прикреплены тонкие металлические тросы. Они идут в каюту, где сидит моторист.

Вдруг тросы поползли по маленьким колесикам-блокам, потянули за собой и козырьки. Один из них отошел в сторону, второй, наоборот, почти совсем прикрыл отверстие в корме. Катер стал поворачивать в сторону прикрытого козырьком отверстия.

«Рулит, – догадался Миша. – Моторист рулит, управляет катером…»

– Так чего же не хватает? – повторил дядя Гриша.

Миша молчал. Тогда его учитель еще раз показал на железные козырьки:

– Эти штуки зачем? Догадался?

– Поворачивать…

– Правильно! Называются дефлекторы для управления движением судна. В бортах такие же отверстия. Ну, а все-таки чего нет на нашем катере, а на всех других судах есть?

Миша только плечами пожал.

– Руля нет!

Правда, как он не заметил? А дядя Гриша продолжал выкладывать неожиданное:

– У этого катера и винта нет. Как говорится, без руля ходим, без ветрил и без винта. Винт знаешь?

Миша кивнул. После навигации много катеров в Красновишерске вытягивали на берег. Всю зиму стояли они, укрытые брезентом, снег наметал вокруг них большие сугробы. Весной речники снимали брезент, чистили и скоблили суда, затем красили их. Днища катеров яркими пятнами выделялись среди грязи. И густой запах краски был одним из первых весенних запахов на реке.

У каждого катера внизу торчал блестящий трехлопастной винт. Миша еще удивлялся не раз: винты маленькие, а толкают вперед судно, да еще с грузом на буксире.

Здесь же, оказывается, вообще никакого винта нет. Что же тогда заставляет катер двигаться?

Дядя Гриша как бы угадал Мишины сомнения:

– Винта нет, а вперед идем. Почему? Другой имеем движитель. Понял? Движитель другой.

Миша кивнул, а сам подумал: «Двигатель, наверно. Чудно как-то он говорит – движитель».

И на этот раз дядя Гриша увидел Мишу насквозь. Подняв черный загорелый палец с розовым ногтем, он назидательно произнес:

– Я, между прочим, инженер. И говорю правильно: движитель. Двигатель – это мотор. А то, что толкает судно вперед, используя энергию мотора, называется движителем. «Татреспублику» видел?

Миша опять кивнул. Этот пароход он знал хорошо.

– Там какой Движитель?

– Колеса, – подумав, ответил мальчуган.

– Правильно! Ну, а тут какая механика? – показал рукой вдаль дядя Гриша.

У самого берега шла лодка. Видимо, она преодолевала отмель – на носу и на корме по два человека отталкивались шестами.

– Люди – двигатель, шесты – движитель, – совсем весело ответил Миша.

– Верно! Быть тебе механиком!

Столбы.

МЕЛЕНКИ

Высокие, лесистые берега как-то незаметно отступили, и река растеклась по широкой долине несколькими маленькими бурливыми рукавами. Плывя где поглубже, катер все больше забирал вправо. Протока, по которой он шел, казалась вполне надежной. На дне видна была пестрая мозаика отшлифованных камней.

На крыше каюты сидели дядя Гриша и дядя Саша.

– Такая уж у меня кровь, видимо привлекательная. Вот, смотри, прилетел «мессершмидт», – дядя Саша, вздохнув, показал на большого овода, метавшегося над палубой. – Ты без рубахи сидишь, а я одетый. Однако он обязательно на меня сядет. Об заклад могу биться.

Дядя Гриша хмыкнул, но спорить не стал.

– Ага! Что я говорил! – торжествующе воскликнул дядя Саша, ожесточенно хлопая себя по плечу. – Я для них – лакомый кусок.

Вдруг катер, разворачиваясь поперек течения, пошел к берегу. Когда он ткнулся носом в песчаную отмель, мотор замолк. Сразу же стало тихо.

Впереди был перекат, знаменитые Меленки. На самом деле, они основательно «мололи» воду.

Поколебались – не поискать ли другую протоку. Но дядя Гриша и слушать не хотел:

– Где же катер испытывать, а? Может, в идеальных условиях? Может, нам в Пермь вернуться и там поплавать?

Катер вошел в перекат. Даже на глаз было видно, что поток устремлялся здесь по наклонной. Вода уже не скатывалась ровным слоем, а рябила, как всегда бывает на мелководье. Все взрослые взяли в руки багры и шесты.

Вот катер ткнулся в преграду, на минуту остановился, дрожа всем корпусом. Но мотор взвыл, и вновь судно рванулось вперед.

Миша услышал громкое щелканье. Казалось, внутри судна кто-то резко бьет молоточком по железной трубе. Дядя Гриша, слегка склонив голову, тоже внимательно прислушивался к этим звукам.

– Опасная штука, – вздохнул он после особенно сильного щелчка. – Лопасти у насоса может поломать…

Посредине палубы тянулась большая, в Мишин обхват, труба – над дощатым настилом горбом возвышалась лишь часть ее. В трубу был врезан прикрытый массивной крышкой колодец. Из него-то и доносились удары.

Дядя Гриша присел около колодца на корточки и, поглаживая крышку, словно уговаривая кого-то потерпеть, неожиданно продолжил «лекцию».

– Мы с тобой тогда что выяснили? Вместо винта у нас другой движитель. А какой? В днище катера есть щель, отверстие. Насос засасывает через него воду. Гонит по трубе и выбрасывает наружу, через отверстия в корме. Вода бьет в одну сторону, судно движется в другую. Потому и зовут его водометным – воду мечет.

Внимательно посмотрев вперед, он снова повернулся к Мише.

– Но тут, между прочим, есть один фокус. Водометный движитель будет толкать судно вперед лишь при одном условии: надо, чтобы вода из него вылетала с большей скоростью, чем засасывалась. Понял? Такой уж тут закон физики действует. Какое ускорение придадим воде, такое и сами получим. Баш на баш.

Немного помолчав, дядя Гриша вдруг снова оживился.

– Здесь, – он хлопнул рукой по колодцу в трубе, – помещается пропеллерный насос. Он засасывает воду. На выходе труба суживается. В этом большой смысл. Воде надо быстрей выскочить из трубы, ведь сзади на нее все новые порции давят. Приходится волей-неволей поторапливаться. Здесь и возникает ускорение.

– А что это так щелкает?

– Камни, – односложно бросил дядя Гриша. Потом пояснил: – Насос на мелких местах вместе с водой всасывает в трубу довольно крупные гальки. Они и бьют по лопастям пропеллера.

Катер двигался с трудом. Бешеное течение норовило отбросить его назад, плотно пвсадить на каменистые отмели. Стоило выключить мотор, как судно «подлипало» ко дну – слишком тонок был слой воды.

Несколько раз пытались пробиться, и все безуспешно. Тогда взялись за шесты. Мотор работал на малых оборотах, а четверо мужчин, краснея от натуги, помогали ему, упираясь шестами в дно.

И легкое суденышко пошло вперед – сначала почти незаметно для глаз, потом все уверенней и уверенней.

Когда вошли в довольно глубокую протоку, дядя Гриша, до этого молча орудовавший шестом, вновь обрел дар речи.

– Перемололи меленки! – шумел он на всю реку. – Ай да катер!

После поворота впереди открылся большой плес. На обоих берегах реки стали видны группы домов.

– Усть-Улс, – объявил отец.

На катере поднялась суета. Срочно извлекались брюки, которых днем обычно никто не носил. Дядя Саша начал бриться. Иван Александрович надписывал адреса на объемистых пакетах. Дядя Гриша извлек два больших мешка и приготовился к походу в магазины.

Поддаваясь общему настроению, Миша натянул сапоги. Он бывал в Усть-Улсе уже четыре раза, но никогда у него не возникало желания осмотреть село. А этим беспокойным людям до всего есть дело. С каждым днем они все больше нравились мальчугану.

ИНЖЕНЕРНОЕ РЕШЕНИЕ

– Во-он на ту большую елку держи! – показал моторист Николай.

– Это не елка, а кедр, – возразил Миша.

– Ну, пускай кедр. Все равно, направление на него. Ясно?

Миша не ответил. Он крепко вцепился в черную баранку рулевого управления. Сегодня Николай, наконец, разрешил ему вести судно.

В первые минуты все было хорошо. Катер шел прямо на дальний большой кедр. Оказывается, не так трудно быть судоводителем…

Но как раз в этот момент он заметил, что нос катера забирает влево. Миша слегка повернул баранку вправо. Однако судно, казалось, заупрямилось. Тогда он крутанул колесо изо scex сил. Медленно, словно нехотя, вправо пошел и нос судна.

И пошло, пошло… Миша крутил баранку в одну сторону, катер, как назло, заносило в другую. Наконец, судно разворачивалось в нужном направлении, но, не задерживаясь на правильном курсе, вроде бы нарочно поворачивало к другому берегу.

Николай ухмылялся.

– Чего это катер-то у тебя, вроде выпил лишнего. От берега до берега рыскает.

Мише некогда было отвечать. Мало-помалу он начинал осваиваться. И вечером уже с удовольствием вспоминал часы, проведенные за штурвалом.

После ужина поехал на рыбалку. Хариусов оказалось много. То и дело дергалось удилище. Заядлый рыбак забыл обо всем: только бросал якорь да подсекал новую добычу. Даже не заметил, как подошла лодка. Сидевший в ней человек ухватился за борт Мишиной лодчонки.

Камень Ветлин. Не правда ли – похож на бастион?

Вишерский каньон.

– Водометки не видел здесь, слышь, паря?

Голос сразу показался знакомым. Ну, конечно же, это дядя Вася, их сосед. Летом он редко бывает дома, на сплаве работает. Зато зимой часто заходит к отцу, и они целыми вечерами сражаются в шашки.

– Вам какую водометку, дядя Вася?

– Никак Михаил? А отец где? Узнав, что водометный катер стоит неподалеку, дядя Вася обрадовался.

– Вот это хорошо! Поедем, паря, к привалу. Мне, понимаешь, уговорить их надо. – Достав папиросу и закурив, он продолжал: – С зачисткой идем, а тут в одну старицу лесу попало – страсть. Вытянуть его неможно – мелко, песком горловину затянуло. Лебедки поставить негде, а руками, сам понимаешь, по бревнышку не натаскаешься. Неужто не помогут?

– Помогут! – обнадежил Миша.

Он знал, что значит зачистка. После того, как вместе с весенним паводком пройдет молевой, россыпью, сплав леса, ка берегах обмелевшей реки остается масса бревен. Для его спасения выделяется специальный отряд сплавщиков. Они сталкивают обсохшую древесину, устраняют завалы. Медленно движутся сплавщики сверху вниз по реке. Домой попадают лишь к осени.

На катере от нового испытания, разумеется, не отказались. Ранним утром, когда над рекой клубился местами белесый, местами молочно-белый туман, катер подошел к горловине большой старицы. От основного русла ее отделяла редкая в этих местах широкая песчаная коса.

Дядя Гриша только присвистнул. Насколько хватал глаз, старица была забита бревнами. Часть из них лежала на песчаной косе. Казалось, никакая сила не сдвинет этот затор с места.

Катер вылез носом на песок и остановился. Здесь его уже поджидали сплавщики, одетые в высокие резиновые сапоги и брезентовые костюмы. Пока взрослые что-то обсуждали, Миша выпрыгнул на песок и пошел по косе.

Чем дальше, тем коса становилась выше и шире. Миша прошел метров двести, прежде чем увидел конец старицы. Здесь коса вновь понижалась и становилась уже, образуя заметный перешеек.

Возвращаясь к катеру, он услышал голос дяди Гриши:

– Помочь надо, только вот как? Если по бревну таскать, нам работы на неделю хватит. Нет, тут инженерное решение нужно. Вот если бы косу эту где-нибудь перерезать…

– Можно перерезать! – Торопясь, Миша рассказал о только что увиденном перешейке.

Через полчаса, осмотрев все на месте, составили план действий. Прежде всего катер углубит горловину старицы. А потом поможет рабочим прорыть на перешейке канаву.

И вот катер подошел к горловине. Ее пересекала узкая песчаная грива, почти без воды. Катер вылез днищем прямо на гриву. Мотор работал, не переставая. За кормой вода вспенилась и пожелтела – насос вместе с водой гнал через себя песок.

Этот маневр повторили в разных местах гряды. Потом катер подошел к мелководью кормой. Нос судна закрепили двумя тросами на берегах, мотор вновь заработал. Мощные струи воды минут через десять окончательно смыли песчаную преграду. Теперь можно идти по старице к перешейку.

Легко сказать – идти. Свободной воды почти не было – все загромождено бревнами. Стоявшие на носу участники экспедиции баграми отводили бревна в стороны. И, наконец, попали в самую гущу полузатопленных стволов. Казалось, дальше двигаться невозможно.

И все-таки выход нашелся. Николай отвел катер чуть-чуть назад, а потом сразу дал полный передний ход. Катер полез на бревна, подминая и топя их. Мотор надсадно завыл. Был момент, когда Мише показалось, что они окончательно застряли. Но судно, вначале почти незаметно для глаз, а потом все уверенней и уверенней начало продвигаться по завалу. Вот, бешено крутясь, вынырнуло сзади бревно, сверкая белизной только что ободранного бока. За ним другое, третье… Вот, наконец, и чистая вода.

– Прямо ледокол! – восхитился Миша.

– Лесокол! – повторил дядя Гриша. И добавил, уже обращаясь к начальнику Ивану Александровичу: – Вот это – настоящее испытание!

Вот и перешеек. Опять развернули катер кормой, закрепили тросами. И вновь мощные струи начали постепенно размывать песок. Прошло не меньше двух часов, пока первые струйки вишерской воды начали пробиваться в тихую заводь.

Наконец, вода хлынула в канал. В тихой старице потянуло свежей струей. Бревна стали заметно сбиваться к выходу из старицы. Там их встречали рабочие с баграми, проталкивая через горловину. Бревна дружными стайками поплыли вниз по реке.

Солнце начало клониться к горизонту, когда экспедиция снова тронулась в путь. Пока было видно, рабочие махали вслед трудолюбивому суденышку. А когда коса скрылась из глаз, дядя Гриша весело подмигнул Мише:

– Понял, что такое инженерное решение?

БЕСПОКОЙНЫЕ ЛЮДИ

Это утро выдалось под стать Миши-ному настроению – пасмурное, ветреное. Торопливо ползли тяжелые тучи, неряшливо размазывая по небу темные клочья. Миновав Вишеру, тучи натыкались на каменные громады гор и, зло клубясь, ползли вдоль каменистых вершин.

На одной из них каменные глыбы создавали полную иллюзию небольшой деревеньки. Несколько беспорядочно разбросанных домов, большие и маленькие амбары… Казалось, вот-вот покажется над деревней дымок.

– Петушиный гребешок, – негромко сказал отец. – Отсюда кажется, что там деревня.

Даже бинокль, в который одинаково интересно было смотреть с обеих сторон, не радовал Мишу. Сегодня последний день они с отцом плывут на катере. Еще заночуют вместе с экспедицией, а завтра – в обратный путь. Катер пойдет дальше, на север. А им пора назад. Миша с отцом будут плыть вниз по течению, делая остановки в тех местах, где больше всего водится хариусов. Наловят их много-много и засолят в бочонке, предусмотрительно захваченном с собой. Ничего не поделаешь, у отца кончается отпуск.

Близкую разлуку чувствуют все. Дядя Саша неловко погладил Мишу по голове и усиленно запыхтел трубкой. И, хотя он ничего при этом не сказал, Миша понял: дяде Саше жаль лишаться такого спутника на рыбалке. Сколько можно было бы еще для науки рыб выловить! Дядя Саша всех бы их взвесил, измерил, долго бы рассматривал чешуйки в микроскоп, некоторых рыб обязательно «замариновал» (так дядя Гриша говорит) в банках с формалином. Просто так ловить рыбу, не для науки, теперь Мише кажется неинтересным.

Никогда не унывающий дядя Гриша и тот сегодня приутих. Раза два смотрел на Мишу долгим, внимательным взглядом. Серьезно смотрел, у него редко так бывает…

Впрочем, вот он и сам вылезает из кабины. Усадив Мишу рядом с собой на палубе, заводит разговор издалека:

– Чего школьники больше всего боятся?

Миша не знает, что и ответить. Верней, не знает, какую каверзу готовит веселый дядя Гриша. Он такой…

– Молчишь? Так я сам скажу. Больше всего школьники боятся экзаменов. Зато помнят их долго. И то, что учили к экзаменам, тоже долго помнят. Вот я тебе и решил экзамен устроить. Согласен? А даже если и не согласен – экзамен все равно будет.

Часа полтора после этого лазали по всему катеру. Когда Миша показал и рассказал все, что знал, дядя Гриша задал новый вопрос:

– А как, по-твоему, у какого движителя коэффициент полезного действия больше: у винтового или водометного?

Миша успел по-настоящему полюбить катер и поэтому не стал раздумывать с ответом – для него маленькое водометное суденышко могло иметь только достоинства. Но оказалось, что не совсем так. Трение воды о трубу снижает коэффициент полезного действия. Винтовые суда в этом отношении выгодней.

Но дядя Гриша был никак не меньшим поклонником водометных судов. Он тут же начал доказывать их преимущества. Из его рассказа Миша понял, что было бы неправильно создавать водометные катера как соперники винтовым. Нет, в обычных условиях винтовые суда лучше. Но только в обычных условиях. А для мелководья, для сильно заросших и засоренных рек «водометы»-суда бывают незаменимы. И не удивительно, что ими заинтересовались прежде всего сплавщики. Миша сам убедился, как может им помочь даже один катер.

– С восемнадцатого века началась история создания водометного движителя, – рассказывал дядя Гриша. – Много поработали и русские инженеры. Перед Отечественной войной инженер Хренников создал в Красноярске удачную конструкцию водометного судна. А вскоре после войны профессор Александр Поли-карпович Кужма, живущий сейчас в Перми, сконструировал катер, на котором мы плаваем.

– Этот самый? – переспросил Миша, легонько потопав ногой по палубе.

– Ну, конечно, не этот самый, – улыбнулся дядя Гриша. – Он придумал и разработал конструкцию, а на заводе по его чертежам стали изготовлять катера. Вот один из них и достался нам.

Александр Поликарпович вообще большой энтузиаст таких судов. Сейчас работает над конструкцией водометного бульдозера.

Опять Мише пришлось удивляться. Он видел бульдозеры – мощные тракторы с большими и тяжелыми ножами впереди. Что же такой неуклюжей машине делать на воде?

Дядя Гриша пояснил: на водометном катере укрепляют бульдозерный нож. Им катер толкает древесину, сгружает ее, гонит к сортировочным сеткам. Кроме того, он может и дно на полметра углубить, и как обыкновенный буксирный катер работать. Интересная машина!

…На несколько километров протянулся длинный прямой плес. Когда миновали верхний островок, река сделала поворот. На берегу показалась небольшая избушка.

– Долганиха, – сказал отец.

– Заночуем? – спросил Иван Александрович. Отец согласился.

Когда после ужина была убрана посуда, все собрались у костра. Долго сидели молча, любуясь открывшейся красотой. Менее чем в десяти километрах громоздилась серая каменистая громада Тулымского Камня, самой высокой точки в Пермской области. В этот вечерний час в седловинах между вершинами стояли облака. Они были синими, с белыми краями, а снизу заходящее солнце подкрашивало их розовым. Выше облаков, на фоне прозрачного неба четко выделялась причудливо очерченная, изломанная линия вершин Тулыма.

Миша не прислушивался к негромкому разговору взрослых. Он думал о том, что рассказывал сегодня дядя Гриша, о том, как это непросто – искать и находить. Вспомнились и слова Ивана Александровича:

– По-моему, на север идут только беспокойные люди. Здесь природа такая, что лентяев не терпит.

Беспокойные люди… Мише нравились эти слова. И здесь, у костра, на вишерском берегу, ему впервые захотелось стать настоящим, беспокойным человеком. Идти на север.

Вишера – Пермь

Сестры

Фото Н. Романова

Поиски, находки, открытия

КТО ТАКОЙ АНДРЕЙ БАБАЕВ?

ЕЩЕ ОДИН ПСЕВДОНИМ

В условиях подполья, когда Я. М. Свердлову, как и другим революционерам, приходилось на каждом шагу опасаться агентов царской охранки, он скрывал свое подлинное имя псевдонимами: «товарищ Андрей», «Михалыч», Известно, что Я. М. Свердлов проживал в Перми под именем студента Льва Герца, а в Москве – по паспорту на имя Смирнова. Недавно мне посчастливилось раскрыть еще один псевдоним Я. М. Свердлова.

РОЗЫСКНАЯ ВЕДОМОСТЬ

Я исследовал дела из фонда помощника начальника Пермского губернского жандармского управления по Екатеринбургскому уезду за 1905 – 1909 годы. В одном из дел оказалась «розыскная ведомость» на екатеринбургских социал-демократов большевиков. В ней указаны имя, отчество, фамилия и партийная принадлежность разыскиваемого, его приметы и сведения, «могущие содействовать розыску».

Данная «розыскная ведомость», составленная в начале января 1906 года, привлекла внимание потому, что в ней перечислялись видные члены Екатеринбургского комитета РСДРП, руководившие борьбой пролетариев нашего города в период наивысшего подъема первой русской революции. Среди них начальник боевых дружин Ф. Ф. Сыромолотов, соратник и жена Я. М. Свердлова К. Т. Новгородцева, замечательная подпольщица М. О. Авейде.

А где же Я. М. Свердлов? Жандармы не могли не обратить на него внимания хотя бы по одному тому, что он в так называемые «дни свобод» часто выступал на массовых митингах.

Снова внимательно перечитываю все фамилии разыскиваемых по этому циркуляру. И вот под N 4 значится:

«Бабаев Андрей, иззестный под кличкой «товарищ Андрей». Личность не установленная. Социал-демократ, формировал Екатеринбургский комитет Российской социал-демократической рабочей партии».

Я насторожился. Среди социал-демократов большевиков в Екатеринбурге в то время партийную кличку «товарищ Андрей» имел только Я. М. Свердлов. Именно он в октябре 1905 года, то есть сразу же после своего приезда в Екатеринбург, организовал и возглавил или, как писали жандармы, «формировал» местный комитет большевиков. Царским властям в Екатеринбурге, однако, не были известны подлинные имя и фамилия Свердлова.

ПРИМЕТЫ АНДРЕЯ БАБАЕВА

Читаю относящиеся к «Бабаеву» следующие графы. В графе «приметы» значится, что он «роста ниже среднего, имеет небольшой горб, хороший оратор, брюнет». В графе «сведения, могущие содействовать розыску» (где обычно отмечалось местожительство родных и друзей разыскиваемого), жандармы ничего не могли добавить, ибо не знали, кто он в действительности. Но зато в этой графе имеются дополнительные данные о внешности «Бабаева», а именно: «усы черные, бороду бреет, носит очки, ходит нагнувшись вперед».

Большинство названных примет свидетельствует о том, что речь идет в данном случае именно о Я. М. Свердлове. Горбом (которого в действительности не было) филер называл, видимо, сильно выступавшие лопатки. Усы же тогда у Я. М. Свердлова еще только пробивались.

Есть, как видно, много доводов за то, что «Бабаев Андрей» есть не кто иной, как Я. М. Свердлов. Но в подобных случаях спешить с выводами нельзя. Нужна тщательная проверка этой находки, и я начинаю искать новые данные о «Бабаеве».

Один документ нашелся в судебных делах. Активный участник революции 1905 – 1907 гг., большевик Михаил Герцман в своих показаниях следователю о нападении 19 октября 1905 года «черной сотни» на митинг, организованный большевиками на Кафедральной площади (ныне площадь имени 1905 года), пишет, что «первым на этом митинге выступил Андрей Бабаев». А так как старые коммунисты – участники этого митинга – в своих мемуарах, изданных уже после Великой Октябрьской социалистической революции, единодушно указывают, что первым оратором на этом митинге был Я. М. Свердлов, следовательно, этот документ подтверждает, что «Андрей Бабаев» и Я. М. Свердлов – одно и то же лицо,

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ

Прошло еще несколько дней кропотливых поисков. Внимательно, с помощью лупы, просматриваю очередное дело.

Вот и последние листы. Ничего! Ан, нет! На последнем листе – приказ начальника Пермского губернского жандармского управления своему помощнику в Екатеринбургском уезде от 24 марта 1909 года. Уточнить, «подлежит ли розыску упоминаемый в списке «Андрей Бабаев». Кто-то из екатеринбургских жандармов поставил после слова «Бабаев» крестик и в левом углу этого документа подле такого же крестика черными чернилами четко и ясно написал: «Яковъ Михайловъ Свердловъ» (см. фото). Выше и ниже этих слов другой жандарм значительно позднее (судя по тексту, в 1910 – 1912 гг.) написал фиолетовым карандашом: «В 1905 – 1906 гг. ораторствовал на собр (аниях) под псев (дони-мом) «тов. Андрей». Отбыл крепость в Екатеринбургской тюрьме до 21 сентября 1908 г. [1] и отправлен был в Пермское городское полиц (ейское) управление, в январе 1910 г. арестован в Москве».

[1 В тексте описка – Я. М. Свердлов находился з Екатеринбургской тюрьме до осени 1909 года.]

Таким образом, сами жандармы подтвердили документально, что Бабаев и Свердлов – одно и то же лицо.

Любопытно отметить, что эта истина «дошла» до тугоумных царских опричников с большим опозданием: Я. М. Свердлов был ими арестован в Перми еще 10 июня 1906 г., а они почти тригода после этого продолжали розыск «Андрея Бабаева».

ПОСЛЕДНИЙ ВОПРОС

Казалось бы, сказанного достаточно для того, чтобы поставить точку в нашем рассказе о неизвестном доселе псевдониме Я. М. Свердлова. Однако остается еще один, последний, вопрос: откуда взялся этот псевдоним Якова Михайловича, как он возник?

Этот вопрос не праздный. Дело в том, что в воспоминаниях К. Т. Новгород-цевой говорится, что незадолго до провозглашения царского Манифеста от 17 октября 1905 года из Екатеринбургской тюрьмы был освобожден некто Семен Бабаев. В революционных событиях в Екатеринбурге после 18 октября 1905 года он участия не принимал.

– Как же так? – спросит читатель. – Ведь уже установлено, что Бабаев – это Свердлов. При чем тут еще какой-то Семен Бабаев?

А вот при чем. В ответ на запрос судебного следователя Екатеринбургского окружного суда о приметах Андрея Бабаева ротмистр Гривин сообщал, что «известный под кличкой «товарищ Андрей» проживал под именем (курсив мой. – С. Л.) Андрея Бабаева». Это, очевидно, означает, что Я. М. Свердлов в 1905 году в Екатеринбурге имел «вид на жительство» на имя Бабаева или же называл себя так некоторым из хозяев своих многочисленных нелегальных квартир.

Вполне возможно, что Семен Бабаев, освободившись из тюрьмы и получив от властей абсолютно «чистый» (неподдельный) вид на жительство, передал его Я. М. Свердлову, а сам уехал из города с каким-либо «липовым» паспортом.

Конечно, это только предположение. Так ли это было на самом деле, пусть помогут выяснить историкам следопыты – читатели журнала.

С. ЛИВШИЦ,

кандидат исторических наук

ПЕРВАЯ ТРУДОВАЯ

В июле 1919 года белогвардейцы и иностранные интервенты были навсегда изгнаны с Урала. При отступлении в Сибири они еще пытались, задержаться на некоторых рубежах, но были сбиты научившейся побеждать Красной Армией и покатились дальше, к Тихому океану.

Для трудящихся Урала в конце 1919 и в начале 1920 годов открылся новый фронт: фронт борьбы с хозяйственной разрухой, оставшейся в наследство от колчаковщины. Советское правительство решило отправить на этот «фронт» некоторые части

Красной Армии. Такое решение было вызвано инициативой самих красноармейцев. От их имени Реввоенсовет 3-й Армии направил с Урала письмо В. И. Ленину, где предлагал преобразовать 3-ю Армию Труда для ликвидации хозяйственной разрухи.

«Вполне одобряю ваши предложения. Приветствую почин, вношу в Совнарком», – телеграфировал в ответ Владимир Ильич [1].

[1 Ленинский сборник, XXIV, стр. 33.]

Первый поезд, прибывший в Екатеринбург по Казанской железной дороге.

15 января 1920 года 3-я Армия была переименована в 1-ю Революционную Армию Труда. Ее части стали использоваться в Екатеринбургской, Пермской, Тюменской, Уфимской и Челябинской губерниях для восстановления разрушенного железнодорожного транспорта, для заготовки топлива, продовольствия.

И на этом фронте красноармейцы, или, как их стали тогда называть, – трудармейцы показали свой героизм и умение побеждать. В течение только трех недель они отремонтировали более чем 100 паровозов, разгрузили и нагрузили 1300 вагонов. При участии трудармейцев в суровые уральские морозы на полтора месяца раньше срока был восстановлен железнодорожный мост через Каму у Перми. Они же достроили и железную дорогу, соединяющую Казань с Екатеринбургом. Когда же кулацкие банды пытались мешать мирному строительству, солдаты Армии Труда внозь брали винтовки и громили врага.

Так действовали бойцы 1-й Революционной Трудовой Армии на завершающем этапе гражданской войны.

Е. С.

С ФОТОВЫСТАВКИ СТУДЕНТОВ УРАЛЬСКОГО ПОЛИТЕХНИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА ИМЕНИ С. М. КИРОВА

ВВЫСЬ… Фото С. Мерцилова

ЧЕМ ЖЕ ТЕБЕ ПОМОЧЬ?… Фото К. Апрятина

ПРОИГРАЛИ Фото К. Апрятина

Завещание ДЕКАБРИСТА

Повесть

Продолжение, Начало см. N 6

Николай ШАГУРИН

Рисунки В. Бубенщикова

6. ГЛУБОКИЕ КОРНИ

Стремление полковника Максимова детальнее ознакомиться с судьбой егудинской библиотеки привело его, а вместе с ним и старшего лейтенанта Чернобровина к крутоярскому старожилу Якову Кирилловичу Успенскому, бывшему букинисту.

Небольшая комнатка Якова Кирилловича была обставлена скромно: диван, миниатюрный буфет, тумбочка – вот и вся мебель. Остальную площадь занимали книги. Они сверху донизу заполняли высокие шкафы, лежали на полу связками и пачками.

Комната слабо освещалась откуда-то сбоку, но источника света не было видно.

Оказалось, что комната имеет ответвление вправо, закоулок, также уставленный книгами. Здесь, за столом, в мягком кресле, и сидел старик с огромными кустистыми седыми бровями.

Маленькая настольная лампа-«грибок» освещала снизу его широкие скулы и морщинистый лоб. На столе лежали две раскрытые книги.

– Ух ты! Прямо доктор Фауст! – проговорил вполголоса ошеломленный и восхищенный Чернобровин.

Гости представились. Успенский не выразил никакого удивления, только спросил: «Не насчет ли Сухорослова?» и предложил сесть.

– Угадали, – сказал, усаживаясь, Максимов. – Насчет его. Думаю, что вы сможете сообщить нам кое-какие сведения. Вы, кажется, хорошо знали библиофила Егудина?

Старик сразу оживился, закивал головой:

– Геннадия Васильевича, покойного? Как же, как же…

Оказалось, что Яков Кириллович одно время служил у него приказчиком. Выиграв по займу 200 тысяч рублей, Егудин выстроил винокуренный завод и, быстро богатея, получил возможность удовлетворить свою страсть к собиранию книг. Яша стал у купца чем-то вроде агента по скупке всевозможной литературы. Он разъезжал по сибирским городам самостоятельно, приобретая для патрона и частные библиотеки, и редкие экземпляры книг. За двадцать лет такой деятельности Яков Кириллович сам пристрастился к книгам и стал заправским библиофилом. После смерти Егудина он держал свою книжную лавочку, а в советское время работал в книготорговых организациях как специалист по антикварным изданиям.

Книги заменили ему жену, детей, семью. Личная библиотека Успенского представляла весьма оригинальное по составу собрание литературы. В ней рядом с «Афоризмами великих людей» стояли разрозненные тома Александра Дюма-отца, а сочинения императрицы Екатерины II соседствовали с путешествиями Ливингстона. Цель и система такого подбора книг была ведома только хозяину.

…К этому человеку и явился а свое время продавать книги Сухороспов. У старика руки затряслись, когда он взял первую – «Рассуждение о метании бомбов и стрелянии из пушек», редчайшее издание петровской эпохи. Была здесь масонская литература и другие книги в том же роде, ценимые антикварами на вес золота. Но старик сразу догадался о происхождении предлагаемого ему «товара».

– Где взяли? – сурово спросил он Сухорослова.

Тот начал лепетать что-то о сундуке, оставшемся от покойного деда. Но обмануть Якова Кирилловича было невозможно: он признал экземпляры из остатков егудинского книгохранилища. Подобно многим другим букинистам, старик обладал феноменальной памятью.

Цену Сухорослов назвал небольшую, сравнительно с подлинной стоимостью книг.

– Хорошо, возьму, – сказал Успенский. – Оставьте, у меня не пропадут. За деньгами завтра пожалуйте, в обед, сейчас не имею столько.

Долго по уходе Сухорослова старик перебирал томики, радовался им, как старым друзьям, гладил свиную кожу и сафьян переплетов, листал шершавые желтые страницы, любовался старинным шрифтом, А в душе ожесточенно боролись два чувства: доходящая до фанатизма страсть к редкой старинной книге и врожденная честность.

В критический момент этой мучительной борьбы на чашу весов упала такая деталь: перелистывая «Рассуждение», Яков Кириллович увидел подчистки – следы удаленных печатей и штампов, а одна из страниц была грубо вырвана. Старик даже застонал, словно от нестерпимой физической боли. С этого мига он возненавидел Сухорослова, как личного врага.

Утром он бережно завернул книги в кусок полотна и отнес в музей. Остальное известно.

– Расскажите чем, Яков Кириллович, о библиотеке Егудина, – попросил Максимов.

Огонек загорелся в запавших глазах старика, и он пустился в воспоминания:

– Какое собрание было! Геннадий Васильевич тридцать пять лет его собирал… Вторая библиотека в Сибири считалась после Томской университетской, да-с! Восемьдесят тысяч томов, рукописей почти полмиллиона – экое богатство, боже мой, боже мой!

Сгорбившись и полузакрыв глаза, Яков Кириллович повествовал о делах, которым уже минуло полвека. Но картины прошлого вставали перед ним зримо, рельефно. Вот двухэтажный дом, выстроенный Егудиным специально под библиотеку, вот залы его, уставленные десятками шкафов. Но книги не умещались в шкафах и, как воды, прорвавшие плотину, затопляли все: лежали на столах, на стульях, на полу. И среди этих сокровищ расхаживал просвещенный хозяин, в накинутом на плечи пледе, благообразный, с длинной, редкой седой бородой и умными глазами.

– Из Америки приезжали знакомиться с библиотекой, да! – говорил Успенский. – Господин Грабин Алексей Владимирович, библиотекарь конгресса, даже описание ее издал…

И он рассказывал о том, как росла библиотека. Но время шло, Егудин старел и все чаще стал задумываться над дальнейшей судьбой своего собрания. Революционные события 1905 года в Крутоярске напугали купца. Хотелось ему, чтобы библиотека стала после его смерти достоянием родного города или какого-либо большого университета и носила имя ее собирателя. Но, при всей своей начитанности, Егудин продолжал оставаться прежде всего коммерсантом, дельцом: мыслимо ли дером отдать то, во что вложены огромные деньги?

После долгих раздумий Егудин решил предложить свою библиотеку правительству. Запросил он намного меньше ее действительной стоимости. Директор Публичной библиотеки в Петербурге доложил царю и в ответ получил «высочайшую» резолюцию Николая II: «Из-за недостатка средств отклонить».

Егудин поместий в газетах объявление о продаже библиотеки. Охотников долго не находилось, потом прибыл представитель какого-то московского «мецената». Он что-то прикидывал, рассчитывал и, наконец, не моргнув глазом, предложил очень скромную сумму. Егудин колебался. Чуяло его сердце, с какой целью хотели приобрести библиотеку: пустив ее с молотка в розницу, «меценат» мог выручить втрое.

Вот тогда и прикатил из-за океана господин Грабин, на сей раз в качестве официально-о лица – заведующего «славянским залом» библиотеки конгресса США, – очень респектабельный субъект с худощавым лицом и огромным залысым лбом, в фасонистых шестиугольных золотых очках. Он давно натурализовался [1] в Соединенных Штатах и на русского перестал походить.

[1 Принял подданство другого государства.]

Отлично владея родным языком, Грабин даже говорил с нарочитым иностранным акцентом.

Представителю Московского «мецената» он втихомолку предложил отступную и принялся улещивать Егудина.

Успенский стал свидетелем сделки. Дверь в кабинет Егудина была приоткрыта, и Яков Михайлович, стоя в коридоре, с замиранием сердца прислушивался к разговору. Купец сидел в кресле, а Грабин, в отличном сером костюме, поблескивая очками, кружил вокруг него, по образному выражению старика, «как ястреб над добычей».

– Поверьте,. Геннадий Васильевич, я не знаю более достойного места для вашего собрания. – негромко, вкрадчиво говорил Грабин, сопровождая свои слова округлыми, убедительными жестами холеных рук. – А здесь… Неужели вы не видите, что здесь попросту пренебрегают трудом всей вашей жизни? Горько, конечно, признаваться, но это так. Увы, нет пророка в своем отечестве…

Егудин, поглаживая бороду, только кивал: «Верно, верно… Именно так». Однако, ни «да», ни «нет» пока не говорил. А Грабин настойчиво продолжал наступление. Он то проливал бальзам на уязвленное купеческое самолюбие, с пафосом именуя его труды «титаническим культурным делом», то заставлял еще и еще раз переживать стрэх за судьбу своей библиотеки: попав в руки «мецената», собрание, мол, будет развеяно по ветру…

И это было далеко не все; у Грабина имелся в запасе крупный козырь.

– Вы знаете, Геннадий Васильевич, что при крупных политических потрясениях (Грабин избегал прямого употребления слова «революция») в первую очередь бывают обречены на гибель культурные ценности. Но это – в худшем случае. В лучшем – вы рискуете лишиться своего собрания, не получив ничего взамен…

Ловкий провокатор знал, куда бить.

– Заверяю, Геннадий Васильевич, – нашептывал он, – в библиотеке конгресса ваше собрание ни в коем случае не будет разрознено. Оно войдет в нее как единое, неделимое целое и составит украшение «славянского зала». На какой бы сумме мы с вами ни сошлись, все равно приобретение вашей библиотеки будет рассматриваться, как ваш личный дар американской нации. Можете быть уверены, что западное просвещение оценит его по достоинству…

Патриотизм просвещенного купца не выдержал испытания долларом.

– Как узнал я, что решился он собрание за границу продать, – взволнованно продолжал Яков Кириллович, – кинулся к нему: «Геннадий Васильевич, говорю, что вы делаете?! Не отдавайте, хотите, на колени стану?…» Куда там! Ведь он с характером был, норовистый и ужас как самолюбив! «Оставь, Яков, не твоего ума дело». Отстранил меня. «Здесь, говорит, не оценили. И не надо! Западное просвещение оценит…»

Библиотеку Егудина упаковали в ящики, погрузили в семь товарных вагонов, и покатилась она без малейшей задержки через всю Сибирь, Европейскую Россию и Германию на причал в Антверпене. Там ее перегрузили на пароход… Егудин выторговал только право оставить себе небольшую часть рукописей, да несколько сот книг, которыми особенно дорожил.

– И много американцы ему заплатили? – поинтересовался Чернобровин.

– Какое! Задарма продал, вовсе задарма – пятьдесят тысяч долларов. Ведь ему самому-то библиотека больше полмиллиона рублей стоила.

– А вы не помните, – спросил в свою очередь Максимов, – были ли в оставшихся рукописях бумаги декабристов?

– Были. На них Геннадий Васильевич совсем случайно наткнулся. Стал как-то разбирать ящик с книжным хламом, что я в Чите купил, потом кличет меня: «Гляди-ка, Яков, вот так находка!»

– Скажите, не было ли среди бумаг завещания декабриста Завалишина?

– Завалишина – старик, наморщась, напряженно пытался освежить что-то в памяти. Потом вздохнул: – Нет, не упомню. Стар стал. Да разве все упомнишь… Может, в музее знают.

Максимов и Чернобровин, поблагодарив старика, уехали.

И уже в своем кабинете полковник досказывал старшему лейтенанту Черлобровину то, о чем не догадывался старый букинист и что являлось истинной подоплекой этой беспрецедентной сделки.

– Я имею еще кое-какие материалы, относящиеся к судьбе егудинской библиотеки. Давайте подведем итоги. Вот описание егудинского собрания на английском и русском языках, составленное господином Грабиным, – Максимов положил на стол монографию, полученную от Гольдман. – Обратите внимание: место издания – Вашингтон, год тысяча девятьсот пятый. Она выпущена еще до приобретения егудинской библиотеки. Значит, там давно уже целились на это собрание. Зачем оно понадобилось им, как по-вашему?

– Культурная ценность? – высказал предположение Чернобровин.

– Как бы не так! Наивно думать, что полномочия и цели господина Грабина исчерпывались интересом к русской литературе и славянским языкам. Сама по себе такая библиотека, продаваемая за бесценок, являлась, конечно, лакомым куском. Но все-таки не в этом соль. Грабин был подослан с другими целями, и о них догадаться нетрудно. Он проговорился об этом в монографии. Вот, читайте на странице тридцать второй: «Библиотека г, Егудина весьма богата книгами по Сибири – путешествиями, сочинениями по истории, археологии и геологии Сибири». Заметьте: «по геологии». А среди рукописей имелись уникальные описания Сибири и омывающих ее морей, там содержались указания на местоположение природных сокровищ, дислокационные документы. Вот что интересовало американскую разведку.

Налицо диверсия, проведенная открыто и безнаказанно. Не было никакой романтики – ни масок, ни потайных ходов, ни револьверов, ни отмычек. Из-за невежества царя и тупости чиновников буквально на глазах… среди бела дня «увели» за границу библиотеку, за которой утвердилась слава «литературной Третьяковки», собрание, представлявшее национальную ценность. Вот вырезка из журнала «Сибирские вопросы». Видите, что писали тогда здравомыслящие люди: «В Америку увезена знаменитая библиотека г. Егудина. Все тяжелые последствия этого станут еще более ясны будущему поколению… Оно оценит этот факт и горьким словом помянет своих отцов».

Да, теперь стало куда «более ясно»… Грабин сдержал слово. Егудинское собрание, попав в одно из крупнейших книгохранилищ мира, где насчитывается 35 миллионов различных печатных изданий, не растворилось в этом океане книг. Вся литература и рукописи, касающиеся Сибири, были тщательно отсортированы, а затем поступили в распоряжение известного рода «специалистов» и «экспертов», чтобы служить самым темным и низким замыслам против нашей Родины. Именно в этом тяжкая сторона совершенного преступления. Вольно или невольно Егудин стал пособником тех, кто точит зубы на богатства сибирской земли. Да что Егудин – само царское правительство за гроши разбазарило русские территории. Вспомните хотя бы историю с продажей Аляски [1].

[1 В 1867 году русские владения в Северной Америке – Аляска и Алеутские острова – были проданы США за смехотворно низкую цену – в 7200 тысяч долларов, т, е. по 5 центов за гектар!]

– Все понятно, Ефим Антонович. Теперь и дело получает новое освещение.

– Безусловно. И Сухорослов становится на свое место. Казалось бы, зачем ему завещание? Он хотя и числился в музее по штатному расписанию «реставратором», но никакой такой работы не выполнял, да и не умел ее делать, а малевал лозунги, таблички. Вряд ли он и подозревал прежде о существовании документа. Зачем же вдруг понадобился ему весь этот «исторический поиск»? Нет, он только пешка, действующая по чужой указке. По моральным данным Сухорослов – находка для врага. А кому именно нужно завещание – догадаться нетрудно, ведь в нем содержатся какие-то ценные данные о Сибири и бывших русских владениях на Аляске.

– Одного не пойму, Ефим Антонович: что же они хватились искать завещание только теперь, через полсотни лет?

– На это может быть один ответ: только недавно в егудинских материалах там, за рубежом, обнаружили сведения о существовании такого завещания и его содержании. Данные, надо полагать, не утратили значения до сих пор. Игра стоит свеч, средствами решили не стесняться. Дело, как видите, далеко перерастает рамки простой уголовщины и принимает политический характер. Тут уже не наше поле деятельности, и надобно информировать органы безопасности. Я сегодня доложу генералу. Но вы ни в коем случае не демобилизуйтесь, продолжайте свое, время попусту терять нельзя.

7. ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ

В музее никто ничего не знал о завещании: такой документ в инвентарных книгах не значился. Однако, к помощи историков прибегать не пришлось. Чернобровину позвонили из клиники и сообщили, что Ковальчук окончательно пришла в себя и к ней можно допустить следователя, но только на очень короткое время. Захватив снимок последнего листа рукописи, старший лейтенант помчался в больницу.

– Максимум пятнадцать минут! – сказал врач. – и при условии: не волновать больную, не заставлять ее напрягать память.

Зинаида Васильевла Ковальчук лежала в отдельной светлой палате. Девушка была очень привлекательна даже в рамке бинтов. На нежные щеки уже возвращался румянец, особенно выделялись глаза: большие, серые, с длинными ресницами.

Ковальчук, заметив над воротником халата синий воротник кителя с красной выпушкой, спросила у Чернобровина тихо:

– Вы из органов?

Голос был грудной, мягкий.

– Да – сказал старший лейтенант, садясь к изголовью.

– Вас, вероятно, прежде всего интересует, кто был ночным посетителем музея?

– Мы уже знаем это.

– Он задержан?

– Пока нет. А что вы могли бы сказать о нем?

– Что я могла бы сказать о Сухорослове?… – Ковальчук на миг задумалась. – Мне, видите ли, мало приходилось сталкиваться с ним по работе.

– Что он представлял собой как человек? Вам не приходилось встречаться после его увольнения из музея?

– Один раз. В выходной день я проходила через рынок и случайно его увидела. Он продавал стенные коврики собственного изделия, знаете, такие – с волоокими красавицами, розовыми лошадьми и лебедями…

– Да-а-а… Извините, Зинаида Васильевна, – задумчиво протянул Чернобровин, – оставим Су-хорослова, сейчас важно другое. Прошу не обижаться, но нам пришлось побывать в вашей комнате и познакомиться с рукописью диссертации. Этого требовал ход следствия. Вы в ту ночь сидели над своей работой, потом спустились в зал, оставив недописанную страницу. Так? Меня интересует текст этой страницы. Из рукописи она исчезла. Вы хорошо помните, что писали?

– Примерно.

– Не напрягайте память! У меня есть неполный текст, я буду читать его вам, а вы подсказывайте недостающие слова. Речь идет о завещании Завалишин а. Вы цитируете высказывание декабриста Муханова: «Признаюсь, я впервые встретил выражение последней воли, изложенное в столь…»

– «Необычной форме»…

Полностью восстановленный текст выглядел так:

«Признаюсь, я впервые встретил выражение последней воли, изложенное в столь необычной форме. Если те, кому адресовано это завещание, сумеют прочесть его, то получат чрезвычайно ценные сведения о месторождениях золота и нефти на Аляске, а в Сибири – драгоценных минералов».

– Кажется, все? – спросила Ковальчук.

– Почти. Вот еще в конце: вы указываете, что часть архива Егудина не ушла за границу. Следовательно, «завещание» должно было бы находиться… Где?

– Среди писем декабристов Якушкина, Беляева, Репина и других рукописей, национализированных в 1920 году и вместе с остатками библиотеки Егудина переданных Крутоярскому музею. К сожалению, этот интереснейший документ не удалось обнаружить до сих пор. Чернобровин вскочил:

– Как?! Не удалось обнаружить?! Значит, завещание не найдено?

– Нет. Мне знаком в этом фонде каждый листок, относящийся к декабристам, там нет ничего похожего. Не исключена возможность, что оно было сожжено…

– Кем?

– Это, видите ли, темная история, – сказала Зинаида Васильевна. – В 1918 году в Москве, в квартире дочери Завалишина – Еропкиной было уничтожено больше двухсот писем декабристов, адресованных Завалишину. Там были письма Николая и Михаила Бестужевых, Кюхельбекера, Оболенского, Трубецкого… Обстоятельства, при которых погибли эти документы, точно не выяснены. Среди них могло находиться и завещание. Впрочем, это только догадка. А как хотелось бы знать его содержание! Документ, несомненно, позволил бы добавить яркие штрихи к характеристике Завалишина. Но я, кажется, разочаровала вас?

– Что вы, Зинаида Васильевна! Безмерно вам благодарен. Еще один вопрос: зачем вы спустились в зал?

– Я вспомнила, что давно собиралась взять портрет Завалишина (он, кстати, долгое время тоже считался потерянным). Утром должен был зайти фотограф и сделать с него репродукцию. Взяла ключи и спустилась, зажгла свет, подошла к шкафу… И тут увидела Сухорослова, присевшего за витриной. Я, кажется, закричала, стала вырывать у него папку…

В палату вошел врач, поглядывая на часы:

– Хватит, хватит, товарищ старший лейтенант! До свидания…

– Вы разрешите мне еще раз навестить вас? – неожиданно спросил Чернобровин, обращаясь к Зинаиде Васильевне.

– Приходите, – просто сказала она.

С этого дня в личном бюджете старшего лейтенанта появилась еще одна статья расхода: цветы.

8. ВОСКОВАЯ ПЕРСОНА

Полковник Максимов подробно изложил генералу обстоятельства дела. Выслушав, тот долго поглаживал ежик волос, курил, раздумывал.

– Так, так… Ясно. Оно, конечно, и данные по Сибири – лакомая штука для тех, кто издавна рвался «а русский Север. Однако близок локоть, да не укусишь! Для них сейчас важно… что важно, полковник?

– Нефть, товарищ генерал.

– Точно, аляскинская нефть. Но ее до сих пор на Аляске не добывают, а лишь ведут весьма активную разведку. И занимается этим военно-морское ведомство США.

– Безусловно! Отсюда и поиски ключей… в чужом кармане.

– Ну, что ж. Вами, товарищ Максимов, и вашими сотрудниками сделано много и сделано хорошо. Было бы нецелесообразно на данном этапе следствия выключать вас из дела. Нам надобно действовать параллельно, произведя некоторое так сказать «разделение труда». За вами оставляется честь довести до конца «уголовную линию» с Сухорословым. Я целиком и полностью согласен с вами: если он еще не завладел документом, – а этого, видимо, пока не произошло. – то должен оставаться в Крутоярске. Продолжай» те поиск…

Генерал привалился грузноватым телом к столу и продолжал, глядя в упор и давая вес каждому сказанному слову:

– Итак, Сухорослов – за вами. Нужно найти его во что бы то ни стало. Но брать пока не следует. За спиной Сухорослова стоит некто, вдохновляющий и направляющий его. Необходимо установить их связи, должны ведь они сноситься каким-то образом. Вот этого «некто», будем называть его условно «наставник», мы возьмем на себя. Мы придадим Чернобровину нашего работника, который будет заниматься «наставником». Чернобровин не должен показывать вида, что знает своего напарника, вмешиваться в его действия без особых на то указаний. Словом, все должно выглядеть так, будто вы продолжаете расследовать обычное уголовное дело. Пусть никто не подозревает, что теперь параллельно с вами работают органы безопасности. Вы установили наблюдение за квартирой Сухорослова и за музеем? Уже сделано? Отлично.

…Найти Сухорослова?! Легко сказать! В Крутоярске насчитывается несколько сотен тысяч жителей, и преступник, даже если он и оставался в городе, имел возможность бесследно кануть в людском море.

И вот Чернобровин, в штатском костюме, изменив наружности появлялся всюду, где мог вынырнуть Сухорослов: толкался на рынках, на железнодорожном и речном вокзалах, заглядывал в рестораны, пивные, чайные, ввязывался в разные сомнительные компании. Он знал, что ему всюду сопутствует напарник, но никогда не ощущал его присутствия.

На третьи сутки старший лейтенант обследовал район железнодорожного вокзала. К концу дня наведался в один пивной павильон. Фасад заведения был выкрашен в ярко-голубой цвет, поэтому местные поклонники Бахуса окрестили павильон «Голубым Дунаем».

Здесь, как всегда под вечер, было людно и шумно, у столиков толкалась разноликая публика. В углу кто-то пиликал на губной гармошке. Чернобровин, в форме железнодорожника, с измазанным копотью лицом, с железным сундучком в руках (ни дать ни взять – член паровозной бригады, идущий домой со смены) взял кружку пива и устроился за высоким столиком неподалеку от входа. Отсюда можно было обозревать все помещение.

Над прилавком красовалась копия со знаменитых репинских «Запорожцев», чрезвычайно примечательная по исполнению. У копииста, вероятно, не оказалось под рукой киновари и кармина, и поэтому веселые сечевики походили больше на пекарей, вывалянных в муке. Мало того – горе-художник внес в гениальное произведение собственные «поправки» и пририсовал на заднем плане дубраву, реку и лодочку под парусом. Завсегдатаи павильона привыкли к этому курьезу и не обращали на него внимания, Чернобровин же не мог сдержать улыбки. «Уж не Сухорослова ли изделие?» – пришло ему в голову. Он усмехнулся и стал оглядывать зал.

Прямо против него, за соседним столиком, появился Сухорослов. Длинные черные волосы, усики ниточкой над толстыми губами, бугристый низкий лоб – все точно отвечало описаниям его наружности, а узенький, едва заметный шрам на подбородке рассеивал последние сомнения. Сухорослов был одет с полуцыганским, полублатным шиком: серый каракулевый картуз с кожаной отделкой, замшевая рубаха с напуском, шаровары из тонкого, дорогого серого материала с «молниями» на карманах, желтые сапожки… Явно нетрезвый, он клевал носом над своей кружкой.

Тотчас старший лейтенант достал из кармана коротенькую черную трубочку и закурил; этим условным знаком он давал знать напарнику, что Сухорослов находится здесь.

«Ах, вы сени, мои сени!» – запиликала губная гармошка. Это означало: «Понял, вижу!»

…Менялись за столиком Сухорослова посетители, и каждый раз Чернобровин спрашивал себя: «Не этот ли вот черненький, низенький и есть «наставник»? Или, может быть, вон тот солидный дядя в футболке? Но не г, черненький посетитель и дядя в футболке ни движением, ни словом не пытались войти с Сухорословым в явный или замаскированный контакт. Они пили пиво и уходили. Сухорослов также не обращал ни на кого внимания, только зремя от времени апатично потягивал из кружки,

Вот к столику Сухорослова протиснулся гражданин в летнем чоломянковом пиджаке и синей шляпе из фетра-велюра, под мышкой – портфель и газета. Вежливо осведомившись: «Тут не занято?», он занял место, сдул пену и, отхлебнув из кружки, поставил ее на столик. На полочку под крышкой столика по пожил портфель и газету, достал платок и, не торопясь, обтер светлые, коротко подстриженные усы и потное лицо.

Если бы пивная была освещена получше и старший лейтенант стоял поближе к гражданину в синей шляпе, то он заметил бы, возможно, что тот бросил искоса быстрый взгляд на Сухорослова, увидел его состояние, и тогда в глазах гражданина сверкнул недобрый огонек затаенного бешенства.

Гражданин допил пиво, взял портфель и проследовал к выходу. Газета, свернутая в узкую полосу, осталась лежать на полочке.

За гражданином покинул павильон и «музыкальный посетитель». Он еще относительно твердо держался на ногах.

Сухорослов остался за столиком один. Зыркнув глазами направо-налево, он опустил руку под крышку столика и потянул газету к себе. Быстро сложив ее, сунул в карман.

«Значит, это все-таки был «он»! – ликующе подумал Чернобровин. – Вот удаче! Ну, за того можно не беспокоиться, след взят. Посмотрим, куда направит стопы мой подопечный».

Напарник, однако, оказался не так удачлив, как Чернобровин. Он, правда, сумел сфотографировать гражданина в синей шляпе, но потом произошло нечто непредвиденное. Человек, за которым он следовал по другой стороне улицы, внезапно остановил такси и укатил. Это вышло так неожиданно и быстро, что напарник Чернобровина ничего не мог предпринять – он только заметил номер машины (шофер такси потом сообщил, что седок в синей шляпе слез на центральном проспекте, сунул деньги и ушел).

Еще сутки прошли в напряженных, но безуспешных попытках восстановить сл-эд «гражданина в синей шляпе».

Квартира Сухэрослсва находилась под неослабным наблюдением. Но и отсюда сообщения были неутешительны: Сухорослов залег, как барсук в норе, и не показывался.

Генерал и полковник Максимов посовещавшись, пришли к выводу: Сухорослова надо брать. Когда он снова выйдет на явку – неизвестно. Если же «наставник» учуял слежку, то времени терять нельзя. Оставалась надежда через Сухорослова восстановить утраченный след.

– Товарищ полковник! – взмолился Чернобровин, узнав об этом решении. – Подождите еще немного. Сухорослов должен непременно второй раз вернуться в музей! В. первый раз он ничего там не взял, ручаюсь, Он даже не успел как следует просмотреть папку, ему помешала Ковальчук. Он искал документ 8 комнате Зинаиды Васильевны. Лист из диссертации снн захватил как оправдательный документ перед «наставником». «Вот, дескать, я был в музее!» и прежде всего как свидетельство того, что тайна завещания еще не стала достоянием советских людей. Потом, когда все уехали, он снова вернулся в зал и попытался продолжить поиски…

Чернобровин остановился, налил себе из графина воды.

– Так, продолжайте! – сказал полковник, делая пометки в настольном блокноте.

– Сухорослов, конечно, страшно торопился и нервничал, ведь с момента ранения Зинаиды Васильевны он все время ходил по острию бритвы. Давал себе отчет, как сильно рискует. Ищет папку – нету; если помните, я накануне поднял ее и положил на стеклянный шкаф. Сухорослову стоило только поднять голову, чтобы увидеть папку… Но он не сделал этого. «Психическая слепота» говорит о том, в каком состоянии находился преступник, А тут Кирюхин то и дело подходит к двери и проверяет печать… Сухорослов решил больше не испытывать судьбу. «Наставник» выждал немного, пока уляжется суматоха, связанная с первыми днями следствия. На явке Сухорослов получил от него директиву довести дело до конца, то есть проникнуть в музей вторично. Эта директива была передана через газету, в какой форме – трудно сказать. Газету Сухорослов, надо полагать, уничтожил.

– Очень логично и интересно, прямо художественную картинку нарисовали, – сказал полковник улыбаясь. – Но, Вадим Николаевич, это опять-таки гипотезы. А где доказательства, что Сухорослов явится снова?

– Поступили сведения, что приятельница Сухорослова была у «Косого» и получила от него набор отмычек.

– А! Это уже не журавль в небе, а синица в руках. Что же вы предлагаете? Засаду?

– Я предлагаю нечто лучшее. Сухорослова мы, конечно, возьмем. Но нужно обстаюить операцию так, чтобы он еще до момента задержания показал нам, где находится завещание.

– Как же вы это сделаете?

– Вот как. Папку нужно положить на место… И Чернобровин выложил свою идею. Предложенный план получил полное одобрение.

* * *

Давно уже стемнело, время подходило к двенадцати. Музей чернел на берегу геометрической своей громадой. Кирюхин сидел на скамеечке у ворот. После ЧП он проявлял сугубую бдительность и на дежурство являлся раньше положенного. Вот и сейчас, завидев темную фигуру, возникшую из-за угла, он встрепенулся, насторожился…

Однако прохожий не проявлял никаких агрессивных намерений. У старика отлегло от сердца: было в этой фигуре что-то знакомое, привычное взгляду. Фигура приблизилась, и сторож узнал Сухорослова.

– А, Василий Кузьмич! – дружелюбно приветствовал его старик. Кого-кого, а этого человека он никак не заподозрил бы в посягательстве на музейные ценности. За что уволили бывшего «реставратора», Кирюхин толком не знал, ибо история с кражей книг не вышла за стены директорского кабинета. Для Кирюхина Сухорослов оставался по-прежнему недавним сослуживцем, рубахой-парнем, не дураком выпить.

– Давно к нам не заглядывали. Прогуливаетесь, значит? Присядьте, отдохните! – и старик подвинулся, всем видом показывая живейшую готовность покалякать.

– Здравствуй, товарищ Кирюхин, из кино иду, – сказал Сухорослов, садясь. – А ты все оберегаешь этот допотопный склеп? Ну, есть новенькое? Да, впрочем, что я спрашиваю, ведь у вас тут сплошная древняя история…

– Не говорите, Василий Кузьмич! – запротестовал старик, становясь серьезным. – Ох, и дела! Такие дела!…

– Что, Гольдман со своим заместителем поругалась? Или выходной день с четверга на понедельник перенесли?

– Грех шутить! – угрюмо сказал Кирюхин. – Дела, прямо сказать, уголовные. Зинаиду Васильевну без малого чуть не убили! В больнице лежит, говорят, па-ра-ли-зо-ва-на…

И сторож принялся рассказывать о происшествии в музее.

– Грабителя-то нашли? – перебил Сухорослов.

– Какое! – Кирюхин махнул рукой. – Видать, бросили это дело. Никто теперь из милиции и не показывается,

Сухорослов поежился, словно от ночного холодка, достал «Беломор» и так ловко щелкнул в донышко пачки, что папироса выскочила прямо в руки старику.

– Вот, Василий Кузьмич, какие неприятности случаются, – продолжал сторож, глубоко затягиваясь. – Разве найдут? Держи карман шире. Дальше разговор как-то перестал клеиться.

Кирюхин начал зевать, речь его становилась все менее и менее связной. Наконец, клюнув носом, он опустил голову на грудь.

– Врачи говорят: па-ра-ли-зо-ва-на, значит… Папироса с наркотиком сделала свое дело,

Сухорослов выждал пару минут и потряс Кирюхина. Убедившись, что теперь никакое ЧП не в силах пробудить старика, оглянулся, прошел во двор и достал связку отмычек…

В зале стояла особенная, свойственная нежилым помещениям тишина. Бледный круг света от электрического фонарика заскользил на полу… по витрине… по манекенам, что в причудливых костюмах стояли, безмолвные, как мумии, по бокам книжного шкафа.

По улице, огибая музей, неслись машины. Они торопились к понтонному мосту, который соединял левобережную часть города с промышленным заречьем: в полночь мост разводили, чтобы пропустить суда. Вот донесся какой-то особенно четкий и мелодичный звук зимовской сирены: «ту-ту-ту»… И опять все стихло.

Сухорослов приблизился к шкафу и, присев, звякнул отмычками. Руки его слегка дрожали. Скрипнула отодвигаемая дверка. Папка лежала на прежнем месте. Оставалось взять ее, закрыть шкаф… Как будто все. Через несколько минут он будет за воротами Музея, а дальше – солидная пачка «красненьких» и новый паспорт, обещанные «шефом», привольная жизнь где-нибудь в другом городе, пока хватит денег…

Внезапно преступнику показалось, что за его спиной кто-то дышит. Он так и застыл на корточках, прислушиваясь. Нет, показалось…

И в этот миг кто-то крепко взял его сзади за руку пониже плеча. Сухорослов, холодея, медленно повернул голову: сзади стоял… казак из стеклянного шкафа, большой, темный, бородатый, в железном шишаке. Но это не была мертвая «восковая персона», как в шутку именовали ее в музее; от страшного бородача веяло теплом жизни, а из-под шишака грозно глядели живые глаза. Левой рукой он крепко сжимал плечо Сухорослова, а правой опирался на пищаль.

Преступник оцепенел. Ощущение было такое, будто ему внезапно заморозили всю нижнюю половину туловища. Сердце затрепетало, потом оборвалось и упало куда-то вниз.

– Все! – сказал казак голосом Чернобровина, прислоняя пищаль к витрине. – Папочку-то сюда дайте! – Он взял ее из рук вора. – Пойдемте же!

Сухорослов пошел, с трудом переставляя негнущиеся ноги. Он силился что-то сказать, но язык отказывался повиноваться ему, потрясение было слишком сильно.

Медленно прошли они через двор музея к воротам, за которыми продолжал крепчайше спать Кирюхин, и очутились на улице. Чернобровин негромко свистнул: из-за ларька напротив появились оперативники.

– Вы что, идти не можете, что ли! – сказал старший лейтенант, встряхивая пленника. – Нервы подгуляли? Сейчас машина подойдет.

Сухорослов молчал, делая вид, что ему дурно. На самом же деле несколько глотков свежего воздуха привели его в себя. Нервный шок проходил. Теперь он напряженно взглянул в сторону реки, где в темноте по воздуху двигались красные и зеленые огоньки. Глухой металлический грохот доносился оттуда: рабочие кувалдами выбивали болты соединений понтонов, а огоньки горели на судах, ожидающих пропуска.

Здесь, и только здесь могло еще быть спасение! Помощники Чернобровина приближались. Сухорослов набрал в легкие воздуха и, вдруг решившись, со всей силой толкнул старшего лейтенанта в грудь,

Редкие парочки, прогуливавшиеся в этот поздний час по набережной, стали свидетелями необычной сцены: по асфальтированному спуску, ведущему от музея вниз, к понтонному мосту, неслась карьером цепочка людей.

В том факте, что бегут люди, не было, собственно, ничего необычного. Жители правобережья, опаздывающие к разводке моста, поневоле занимались с «физкультурой», если не хотели остаться на левом берегу до четырех часов утра. За бегом следовали прыжки, и победителем в этом своеобразном кроссе оказывался тот, кто успевал в последний момент перескочить через образовавшуюся расщелину, если она не оказывалась чересчур велика.

Удивление вызвало другое: в десятке метров за «лидером» (это был Сухорослов) неслась фигура в чрезвычайно оригинальном одеянии, бородатая, в богатырском шлеме. Поверх красного кафтана она была облачена в «бахтерец», кольчужный доспех с металлическими планками-«зерцалами», тускло поблескивающими в лунном свете. Так и казалось, что ожил и вновь вернулся сюда, на берег Енисея, какой-нибудь отважный спутник Ермака Тимофеевича, один из тех, кого так блистательно изобразила кисть Сурикова на картине «Поморемие Сибири». Со всей его исторической внешностью не вязалась одна деталь: в левой руке казак держал белую канцелярскую папку.

За казаком бежали с небольшими интервалами еще два человека.

Сухорослов, порядочно опередив преследователей, затопал по деревянному настилу моста. Вслед за ним мимо контрольной будочки пронесся Чернобровин.

– Наддай, артист, еще успеешь! – крикнула вслед дежурная.

Старший лейтенант понимал, на что рассчитывал преступник: впереди уже зияла расщелина пролета. Если Сухорослов успеет перескочить через нее, то может ускользнуть, бросив за собой, как в сказке, полотенце-реку,

Чернобровин молниеносно прикинул ширину пролета, которая неуклонно увеличивалась, дистанцию между беглецом и пролетом. Нет, не догнать!

Он с размаху остановился и выдернул из-под кольчуги пистолет.

– Стой!

Сухорослов был уже на краю пролета. Выдохшийся, он собрал для последнего броска все силы. Полтора метра, еще можно перескочить. Как подстегнутый, он метнулся вперед. Тело перенеслось через пролет, носок правой ноги стал на закраину настила, левая повисла в воздухе. Раз, и еще раз азмахнув руками, беглец полетел вниз, туда, где шумела вода. Мелькнул в пенных струях и исчез.

Старший лейтенант кинулся на спасательную станцию. Вышли на полуглиссере, долго мотались в лучах прожектора, спускались далеко ниже моста. Но суровая река редко отдавала свои жертвы.

Окончание следует.

Конкурс короткого рассказа

САПОГИ

Владимир СИВКОВ

Пропали сапоги. Хромовые, новые, три раза надеванные. Все началось так. Санька после смены как всегда не пошел сразу в душевую, а задержался у стола ОТК минуту-другую побалагурить с девчатами.

Мы, конечно, ждать его не стали, и поэтому, когда Санька заявился в раздевалку, в ней было пусто: мы уже мылись.

Санька быстро разделся, стал укладывать спецовку в свой шкафчик и обнаружил пропажу: из шкафчика исчезлисапоги.

– Ага… – понимающе прошептал он. – Заговор? Против меня?… Ну, подожди, Никола! Я тебе… – и погрозил пальцем соседнему шкафу.

В прошлую субботу Санька подшутил над своим лучшим другом Николаем Сажиным – похитил у него из шкафа пиджак и спрятал. Цель этого поступка была самая что ни на есть благородная: немножко расшевелить всегда спокойного и незлобивого Кольку, за гигантский рост и могучее телосложение любовно прозванного в бригаде «товарищем Мамонтом».

И вот сегодня Николай «мстил».

Санька влетел в душ и, сделав крутой разворот, хотел было прыгнуть на спину Николая, но поскользнулся на мокром цементном полу и стукнулся затылком о стену.

– Хо! – выкрикнул он. – Прилунение космоплана можно считать неудачным.

Смеха, обычно сопровождавшего Санькино появление, не последовало.

Тогда он хлопнул Николая по- широкой спине:

– Ну, ты, товарищ ископаемый! – Тут Санька лукаво подмигнул Степе Бабушкину, остервенело натиравшему шею мочалкой. – Убери свои бивни, дай и мне место под душем…

– Застрекотало, – недовольно проговорил Николай, поднимая на Саньку большущие синие глаза. – Не до тебя.

– А что?…

– Да вон с этим, – зло кизнул Николай в сторону мывшегося напротив Александра Букина, – бон с этим мир не берет.

– О рублишках опять разговор? – Санька встал под душ и блаженно крякнул.

– О замках. Есть, говорят, такая болезнь – клептомания, а попросту – то же самое воровство; а у этого, наоборот, – замкомания какая-то. Замки вообще ликвидировать надо, А он! Как месяц, так новый замок к шкафу. Все хочет самый секретный найти. Дрожит за свои тряпки.

– Что это ты, Николай Николаевич, разговорился сегодня? – удивился Санька, намыливая голову. – Не похоже на тебя. Учти: на Букина слова не действуют. Его перевоспитывать на примере надо. Понял? Вот так, – глубокомысленно заключил он, принимаясь за подставленную Николаем спину. – А что касается воров, – продолжал наставительным тоном в затылок товарища, – так воры у нас есть, друже. Вот сегодня, например, у меня были похищены сапоги. А?

– Лопатку правую три, чего ты по хребту все ездишь! – пробасил Николай.

– Хребет – хребтом, а скажи-ка мне, почему ты не реагируешь на мою информацию?

– Давай, давай! – басил Николай.

– Боишься себя выдать? Сказывай, куда сапоги дел?! – вдруг завопил Санька, хлестнув Николая мочалкой.

– Ну, если ты на меня думаешь, так я твоих сапог не брал.

– Ты же на оперативку чуть не опоздал, – заметил из-за перегородки Санькин подручный Илька. – Переоделся и забыл, наверное, сапоги положить. Кто-нибудь подшутил. Выйдем из душа – отдадут, – уверенно добавил он.

– Может быть, по дороге на завод их скинул? – засмеялся комсорг смены. Степа Бабушкин. – А что особенного? Спешил человек и для легкости сапоги того… в канавку на время…

– Может, украли, – проворчал Букин. – Тоже ничего особенного.

– Ты, Букин, ахинею несешь, – недовольно поморщился Санька. – Ишь, украли! У тебя все не как у людей. Сбросить-то я их, конечно,.не сбросил, – миролюбиво продолжал он, – но версию такую допустить можно. Помню, в армии у нас случай был. После тридцатикилометрового марш-броска прибыли мы в казармы. Чистим оружие. А младший сержант Сидоркин открывает противогазную сумку, чтоб маску протереть, и находит в ней портянки. Мы его, конечно, на смех. А он оправдывается: «Все, говорит, хорошо помню, а как портянки в противогаз попали – убей, не помню». Бежали мы резво, переобулся где-то на ходу младший сержант, да и запамятовал. Ничего удивительного нет. Так, значит, не брал? – обратился Санька к Николаю.

Сажин отрицательно покачал головой.

– Тогда кто-то из ребят…

Но и после душа сапоги не возвращались к хозяину. Почти все уже оделись, а босой Санька сидел на скамье.

– Парни, парни, что это такое.,. – болтая ногами, громко затянул он. – Верните сапоги!

– Ну, кто взял? Отдайте! Человеку одеваться надо, – басил Николай. – Пошутили, хватит.

Ребята ухмылялись под нос, ожидая развязки этого интересного розыгрыша.

– Ждать да догонять, говорят, хуже всего, – вскочил Санька со скамьи. – Кто-то упорно хочет, чтобы я их лично нашел. Что ж, пошарим.

Он осмотрел все углы – сапог не было. Тогда Санька вместе с Илькой направился в соседний отсек, но и там сапог не оказалось.

Ребята ждали. Кто-то рисковал всерьез схватиться с Санькой,, а он остановился у крайнего шкафа и мрачно уставился в пол.

– Ну, что? – поднялся Николай.

– Как видишь.

– Так!., – зловеще протянул Николай.

Парни отводили взгляды от Санькиг опускали глаза. Наступила гнетущая тишина. Даже Букин, возившийся у своего шкафа, затих.

– Да, – наконец подытожил Степа Бабушкин. – Как ни печально, а приходится констатировать, что совершена кража. Но кто, кто? – вот в чем вопрос! Позорище! Из нашей смены…

Настроение у всех было испорчено. Действительно, как так получилось, что вдруг в крепкой бригаде завелся вор?! Значит, кому-то из товарищей по работе – да какой он сейчас товарищ! – не все ли разно, из их смены или из другой, значит, кому-то из тех замечательных парней, с которыми живешь бок о бок в общежитии, ходишь на стадион, в школу, клуб… Кому-то из них нельзя доверять?!

Санька, сощурив глаза, сел на скамью. Губы его были плотно сжаты.

– А замок-то у тебя хорошо закрывался? – спросил почему-то Илька.

– Что замок! – боднул головой Степа Бабушкин. – Замок – это пережиток. Он появился одновременно с частной собственностью. Сказалась кулацкая натура частника. И не от воров он закрывал свое добро. Их, воров, тоже вначале не было. А куркули закрывали добро от своих близкиих; от своих, если хотите, родственников, чтобы те его вещами не пользовались. А воры появились позднее.

– Появились и не исчезают, – пробубнил возившийся у своего шкафа Букин. – Вот вам и пример. А то: да что! Да у нас не может быть! Да мы уже не те! Вот вам – не те.

– Слушай, Букин, заткнись! – Санька вскочил, – Тебе не в молодежном цехе работать, а на базаре вениками торговать. Там ты был бы в своей стихии, там копейка – все.

– А что, для меня этила «всем-то»' ты должен быть, что ли? – криво усмехнулся Букин.

– Мы, если хочешь! Я, он, он, он, – Санька поочередно указывал пальцем на хмурых друзей-вальцовщиков. – Главное для человека – его товарищи, и только потом уже он сам… Так, значит, воровать? – с расстановкой заговорил он, дергая для чего-то запертую дверцу своего шкафа, – У товарищей?!

Открыв замок, Санька начал торопливо вытаскивать его из проема. Замок, как на зло, не хотел покидать гнезда. Наконец, Саньке удалось вырвать его вместе с шурупами, – Ну, что ж! Посмотрим, как эта падаль в открытый шкаф полезет! Нарочно лучший костюм завтра одену, Нищим, меня не оставит! А накрою – без суда разделаюсь! – И стал с лихорадочной поспешностью натягивать рабочие сапоги.

…На смену Санька и Николай заявились в новых костюмах. Николай, ни слова не говоря, отвернул свой замок и отнес его в урну. Илька, уже было направившийся в цех, заметив это, вернулся, тоже снял замок со шкафа.

Вальцовщики собрались на оперативку за двадцать минут до начала работы: обсудили результаты прошлой смены, получили задания на очередную.

Закрывая оперативку, мастер Борис Петрович Ивлев, или попросту Боря, сказал:

– Бабушкин будет говорить. Комсорг вышел к столу.

– Все вы, ребята, знаете, что вчера произошло у нас, Я много думал, как случилось, что в нашу среду затесался вор? Думал, что предпринять, чтоб найти его, что сделать, чтобы такого не повторилось? Но дельного ничего не придумал. Давайте потолкуем и решим, как быть. Кто берет слово?

– Дайте мне! – поднялся Санька, – Ты спрашиваешь, как быть? Не выставлять же в раздевалке постового! Может, за товарищами подсматривать, слежку, может, за ними установить? Я предлагаю снять замки со шкафов. Пусть этот пережиток знает, что мы над тряпками не трясемся. Не они нас, мы их зарабатываем. Жаль, конечно, когда пропадает хорошая вещь.

– Ничего не выйдет! – с места выкрикнул Букин, не дав Саньке даже закончить. – У тебя украли, хочешь, чтобы и у других тоже?!

– Цыц ты, девятнадцатый век! – повернулся к нему Санька. – Где ты, Букин, родился? где рос? Ты вот заметил, наверное, что тебя никогда не называют по имени – Сашкой? Букиным зовут все. А почему? Не задумывался? Рубль у тебя – гвоздь программы.

– Будет на моем шкафу замок или не будет – мое личное дело. И решать вы не имеете права.

– Ты что, за свое новое пальто беспокоишься?! – загремел Николай. – Смотри, Букин, в случае чего я тебя вместе со шкафом и секретным замком в мусорную яму отнесу.

– Лучше, Коля, унеси его в музей древностей, – вставил Санька.

– Кто еще? – спросил Степа. Ребята зашевелились.

– Прав, пожалуй, Санька…

– Черт его знает, как оно получится…

– Чего думать!? – выдохнул Илька. – Трамваи без кондукторов есть? Магазины без продавцов есть? А замки так и так скоро повсюду снимать будут. Конечно, не сращу. Где можно – сейчас надо снимать. Долой замки!

– Я поддерживаю предложение Саньки, – сказал Степа Бабушкин. – Замок в наших условиях не только металлическая вещь с отверстием для ключа, это прежде всего символ недоверия товарищам. Долой недоверие, долой замки!

– И я согласен с Санькой, – встал мастер Борис Петрович Ивлев, или попросту Борис. – Самый секретный замок – наша совесть. Только принудительно снимать замки со всех шкафов нам никто не дал права. Я думаю так: для тех, кто еще побаивается это сделать, отвести отдельный угол, и пусть они там закрываются.

Так и сделали. Другие смены тоже подхватили начинание. Несогласных и сомневающихся набралось с десяток. Шкафы их были поставлены в отдельный отсек, именуемый теперь «музеем». Но «экспонатов» в нем с каждым днем становилось все меньше. Наконец, остался один шкаф Букина.

Прошло около месяца.

Кончилась дневная смена. Санька поднимался по лестнице в раздевалку.

– Санька! – окликнул его снизу Илька. – Тебя тетя Маша ищет.

Снизу спешила тетя Маша, уборщица.

– Здравствуй, тетя Маша, – улыбнулся ей Санька. – Выглядишь теперь хорошо. Выздоровела, значит? На курорт съездишь – богатырем, как наш Никола, станешь.

– Здравствуй, Саня, здравствуй! Прости ты меня, дуру старую, – вдруг запричитала тетя Маша.

– За что прощать-то? – изумился Санька.

– Да ведь сапоги твои я подобрала, забыл ты их тогда в шкаф положить.

– Да ну? Вот здорово!…

– У вас, говорят, сколько неприятностей из-за этих сапог. А меня, знаешь ведь, в ту ночь прямо с завода в больницу отвезли: печень схватило. И совсем я про сапоги-то твои забыла.

– Ничего, тетя Маша, не волнуйся. За сапоги тебе спасибо большое. Обрадовала меня. И могу еще сообщить тебе, тетя Маша, что ты вошла в историю.

– Это в какую историю?

– В мировую! – крикнул Санька, прыгая сразу через четыре ступеньки.

…Прошла еще неделя, и «музей» опустел. Шкаф Александра Букина занял свое прежнее место, только уже без замка. Видать, что-то изменилось в характере его владельца, что-то появилось в нем новое.

К нашему июльскому спедопытскому костру мы пригласили журналиста Семена Стрельцова. Во время Великой Отечественной войны он был участником легендарного рейда партизанского отряда Ковпака.

АМУЛЕТ

С. СТРЕЛЬЦОВ

Наш партизанский штаб расположился в селе Мосур. Владимир-Волынского округа.

Сюда мы – ковпаковцы – пришли на рассвете, и сразу же во все стороны, по «звездному» машруту, отправилась наша разведка: на перекрестки дорог, на мосты и в лес вышли заставы.

Резкий ветер насквозь прохватывал неширокие улицы села. Поднялась метель. Снежная пыль обжигала лицо, засыпала уши, набивалась в рукава полушубков и шинелей.

Во второй половине дня погода улучшилась; ветер стих, солнце встало на горизонте огромным огненным шаром, задорно стрекотали сороки.

И вдруг над селом показался гитлеровский самолет.

Летел он низко. Видно было по всему, что летчик чувствовал себя в полной безопасности. Партизаны дружно высыпали из домов на улицу и открыли залповый огонь.

Самолет загорелся метрах в двухстах от земли и, охваченный пламенем, стремительно ринулся от села к лесу.

Мы в это время сидели в штабе и разрабатывали план предстоящей операции.

Когда за окном послышались стрельба, шум и крики, в избу влетел адъютант Вершигоры – коренастый Яша Жоржолиани.

– Командир!… Товарищи!… – кричал он. – Наши сбили фашистский самолет!

Мы поспешили на улицу. На опушке леса горел немецкий транспортный «Ю-52». Густой черный дым огромным облаком расстилался в холодной синеве неба.

К лесу спешили партизаны, бежали местные жители.

В черном пальто, затянутом широким поясом, с трофейной «лейкой» в руках и большой винтовкой за плечами промчался, стоя в санях, партизан-фотограф Чмиренко,

– Скорее, не отставай, торопись! – крикнул ему вслед Вершигора, пританцовывая на морозе.

В штаб поступило донесение о том, что экипаж самолета взят в плен.

А вечером заместитель командира дивизии – начальник главной разведки майор Иван Юркин со своими помощниками допрашивал фашистских летчиков. Они рассказали о том, что большая авиагруппа, в состав которой входил сбитый нами «Юнкере», занята сейчас выполнением важного задания гитлеровской ставки, сообщили сведения о состоянии воинских частей противника, их дислокации, местонахождении аэродромов – обо всем, что могло представлять интерес для командования советских войск.

Передав материал по радио на «Большую Землю», мы вернулись к допросу одного из пилотов. У него при обыске была обнаружена небольшая, овальной формы пластинка, напоминавшая сплющенную пулю. На пластинке было вырезано какое-то слово.

Тускло горела походная лампа. Свет беспрестанно мигал.

В полумраке мы никак не могли разобрать эту надпись. Юркин прошелся по хате, постоял в раздумье у стола и сказал переводчику:

– Я таких вещей у гитлеровцев еще не видел. Спроси-ка, что тут за слово.

Пилот бросил взгляд «а пластинку, посмотрел вокруг и процедил сквозь зубы:

– Ковпак…

Мы не поверили своим ушам… Ковпак?

Стояла зима 1944 года. Наша партизанская дивизия имени Ковпака совершала польский рейд по тылам врага; в этом рейде Ковпака с нами не было. Мы вспоминали его часто, говорили о нем, посылали радиограммы…

Гитлеровец, заметив впечатление, произведенное на нас его ответом, повторил:

– Ковпак, – и добавил: – партизан – властелин лесов.

Он рассказал, что почти год назад получил от командования задание – бомбить береговую оборону Ковпака на реке Припяти; в те дни соединение партизанского генерала уничтожило на Припяти флотилию гитлеровских судов.

Выполнять задание пилот вылетел рано утром. У большого белорусского села Аревичи, где стоял тогда штаб ковпаковцев, попал под огонь партизан. Пуля ударила в штурвал и, отлетев, рикошетом вошла в плечо.

В память о встрече с советскими партизанами летчик сплющил извлеченную из раны пулю и ножом на пластинке нацарапал: «Kowpak». С тех пор он не расставался с пластинкой и считал, что амулет убережет его от превратностей военной судьбы…

Оказывается, попал к нам в руки «старый знакомый», фашист, бомбивший нас весной прошлого года!

– На сей раз амулет, видно, вхолостую сработал? – с иронией сказал партизан Вальтер Брун, переводчик.

Прошли годы. Встретившись после войны с Сидором Ковпаком, я сообщил ему подробности о том, как был сбит нами в польском рейде «Ю-52».

Ковпак сказал:

– Насчет того, что пленный не видел, в чем источник силы советских людей, удивляться не надо! Разве могли гитлеровцы понимать, что наш народ ведет войну справедливую, всем народом ведет… За свободу борется… под руководством Коммунистической партии!… А теперь про амулет, – Ковпак засмеялся, – могу одно сказать: не только пленного летчика, но и бешеного пса Гитлера никакой амулет не спас бы от русской. пули.

ПО СТРАННОМУ СЛЕДУ

Фантастический рассказ

Кирилл СТАНЮКОВИЧ

Рисунки С. Киприна

Заснуть я не мог, как ни старался. Здесь, на метеостанции Кара-куль, где мы заночевали, это было обычным. Человек, поднимающийся снизу из Оша на Памир, едет целый день и сюда, на Кара-куль, попадает только к вечеру. А ночью уставшему и непривычному человеку здесь плохо: высота около четырех тысяч метров, от озера поднимаются испарения; человек начинает задыхаться, это «тютек» – горная болезнь.

Мне надоело вертеться в мешке, слушать, как охает Мулик, как чертыхается Димка, как храпит Мамат, и я вышел на крыльцо.

Погода стояла невообразимая: снег и ветер. Тяжелые снежные волны неслись от озера. Они были такими густыми, что скрывали временами антенны и метеорологические будки, расположенные всего в нескольких метрах от крыльца. Луна, изредка бросавшая сквозь рваные облака слабый свет, не пробивала белой мглы снежного ветроворота.

Выл ветер, и сквозь его вой было слышно, как в отдалении глухо плескалось озеро…

И в этом хаосе внезапно раздался какой-то звук. Странный и тягостный, он заполнил воздух.

Мне приходилось как-то слышать рев тигра. Было страшно. Но этот жуткий рык был и страшней и как-то тоскливей.

Он все рос, рос и закончился тяжелым стоном.

Сколько он продолжался? Полминуты? Минуту? Трудно сказать. Неожиданно в дверях показался Дима. Он так же напряженно всматривался в темноту.

– Ты слышал? – спросил я.

– Да. Что это? Вернее, кто?

– Не знаю. Я подобного не слыхивал.

К нам присоединился Мамат. Он тоже не мог объяснить происхождение этого странного звука.

А метель все шумела и шумела, мешая явь с мечтами, предположения с действительностью. Мы постояли, помолчали. Стало холодно. Вернулись в комнату и опять залезли в спальные мешки. Но заснуть не удалось: с ближайшей заставы приехал пограничник.

– Простите, что побеспокоил, – сказал он мне. – На границе переход. И странные следы. А начальник знает, что вы по следам специалист. Очень просим вас съездить посмотреть, если не трудно…

– Может, утром?

– Лучше сейчас. Видите ли, в это время года снег здесь быстро тает, следы пропадут. Я и лошадей привел.

– Ну что же, нужно, так съезжу, – без особого энтузиазма согласился я.

– Тогда едем. Мне поручено проводить вас до границы, а там лейтенант Николаев… Вы его знаете. Такой, с пшеничными усами…

Через несколько минут мы уже двигались к границе. Поехали все участники нашей зоологической экспедиции: я, мой помощник Дима, охотник-следопыт Мамат и кинооператор Мулик. Он долго убеждал нас, что любит приключения, что, как бывший конник, превосходно ездит верхом и… «и вообще надо снимать такие происшествий. Границу не каждый день нарушают!»

Несмотря на свою горячую любовь к верховой езде, Мулик трясся сзади, жалуясь на плохое седло и утверждая, что прежде в его полку были совсем другие, гораздо более удобные седла.

Непогода стихла. На земле ровной пеленой лежал неглубокий снег, и наши лошади, пробивая копытами тонкую снеговую корку, оставляли черные следы.

По берегу быстрой горной реки мы поднимались к почти голому гребню хребта, по которому проходила граница.

У одного из перевалов нас встретили пограничники – офицер и два солдата. Лейтенант Николаев действительно был моим старым знакомым. Высокий, с большими пшенично-белыми усами буденновского фасона, он любил франтить, но меня поразило, что и здесь, в наряде, он был одет с иголочки.

– Ну, показывайте! Где тут у вас непонятное? – попросил я.

– Непонятного-то, пожалуй, нет, – ответил Николаев. – Налицо обычный переход, только маскировочка!… Глядите! – сказал Николаев, после того как мы с ним поздоровались.

На середине перевала, среди камней, то появляясь на снегу, то исчезая на щебне, вился след – отпечатки громадных кошачьих лап. Похоже, что здесь прошел тигр. Общий след круглый, ясны были отпечатки и больших пальцев и большой подушечки. Тигр шел средним аллюром, так, что отпечатки задних лап иногда наполовину, иногда и полностью покрывали передние.

– Интересно, – сказал примолкнувший и посерьезневший Дима, рассматривая след. – Тигр, и очень крупный. Судя по этим следам, он, пожалуй, в длину метра два с половиной будет. Хвост я не учитываю. Меня удивляет одно: как он забрался так высоко? Это маловероятно.

– И не надо верить, – насмешливо заметил Николаев. – Это тигр на двух ногах. Вернее, не один, а два тигра, и они точно шли друг за другом, стараясь ступать след в след.

– Ерунда, – сказал Дима. – Не фантазируйте. Подделка исключена. Да! Вы не слыхали, как он ревел? Как оркестровая труба!

– В том-то и дело, что не как оркестровая, а просто труба. Она подобрана под рев тигра.

– Труба? Да зачем же? Чтобы себя обнаружить?

– Почему обнаружить? Вы вот зоологи, видели и слыхали тигров, а путаетесь. Что же скажут и подумают остальные смертные? Подумают, что тигр – и все. Значит, не было нарушения границы. значит, все в порядке.

– Такой рев не подделаешь! – убежденно сказал Дима.

– А я утверждаю – подделка! – возразил Николаев. – И громче, и с каким-то воем. А след? Опять просчет! По форме он тигриный, а по величине?! Таких тигров быть не может. Нет, товарищи, тут явный переход хитрецов. Правда, они немного переборщили. А трубой был подан сигнал, что границу перешли благополучно…

– Интересно, кому же они сигнализировали? – подковырнул Дима. – Ведь это граница с Китаем!

– Ну и что же? Враги надеются, что границу с друзьями мы особенно охранять не будем. На этом все и построено.

– Так, да не так, – сказал Дима. – Нет, товарищ Николаев, ваша гипотеза – не гипотеза, а гипотенуза.

– А вот увидите, почтенный зоолог. Когда поймаем этих субчиков, я вам тигровые тапочки подарю. Те самые, которыми они следы печатали. Ну, ладно, мне приказано идти по следу диверсантов. Вы пойдете?

– По следу диверсантов нам идти незачем, но, как зоологи, мы пойдем по следу интересного зверя,

Сев на коней, мы двинулись в путь. Дима и Николаев, почувствовав друг к другу расположение, продолжали спор. Ехали они стремя в стремя и обращались друг к другу на «ты».

– Ну, посмотри, Николаев, – говорил Дима. – Ты говоришь – люди! А твоя собака, специально тренированная на людей, след не берет. Почему? А?

– А почему твой знаменитый терьер тоже нос от следа воротит? – спрашивал в свою очередь лейтенант. – Значит, это след не зверя?

– Мой Наль впервые сталкивается с таким следом.

– Нет, Дима. Это объясняется очень просто. Диверсанты испортили свой след. Табак, креозот, еще есть у них кое-что. Они, брат, свое дело знают!

Мы двигались вдоль хребта. И чем дальше мы ехали, тем следов становилось все меньше: снег быстро таял. В одном месте, рядом с крупным следом тигра, появились следы обыкновенных собак.

Километрах в шести от границы следы тигра исчезли, вместо них мы увидели следы человека.

Потом пропали и тигровые и человеческие следы. Долгое время двигались мы наудачу вдоль хребта по безлюдным горам, сохраняя прежнее направление, и совсем было потеряли надежду кого-либо найти, но неожиданно наткнулись на мертвого кутаса. Кутасами здесь называют яков. Нас поразило то, что голова и шея огромного животного были не тронуты. Только рядом с загривком виднелись две сквозные раны.

– Видите, – сказал Николаев и пошевелил от удовольствия усами. – Какой же это тигр? Он всегда норовит или шею сломать, или перегрызть горло. У этого яка шея не тронута. Две сквозные раны явно огнестрельные. Бок весь, смотрите, просто изрезан. Ясно, яка драли, чтобы скрыть пулевые ранения. Диверсанты хотели показать, что все это сделал тигр, что он существует и нападает на скот. Но забыли, что тигр не станет рвать сбоку.

– Интересно, новая гипотенуза, – задумчиво сказал Дима. – Диверсанты грызут бок кутасу, доказывая свою принадлежность к тиграм. Так?

Мы долго смотрели на растерзанный труп кутаса. Все-таки кто же это? Люди?… Тигр?…

Николаев сиял. Да и я начал понимать его. Загадочные следы. Здесь было над чем поразмыслить, было в чем проявить себя.

От места, где был убит кутас, Наль видимо по крови, взял след. Километр за километром прошли мы скалистое взгорье, обогнули с юга Кара-куль и на песчаном берегу этого озера потеряли след.

Он исчез, словно канул в воду!

– Надо полуостров осмотреть, – сказал Николаев. – Предлагаю задержаться на перешейке до утра, а с рассветом – за дело. Через озеро это не только человек, а и птица не рискнет перебираться в ночную пору. Нарушители в мешке. Вы дежурите здесь, а мы тем временем на заставу съездим за людьми. Хорошо?

День угасал. Вечернее красное солнце, прокатившись вдоль вершин хребта, ушло за снежные пики, и долину заполнили фиолетовые тени. Оранжевым светом играли облака. Но вот погасли и они. Над нами одна за другой стали вспыхивать звезды.

И вдруг с полуострова, уже погруженного в ночь, раздался неистовый хохот. Он становился все громче и громче, дошел до визга и внезапно затих.

– Шакалы хохочут, – сказал Дима, толкая меня под локоть. – Они, вероятно, двигаются вместе с тигром. А что, если это на самом деле диверсанты?…

Всю ночь мы не спали, тряслись от холода и, нужно сознаться, от страха.

Потихоньку дул ветер, и кругом раздавались какие-то шорохи: то сухая трава шелестела, то в камнях что-то шумело. Мы напряженно всматривались во все стороны. Глаза страшно устали. Нам теперь мерещилось все – и звери, и собаки, и люди, что воровски подкрадывались из-за камней.

С первыми лучами солнца прибыли Мулик и пограничник. Мулик сообщил нам, что Николаев обшаривает окрестности, что уже в стоге сена он обнаружил одного из перешедших границу, что пограничники просят нас покараулить еще некоторое время перешеек.

Мулик привез нам кое-какую еду и полушубки. Пока мы ели, он развлекал нас рассказами о работе кинематографистов, о специфике кино, о сложности оригинальных съемок. Без особых происшествий прошли день и вторая ночь.

Под утро Наль начал проявлять признаки беспокойства. Он так и рвался в дальний конец полуострова.

И мы решили рискнуть. Налегке пересекли полуостров и на сухом песчаном берегу обнаружили широкие круглые еледы. Кругом было множество мелких, похожих на собачьи, – это шакалы сопровождали своего повелителя.

Через два часа подъехал конный отряд для прочесывания полуострова.

– Тигр этот – плод твоего воображения, – сказал Диме Николаев. – Задержанный нарушитель подтвердил, что его напарник ушел к центру Памира. Этого второго нарушителя надо обезвредить как можно скорее. Идете с нами?

– Конечно! – в один голос согласились мы.

Наш отряд был малочисленен, но пестр: щеголеватый Николаев, застегнутый на все пуговицы, выбритый и в начищенных сапогах; неряшливый, щеголявший нарочитой небрежностью в костюме Дима в штурмовке и горных ботинках на триконях; Мамат в халате и белой киргизской шляпе; я в шерстяной фуфайке и лисьей шапке-малахае; пограничники. Мулик с нами не поехал: он забыл где-то кассеты и хотел непременно взять их, а затем догнать нас.

– Боюсь, что нам достался самый расхлябанный и самый отсталый кинематографист, – сказал Димка, провожая глазами сутулую спину ерзающего в седле Мулика. – Вряд ли он станет нас догонять…

Отойдя от Кара-куля, мы шли вначале по бесконечным моренам, заполнявшим долину Акджилга. Пологие холмы однообразно буры, кое-где в низких местах растут жалкие кустики. Вокруг долины бурые и безжизненные горы. На них, чуть выше, лежали, серебрясь, фирновые поля; еще выше ослепительно сияли ледники.

Стало прохладно. От реки Кукуй-бельсу отряд наш двинулся в горы. Наль, с самого начала взявший след, вел, не останавливаясь. Но, признаться откровенно, спешить мне не хотелось. Если где-то поблизости от нас укрывался диверсант, то совсем не просто было его обезоружить. А если тигр? Я не раз слушал всевозможные рассказы о тиграх и знал, что хищник бросается на человека только защищаясь или защищая тигренка, но тем не менее…

Солнце грозило вот-вот спрятаться за дальние отроги хребта. Мы решили засветло выбрать место для ночевки. Спорили, спорили и порешили так: разжечь костер в овраге, поужинать у огня и, оставив одного дежурного с лошадьми, всем устроиться на открытой площадке – в случае нападения мы могли быстрей обнаружить противника.

В спальном мешке было уютно и тепло. Я задремал было. И вдруг над притихшими скалами пронесся дикий хохот, Все повскакивали на ноги. А хохот вновь и вновь будил тишину. Мы с Николаевым переглянулись. Взволнованное лицо пограничника заставило меня внимательнее прислушаться к странному смеху. И мне показалось, что в этом хохоте есть что-то искусственное.

– Все-таки действительно очень непонятный звук! – как бы разделяя мои мысли проговорил Дима. – Очень непонятный.

Хохот затих. Час-полтора мы бодрствовали, ожидая чего-то, а затем, сморенные усталостью, крепко уснули. Перед самым рассветом меня разбудил Мамат и, сдав дежурство, сказал, забираясь в спальный мешок.

– Он опять ночью кричал!

– Хохотал?

– Нет, другой кричал. Ревел он, как барс. Далеко ревел, у перевала…

С восходом солнца мы сразу же двинулись в путь. Часа четыре Наль вел нас по прямой. В одном из ущелий он вдруг остановился, потоптался на месте, принюхиваясь, и решительно свернул в узкую теснину, по которой в Кукуй-бельсу вливался небольшой приток. Здесь, на береговом лужке, на зеленой траве мы опять обнаружили огромную растерзанную тушу кутаса. И странно: как и прежде, шея и голова животного были не тронуты.

Осмотрев каждую скалу и ничего не обнаружив подозрительного, мы стали подниматься по склону горы к перевалу. Подъем был труден. Копыта лошадей скользили по щебню. С каждым метром высоты чувствовалась нехватка кислорода.

Четыре тысячи семьсот метров! Мы располагаемся на каменистой площадке отдохнуть и полчаса лежим без движений, как мертвые.

Четыре тысячи девятьсот метров! Мы делаем всего по четыре-пять шагов, а затем подолгу стоим, отдуваясь.

Дима остался без лошади: она свалилась в пропасть. Дима успел выброситься из седла и ухватиться за выступ гранита. На гребень карабкались по снегу, мешали крупные кальдоспоры – высокие игловидные выступы из снега, встречающиеся на фирнах – их рубили, чтобы пройти и нам и лошадям. Наконец, достигли вершины.

Первый ожил Дима. Он подошел к самому обрыву и вдруг весело закричал:

– Господи Исусе! Смотрите-ка!… Вот ведь никак не ожидал! Наш кинематографист штурмует горные пики!

И действительно, таща за повод измученную лошадь, на перевал взбирался Мулик.

Я оглядел окрестности. Поразительная картина открылась передо мной. Солнце горело на гладких обтаявших ледниках. Снег искрился ослепительно, и, куда ни посмотришь, высились гребни гор. Они тянулись к небу острыми пиками, белыми заснеженными шапками. Что-то чарующее было в суровой красоте их.

На площадке появился Мулик и, тяжело дыша, начал рассказывать о мытарствах, которые пришлось ему испытать, догоняя отряд. На самом захватывающем эпизоде, который украсил бы любой выдающийся приключенческий фильм, излияния Мулика прервал могучий рев. Он шел из глубины ущелья и разрастался с каждой минутой, заполняя воздух, – отвратительный, страшный. Сколько он длился? Не знаю. Но я подумал, что, может быть, рев этот предназначается для того, чтобы парализовать жертву страхом, довести ее до столбняка.

– Не то тигр, не то собака Баскервилей, – пробормотал Дима. – Ну, теперь-то ты убедился? – спросил он у Николаева.

Лейтенант пожал плечами:

– Знаешь, а все-таки в нем слишком много металла. Это какая-то особая труба. Да и, скажи на милость, разве тигр так ревет? Ведь нет же! Это что-то совсем другое.

И Николаев был, пожалуй, прав: рев настоящего тигра слабее, мелодичней.

– Снимать будешь? – спросил я Мулика.

– Разве можно заснять рев?

– Не рев, а горы, наш караван, ну, вообще вид!

– При таком освещении?! – уничтожающий взгляд Мулика досказал мне остальное. – Надо знать законы кино.

Я не стал спорить: специалисту виднее, что и как снимать. Николаев приказал осмотреть и проверить вьюки, подогнать седла. Наш отряд, миновав гребень перевала, направился в Биляндкиикскую щель.

К вечеру начались несчастья: Наль потерял след. Было ясно, что тот, за кем пес вел отряд, или остался сзади или перешел на другую сторону реки.

Тогда и мы решили форсировать реку вброд. Мало кто представляет себе, что значит переправляться через горную речку, которая мчится со скоростью курьерского поезда. Течение так сильно, что, подчиняясь его порыву, по дну реки непрерывно перекатываются многопудовые валуны. Подскакивая, как медные пятачки на мостовой, они резво несутся по стиснутому кручами гранитному ложу реки. Грохот стоит такой, что не слышно человеческих голосов.

Зная буйный нрав горных рек, мы пересекаем поток чуть вкось. Вода ревет. Лошади наши с трудом удерживаются на ногах. Я, Мамат и Мулик переправились благополучно. А Димка, бравируя, как всегда, позволил своей лошади сойти с переката. И тотчас же вода повалила ее на бок. Николаев попытался помочь Димке. Рослый скакун лейтенанта бесстрашно шагнул с переката в бурлящее пенное мессиво буруна и, подхваченный потоком, вместе с седоком закружился в водовороте.

Мамат мгновенно сорвал с седельного крюка моток веревки и, как заправский ковбой, метнул ее Николаеву. Лейтенант выбрался на берег. Затем был вытащен Дима. Люди спаслись, но лошади…

Потеря лошадей принесла нам сплошные огорчения: вместе с животными мы, как выяснилось, лишились двух винтовок и большей части продовольствия. На всякий случай я решил пройти вниз по течению и посмотреть, не уцелели ли каким-нибудь чудом наши лошади и вещи. За поворотом, метров на двести ниже переката, река входила, как в трубу, в узкую многокилометровую щель. Здесь, в страшных каменных клыках, вода устроила такую мельницу, что не только лошади и вещи – камни и скалы перетирались в песок.

Положение было прямо-таки дрянное. Отправляться назад невозможно: вот-вот стемнеет. Ночевать без оружия? А что, если неведомый нам противник перейдет в наступление? Мы решили найти укрытие. В склоне горы, метрах в ста от речного берега, Николаев заметил пещеру. Но добраться до входа в нее было очень трудно: крутейший склон состоял из рыхлых конгломератов. Здоровенные валуны при малейшем прикосновении к ним катились вниз. Тронешь валун – он покачнется и валится на тебя; поставишь ногу на выступ – выступ рушится, ползет под подошвой.

С огромным трудом я все-таки достиг площадки. Узкий лаз в пещеру загораживал камень. Ледорубом и ногами мне удалось сдвинуть его в сторону. Я пролез внутрь. Пещера расширялась. Луч моего карманного фонаря скользнул по мрачным сводам пещеры и осветил на одной из стен причудливые рисунки. Это была целая картинная галерея. Она шла далеко вглубь, в темноту. Вот изображен огромный кутас, в которого летят стре«лы. Вот, столкнувшись рылом к рылу, стоят кабаны. Вот какой-то диковинный зверь разинул пасть, а человек выставил вперед копье. Два огромных клыка торчат из пасти зверя… Саблезубый тигр!…

И тут я понял, какой подарок невольно сделал науке лейтенант Николаев. Он обнаружил крепость первобытного человека. В этой крепости, видно, жили многие и многие поколения. Жили, жгли свои костры, скрывались от непогоды, отсиживались от нападения хищников.

Я вышел из пещеры на площадку и громко позвал спутников.

Когда красные отсветы заката окрасили ледяные вершины и в ущелье пришла вечерняя прохлада, мы, осмотрев пещеру, сидели на площадке и разговаривали. Внизу, на лужке, паслись лошади.

Вечернее солнце все дальше уходило в облака, погода портилась. С запада надвигались тучи. Быстоо холодало.

И в эту именно минуту, когда закат одел все в таинственные одежды теней, над речной долиной пронесся знакомый нам жуткий вой.

– Ну, что? – после продолжительной паузы спросил Дима у Николаева. – Разве можно извлечь такой звук из трубы? Ты все еще думаешь, что это диверсант?

– Пожалуй, нет, – согласился лейтенант.

И вновь, на этот раз гораздо ближе, раздался отвратительный и грозный рев. Мы увидели, как внизу у реки, в километре от нас, показались темные точки.

Я схватил бинокль и увидел, как вдоль берега движется какая-то бурая фигура. Бинокль пошел по рукам.

– Невероятно! – сказал Дима. – Это просто гигант какой-то! Больше коровы!

– И цвет какой-то странный, бурый, вроде медведя, – вставил Николаев.

– И грива.

– Черт подери! Угораздило же нас утопить винтовки!

– Он сейчас подойдет к лошадям, – сказал Мулик. – Что делать? Смотрите, почуял, лошадей почуял!

Действительно, зверь, маскируясь за камнями, начал красться к лошадям. Когда он подполз к лужайке, до лошадей оставалось всего метров сто. И тут одновременно произошло несколько событий. Во-первых, Димка не выдержал и толкнул с края площадки камень. Тот, в свою очередь, зацепил по пути другие валуны, и вот уже целая лавина со стуком и грохотом хлынула вниз по склону. Лошади, то ли опасаясь обвала, то ли почуяв запах зверя, ринулись вверх по реке. Уже через несколько минут нам стало ясно, что зверь не в состоянии догнать быстроногих животных. Да и сам он понимал это. Потянув носом воздух, он остановился и медленно вернулся на луг.

Голодный и тоскливый рев покатился по долине. Я опять припал к биноклю и увидел, что из пасти зверя торчат огромные, как у моржа, страшные, чуть загнутые бивни-клыки. Я протянул бинокль Диме. Взглянув на зверя, он сказал, скрывая волнение:

– Вот так история. Просто чертовщина какая-то! Ведь это же махайрод, саблезубый тигр, который вымер в начале четвертичного периода.

С площадки мы видели, как носились по нашему лагерю шакалы, пожирая продукты. Как растеребили они мешок с хлебом и мясом.

– Странно, почему он мясо у шакалов не забирает? – спросил Мулик. – Чего же это он не ест?

– Не может, – ответил Дима. – Он привык к крови и внутренностям, к печенке.

И коротко рассказал всем о давно вымершем гигантском саблезубом тигре, который населял Европу, Азию, Америку еще в третичном периоде. Этот свирепейший хищник имел гигантские клыки, длинные, изогнутые и острые, как два кинжала. Поразительно, что остальные зубы у махайрода были очень слабо развиты. Их всего три: сверху один, снизу два. Ясно, что он не мог ими разжевывать мясо и кости, как это делают все другие крупные кошки. Ученые считают, что гигантские клыки нужны были саблезубому тигру, чтобы распарывать брюхо толстокожим гигантам – слону, мастодонту, носорогу: махайрод был тяжел и предпочитал нападать на неповоротливых животных. Своими гигантскими клыками он наносил жертве глубочайшие раны, а затем, когда она истекала кровью, добивал ее, пожирал печень и пил кровь. Ведь разжевывать мясо он не мог. Для полного насыщения этому страшному хищнику было нужно гораздо больше жертв, чем теперешним львам и тиграм, которые поглощают добычу почти целиком.

Теперь всем нам хорошо была видна эта огромная кошка со страшными свисающими из пасти длинными клыками. Тигр побродил по лагерю, напился воды, задрав голову, посмотрел на небо и направился к нашей пещере. Мы разом отпрянули от края площадки, быстро забрались в убежище и с удивительным проворством забаррикадировали вход каменной глыбой, укрепив ее снизу и с боков обломками гранита.

Наступила тишина. Но вот где-то неподалеку посыпались камни. Узкую полоску света перед входом что-то заслонило. Камень зашевелился, покачнулся и стукнулся об стенку: зверь пытался протолкнуть его вглубь. Еще и еще нажимал тигр на непредвиденное препятствие. Он злился, свирепел. Удары и скрежет когтей о камень становились все сильнее. Временами глыба прямо-таки грозила вот-вот рассыпаться. Послышался рев. Потом смолк. Тигр был совсем рядом. Мы улавливали даже его тяжелое дыхание.

Опять наступила тишина, Полчаса, час, полтора часа, два…

В пещере стало совершенно темно, темно было и снаружи.

– Надо зажечь свет, – сказал я.

– Ни в коем случае, – зашипел Мулик. – Он еще больше взбесится!

– Камень подается! – сказал я. – Давайте свет!

Действительно, свет как бы разбудил тигра. Он вновь накинулся на глыбу, загораживающую вход в пещеру. Щель увеличилась. Мы всеми силами старались вернуть камень в прежнее положение.

Мокрые от пота, грязные, мы изо всех сил давили плечами на камень, но под ударами могучих лап он медленно сантиметр за сантиметром отходил в сторону. Тогда мы стали подтаскивать из дальних концов пещеры обломки камней и забили ими нишу, в которую сдвигалась глыба. Теперь она была закреплена прочно. Ма-хайрод побуйствовал и утих.

Всю ночь мы не смыкали глаз.

– И откуда могла взяться эта вымершая гадина? – то и дело вопрошал Димка. – Долго ли она будет нас караулить?

– Как хотите, но это интересно! – заметил Николаев.

– Интересно еще и другое, – сказал Мулик. – Сколько мы сможем здесь выдержать?

– Да-а…

– Я об этом звере слышал, – вдруг проговорил Мамат. – Давно это было. Я тогда жил в Синьцзяне, кочевал, охотился. Там, на склонах Кашгарского хребта, много еще диких, нетронутых мест. Вот и говорили, что когда-то высоко в горах была большая проклятая котловина. Считалось, что каждый, кто попадет туда, погибнет. Мне дед перед смертью рассказывал, что издали, с высокой горы, он видел эту круглую, как пиала, котловину, видел в ней леса и пастбища, а на пастбищах много диких кутасов. Но дед сразу убежал и даже боялся об этом рассказывать. Ведь раньше говорили, что там, на плоской вершине горы Мустаг-ата, находится мусульманский рай, куда на белом верблюде привозят души праведников, а души грешников сбрасывают в черную глубокую падь – Кара-джилгу.

– А, пожалуй, Мамат прав, – согласился Дима. – Такая падь существует. Махайрод и мог сохраниться только в ней. Когда исчезли большие стада толстокожих, он стал питаться кутасами. Они и неповоротливы и сравнительно велики.

– Почему же он ушел оттуда? – спросил Мулик. – Что, за нами поохотиться?… Здесь же и холодно и голодно…

– А кто его знает, что могло случиться. Говорили, что землетрясение недавно было в Синьцзяне. Может быть, засыпало эту котловину.

Мы долго лежали молча. Мулик нервно постукивал пальцами, Дима курил, Николаев старательно чистил мундир и сапоги. Это было бесцельно, но я поразился и позавидовал его выдержке. Мамат лежал неподвижно, глядя в потолок. В щель проникал слабый свет.

– Здесь он или нет? – спросил Дима.

– Сейчас проверим. – Я ухватил Наля за ошейник и подтянул к щели. Пес ощетинился, залаял. Рычание, немедленно раздавшееся снаружи, было ему ответом.

Дважды в течение дня будоражил нас грозный рев. Вновь потускнела, азатем и погасла полоска света в щели под сводом. Ночью у входа в пещеру хохотали и плакали шакалы.

Мы спали урывками. Мучила жажда. Губы у всех пересохли и потрескались. Когда же рассвело, мы подвели Наля к трещине. Он принюхался, слегка заскулил. В ответ – ни звука.

Тогда мы решились…

С величайшими предосторожностями отодвинули камень. Оказывается, ночью была метель. И скалы, и зеленый лужок, на котором когда-то паслись наши лошади, – все покрыл белый рыхлый снег.

Вдруг снизу опять раздался рев махайрода. Зверь, заметив нас, начал карабкаться к пещере.

– Ребята, он загонит нас в пещеру, и тогда – конец. Мы не протянем долго без воды и пищи. Давайте отбиваться, – сказал Николаев.

Мы лихорадочно начали расшатывать и стаскивать к краю площадки камни. До тигра оставалось всего пятьдесят – шестьдесят метров, потом сорок, наконец двадцать! И тут мы все сразу начали метать в него камни. Димка кидал их яростно, Николаев медленно, стараясь целиться и попасть. Камни катились по склону, задевали за другие, которые, в свою очередь, обрушивались вниз, сталкивая соседей. Один из валунов угодил тигру в переднюю лапу. Зверь зарычал, отпрыгнул, повернулся боком, и в это время здоровый камень, пущенный Николаевым, с размаху ударил его в бок. Махайрод опрокинулся и, сопровождаемый целой лавиной обломков гранита, кувыркаясь, покатился с кручи. Над речным обрывом он пытался зацепиться когтями за скалу, но не удержался и с высоты четырех-пяти метров обрушился в воду.

Минуту или полторы в речной круто-верти была видна клыкастая голова. Поток умчал зверя за скалистый мыс.

Мы посмотрели друг на друга: мы были грязны, не бриты и голодны, но ужасно радостны. Мы орали, размахивали руками, жестикулировали. В общем, вели себя так же, как, наверное, первобытные люди, победившие страшилище-махайрода. Только один Мулик вдруг нахмурил брови. Во время боя он почему-то находился внутри пещеры.

– Боюсь, что вы поторопились, ребята, с уничтожением этого животного, ведь он же представляет большую научную ценность. Да и мне нужно было его снять…

Мы спустились вниз и долго пили холодную и удивительно сладкую воду. Потом мы разыскали уцелевшие банки с консервами и устроили пир.

А потом… Потом мы навьючили на себя спальные мешки и все, что уцелело от нашествия шакалов и цепочкой двинулись вверх по реке.

– Все это настолько дико и неправдоподобно, – сказал Дима, – что нам, боюсь, не поверят.

– Да… – сказал Николаев. – Если я подам об этом рапорт, то меня сначала отправят на освидетельствование к врачам. А может быть, мы еще вернемся за махайродом? Организуем специальную экспедицию!

– Надо поймать второго нарушителя, – заметил Мулик.

– О нарушителе я уже не беспокоюсь. Его, конечно, давным-давно задержали. А вот разыскать махайрода!… Это сделает честь любому следопыту-пограничнику.

Шел снег, он становился все гуще, резкий ветер крутил снежинки, облака спускались, заволакивая склоны долины. Скоро в метели исчезло все: горы, небо. Мы медленно поднимались к перевалу.

Фотоохота

Птицы

«Маленькие картины большой жизни тайги», – так называлась серия снимков, которую сделал в прошлом году для «Уральского следопыта» охотовед Олег Гусев. Молодой ученый продолжает вести интересную научно-исследовательскую работу, но никогда не забывает о фотоохоте. С его новыми «трофеями» мы знакомим читателей журнала в этом номере.

1. Мы увидели их еще с земли – на плоском лотке большого черного гнезда лежали два коршуненка. Они давно заметили нас и старались как можно теснее прижаться к гнезду. С большим трудом я добрался до них. Маленький птенец не подавал никаких признаков жизни, большой был крайне недоволен нашим вторжением. Когда я щелкал аппаратом, он принимал угрожающую позу.

2. Обратите внимание, какой несоразмерно громадный клюв у этого еще не оперившегося птенца орлана-белохвоста. Впереди у птенца виден сильно раздутый зобный мешок: орленок только что «положил» в него четырехсотграммового хариуса.

3. Болотные совы – народ чрезвычайно серьезный. Наши питомцы всегда и во зсем строят из себя важных персон. Вот у кого можно было поучиться высоко держать чувство «собственного достоинства». Впрочем, когда они очень хотели есть, наш дом наполнялся шипящим свистом; совы слетали на стол и мрачно требовали внимания. Проглатывая кусочки мяса, они блаженно закрывали глаза. Поев, они взлетали на печь и начинали самым невероятным образом вращать головами, иногда поворачивая их клювом вверх. Тогда нам казалось, что их глаза становятся добрее. Это было единственное развлечение, которое они себе позволяли.

4. Речные крачки гнездятся чаще всего большими колониями по нескольку десятков штук. Они выбирают болотистые, труднодоступные островки, где на кочках, слегка выстлав их стебельками трав, откладывают яйца. Крачки яростно обороняют место гнездовья, особенно когда выводятся птенцы. Они стремительно пикируют на нарушителей их покоя и чаще всего обращают их в бегство, будь это человек или лисица.

5. Два белых пушистых комочка в густых зарослях тростника – птенцы болотного, или камышевого луня. Прежде чем сфотографировать их, мы перенесли много мучений. Эти непоседы и секунды не сидели на месте: они соскакивали с гнезда и проворно прятались в тростник. Одного из птенцов мы выкармливали дома в надежде сделать хороший кадр. Но артиста из него так и не получилось.

О. ГУСЕВ

ИНДРИК-ЗВЕРЬ

Свидетельство Глубинной книги

Была у наших предков любимая книга. Ею зачитывались цари и бояре русские и простой народ. Калики перехожие – странники убогие, певцы и сказители былин и народных песен – еще на заре истории Российского государства, в XII веке, пели по городам и селам стихи из Книги глубинной. Она была назрана так «от глубины премудрости в ней заключающейся».

Очень популярное это было сочинение. В незапамятные времена сказания Глубиннэя книги занесены были в старые рукописные списки – древнейшие памятники нашей культуры.

Глубинная книга – другое ее название «Книга Голубиная» – давала ответы (конечно, в соответствии с познаниями своей эпохи) на вопросы, которые во все века волновали людей: «Отчего зачался у нас белый свет? Отчего зачалось солнце красное… млад-светел месяц? Отчего зачались звезды частыя, мир-народ божий»?

Но сейчас нас интересуют другие вопросы «глубинной премудрости»: старое народное сочинение повествует о каком-то странном фантастическом существе, очень любопытном создании.

У нас Иидрик-зверь всем зверям зверь,

И он ходит по всему свету белому,

И он копал рогом мать сыру землю,

Выкопал ключи все глубокий,

Куда хочет идет по подземелью,

Яко солнышко по поднебесью,

Он проходит все горы белокаменныя,

Прочищает ручьи и проточины.

Пропущает реки, кладези студеные,

Куда зверь пройдет, тута ключ кипит,

Когда этот зверь поворотится,

Воскипят ключи все подземные,

Когда этот зверь возыграется,

Вся вселенная всколыбается.

Все зверья земные ему, зверю, поклонятся.

Никому обиды он не делает.

Совершенно невероятный зверь! Полно, да был ли такой? Но, оказывается, народное творчество, создавая необыкновенный образ Индрика-зверя, не витало в области одной лишь беспочвенной фантазии. Материал для этой легенды дали сказителям жизнь и реальные наблюдения.

Вспомним признаки Индрика-зверя, перечисленные в сказании.

Зверь этот огромен и живет под землей. Роет рогом подземные ходы и тоннели и тем самым открывает ключи, прочищает подземные источники и наполняет озера и реки водой. А когда «взыграет», он становится и причиной землетрясений.

Это не хищный зверь – мирный гигант «никому обиды не делает». Питается, видимо, растениями или тем, что в земле находит.

Тин-шу – брат Индрика

По всему русскому Северу, по всей Сибири и даже дальше – в Маньчжурии и Китае были распространены легенды о странном подземном звере – кроте небывалого роста. Размером он будто бы со слона и наделен рогами, которые выполняют роль землеройного приспособления. Описания крота-гиганта по имени тин-шу, или ин-шу («мышь, которая прячется»), мы находим в древних китайских книгах.

«Бун-зоо-ганн-му» – старое китайское сочинение о животных, составленное еще в XVI веке, сообщает о тин-шу следующее: «Он постоянно держится в подземных пещерах, похож на мышь, но достигает величины быка. Хвоста у него нет, и цвет его темный. Он очень силен и выкапывает себе пещеры в местностях, покрытых скалами и лесами».

Другая старая китайская книга сообщает о тин-шу любопытные подробности. Живет крот-великан в странах темных и необитаемых. Ноги его коротки, и ок плохо ходит. Но роет землю отлично, однако, если случайно выберется на поверхность, то тотчас умирает, едва увидев лучи солнца или луны.

Похоже на Индрика-зверя. Не брат ли это его?

Многие путешественники по Сибири записали у эвенков, якутов, манси, чукчей и других народов нашего Севера такие же рассказы о гигантском подземном жителе. Все сообщения однотипны. Животное-норокопатель в самые лютые зимы ходит под землей взад и вперед. Видели будто бы даже, как зверь, разгуливая под землей, неожиданно приближался к поверхности. Тогда торопливо набрасывал он на себя землю, спеша зарыться поглубже. Земля, осыпаясь в прорытый тоннель, образовывала воронку. Зверь не выносил солнечного света и лишь только выходил на поверхность – погибал. Мертвых кротов-великанов чаще всего находили в речных обрывах, по склонам ущелий: здесь животные нечаянно вы-

Скакивалй за край земли. Гибли они, попадая и в песчаную почву – пески осыпались и сдавливали землекопов со всех сторон.

Зверь питался будто бы грязью, а землю рыл своими рогами. Он мог двигать ими во все стороны и даже скрещивать их, как сабли. Рога похожи на слоновьи бивни, и поэтому иногда их называли зубами. Из рогов делают рукоятки для ножей, скребки, различные вещицы.

Добывают рога подземного великана весной, когда ломается лед. При сильном паводке высоко поднявшаяся вода размывает берега, отрывает целые куски от гор. Затем, когда мерзлая почва мало-помалу оттаивает, на поверхности появляются иной раз целые туши этих животных, чаще их головы с рогами, которые растут… изо рта. Рога эти выламывают и продают китайским и русским купцам.

Вы уже, наверное, догадались, о каких животных идет здесь речь? Конечно, это мамонты!

Ведь это их бивни и замороженные трупы находят в Сибири. К тому же и само название мамонта говорит о том, что и легендарный крот-великан тин-шу, и Индрик-зверь, и финский мамут – одно и то же существо.

Современное русское название мамонта происходит от старо-русского слова «мамут». (В немецком, французском и английском языках написание этого слова сохранилось без изменений). Русские заимствовали его у финских племен, населявших европейскую Россию. На многих финских наречиях «ма» означает землю, а «мут» по-фински – крот.

«Ма-мут», следовательно – «земляной крот».

Ну, а Индрик – кзк он получил свое странное имя? Русский ученый Сергей Усов, профессор Московского университета, в конце прошлого века посвятил исследованию этого вопроса большую статью. Разобрав всевозможные варианты, он пришел к выводу, что слово Индрик и другие встречающиеся в русских легендах названия этого зверя – Инрог, Инцрог, Индра, Кондрык – происходят от немецкого названия мамонта – «йенгора». От «йа» – земля и «гора» – вожак, предводитель, йенгора – значит подземный вожак, или иначе – «зверь всем зверям зверь».

Итак, очень распространенные у народов Сибири и европейского Севера легенды о гигантском звере, который рогами расчищает себе путь под землей, порождены находками костей мамонтов. Трупы и бивни мамонтов всегда залегают в земле, недалеко от поверхности. Поэтому тысячи лет назад и родилось поверье, будто эти существа живут под землей и погибают, едва появившись на солнечный свет.

Кладбища мохнатых слонов

Несколько десятков тысяч лет назад лохматые слоны неисчислимыми стадами бродили по заболоченным равнинам Европы и Сибири. Из Колымы они перебрались в Канаду и, распространяясь дальше по Северной Америке, проникли вплоть до Мексики. В конце последнего оледенения земли все мамонты неожиданно вымерли. Но их кости и гигантские бивни до сих пор находят еще в разных местах обитаемой ими прежде родины. В одной только Швабии – небольшой германской провинции – найдено (с 1700 года) более 3000 мамонтовых скелетов. По подсчетам специалистов, в земле этой страны скрывается еще по крайной мере 100 000 скелетов доисторических слонов.

Насколько многочисленны в некоторых местах «залежи» мамонтов, показывает следующий поразительный факт: ловцы устриц за 13 лет выловили на дне Доггер-Банки более 2000 коренных зубов мамонтов.

Но поистине неистощимый «склад» мамонтовых костей – это Сибирь. Новосибирские острова, например, представляют собой гигантское кладбище мамонтов.

Получивший в 1770 году от Екатерины II исключительное право на эксплуатацию этих островов купец Ляхов разбогател, вывозя с островов «слоновую кость». Русский путешественник Яков Санников сообщал, что почва некоторых из Новосибирских островов состоит почти сплошь из костей ископаемых слонов. Даже морское дно у берегов переполнено мамонтовыми клыками. В 1809 году Я. Санников вывез с Новосибирских островов 250 пудов слоновой кости. Но ее запасы от этого не оскудели: в течение всего прошлого века на островах ежегодно добывали по 8 и даже по 20 тонн мамонтовых бивней.

В начале нашего столетия из одного лишь Якутска вывозили ежегодно в среднем 152 пары полновесных мамонтовых бивней. Подсчитано, что за 200 лет здесь найдены бивни приблизительно 25 400 животных. Всего же за гот же период Сибирь поставила на мировой рынок около 60 000 бивней.

В конце прошлого века Россия давала около 5 процентов мировой добычи слоновой кости. Хотя из Африки вывозили ежегодно до 650 тонн слоновых бивней, не было з Европе токаря и ювелира, который не имел бы в запасе добытую на русском Севере мамонтовую кость. Много мамонтовых бивней обрабатывалось на месте – в русских деревнях и городах – в Якутске, Архангельске, в Холмогорах, в Тобольске.

Видел ли Ермак мамонта?

Мамонговы бивни, по свидетельству многих авторитетов, часто бывают настолько свежими, что не уступают в этом отношении слоновой кости, только что привезенной из Африки. Даже трупы мамонтов, тысячелетиями пролежавшие в ледяных могилах, сохранились так хорошо, что люди, увидев их, решили, будто перед ними животные, недавно умершие. Вылезли они на поверхность и захлебнулись чистым воздухом!

Да что там простые люди – даже некоторые ученые, пораженные необычайной свежестью мамонтовых останков, делают невероятные предположения: возможно, говорят они, мамонты вымерли совсем не так давно, как принято считать. Возможно, жили они в сибирских лесах еще во времена Кучумова царства…

Известный бельгийский зоолог доктор Б. Эй-вельманс, автор интересного сочинения о загадочных существах, обратил мое внимание на одно очень странное обстоятельство. В письме он сообщил мне, что один из русских историков (Б. Эйвельманс думает, что Юрий Семенов в книге «Завоевание Сибири») утверждал, будто славный землепроходец Ермак Тимофеевич встретил в сибирских лесах… живого мамонта.

В 1580 году Ермак видел будто бы в зауральской тайге «большого лохматого слона». Местные проводники объяснили ему, что берегут этих слонов. Это – «горное мясо», употребляют его в пищу лишь в трудные годы.

Очень любопытное сообщение есть в сочинениях известного русского этнографа и палеонтолога Д. Н. Анучина. В нем говорится, что один исследователь записал у манси и хантов поверья о каких-то лохматых слонах, обитающих будто бы в зауральской тайге.

Может быть, Ермак говорил об этих поверьях? Но и это поразительно.

Дело в том, что в ту эпоху ни один человек в мире не знал о существовании мамонтов. Их останки находили во множестве, но считали, что принадлежат они не слонам, а подземным кротам-гигантам. Принимали их и за кости драконов, великанов, циклопов. Бивни мамонтов ловкие люди в Западной Европе выдавали за рога единорога, за когти сказочной птицы – грифа. О слонах, живых или вымерших, не было и речи. Поэтому, когда натуралисты XVIII века впервые столкнулись с ископаемыми костями мамонтов, они не смели и подумать, что в Европе, и тем более в Сибири когда-то водились свои слоны. Решили, что Мамонтовы кости – это бренные останки африканских слонов, привезенных в Европу карфагенским полководцем Ганнибалом. В армиях древности слоны заменяли танки. Когда римляне разбили Ганнибала, бывшие в его войске слоны разбежались будто бы по всей Европе, некоторые из них добежали до Сибири и погибли там от холода.

История изучения мамонтов начинается с 1692 года, когда русский царь Петр I прослышал от торговых людей, ездивших с товарами в Китай, что за Уралом живут лохматые бурые слоны. Купцы клялись, будто сами видели голову одного из этих слонов. Мясо ее полуразложилось, но кости были окрашены кровью. Царь издал указ о собирании всяких вещественных доказательств существования этих слонов.

В 1724 году русские солдаты нашли на берегу Индигирки еще одну голову мамонта. Ученых больше всего поразили в этой находке длинные бурые волосы, покрывавшие кожу сибирского слона. Значит, это не африканский слон, убежавший из армии Ганнибала, – кожа африканских слонов бесшерстна, – а совсем другое животное…

К концу XVIII века в зоологии утвердилось, наконец, правильное представление о мамонте. Теперь уже никто не сомневается, что это ископаемые, ныне вымершие слоны, обитавшие некогда по всему северу Европы и Азии.

И. АКИМУШКИН, кандидат биологических наук

Рисунки Н. Мооса

ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ ОПЫТ

Г.Спектор

Олег Петрович Торпов. прижав к уху телефонную трубку, покачивал головой» Собеседник у него, очевидно, был горячий и не давал Олегу Петровичу сказать в ответ ни слова. Это раздражало Торпова. Он хмурился, изредка покашливал грозно и, наконец не выдержав, хрипло проговорил:

– Хватит! Все, что вы мне сейчас высказали, я и сам прекрасно знаю. Знаю, батенька, но категорически отказываюсь! Я проделал триста пятьдесят опытов и не продвинулся вперед ни на шаг!… Хватит!… Никого мне не присылайте!… – Олег Петрович сердито сунул трубку на рычаги, привстал с кресла, но телефон зазвенел вновь: – Опять?! – вскинул брови Торпов. – Изнервничался?! Переутомился?! И не стоит уговаривать! Мне, батенька, за пятьдесят, а в этом возрасте люди всегда упрямы. Ничего положительного не обещаю. Все!… А сейчас иду гулять! Да, да…

Поспешно накинув на плечи пыльник и нахлобучив на затылок соломенную шляпу, он вышел на улицу, огляделся и почему-то торопливо, почти бегом устремился по аллее в дальний конец бульвара, к пустырю.

Вопреки ожиданиям профессора, пустырь был «обитаем». В центре его с моделью самолета в руках стоял белобрысый мальчуган и, очевидно без успеха, пытался запустить свое детище в синее небо. Долго наблюдал за пареньком Олег Петрович и наконец не выдержал:

– Что, не хочет летать? – спросил он.

– Нет, дедушка. Она у меня летает, – спокойно ответил паренек. – Только летает не туда, куда я хочу.

Он поставил модель на землю, запустил резиновый моторчик, и самолет, проковыляв по-козлиному метров пять, взметнулся вверх и стал описывать круги. Даже профану было ясно, что самолет этот летит, повинуясь чьей-то воле.

– Видали? – спросил паренек. Но в голосе его не было торжества.

– Видел, – ответил Олег Петрович. – Великолепно!

– Зачем вы смеетесь?…

– Как то есть смеюсь, молодой человек? – Олег Петрович покачал головой так же, как несколько раньше, когда разговаривал по телефону. – Я искренне восхищен вашим искусством.

Паренек исподлобья посмотрел на Олега Петровича и, убедившись, что он не шутит, шумно вздохнул:

– Нет, это очень плохо… Модель должна повернуться еще раз и опуститься на то место, с которого я ее запустил.

– О, это было бы совсем превосходно! Но…

– Я тоже думаю так!

– …Но, – продолжал Олег Петрович, – это, вероятно, невозможно.

– Вот и вы думаете!… А ведь я сделал специальный механизм…

– Ветер, – серьезно заметил Олег Петрович. – Ветер относит модель в сторону или, как говорят штурманы, сбивает с курса… Ветряная модель. – Он улыбнулся. – Как видишь, я тоже кое-что смыслю.

– Наверное, так и есть! А я надеялся. Я ведь работал над устройством, не-трайлизующим влияние ветра.

Он так и сказал «нетрайлизующим», и Олег Петрович насилу удержался от того, чтобы сделать замечание.

– Наверное, – продолжал свои рассуждения паренек, – где-то в расчетах ошибка. Или мощность мотора недостаточная? Как вы думаете?

– Конечно, может быть, – поспешно ответил Олег Петрович.

– Обидно только, – протянул паренек. – Я двадцать четыре раза переделывал модель. Времени сколько зря улетело…

– Как зря?

– Зря. Все зря! Ничего у меня не выйдет. Я теперь простые модели строить буду.

– Вот это действительно зря! – горячо сказал Олег Петрович. – Накопить такой опыт – и простые модели!… Надо, батенька, продолжать, добиваться! Что значит двадцать четыре неудачных модели?… Это значит, что впереди у тебя уже на двадцать четыре неудачи меньше, чем было вначале. Я бы на твоем месте обязательно сделал двадцать пятую попытку. Не выйдет – двадцать шестую. Двадцать седьмую! Да-да… Обязательно, молодой человек, добиваться своего надо. Потребуется – и двадцать седьмую модель построй. И знаешь, о чем я тебя попрошу: когда добьешься своего, сообщи мне. Приходи ко мне домой и расскажешь. Ладно?… Я за углом, в тридцатом дому живу…

Глаза у паренька стали большими, круглыми.

– Ваша фамилия Торпов? – Он почти шептал. – Вы профессор Торпов!… Я в «Пионерской правде» про вас читал. Вы излечиваете от фикционного полемелита?

Он так и сказал «фикционного полемелита», но профессор Торпов не заметил этого. Он думал о другом.

– Нет, мой юный друг, я еще не излечиваю заболевших инфекционным полиомиелитом. Но я их буду излечивать! Обещаю тебе это.

* * *

Возвратившись домой, профессор Торпов застал у себя двух ассистентов. Им было поручено записать указания Олега Петровича для дальнейшей работы лаборатории.

– Приехали? – спросил Олег Петрович с порога. – И правильно сделали. Сейчас отправимся. Нюшенька, собери меня… В отпуск?… В какой отпуск!… Сегодня мы начинаем триста пятьдесят первый опыт. Да-да… А понадобится – мы и двадцать седьмой опыт произведем… Да-да, не смейтесь, пожалуйста…

Ассистенты переглянулись. Удивилась и Анна Львовна. Она плохо разбиралась в делах профессора, но в арифметике была достаточно сильна.

«Почему двадцать седьмой? Нет, профессор определенно нуждается в отдыхе. Он определенно переутомился», – подумала Анна Львовна.

По следам событий

ТАК ГОТОВИЛСЯ ПОДВИГ

События 12 апреля нынешнего года взволновали весь мир. Многие читатели нашего журнала (М. Зотов из Карпинска, В. Никонов из Кургана, Г. Чащина из Кировограда и другие) просят, чтобы кто-нибудь из ученых рассказал о том, как готовился первый полет человека в космос. Удовлетворяя просьбу, печатаем, статью Владимира Николаевича Черниговского, известного ученого-физиолога, нашего знатного земляка (в 1930 году окончил Пермский университет). Владимир Николаевич рассказывает, какие научные проблемы, связанные с пребыванием живого организма в космосе, приходилось решать советским ученым. В ближайших номерах будет опубликована статья и о том, как решались технические проблемы полета человека в космос.

Первый в мире советский космический корабль-спутник «Восток» с человеком на борту после облета земного шара совершил посадку в заданном районе Советского Союза. Пилот-космонавт космического корабля-спутника – гражданин Союза Советских Социалистических Республик, летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич.

Совершен еще один замечательный научный эксперимент из целой серии задуманных по самой широкой научной программе.

И эта программа была завершена в поразительно короткий срок!

Понадобилось всего 11 месяцев, чтобы, начиная с полета первого космического корабля 15 мая 1960 года, один за другим унеслись в космос пять других.

За это время осуществлена исключительная по научному значению программа исследований, посвященных изучению влияния на живые организмы различных факторов космического пространства и разнообразных условий космического полета.

В развитии создающейся на наших глазах новой науки – космонавтики – написана еще одна блестящая глава: перед человеком распахнулись двери в космос!

В этой статье я хотел бы остановиться прежде всего на трудностях, которые преодолели наши ученые, на важнейших итогах наблюдений о влиянии космического пространства на живые организмы и рассмотреть возможные перспективы будущих исследований.

Наш великий физиолог академик Иван Петрович Павлов в своем известном письме к молодежи писал: «Что бы я хотел пожелать молодежи моей Родины, посвятившей себя науке?

Прежде всего – последовательности. Об этом важнейшем условии плодотворной научной работы я никогда не могу говорить без волнения. Последовательность, последовательность и последовательность. С самого начала своей работы приучите себя к строгой последовательности в накоплении знаний».

Мне кажется, что эти слова И. П. Павлова, написанные им в те времена, когда создание и запуск искусственных спутников и космических кораблей казались далекой, неосуществимой мечтой, сказаны им сегодня в связи и по поводу развития медико-биологических исследований на космических кораблях и спутниках. В самом деле, начало медико-биологическим исследованиям было положено еще в 1949 году, когда были осуществлены первые запуски животных на ракетах, совершивших вертикальный полет с последующим приземлением контейнера с животными. Начав с запуска на высоту в 100 километров, в дальнейшем последовательно удалось достигнуть высот в 200 и затем 400 километров.

Только после этого и благодаря анализу результатов, полученных во время вертикальных полетов, а также созданию специальной аппаратуры был произведен как дальнейшая стадия в исследовании космоса запуск искусственного спутника, имевшего на борту собаку Лайку. Более того, полету этого спутника предшествовали исследования, давшие ряд важных сведений о различных факторах космического пространства. Эти сведения, важные сами по себе для познания космоса, поззолили предварительно оценить возможное влияние космоса на живые организмы. Далее, как это всем памятно, – запуск искусственного спутника с собакой Лайкой на борту.

И это опять-таки было закономерным и последовательным этапом в развитии исследований!

И, наконец, постепенно накопляя знания, приобретая опыт, советские ученые осуществили ряд блистательных запусков космических кораблей и спутников с живыми объектами и последующим возвращением их на Землю, последовательно переходя от одного этапа к другому.

Такова первая важная и характерная черта в развитии медико-биологических исследований космоса.

Но для всех проведенных исследований характерна и еще одна, также чрезвычайно важная черта. С самого начала работ по изучению космоса и до настоящего момента им была абсолютно чужда какая-либо сенсационность и погоня за рекордами. Все запуски осуществлялись как звенья единой строго научной программы! В каждом из запусков ставилось решение лишь определенных научных задач.

Мне думается, что именно эти две характерные черты – строгая последовательность в исследовании космоса, накоплении опыта, новых фактов и подчинение отдельных, частных задач решению единой научной проблемы и способствовали в значительной мере достигнутым успехам.

Задачи и особенности медико-биологических исследований космоса

Каждое научное исследование, к какой бы области науки оно ни относилось, опирается на опыт и знания, добытые ранее. Медико-биологические исследования космоса, по крайней мере на первых этапах, не могли в большой мере опираться на сколько-нибудь значительный опыт, так как его еще не было. Это придавало им в ряде случаев особый, необычайно увлекательный, чисто искательский характер.

Рассмотрим последовательно те трудности, с которыми приходилось иметь дело ученым, проводившим медико-биологические исследования космоса.

Как известно, запуск искусственных спутников и космических кораблей и вывод их на орбиту осуществлялся с помощью мощных ракет-носителей. Для того чтобы вывести спутник или корабль на заранее рассчитанную орбиту, ракета-носитель должна была развить огромную скорость. Именно на этом, первом участке пути перед исследователями возникали следующие задачи: необходимо было выяснить влияние на живые организмы вибраций, шума и так называемых перегрузок.

Особенно существенно было изучить влияние последних. Суть действия этого фактора может быть иллюстрирована следующим примером. Те, кому довелось летать на самолетах, наверное, могут припомнить, что иногда возникает своеобразное ощущение: кажется, будто мягкая, но могучая рука неожиданно с силой прижимает ваше тело к креслу. Это ощущение возникает в тех случаях, когда самолет попадает в восходящий поток воздуха и последний мгновенно подбрасывает его на несколько десятков метров вверх. В этот момент и развивается так называемая перегрузка. Конечно, в этом случае она ничтожна, безвредна и ничего, кроме, может быть, слегка неприятных ощущений, не вызывает.

Но при движении ракеты-носителя, когда в течение очень небольшого промежутка времени скорость ее возрастает от нуля до очень больших величин, могут развиться перегрузки, опасные для жизни живого существа. Если такая перегрузка будет воздействовать на сидящего человека, а тем более на расположенного стоя, то она может вызвать отлив крови в сосудах от головного мозга к нижним конечностям, временную потерю сознания и даже разрыв мелких кровеносных сосудов. Все эти явления в принц/иле могут возникать и у животных.

Поэтому одной из первых задач исследователей было выяснить влияние трех факторов – шума, вибраций и перегрузок – на животных и разработать меры, предотвращающие их влияние или сводящие их действие до безопасного уровня. Путем звукоизоляции, тренировки на Земле на специальных устройствах – центрифугах и вибростендах – - и особого расположения животных внутри кабины влияние этих факторов на организм было сведено до безвредных границ.

Вторая трудность, возникшая перед исследователями, заключалась в том, что для организмов, располагавшихся в кабине, должна быть создана постоянная и возможно более комфортабельная среда обитания.

Задача эта была нелегкой, так как требовалось сохранить стабильность внутренней среды на довольно длительное время. Условия же создания такой среды были довольно «жесткими». Во-первых, длительное пребывание в герметически замкнутом пространстве кабины требовало непрерывного снабжения животных кислородом и столь же постоянного удаления из атмосферы кабины углекислоты, выдыхаемой животными.

Далее, было необходимо поддерживать в кабине определенную влажность и, наконец, обеспечить колебания температуры в известных, довольно узких пределах. Стабилизация температуры требовала особых забот, так как в период прохождения (хотя и кратковременного) ракеты-носителя через плотные слои атмосферы могло возникнуть опасное для живых организмов повышение температуры вследствие трения ее о воздух. Нужно было также учитывать и то, что повышение температуры в относительно небольшом объеме кабины могло возникать и вследствие выделения тепла самими животными.

Благодаря совместным усилиям и изысканиям советских ученых, конструкторов и представителей многих специальностей все эти трудности были преодолены. Об этом наглядно свидетельствуют данные, полученные, например, во время полета второго космического корабля. Температура в полете колебалась в пределах от +17° до +20°, влажность не выходила за пределы 40 процентов и не падала ниже 37 процентов. Содержание в атмосфере кабины чистого кислорода не опускалось ниже 21 процента и не превышало 24 процентов. Напоминаю, что воздух, которым все мы и животные дышим на Земле, содержит 21 процент кислорода, следовательно, снабжение кислородом было почти идеальным. Кроме того, внутри кабины за все время полета господствовало давление, близкое к нормальному, атмосферному, существующему у поверхности Земли.

Ко всем трудностям следует добавить, что для поддержания жизни животных необходимо было обеспечить их нужмым количеством высокопитательной пищи и воды. Причем и пища, и вода должны были «подаваться» животным через определенные промежутки времени и таким способом, который гарантировал бы их полную доступность. Наконец, следовало позаботиться о том, чтобы естественные продукты жизнедеятельности животных не загрязняли бы атмосферу кабины, а автоматически собирались в особые приемники-контейнеры.

Даже простое перечисление только наиболее существенных задач, стоявших перед исследователями, показывает, сколь велики были трудности. И все же они были успешно преодолены, чему наглядным свидетельством являются благополучные полеты Белки, Стрелки, Чернушки, Звездочки и других животных. Нисколько не преуменьшая сложности задач, должен заметить, что все-таки они и все детали их могли быть в какой-то степени «отработаны» на моделях космических кораблей в наземных условиях. В этой обстановке могла быть испытана соответствующая аппаратура, а животные проходили длительную тренировку, постепенно, исподволь привыкая к необычным условиям существования. Это несколько облегчало их решение.

Однако среди многих факторов, действующих на организм животного во время орбитального полета космического корабля-спутника, имелся и такой, воспроизвести который в наземных условиях было невозможно или почти невозможно.

Я имею в виду невесомость. Суть ее заключается в том, что при соответствующем удалении от Земли корабля-спутника он выходит частично или полностью из сферы земного притяжения. Картинное, весьма занимательное, хотя и не очень точное описание этого состояния в свое время дал Жюль Берн в своем романе «С Земли на Луну».

Невесомость относится к числу таких факторов космического полета, который не только может быть полностью воспроизведен в наземных условиях, но чье влияние на живой организм пока еще не может быть устранено или предотвращено.

Некоторое подобие невесомости может быть воспроизведено при полном погружении живого организма в воду. Оно на короткое время может быть создано также при особых режимах полета современных высотных самолетов»

Но все это лишь слабые и несовершенные копии состояния, которое возникает в кабине космического корабля! Вместе с тем влияние этого фактора должно представлять большой интерес.

Во-первых, за многие миллиарды лет эволюции жизни на нашей планете все живые существа, растения, а затем и человек находились и развивались под постоянным влиянием силы земного тяготения.

Организм животных и человека, несомненно, выработал в процессе эволюции ряд специальных приспособлений. У людей и животных тело оказалось особым образом ориентированным и по отношению к земному притяжению. Естественно было предполагать, что возникновение невесомости на сколько-нибудь продолжительный срок должно сказаться на целом ряде физиологических функций и, в частности, на способности животных и человека ориентироваться в окружающем пространстве. Возможные последствия влияния этого фактора на организм животных представлялись совершенно неясными!

Рассмотрим теперь еще один фактор, так же постоянно действующий во время орбитального полета космического корабля, – различные виды лучистой энергии.

Сразу же нужно иметь в виду, что особенность его действия заключается в том, что он обладает особым «коварством». Не вызывая видимых, сколько-нибудь заметных изменений в организме во время воздействия, он может в дальнейшем оказать существенное влияние на потомство. Вызванные им изменения тем более важны, что они могут передаваться по наследству и тем самым закрепляться в ряде поколений.

Некоторые элементы воздействия лучистой энергии на живые организмы, конечно, могут быть воспроизведены в модельных опытах на Земле. Но в целом влияние ее могло быть изучено только при полете космических кораблей и спутников. Причем разработка методов защиты от возможного вредного влияния лучистой энергии на живые организмы могла бы быть осуществлена только после того, как с помощью спутников, несущих на своем борту специальную физическую аппаратуру, была бы получена точная физическая характеристика свойств лучистой энергии космического пространства. Дальше я также остановлюсь на некоторых, наиболее важных из полученных результатов.

Остается рассмотреть те особенности и трудности, которые возникают во время возвращения космического корабля-спутника на Землю.

Они в известной степени сходны с теми, которые возникают при взлете ракеты-носителя и выводе корабля или спутника на орбиту.

Так, во время торможения (затормозить стремительный спуск корабля необходимо, так как в противном случае он сгорит вследствие трения о плотные слои атмосферы) движения корабля, опускающегося на Землю, могут возникать перегрузки, подобные создающимся при взлете. Имеется также некоторая опасность перегревания из-за трения о плотные слои атмосферы. Наконец, надо было разработать совершенную систему спуска кабины с биологическими и другими объектами, обеспечивающую безопасность приземления.

Как можно судить по полученным данным, эти трудности были преодолены, и биологические объекты, находившиеся на борту советских космических кораблей-спутников, возвращались на Землю целыми и невредимыми.

Таковы основные задачи, которые пришлось решать ученым при организации медико-биологических исследований космоса. Как можно убедиться, они не только изучались, но и были успешно разрешены,

Однако представление о задачах и сопряженных с ними трудностях, возникающих во время полета животных в космос, было бы неполным, если бы я не осветил еще одной.

Совершенно ясно, что точные научные данные о влиянии условий космического полета на живые организмы могли быть получены только при соблюдении следующих трех условий: необходимо было иметь представление об основных биологических процессах, протекающих в живых организмах до полета, получить данные о наступающих изменениях в организме во время полета и проследить за живыми объектами спустя некоторое время после полета.

Если наблюдения до полета и спустя необходимое время после него не представляли каких-либо особых затруднений, так как проводились на Земле, то организация наблюдений во время полета была очень сложна. Достаточно сказать, что сведения о состоянии наиболее важных физиологических функций, таких, например, как кровообращение, дыхание, работа сердца, температура тела, а также и наблюдение за общим поведением животных, должны были быть не только точными, но и передаваться с борта корабля-спутника на Землю.

Сейчас, когда накоплен уже огромный фактический материал, можно без преувеличения сказать, что полеты живых существ на космических кораблях и спутниках способствовали развитию новой отрасли науки – биотелеметрии.

Благодаря применению современной разнообразной и совершенной техники удавалось получать полные и точные сведения о состоянии животных на всех участках полета космических кораблей и спутников. Понятно, что эти данные имеют огромную, уникальную научную ценность.

Сочетание этих наблюдений с обеспечением безопасного приземления кораблей и спутников дало возможность проследить за отдаленными последствиями влияния факторов космического пространства на живые организмы. И особенное значение это имело для оценки влияния различного рода лучистой энергии на живые существа.

Итак, благодаря совместным усилиям биологов, медиков, физиков, конструкторов и представителей других специальностей удалось, преодолев огромные трудности, осуществить программу научных исследований, позволяющих судить о состоянии и поведении живых существ в космосе.

Главнейшие результаты медико-биологических исследований космоса

Для того чтобы сохранить известную систематичность в изложении, я позволю себе рассмотреть основные факты в той же последовательности, как это было сделзно в первом разделе моей статьи.

Уже подъем животных на вертикально запускавшихся ракетах показал, что они удовлетворительно переносят полеты. Эти выводы в общем подтвердились после наблюдений за животными, совершившими полеты на спутниках.

Разумеется, организм животных не оставался «безразличным» к шуму, вибрациям, перегрузкам и прочим факторам космического пространства.

Уже первый полет на спутнике собаки Лайки показал, что частота сердцебиений сразу же после старта ракеты-носителя возросла примерно в три раза по сравнению с исходной. Однако в дальнейшем, несмотря на то, что действие перегрузки продолжалось, частота сердцебиений уменьшилась, хотя и не достигла исходной. Примерно такие же изменения наблюдались и со стороны дыхания,

Результаты, полученные во время полета Белки на втором космическом корабле, также показали, что в период взлета ракеты-носителя наступает учащение пульса и дыхания. Но при выходе спутника на орбиту и переходе к невесомости частота пульса и дыхания возвращается к исходным показателям.

Сходные данные наблюдались и во время полета Чернушки в моментперехода от орбитального движения к спуску. Если во время полета по орбите частота пульса составляла в среднем 80 ударов в минуту, то в первые минуты спуска она возросла до 240. В дальнейшем частота сердцебиений уменьшилась, хотя и не достигла исходной величины.

Эти данные, во-первых, подчеркивают близость /словий, возникающих во время взлета ракеты-носителя, к тем, которые создаются в момент выхода искусственного спутника или космического корабля на траекторию приземления. Во-вторых, полученные результаты свидетельствуют, что хотя в организме животных и происходят известные сдвиги, однако они относительно непродолжительны и не превышают опасных границ.

Вопреки некоторым предположениям, результаты исследований показывают, что животные (собаки) сравнительно легко переносят состояние невесомости. Лишь первое время наблюдается незначительное двигательное беспокойство. впрочем, относительно быстро животное привыкает к новой, необычной обстановке, и у него не наблюдается каких-либо серьезных нарушений.

Быть может, одним из наиболее интересных наблюдений, в какой-то мере раскрывающих влияние невесомости, было наблюдение, проделанное во время полета Лайки. В процессе наземных испытаний влияния на ее организм перегрузок было установлено, что частота сердцебиений и дыхания после прекращения действия этого фактора возвращается к исходным показателям через определенное не очень большое время. Во время выхода искусственного спутника на орбиту, т. е. в момент перехода от перегрузки к невесомости, частота сердцебиений и дыхания возвращалась к исходным величинам несколько медленнее. Возможно, что именно в этом в первую очередь и сказывается влияние невесомости.

Во всяком случае имеющиеся пока в распоряжении ученых материалы не дают оснований рассматривать невесомость как фактор, существенно влияющий па поведение животных и на важные физиологические функции.

С тех пор, как советским ученым удалось не только запустить и вывести на орбиту космические корабли и спутники, но и осуществить их приземление, открылись особо важные возможности в изучении влияния на живые организмы различных видов лучистой энергии. Я уже подчеркивал ранее особое «коварство» воздействия некоторых видов излучения, дающих о себе знать не непосредственно, в момент их действия, а в «отдаленные» периоды, Именно эти «отдаленные» результаты и были изучены после того, как живые организмы стали возвращаться на Землю.

Стоит отметить, что собаки, являющиеся во многих отношениях исключительно удобным объектом для проведения наблюдений о влиянии космоса, уступают другим в отношении изучения последствий влияния на них воздействия лучистой энергии.

Дело в том, что возможное влияние лучистой энергии на потомство тем точнее и скорее можно уловить, чем быстрее возникают все новые и новые поколения и чем число отдельных особей в поколении больше. Поэтому очень важно иметь на борту космического корабля-спутника такие живые существа, у которых смена одного поколения другим наступает быстро и число особей в поколении достаточно велико.

Заметим сразу же, что это обстоятельство было учтено в медико-биологических экспериментах, проведенных на советских космических кораблях и спутниках. Помимо всем теперь известных «космических пассажиров» – собак, на борту размещались семена растений, культуры лучистых грибков, вырабатывающих некоторые антибиотики, морские свинки, мыши, крысы? мухи-дрозофилы и т. п.

Рассмотрим некоторые наиболее существенные результаты. Прежде всего исследования показали, что «космические путешественники» – собаки, безусловно, подвергались действию лучистой энергии. Однако до сих пор проведенные наблюдения не дают оснований считать, что испытанные воздействия сколько-нибудь серьезно сказались на жизнедеятельности животных. Более того, собака Стрелка уже после полета произвела на свет многочисленно© потомство.

И все же не следует спешить с окончательными выводами, так как имеются данные, что у собак наблюдались известные сдвиги в иммунологических показателях крови, правда, сдвиги скорее благоприятные, выражавшиеся в увеличении способности некоторых форм лейкоцитов-фагоцитов поглощать микробы. Сходные изменения в хромосомах были обнаружены также в проростках некоторых растений (пшеницы, гороха).

При анализе процесса роста у некоторых форм лучистых грибков было замечено значительное его ускорение. Но с другой стороны, в опытах над одним из видов этих грибков, обладающим высокой чувствительностью к лучистой энергии, было установлено, что рост их после пребывания на борту космического корабля замедляется более чем в десять раз,

Таким образом, уже сейчас ясно, что лучистая энергия, действующая на живые организмы в космосе, оказывает на них некоторое опреденное воздействие, размеры и интенсивность которого требуют еще дальнейшего изучения.

Но уже и без этого очевидно, что полученные при медико-биологических исследованиях космоса результаты являются не только огромным вкладом в науку, но началом, первыми успехами новой, создаваемой на наших глазах науки – космической биологии и медицины.

Итак, в результате многочисленных и блестяще осуществленных медико-биологических исследований был получен ценнейший материал, обогативший нашу советскую и мировую науку. Проведенные эксперименты позволили установить влияние космоса на живые организмы, а главное, доказали, что пребывание живых существ в космосе не грозит им гибелью и не вызывает каких-либо тяжелых последствий.

Эти данные в совокупности с отточенной техникой выведений космических кораблей-спутников на орбиту и возвращения их на Землю создали реальные предпосылки для полета человека на космическом корабле-спутнике.

Первые шаги человека в космосе

Обращаясь к обсуждению полета в космос человека, мне придется оперировать не только фактами и выводами, но и некоторыми предположениями. Впрочем, в небольшой «дозе» предположения едва ли могут повредить строго установленной истине, так как полет человека в космос – событие совершенно фантастическое в недалеком прошлом стало сейчас реальностью.

Космический корабль поднял и вывел на орбиту не только космонавта, но и всю необходимую аппаратуру. И, глазное, не только прошел по заданной орбите, но и приземлился в заданном районе Советского Союза. Это обстоятельство явилось решающим в осуществлении космического полета человека.

Человек смог не только пассивно выполнять заранее разработанную программу исследований. В отличие от животных он не пассивный «пассажир», а активный соучастник полета. Он не только следил за приборами и окружающей его обстановкой, но сможет дать полное описание условий полета и тех ощущений, которые он испытывал на всех его этапах.

Ведь те четвероногие друзья-собаки, которые столь старательно и отважно прокладывали человеку дорогу в космос, ничего не могли рассказать нам о своих ощущениях. А подробное описание всех условий полета человеком, сопоставленное с данными объективной регистрации его важнейших функций, обогатит космическую биологию и медицину фактами, ценность которых даже сегодня нелегко себе представить!

Но, конечно, этим не исчерпывается все значение полета человека в космос. Первый полет на космическом корабле-спутнике, завершая серию предшествовавших ему полетов живых существ, является первым шагом в познании нашей Солнечной системы.

Разумеется, надо ясно представлять себе, что полет человека на корабле-спутнике вокруг нашей планеты – задача более простая, чем межпланетное путешествие. В последнем случае перед наукой возникнут новые задачи, новые трудности. Некоторые из них сегодня так же трудно предусмотреть, равно как и увидеть в сегодняшнем дне нашей науки пути для их преодоления. Но в отношении некоторых из них могут быть уже сегодня высказаны известные суждения.

При кратковременном (и даже относительно длительном) полете человека вокруг Земли по замкнутой орбите сравнительно просто решается вопрос о питании, снабжении кислородом и поглощении выделяемой углекислоты. Питание в виде специального рациона может быть взято с собой с Земли. Снабжение кислородом и удаление углекислоты может осуществляться с помощью специальных химических веществ.

Однако, если речь пойдет о межпланетном путешествии, продолжающемся недели и месяцы, то эти способы окажутся непригодными. Для того чтобы обеспечить питание, снабжение кислородом и удаление углекислоты, пришлось бы взять такое количество дополнительного груза, который, возможно, сделал бы взлет космического корабля с Земли практически неосуществимым. Очевидно, что в этом случае придется искать другие пути. Не исключено, что одним из них явится создание на борту межпланетного космического корабля чего-то подобного миниатюрному «кусочку» нашей планеты, где естественный кругооборот веществ осуществляется животными и растениями.

Возможно, однако, что непрерывные успехи науки подскажут новое решение этой проблемы к тому времени, когда перспектива межпланетных сообщений станет реальной и очередной задачей. Как бы ни судить об этом, то, что сейчас достигнуто советской наукой, заставляет уже сегодня думать о будущих межпланетных (полетах. И это уже не фантазия!

Летом 1914 года мне довелось присутствовать при показательных полетах аэроплана, впервые демонстрировавшегося в уездном городе Екатеринбурге каким-то заезжим авиатором. Я и сейчас это помню, хотя с тех пор прошло без малого 50 лет, огромное впечатление, вызванное появившимся над нашими головами летательным аппаратом, похожим на большую этажерку или ширму. С тех пор прошло много лет, и самолет стал таким же привычным и необходимым, как троллейбус и автомобиль.

Разумеется, когда я, мальчишка, восторженно орал, приветствуя полет аэроплана, я и не помышлял о том, что на мою долю выпадет счастье стать свидетелем первого полета человека в космос.

Сейчас, заканчивая эту статью, посвященную одному из величайших достижений нашего времени, я уверен, что мне доведется стать свидетелем и другого, еще более выдающегося события – первого полета советского человека к другим планетам. Эту уверенность создают и поддерживают во мне необычайные успехи, достигнутые наукой в нашей стране, идущей семимильными шагами к светлому будущему – коммунизму.

Академик В. ЧЕРНИГОВСКИЙ «Советская культура» N 44 (1224)

ТЕЛЕГРАММА

Свердловск „Уральский следопыт"

Сообщаем Иикольске Пензенской области организовался отряд разведчиков-следопытов имени Георгия Саакадзе тчк Все мы члены Общества охраны природы начали изучать историю своего района тчк Разыскиваем Героев Советского Союза тчк Ждите сообщений о наших делах

Командир отряда Виктор Мишаров

КОННЫЙ ПРОБЕГ МАНЬЧЖУРИЯ-ПЕТЕРБУРГ

В десять часов утра 14 сентября 1905 года из небольшой маньчжурской деревушки «Кндушань выехали два всадника, взяв курс на Петербург. Весь русский гарнизон, занесенный сюда недавно смолкнувшей войной, вышел провожать их. Среди военных только н было разговоров о странном и удивительном предприятии, затеянном их коллегой – молодым артиллерийским офицером Дмитрием Павловичем Басовым. Он решил в дальнем и трудном походе закалить и перевоспитать своего скакового коня, мечтал создать со временем новую породу русской лошади для армии и для спорта – выносливую и вместе с тем резвую и изящную. В отважный рейс с Басовым отправился его ординарец младший фейерверкер первой батареи первой Восточно-Сибирской стрелковой артиллерийской бригады Федор Федорович Володин.

Лошадь Басова – чистокровный английский жеребец по кличке Могол – была совершенно не приспособлена для такого пути. Тепличное животное, баловень ипподрома Могол не знал, что такое стужа, морозы, тяжелый грунт, высокие горы, перевалы, распутица с ее грязью по колено и льдом, режущим по утрам ноги до крови, переправы вплавь раннею весною, плохие ночлеги под скудной крышей вместо теплой конюшни, резкие смены в корме и воде.

Совсем другая лошадь была под Володиным.

Дмитрий Павлович Басов

Сибирский строевой конь Рак, двенадцати лет отроду, крепкий, выносливый, неутомимый, участвовавший в двух войнах, привыкший ко всяким условиям работы и корма.

Необычный поход, необычная цель. Предстояло пройти 8700 верст. Редкие города и деревни. Редкие дневки. Частые ветры, постоянные холода. Два всадника и двое их верных друзей – больше никого на петляющей в тайге дороге. И только вперед и вперед, наперекор стихии.

И вот перед путешественниками заветный Урал, за которым уже, кажется, рукой подать до родного дома: одному – в Петербурге, а другому – под Орлом,

Дмитрий Павлович Басов подробно описал уральский отрезок пути.

«…продневав 13 марта 1906 года, мы утром 14 выступили далее. Характер местности постепенно изменился: показались горы, холмы. Дорога была ужасна, лошади непрестанно проваливались, шли с трудом, выбирая где ступить. Мы двигались медленно и только шагом, приближаясь к Уральским горам.

Ночь с 16 на 17 марта мы провели в городе Верхне-Уральске, живописно расположившемся в котловине гор при реке Урал. Часа полтора я отыскивал командира пятой льготной казачьей батареи, чтобы получить разрешение остановиться на ночлег. Ужасно обидно бывало по прибытии в город часами искать приюта: и сам не отдыхаешь, и лошади под седлом ждут результатов моих хлопот и беготни. Несмотря на все удовольствия остановки в частях войск, я после Верхне-Уральска решил не мучить впредь ни себя, ни лошадей ожиданием получения разрешений и предпочитал оставаться в гостиницах и номерах для приезжающих, лишь бы дать всем нам скорее отдых и покой.

Наконец мы увидели Урал. 17 марта 1906 года, по выходе из Верхне-Уральска, вступили мы на коммерческий тракт, пересекающий весь горный хребет и проходящий через заводы Белорецкий, Узянский и Авзянопетровский.

Мы шли живописной местностью, почти непрерывно спускаясь в глубокие ущелья и вновь поднимаясь на высокие перевалы.

Горы и лес окружали нас. Тракт, местами совершенно свободный от снега, местами же покрытый толстым слоем его, лентой вился по горам, и перед глазами нашими открывались чудные картины, роскошные виды Урала, озаренного первой весенней улыбкой. Красота и величие оживающей природы, шум водопадов, щебетание птиц, яркое, веселое солнце, – словом, все нас окружающее, было сказочно великолепно и производило неотразимое впечатление. Как в панораме, проходили перед нами все новые и новые виды – один богаче и фантастичнее другого.

Сама по себе дорога была очень тяжела, не говоря уже о том, что она была трудной, как горная: глубокие тающие снега делали ее окончательно непроезжей. Мы подвигались одним шагом, с громадными усилиями преодолевая препятствия, вызванные весною с ее жестокой распутицей. Бывали случаи, когда лошади в рыхлом снегу буквально копошились, уходя в него по брюхо и не будучи в состоянии двигаться.

Дни стояли ясные, теплые, настоящие весенние. Реки разлились, паромы еще не установились, и мы дважды принуждены были пускать лошадей через реку Белую вплавь. Обе лошади шли смело в воду и свободно переплывали широкую и быструю реку, легко управляемые длинною веревкой.

20 марта на 25-й версте мы стали подниматься, переваливая через высокую гору Ала-Тау, и лишь на 40-й версге спустились в глубокое, узкое ущелье, необыкновенно мрачное и дикое. Дорога, пролегающая по самому дну его, прихотливо извиваясь и крутясь, постепенно выводила нас из гор, и, наконец, мы вышли на равнину, оставив сзади чудный Урал со всей его приветливой красотой…»

Всю полосу Уральских гор – 300 верст – Басов и Володин прошли за шесть суток, делая по 50 верст в день.

– Только бы Волгу переехать, а там совсем будет близко до дому, – мечтательно вздыхал Володин, затосковавший по родной орловской деревне.

Тяжелая дорога подорвала здоровье Володина. И как он ни держался, как ни бодрился, в Самаре пришлось спешиться и не на один день. Почти две недели злейшая лихорадка трепала Володина. И лишь 11 апреля участники перехода двинулись на Москву через Сызрань, Пензу, Рязань.

26 апреля прибыли в Рязань. 180 верст, отделявшие Рязань от Москвы, прошли в три перехода. И вот, наконец, Москва.

«Крепко забились наши сердца, и мы взволновались не на шутку, хотя прекрасно знали, что ни одна живая душа не ждет нас здесь и никому неизвестно о нашем прибытии, – записал Басов. – Со всем тем мы пережили редкие минуты, описывать которые я не берусь».

В этих строках и радость ожидания встречи с Москвой, и горесть, вызванная равнодушием окружающих, в первую очередь, конечно, официальных властей. Так было и в Петербурге, на финише величайшего в истории спорта и путешествий конного перехода в 8700 верст, проделанного за восемь месяцев и три дня. Царское правительство безучастно отнеслось к отважному рейсу двух смелых русских воинов. Их подвиг остался незамеченным. Вельможные чиновники отказали Д. П. Басову в материальной помощи, и ему, чтобы покрыть свои громадные расходы по пробегу, пришлось гсродать Могола – отличного коня, с честью выдержавшего трудный экзамен. Рак был передан в конюшни Михайловского артиллерийского училища.

Володин, закончив службу в армии, выехал из Петербурга на родину, в село Ильинское под Орел, а Басов после краткого отпуска вернулся в свою воинскую часть…

Прошло 56 лет после героического конного пробега двух отважных русских путешественников Д. П. Басова и Ф. Ф. Володина. Как же сложилась их дальнейшая судьба?

По личным встречам, поездкам в места, где жили и служили Басов и Володин, вот что мы узнали.

Дмитрий Павлович Басов после своего знаменитого пробега участвовал в первой мировой войне, проявив себя исключительно храбрым офицером. Одиннадцатый тяжелый полевой артиллерийский дивизион, которым он командовал, участвовал в Брусиловском прорыве. Он был убит в бою 15 июля 1916 года и посмертно награжден офицерским орденом Георгия 4-й степени. Д. П. Басов был одним из создателей тактики артиллерийской атаки, развитой в дальнейшем, во время Великой Отечественной войны, в тактику артиллерийского наступления.

Один из авторов этого очерка лично знал Басова, вместе с ним воевал и слышал от него много добрых слов о русских солдатах, о народе. Незадолго до гибели, в минуту откровенного, доверительного разговора на фронте, он сказал:

Федор Федорович Володин

– За время своего пробега я многое видел.

Многое я пережил в японскую войну. Но то, что творится здесь в эту войну, – гораздо хуже. Бездарность, предательство, продажность на каждом шагу. И если меня заставят стрелять в народ – я не буду, ни за что не буду!

И если бы не гибель, Басов, несомненно стал бы под знамя Великого Октября и занял бы достойное место в рядах Советской Армии.

Недавно мы побывали на родине Федора Федоровича Володина, в селе Ильинском Орловской области.

– Володин? Да кто ж его у нас не знал? Хороший был человек, силы и смелости превеликой. Жаль, что помер. По его здоровью жить бы ему до ста лет, не меньше… А если хотите что поподробнее узнать, поезжайте в Ильинский поселок, там жена его до сих пор проживает, – сказали нам старожилы.

И мы поехали в поселок Ильинский, что в семи километрах от села того же названия. Туда в 1921 году переселилась семья Володина. У небольшой опрятной избы возилась с ребятишками маленькая подвижная старушка. Это и была Варвара Ивановна Володина. Ей уже 80 лет. Но о знаменитом конном походе она помнит так, как будто это было вчера.

– Уж очень Федор Федорович хвалил офицера своего Дмитрия Павловича Басова. Славный был человек, душевно к солдатам относился. А мне вот Басов в память о переходе серьги прислал в подарок. Да не уберегла я их, при фашистах все в хате погибло.

Из рассказов Варвары Ивановны и односельчан мы узнали о дальнейшей судьбе Володина. Недолго пришлось ему быть дома после приезда из Петербурга. Вскоре его снова призвали и а военную службу. Он участвовал в первой мировой войне, заслужив за храбрость Георгия и боевые медали. С войны вернулся к земле, но все же больше занимался лошадьми – растил их, тренировал, лечил. В колхоз вступил одним из первых в поселке. Назначили его сразу старшим на конеферму. Лошади в этом колхозе всегда выгодно выделялись среди соседских, и все знали, что в том заслуга Володина. Рассказывают, что до последних дней жизни Володин был исключительно бодрым, здоровым, никто против него в деревне не мог устоять, когда выходили помериться силой. Одевался всегда легко, даже в лютую стужу никогда не носил рукавиц, закалял себя накрепко, ну и, конечно, не слезал с коня. До тех пор, пока внезапный паралич – следствие тяжелых переживаний во время фашистской оккупации – не свел Володина в могилу. Случилось это в 1953 году.

«…Вот и вся история подвига, который не должен быть забыт. Пусть и он будет среди множества примеров смелости и отваги русских людей.

Н. СЕМЕНОВ, Я. ВОЛКОВ

АРКАДИЙ ГАЙДАР В СВЕРДЛОВСКЕ

Л. НЕВЕРОВ

Аркадий Петрович Голиков (Гайдар) – любимый писатель советских ребят – некоторое время работал на Урале, сначала в пермской газете «Звезда» (в 1925 и в 1926 годах), а потом в Свердловске, в «Уральском рабочем». На страницах этой газеты в первой половине 1927 года были напечатаны 12 фельетонов Гайдара и его повесть «Лесные братья», написанная еще в Перми.

О пребывании Гайдара в Свердловске напоминает здание, где в 1927 году помещалась редакция «Уральского рабочего» по улице Вайнера, 12, а также деревянный дом по улице Набережная Рабочей молодежи, 23.

В этом-то доме, на квартире у Григория Николаевича и Екатерины Николаевны Пестовых, с 21 февраля по 20 мая 1927 года и жил Аркадий Петрович Гайдар. Квартира эта долго оставалась забытой, и лишь сравнительно недавно ею заинтересовался преподаватель Свердловского пединститута А. И. Серов, сообщивший следопытам о своей находке.

И вот перед вами – фасад домика, где жил Гайдар, и даже документальное доказательство – прописка в домовой книге.

В октябре 1961 года исполняется 20 лет со дня гибели в бою с фашистскими захватчиками Аркадия Петровича Гайдара. Следовало бы в связи с этой датой отметить пребывание знаменитого советского писателя в нашем городе установкой мемориальной доски.

Из блокнота болельщика

И в спорте форма не всегда соответствует содержанию!

«Жизнь – это борьба!» – сказал борец.

КАЛЕНДАРЬ «УРАЛЬСКОГО СЛЕДОПЫТА»

Чрезвычайное посольство

В июне-июле 1806 года по Сибирскому тракту по территории Пермской губернии прошел колоссальнейший обоз чрезвычайного посольства русского императора к китайскому богдыхану. Возглавляемое графом Головиным, посольство везло для богдыхана ценные подарки: громадные зеркала, камины, вазы из дорогих мраморов и яшм, астрономические и физические инструменты. Во избежание поломки или порчи подарков все вещи несли на руках от одной ямской станции до другой. Для этой цели из деревень, расположенных вдоль Сибирского тракта, наряжали по 200 человек.

Посольство в пути от Петербурга до Пекина находилось почти два года.

21 (10) июля 1796 года в Перми открылась первая на Урале типография. Местный штаб-лекарь Гамалея, единственный врач на всю огромную территорию Пермской губернии, написал книгу «О сибирской язве и ее народном лечении, с прибавлением о скотском падеже и об осторожностях, бываемом во время падежа». Ее-то и напечатали в открывшейся типографии. Эта небольшая книжечка печаталась три месяца, больше половины работы выполнил сам автор.

Сейчас в областях Урала несколько сотен типографий – областных, городских, районных, ведомственных. В типографии «Уральского рабочего» печатаются, кроме 20 местных, центральные газеты – «Правда», «Известия», «Комсомольская правда», «Литературная газета» и другие (всего десять газет). Они печатаются с матриц, которые самолетом доставляются из Москвы.

* * *

3 июля_(21 июня) 1821 года в Перми, в доме В. Н. Берха, советника Пермской казенной палаты, состоялось первое театральное представление. Играли актеры Очерского крепостного театра и артисты Поповы – крепостные Всеволожского. Это первое известие о театральных представлениях в Перми.

Болельщик часто хватался за голову, но всякий раз – за чужую.

•

Дублеры – это команда, которая зачастую дублирует плохую игру своего основного состава.

•

Ленивый футболист работал одною левою ногой.

•

Центр нападения отличался выносливостью и резкостью, за что его часто удаляли с поля.

•

Это был пловец-стиляга: он плавал слишком «вольным стилем».

•

Свой отказ участвовать в соревнованиях по вольной борьбе объяснял так:

– Борьба-то вольная: хочу – борюсь, не хочу – не борюсь!

•

Во втором тайме команда резко изменила свою тактику: от пассивной защиты она перешла к пассивному нападению.

•

От мяча защитник отбивался руками и ногами.

К. ФЕРЦМАН

КАЛЕНДАРЬ «УРАЛЬСКОГО СЛЕДОПЫТА»

8 июля 1944 года – день рождения первого уральского автомобиля. В июле 1941 года в городе Миассе, Челябинской области, началось строительство Уральского автомобильного завода. 30 апреля 1942 года был выпущен первый на Урале мотор, а 8 июля il944 года с конвейера сошел первый автомобиль.

* * *

10 июля 1922 года в шахтерском поселке Губаха в соответствии с Ленинским планом ГОЭЛРО была заложена первая на Урале ГРЭС. Первоначальная мощность станции составляла 3 тысячи киловатт (до революции вся энергомощность Кизеловского каменноугольного бассейна равнялась всего 150 киловаттам). Станция работала на отбросах кизеловского угля. В дальнейшем она усовершенствовалась и автоматизировалась. Мощность ее возросла во много раз.

В 1925 году станция дала ток.

* * *

15 июля 1928 года заложен первый камень первого производственного цеха Уралмаша. В фундамент северо-восточного угла здания в память об этом событии заложена медная доска с надписью.

Ровно через пять лет – 15 июля 1933 года – «завод заводов», как зовут теперь УЗТМ, вступил в строй действующих предприятий.

Освобождение Урала от белогвардейцев

В июле 1919 года войска 5-й, 2-й и 3-й Армий, выполняя директиву Центрального Комитета Коммунистической партии, развернули общее наступление на Восточном фронте. Победоносные советские войска 1 июля освободили города Пермь и Кунгур. Эту победу отметил В. И. Ленин, прислав воинам 3-й Армии приветственную телеграмму. 11 июля на крайнем правом фланге фронта был освобожден осажденный белоказаками Уральск. 13 июля, после ожесточенных боев, взят Златоуст, а 14 июля – Екатеринбург. 22 июля освобожден Ирбит, 24 – Челябинск. К концу июля Урал был очищен от белогвардейцев. В своем письме В. И. Ленину воины 5-й Армии написали: «Дорогой товарищ и испытанный верный наш вождь! Ты приказал взять Урал к зиме. Мы исполнили твой боевой приказ. Урал наш.»

ИЮЛЬ 1961 ГОДА

КОМСОМОЛ ШЕФСТВУЕТ НАД ЧУДЕСНИЦЕЙ

Комсомольцы Свердловской области взяли шефство над кукурузой. Они решили получить с гектара 350 – 400 центнеров зеленой массы, этой замечательной культуры, недаром прозванной народом чудесницвй. А гектаров этих 70 тысяч – половина той площади, что займет кукуруза в области.

На кукурузных полях работают почти 600 комсомольско-молодежных звеньев. Хорошо шефствует над кукурузой молодежь Ирбитского, Нижне-Сергинского, Красыоуфимского, Камышловского районов.

«Курс на маяки!» – таков девиз комсомольцев Свердловской области.

«Вокруг Земли»

С 1 мая по 1 сентября 1961 года Свердловский ДСО «Спартак», в ознаменование первого в мире полета советского человека в космос, проводит символический туристский поход «Вокруг Земли».

В нем принимают участие все желающие. Туристу, прошедшему наибольшее количество километров, будут вручены значок чемпиона и туристская путевка.

Физкультурный коллектив, выставивший наибольшее количество туристов, которые пройдут за лето 40 000 километров – окружность Земли – и выполнят в походе общественно полезную работу, награждается ценным призом.

Реликвии семилетки

В 1961 году Свердловский областной краеведческий музей проведет несколько экспедиций по сбору экспонатов «Семилетка в Свердловской области».

Сотрудники музея выедут на Белоярскую атомную электростанцию, на Качканарский горнообогатительный комбинат, на предприятия Нижнего Тагила, Первоуральска, Каменск-Уральского, побывают в колхозах Слободо-Туринского, Пышминского, Богда-новичского районов.

На гору каменных идолов

Летом «Уральский следопыт» организует экспедицию на гору каменных идолов Мань-Пупы-Нер.

Участники экспедиции поднимутся к фантастическим развалинам на горе Монинг-Тумп, исследуют пещеры в верховьях рек Печоры и Егры-Ляги, отыскивая следы, связанные с легендами о Золотой Бабе.

СООБЩАЕТ ПЕРМЬ

ЕДУТ НА СЕЛО

Пермский обком комсомола решил направить по комсомольским путевкам на работу в колхозы комбайнерами, трактористами, механиками, шоферами 2,5 тысячи молодых патриотов из городов области.

К открытию XXII съезда Коммунистической партии в колхозы выедет 1350 юношей и девушек. Уже сейчас первые отряды молодежи города трудятся в подшефных Оханском и Ильинском районах,

ПЕРВАЯ В ОБЛАСТИ

На Краснокамском бумкомбинате построили утилизационную установку. Она не только собирает отходы производства, но и перерабатывает их в полезные продукты – технический спирт, литейный крепитель и другие. Теперь комбинат сбрасывает в Каму воду, годную для питья.

Когда установка будет работать на полную мощность, она сможет выдавать полезных продуктов на 2,5 миллиона рублей.

Это первая установка в Пермской области. Такие же готовятся к пуску в Соликамске и на Красновишерском бумкомбинате.

САМИ СЕБЯ ГУБЯТ

Завод имени Орджоникидзе выпускает химические красители, серную кислоту, суперфосфат. В сутки он сбрасывает в Каму десятки тысяч кубометров промышленных стоков. И каких! Рассказывают, что ими можно было заправлять авторучку и писать ею продолжительное время.

Зимой на этом заводе установили очистные сооружения. Но спустя двое суток кислоты разъели бак, установка перестала работать и не действует до сегодняшнего дня.

А ведь всего в нескольких километрах ниже завода – главный водоразбор города Перми. Выходит, пермяки губят сами себя!

НИЖЕ НОРМЫ

Пермский нефтеперерабатывающий завод сдал в эксплуатацию усовершенствованные очистные сооружения. Безвредная для живых организмов норма загрязненности стоков нефтеперерабатывающих заводов – до 50 миллиграммов нефтепродуктов на литр воды. А новые сооружения очищают стоки, в которых содержится только 22 миллиграмма.

Полученная вода пущена в кругооборот – снова идет на производство,

ПО ЗАДАНИЮ МИНИСТЕРСТВА СВЯЗИ

Члены радиотехнического кружка Пермского Дворца пионеров вышли по маршруту Пермь – Шамары – река Сылва. По заданию Министерства связи и ДОСААФ они ведут исследование электропроводимости почвы. Замеры делаются через каждые полтора метра и наносятся на карту. Всего ребятами будет исследовано 280 километров.

Карта, составленная в походе, войдет в общесоюзную карту электропроводимости почв.

ЗА СТРОИТЕЛЬНЫМИ МАТЕРИАЛАМИ

Учащиеся школы N 91 проводят поход по маршруту: Пермь – Теплая гора – гора Качканар – река Койва. Цель похода – поиски полезных ископаемых.

ПО ЧУСОВОЙ

Следопыты школы N 74 летом исследуют реку Чусовую: составляют карту реки, описание берегов, наносят на карту перекаты и мели,

Любопытное вокруг нас

Щука-санитар

В сказках, легендах и пословицах много рассказывается о хищнице-щуке.

Но наберитесь терпения наблюдателя-натуралиста, и вы увидите полезные деяния щуки. В ясное летнее утро на озере в лодке расположитесь около кромки водорослей и последите за ходом щуки недалеко от поверхности воды.

Предвестниками приближающейся хищницы будут выпрыгивающие из воды окунишки и чебачишки. Они спешат к водорослям. Там можно надежно укрыться. Но так ли это? Показалась стремительно плывущая щука. Еще пара секунд – и окунишки недосчитаются нескольких собратьев. Вдруг щука отошла в сторону. Остановилась. Резко бросилась к подлещику. Он неподвижен. Притаился у стеблей растений. Слабо шевелит плавниками. Заметно, живот подлещика ненормально большой – он наполнен глистами. Щука его без промедления проглатывает.

В тех водоемах, где водится щука, она быстро истребляет разносчиков болезней, «добросовестно» исполняя роль санитара.

Хитрая кошка

От дома приезжих Лобвинского лесокомбината направляются к лесу торопливо шагающие охотники. Не опоздать бы на вальдшнепа!

И вдруг им дорогу пересекла кошка. Охотники остановились. Сильно жестикулируют, потом снова продолжают путь.

Проходит час. По этой же тропе возвращается кошка, несет в зубах что-то большое и тяжелое. Вот она ближе и ближе. Запрыгивает на ступеньки крыльца, поднимается до лестнице на второй этаж. Хозяйка, открывая ей дверь, ворчит:

– Не дает выспаться. Вот уж которое утро на охоту ходит…

В крепких зубах кошки трепещет вальдшнеп. Она принесла его для подрастающих котят. А охотники вечером пришли пустые. Утром, как только послышались шаги охотников, кошка опять бросилась по тропе, обогнала их. Часа через два она вернулась с вальдшнепом. Охотников снова постигла неудача.

Кошка оказалась хитрой. Она выследила любимое место вальдшнепов и туда спешила прибежать первой, до прихода охотников.

И. ШУБИН

Многодетная мамаша

На свете есть мамаши, у которых только в одно лето выводится несколько миллиардов детей. Это кровожадная самка комара-пискуна. (Самец комара поедает лишь органическую пищу).

Самка комара за свою короткую жизнь, а живет она до 8 месяцев, дает потомство до 5 поколений – 20 миллиардов комаров. Если бы комары не гибли миллионами от непогоды, птиц и других насекомых, они бы давно заполнили весь свет и перекусали насмерть всех животных.

Ян ДРЕЙМАН

Растения-компасы

В Оренбургских степях известно растение компасный латук, или дикий салат. Стебель его достигает 125 сантиметров. Листовые пластинки латука всегда направлены на восток и запад. Ребро листа располагается так, что соответствует компасной стрелке «север – юг».

Скученный колокольчик встречается на влажных лугах и лесных опушках Южного Урала. Верхушечные листья его заметно укорочены с южной стороны. Такая особенность – хороший ориентир в выборе нужного направления.

И. БРУДИН

Главный редактор В. Очеретин. Зам. главного редактора Л. Неверов. Редколлегия: В. Воловин, М. Гроссман, С. Захаров (ответственный секретарь журнала), Ю. Куронкин, А. Малахов, Кл. Рождественская, Г. Томилов, В. Шуспов.

Обложка М. Брусиловского

Художественный редактор А. Асе. Технический редактор Э. Максимова.

Адрес редакции: Свердловск, ул. Малышева, 24; телефон Д1-22-40. Рукописи не возвращаются.

Подписано к печати 22/VI 1961 г. Бумага 84X108/i6 – 2V2 бум. листа, 8,2 печ. л. 10,12 уч.-изд. л. НС23992. Тираж 80000. Цена 30 коп. Заказ 232.

Обложка и вклейка отпечатаны на Свердловской фабрике офсетной печати Типография изд-ва «Уральский рабочий», Свердловск, ул. имени Ленина, 49,

Фото И. Верзилова.

Туман – не видно рядом поплавка.

Прохлада зябко трогает за плечи.

Гроза ершей – прославленный рыбак -

Сидит один. Упрямый человече!

30 коп.

Оглавление

Готовься, работа ждет

Уральский следопыт НА КОМСОМОЛЬСКИХ СТРОЙКАХ

Качканаровские встречи

Б. ГРИГОРЬЕВ

А. ШАРЦ

СКОЛЬКО КЕДРОВНИКОВ НА УРАЛЕ?

М. ПЕТРОВ

НА РЕЧНОМ ВЕЗДЕХОДЕ

КТО ТАКОЙ АНДРЕЙ БАБАЕВ?

ПЕРВАЯ ТРУДОВАЯ

Завещание ДЕКАБРИСТА

САПОГИ

АМУЛЕТ

ПО СТРАННОМУ СЛЕДУ

Птицы

О. ГУСЕВ

ИНДРИК-ЗВЕРЬ

ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ ОПЫТ

ТАК ГОТОВИЛСЯ ПОДВИГ

КОННЫЙ ПРОБЕГ МАНЬЧЖУРИЯ-ПЕТЕРБУРГ

АРКАДИЙ ГАЙДАР В СВЕРДЛОВСКЕ

КАЛЕНДАРЬ «УРАЛЬСКОГО СЛЕДОПЫТА»

Пожертвовать