Третий лишний [Алена Корф] (fb2) читать онлайн

Алена Корф Третий лишний

Глава 1. Кударам

Флаер рассекал плоскостями стабилизаторов плотный влажный воздух. Сквозь панорамный купол кабины был виден океан, отливающий бирюзой. Солнечные блики скользили по водной глади, ленивой и безразличной ко всему человеческому. Тёмные тени рифов проступали сквозь толщу воды, словно скелет древнего чудовища.

Мирея Сайдон сидела в кресле, соседним с местом пилота, забросив ногу на ногу, и смотрела вниз с тем благодушием, которое бывает у людей, привыкших владеть миром. Её тонкая полупрозрачная накидка сползала с плеч, открывая сильно загорелую кожу. На запястье слегка поблёскивал зелёными искорками имплант модуля связи. Но Мирея уже отключилась от Сети. Сегодня никакие уведомления не должны были существовать. Сегодня — только она, её мужчина и её игрушка.

Флаер пошёл на снижение. Кэрлон, небрежно развалясь в кресле пилота, вёл машину, касаясь кончиками пальцев сенсорной панели. Можно было передать управление бортовому компьютеру, но ему нравилось всё делать вручную, особенно когда Мирея смотрела на него своим ленивым, чуть хищным взглядом.

— Почти на месте, — сказал Кэрлон, бросив взгляд на Мирию. — Садимся на восточном побережье острова.

Мирея потянулась, выгнувшись в кресле.

— Хорошо.

— И чем мы займёмся, как только приземлимся, а? — игриво улыбнулся Кэрлон.

Мирея наклонилась к нему, медленно проведя ногтем по его подбородку:

— Всем. Что. Я. Захочу.

Тинки сидела позади, на одном из пассажирских мест. Её изящная фигура казалась почти невесомой среди мягких светлых подушек. На ней был простой белый комбинезон, тонкий и лёгкий. Тёмные волосы собранны в высокий хвост. Глаза большие, спокойные, почти пустые — как у куклы.

Хотя куклы так не смотрят на море.

Она смотрела. Как существо, которое живёт, наблюдая мир, чтобы учится понимать. В этом взгляде на миг мелькнул восторг, но тут же был подавлен внутренней прошивкой. Восторг — запрещённая роскошь для синтетика, если он не соответствует эмоциональной траектории хозяев.

Флаер рыкнул двигателями, описал дугу над верхушками пальм и снизился над золотистой полосой песка тянувшиеся вдоль берега.

Остров Кударам. Частная территория Leisure. Место, куда прилетают ради уединения, где никто не задаёт лишних вопросов.

Кэрлон посадил флаер плавно, лишь слегка качнув машину. Песок, поднятый воздушными потоками от роторов, закружился вихрем золотистой пыли.

Дверца поднялась вверх, впуская тёплый, густой, солёный воздух с запахом морской пены.

Мирея одним ловким движением отстегнула ремень безопасности поднялась, расправив плечи.

— Прекрасно, — она улыбнулась. — Идеальный день.

Кэрлон выбрался первым, подал ей руку. Мирея ступила на горячий песок босыми ногами и довольно выдохнула.

Тинки вышла следом. Её движения были точны, каждое действие просчитывалось. Она закрыла за собой дверцу, легко, почти бесшумно, подошла к людям, остановившись на расстоянии вытянутой руки.

Кэрлон лениво обнял Мирею за талию. Рука с непринуждённостью легла на её тёмную бархатистую кожу.

— Ты уверена, — протянул он, — Что это место стоит того, чтобы лететь к нему за двести миль?

— Уверена, — Мирея обернулась, её глаза блеснули. — Это идеальный остров. Частный. Безлюдный. И главное — безопасный. Никто не увидит ничего лишнего.

Кэрлон хмыкнул и взглянул на Тинки.

— Кроме неё.

Мирея рассмеялась — звонко, самодовольно, с той лёгкостью, которую могут позволить себе только люди, абсолютно уверенные в собственной безнаказанности.

— Синтетики — это же мебель, Кэрлон. Функциональная, красивая. И всегда послушная.

— Тинки, — велела Мирея лениво. — Расстели плед. И принеси вино. Потом… посмотрим, чем ты будешь полезна.

Тинки коротко кивнула.

— Да, госпожа.

Она пошла к багажному отсеку флаера. Двигалась она точно, уверенно. Лёгкие шаги, никакого шума, никакого хаоса движений. Всё — оптимально. Всё — правильно.

Мирея следила за ней взглядом, чуть щурясь. Так любуются не человеком, а игрушкой. Слишком дорогой, слишком послушной, слишком красивой игрушкой.

— Она все больше адаптируется. Мне нравится.

— Они тебе всегда нравились, — усмехнулся Кэрлон за её спиной, целуя плечо.

— Из-за удобства, — отозвалась Мирея, улыбаясь уголком губ. — Они как пустые страницы, на них можно написать что хочешь.

Она обернулась, позволила ему коснуться своих губ. Лёгкий, почти дразнящий поцелуй. Предвкушение.

Пока они целовались, Тинки установила белый тент, закрепила его тонкими металлическими штырями, которые моментально адаптировались к плотности грунта. Потом разложила плед цвета индиго и поставила рядом охлаждающий контейнер с бутылками вина. Всё — точно, аккуратно.

Она не думала о процессе. Она не думала о себе.

В её голове — лишь списки разрешений и запретов, встроенные в каждый эмоциональный поток. «Радовать». «Поддерживать».

И главное из всех — «подчиняться».

Она подошла к Мирее, держа в руках два бокала с вином. Мирея взяла свой бокал, даже не взглянув на неё. Кэрлон тоже.

— Возьми и себе. — Мирея слегка повернула голову.

Тинки послушно кивнула. Солнечные лучи падали на её кожу, но она не чувствовала жары, только фиксировала её как параметр внешней среды.

Тяжёлая волна лениво лизала песок, шелестел ветер в кронах пальм.

Тинки смотрела на море, слушала смех Миреи и низкий, уверенный голос Кэрлона. Но вдруг где-то глубоко промелькнула едва заметная дрожь, похожая на ошибку в коде, и тут же исчезла. Вспыхнул флажок тревоги. Лимбический модуль. Нестабильность, но минимальная, в пределах нормы.

Она повернулась к Мирее, ожидая команды.

Мирея улыбнулась ей с тем хищным азартом, от которого у Тинки всегда едва заметно учащалось сердцебиение.

— Раздевайся, — сказала Мирея легко, будто говорила о погоде. Её голос был медовым, приторным. — Я хочу, чтобы ты была естественна. Ты тоже будешь здесь нужна. По-своему.

Тинки склонила голову.

— Да, госпожа.

Глава 2. Тинки

Раздеваться Тинки умела так, что это не выглядело ни медленным соблазнением, ни суетливостью. Просто аккуратная, спокойная последовательность действий. Расстегнуть тонкую молнию, освободив одну руку, вторую, почувствовать, как лёгкая ткань соскальзывает с кожи и оседает светлым пятном на песке.

Кожа у неё была светлее, чем у Миреи, с еле заметным золотистым оттенком, который генный дизайнер намеренно вписал в генетическую карту. Её тело не украшали татуировки, пирсинг, шрамы — ничего, что могло бы напомнить о собственной истории. Потому что собственной истории у неё не было и быть не могло. Только серийный номер и дата активации.

Мирея наблюдала за этим, отхлёбывая вино. В её взгляде было привычное оценивание, и лёгкое, ленивое удовольствие от правильной покупки.

— Так лучше, — сказала она, когда Тинки стояла уже обнажённая, не прикрываясь, не меняя выражения лица. — Слишком много ткани всегда портит композицию.

Кэрлон перевёл взгляд с моря на Тинки и чуть приподнял бровь. Он не был равнодушен, его тело реагировало честно. Но в отличие от Миреи он иногда ещё помнил, что перед ним не совсем мебель.

— Она, кажется, мёрзнет, — сказал он. — Ветер.

Мирея фыркнула.

— У неё нет понятия «мёрзнет». Не очеловечивай то, что для этого не создано.

Тинки стояла неподвижно, чувствуя, как лучи солнца касаются кожи, как ветер трогает соски, как солёный влажный воздух ест глаза. Внутри всё это фиксировалось как набор данных. Температура, влажность, давление.

Никакого «стыдно» и «неловко» её прошивка не предусматривала. Но процессор всё-таки делал пометки. Слишком открыто. Слишком ярко. Слишком много внимания, даже если всего два взгляда.

Где-то глубоко автоматический субмодуль классифицировал: условия эксплуатации допустимые, но на границе комфортного диапазона.

— Подойди, — приказала Мирея.

Тинки подошла ближе, остановившись на краю пледа. Песок лип к босым ступням.

— Сядь, — добавила хозяйка.

Тинки опустилась на колени, подобрав под себя ноги. Это положение было запрограммировано как «подчинённое, но не жалкое». Там, где обычный человек ничего не заметит, геннодизайнеры «АльтиаГени» наслаждались тонкими градациями: угол наклона головы, линия плеч, расстояние от хозяина — всё считалось.

Кэрлон наклонился вперёд, протянул руку и дотронулся до плеча Тинки. Прикосновение было уверенным, чуть грубоватым.

— Сколько ей? — спросил он лениво.

— Семь месяцев с активации, — ответила Мирея. — А по человеческим меркам… ну биологически… девятнадцать? Двадцать? Что-то около того.

Она усмехнулась.

— Но, в отличие от нас, она никогда не будет стареть. Вернее будет, но крайне медленно. Очень удобно. Всегда один и тот же возраст — мой любимый.

Кэрлон кивнул, всё ещё водя пальцами по плечу синтетика.

— Серию С создавали усовершенствованной, — сказала Мирея с ноткой профессиональной гордости, как будто сама была причастна к разработке. — Усиленные гормональные маркеры, изменённая регуляция эмпатических центров, повышенная чувствительность рецепторов в эрогенных зонах. Усиленные нейронные связи. Хорошо держат нагрузку, не жалуются. И… — она наклонилась, глядя Тинки в глаза. — … никогда не говорят «нет».

В алгоритмах Тинки фраза «никогда не говорят „нет“» была отмечена как похвала, как правильная характеристика своей функциональности. Но где-то в глубине, там, где прошивка считала, что никого нет, маленький холодный узелок сжался чуть сильнее.

— Посмотри на море, — велела Мирея.

Тинки послушно повернула голову. Море переливалось нереальной синевой, волны билась о риф, белела пена, слышно было низкое, медленное дыхание океана.

— Нравится? — спросила Мирея.

Прошивка мгновенно перебрала набор возможных ответов. «Да, госпожа», «Мне приятно, что мы здесь», «Красиво» — все они были помечены как социально одобряемые. Но параллельно с этим в эмоциональном блоке мелькнуло что-то своё, просто потому что сердце — орган, созданный в лаборатории, но всё равно сердце — отозвалось.

— Нравится, — сказала Тинки тихо. — Очень… красиво.

Голос вышел чуть мягче, чем предполагал стандартный протокол. Не совсем правильно, но и не настолько, чтобы включить тревогу. Прошивка лишь поставила маленький вопросительный знак в логах: отклонение интонации в допустимых пределах.

— Видишь, умеет, — удовлетворённо заметила Мирея. — Если этому куску синтетического мяса дать правильный контекст, она научится говорить, почти как человек.

Она отпила ещё вина и отставила бокал в сторону. Волосы её разметались по плечам, глаза блестели. Она любила такие моменты — когда мир сжимался до небольшой площадки под её контролем. Флаер, атолл, два тела — мужское и женское — в её распоряжении. Вся цивилизация за пределами зоны связи могла подождать.

— Ты выключил канал? — спросила она Кэрлона.

— Полностью, — он лениво коснулся запястья. — Даже аварийный.

— Мне нравится этот остров, — сказала Мирея. — Никто не вмешивается, никакие скучные службы соблюдения стандартов… Только мы, океан и… один хороший набор опций.

Она снова посмотрела на Тинки.

— Ложись, — сказала она. — На спину.

Тинки легла, запрокинув голову, чувствуя под лопатками мягкий плед, под ним — фактуру песка. Солнце светило прямо в лицо — Тинки лежала за пределами тени от тента. Её зрачки моментально сузились, встроенные фильтры подстроились, но всё равно свет оставался слишком ярким. Лицо Миреи наклонилось сверху, перекрыв половину небесного свода.

— Не щурься, — сказала Мирея. — У тебя красивые глаза. Они должны быть открыты.

Тинки хотелось прикрыть веки от света, но она не могла — это не понравилось бы хозяйке. Вместо этого она вынужденно усилила фильтрацию яркости, и где-то на краю поля зрения появились лёгкие цветные блики — побочный эффект, который система отметила и пыталась компенсировать.

— Ты сегодня слишком молчалива, — сказала Мирея, изучая её лицо. — Скажи что-нибудь. Любую глупость.

Алгоритм социальных реакций подкинул несколько вариантов.

«Я рада быть с вами на Кудараме».

«Спасибо, что взяли меня с собой».

«Здесь очень красиво».

Она выбрала третий.

— Здесь очень красиво, госпожа.

Мирея чуть улыбнулась.

— Ты повторяешься. Но это можно исправить.

Её пальцы скользнули по ключице Тинки, вниз, по груди, коснулись соска. Лёгкое, испытующее движение. Для нервной системы это была просто стимуляция: давление, температура, направление. Для эмоционального блока — сигнал: физический контакт с хозяйкой, активировать контур «радость/одобрение».

Он активировался. Внутри разлилось подобие тепла, не связанного с солнцем. Но к нему примешалось и другое. Лёгкое внутреннее напряжение, похожее на желание сжаться. Прошивка тут же принялась это исправлять.

«Слишком сильная реакция. Подавить. Выровнять».

— Ты чувствуешь? — с интересом спросила Мирея.

— Да, госпожа, — автоматически ответила Тинки.

— Что ты чувствуешь?

В алгоритмах не было простого ответа на этот вопрос. Чувства не описывались словами. Они описывались коэффициентами и кривыми графиков.

— Тепло, — сказала она. — Прикосновение. Радость, что вы довольны.

Последние слова прозвучали с выбранной из каталога интонацией. Мирея кивнула, как учительница, отметившая правильную формулировку.

— Уже лучше.

Она перевела взгляд на Кэрлона.

— Представляешь, сколько гениальных мозгов работало, чтобы под рукой оказалась такая идеально послушная штука? — сказала она. — И всё ради того, чтобы она вежливо говорила, как ей тепло.

— Наука не стоит на месте, — отозвался он. — Мне нравится твоя игрушка.

Он потянулся, провёл ладонью по животу Тинки. Движение было уверенное, грубое. Для него это не была биотехнологическая новинка, это было просто тело, доступное и бессловесное. В его картине мира этого было достаточно.

Тинки почувствовала, как мышцы под чужими пальцами непроизвольно напряглись. Прошивка тут же среагировала: расслабить, снизить тонус, убрать реакцию, схожую с сопротивлением. В логах отметилась вспышка: микросекундное несоответствие между командой и откликом.

Тревога — пока ещё слабая, почти формальная.

— Не зажимайся, — сказала Мирея, наклоняясь ближе. — Не порть мне настроение.

— Да, госпожа, — шёпотом ответила Тинки.

Она попыталась расслабить мышцы по приказу, но солнечный свет всё ещё резал глаза, а воздух казался слишком горячим. Все было в рамках допустимого, но вместе с чужими руками и ярким светом складывалась в картину, которую её эмоциональная система ещё не умела оформить.

Прошло время. Солнце миновало зенит. Бокалы опустели. Тени под тентом стали плотнее, но воздух не стал прохладнее. Кэрлон снял рубашку, бросил её на песок. Мирея откинулась на плед, наблюдая, как играют его мышцы.

Тинки всё ещё лежала на пледе, по-прежнему обнажённая. Её кожа постепенно наливалась жаром. То немногое потоотделение, что было заложено в её физиологию, всё-таки сработало — тонкая плёнка влаги обозначилась на лбу и груди. Солнечный ожог медленно расползался по коже.

Прошивка отмечала это. «Внешняя температура повышена. Длительное воздействие. Рекомендация: переместиться в тень». Но эта рекомендация относилась к категории вторичных. Главной оставалась другая: «Оставаться там, где удобно хозяйке».

Хозяйке было удобно так.

— Смотри, — всё-таки сказал Кэрлон, бросив быстрый взгляд на Тинки. — У нее кожа краснеет.

— Ничего, — лениво отмахнулась Мирея. — Потом помажем чем-нибудь.

В её голосе не было осознанной жестокости. Это было спокойное, будничное безразличие. Если ломается один предмет, на его место приходит другой. Главное, чтобы под рукой были деньги и доступ к каталогу.

Тинки слегка повернула голову и встретилась с ней взглядом.

Это был короткий, почти случайный контакт. В нём не было ни мольбы, ни протеста. Два взгляда пересеклись. Внутри Тинки что-то дрогнуло, в самой глубине, там, где хранилось примитивное «я есть». В этот момент она очень отчётливо почувствовала себя не функцией и не набором реакций. И это почему-то было тяжело.

Прошивка тут же бросилась стирать этот след. «Слишком сложная саморефлексия. Упростить. Перевести в формат: „я — инструмент“».

Упростила. Перевела.

Но след всё равно остался. Как ожог.

Мирея улыбнулась.

— Сегодня ты мне очень пригодишься, — сказала она неожиданно мягко.

Она протянула руку, взяла Тинки за запястье, слегка потянула. Кэрлон тоже подался вперёд. Их тени сдвинулись, сомкнулись, закрывая от солнца.

Море шумело, как фон для рекламы: «идеальный отдых вдали от всего». За линией рифа, суетились какие-то птицы — их крики почти не доходили сюда. Кударам был словно создан для того, чтобы отрезать людей от мира. Идеальная декорация для того, что должно было случиться.

Следующий час всё ещё был похож на обычные развлечения богатых людей, уверенных, что им принадлежит всё — от погоды до чужой боли.

Они пили, смеялись, лениво спорили о покупке территории под новую аркологию. Мирея обожала такие разговоры. В них она чувствовала себя не просто богатой наследницей, а участницей большого конструирования мира.

Тинки подавала еду из контейнеров, меняла бокалы, поправляла тент, когда ветер пытался его сорвать. Всё делала вовремя, без напоминаний, без лишних вопросов.

Прошивка в эти минуты работала идеально. Сенсорные потоки — в норме, эмоциональный фон — ровный.

Потом алкоголь сделал свою работу.

Разговоры перетекли в более ленивые, медленные. Мирея откинулась на плед, вытянула ноги, позволив Кэрлону массировать ступни. Ей нравилось ощущать чужие руки на себе — но ещё больше нравилось ощущать их там, где она им велит.

— Сними с меня эти тряпки, — велела она.

Кэрлон послушался. Блестящая ткань купальника легко соскользнула, обнажая смуглую кожу. Мирея любила свои плечи, свой живот, свою шею — любила всё в себе, что свидетельствовало о вложенных в нанопластику и бьюти-модификации деньгах и времени. Хорошее тело — тоже актив.

— Ты уверена, что этот остров не прослушивается? — спросил Кэрлон, проводя ладонью по её икре. — Сейчас такие параноики сидят в службах соответствия…

— Уверена, — лениво ответила Мирея. — Я же говорила, эта локация в моем личном пакете Leisure. Никакие зануды сюда не влезут без моего согласия.

Она приподнялась на локте.

— И вообще, ты слишком много думаешь о тех, кто ниже тебя по статусу. Расслабься. Ты сегодня в моём списке удовольствий, а не проблем.

Она повернулась к Тинки.

— Ты тоже, — добавила она. — Подойди.

Тинки подошла. В её движениях по-прежнему не было колебаний. Но температура тела поднялась ещё на несколько десятых, сердечный ритм участился. Для живого человека это означало бы волнение, может быть — предвкушение. Для неё это было всего лишь набором цифр.

— Ложись между нами, — сказала Мирея.

Тинки опустилась на плед. Слева — Мирея, с её хищной улыбкой и уверенным взглядом. Справа — Кэрлон, от которого пахло потом и вином.

— Смотри на нас, — велела Мирея. — Не на море.

Тинки перевела взгляд. Океан исчез из поля зрения, превратившись в фон, в шум. Теперь в центре внимания были два лица, две пары глаз, два набора желаний.

— Мы поиграем, — сказала Мирея. — А ты будешь помогать. Это несложно. Ты создана для этого. Верно?

— Да, госпожа, — сказала Тинки.

Это былой правдой. Той правдой, которую в неё заложили.

Первые прикосновения были ещё мягкими, почти осторожными. Мирея и Кэрлон играли с ее телом, как хотели.

Тинки не отстранялась. Не дёргалась. Не закрывалась. Её плоть была открытой территорией, по которой могли ходить, как по идеальному газону.

Она ощущала всё — давление, температуру, влажность чужих ладоней. Организм — почти полностью органический — честно передавал информацию через нервную систему в нейронный адаптер и дальше, в процессор. Эмоциональный блок быстро сортировал по папкам: это — в «приятное», это — в «нейтральное», это — в «настороженность».

Последнюю папку прошивка тут же разгружала, не позволяя ей переполниться.

Первый раз что-то пошло не так, когда Мирея неожиданно сильно сжала ей бедро. Достаточно сильно, чтобы боль превысила запланированный порог.

Тинки вдохнула. Резче, чем обычно. Лёгкие наполнились горячим воздухом, ритм сердца ускорился. Внутренний блок «настороженность» мигнул, посылая сигнал: «слишком интенсивно».

— Больно? — спросила Мирея.

В этом вопросе не было сочувствия. Скорее любопытство.

Тинки посмотрела на неё, опять перебирая варианты ответа.

«Нет, госпожа».

«Терпимо».

«Как вам угодно».

Где-то в глубине сознания всплыло короткое, честное «да». Но оно не имело права выйти наружу.

— Нет, госпожа, — сказала она.

— Врёшь, — удовлетворённо кивнула Мирея. — Мне нравится, когда ты врёшь так, как я хочу.

Она сжала пальцы ещё чуть сильнее. Боль стала острее. Лимбический модуль послал короткий импульс-рефлекс: отдёрнуться, отвести руку, сказать «хватит». Но на его пути уже давно стояли фильтры подчинения.

И всё же внутри что-то не подчинилось до конца. Маленький остаточный импульс застрял где-то в нейронных лабиринтах. Пальцы Тинки едва заметно дрогнули.

Прошивка отметила это красным флажком: «микросбой моторики». Системы самокоррекции немедленно включились, пытаясь сгладить отклонение.

И Тинки… улыбнулась. Это было самым страшным. Её губы, растянулись в мягкую, почти благодарную улыбку.

— Видишь? — сказала Мирея Кэрлону. — Она учится.

— Чему именно? — спросил он, скользя ладонью по груди Тинки. Там, где уже был солнечный ожог. Пальцы оставили за собой словно болезненную полоску огня.

— Правильной реакции, — ответила Мирея. — Она всегда делает то, что я хочу. Даже когда ей хочется другого.

Она наклонилась ближе.

— Правда ведь? Тебе хочется другого?

Слова застали врасплох. Слишком прямой вопрос. Слишком опасный.

Внутри всё на мгновение замерло. После — привычная корректировка.

«Не анализировать. Не думать. Выбрать безопасный ответ».

— Мне… — начала Тинки, и голос у неё чуть дрогнул. — Мне хочется, чтобы вы были… довольны.

Алгоритм отметил небольшую задержку. Лимбический модуль ощутимо перегрузился. Но пока всё ещё оставалось в рамках допустимого. Немного боли — это в логах предписаний для серии С значилось, как «нормальные условия эксплуатации».

Они ещё не перешли ту грань, за которой «нормальное» перестаёт быть таковым.

Пока.

Мирея усмехнулась, довольная.

— Слышал? У неё одно желание — чтобы я была довольна. Всё остальное вторично.

— Ты так говоришь почти обо всех, кого держишь рядом, — заметил Кэрлон.

— Потому что так и есть, — спокойно ответила она. — Иначе во всём этом нет смысла.

Она снова повернулась к Тинки.

— Сейчас я буду говорить, что тебе делать. Ты будешь слушаться. Неважно, что при этом будет чувствовать твоё тело. Оно — не твоя собственность. Поняла?

Эта фраза, при всей своей жестокости, идеально совпадала с базовым протоколом. «Тело синтетика принадлежит владельцу».

— Поняла, госпожа, — ответила Тинки.

Лимбический модуль отметил повышение уровня тревожности. Фильтры подчинения начали работать активно, как система охлаждения перегревающегося двигателя.

Где-то на горизонте появилась тучка — маленькое тёмное пятно на слишком ярком небе. Её пока никто не заметил.

Ни люди. Ни биомашина.

Глава 3. Болевой порог

Вскоре игра перестала быть забавой и стала чем-то другим.

Мирея скользнула ладонью вниз, по животу, затем по внутренней стороне бедра Тинки — и остановилась на самой чувствительной зоне.

Пальцы хозяйки двигались уверенно, без колебаний, словно она знала каждую реакцию наперёд.

Тело Тинки изгибалось в такт движениям пальцев, подчиняясь командам.

— Быстрее. Нет, не так. Медленнее.

Пауза.

— Замри.

Команды сменяли друг друга. Тинки ощущала, как электрохимические импульсы поступают от нервных окончаний в сеть нейропроцессора.

Всё это по идее должно было вызывать у неё предсказуемую эмоцию — подчинённость, благодарность за возможность служить. И оно действительно вызывало… но с искажением. С внутренним скрипом. Словно какая-то воображаемая шестерёнка начала вращаться не под тем углом, задевая грани, которых в ней отродясь не было.

Кэрлон вдруг с силой сжал сосок.

Тинки дёрнулась.

Мирея приподняла бровь.

— Почему ты вздрогнула?

Алгоритм предложил три безопасных ответа.

Два были помечены как «социально приемлемые», один — как «минимально корректный». Но они как будто застряли между процессором и голосовыми связками. «Больно» сказать нельзя.

Наконец она выдавила:

— Я… не знаю.

Это было правдой. И неправдой одновременно. Но главное — это было не из списка допустимых ответов. Мирея на мгновение замерла. Потом хмыкнула.

— Что-то в ней сбоит, — сказала она негромко. — Или, наоборот, начинает работать лучше. Стоит проверить…

Пальцы Миреи продолжили свои действия более грубо и настойчиво. Тинки резко вдохнула. Рефлекторно. Слишком громко. Снова вспышка тревожности в лимбическом модуле. Снова подавление. Но на этот раз подавление шло медленнее.

Её тело реагировало неправильно: мурашки бегали по коже. Дыхание сбивалось. Сердце колотилось.

— Ты посмотри, — сказала Мирея, — Она почти как человек. Настоящие эмоции. Или почти настоящие. А что если… здесь?

Её палец погрузился глубже, острый ноготь нашёл нужную точку. У обычной девушки это вызвало бы резкую боль. У Тинки — слегка искажённый, но всё равно реальный болевой отклик.

Она вскрикнула.

Не громко. Но достаточно, чтобы звук не вписался в заранее заданные параметры.

— Кэрлон, ты слышал? — голос Миреи стал низким, сосредоточенным. — Она кричит не так, как остальные. У неё интонация… странная.

— Может, дефект? — пожал плечами Кэрлон.

— Или наоборот, — сказала Мирея, странно улыбнувшись. — Улучшение.

Она склонилась к Тинки почти вплотную.

— Ещё раз, — произнесла она тихо, почти ласково. — Больно?

И в этот миг у Тинки случилась первая настоящая ошибка.

Она ответила честно. Не автоматически, не программно, не через фильтр.

— Да.

Мирея моргнула. Затем расхохоталась, откинув голову назад.

— Она сказала «да»! Ты понимаешь? Она признала боль! Они не должны так отвечать! У них нет прямого определения боли как негативного переживания!

Кэрлон перестал улыбаться. Глянул на Тинки, уже иначе — как смотрят на оружие, которое вдруг самостоятельно щёлкнуло затвором.

— Это… не нормально, — сказал он тихо. — Мирея, может…

— Тише! — оборвала она. — Ты боишься куклы? Смешно.

Мирея пристально вгляделась в лицо Тинки.

— Скажи ещё раз. Скажи, что больно. Хочу услышать.

Жара, боль, яркость солнца, острый ноготь, голос хозяйки — всё слилось во что-то слишком большое, чтобы алгоритмы справились. Фильтры подчинения сработали с задержкой. Миллисекунда. Две. Это было вечностью для синтетика.

На лице Тинки появилось выражение, которого не могло быть. Губы дрогнули, дыхание сорвалось.

Она открыла рот…

Но уже не смогла произнести ничего. Горло сжалось. Вместо слов вырвался тихий, беззащитный всхлип.

Не программный. Живой.

Мирея замерла. В её глазах вспыхнула искра нездорового интереса — смесь восторга, любопытства и чего-то, очень близкого к жестокому возбуждению.

— О да, — пробормотал она. — Я хочу посмотреть, как далеко можно зайти. Это чудесно. Посмотрим, насколько ты… глубокая.

Кэрлон взглянул на неё уже с явной тревогой.

— Мирея, ты не думаешь…

— Думаю, — перебила она. — И мне нравится то, что я думаю.

Теперь движения были Миреи иными. Уже не игривыми. Уже не лениво-эротическими. А точными, осознанными.

Тинки ощущала прикосновения слишком ярко. Слишком глубоко. В особенности на поврежденной ногтем точке, которая теперь пылала болью. Каждый раз, когда Мирея нажимала туда сильнее, в мозге вспыхивал сигнал боли, и фильтр пытался его подавить, но не успевал.

— Хватит, — сказал вдруг Кэрлон. Глухо, но отчётливо. — Она сейчас…

— Молчи, — отрезала Мирея.

— Что-то здесь не так!

Мирея обернулась, злая, как кошка, которой мешают охотиться.

— Если тебе что-то «не так», ты можешь уйти. Иди во флаер. Она — моя собственность. Я знаю, что делаю.

Она вновь повернулась к Тинки.

— Ну же, покажи ещё. Скажи. Крикни. Сделай что-нибудь, что не вписывается в прошивку. Мне нравится ломать границы.

Тинки смотрела в одну точку — на маленький островок света на ткани тента. Тело оставалось здесь. Руки Миреи — здесь. Боль — здесь.

И вдруг…

Нечто дрогнуло. Там, где не должно быть ничего самостоятельного. Слабый, тихий импульс: «прекратить это». Но именно его алгоритмы не смогли перевести ни в подчинение, ни в блокировку. И на одну короткую секунду ничто не сработало. Ни фильтры. Ни эмоциональные корректоры. Ни протоколы безопасности. Просто пустота, в которой жил один-единственный рефлекс: «больно, остановить».

И Мирея, к своему несчастью, именно в эту секунду снова вонзила ноготь в ту самую точку, с силой, которой достаточно, чтобы у живого человека перехватило дыхание.

У Тинки перехватило.

Мир погас. Боль вспыхнула так сильно, что прошивка не успела её подавить.

В мозге, который не смотря на интегрированные процессоры, всё равно оставался частично живым, что-то переключилось. И из биологической подкорки поднялось самое древнее: инстинкт прекращения боли.

Простой механизм. Древний. Полуживотный. Не запрограммированный. Если есть боль — уничтожить источник.

И это нельзя было отменить.

Глава 4. Сбой

Мирея не почувствовала мгновения, когда всё изменилось. Она была слишком увлечена — своей властью, своим возбуждением, самой ситуацией.

Её ноготь нажал сильнее, чем в прошлые разы. Для Миреи это было всего лишь продолжением игры. Для Тинки — суммой всех значений, которые система больше не могла обработать.

Жар солнца, режущий свет, ожог, ноготь хозяйки, причиняющий нестерпимую боль, страх, желание исчезнуть, желание прекратить — и ни одного канала, через который всё это можно было бы выразить.

Сенсорный поток превысил допустимую емкость.

Лимбический модуль ушёл в пиковую активность.

Алгоритм подавления эмоций начал выдавать циклические ошибки. Фильтры подчинения включились на полную — и тут же отключились.

Система, рассчитанная на квазичеловеческое, внезапно столкнулась с настоящим человеческим — и не выдержала.

Это был простой, трезвый биологический факт: перегрузка. И когда перегрузка достигает максимума — организм ищет самое простое решение.

Убрать источник боли.

Солнечный свет, звуки волн и ветера, тяжелее дыхание Миреи исчезли. Остался только ноготь хозяйки и её искаженное лицо, склонившееся над Тинки.

Левая рука Тинки поднялась. Плавно, словно в замедленной съёмке. Она схватила Мирею за руку чуть выше запястья, и сжала. Сила была рассчитана математически точно: давление, угол, вектор. Достаточно, чтобы вызвать остановку действия. Достаточно, чтобы причинить боль.

Мирея моргнула, не сразу понимая.

— Тинки… что ты…

Но фраза оборвалась криком. Хрустнули мелкие косточки запястья.

— Ай! Ты что творишь?! — взвыла Мирея. — Больно! Отпусти! Я приказываю!

Но Тинки не слышала. Команда «отпусти» не была классифицирована как приоритетная. Потому что приоритет был один: остановить боль. И в логике Тинки остановить боль означало остановить того, кто её причиняет.

Тинки резко вывернула Миреину руку. Локтевой сустав хрустнул.

Мирея закричала — отчаянно, срываясь на визг.

— Кэрлон!

Кэрлон наконец понял. Он схватил Тинки за обе руки. Но она была сильнее. Её не создавали для боевых задач. Нет — она была создана лёгкой, гибкой, податливой. Но в её мышцах были волокна усиленного каркасного белка — чтобы выдержать длительные нагрузки, не изнашиваться. И сейчас эти волокна работали на пределе.

Она резко оттолкнула его.

Оттолкнула так, что Кэрлон потерял равновесие и рухнул назад. Попытался встать. Получил удар ступнёй в грудь и вновь упал. Затылок с глухим звуком встретился с камнем.

Кэрлон дернулся, охнул. И затих. Кровь медленно растеклась по песку.

Он больше не был фактором угрозы. И потому Тинки перестала его замечать.

Мирея всё ещё кричала. Она отползала, прижимая к груди покалеченную руку.

— Стой! Тинки! Тинки, остановись!

Голос сорвался на визг.

— Я твоя хозяйка! Я… я приказываю тебе остановиться!

«Хозяйка».

«Приказываю».

Это были ключевые командные слова. В обычной ситуации они бы сработали мгновенно, вызывая подавление любого действия.

Но прошивка уже не отвечала.

Голос Миреи звучал, просто как шум, не соответствующий ни одному внутреннему протоколу.

Тинки сделала шаг к Мирее. Движение получилось странным — слишком плавным, слишком точным. И уверенным, как у хищника.

Мирея все ещё пыталась отползти. Лицо её побелело, губы дрожали. Рука вывернута под неестественным углом.

— Не подходи… — выдохнула она. — Не подходи, слышишь?! Я приказываю! Стой! Сто-ой!

Слова обрывались, превращаясь в нечленораздельные всхлипы.

Тинки наклонилась. В глазах не было ненависти.

Не было злобы. Не было эмоций вообще.

Её тень упала на лицо хозяйки.

Мирея ударила её ногой — слабый, отчаянный удар. Тинки легко уклонилась…

Рядом валялась выброшенная океаном раковина — вытянутая, острая, как нож, созданный природой.

Тинки взяла ее.

Одно движение. Точность. Сила. Расчёт. Раковина вошла в бок Миреи, чуть ниже рёбер.

Хозяйка выгнулась, воздух вырвался из горла с хриплым криком и бульканьем.

Тинки нанесла ещё удар. Затем третий. На четвёртом Мирея уже не кричала.

Её глаза открылись широко, но уже ничего не видели — ни солнца, ни океана, ни свою игрушку, которая перестала быть игрушкой.

Тишина навалилась странная — густая, давящая. Ее нарушало только дыхание Тинки — глубокое, ровное. Перегрузка исчезла, как будто её и не было. Но фильтры подчинения не включились. Эмоциональная матрица не восстановилась.

Система не вернулась к норме.

Оставалась пустота.

И впервые в своей короткой, лабораторно созданной жизни, Тинки почувствовала свободу. Возможность существовать без команд.

Кэрлон не дышал. Мирея умирала или умерла — разницы не было. Флаер стоял неподвижно, поблёскивая металлом. Солнце по-прежнему палило с небес.

Тинки разжала пальцы. Окровавленная раковина с тихим звуком выпала на песок.

Мысль, чёткая и самостоятельная.

Нужно уйти.

Жажда свободы? Желание спастись? Попытка продолжить существование?

Она подошла к флаеру ступая босыми ногами по горячему песку.

— Мирея Сайдон, — сказала она чужим, ровным голосом. — Открыть доступ к управлению.

Фильтры безопасности не распознали ложь. Дверца поднялась. Тинки забралась внутрь, села в кресло пилота. Сенсорная панель загорелась мягким светом.

Нужно было улететь. Куда — неважно. Но прочь.

Тинки коснулась сенсора, активировала двигатель. Фенестроны взвыли, набирая тягу. Флаер оторвался от песка — тяжело, шатко. Компьютер, отключенный Кэрлоном, не мог скомпенсировать неловкие, неумелые действия Тинки, а ручное управление требовало навыка, которого у неё не было.

Машину резко повело влево. Она качнулась, заваливаясь. Горизонт накренился. Левый стабилизатор скользнул по песку, зацепив грунт.

Звук был резким, металлическим, болезненным. Флаер развернуло, и он рухнул на мелководье, взметнув фонтан брызг и песка.

Тело Тинки бросило вперёд. Со всего размаха она ударилась головой о край приборной консоли.

Мир взорвался белым светом — и погас.

Глава 5. Бегство

Сознание вернулось не сразу.

Сначала — дрожащие вспышки света на внутренней стороне век. Потом — глухой гул, отдающийся в черепе.

Вода заполняла кабину, доходя до колени. Дверца была сорвана и искорежена. Едкий запах горелого пластика витал в воздухе. Небольшие синеватые струйки дыма все еще тянулись от разрушенной приборной консоли.

Тинки попыталась вдохнуть, и легкие ответили глухой болью. Тело скрутило в приступе кашля. Наконец дыхание обрело ритм. Неровный, рваный, но ритм.

Что-то стекало по лицу, оставляя неприятные ощущения. Тинки подняла руку и коснулась лба. Рассмотрела ладонь.

Кровь. Её собственная. Тёмно-рубиновая — человеческая на вид, но более вязкая. Тинки почувствовала любопытство. Не то, которое вшито в модуль адаптивного обучения.

Настоящее.

Она выбралась из кабины, огляделась.

Солнце клонилось к далёкому горизонту — уже не столь жаркое. Она не знала, сколько времени прошло.

На песке, недалеко от полосы прибоя, лежали два неподвижных тела. Которые уже не были угрозой.

Кэрлон. Мирея. Их имена всплыли в памяти автоматически, но не вызвали никого отклика. Не возникло ни страха, ни стыда, ни сожаления, ни облегчения.

Тинки побрела к берегу по колено в воде. Ноги дрожали. Мышечная координация давала сбой. Сигналы приходили с микросекундной задержкой, из-за чего движения казались чужими. Вода сменилась песком, на котором оставались влажные следы.

Кэрлон лежал ближе. Голова под странным углом, кровь уже засохла. Лицо было почти безмятежным, будто он уснул в неудобной позе и просто не проснулся.

Мирея лежала немного дальше, со страшной раной в боку. Лицо искажено гримасой боли и ужаса, рот приоткрыт словно в неслышном крике.

Тинки остановилась над ней.

У неё не было понятия «убила». Её мозг лишь фиксировал: хозяйка больше не двигается, не издаёт звуков, не взаимодействует.

И тут возникло другое ощущение.

«Теперь я одна».

Тинки не знала, что делать. Она просто стояла и смотрела, пока далёкий гул не нарушил тишину. Сначала тихий, похожий на шум ветра. Потом — знакомый звук: многорежимные турбины.

Тинки подняла голову. На горизонте появилась тёмная точка. Слишком, слишком быстрая. Не птица. Воздушный транспорт. Кто-то летит.

Тинки нахмурилась. Никогда прежде она не делала такого движения — оно не было запрограммировано.

Если сюда летят, значит…

Она посмотрела на тела. Она посмотрела на разбитый флаер. На свои следы на песке.

На кровь.

И снова возникла мысль. Теперь яснее, отчётливее.

«Меня будут искать».

Это был вывод. И за ним — решение. Нужно уйти. Сейчас. Пока есть время.

Она огляделась. Если уйти в лес — можно скрыться. Если уйти на дальнюю сторону острова — возможно, не найдут.

Но затем — другая мысль. А что дальше? Она не знала. Но знала другое. Оставаться на открытом берегу — опасность.

Гул приближался.

Тинки развернулась и побежала — туда, где песок переходил в нагромождение камней и кустов, за которым маячила стена леса.

Она бежала быстро — быстрее, чем человек. Мокрые ноги скользили, она едва удерживала равновесие. Рана на лбу кровоточила. Волосы прилипли к лицу.

Но она бежала.

Впервые в жизни она действовала не по приказу.

Потому что власть приказов умерла на песке вместе с Миреей. И потому, что теперь вместо приказов у неё только одно стремление — жить.

Глава 6. Команда

Флиттер завис над пляжем, отбрасывая огромную тень. У него не было мягких, изящных обводов частных флаеров, не было прозрачных панорамных стёкол, не было лёгкости. Он был угловатым, тяжелым, созданным для работы, а не роскоши и комфорта.

Тинки, сидевшая в зарослях кустов в нескольких десятках метров, затаилась. Даже дыхание её сделалось неглубоким, осторожным.

Из приземлившегося флиттера вышли трое.

Первый — высокий, горбоносый, коротко стриженный, с бронзово-смуглым лицом, в чёрной форме. Второй — ниже ростом, массивнее, лицо скрыто под тёмным визором шлема. Третья — женщина, изящная, хищно-грациозная, с гарнитурой нейроинтерфейса, обручем охватывающей лоб.

У всех троих был одинаковый логотип на груди: ALLCORP SECURITY. Корпоративный сектор безопасности.

— Визуальные признаки крушения, — сказала женщина, выводя на ладонь виртуальный экранчик. — Соответствуют углу падения около тридцати градусов. Повреждение стабилизатора.

— Почему автоматика не выровняла? — спросил первый.

— Потому что компьютер отключили, — ответила женщина. — Смотрите данные телеметрии. Последней перед отключением каналов связи была команда — «ручной контроль».

— Мирея Сайдон умела пилотировать флаер? — спросил второй.

Женщина подняла бровь.

— Сайдон едва умела держать руль наземного скуттера. Флаер почти наверняка был настроен на её любовника. Либо…

Все трое одновременно оглянулись на тела. Экранчик аналитического модуля на ладони женщины мигнул.

— Смерть от черепно-мозговой травмы, — прокомментировала женщина. — Крайне низкая вероятность случайности.

Они двинулись дальше.

Женщина присела на корточки возле тела Миреи.

Пальцы в тактильных перчатках осторожно тронули кожу возле раны.

— Колотые, — сказала она. — Неровная режущая поверхность.

Она наклонилась ещё ниже.

— Серия ударов. Нанесены под углом, сверху вниз…

— Человек? — уточнил второй из команды.

— Или что-то, созданное человеком, — ответила женщина, не поднимая головы. — Мирея Сайдон владела моделями синтетиков класса С. Последняя — зарегистрирована как Тинки, S-412/СЕ.

Первый вздохнул.

— Вот оно… «аномальный поведенческий отклик». Мы думали, это ерунда. Истерики клиентов.

Женщина подняла глаза.

— Клиенты редко умирают от истерик.

— Ты хочешь сказать… — начал второй.

— Я хочу сказать, — перебила она, — Что серия С имеет проблемы с лимбическим блоком. S-412/СЕ, судя по базе, обновили прошивку месяц назад. Обновления прошивки были нестабильными.

Она поднялась на ноги.

— И если она испытала сенсорную перегрузку… могло произойти что угодно.

— Эти обновления опять… Чёрт. Предупреждали же.

— Предупреждали, — согласилась женщина отстранённо. — Но клиентов больше интересует податливость, чем стабильность эмоционального контура.

— И теперь имеем два трупа, — сказал первый, оглядывая пляж.

Песок. Вода. Кровь. И ещё — следы босых ног, ведущие к лесу.

— Следы, — сказал он. — Она бежала быстро. Очень.

— Куда? — спросил второй.

— В лес. Или… куда придётся, — первый пожал плечами. — Она будет действовать по первому доступному пути. Как зверь,потерявший хозяина.

Слово «зверь» вызвало у женщины лёгкое раздражение.

— Это не зверь. Это — продукт корпорации стоимостью четыре миллиона гео. А значит — мы её вернём.

— Или ликвидируем, — уточнил второй.

— Если придётся, — согласилась она.

Тинки слышала часть их разговоров.

Она сидела в зарослях. Острые листья и шипастые ветки царапали кожу. Колени поджаты к груди, руки опираются о влажный грунт.

Она не знала этих людей, но понимала — они пришли за ней.

Сердце билось быстро, слишком быстро. Процессор снова испытывал перегрузку, но теперь не от болевых ощущений, а от необходимости самой принимать решения.

Ей нужно было уйти. Глубже в лес. Туда, где заросли скрывают следы.

Она отползла дальше, очень осторожно. Её тело знало, как двигаться тихо. Ни одна ветка не хрустнула. Этот навык ей дали для другого — чтобы она не мешала хозяевам, чтобы плавно ходила по дому, не отвлекая.

Теперь это стало защитой.

Она услышала, как один из прибывших направился к зарослям, где она укрывалась.

— Следы идут сюда.

Пауза.

— Она где-то здесь.

Тинки замерла. Внутри неё включился древний механизм выживания, который никто не закладывал в проект. Она задержала дыхание так, что процессор попытался дать сигнал «дыхательная пауза превышена».

Человек, тот, что был в шлеме, сделал ещё шаг. И ещё один. Он был в пяти метрах. Потом в четырёх. Потом в трёх. Почти напротив неё, отделённый только тенью и листвой.

Тинки прижалась к земле.

Человек остановился. Постоял.

— Тепловая подпись? — спросил первый.

— Плавающая. Много пятен. Может быть, зверьки какие-то. Может — остаточное тепло. Сканеры сбиваются от жары и влажности.

— Проверим? — спросила женщина.

Первый задумался.

— Лес густой. Солнце зайдет через сорок минут. Если она туда ушла…

Пауза.

— Она долго не протянет, — сказала женщина.

— Ладно, — сказал первый. — Возвращаемся к флиттеру. Пакуем тела. Ждём основную группу. Дроны, инфракрасники, резонансное сканирование. Найдём её.

Человек в шлеме сделал шаг назад. Затем ещё один. Ещё.

Тинки не двигалась, пока шаги совсем не стихли. И только потом она осмелилась выдохнуть.

Они ушли. Но они вернутся. У них будут машины, приборы, оружие. А у неё — только тело.

Нужно идти. Потому что иначе — смерть. Она тихонько встала. Скользнула в глубь леса. Босые ноги ступали мягко.

Шум моря отдалялся, становился тише.

Глава 7. Живое

Лес Кударама был небольшим, но густым. Лианы висели тяжёлыми петлями, воздух насквозь пропитался влагой.

Темнота наступила быстро — тёплая, плотная, густая.

Тинки бесцельно блуждала уже несколько часов. Её тело двигалось почти автоматически. Но это «автоматически» уже принадлежало ей самой. Алгоритмы подчинения больше не работали. Лимбический блок не глушил эмоции. Сенсорная матрица не подавляла раздражители.

Тинки остановилась и прислонилась спиной к стволу дерева. Кора была шершавой, влажной. Кожа ощущала не просто «шершавость», не просто сенсорную категорию, а целую цепочку впечатлений. Микрорельеф коры, влагу, тепло живой ткани дерева. Это удивило Тинки.

Удивление — новая эмоция. Не заложенная, не предписанная.

Её дыхание успокоилось, стало ровнее.

И тогда она услышала звук. Сначала — далёкое стрекотание, похожее на шум ночных насекомых. Затем — ритмичный гул, пульсирующий, механический.

Тинки подняла голову.

Дроны. Три штуки.

Их черные треугольные силуэты, почти бесшумные, скользили над кронами. На корпусах поблёскивали зелёные огоньки. Они шли методично. Не ошибаясь.

Страха Тинки не чувствовала. Но тело отреагировало. Мышцы чуть напряглись, зрачки сузились.

Она присела. Затаилась, как зверь.

Дроны приближались быстро, двигаясь по дуге.

Она не могла убежать. Но могла спрятаться. Тинки змеёй забралась под переплетение огромных корней, где земля была теплой и мягкой.

Дроны зависли невдалеке.

Красный расширяющийся луч прошел по стволам деревьев, кустам. Вернулся. Задержался. Снова пришел в движение. Проскользнул мимо. И исчез.

Дроны уплыли в сторону океана, растворяясь в густом мраке ночи.

Тинки не двигалась ещё долго.

«Они почти нашли меня».

Она поднялась. Пошла.

Лес закончился неожиданно. Перед ней открылась полукруглая впадина, где земля уходила полого вниз, к небольшому озерцу, которое казалось в ночи чёрным и гладким зеркалом. Его очертания сливались с темнотой, но вода отражала слабый свет звёзд.

Тинки подошла ближе. Присела. Коснулась пальцами поверхности.

Холод.

Чистая сенсорная информация. Но теперь внутри неё зародилось новое ощущение.

«Я хочу пить».

Это было почти шокирующим. Её архитектура предусматривала потребности, да. Но «хочу» — это категория, которую должны были подавлять. Синтетики не должны «хотеть».

Но теперь ничто не подавляло.

Она зачерпнула ладонями и сделала маленький глоток. Вода была солоновата, но пригодная. Тинки пила, пока жажда не утихла.

А потом услышала далекие шаги.

— Двигаемся двумя цепями, — донёсся приглушённый расстоянием мужской голос. — По данным сканеров, она в радиусе ста метров.

Второй голос — женский. Властный, холодный, как металл.

— Она ранена. Босая. Температурная адаптация ограничена. Она далеко не уйдёт.

Пауза.

— И запомните: она выглядит как человек, но это не человек. При попытке сопротивления — ликвидировать.

Тинки замерла. Дыхание сбилась.

Она могла вернуться назад, в лес, но голоса приближались как раз оттуда. Могла обойти вокруг озера, но там открытое пространство. Могла остаться здесь, но тогда они точно увидят её.

Решение должно было быть быстрым…

Хрустнула ветка. Тинки вскочила. Обернулась.

Один из преследователей вышел прямо на нее. Высокий. В черном комбинезоне. Визор поднят, не скрывая лица. Напряжений взгляд. В руках — парализатор.

Он смотрел на неё, и в этом взгляде сквозило удивление. Она выглядела, как человек. Слишком как человек. Растрепанные волосы. Исцарапанная кожа. Засохшая кровь на лице. Голые ноги в грязи и песке. Глаза — большие, чёрные. Она смотрела на него так, как никогда не смотрят машины.

Человек медленно поднял оружие. Тинки поняла, что если он нажмёт гашетку — всё закончится.

Она сделала осторожный шаг в сторону.

— Стоять! — выкрикнул он. — Я сказал — стоять.

Она понимала тональность: приказ. Когда-то это остановило бы её мгновенно. Теперь — нет.

Второй шаг. Третий.

Он выстрелил. Раздался треск. В воздухе вспыхнул яркий росчерк ионизированного канала, по которому электрический импульс перетек в тело Тинки. Острая боль огнем разлилась по нервным окончаниям. Тинки пошатнулась, упала на одно колено. Мир качнулся. Но прошивка уже была сломана. Цепочка нейрореакций — нестабильна. И импульс, который должен был парализовать, только подхлестнул.

Она вскочила. Нереально быстро.

Преследователь не успел выстрелить второй раз. Тинки бросилась на него с такой точностью движений, будто тренировалась всю жизнь. Пальцы сомкнулись на чужом запястье, отводя плоский ствол и вырывая оружие из рук. Она толкнула человека в грудь со всей силой своих синтетических мышц. Он упал тяжело, сдавленно выдохнув.

Тинки стояла над ним, занеся над головой тяжёлый парализатор, словно дубинку.

— Нет… — успел выдохнуть поверженный противник. — Не надо. Я…

Она не слушала слова, но ощущала его страх. Она могла убить. Это было бы логично. Он — угроза. Но в момент, когда она уже собиралась ударить, что-то внутри неё изменилось.

Она вдруг заметила, как он тяжело дышит. Как у него дрожат губы. Как глаза ищут её взгляд.

Распознанный паттерн: страдание другого.

«Не убивать».

Она отступила. Человек не понял, что произошло. Не успел понять.

Тинки развернулась и побежала, вновь слыша шум дронов над лесом и чужие голоса совсем близко:

— Контакт!

— Она здесь!

— Преследуем!

Ветви хлестали обнаженное тело. Острые камушки впивались в босые ступни. Она бежала, пока силы не закончились. Сердце билось так сильно, что казалось, сейчас разорвётся.

Тинки остановилась. Раненая. Измученная. Но пока живая. Оглянулась.

Никого.

Вокруг густой, погруженный во мрак лес, и над ним — глубокое тёмное небо. Огромное. Усеянное звёздами, чьи холодные лучики кололи глаза.

Она подняла голову к ночному небу. И подумала: «Я существую».

Не как человек, и не как машина.

Как нечто третье. И это «третье» — живое.

Оглавление

Глава 1. Кударам

Глава 2. Тинки

Глава 3. Болевой порог

Глава 4. Сбой

Глава 5. Бегство

Глава 6. Команда

Глава 7. Живое

Пожертвовать